Падение в Гималаи. Почти репортаж

Не пойду в Катманду!

Наш опыт добавляет новые стереотипные программы к нашему поведению. Так, после февраля 2014 года, когда кто-то начинает сетовать на жизнь или судьбу, на то, что видит вокруг, у меня срабатывает автоответчик:
– Вы еще в Катманду не бывали! Хорошее место Катманду не назовут.
Когда мне многие годы доводилось преподавать географию, название столицы Непала звучало для меня загадкой. Загадки и тайны должны таковыми оставаться, иначе от них не останется ничего.
Что же, я настолько разочарована? Я и очарована-то не была. Если можно было бы помойке придать божеский вид, то она вполне бы тоже сошла за столицу. Грязь, грязь, грязь повсюду. Света нет с 10 ночи до 11 утра. Прямо в центре города сжигают трупы. Живут люди только торговлей и торговлей. Нищета ужасает, а с богатыми знаться смысла нет. Им нищие нужны только в качестве выгодного фона для собственного эго. Кушать блины в русском ресторане у русских хозяев, но в Катманду, но по 20 баксов штука – это разврат.
В Катманду мне вспомнился фантастический фильм «Через тернии к звездам», где жители планеты Дессы настолько ее испоганили, что жить приходилось в масках, а реки обратились в зловонную жижу с горами мусора. Это было первое, что встретило в Катманду по дороге из аэропорта – горы и горы разноцветного мусора, замешанного на грязи, вдоль всего течения реки.
И еще – страшные лица людей, проштампованные ложью, циничной выгодой, бедностью, бесконечной гонкой – грязью. Их понять можно. Нужно выживать. Увидев на улицах города людей в белых масках, я ухмыльнулась: обойдемся. Не обошлась. Буквально на второй день стало трудно дышать, даже если едешь в машине.
Три дня до Гималаев и два после я провела в Катманду. Открытий и закрытий было много. Одним из закрытий стало то, что Катманду явственно показал мифологичность и искусственность западной системы навязывания программ. Вы к чему привыкли? К порядку? К светофорам на улицах? Их в Катманду не найти, кроме как на главных улицах. Зато на прочих люди, машины, мотоциклы, мопеды и велорикши становятся единым племенем и разделяют одно и то же пространство.
Первые дни мой адреналин зашкаливал, и меня почти постоянно сбивало на нервный смех. Вместе с другими я иду по узенькой – 2-3 метра шириной – улице, а между нами, напирая друг на друга снуют мотоциклы и авто. И все живы – без ГАИ и светофоров. Не нужны они, не убеждайте меня в обратном. Катманду показал, что внутри зримого беспорядка всегда таится порядок. На западе же – все наоборот: внешне благопристойно и выстроено, а внутри – полный раздрай и хаос.

Де-е-е-енежка…

Три закона зоны тоже подтвердили свою правоту в Катманду. Впрочем, они действенны повсюду, но в странах, пока осваивающих вкус туризма, они выпирают, как три фурункула на одном носу.
Не верь – закон первый. Спрашиваешь ли ты о цене или об услуге – не верь никому. Выход один: признать, что все есть игра, а мы – такие забавные и игривые – соревнуемся кто кого. В гесте предлагают поездку по достопримечательностям на 4 часа и «всего за 4000рупий»? Не верьте. Кидающийся вам под ноги на каждом метре пути таксисты сделают весь маршрут за 700 – и то это много. Делать там нечего четыре часа.
Неправда? Может, и так. Только тяжко смотреть на раскрашенных йогов, которые не йоги уже давно, а картинки для выманивания копеечки за свою псевдоэкзотику. Только муторно от того, что одни сжигают мертвецов прямо в центре города, в историческом комплексе Пашумпатинатх, а пришедшие с моста фотографируют свое будущее в клубах дыма… Только вереница гниющих калек, прорицателей и гадалок вдоль дороги к храму мостят эту самую дорогу притворством и седой печалью…
Закон второй: не бойся. Они сами боятся.
– Эй, мадам, вы куда пошли? Надо купить билет – 30 долларов!
– 30 долларов?! И что же мне такого там покажут за такую сумму?! Полуразвалившиеся дома? Уродливых монстров?
– Мадам, успокойтесь, успокойтесь! Если вы пойдете по этой улочке свернете налево, то через три квартала будет вход в комплекс без контрольного пункта.
Так я попала в Буднатх. Там и в самом деле нечего было смотреть и не о чем думать, кроме Кейса.
Кейс родом из Германии. Невысокий, лысоватый, круглолицый и благостный, с красной тикой на лбу (забавно, что их рисуют смесью красного порошка, йогурта и глины). Кейс принял индуизм и уже год живет в Катманду. Он, наверное, ничего плохого про это место не скажет, потому что его там нет. Здесь – его тело. Он где-то еще…
 Третий закон звучит как: не проси. А что просить-то? За свои деньги ты законно покупаешь, соглашаясь или нет с тем, что тебя обманывают. В этой лавке расшитая сумочка стоит 20 долларов. Будете просить снизить цену? Зря потратите время. Идите в соседнюю, там продают ту же сумочку за восемь долларов. Или – как минимум – скажите об этом продавцу. Просить – последнее дело. Напугать продавца тем, что вот еще секунда – и он лишится покупателя, работает сильнее. Просить будут вас. Так вы и окажетесь в положении хозяина. Или – в новой иллюзии
Во всяком случае, Катманду избавил меня от одной из моих замшелых иллюзий о том, что торговаться неприлично. Не только прилично, но нужно и весело!
Вихри силы
Голодная, иду по центральной улице Тамеля – туристического района Катманду. Первый день. Отчаянно не вижу ни одной кафешки за пестротой и плотностью вывесок и транспорта. Вдруг – русская речь. Он и она, Ярослав и Лена, немного не от мира сего. Вернее, только вернулись в него из глубокой медитации.
– Мы вчера обедали в Непальской кухне – очень достойно и по качеству, и по вкусу, – советует Ярослав.
У Лены – блуждающая улыбка и такой же взгляд.
– Лен, вы где?
– Ой, знаете, такого в себе накопали с утра, что все еще не могу в себя прийти…
Они приехали в Непал как в место силы – познать себя, а через себя – мир. Таких паломников здесь немало. Все чего-то ищут. В основном, силу. А это означает, что они почитают себя бессильными.
Разговоры разговорами, но эта проблема встала и передо мною. За месяц путешествий одиннадцать перелетов, суета и тяжелый рюкзак, лица, лица, лица… Силу расходуем, а брать где? Неужели – в Катманду?
С утра я отправилась сделать фотографии знаменитой ступы Боднатх и не планировала ничего такого эзотерического. Сила меня настигла сама.
Ступа Боднатх – одно из почитаемых буддистами мест в Непале. По ее периметру установлены молитвенные барабаны, и паломники, совершая обход ступы, с молитвой вращают их.
Я стала лицом к идущим, чтобы сделать серию фотографий. Люди по-разному реагировали на то, что их снимали, но в основном – миролюбиво или никак. Через 5-10 минут я почувствовала, что иду спиной. Остановилась. Наверное, меня увлекла толпа, подумалось мне. Стала снова снимать лица. И вот тут меня почти против моей воли развернуло в сторону движения, и что-то словно мягко толкнуло в спину. Если все молитвы возносятся к шпилю ступы, то при движении они должны образовывать вихри силы. Тогда почему мы не становимся от этого сильнее, а молимся снова и снова? И снова бестолково транжирим и данную изначально, и вновь обретенную силу.
 
Ходоки и летуны

Каждый делает это по-своему. Похоже, мы находимся в центре весов: с одной чашки убывает сила, на другую прибывает что-то иное. Знание? Богатство? Осознанность? Слава? Овладение самим собой? Радость? Последними двумя помечены те, кого можно было бы назвать «ходоками» и «летунами».
Ходоки, прилетая в Катманду, там не задерживаются, а сразу же отправляются по проложенным маршрутам. Чаще всего – на гималайские треки, а то и на покорение вершин. Мои все вершины находятся у подножья гор, поэтому меня трудно отнести к этой группе, хотя от радости не откажусь.
Летуны сразу из Катманду совершают перелет в Похкару, а уж там летают на полную. Рюкзаки летунов не сравнятся с моим. Они размером с меня, потому что в них упакованы парапланы. Взобравшись поутру на гору Саранкот, они расправляют свои разноцветные моно-крылья и роятся почти весь день, читая землю с высоты. Иногда оттуда от особо страстных любителей можно услышать залихватскую песню на русском. Русских очень много, особенно, в период соревнований, в феврале. Мне как раз повезло увидеть и ощутить со стороны, что есть парапланеризм и его братство.
Однако я к нему никакого отношения не имела, а потому решила хотя бы частично прилепиться к группе ходоков. Быть в Гималаях и не приблизиться к ним – непростительно.
В одном турагентстве я купила самый легкий прогулочный трек на два дня.
– Поймите, ребята, мне не восемнадцать лет, и я не планирую лезть высоко в горы. Просто отвезите меня туда, откуда можно сделать красивые снимки Аннапурны или других вершин.
– Что вы, мэм! На этом маршруте дорога идет практически по ровной местности! – уверил меня тот, кто всю жизнь прожил в горах и скакал по ним, как резвый козел. Не верь данайцам, дары приносящим.
Разброд и шатания
Моим гидом оказался 23-летний молодожен Кем. Он учился в университете на социолога, а я в свое время социологию преподавала, так что заполнить паузы нам было чем, несмотря на разницу в возрасте. Он любил вопросы, и я была на них щедрой.  Главным стал этот:
– Далеко еще идти?
Оказалось, что после автобуса мы идем все время в гору и в гору под углом примерно градусов шестьдесят. Любимая фотокамера показалась кирпичной…
После четырех часов непрерывного карабканья вверх, мы добрались до дома-магазина, где нам предстояло пообедать. Как всегда – дал бат. Рис с овощами и гороховым супом. Ребята, к чему расписывать великолепие национальной кухни? Это – рис с овощами и овощи с рисом, политые гороховой похлебкой. Все. Скучно. Вы стали бы такое есть дома каждый день?
После скудной порции, в час дня мы отправились к следующему пункту, где должны были заночевать.
– Дружок, а не слишком ли жарко идти в это время? – поинтересовалась я.
– Все хорошо, к ночи дойдем! – мажорно ответил Кем и поскакал по ступенькам вверх.
Я честно карабкалась вверх. Телу это не нравилось: дыхание сбивалось, пот заливал лицо, рюкзак тянул вниз. Все-таки около двух километров над уровнем моря для человека, который выше четвертого этажа много лет уже не поднимался.
Кем давно уже убежал вперед, его не было видно. Это меня разозлило не на шутку, и я села прямо на камни. Он вернулся ко мне только минут через пятнадцать. И что? Уволить его я не могла. Вернуться назад без него – тоже. И радостью отнюдь не пахло.
– Пойдем, Мила, вставай!
– Нет, никуда я не пойду.
– Надо идти, потому что дальше на всем пути до Пончасе нет ни гестов, ни людей. Только джунгли и тигры.
– Вот и отлично! Мы возвращаемся и ночуем, где обедали!
А что ему оставалось? Я заказала музыку. И уже занудно все просчитала. С меня взяли за два дня 80 долларов. Это примерно 8000 рупий. Проезд до гор на маршрутке стоил 100 рупий на человека. Обед был бесплатным: хозяйка – сестра Кема. Пусть и платным – не более 200 рупий за двоих. Пусть ночлег по ценам Похкары  – 500 рупий на человека. Завтрака у нас вообще не было. Получается примерно1500 рупий. Остальное – за красивые глаза Кема?! Потому я и взяла вожжи в свои руки. Мы пойдем другим путем.
Костры в Гималаях
Нас, конечно же, приняли обратно. Кем сводил меня на плато, откуда открыто видна гряда Аннапурны. Пока я фотографировала, Кем скучал и придумывал, что делать дальше.
– Я знаю, куда я тебя поведу завтра! – сказал он.
– Завтра поговорим о завтра. А сегодня мы говорим о сегодня, – обрезала я.
На закате я отсняла весь путь солнца за горизонт и игры цвета на вершинах гор. Великолепие природы, в которой нет человека, поражает. Но вот вопрос: кому поражаться этой красотой, если человека нет?
Когда стемнело, то там то тут стали зажигаться костры. Электричества в горах нет. Фонарики и костры давали знать, что здесь, во мраке, в кромешной тьме живут люди.  Наш магазинчик, освещавшийся от автономного генератора, видимо, каждый вечер становился чем-то вроде клуба. К нему стекались фонарики с окрестных высот что-то купить, поглазеть на белую леди (меня), поговорить у костра, который тут же разожгли в оцинкованном тазу.
Пришел пьяненький мужичок. Кем сразу изменился в лице, опасаясь, что я увижу настоящую жизнь, но любая жизнь – настоящая. Пьянчужка был в клетчатой рубахе навыпуск, лет тридцати пяти, симпатичный, невысокого роста, как все горцы, и с бутылочкой. Он ее допил, а потом купил себе еще и стал меня угощать. Он и вправду был добрым, потому что пел и танцевал для меня, сколько желал, а не кукожился, сдавленный правилами и приличиями, как Кем.
Прибежала девчонка лет двенадцати. На вид – боевая, крепенькая. Она быстро за какие-то для нее обидные шутки побила двух братьев Кема, рассказала всем об уроках английского, в секунду слетала куда-то во тьму и вернулась с учебником, в котором был английский текст про Эйнштейна. А потом она тихо-тихо, сантиметр за сантиметром стала преодолевать себя и разделяющее нас пространство, пока не оказалась точно передо мною спиной ко мне. Она вся была этой спиной, и я знала, чего ей хотелось больше всего нас свете. Я ее обняла за плечи и прижала к себе. Девочка затихла и, казалось, даже не дышала. Кто бы меня обнял?..

Дорога к дому

Поутру, в соответствии с планом Кема, мы отправились к нему домой в соседнюю, как он сказал, деревушку. Он позвонил маме, та обрадовалась. Тем более что в тот момент у нее гостила и молодая жена Кема. Рьяный недоученный социолог решил попрать все кастовые барьеры и взял себе в жены девушку из низшего сословия.
– Ты сама увидишь, что она отличается от нас, – сказал он. – Мы, брахманы, более европеоиды, а она – монголоид.
– А как твои отнеслись к этому браку? – спросила я.
– С трудом. Но я настоял на своем, и вот уже двадцать дней женат.
– Зачем? Получается, ты женился на ней не по любви, а чтобы доказать, какой ты прогрессивный, Кем?
Кем любил вопросы. Но на многие из них в свои 23 года ответа не имел.
Все мои последующие вопросы сводились к одному. Я сама себе напоминала усталого потрепанного попугая, который непрерывно спрашивал:
– Ну, скоро уже? Где твой дом?
– Вон там, внизу, – мирно отвечал Кем.
И мы шли, пока у меня не лопнуло терпение.
– Слушай, детка! Мне это все уже до задницы надоело! То дом уже виден, то его нет! То мы идем вниз, то снова вверх, а рюкзак у меня – слава богу! И сама я чертовски устала! Мне не нужно никаких испытаний, а вот ты, кажется, попал: мы уже здесь были! Признайся, ты потерял дорогу?!
Как он мог сознаться в том, что заблудился в местах, где вырос?
– До заката хотя бы найдешь? – не удержалась я.
Кем понимал, что виноват, и шел молча, да еще и забрал у меня рюкзак. Чтобы спустить свой пар, я почти полчаса наблюдала, как он корячился с двумя рюкзаками, но потом гуманизм победил, и я взяла его легкий, но объемный рюкзак себе.
Еще пару часов мы кружили по горам, перепрыгивая с террасы на террасу, перебираясь через ручьи, продираясь сквозь заросли, пока, наконец, не уперлись в почти отвесную стену с крутыми порожками.
– Все! Твоя жена скоро останется вдовой, и своих деток ты так и не увидишь, Сусанин! – я села прямо на порожки.
Но идти-то было надо. Собрав свою волю, шаг за шагом, почти ползком, я карабкалась все выше и выше, чтобы наверху увидеть дом Кема. Когда мы к нему шли, он, опасаясь, должно быть, за изнеженную психику дамы, несколько раз предупредил, что я буду удивлена его домом, что он для меня – совершенно новый опыт. Эй, Кем, а ты бывал в заброшенных русских деревеньках?
Дом был каменно-глиняной коробкой, внутри разделенной на три части перегородками без дверей. В каждом из закутков стояло по кровати, закиданной тряпьем. И все. Это был дом, в котором Кем вырос. Это был дом, в котором продолжала жить его 45-летняя мать с отцом и младшим братом. Обычный для Гималаев дом – чего стыдиться?
 
Погляделки

Дом стоял на возвышении, которое я сразу же окрестила «каменным островом». В отдалении, на солидном расстоянии виднелись еще «острова» – деревня. Через десять минут на пятачке около дома Кема собралось десять человек, и люди все подходили. Кем рассказал им про меня, и теперь они разглядывали странную странницу. Усталая, я скинула свои желтые ботинки и сидела на веранде, являя себя и свои носки народу и с трудом потягивая кислый обрат. Хотелось чаю с булкой.
Кем лениво переводил на английский реплики, а мне становилось все тоскливей и тоскливей. Вошла-таки в Гималаи. Скорее, упала в них! Надо подниматься. Где взять радость? Я огляделась.
Справа от веранды появилась симпатичная женщина лет 30-35. Она села, скрестив ноги, и с улыбкой стала неотрывно смотреть на меня. Я ответила на ее взгляд. Она просто исходила радостью и жизненной силой – то есть любовью.
Когда я взглянула на нее еще раз, она что-то спросила Кема.
– Что она говорит?
– Она говорит, что ты на нее так смотришь, как будто ты ее любишь, ¬– перевел мне Кем.
– Кончено, я ее люблю! – подтвердила я.
Кем перевел.
В тот же миг эта женщина сорвалась с места, подбежала ко мне, села рука об руку, положила мне голову на плечо и радостно рассмеялась, в потом обняла и поцеловала в щеку.
– Майя, – она положила руку себе на грудь.
Это было ее имя. В индуизме Майя – богиня иллюзий, а у непальцев - богиня любви. Что есть любовь, как не иллюзия? Радовало другое: наконец-то я дожила до момента, когда меня любит Любовь!
– Я же тебя больше никогда не смогу забыть! – Майя еще раз меня обняла.
Мне стало интересно, почему между нами возникло такое притяжение, и я  спросила Майю о ее дне рождения. Никакой неожиданности: мы родились в один день с разницей в четверть века.
– Переведи ей, что я хочу ее повеличать русской народной песней, – обратилась я к Кему и встала.
После его слов Майя вдруг поднялась со мною вместе, стала напротив, а когда я запела величальную с ее именем, она с первой же ноты начала петь со мною на русском! Вот это и была радость и терапия! Радость от того, что все предыдущие годы, занимаясь фольклором, я объясняла студентам и участникам моих курсов, что им не надо знать песню. Главное – ее петь. И они пели вместе со мною на любом из 30 языков, на которых пела я. И вот – подтверждение: это – естественно.
Радость нарастала, потому что брат Кема вынес барабан, его мама взяла тимпаны, а я достала из рюкзака флейту. Потом пошли песни и танцы. Народ сиял и веселился, а я совсем забыла про усталость. Мне подумалось, что на карте жизни как можно чаще надо расставлять точки радости. Они будут освещать  дороги, которыми мы ходим.

Фото автора