Стрелец Иван гл. 9

9
 
- Сестричка дорогая, моё сердце разбито, я люблю русского капитана! Когда он на меня смотрит, мои кости тают, и я становлюсь дура дурой.
- А, он что?
- Что он? Иногда кажется, он меня любит. Знаешь, когда его мою или кормлю с ложечки, он так мило стесняется, старается всё делать сам. А я бы за ним ходила, как за дитём малым!
 Колокол на церкви Санта-Мария-дель Графео позвал монахов на дневную молитву. Полуденное солнце согрело древние камни внутреннего дворика монастыря Сантиссимо-Сальваторе, где две хорошенькие девчонки, с красными от стирки руками, беседовали, развешивая бельё. Тут же, путаясь под ногами, крутился толстолапый щенок.
 Закончив работу, рыжая прелестница вытерла руки о передник и присела на корточки перед собакой. В ожидании ласки щенок заюлил всем телом, умильно заглядывая в ласковые, девичьи глаза.
- Смотрит на меня как наш Пупо, а дальше ни-ни!- пожаловалась Мария Лизаветте, с досады кусая алые, как розовый бутон, пухлые губки.
 Девушка почесала пёсика за ушком. Щенок перевернулся на спину, подставив тёплым девичьим рукам толстый животик.
- Ты барышня красивая,- посоветовала подруга,- если русский капитан такой недотёпа, бери судьбу в свои руки. Покажи ему, вроде как ненароком, свои прелести!
- Уже...- заалела нежной щёчкой Мария,- он отводит глаза.
- Может он боится тебя обидеть, или не знает слов, чтобы приступить к делу?- пожала круглыми плечиками Лизаветта, хмуря очаровательный лобик, и продолжила:
- Люди - странные существа. Им всегда нужны слова. Все иные создания Божии в делах любви прекрасно обходятся без них.
Мария удивлённо взглянула на подругу: «Это на тебя новый друг из Ливорно так подействовал?»
- Ты поступи со своим капитаном, как поступила с Пупо,- посоветовала более опытная в делах любви Лизаветта,- приласкай его. Потрогай там.., сама знаешь где... Ты же его обихаживаешь, ни один мужчина не устоит от такой ласки! Нам слабым женщинам, приходиться самим заботиться о своей судьбе!


 Который день среброкудрый Борей раскачивал небо, с быстро бегущими по нему облаками; который день своенравный Бог томил дождём сицилийскую Мессину. От неизвестности, от долгого безделья, от промозглой сырости, разлитой в воздухе, духота пала на сердце русским невольникам.
- Ох, не по нраву мне всё это!- Ивашка Лукьянов в сердцах вдарил по набитому морской травой матрацу, так что пыль пошла.
- Ты по веслу соскучился, аль по плётке турецкой?- проворчал Никита Афанасьев,- чем тебе наша нынешняя доля не по нраву? Кормят, поят - знай лежи-полёживай.
 Никитка зевнул, показав худые зубы, так что за ушами затрещало.
- Пока мы туточки «лежим-полёживаем»,- передразнил Никиту Ивашка,- испанские людишки по нашей мавне шарят! Почто не позволили нам самим галеас охранять, как Назарка Жилин предлагал?
Сын боярский, услыхав своё имя, подошёл ближе, зашептал, жарко дыша:
- Зря меня не послушались, на земь сошли! Надоть было на мавне оставаться. Там мы были хозяева! А, здесь - кто мы? Пленники безоружные? Держат нас как татей под замком, даже в город не дают выйти! А сами по нашим трюмам шарят!
- Я свои деньги и у чёрта выдеру! Нет такого закона — чужую добычу перенимать. Мы за неё кровь проливали,- встрял в разговор донец Ефимка Михайлов и погрозил кому-то кулаком.
- Не выдерешь, если будем лежать-полёживать, как Никиша гуторит. С начальными шпанскими людьми говорить надо, бунтом грозить,- высказал, много раз обдуманные мысли, сын боярский Назар Жилин.
- Бунт!- подхватился с нар Ивашка Лукьянов,- братцы, пока мы тут лежим-прохлаждаемся, испанцы наше добро грабят!
 Русские невольники зашумели, а Ивашка подскочил к окованной железными полосами толстой двери и застучал в неё обоими кулаками. Распаляя себя, заорал дурным голосом: «Свободу! Свободу! Счас тут всё разнесу! Тащи, братцы, скамью потяжельше, вышибай двери!»


 «Надоело жить нищим! Талеры, франки, пиастры, гульдены, марки, скуди, куруши, почему вы всегда звените в чужих карманах?»- думал юный ливорниец, представляя, как бы изменилась жизнь, будь у него мешок серебра. «Для благородного мужа деньги не цель, а средство»,- со злостью вспомнил Сильвио высокопарную болтовню турецкого хафиза на борту галеаса Паши Мариоли. «Хорошо судить о деньгах с высока, когда их полная мошна. Когда за пазухой ветер гуляет, мысли иные!»- такой вердикт вынес незадачливый философ своим горестным наблюдениям.
 Юноша ускорил шаг. Холодный ветер с моря лез за шиворот, заставлял кутаться в суконный плащ, провонявший розовым маслом. Знакомый запах вернул мысли юного ливорнийца к прежнему хозяину.
 «Надеюсь проклятого сластолюбца черти в аду сейчас самого жарят, и не на сковороде, как то наёмные богомазы малюют, а во все дыры раскалённым железом! Не возражаю, чтобы горелым дерьмом сильно не воняло, смазывают розовым маслом, как он сам любил делать. Я добрый!»- юноша ухмыльнулся своим кровожадным мыслям, но тут же стал серьёзным. Ему предстояла скорая встреча с человеком от коего зависела судьба всех его товарищей по турецкому плену, главное - его собственная судьба. Предстояла встреча с самым могущественным вельможей в этой части обширных испанских владений.
 Божьей ли милостью, властью ли денег, коими уж, верно, чёрт распоряжается, иначе бы они были у людей достойных, сдержала слово чёрная занавеска в исповедальне, или та могущественная сила, что скрывалась за ней.


 Отец Пуччо настоятельно просил принять слугу русского капитана, даже слишком настоятельно, чем прогневал дона Родриго. Но что-то с этими, так сказать, «народными героями» надо было делать. Не станешь же вечность держать в карантине? Отпустить - значит потерять для короны превосходный турецкий галеас! Не в обычае испанских львов упускать добычу, прибитую ветром удачи к Кастильским башням.
 Иезуит посоветовал взять их на службу: «Корона ведёт кровопролитную битву с голландскими еретиками. Испанским терциям нужны солдаты!»
«Совет иезуита хорош,- решил дон Родриго,- заставить восточных схизматиков сдохнуть в нидерландских болотах за истинную веру, что может быть лучше?»
 Однако аудиенция с человеком столь незначительным, как простой слуга, наместнику представилась излишней. Дон Родриго выслушает мальчишку во время утреннего туалета. Лишние глаза и уши, как на официальной церемонии, нам сейчас ни к чему.

 Цирюльник уже намыливал высокородному дону щёки, когда дворецкий впустил просителя. Испанец довольно улыбнулся, услыхав, как слуга русского сеньора бухнулся ему в ноги. «Такое поведение много говорит о его хозяине. Верно, русский капитан человек достойный!»- решил дон Родриго. Наместник позволил облобызать полу кафтана и милостиво изрёк: «Говори, но будь краток!»

 По довольной улыбке, скользнувшей по намыленной физиономии вельможи, Сильвио понял, что падре Пуччо прекрасно изучил нрав своего подопечного и дал дельный совет:
- Не бойся преклонить колена, спина просящего не переломится. «Унижающий себя возвысится»,- так нас учит Иисус.
- Какое, к чёрту «возвыситься»? Мне бы своё получить!- думал хитрый мальчишка, валяясь в ногах высокородного испанца.

 Наместник милостиво выслушал сетования просителя на нужду в вещах, необходимых для жизни всякого благородного человека, такого как его хозяин. Слуга рассыпался в благодарностях за предоставленный кров, но смиренно просил дозволения взять часть средств из изъятых у них, выразив надежду, что по истечении карантинного срока захваченное турецкое судно без проволочек будет возвращено капитану Семёновичу и его людям.
 В ответ дон Родриго заявил, что в настоящее время деньги с корабля никому не могут быть выданы. Галеас опечатан. Только корона может решить дальнейшую судьбу турецкого имущества. Вельможа намеренно выделил слова «турецкое имущество».
 От таких известий Сильвио впал в уныние.
 Видя горестный вид юноши, наместник утешил просителя — любой банкир охотно ссудит капитану Симеовичу необходимую ему сумму. Всей в Мессине известно, какие богатства находятся в трюмах захваченного русскими галеаса!
 Сильвио поблагодарил наместника за участие и посетовал на болезнь хозяина, помешавшую ему лично предстать перед Его Светлостью.
«Передай капитану, что испанская корона предлагает ему и его людям  службу. Он получит офицерский патент, его люди — жалование. Проволочки, возникшие с турецким имуществом, будут скорее разрешены, если благородный дон с его людьми поступит на испанскую службу. Клянусь святым Гонорием, чью память мы недавно праздновали»,- посулил наместник.
 Дон Родриго набожно перекрестился и продолжил:
«Теперь ступай к моему секретарю, он составит рекомендательное письмо. С ним тебя примет любой банкир.
 … Постой… вот тебе и твоему хозяину на первые нужды!»
 Вельможа отстранил брадобрея и собственноручно вручил просителю увесистый кошель.


 С деньгами в суме, с ценной бумагой за пазухой, не чуя под собой ног, как на крыльях, летел Сильвио по вечерней Мессине. Молодой человек был счастлив! Широкая улыбка, украшение наивной юности, сияла на безусом лице. Будущее представлялось безоблачным. Все будут ему благодарны. Как ловко он устроил: капитан Семёнович станет большим господином, его люди получат хорошее жалование, добычи, взятой на турецком галеасе, хватит, чтобы начать новую жизнь… сам он…
 Его ждала Лизаветта!
 Сердечко юноши забилось в радостном ожидании. Прелестница уже кое-что позволила и обещала большее.


 Когда Сильвио услыхал новость — капитан сам смог подняться с постели, улыбка, подобная радуге, увенчавшей прошедшее ненастье, ещё шире раздвинула щёки юноши. Бывший невольник был готов обнять весь мир!
 Юношу несколько смутил унылый вид красотки Марии, сообщившей ему это известие, но кто этих женщин с их тонкой, как они сами утверждают, душевной и телесной организацией поймёт. Мужчинам лучше и не пытаться!
 Преданный слуга хотел немедленно бежать к хозяину, чтобы поделиться хорошими известиями из дворца, но девушки его остановили. Раненый только заснул. Вести подождут. Завтра будет день!
 Вскорости Мария ушла к своему капитану, оставив Сильвио наедине с Лизаветтой, и время для них остановилось. Христос с распятия, висящего над ложем, не раз краснел, разглядывая, что вытворяют эти двое. Ночь пролетела незаметно.

- Ты ополоумел? Кто тебе дал право говорить от моего имени,- гневные глаза хозяина наполнились льдом, какой, сказывают, большую часть года покрывает реки его суровой родины,- не бывать николи, чтобы православный человек ступил на путь Каинов, пошёл в услужение иноземцу! Чужая сторона — мачеха. Тебе ли это не знать? Я поклялся привести братьев-товарищей к родному порогу, в чём крест целовал! Ты куда меня толкаешь?
 Получив отповедь, Сильвио насторожился: «Разве деньги ему не нужны, или в московском царстве мёдом намазано? Что-то тут не так. Какую корысть преследует хозяин, ломая предо мною комедию?»
 Мысли, подобные назойливым мухам, загудели в голове хитроумного итальянца:
«Всякий разумный человек преследует свою выгоду. Даже бессловесная скотина идет к корыту, где похлёбка жирнее, а капитан доказал - он далеко не дурак».
Сильвио глубоко задумался.
 «Русины не желают делиться сокровищами галеаса,- внезапная догадка пронзила итальянца,- даже со мной! Слава Богу, рекомендательное письмо у меня, я смогу сам получить заём, а там посмотрим...»
Словно прочитав его мысли, Мошкин потребовал:
- Дай сюда бумагу, что шпанский наместник тебе всучил.
Сильвио нехотя протянул командиру вожделенный документ, с помощью коего, надеялся покончить с нуждой.
- Говоришь, это поможет получить любую сумму?
- Да, мой капитан,- зачастил словами суетный юноша,- Его Светлость дон Родриго поклялся святым Гонорием: «Вам дадут, сколько потребуете». Мы ни в чём не будем нуждаться, накупим вина, мяса. Мне монастырские помои уже поперёк горла!

 Ванька поднёс к самым глазам плотный лист бумаги, покрытый дьявольскими письменами, в коих крылась сила, способная открыть любой сундук. Ему тоже хотелось вина и мяса, и множество иных замечательных вещей, что даёт обладание деньгами.
«Немощная плоть моя - ты ложный Бог!- злился на себя Мошкин, гневно изломав брови,- Петлёю своею хочешь опутать меня. Дела же твои известны: пьянство, обжорство, гордыня, блуд, но я христианин и русский человек. Ты не столкнёшь меня с пути выбранного. Вот что я сделаю с тобой!»

Ванька разорвал дьявольскую бумагу на тысячу клочков и бросил обрывки наземь.
 Растаял лёд в глазах человека с севера, словно летний день сменил лютую стужу. Иван улыбнулся. Смеющиеся морщины пали на виски.
- Не горюй, Сильвёстр!- дружески хлопнул Мошкин по плечу приунывшего слугу,- от постной пищи дух сильнее. Мамона неправды счастья не принесёт! Деньги — путы на ногах. Своим умишком раскинь: коли добычу, взятую нами у турка, шпанские немцы оттягают, с каких шишов долги вернём? В долговую яму, или в подневольную службу идти? Дьявольская сила в бумагах, кои корыстные крючкотворы измыслили, кроется, но мы, с Божьей помощью, и с ней совладаем!
 Укрылся за притворной улыбкой Сильвио: «Ты, русский, как хочешь, а я свою долю получу… Отныне видать, разошлись наши пути!»

 У Марии был повод печалиться. Она набралась смелости и тронула предмет своего обожания... будто ненароком.... Мужское откликнулось, но капитан перехватил её руки и сказал: «Не делай больше так. Не надо. Меня дома невеста ждёт». «…signora …la casa!»- добавил русский по-итальянски, заметив смятение в глазах девушки.
 Из всех слов, сказанных капитаном, Мария поняла только «женщина», «дом». И ещё - она полная дура. Семёновича на родине синьора ждёт! Разве может такой могущественный господин быть один?
 От стыда Мария чуть сквозь землю не провалилась. Рот девушки некрасиво покривился, будто жестокий северный ветер сорвал с розового бутона нежные лепестки, затряслись круглые плечи…


 После вчерашнего трещала голова. «Подобное лечи подобным!»- твёрдо помнил дон Гусман, потому к обеду едва стоял на ногах.
- Сеньор, скорее бегите к карантинному бараку! Русские ломают двери! Требуют встречи с начальством, а начальство это Вы! Капрал говорит: «Мы долго их не удержим!»- выпалил безусый солдатик, посланный командиром, прямо в таверну мошенника Джузеппе, где храбрый идальго, получив деньги с еврейских купцов, устроил штаб-квартиру.
- Спасибо, синьор солдат, что напомнили мне, кто ваш начальник,- издевательски поклонился мальчишке дон Гусман,- а сами вы помните? Потрудитесь привести себя в порядок и доложить по форме — что у вас произошло!
От такого приёма посыльный побледнел, однако скоро нашёлся, оправил одежду, отдал воинское приветствие, выпучил по-уставному глаза и заорал на всю таверну:
- Ваша Честь, осмелюсь доложить…
- Да понял, я, понял. Не ори,- прервал его дон Гусман, заметив, что на  поднятый ими шум, заглянула хорошенькая мордашка проезжей синьоры, на коею храбрый идальго хотел произвести особое впечатление.
- Капрал забыл, что у его людей есть пики и аркебузы? Или вы разучились ими пользоваться?- спросил дон Гусман молодого солдата, косясь на застывшую в дверях женскую фигуру. И добавил в её сторону с отеческой ноткой в голосе, и словно извиняясь: «Придётся идти. Ничего без меня не могут! Дождитесь меня, синьора, и я непременно покажу ту замечательную вещицу о которой давеча рассказывал».
 Проходя мимо, идальго потрепал женщину за щёчку — нищей актриске и такого знака внимания достаточно будет!

 Только сопливые юнцы считают, что командовать воинским контингентом значит бежать впереди своих людей, размахивая шпагой. Пусть их! Командование есть наука politica, высшее проявление коей: добиваться целей, не прибегая к насилию. Когда холодный ветер остудил разгорячённые алкоголем и близостью хорошенькой актрисы мозги, дон Гусман окончательно решил: «Переговоры лучше перестрелки, но переговоры на моих условиях!»
 Убийство героев, о чьем подвиге говорит весь христианский мир, не входило в планы хитроумного идальго. Пилатова слава претила истинному солдату. Не всяк имеет наглость заявить: «Умываю руки». К тому же, случись неладное: высокое начальство открестится, а ему отвечай!



- Ихний десятник Христом-Богом умоляет: «Не ломайте дверь! Он, де, человек подневольный и ничего не решает. Мол, вы сами люди служивые, должны понимать. Говорит: посыльного за старшим отправил — дождитесь и с ним всё порешаете»,- толковал товарищам Филипп Еремеевич Кореплясов, через пень колоду, разумеющий по-ромейски,- грозился стрелять, коль мы с карантину побежим.
- Я ему стрельну, - не унимался Ивашка Лукьянов,- мушкет по фитиль в евонную задницу запихну и стрельну!
 Однако большинство бывших невольников согласилось с иноземцем и сказали: «Чего за зря глотку драть! Придёт начальный шпанский немец, с им будем гуторить. Нешто мы сами в карауле не стояли?»
 Вскорости к крохотному окошку в двери, через которое монахи подавали еду, подошёл испанец при усах и шпаге, одетый в бархат и кожу. И хоть бархат его камзола был изрядно потёрт кирасой, а пышный воротник покрыт винными пятнами, сразу видно — человек благородный и настоящий вояка.
 «Экие важные усы!»- изумились русские и прониклись невольным уважением к иностранцу, что не помешало вывалить на его голову всё скопившееся недовольство.

 Мягким жестом руки вояка остановил гневные крики русских. Утюжа перчаткой усы, так что их концы стали вровень с носом, вновь прибывший господин произнёс пылкую речь, из которой бунтовщики мало что поняли, но орать перестали. Каждому было любопытно, чего говорит важный иностранец?
- Филипп, чего этот кот бает? Ишь как важно усы топорщит!- спросил, ухмыляясь в кулак, отважный донец Прошка Герасимов.
- Точно… кот! У моей мамани такой был,- прыснул Ефимка Михайлов,- до сметаны большой охотник.
- Не орите, шпыни скаженные!- прикрикнул на товарищей Кореплясов,- едва разобрал речь иноземную. Господин Гусман гуторит «срок вашему карантину не вышел», чумы боится. Говорит «придётся потерпеть», и «все ново прибывшие терпят». Согласен обсудить наши требования. Предлагает изложить их на бумаге и передать ему.
 Филипп вздёрнул сухие от каторжных трудов плечи: «Кажись всё...»
- Ты, что ли писать будешь, грамотей?!- засмеялись бывшие невольники.
- Совместно,- смешался Кореплясов.
- Ага, напишем мы… умственную бумагу составить — не ложкой трудиться! Тут голова поболе нашей нужна,- поскрёб в затылке Назар Жилин,- по-русски, может, мы бы и справились, а так...
 Сын боярский безнадёжно махнул рукой.
- Слышь, Филипп Еремеевич,- нашёлся Мартин Сенцов,- толмача надо!
- Да знаю я… уже сказал!
- А он?
- Обещает найти,- пожал плечами Кореплясов,- предлагает нам избрать переговорщиков. С ними он и станет говорить.
- Разумные вещи излагает усатый!- зашумели в бараке.
- Ивана Семёновича бы сюда,- вздохнул Ивашка Лукьянов,- он бы принял верное решение.
- Сами справимся!- сверкнул ревнивыми глазами Назар Жилин.


 Справились! Впредь наука: не верь иноземцу: поманит сладкой кашей, да последние портки отметет!
 Всех выборных лучших людей немчины затолкали в холодную - на хлеб и воду. Ивашке Лукьянову нос разбили, на правёж поставили - пред бараком примерно высекли, Назару Жилину два ребра сломали. Знайте де, как руки распускать! Тут вам не Азия. Европа — это закон и порядок.
 Оставшиеся без предводителей русские присмирели.