Гирлянда воспоминаний ч. 2

           Для игры Светлой Ночки "Украсим новогоднюю ёлку". Тема гирлянда.
               http://proza.ru/2024/11/27/247


               Управлять временем не так трудно. Для этого не обязательно изучать науки и создавать машину времени, не надо быть волшебником. Достаточно просто подписать указ.
               16 декабря 7208 года от сотворения мира Пётр I своим указом повелел начинать новый год не первого сентября, а первого января, попутно заменив летоисчисление от сотворения мира на летоисчисление от Рождества Христова. Чтобы «как в цивилизованных странах было».
               В 1918 году «Декрет о введении в Российской республике западно-европейского календаря» росчерком пера перенёс граждан страны Советов из 31 января в 14 февраля, «в целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени».
               С 1-го по 13 февраля 1918 года в огромной стране не рождались дети, не умирали люди… Образовалась чёрная дыра времени, без счастья и горя, без жизни…

               А в далёком от Москвы Новочеркасске бурлил восемнадцатый год. Белых сменяли красные, красных белые… В Добровольческой армии приказы датировали старым стилем, красноармейцы использовали новый стиль, но более всего все хотели жить. И когда в дверь одноэтажного кирпичного дома с двухскатной крышей ранним утром стучали вооружённые люди, спрашивая: «Вы за кого?», — хозяева, не мудрствуя лукаво, отвечали: «За вас», делились продовольствием и выхаживали раненых.
Впрочем, перенесёмся из восемнадцатого года на двадцать лет вперёд.

               ЧАСТЬ ВТОРАЯ. О том, чего не помню.

               Год 1938. Ростов-на-Дону, 31 декабря.

               Трёхэтажное кирпичное здание выходит окнами на Думский проезд.
Ах да, в тридцать восьмом проезд называется Исполкомовским. Хотя скорее это не проезд, а тупик, с одной стороны которого – здание городской думы, одно из главных достопримечательностей города, построенное в 1899 году архитектором Померанцевым, с другой городской сад. В красивейшем здании городской думы с башенками на крыше, двухэтажными эркерами, многочисленным декором в виде кариатид, атлантов, женских головок, растительного и цветочного орнамента, разместился обком партии, вход только по пропускам. Зато в сад, в отличие от царских времён, пускают всех желающих, и «щипачей», и пьяниц, так что в тёмное время суток надо быть осторожным.

               Два года назад отменили просуществовавший шесть лет запрет на празднование Нового года. И теперь можно ставить дома ёлку, встречать Новый год, не опасаясь, что донесут «куда надо» ретивые соседи по коммуналке.

               За праздничным новогодним столом, покрытым белоснежной льняной скатертью, сидят мужчина и женщина, оба лет тридцати пяти. Мужчина в белой рубашке, с галстуком, женщина в фиолетовом шёлковом платье с защипами на груди и рядом мелких пуговичек, обтянутых той же тканью. Две свечи в старинных чугунных подсвечниках освещают обветренное лицо мужчины с серо-голубыми глазами и глубокими залысинами высокого лба; тёмные, почти чёрные глаза и падающие на плечи каштановые локоны женщины.  Дрожащее пламя свечей выхватывает из полумрака небогатую обстановку: слева от входной двери железная кровать с горкой подушек, справа платяной шкаф с зеркалом, высокий буфет, да несколько разнородных стульев.
Напротив двери, судя по всему, окно. Оно занавешено тяжёлыми шторами, а перед шторами стоит высокая, до потолка ёлка.

               — Спасибо, Феденька, за ёлку, — улыбается женщина. — Не думала, что такую красавицу раздобудешь. В прошлом году была всего одна веточка, и то праздник, а тут...
               — В прошлом году Коля ещё не понимал ничего, а эту пусть запомнит, порадуется.
               Голос у мужчины грустный.
               — Федя, что-то случилось? — женщина пытается заглянуть в глаза мужа. — Почему ты молчишь?
               — Сегодня ночью Петра Платонова взяли, — очень тихо, почти шёпотом отвечает мужчина. — Ты, Женя, возможно, его знаешь, он из Новочеркасска…
               — Платонова? Петю? — всплёскивает руками жена. — Он же учился вместе с моим братом. Господи, за что?
               — Кто знает… Говорят, служил в Добровольческой армии.
               — Ему же тогда всего пятнадцать лет было, дурак дураком… Маме не говори, расстроится…

               Штора раздвигается, за ней видны стоящая вплотную к батарее под окном детская кроватка и раскладушка.

               — Мама! — поднимается Женя. — Как там Коля, заснул наконец?
               — Заснул, — улыбается гладко причёсанная немолодая женщина в строгом тёмном платье. — Всё просил про ёлочку спеть, а я кроме той, что в лесу родилась и выросла, ничего не знаю, пришлось старое вспомнить…

               —  O Tannenbaum, o Tannenbaum, — тихонько напевает пожилая женщина, присаживаясь к столу.
               — Александра Петровна, это же немецкий, — удивляется зять.
               — Да, то немногое, что ещё осталось во мне после Смольного института…

               Дочка с мужем переглядываются, Женя нерешительно просит:
               — Мам, не надо немецкого… Сама знаешь, какое время. Ещё привяжутся.
               Зять подходит к маленькому круглому столику возле ёлки, накрытому вышитой салфеткой, берёт книгу, быстро листает, улыбается:
               — Александра Петровна, здесь стихи, современные. Для Коли подарок.
               С выражением читает:
               — Здравствуй, дедушка Мороз,
                Борода из ваты!
                Что ты, дедушка, принес
                В Новый год ребятам?
               — Я принес вам в Новый год
                Разные игрушки:
                Вездеход и самолет,
                Куклы и хлопушки.

               — Высокая поэзия, — кивает бабушка, стараясь, чтобы ни дочь, ни зять иронии не заметили. — Ох, чуть не забыла.
               Быстрым шагом Александра Петровна удаляется на коммунальную кухню, откуда доносятся неразборчивые голоса, приветствия и запах жареной птицы.

               — Женя, включи радио, — просит чуть разомлевший от наливки муж, — сейчас поздравлять будут.
               Треск радиоприёмника заглушает бодрый голос вернувшейся Александры Петровны с чугунной жаровней в руках:
               — Мой подарок вам на праздник. Еле отбила. На кухне Иваныч с Леонидом устроились, зазывают: «Иди, Петровна, со своей уткой к нам праздновать…». Даже переложить на блюдо не дали. Сейчас… 

               На столе к студню, селёдке, варёной картошке добавляется источающая аппетитный аромат, с коричневой хрустящей корочкой утка.
               — Мама, ты просто волшебница! — ахает Женя. — Признавайся, где взяла такое чудо?
               — Да уж не в магазине, — смеётся Александра Петровна, — на базар с Коленькой съездили. Там из-под полы всё купить можно…
               — Небось всю пенсию отдала, — сокрушается Женя.
               — Так в радость же, — пытается уйти от ответа Александра Петровна.

               Сквозь хрипы и треск из радиоприёмника прорывается:
               — За нашу Родину! За Героев Советского Союза! За доблестную Красную армию! За советский народ! За счастливую жизнь!

               — С наступившим! — поднимается Фёдор, — Александра Петровна, примите от нас с Женей подарок. Не знаю, угодили ли, но выбирали долго.
               — Ещё как угодили, — растроганная Александра Петровна рассматривает отрез штапеля на платье. — Давно такой хотела, в мелкий цветочек.
               — А это тебе, Женя, будешь нас фотографировать, — Фёдор протягивает жене ФЭД.
               — Ура!!!
               Женя совсем по-детски хлопает в ладоши, потом раскладывает по тарелкам утку.
               — Мамочка, это тебе.
               — Нет, родные, это вам… Вы же знаете, у меня пост… Пойду, мои хорошие, устала я сегодня, — раздвигает штору, направляясь к раскладушке.
               Женя провожает глазами уходящую маму, вздыхает:
               — Плакать будет. В неделю перед Рождеством она всегда вспоминает папу… Давай ложиться, через несколько часов уже и на работу вставать.

               Фёдор подходит к жене, обнимает. Оба смотрят на ёлку: флажки, хлопушки, бумажные гирлянды, картонные аэропланы, дирижабли, солдатики…

               Менее чем через два года этот дом одним из первых в Ростове-на-Дону будет разрушен при налёте фашистской авиации.


Иллюстрация - ёлка 1938 года, фотография, сделанная тем самым ФЭДом.