Шрамы прошлого Гл. 11

За утренним кофе Настя заметила изменения в Марте. В её облике, поведении появилось что-то новое. Ещё ночью она рассмеялась, застав Марту, с жадностью опустошающей содержимое холодильника.
– Ничего себе, – удивилась она, глядя на то, как она жуёт холодную котлету, запивая её молоком прямо из бутылки, – чашки для чего? Что на тебя нашло?
– Не знаю. Скорее всего, моё предчувствие подсказывает, что всё будет хорошо. Я немного успокоилась, и меня пробрал жор. Тебе жалко?
– Скажешь тоже. Котлет мне жалко? Я сегодня тебе столько наготовлю, лишь бы ела, а то тощая стала смотреть не на что.
Но утром, увидев, как Марта после выпитого кофе с упоением хрустит солёным огурцом из заготовок Нинель Михайловны, поняла, что предчувствие Марту не подвело. Только последствия этого предчувствия будут совсем неожиданными.
– Так, так… – улыбнулась Настя.
– В смысле? – Марта растерянно посмотрела на неё, потом перевела взгляд на огурец в её руке, – надо же, даже не заметила, как взяла его.
– Так ты и родишь, не заметишь!
– Настя! Ты о чём?
– Так всё о том же! Сегодня куплю тебе тест.
– Не может быть… – Марта села на стул, – так я же старая уже…
– Марта! Это ты старая? В сорок пять, как говорится…, а тебе только сорок стукнет. Старая она. Всё! Рожать будем!
– Настя, это просто задержка, – испуганно сказала она и положила откусанный огурец на стол.
– Задержка у вас с Марком была! Давно надо было жениться и родить дядю или тётю нашему Сашеньке.
– Нет! Если это так, то это Марк даёт мне понять, что он жив. Я найду его, – на глазах Марты показались слёзы.
Настя подошла к Марте, взяла огурец и откусила его, – доедай свой огурец и маршируй на свою службу, – задумчиво жуя, сказала она.
Марта засмеялась сквозь показавшиеся слёзы.
– Когда будешь покупать тесты, один возьми для себя.
– Иди уже, – улыбаясь, Настя обняла подругу, – теперь ты должна беречь себя.
– Настя, ещё ничего не известно!
– Всё уже известно. Не у одной тебя добрые предчувствия, а тест только их подтвердит. Иди уже! Всё будет хорошо.
В этот раз Марта решила добраться на службу своим ходом. Прохладный и дождливый июль сменился мягким тёплым августом, нарядив листву красочным разноцветным нарядом. Солнце, запустив копья ярких лучей сквозь серые тучи, радовало прохожих игрой солнечных зайчиков, играющих на стёклах витрин магазинов и кафе. Марта, улыбаясь, не спеша шла от остановки автобуса к Следственному Комитету. Первый раз за последнее время на душе было легко и покойно.

***

На оперативном совещании в кабинете Мезенцева собралась вся группа Марты.
– Ну что! Я ещё раз перелопатил всё, что у нас есть на наших ветеранов, – начал доклад Коршунов, – все они в сорок четвёртом находились на территории Белоруссии.
Угаров Николай Васильевич в составе шестой гвардейской армии участвовал в освобождении Полоцка. Бортич Иван Захарович до наступления наших войск находился в составе партизанского отряда и неоднократно был в Полоцке.
Мало того, если Угаров родился в Саратове, то Дробич участвовал в строительстве моста, который, как вы знаете, соединяет город Энгельс с Саратовом, и некоторое время проживал там. А потом они оказались жителями нашего города. Первым, сразу после войны в Ленинград приехал Дробыч, потом семейство Угаровых.
– Получается, что их связывает сначала один город Полоцк. А ты ещё в Питере? – произнёс Мезенцев.
– Так вот, мне только командировочные оформить, и меня уже здесь нет, – ответил ему Коршунов, – считайте товарищ полковник, что я уже в Полоцке.
– А командировочные в «зайчиках», – ухмыльнулся Тим.
– В долларах, – пробурчал Мезенцев, остановив шутника.
– Интересненько, как и куда мог исчезнуть Угаров, – задумчиво произнесла Марта, – получается, что вскоре после убийства,– Марта листала страницы дела, – мы его опрашивали. Вот его объяснение. Если он убил Зинаиду, то он что, боится разоблачения? Поэтому и исчез? Угарова надо подавать в розыск. Да и надо ещё наведаться к Ольге Степановне и показать ей его фото. Может, она опознает своего знакомого.
– Знаете, это какой-то глухой эпизод, – вдруг воскликнул Тим, да так, что от неожиданности Татьяна вздрогнула.
– Какой, какой эпизод? – повернулся к нему Коршунов, – маленький глухарь,
что ли?
– Нет. Просто непонятно, зачем? Почему этот неизвестный с бородой и усами пошёл на знакомство с Ольгой Степановной? А может он бывший военный преступник, а борода и усы маскировка?
– Тим, бывших преступников, особенно военных, не бывает. И нам надо выяснить, убийства Угарова и Прошкиной связаны с пропажей Марка? Или всё же это бытовые разборки, а Марк отдельная история, – сказал строго Мезенцев, мельком взглянув на Марту, которая внимательно читала отчёт Тима о поездке в Псковскую область.
– А мне кажется, произошедшее с Марком не отдельная история. Тим прав. Надо узнать, что могло связывать Зинаиду, ветерана и Марка, – поддержала Тима Татьяна.
– А что тут думать. Скорее всего, их прошлое. Марк не зря поднимал военные архивы. Скорее всего, что-то нарыл на нашего героя. Знать бы что? А Зину, возможно, достали бывшие подельники, – воодушевился Тим.
– Тим, скорее всего, так и есть потому, что Марк всегда словам искал подтверждения. А вот ты что написал в отчёте? – Марта стала цитировать фразы из отчёта Тима, – вы только послушайте: по слухам, в псковской и тверской областях промышляет банда грабителей. Вы представляете? По слухам. Ты вообще, чем руководствуешься, когда пишешь такое? – возмутилась Марта.
– А как мне писать? Об этом я узнал от попутчика в поезде в ходе частной беседы.
– Господи, ещё лучше! Тим, ты с головой дружишь?
– А что такого? Он мне сказал, что ходят слухи, что какие-то личности берут пассажиров из Москвы или Питера, а по дороге их грабят, – поникшим голосом ответил стажёр, – как я должен был написать? Слухи, они и есть слухи.
Коршунов Александр Григорьевич хотел, как всегда, подколоть молодого неопытного стажёра, но Мезенцев прервал перепалку и строго приказал.
– Значит так, стажёр, оформляешь разнарядку друзьям, операм и вместе с ними ноги в руки. И чтобы никаких слухов! Всё мне на стол, чётко и ясно, – Пётр Кузьмич встал из-за стола и повысил голос, – ты понял, Тимофей? Все случаи по этой трассе в период…
– Я понял, понял, – Тим прервал полковника, – разрешите идти, – сказал Тим и покинул кабинет под грозный взгляд начальника.
– Товарищ полковник, – Марта обратилась к Мезенцеву, – надо узнать о поступлении людей с травмами или отравлениями в близлежащие медицинские пункты вблизи нахождения трупа.
– Так, возможно, ограбление было совершено не на этом месте и не в это время, – Коршунов хотел ещё что-то добавить, но полковник перебил его.
– Что вы всё топчетесь на одном месте? Там, не там! Было, не было! Марта Леонидовна? А узнать, чей это труп, не суждено?
– Данные по отпечаткам ещё не поступали, а в нашей картотеке его пальчики не числятся, – за Марту ответила Татьяна.
– Зато у нас имеется экспертиза пули… – заикнулся Коршунов, но Мезенцев грозно перебил его.
– У вас всё имеется, только воз и нынче там! А…, – он с сожалением махнул рукой, – идите, чтобы глаза мои вас не видели, – Марта, составь нормальный план работ и …, ладно. Иди!
Марта вошла в свой кабинет и машинально положила четыре ложечки молотого кофе в пустую чашку, ожидая, когда закипит чайник. Но залить кофе кипятком не решилась.
– Надо прекращать без меры пить кофе, тем более крепкий, это может навредить ребёнку. Ну, вот и я уже поверила, что скоро мне предстоят радостные хлопоты. Надо сходить к врачу, – думала она, высыпая кофейный порошок обратно в ёмкость.
– Давление? – удивлённо спросила Таня.
– Не знаю. Что-то не хочется, – ответила она и взяла трезвонивший мобильник.
Звонил Иван Захарович Дробич.
– Я к вам сейчас заеду, Иван Захарович. Очень рада, что вы сами мне позвонили. Значит, дела идут на поправку.
– Я с вами, – Татьяна встала из-за стола.
– Таня, не будем терять время. Ты лучше возьми фото нашего ветерана и слетай к Ольге Степановне. Хотя, не узнает она его. Угаров без бороды. Но положено, сделай. Заодно поговори с отцом Марка, может, еще, он что-то вспомнит. А я в больницу.
Иван Захарович встретил Марту облачённым в тёплый халат, сидя на кровати.
– Вы хорошо выглядите, – сделала ему комплимент Марта, положив принесённые фрукты на тумбочку, – хотя выглядел он очень ослабленным.
– Спасибо, Марточка. Вы нашли убийц Марка? – глаза старого человека наполнились слезами.
– Иван Захарович, я к вам с хорошей вестью. Убитый оказался не Марком. А значит, есть надежда, что он жив. И мы его обязательно найдём.
– Как? Марта, это правда? Я знал, я не верил! Он не мог. Такой человек как Маркуша…
– Иван Захарович успокойтесь. Давайте надеяться, что всё будет хорошо. Только вы так сердце своё не рвите. Вы ещё должны мне помочь.
– Марточка всё, что могу и чем смогу.
– Когда вы попали в больницу, мне показалось, что вы хотели мне что-то сообщить, но у вас не получилось. Вы потеряли сознание.
– Беда какая. Не помню Марточка, не помню. А я что-то говорил?
– Знаете, вы тогда сделали вот такое движение рукой и назвали цифру шесть.
– Да! Это может быть только одно. Меченный фашист, шестипалый садист.
– Так вы рассказывали Марку о нем, и он показал вам его фото?
– Нет. Фото он мне не показывал, но наши и московские архивы все перевернул.
– Он вам говорил, что поедет в Минск?
– Вы же его знаете. Он никогда о своих планах не распространялся.
– А кто такой Меченный?
– Кто? Это Адам Бортич, сын Власа Бортича, расстрелянного как кулака. Мы жили по соседству. Этот Адам родился с шестью пальцами. Но я слышал, что Влас отрубил ему этот палец и отдал сына брату жены на воспитание в Полоцк. Когда Власа расстреляли, его жену с детьми отправили на хутор. О них я больше ничего не слышал. А вот об этом огрызке Адаме.
Иван Захарович побледнел, руки его стали ледяными и затряслись. Марта почти с силой уложила его на кровать и накрыла одеялом.
– Не надо, Иван Захарович, не вспоминайте. Вам опять станет плохо.
– Ничего, переживу. Надо Марточка. Надо, чтобы все знали о его злодеяниях. Он замучил и расстрелял всю мою семью. Отца, маму, брата, сестричек. Старший мой брат погиб на фронте, а я, мне тогда было одиннадцать лет, связным был при партизанском отряде. Я тогда вышел из леса и спрятался, потому, что понял, что в деревню вошли каратели. Но и их своего укрытия слышал, как он издевался над малышнёй при живых ещё моих родителях, а потом их расстрелял, а остальных сжёг ещё живыми. Тогда даже каратели удивились его жестокости. Я видел, как один из них ударом привёл его в чувство. Он бес! Понимаете, человек таким жестоким не может быть. Я знаю, что он творил в Полоцке. Сколько душ невинных он погубил. Сколько домов пожёг. Говорили тогда, что и сам он сгорел в собственном доме. Наши уже на подходе к городу были. Говорили, что нашли его обгоревший труп. Только я не верю, что это был его труп.
– Возможно, сам себя казнил, – тихо заметила Марта.
– Не думаю. И мои подозрения подтвердились. Марк обмолвился, что герой войны, о котором он писал книгу, с ранением подозрительным. Пальца на руке не хватает. А как сказали, что Марка убили, так что-то нахлынуло. Всё в голове перемешалось. Думаю, а вдруг это он, шестипалый?
– Так он сгорел…
– А! А вдруг? Такие сволочи не горят и не тонут.
– Иван Захарович, у нас ничего вдруг не может быть. Сейчас в командировку в Полоцк выехал наш сотрудник, я передам ему данные об этом Меченном. Давайте я запишу подробней его данные.
По дороге домой Марта размышляла и строила версии исчезновения Марка.
– Первая версия, что Марк вышел на след Меченного. Если это Угаров, то не слишком ли он громко живёт для скрывающегося военного преступника? Но Угаров исчез и это косвенно подтверждает, что возможно он и есть Меченный. Интересненько. Вторая версия. Возможно, если Зину убили её бывшие подельники, то они могли похитить и ветерана. Возможно, она что-то припрятала из бывших своих похождений. И где это что-то находится, возможно, знает ветеран.
Марта вышла из здания больницы.
– Марк, как тебя не хватает, – думала она, – ты бы мог прояснить, кто есть кто. Марк, пожалуйста, отзовись. Даже думать не хочу, что тебя нет в живых. Не имеешь права уходить, когда я ношу в себе твою кровинку. Услышь меня, Марк.

***

Марк спешил в Питер.
– Дел много, а скоро свадьба, – думал он, изучая расписание поездов.
– Братан, тебе случайно не в Питер надо? – к Марку обратился невзрачный мужчина немногим старше его.
– Да, – удивлённо ответил он.
– Слушай, выручай, брат! Понимаешь, привёз сюда свою кралю. Она из Полоцка. Да так поиздержался, что на бензин не хватает на обратную дорогу.
– Вам деньги нужны?
– Деньги всем нужны. Но если тебе в Питер надо, поможем друг другу? Ты меня заправишь, а я тебя с ветерком доставлю до места. Чего тут до Питера? Обещаю попутчиков не брать.
Недолго думая, Марк согласился. Трястить в душном вагоне не очень и хотелось. На автомобиле и быстрее, и никто дёргать не будет.
– Так вы из Твери? Случайно меня там не высадите? – увидев тверские номера, спросил он водителя.
– Так я там живу и работаю. Это я зазнобу из Питера привёз, да отпуск себе устроил небольшой. Но, как говорится, отдохнул на славу и честь надо знать. А так трасса Питер – Москва мой дом родной. У меня знаешь, что в Москве любовь, что в Питере. Теперь вот и бульбашечку мягкую нашёл. Есть где отдохнуть. Было бы на что!
Под трёп водителя Марк расслабился и, довольный от поездки, размышляя, задремал.
– Статья для младшего Логинова готова. Материал о славном прошлом Угарова тоже собран. Но о бомбе, которую я обещал редактору, говорить ещё рано. По документам выходит, что Николай Васильевич действительно геройски воевал и заслужено носит свои награды. Но вопрос вызывает смерть Меченного. В истории с этим карателем не всё так гладко. Есть над чем поработать. Но сейчас главное это предстоящая свадьба. Заберу Марту с собой в отпуск в Полоцк. Прекрасный город. Марте давно пора отдохнуть на природе, а я заодно пороюсь в местных архивах.
– Попутчик, проснись! – водитель толкнул заснувшего Марка.
– Что так быстро? Приехали? – сонно спросил он его.
– Конечно, это только полпути. Ноги размять надо, умыться что ли? Рассветает.
– Так у кафе остановился бы или на заправке. Там и кофе горячий, и умыться есть где.
– Кофе ещё выпьем. А умыться можно. Вон, смотри речка.
Марк снял куртку, оставив её в автомобиле, потянулся и, вынув из дорожной сумки полотенце, пошёл через небольшой лесок на шум журчащей воды. Полюбовавшись красочным рассветом, он зашёл на небольшой мосток и нагнулся, черпая ладонями холодную воду. Звук выстрела разбудил ночевавших в прибрежных зарослях птиц, которые своим шумом и криком заглушили всплеск падающего в воду тела.
– Ну вот, папаня, задание выполнено. Адью, журналюга!
Водитель вернулся к машине и быстро отъехал от места совершённого преступления.
Через несколько часов он, остановил машину около снимаемой квартиры в Питере. Выспавшись, довольный водитель надел куртку Марка и набрал номер телефона.
– Это я, – сказал он, – встречаемся на том же месте?
– Нет, я в Луге, – послышался ответ.
– Так что, мне туда опять тащиться?
– Меньше базарь. Куда надо, туда и притащишься!
– Ладно, с тобой не поспоришь.
Вскоре водитель был на месте встречи.
– Что это ты такой модный? Прибарахлился? – спросил его седой мужчина лет восьмидесяти.
– Да ладно, отец, чего добру пропадать.
– Так это ты с него, недоумок, снял?
– Почему снял? Он в машине сам оставил.
Водитель стал оправдываться перед стариком, как провинившийся мальчишка.
– А ты его точно замочил? Оружие верни, – водитель, повозившись на заднем сидении автомобиля, протянул старику пакет, – где ты его грохнул?
– Ты мне чего, батяня, не веришь?
– Тебе верить себе дороже. Поехали!
– Куда? Ты умом тронулся! А если он всплыл? Если там уже менты?
– Не скули! Трогай.
Но въехав в Псковскую область, старик попросил сына съехать с трассы. Оставив машину на второстепенной пустующей дороге, они вошли в небольшую лесную полосу с растущим кустарником.
– Что-то ноги болят. И сердце жмёт.
– Тебе что, плохо?
– Сейчас легче станет, – старик незаметно вынул из пакета пистолет.
Ничего не подозревавший водитель, отвернувшись от отца, смотрел куда-то вдаль. Но обернувшись и увидев нацеленный в него пистолет, даже не успел удивиться. Прогремел выстрел, сразивший его наповал. Пуля попала ровно между глаз.
– Не разучился, – подумал Адам и подошёл ближе к трупу.
Он смотрел на расползающуюся по траве кровь и чувствовал, что с ним что-то происходит. Его глаза налились кровью. Руки задрожали. Не осознано, скорее машинально, он достал из внутреннего кармана свой нож и, перевернув труп, стал кромсать лицо сына. Перевернув его лицом вниз, он вытер лезвие о куртку и, вложив нож в кожаный чехол, нагнулся, чтобы положить его в голень сапог, как делал это в своей молодости. Но опомнился. Засунув нож во внутренний карман куртки, в другой он положил пистолет и подошёл к автомобилю.
Старик рукой, облачённой в кожаную перчатку, открыл багажник. Он был пуст.
– Где кофр? Где его записи? Недоумок! – Нервно сказал он и сел за руль автомобиля.
Отъехав с десяток километров от места убийства, он забрал документы сына, лежавшие в бардачке. Закрыв автомобиль и сняв с него номера, он согнул их пополам и положил в пакет. Оставив машину на пустующей дороге, он около часа, пешим ходом добирался до трассы.
Он прошёл ещё некоторое расстояние в обратном направлении до остановки рейсового автобуса до Луги, по пути выбросив пакет с номерами. Адам сел в полупустой автобус.
– Да. Старость, это не шутки. Устал. Сил бы хватило добраться до дома. Надо же было такому случиться. Столько лет прошло, как по маслу. Никто и подумать не мог. Даже тогда, по молодости, после войны, когда баловался девчонками и резал их, как… Настю. И сейчас никто и никогда меня не найдёт. Но где этот недоумок оставил вещи журналиста. Придётся ехать в Тверь. Надо посмотреть, может, в его квартире найду. Скорее всего, продал. Ума нет. Надо проверить. Осталось жить, годков всего ничего, но закончить свою жизнь хочется в своей постели. Отдохну и доделаю всё до конца.
С пересадками уставший и злой Меченный вернулся домой.
– Годы берут своё, – думал Адам, сняв перчатку и гладя ноющую от боли руку.
Жизнь прошла быстро, жестоко и бесполезно. Прошлое всплывало ночными кошмарами, чтобы терзать ноющее сердце воспоминаниями о содеяном. Ничего не забывалось. Наоборот, с годами воспоминания вылезали из его мозга, как черви из помойной ямы. Иногда, когда он закрывал глаза, он явно видел, ощущал, как эти чёрные длинные черви, выгрызая его мозг, рвутся наружу. Тогда он кричал во сне, бил себя по голове, пока его жена не будила и не успокаивала его.
– Бедный мой! Это всё война! Это всё проклятые фашисты виноваты, – нежно шептала она ему.
Он успокаивался, закрывал глаза, но вместо червей появлялись лица. То лицо столетнего старика, к которому он подошёл с вопросом в одной из деревень:
– Дед, тебе сколько лет?
– Да уж, больше ста будет, – погладив белую бороду и подняв на него уже бесцветные от возраста глаза, отвечал старик.
– Ну, и хватит тебе! Пожил! – Меченный выстрелил в морщинистый лоб старика. Пуля пришлась прямо посередине между глаз.
Старик так и остался сидеть прислонённым спиной к стене своей хибары с открытыми глазами. Подбежавшую с ругательствами старуху он убил также. В лоб, меж глаз. И этот выстрел стал его фирменным знаком.
И так каждую ночь. Каждый раз, когда он закрывал глаза, к нему являлись они. Те, кого он расстрелял, замучил, сжёг живыми в своих домах. Их было много. Как и деревень, при сожжении которых он принимал участие. Только в Полоцком районе было сожжено сто шестнадцать деревень. А может и больше. Он счёт потерял. А сколько просто небольших населённых пунктов, хуторов?
Чаще всех ему виделась бывшая соседка, жена Захара Дробича. Она была на сносях, когда он появился в деревне с карательным отрядом. Он сразу ринулся в дом своего отца. На пороге его встретила она с большим круглым животом, который поддерживала двумя руками. Когда он связывал Захара, она попыталась накинуться на Адама, но он с силой ударил её ногой в этот круглый, как мяч, живот. Она упала, потеряв сознание, и больше встать не смогла. Только громко кричала, умоляла не трогать детей, когда он, как животное, на её глазах и под рыдания связанного Захара терзал их малолетнюю дочь. Он наслаждался от вида беспомощности своих жертв. Вонзая свой любимый нож в тело полуторагодовалого мальчугана, он смотрел на уже полусумасшедшего, катающегося по полу Захара и упивался его горем. Ему стало смешно, когда обезумевшая его жена стала рожать. Казалось, от вида крови и месива недавно живой плоти он сам сходит с ума.
Смеясь до одурения, он не мог остановиться, пока ошарашенный его зверством здоровяк каратель ударом в пах не успокоил его и не забросил в телегу.
Теперь, после войны, без насилия его не могла удовлетворить мужская плоть. Вспоминая свои изощрённые пытки в подвале полоцкого дома, он с остервенением набрасывался на жену. Она несколько раз, боясь его, уезжала к матери в Тверь, но не признавалась ей о жизни с мужем.
– Это война, проклятая сделала его таким. Ночью он забывается, а днём заботливый. Всё в дом, всё в дом, – успокаивала она себя.
Несколько раз, когда жена уезжала, он выходил на охоту. Но после пятой обнаруженной милицией жертвы, изуродованной им, как когда-то он изуродовал Настю, он остановился, испугавшись разоблачения. После смерти, выжившей в блокаду, но умершей после родов жены, в нём что-то щёлкнуло. Казалось, что она, умирая, забрала с собой и его желание иметь женщин.
Так он и жил в одиночестве, радуясь тому, что его некому опознавать. Не то, что этих недоумков, которых показывают по телевизору и судят пачками. Это на их зверства есть куча свидетелей.
– А я свидетелей не оставлял. А теперь по уму можно жить тихо и спокойно. Недаром я выбрал документы сироты. Недаром вовремя спохватился и понял, что фрицам неизбежно придёт конец. И драпанут они, сметая и убирая всех свидетелей своих преступлений.
А у него, Адама, своих дел хватает. Но кто докажет? Кто его может узнать? Новорождённого сына забрала в Тверь тёща, пожалев зятя инвалида войны. Первое время он ездил в Тверь, слал переводы сыну. Но вскоре и тёща умерла, а малыша забрала сестра жены. Но об этом он узнал потом, когда совсем забыл и о своей женитьбе и где-то с кем-то растущем сыне.
Так годы пролетели. А на старости, вдруг, сын объявился. Пригласили Адама однажды на встречу с пионерами. Не думал, что там телевизионщики будут. Репортаж, всего-то на минуты две был, а попался на глаза золовки. Она и ляпнула сыну, что мол, вот твой отец героический. А тот и обрадовался. Разыскал. Явился здоровый, розовощёкий, как поросёнок, наглый. Да ещё с претензии стал предъявлять.
– Мать мою довёл до смерти? Тётке не помогал меня растить. А сам живёшь, ничего себе. Не в нужде. Теперь делись.
Хотел Адам сразу от него избавиться, да потом остыл. Дал денег на поддержанного Жигулёнка. А потом пришлось раскошелиться и на однокомнатную хрущёвку в Твери.
– Будешь ещё что просить, подам на алименты. Законный сын, плати!
Испугался сынок. Больше не приставал с просьбами, но звонил, узнавал о здоровье.
– Всё наследства дождаться не можешь? – спрашивал его Адам.
А тут ещё одна забота появилась. Зина соцработница. На вид скромница, а на самом деле ушлая девица. Сначала Любовь-морковь с ним хотела закрутить. А Адам был и не против, а потом подумал, что не к чему ему женитьба. Но тут ещё одна проблема на его голову свалилась. Журналюга! Обмолвилась как-то она, что об её подопечном, с таким ранением как у него Гаврилов книгу писать будет. Так ладно бы это одно сходство. Но выяснилось, что и этот ветеран герой воевал в Полоцке. А как Зинка разнюхала, журналист все подробности геройства досконально проверяет. А мало ли что в архивах сохранилось?
– Эта же надо, что это журналистская сволочь книгу решила написать. И писал бы себе, так ему раскопать что-то надо, по музеям лазить, архивы перетряхивать. Хорошо я подсуетился, выудил у Зинки адрес этого Гаврилова. Там и выяснил, что он на свои раскопки уехал, а сосед его, это же надо Дробыч! Сын Захара Дробыча. Сенсацию им подавай! Ничего, теперь допрыгался журналюга.