К положению в А. Или 45 лет назад моя дорога в Афг

      К ПОЛОЖЕНИЮ В "А". ИЛИ 45 ЛЕТ НАЗАД, МОЯ ДОРОГА В аФГАНИСТАН.
               (сокращенная версия)
               
                К положению в „А“.
                Одобрить соображения и мероприятия,
                изложенные т.т. Андроповым Ю.В. Устиновым
                Л. Ф., Громыко А. А..
                Разрешить им в ходе осуществления этих
                мероприятий вносить коррективы
                непринципиального характера. Вопросы,
                требующие решения ЦК, своевременно вносить
                в Политбюро. Осуществление всех этих
                мероприятий возложить на т.т. Андропова Ю.
                В., Устинова Д. Ф., Громыко А. А.. Поручить
                т.т. Андропову Ю. В., Устинову Д. Ф.,
                Громыко А. А. информировать Политбюро ЦК о
                ходе выполнения намеченных мероприятий.
                Секретарь ЦК Л.Брежнев
                За- Андропов
                За – Устинов
                За- Громыко
                За- Пельше
                За - Суслов
                За - Гришин
                За- Кириленко
                За- Черненко
                За- Тихонов
                За- Щербицкий

        В этом году,  25 декабря 2024 г.,  исполняется 45 лет событию, по мнению многочисленных специалистов, имевшее большое значение в современной истории, так как якобы сыграло одну из ключевых ролей в развале СССР, а следом и всей мировой системы социализма.   В этом событии волею судьбы непосредственным участником оказался и я.
Это ввод советских войск в Афганистан в декабре 1979 года.
       В  многочисленных источниках считается, что решение о нём было принято 12 декабря 1979 года Политбюро  коммунистической партии Советского Союза.  Постановлением  «К положению в «А», которое вопреки правилам было оформлено членом  Политбюро К.Черненко от руки, а большинство подписей  11 участников заседания поставлено задним числом.
   Возможно это и так,  но тогда  видимо руководство Министерства обороны СССР решило начать подготовку к вводу войск ещё раньше, самостоятельно, не ожидая решения руководства страны, будучи абсолютно уверенным в его неизбежности.  Иначе как объяснить, уже 8 декабря 1979 года я был внезапно оправлен в Кабул  для организации 10 декабря засекреченной связи высшему руководству ВС СССР с аэродромом Баграм,  на который самолетами военно-транспортной авиации планировалась  и в дальнейшем была осуществлена переброска  личного состава и техники вводимого ограниченного воинского контингента, как этого тогда называлось, в ДРА.   
  А вот как это было.
         В субботу     8 декабря 79-го я заступал в наряд по части и  собирался как следует выспаться:  на службу нужно было приехать только к 16 часам, к разводу.  Но  часов в 9 меня разбудил телефонный звонок. Капитан   Петрик, мой непосредственный начальник, командир нашего отделения начал  с  вопроса:
 - Саша, хочешь поехать в спецкомандировку?      
-  А куда, на сколько ?               
-   Куда точно не могу сказать. Приедешь, узнаешь.  Пока официально ничего неизвестно, но в общем кажется туда,  где сейчас  Толя Сорокин.  По срокам тоже пока ничего непонятно.  Может быть на месяц, может даже  больше.
     Старший лейтенант Сорокин с прапорщиком Володей Москаленко и с экипажем станции засекреченной связи Булава в составе узла связи от нашей воинской части был откомандирован в Кабул, в Афганистан в начале мая 1978 г. после победы там Саурской революции и начала гражданской войны .   
  Офицеров и солдат нашего отделения «Булавы» за  последние годы уже не раз   до этого посылали за границу в, как мы их называли, спецкомандировки.  Сам Петрик уже успел послужить в Сирии во время египетско- израильской войны и даже  был награжден сирийским орденом. В Эфиопии  уже пару лет  проходил  службу экипаж Т-222 во главе со старшим лейтенантом Николаем Мельниковым.
          
    «Спец», то есть специальная,  означало,  что ехать нужно за границу в,  как тогда говорили,  развивающуюся страну Азии, или Африки.   Длились они не менее года, как правило,  два.  Летом  79-го в нашей части как раз  готовили  узел  в одну из африканских стран,  не то в  Конго, не то в  Мозамбик.  Но в последний момент программу подготовки свернули, а людей и технику вернули на места прежней службы. Возможно,  появилась срочная необходимость возобновить подготовку?   
- Конечно, Николаич, о чем речь?  Что нужно делать? – спросил я  Петрика и подумал, что поездка, наверное будет не скоро,  все еще сто раз изменится.  Старлей Валера Пустоутенко,   командир нашего третьего взвода вот уже больше полгода готовился на замену Мельникову в  Эфиопию,  даже ездил для этого  на  подготовительные курсы в академию,  в Ленинград. Так что скорее всего дело было действительно неспешное.
-  Значит так,  тогда срочно поезжай  в нашу поликлинику, туда, где мы обычно диспансеризацию проходим, понял?  Туда уже поехали   солдаты твоего будущего экипажа, на санитарке с прапором из санчасти. Да твой будущий заместитель Русол с ними. Он тоже планируется.   Надо будет пройти медкомиссию, а потом вернётесь все вместе в часть. Ты старший,  всё понял?
- Понял,  ну, а как с нарядом?  Я ведь сегодня в наряд заступаю, успею ли на развод ?
- Какой наряд?! Тебя уже  заменили, ехать нужно срочно, может быть на этой неделе уже. В общем,  приедешь сюда,  все узнаешь. Давай, удачи тебе!
    
       Медкомиссия в нашей поликлинике ничем не отличалась от обычной диспансеризации и поэтому никаких  неожиданностей не принесла.  Особо не утруждая себя, врачи интересовались в основном наличием  жалоб на здоровье.  Их, разумеется, ни у кого не оказалось. Каждый хотел продолжить  службу  в развивающейся стране.
      Мы  быстро  получили нужные положительные заключения, но оказалось, однако,  что затем необходимо было ехать в какую-то уже центральную гарнизонную поликлинику, где надлежало пройти    специальную медкомиссию,  для лиц, убывающих служить в страны с жарким  сухим или  тропическим климатом.
     Эта военно-врачебная комиссия, или как ее называли, ВВК, проверяла все намного тщательнее.  И уже после прохождения всех врачей по новому кругу, я оказался  перед  сидящими за длинным столом тремя седовласыми в очень солидном возрасте докторами  в белых халатах.
   Посмотрев мою медицинскую книжку, они обратили внимание, что незадолго перед этим, при прохождении диспансеризации у меня было ниже нормы давление.   Но тут мне,  видимо,  повезло, потому что в пятницу после работы я  до поздней ночи с офицерами отделения отмечал новоселье у лейтенанта Русол, который попав к нам   после училища год назад, как раз получил квартиру  недалеко от метро Полежаевская. И видимо поэтому теперь давление у меня было немного выше, чем обычно: нормальное. Но об этом я, конечно, не стал им рассказывать и они, посовещавшись, выдали заключение, что я здоров.
   
  В часть мы добрались только  часов  в 5-6 вечера. Там же  уже во всю шла подготовка к нашей отправке. Меня  буквально стали разрывать на части:  кому-то срочно нужно было провести инструктаж, кто-то жаждал получить подпись за выданное имущество, кто-то хотел  дать какие-то особо ценные указания.
      Удивило,  что  нас оправляли не с маленькой станцией Т-222-Т  на базе ЗИЛ 131,  которые обычно посылали до этого за границу,  а с большегрузной – Т 222ПУ Она представляла из себя большой крытый металлический полуприцеп, напоминающий распространенные тогда  гражданские рефрижераторы,  на базе  седельного тягача УРАЛ 375. Такие станции тогда только стали поступать в войска.  Кроме того, в экипаж входил не техник, прапорщик, как обычно ,  а инженер станции и  мой заместитель, лейтенанта Русол,  что тоже было весьма необычно.
А намного позже, уже в Кабуле начальник нашего узла связи Главного военного советника , сообщил мне , удившись, что я этого не знал,  что моя должность начальника станции оказалась не капитанской, как в обычно, а на ступень выше -  майорской. Как мне позже объяснили ребята из 40 армии,  в военное время должности офицеров поднимали выше на одну ступень. Так например, должности начальников родов войск в 40 армии после ее ввода в Афганистан,  будучи в обычное время полковничьими, стали генеральскими и звания соответствующим должностным лицам были сразу же присвоены.
       
   Станцию подогнали прямо к складу и наш экипаж занялся размещением внутри выданного имущества.  Я получил в секретной части и запер в сейф внутри совершенно секретные тома технического описания и электрических схем, а также ключевую документацию с грифом «Особой важности». 
       Схемы в дальнейшем мне очень пригодились для ремонта  часто  выходившей из строя аппаратуры.

  Затем нас с  Русолом вызвал к себе начальник политотдела  части полковник Жилюк Н.Е.  Он принял  наши  удостоверения личности, личные знаки  и партбилеты, закрыв  их  в своем сейфе. По его совету мы оформили жёнам доверенности на получение денежного довольствия,  на случай, если   командировка  затянется.

    А в казарме нас уже ждал полковник Селезнев  из отдела по безопасности Начальника связи министерства обороны. Усадив экипаж в ленинской комнате, он  провел инструктаж  по применению уничтожающих средств. Рассказал,  как пользоваться  200 граммовыми шашками тротила: для их подрыва  нужно было, вставив запал в шашку, отвинтить колпачок  и дернуть за  кольцо. Потом на полосе препятствий за казармой,   вылив на кусок  жестяной банки немного  довольно вонючей,  тягучей  жидкости,  поджег ее и сказал, что данная смесь, которую  называют в народе напалмом, предназначена  для уничтожения секретных узлов аппаратуры ЗАС и документов при возникновении опасности их попадания к противнику.  При горении она при  очень большой температуре насквозь прожигает металл и, так как горит без доступа кислорода,  не поддается тушению. Последнее  он нам тут же успешно и продемонстрировал, засыпав горящий кусок консервной банки землей и спустя  некоторое время показав  всем, что в жестянке,  тем не менее,  насквозь  прогорела большая круглая дырка.        Наш перелет должен был, судя по всему,  проходить над территорией  иностранных государств, и в случае аварийного приземления и угрозы попадания техники противнику, мне как начальнику станции,  необходимо было принять меры по уничтожению  секретной аппаратуры и документации.  Особенно тщательно нужно было уничтожить секретные документы ( облить «напалмом» и поджечь), а также   узлы и детали  с грифом сов. секретно:  предварительно разбить их сначала  кувалдой до   состояния, когда  восстановление уже невозможно, (хотя определить в боевой обстановке это состояние,   видимо было весьма непросто). Для этого после занятия мы должны были еще получить на складе на станцию около 20 кг тротила, 200-литровую бочку напалма и несколько шашек для его зажигания. Шашка,  представлявшая из себя нечто вроде сигнальной ракеты, при выдергивании шнура в задней  части,   должна была выбросить большой сноп пламени, достаточный для воспламенения напалма или сжигания пачки документов.
   
   В завершении  полковник рассказал, что,  то ли в Египте, то ли в Сирии во время последних военных событий не так давно произошел как раз  такой случай, когда какой–то прапорщик был вынужден  уничтожить  одну упаковку секретной аппаратуры  при очень внезапном приближении наступавшего противника наших союзников.  За что   был  награжден  маршалом войск связи   орденом Красной Звезды.

     Разумеется,  никакого опыта подрыва тротиловых шашек и поджигания напалма в боевой обстановке  у нас  не было. И  я вспомнил  старую армейскую байку  о том,  как где-то на учениях, в деревне, якобы на просьбу местной бабульки пристрелить, что б не мучилась,  старую корову, один лейтенант решил использовать 200 граммовую шашку, привязав ее к рогу буренки. После взрыва обнаружилось,  что, к сожалению,  от бедного животного совсем ничего не осталось.
    "Если сила взрыва у  200 грамм тротила  на самом деле такая, то какая же она будет у 20 кг?  И куда мне тогда бежать, чтобы самому уцелеть?",  -  удивился я, но  промолчал,  стараясь не задумываться о грустном.

      После инструктажа полковника экипаж  занялся  получением и  загрузкой  в станцию средств уничтожения, а также  оружия  и боеприпасов: пулемета, гранат Ф1, автоматов, пистолетов,  цинков  с патронами и сигнальных ракет. Их количество  меня поразило. Создавалось впечатление, что наша станция связи  готовится  вести длительные боевые действия с серьезным противником.  Нам с Русолом , в качестве личного оружия, положенного офицерам  в боевых условиях,  выдали кроме пистолетов  еще и  АКСы  (автомат Калашникова со складывающимся прикладом состоял на вооружении частей связи центрального подчинения).

        На  продскладе  мы получили  сухие пайки и  несколько больших картонных коробок с сигаретами,  которые,    как  объяснил  прапор,  были положены  солдатам по нормам питания  тоже  в боевой обстановке. Сигареты были не обычные,  широко распространенные тогда в народе «Прима», или «Спутник» без фильтра,  которые мы называли в суворовском училище  «рабоче–крестьянскими». А невиданной нами до сих пор марки, тоже,   разумеется,   без фильтра, в пачках из коричневой оберточной бумаги. Их тоже я в продаже не встречал до сих пор.  Может быть они были со склада длительного хранения времен отечественной войны?   Становилось все интереснее: куда же нас все-таки посылают на самом деле и чем мы там будем заниматься? Официально мне пункта назначения никто так еще не назвал. Если это Кабул,  куда мы должны были лететь по неофициальным источникам,  там, насколько мне было известно,   интенсивных  боевых действий вроде бы пока ещё никто не вёл.
   
 Но главным сюрпризом оказалась отправка всего нашего экипажа на вещевой склад для переодевания в гражданскую одежду.  Прослужив  в части более 4 лет,  я и не догадывался, что там у нас в части хранилось её такое огромное количество. Каждому выдали пальто, костюм, ремень, рубашку, галстук, туфли,  кашне,   серую шляпу с короткими полями и шапку из кролика темно-коричневого цвета.   Все,  кроме кроличьей шапки было производства соцстран: Чехословакии, Польши, Румынии, Венгрии, ГДР. Прапорщик Данилов быстро подобрал  для всех всё, что нужно и весь экипаж оказался в одинаковых, темных костюмах, белых рубашках с темными галстуками,  чёрными модными полуботинками и в тёмных демисезонных коротких пальто.  Особенно впечатляли  одинаковые  шляпы,  модные в середине 60-х годов.    Солдатам для совершенно полного сходства, учитывая их  короткую стрижку,   не хватало лишь одинаковых темных очков.  Вспомнилась  популярная еще в  конце 60-х  годов кажется  чешская кинокомедия - пародия на детектив, где все агенты были одинаково одеты именно таким образом.

   Солдаты   сдали  на хранение обмундирование и документы.  Мы не должны были иметь на себе никаких этикеток,  значков, эмблем, и особенно  каких-либо предметов,  имеющих отношение  к Советской армии.  Даже бляхи на широких ремнях,  которые оставили у солдат для ношения  подсумков с магазинами автоматов, были заменены на такие же, но  без обычных на них звезд.
 
     Тем временем  меня срочно вызвали к командиру части.  В его кабинете я с удивлением увидел сидевших за столом   двух генералов.  Рядом  сидели наши офицеры: командир части, начальник центра и начальник  медицинской службы.
На столе перед генерал-лейтенантом,  как оказалось, это был заместитель начальника связи вооруженных сил  по политической части, лежало несколько красных папок со звездой  на верхних крышках – личные дела офицеров.
     Он,  внимательно окинув меня взглядом,   попросил командира части дать мне подробную характеристику.

     Майор А. Бычков, начальник нашего телефонного центра доложил, что я являюсь начальником станции Т222  (станция засекреченной связи гарантированной стойкости , шифр «Булава» )  более 4  лет,  имею классную квалификацию мастер связи*.  Взвод, которым  командую,  неоднократно становился отличным.  Наше подразделение не раз за последние годы  занимало первое место в части по боевой и политической подготовке  по итогам  проверок за периоды обучения. В течение истекшего года  одновременно  дополнительно внештатно выполнял обязанности заместителя командира подразделения по политической части, как раз и тогда, когда подразделение оказалось лучшим.  Имею целый ряд поощрений от командования, части и центра.  Взысканий у меня не было.  После этого последовали  вопросы. Генерал захотел лично от меня услышать всё, что записано в личном деле: какое училище закончил,  с какого года в партии,  женат ли,  есть ли дети и как я отношусь к предстоящей поездке в командировку для выполнения специального задания. После моего доклада, он обратился к начальнику  центра с просьбой объяснить,  почему предлагают именно меня,  кто из офицеров центра может быть направлен в  командировку ещё.  Затем начальник медслужбы капитан А.И. Трутнев  доложил о состоянии моего здоровья.  Генералы тем временем одновременно просматривали лежащие на столе документы:  заключение медкомиссии,  личное дело, карточку учета поощрений,  партийную карточку.  Наконец,   посовещавшись, решили, что моя кандидатура  для выполнения возлагаемой на меня задачи может быть принята. Перешли к обсуждению экипажа.  Спросили и мое мнение.
    
  К тому времени я уже успел немного познакомиться с моими будущими подчиненными. Все солдаты  были из других подразделений,  да и к тому же  второго  периода  службы, то есть почти  сразу же после учебного батальона.  А это значило, что никто из них не только  не умел работать на нашей аппаратуре, а в глаза ее никогда не видел.  Говорить об этом в данной ситуации, очевидно,  не имело смысла.  У генералов это могло бы вызвать нежелательную реакцию,  а  исправить  что- то  было уже поздно. Возможности заменить кого-то более подходящими специалистами не было. Да и кто бы позволил себе начинать все сначала? На ночь глядя,  с субботы   на воскресенье везти их на медкомиссию?   Это  означало бы фактически сорвать всё мероприятие.  Кроме того, никакой конкретной задачи  передо мной поставлено не было, и возможно, для её выполнения   опытные специалисты были не нужны. Оставалось только надеется, что так оно и будет.  И поэтому я с чистой совестью ответил, что экипаж был сформирован только сегодня утром и мне пока неизвестны деловые качества подчиненных.
 
      В  кабинет вдруг, постучавшись, вошел офицер штаба части. Обратившись к генерал-лейтенанту, он  доложил, что  возникли трудности с получением загранпаспортов, так как рабочий день работников МИДа  закончился,  ответственные за  оформление документов  убыли  домой.
      
    Генерал тут же отдал по телефону  кому-то в управлении начальника связи Вооруженных Сил  СССР распоряжение немедленно связаться  соответствующими должностными лицами в Генштабе,  выйти на МИД и  просить его руководство для решения вопроса  вызвать   на службу ответственных лиц, с таким расчетом, чтобы  обеспечить оформление и доставку паспортов в часть не позднее  5-6 часов завтрашнего утра.
         То, что нам должны были выдать ещё и загранпаспорта, да еще  в таком оперативном порядке и в этом участвует такое количество разных должностных лиц,  произвело  на меня  довольно сильное  впечатление.  Пожалуй, решил я,  нам действительно предстояло выполнять какую-то  серьёзную задачу.    И если  до этого  наша поездка казалась мне чем-то неопределенно далеким,  то тут я с удивлением стал понимать, что вылет действительно планируется в самое ближайшее время и, дело идёт к тому, что  вполне возможно, мне даже не удастся заехать домой попрощаться с  женой. Да и к длительной поездке я был совсем не готов. У меня с собой, естественно,  не было не только никаких личных вещей,  но и просто продуктов и  сигарет  в дорогу.
 
     Было уже около 22 часов и в завершении беседы мне,  наконец, объяснили, что наш экипаж посылают для выполнения  важного правительственного задания,  на какой срок – пока неизвестно и куда пока тоже сказать  не могут.  Хотя по секрету, не для распространения, это будет Афганистан, Кабул.  Боевая задача  будет мне поставлена на месте.  В  заключении генерал спросил,  согласен ли я ехать и там, в командировке добросовестно выполнить свои обязанности. На что,  конечно же, я  ответил утвердительно.
- Ну, что же,  командир, - обратился  генерал к командиру части, -
- тогда давай сейчас отправим нашего старшего лейтенанта  домой.
- Вы далеко живете отсюда? - спросил он меня.
- В часе езды на автобусе, товарищ генерал-лейтенант.
- Поезжайте домой, переоденьтесь, соберите нужные вещи и попрощайтесь с женой.
- Дайте  ему свою машину. – обратился он к подполковнику. ,
-  А в четыре утра  пусть ваш водитель заедет за ним и привезет обратно. Все же неизвестно, когда он теперь сможет вернуться.  Да, и только жене ни слова о месте вашей командировки, понятно?
- Так точно, товарищ генерал-лейтенант,  спасибо, - поблагодарил я.

    Добравшись на УАЗике домой,  я  быстро собрался и, едва  приложил голову к подушке, как зазвенел  будильник. Быстро одевшись в полученную на складе гражданскую одежду, вышел на улицу.   

      Минут через 30 мы были уже в части.  А спустя два часа наша колона прибыла на аэродром Чкаловский.

     Перелет  должен был проходить  на двух транспортных самолетах. В  огромном  ИЛ-76 летел наш экипаж и большегрузная станция.  А  во втором самолете,   АН -12 – электропитающая станция  в обычном  КУНГе (кузов унифицированный нулевого (нормального) габарита. Тип закрытого кузова-фургона для грузовых автомобилей связи, на шасси ЗИЛ 131). 
  Загнав  машины  в самолеты,   мы закрепили  их растяжками.  Я построил  экипаж, доложил  о готовности к отправке  сопровождавшему офицеру. Нам выдали загранпаспорта и   полковник Селезнев,  сделал последний инструктаж,  наконец,  официально  сообщив о  пункте  назначения – аэродром Кабул. Солдатам  на время перелета  было приказано  обращаться ко мне по имени- отчеству, а мне и лейтенанту Русолу к ним по именам и  фамилиям.  Употребление воинских званий, пункта назначения и принадлежности к вооруженным силам категорически запрещалась.  Было приказано каждому еще раз  проверить отсутствие при себе каких–либо  документов или предметов,  свидетельствовавших о принадлежности к Советской армии. В  чрезвычайных ситуациях,  при контакте с любыми иностранными должностными лицами,  мы должны были говорить,  что являемся советскими гражданскими  специалистами:  воспитателями детских садов и направляемся в Кабул  на работу в детские дошкольные учреждения по просьбе афганского правительства.
   
    Нам еще раз напомнили,  что в случае угрозы попадания станции в руки иностранных  граждан при посадке в незапланированном месте , о чем мне должен был сообщить командир корабля,  мы  обязаны  были, под моим умелым руководством,  уничтожить всю секретную технику с помощью имевшихся на станции средств уничтожения. Папку с документами «Особой важности» мне необходимо было держать при себе, вместе с шашкой для их уничтожения и парой гранат Ф1. Солдаты   кроме автоматов взяли с собой два цинка с патронами.   Поскольку на высоте несколько тысяч метров, на которой мы летели, температура была ниже нуля,  полковник Селезнев  дал команду слить в автомашинах воду.  Все  указания по организации связи и выполнения конкретной  задачи я должен был получить от начальника  узла связи Главного военного советника   полковника Назарова, который должен был встретить нас на аэродроме в Кабуле.
         На этом инструктаж был завершен,  и мы,  попрощавшись с провожающими,  разместились в герметизированном отсеке ИЛа,  на двух располагавшихся напротив друг друга  скамейках для сидения.
      
    Полет до Ташкента, где  была промежуточная посадка  прошел  без каких-либо приключений.   После  приземления  командир корабля предложил нам выйти из самолета. Перелёт в Кабул планировалось возобновить после отдыха  летчиков.  Оставаться кому-либо  на борту было  не положено, и я сдал под охрану опечатанные двери самолетов караулу аэродрома.

       Несмотря на наш одинаковый необычный , но грозный  внешний вид в гражданской одежде,  в шляпах, галстуках, но с автоматами за плечах, в гостинце аэродрома  никто не обратил на нас никакого внимания. Видимо, мы были уже не первыми «воспитателями детских садов»,  которые в ней  останавливались проездом. Нашему экипажу выделили два номера. Я разделил ребят по комнатам и, назначив дежурного, приказал нести охрану и следить за временем. Во избежание недоразумений, категорически запретил кому бы то ни было покидать помещения. Лётчики сами должны были зайти за нами после отдыха.  Впрочем,  все были порядком уставшие, «насмерть»  заинструктированные   и настолько проникнутые важностью возложенной на нас интернациональной миссии, что  других желаний, кроме сна, ни у кого не возникло.

     Мне же неожиданные события последних суток,  неизвестность  ближайшего будущего так и  не дали заснуть. А вскоре мы снова заняли  свои места в самолете.
      
     Перелет из Ташкента в Кабул проходил на высоте несколько тысяч метров при полной безоблачности,  и я с интересом рассматривал проплывавшие под  крылом,   казавшиеся  совершенно безжизненными,   однотонные горные пейзажи Афганистана. При приближении к Кабулу  горы резко сменились  коричневыми  голыми  полями  и  такого же цвета  низкими  глинобитными  постройками  с плоскими крышами.   Самолет вдруг резко пошел на посадку и  пробежав по взлетной полосе,   остановился. К моему полному удовлетворению полет прошел без происшествий, в чем я в глубине души и не сомневался.  Слишком маловероятной  казалась тогда возможность сбиться с пути, или совершить вынужденную посадку в незапланированном месте, да еще во вражеском окружении.
     Много лет спустя, я понял что был в этом совершенно не прав, случайно натолкнувшись на воспоминания Разживина А.Е., рассказывающие о случае, который произошел с связистами узла связи Главного военного советника  в ДРА  в несколько схожей ситуации, но намного  позже, через 7 лет  после моего полета. Разница была только в маршруте, количестве техники и средств уничтожения. Полагаю, будет интересно прочитать этот рассказ  в  сокращении.   

   В 1987 г. с  самолетом Ан-26 наших ВВС  в Заранж (находится на крайнем юго-западе Афганистана в 5 км от иранской границы), был отправлен  комплект новой аппаратуры связи. Его сопровождал зампотех узла связи майор А. Дудин,  прапорщик и двое солдат. Они должны были передать груз на точку, находящуюся в 500 метрах  от взлетно-посадочной полосы, и вернуться в Кабул. Однако из-за ошибки штурмана самолет сел не в Заранже, а на территории Ирана в Замане, в 10 километрах от границы. Летчики даже не обратили внимания на то, что садятся на бетонную полосу (в Заранже она была глиняной). Удивление вызвал лишь факт того, что их никто не пришел встречать. Выяснить причину несколько человек (с оружием, но без знаков различия) направились к будке в конце аэродрома.  Работник аэродрома, находившийся в будке, онемел от неожиданности при виде вооруженных людей в чужой форме. А наши лишь увидев на стене портрет Хомейни, стали понимать, что сели не туда.  Выйдя из будки, быстро пошли к самолету (бежать не решились, чтобы не привлекать излишнего внимания). Забрались в самолет, стали выруливать на полосу для взлета. Но в это время её уже перекрыли машинами.  К несчастью о случившемся невозможно было сообщить своим, в самолете к тому же не работала радиостанция. Иранцы  предложили  покинуть борт. А наши отказались выходить, мол приземлились там по ошибке, попросили разрешить взлет, затем стали требовать нашего консула. Иранцы ответили, что  консул у телефона, а телефон в будке. Но было понятно, что  стоило лишь открыть дверь, как самолет захватили бы, а на борту находилась секретная аппаратура.  Через несколько часов вблизи приземлился  самолет. Думали, что это прилетел консул или представитель посольства. Но это, как позже выяснилось, прибыл иранский спецназ - группа захвата. Хоть была уже глубокая ночь, никто не спал. Приготовили аппаратуру и документацию к уничтожению. Приготовились на всякий случай к обороне. Снаружи началась стрельба.  Вдоль иллюминаторов полетели очереди трассирующих пуль, создавая эффект запугивания. Спецназовцам удалось забросить в самолет несколько дымовых шашек и гранат со слезоточивым газом. Дышать стало невозможно. Деваться было некуда. Задыхаясь от газов, все под руководством Дудина стали разбивать аппаратуру молотками, обливать ее и документацию спиртом и поджигать. По словам связистов, первыми не выдержали летчики и открыли двери. В них  тут же влетели спецназовцы в защитных масках, обезоружили, скрутили и выволокли всех из самолета. Штурман, по вине которого произошла ошибка, застрелился в кабине. Всем завязали глаза и уложили лицом на бетонку.   Иранцы сразу же стали тушить самолет, но все важное к этому времени уже сгорело. Всех оказавшихся в плену летчиков и связистов вначале посадили вместе в круглой бетонной башне без окон и дверей, затем разделили. Сутки не кормили, затем стали давать какую-то баланду и по одному выводить на допрос. В соответствии с инструкцией, полученной от командира части накануне вылета, каждый четко назвал свою фамилию, имя, отчество, что в последующем им и помогло. Все заявили, что сопровождали какой-то груз, а какой - никто не знает.
   В это время в Кабуле  искали пропавший борт.  Обзвонили все аэродромы, все инстанции. Узнавали, нет ли сбитых самолетов. Но поиски результатов не принесли. Доложили в Москву. Москва ответила -  можете  не искать. Самолет  в Иране и есть сведения, что личный состав выполнил все, что должен был выполнить в экстренной ситуации. На правительственном уровне удалось договориться о возвращении людей на родину. Фамилии, заявленные на переговорах нашей стороной, полностью совпали с теми, которыми назвались наши военнослужащие на допросе. Из Тегерана их отправили в Ташкент, затем, через некоторое время, опять в Кабул. Дослуживать. Разумеется  все военнослужащие получили в плену серьезные психологические травмы и нуждались в длительной реабилитации. Но в то время об этом никто не думал. Сразу же после этого случая из Москвы прилетела специальная комиссия для проверки  узла связи. Недостатки искали долго и упорно, но крамолы не нашли. Все инструктажи проводились, росписи были поставлены. Да и в самой ситуации были виновны не связисты.  Они-то точно выполнили инструкции. Поэтому было сказано, что в целом все нормально и начальнику узла всего лишь было объявлено служебное несоответствие, на всякий случай.
Прочитав этот рассказ,  я обратил внимание,   как по-разному оценивали в разное время в нашей Советской армии действия людей. В одном случае где-то в Сирии, или Египте, в 70-е годы, за подрыв одного комплекта секретной аппаратуры прапорщика наградили орденом Красной звезды, а спустя 15 лет за уничтожение секретной аппаратуры и документации связистов просто не наказали. Но вернусь к моему рассказу.
      
     Смолкли двигатели,  опустился  большой   люк в грузовом отсеке. Мы вышли  через него на бетонку. Где-то вдалеке стояли военные самолеты,  виднелись  машины,  армейские  палатки и возле них  крутились какие-то военные в незнакомой  серо-зеленой форме.  Судя по всему,   афганской армии.  Через некоторое время двигатели выключили  и стало совершенно тихо.

- А где же этот начальник узла? Сказали, что он сам подойдет, но никого нет. Ну, что ж, будем ждать…, -  подумал я,  с интересом  осматривая незнакомую местность.
   
   Минут через пять в противоположном конце взлетного поля, где виднелись какие-то постройки,  показался мчащийся по бетонке на полной скорости УАЗИк.  На полосе  кроме наших двух самолетов  больше ничего не было и, очевидно,   машина направлялась к нам.  Приблизившись, УАЗ   резко  затормозил. За рулем сидел довольно молодой   мужчина славянской  внешности в  расстегнутой  коричневой кожаной куртке  с меховым воротником, под которой была видна незнакомая зеленая  военная форма (как потом оказалось советник афганских ВВС, советский генерал).  Он  был явно чем-то озабочен,  деловит и, судя по тону,  привык отдавать приказания.
- Чего сидим? Немедленно разгружаться! Самолет нужно срочно  отсюда убрать…– громким командирским голосом потребовал он от летчиков и, не выходя из машины и не назвав себя,  обратился ко всем.
- Кто старший? Откуда вы?
-  Я.   Вообще то нас тут должны встретить. Мы из Москвы. – ответил я, тоже  не называя себя.
- А чтобы выехать нам нужно вообще-то воду залить в машины.
В ответ он выругался  и,  резко развернувшись,  так же стремительно умчался.
 
   Минут через 5-10 вдали показались  ГАЗ-66 и УАЗ, которые также  на предельной скорости неслись в нашу сторону.  Приблизившись,  они  остановились у крыла самолета,  и из УАЗика   вышел  невысокого роста плотный,   и,  как  мне  тогда показалось, довольно пожилой  человек с усами.  Его внешность  чем-то ассоциировалась  с образом  старого большевика из известных фильмов о Ильиче.  Такой же с виду добродушный, но с твердым характером. Одет он был в темно серый костюм из плотной твидовой ткани с галстуком. Как оказалось, это и был полковник Назаров. Узнав, что я  старший, он  приказал  немедленно выводить машины  из  самолетов. А на мой ответ , что для этого нам нужно сначала залить в них воду, которую слили еще в Москве, негромким ,но жестким голосом отчитал:
-  А почему не залили канистры?  Нужно было в Ташкенте хотя бы их залить. А где я вам теперь здесь  воду найду?
- Вы о чём  себе думаете? Что сюда на прогулку прилетели? Здесь война идет. Вон сейчас генерал  Д. приезжал?  Объяснил,  что нужно срочно отсюда убираться?   
         
    Я попытался  сказать,   что в Москве  мне  никто не ставил никаких конкретных задач, а как раз,  наоборот,  на все мои вопросы следовал однозначный ответ, что все будет доведено здесь, после прибытия к месту назначения. Но Назаров  уже отвернулся, давая указания приехавшему с ним человеку в  афганской  серо-зеленой форме,  как потом оказалось прапорщику.
- … Поезжай быстро в аэропорт,  поищи там где-нибудь воды и обратно.
Пока ждали воду, Назаров  расспросил  меня, сколько нас, какую технику я привез и готов ли  к маршу.   А  мое сообщение, что мы еще не вскрыли цинки с патронами и не все солдаты снарядили магазины,  кроме тех, что были в двух автоматах, привело его в ярость.
- Вы что старший лейтенант, белены объелись, чего ждёте? А если на вас сейчас произойдет нападение?
Вы вообще соображаете,  куда приехали?…  А как собирались совершать марш?
 - Нет,   товарищ полковник, меня  конкретно никто не ввел в курс дела по поводу обстановки. Что и в каких условиях нужно будет делать. Сказали, что всё это я узнаю здесь, от  вас. Мне даже официально до последнего момента не назвали места назначения. А для охраны техники и документов у меня есть вообще-то пара автоматов со снаряженными магазинами.
 - Ну, так, немедленно дайте команду всем  набивать все магазины! Быстро!
    Солдаты по моей команде  бросились  в станцию за цинками и, вытащив пару коробок,  стали  снаряжать магазины автоматов.
   
     Наконец, после того как вернулся прапорщик с канистрами воды, магазины были снаряжены и все было готово к маршу,  колона двинулась в путь.  Впереди шёл УАЗик с Назаровым, потом мои две станции и в конце колоны  ГАЗ-66 с прапорщиком, в кузове которого с пулеметом  на сошках на крыше кабины. стоял солдат с узла связи  в серо-зеленой афганской форме. 
При посадке в машины  Назаров приказал во время марша  ни в коем случае  никому не останавливаться,  а в случае  непредвиденной остановки,   быть готовым  оборонять станцию имеющимися средствами, открывая огонь и никого не подпуская к машинам.

   Выехав с территории  аэродрома,  колонна двинулась по длинному прямому шоссе. И если на аэродроме  на глаза то и дело попадались люди в незнакомой, афганской полевой форме, то вдоль дороги местность была почти безлюдна. Особой  опасности  как-то  не ощущалось.  Стояла теплая солнечная погода, соответствующая по московским понятиям середине сентября.
   Минут через тридцать мы свернули по кругу налево  и, проехав несколько сотен   метров  вдоль таких обычных наших советских пятиэтажек-хрущевок,  повернули направо.  Проехав еще метров двести-триста по дороге и, снова повернув направо,  въехали в ворота.  Стоявший возле них  в караульной будке,   боец в афганской форме,  с АК старого образца,  как потом оказалось,  афганец из части охраны,  молча проводил наши машины  равнодушным взглядом.
   
    Узел связи располагался на небольшом стадионе,  окруженным невысокими трибунами,  в  центре которых имелись большие железные ворота,  через которые можно было попасть на поле.  В десятке метров от  стадиона,  вдоль его трибун  шел  длинный забор из толстых  железных прутьев на каменном основании. За ним находилась дорога, а за ней тоже за забором виднелись какие-то  красивые каменные здания европейского вида.   
Как потом оказалось,  это было посольство США в Афганистане. Справа от него располагалось «Радио Афганистана».
   Чтобы попасть на место,  нам нужно было объехать стадион  слева и проехать  через черные железные ворота. Но поскольку расстояние между воротами  и забором для совершения правого поворота  седельным тягачом  УРАЛ- 375 с огромным прицепом  было маловато,  сразу въехать нам на стадион не удалось. А при попытке сдать машину назад, чтобы вписаться в поворот, её  двигатель  вдруг дернулся и заглох.
      Молодой солдат  из нашего экипажа,   впервые сидевший за рулем машины,  попытался  еще несколько раз ее завести,  но ничего не получилось. Покопавшись в двигателе, развел руками. Разозленный в очередной раз,  Назаров вызвал  прапорщика,  судя по всему,  автотехника узла.  Тот появился через несколько минут,  и тоже  долго пытался завести машину,  но,  убедившись в  бесполезности  этой затеи,  принялся копаться  в двигателе.
          Время шло, и пока  пытались отремонтировать  УРАЛ,   я молча прохаживался  на трибуне вдоль сидений для зрителей.         Минут  20  ко мне  снова подошел  Назаров. Явно нервничая, он  опять набросился   с  упреками.
- Вы вообще-то давно служите в части?
- Пятый год пошел, товарищ полковник.
- Тогда почему такая безответственность? Вы, что не поняли, куда приехали? То вы забыли воду залить, то магазины не снарядили?   Кто вас вообще готовил сюда?  Это ваша машина? Вы начальник станции?
- Я,  товарищ полковник.
Почему машина оказалась не готова к эксплуатации?
- Но, товарищ полковник, меня вообще вызвали  и стали готовить к отправке только день назад,  а станцию мне всего лишь показали издали и дали расписаться за ее получение, ни проверить что-либо, ни посмотреть просто не было возможности. Да и вообще станция то на гарантии. Ее недавно получили с завода. Пару месяцев всего. Так что, мы по идее, товарищ полковник и не имеем права даже сами и в двигатель то лезть…
-   … плевать мне,  что вы имеете…. Вы понимаете,  куда Вы приехали? И  какую и к какому сроку вам нужно выполнить  боевую задачу?
- Никак нет, товарищ полковник! Я вам уже докладывал: мне было сказано,  что все,  что касается боевой задачи мне  расскажут здесь!
-  ….! Так вот, старший лейтенант! Вам надлежит организовать канал засекреченной связи  с аэродромом Баграм  к 18 часам с вашей станции, второй канал  - с узлом связи ГШ (Генерального штаба), с возможностью транзитного соединения двух каналов и выхода с коммутатора ГШ  на Баграм.  А  мне лично маршал приказал доложить ему в 18. 00  об организации этой связи.   А сейчас уже    семнадцать пятнадцать. Вы понимаете,   какие неприятности вас ждут, если этого не произойдет?
- Нет, товарищ полковник. Я  этого не знал.
- Так вот, теперь знаете.   Сколько вам необходимо времени для развертывания станции и организации связи?
- Товарищ полковник, по нормативам нам отводиться для развертывания станции  и вхождения в засекреченную связь 90 минут, при наличии всего экипажа. Однако это при уже проверенных каналах связи. Если каналы связи хорошие, то войти в связь можно будет сразу же  -  для этого нужно всего несколько минут. Ну, а если  нет, то пока не настроят   каналы связи. Кроме того, товарищ полковник, это время для полностью укомплектованного экипажа. А у меня  ни один солдат не только не работал на аппаратуре раньше, а даже в глаза ее не видел…
- Как это? Почему?
Я рассказал ему о том, что при отправке мне были выделены люди совершенно других отделений:  электропитания,  дальней связи, и даже радисты,  и мало того, что они были еще совсем молодые,  только после учебного подразделения (в часть солдаты поступали после обучения в течение 6 месяцев в учебном батальоне связи, в где приобретали соответствующую воинскую специальность связиста),  так еще готовили их по совершенно другим  специальностям.
Назаров  замолчал и задумался.
- Но  у вас же  есть лейтенант….-  напомнил он.
- Лейтенант Русол  только год у нас прослужил после училища, да, к тому же  командиром третьего взвода,  то есть работал все это время на коммутаторе и кроссе,  и  сам еще как следует не знает нашу аппаратуру. Так что от него помощи  никакой.
    Услышав это, начальник узла  как-то сразу  помрачнел,  и, махнув рукой,   отошел в сторону.  Видимо, наконец,  ему стало понятно,  что как  начальник станции,  я  хоть и отвечал формально за  техническое состояние вверенной мне техники,  реально  мог мало что изменить.   
 
   Но на этом наши неприятности не закончились. Чтобы сократить время на развертывание станции, я попросил Назарова дать команду подготовить  для неё электропитание, так чтобы можно было после постановки машины на  место, сразу же и подсоединить уже проложенные питающие кабели. Но тут вдруг выяснилось, что  электропитающая,  которую мы привезли с собой , как я считал  для питания большегрузки, по типу вырабатываемого напряжения,  к ней совершенно не подходила.  Интересно, какой великий стратег в управлении начальника связи ВС СССР сообразил послать со мной эту совершенно бесполезную аппаратную? Видимо он  не совсем добросовестно изучал в свое время тактико-технические характеристики поступающей в войска новой техники ЗАС.
   
     Назаров тем временем разозлился не на шутку и пообещал на следующий день  направить в Москву донесение по поводу всех этих безобразий и особенно по поводу электропитающей,  которая фактически оказалась не нужной  на узле связи. 
      Время шло,  а машину все еще никак не могли завести.  Застряв  в воротах, она  заблокировав въезд и выезд на стадион и никто не мог придумать, как ее затащить  на подготовленное место.   По молчаливой сосредоточенности и постоянному курению было видно, что Назаров сильно нервничает.
 Наконец,  прапорщику удалось все-таки обнаружить неисправность и, подняв неисправный узел,  он показал его  Назарову:
 – Товарищ полковник, это заводской дефект в карбюраторе…
Я многозначительно посмотрел на Назарова и  промолчал.
 
    Машину, наконец,  завели. Станцию  поставили   в ряду других аппаратных,  под маскировочной сетью, покрывавшей полностью весь узел связи,  а  я приступил к её развертыванию.  По моим командам солдаты бегом разматывали кабели и прокладывали их к каналообразующим станциям,  я подключал их к кабельным вводам и после  подключения стал готовить аппаратуру  к вхождению в связь.   Тут, конечно, очень  пригодились тренировки,  которыми мы постоянно мучили себя  при подготовке к сдаче на классность на  многочисленных тактико-специальных занятиях и на многодневных войсковых учениях!  Все «старые» старшие лейтенанты в нашем подразделении  считали своим долгом не только получить квалификацию мастера связи*, но на самом деле  ей соответствовать  и относились к сдаче нормативов на классность самым  серьезным образом!      
Подготовка аппаратуры к вхождению в связь поэтому не вызвало у меня трудностей. Я быстро подключился к каналу связи и,  как ни странно, очень  быстро вошел в закрытый режим.  Связь была установлена со всеми корреспондентами, а до установленного срока оставалось буквально несколько минут. Выскочив из станции, я  подбежав к Назарову, который всё  прохаживался вдоль рядов на трибуне стадиона  и доложил о выполнении поставленной задачи.  Явно не ожидая,  что все  удастся так быстро сделать, он  бросился к коммутатору.
   
    Проверив качество транзитного канала с аэродромом Баграм и поговорив с дежурным офицером по спецкоммутатору «Рубина»**, Назаров попросил  соединить его с маршалом связи и  доложил А. Белову о прибытии в Кабул нашей станции  и об организации  закрытого канала между Кабулом и Баграмом. В ответ тот видимо поздравил полковника с успешным выполнением  задачи.
–  Служу Советскому союзу. Спасибо,  товарищ маршал,  - сдержано ответил Назаров.
Он оставался, как  обычно,   невозмутимым,  внешне совсем не проявив  особой радости  по  поводу того, что все закончилось благополучно.  Я тоже был очень рад, что, несмотря на все многочисленные неожиданные проблемы,    все в итоге закончилось удачно. Ведь даже на любых учениях, из-за,  например, плохого качества каналов,  или неисправностей  аппаратуры,  вхождение в связь могло задержаться на непредсказуемое время.
               
Полную версию рассказа  -  « 8 декабря 1979г. Дорога в Афганистан» и продолжение см. в сборнике «Афганистан 1979-1982. Воспоминания связиста."

Примечания:
*  - классная квалификация «мастер связи» -   В Советской Армии все военнослужащие (от рядового до офицера)  в процессе службы  проходили  обучение  и сдавали на классность по своей специальности. Успешно сдавшему выдавали знак для ношения на груди, с записью об этом в военном билете, или удостоверении личности офицера. В войсках связи  существовали 4 вида классности:  первого, второго, третьего класса и мастер связи.
** «Рубин» - в то время позывной узла связи  ГШ ВС СССР