Пластмассовая жизнь. Часть 5

— Я прятал всё ЭТО так тщательно, что даже героиновый бы не нашёл. Помнишь, как ты напилась и просила меня уколоть тебя?
Я вновь кивнула.

— Любой другой бы уколол, кстати. Им вообще плевать на всех. Попросишь не давать, а они всё равно дадут, потирая ручки. — Бликса, уже одет в кожаный плащ и уличные ботинки, стоя в их спальне, опустился на диван и запрокинул голову вверх.

— Ты никогда не пробовал героина? — Спросила я , присаживаясь рядом с ним

— Нет. — он вздохнул. — Когда-то мы со Смайлом жили у одного героинового. У нас не было выбора тогда, да и денег. У Смайла был кризис. Я спас жизнь его музе, по имени Луна, сделал так, чтобы её вытащили. Просто вызвал скорою и вроде как её потом положили на реабилитацию. Смайл меня тогда люто возненавидел. Но на пару часов всего, отходчивый.

— Ты никогда не рассказывал мне об этом, — я осторожно положила голову на его плечо. — А почему он тебя возненавидел? 

— В ту ночь у нас было дикое веселье. Свалились, кто где. Так вышло, что рядом со мной уснул этот парень, а на утро я пришёл в себя и ужаснулся. Его стеклянные глаза уставились на меня. Сам он был сине — фиолетовым. Рот, покрытый маленькими язвами, был слегка приоткрыт. Я растолкал всех остальных. Тогда то я и понял, что никогда не попробую героин.

— Однако, винт ты спокойно пускал по вене

— С него слезать полегче …

И следовало бы, после всего того, что вскрылось, убежать и забыть все это как страшный сон. Нет, я осталась и  стала зависимой от Бликсы морально, словно от того же самого наркотика.  То есть, получается, я тоже стала наркоманкой? Мало того, что я испытывала жуткий душевный дискомфорт, во время трипов моего дорогого художника, так еще он иногда поднимал на меня руку. После того, как происходила физическая расправа, он закрывался в комнате и писал картины. Я видела, что по итогу выходило на холстах; фигуры с глазами, или же люди, из голов которых торчали различные предметы, будь то пачка сигарет или даже  табуретка. А если готовое полотно его не устраивало, то оно непременно летело с окна и не важно, что в этот момент мог идти человек или мать с ребенком. Так же, он как-то выкинул матрац, но позже все же за ним спустился, ведь он не хотел спать на полу.  Не знаю,  какие демоны управляли им в те моменты…А когда он не употреблял, то был вполне себе хорошим и добрым.  И тогда я просто безмерно его обожала!  Я говорила с ним,  умоляла его о том, чтобы он бросил эту дрянь. А он меня не слушал, только огрызался, запирался в комнате и “топал”, я только так могу это действие Бликсы назвать . Я сперва  слышала только странные звуки, а потом не выдержала, так как интерес победно взял надо мной вверх.  Выломала дверь и увидела странное зрелище; Бликса бил каблуком своего остроносого ботинка о пол, в тот момент, художник был схож с индейцем, который  танцует свой народный танец. И я не смела его окликнуть, даже звука какого-то издать. Он так танцевал еще минут пять и после, рухнул на пол почти без сил. Когда я бросилась к Бликсе, упала перед ним  и положила его голову на свои колени, я видела лишь пустоту в его глазах, он смотрел куда-то сквозь потолок, будто пытаясь разглядеть небо. Таким танцем он переживал стресс и ломку. отчасти.
У меня тоже появился свой своеобразный припадок, когда я испытывала панику и прочее негативные эмоции, то со всех ног бежала в ванную комнату, закрывалась, брала ножницы и отрезала свои волосы! За всю нашу совместную жизнь, я проделывала это два  раза, а на третий, Бликса психанул и остриг меня налысо, с помощью электрической машинки и на всякий случай, он снял с петель дверь ванной комнаты, дабы я точно больше таким не промышляла. Волосы отросли быстро, как , но а с другой стороны, что она может сказать теперь уже выросшей, девятнадцатилетней дочери? Про то, что Бликса зависим, я, конечно же не сказала, хотя возможно, мать обо всем догадалась? Думаю, это очевидно.  Однажды, она заехала к нам утром, Бликса как раз спал после прихода, а я судорожно пыталась убрать лужи блевотины, которые он мне оставил, как некий презент, видимо. Вообще, с этой дряни он блевал очень часто, видимо организм не хотел принимать эту отраву, а художник намеренно делал себе ядовитые уколы.