Письмо с бабочками
• порхает, как бабочка;
• легкомысленна, как мотылек;
• летит, как мотылек, на пламя.
Помимо этого, наша речь посредством ассоциаций и даже звукового сходства связала между собой образы бабочки и бабенки. У слова «бабенка» ощущается некий кисловатый привкус патриархального пренебрежения. С другой стороны, в нем отзывается некая легкость восприятия жизни, в отличие от тяжеловесной «бабы».
Я ничего не имею против поверхностности суждений: чтобы проникнуть в суть, нужно время. А все спешат, торопятся, тратя наносекунду на то, чтобы скользнуть по поверхности. Загляни мы глубже – на две наносекунды – сразу бы обнаружилось, что женщина:
• порхает, как бабочка, потому что легка на подъем, пластична и успевает все;
• легкомысленна, как мотылек – значит, что ее мысли легки, как и ее полет, то есть они не угрюмы, не мрачны, но полны позитива – что еще бы вы добавили миру и взаимоотношениям людей?
• с фразой же «летит, как мотылек, на пламя» связана жертвенная природа женщины, сгорающей в том, что ее притягивает, что озаряет ей жизнь.
В этой связи, признаюсь, я даже озадачена тем, что Бог послал на землю своего Сына, а не Дочь. Впрочем… Наверное, все обосновано: для мужчины совершить самопожертвование – подвиг, а для женщины – рутинная работа. Она бы не стала перед распятием молить «Господи, пронеси чашу сию мимо меня!». Она просто взошла бы на крест. Вспорхнула бы. Сама. Но тогда не родился бы полный трагизма сюжет. Рутина, обыденность, которая сама по себе есть мистически-невероятная тайна, прошла бы, как оно и бывает, незамеченной, в то время как эмоциональный диссонанс заставил поколения и поколения тысячелетиями помнить о Голгофе.
Мне интересен также и тот факт, что практически во всех культурах мира среди символов человеческой души бабочка – один из наиболее часто встречающихся. Похоже, именно потому, что бабочка легка и прекрасна, и жизнь ее коротка, как лето. Иногда и короче лета. Возможно, потому что лето летит…
Женщина – бабочка-душа, мужчина – тело. Помню свой пылкий сонет, который начинался строчками:
Навек жестоко мы разделены:
С душою – тело, чувства – с трезвой мыслью…
«Когда Ева была в Адаме, не было смерти. После того, как она отделилась от него, появилась смерть. Если она снова войдет в него и он ее примет, смерти больше не будет», – написано в апокрифическом Евангелии от Филиппа. Где же путь к гармонии? Там, где мы едины? Там, где мужчина принимает бабочек и женщин как неотъемлемую красоту своего мира и часть собственной души, которой не способен навредить?
Я любила бабочек всегда. Еще задолго до того, как стала биологом и узнала их имена, придуманные людьми. Со времени самого детского лета, проведенного в деревне, я помню, как гонялась по лугу за белянками и капустницами и сидела у лужи, наблюдая их брачные танцы. Они подолгу хороводились мерцающе-белой тучей: толкались в воздухе, садились парами на землю, поигрывая хрупкими крылышками, и снова снимались в небо и рассеивались в нем, как легкие облака в ветреную погоду.
Когда я вышивала бабочек для своих учеников, мне и в голову не приходило, что они способны прожить такую долгую жизнь. Вот уже четверть века вышитые для первоклашек бабочки, как портреты чьих-то душ, сидят у меня по всей стене в Персиковой гостиной. А мои малыши на мироведении учили названия бабочек, играя.
– Ой, смотрите, смотрите! У Вас на плече бабочка сидит!
Катька Лобанова резво подскочила ко мне со своего места, чтобы получше разглядеть желто-коричнево-красное чудо.
– Это – крапивница, – пояснила я.
– А почему она не улетает?
– А я ее приручила, – улыбнулась я, отстегивая бабочку от своего плеча и подавая ребятам в руки.
Забавно теперь, издалека, следить, как складывалась мозаика случайных неслучайностей. Могла ли я себе представить, что когда-либо буду и в самом деле приручать бабочек? Данаида сита, большой дневной павлиний глаз, махаон, павлиноглазка Артемида, монарх, Аполлон альпийский… Царственно звучали имена всех, включая моль. Мне понятна страсть Набокова к бабочкам. Он был ими очарован, изучил досконально и не переставал им удивляться. Думаю, потому и оказалось столь глубоким его проникновение в собственную душу и душу женщины. Он их приручил.
А я до поры – нет. Все произошло спонтанно – в том и прелесть!
Как-то в начале лета я по утрам начала загорать неподалеку от своего дома, в Козьем парке, на берегу реки. Когда идешь по дорожке в сторону железнодорожного моста, то слева поднимаются высокие травы, и они отделяют тебя, стоящего на берегу реки, от народа, гуляющего справа, в парке с детьми и собаками. Если лечь на землю, тебя и вовсе видно не будет.
Вот в этих травах на второй-третий день я заметила двух бабочек. Это был малый дневной павлиний глаз. Они паслись на цветах, а я загорала рядом. Иногда к нам залетало несколько белянок. Я просто стояла, подставив тело утреннему солнцу и искусно притворившись деталью пейзажа. Бабочки делали свои дела в пахучих травах, а потом – видимо, в качестве развлечения – начинали налаживать контакт с живым и теплым, но неподвижным Некто.
Вскоре одна из них, сделав круг, уселась на мой цветастый купальник, а с него перелетела на плечо. Мне было так хорошо, что все мысли растворились, а вместе с ними – время и люди. И осталась одна улыбка блаженства. Все-таки доверие – высшая духовная практика! Я доверяла им, предоставив свое тело для исследования и не опасаясь быть съеденной. Они доверяли мне, потому что угроза исходит от непредсказуемости перемещений, а я была неподвижна.
Бабочки ползали по мне, улетали, снова прилетали, опять садились на тело. Вот бы так легко и радостно люди прикасались друг к другу, подумала я. Наверное, тогда же и пришла мне в голову мысль, что такие нежные прикосновения могут оказаться по-настоящему целительными. Так возникло то, что позже я нарекла гомеопатическим контурным массажем. До сих пор сама о нем мечтаю! Полностью раздетого человека я накрывала простыней и легчайшими прикосновениями пальцев оживляла все его тело. Два часа счастья. И – никаких специальных усилий: доверие как основа любви снимает все блоки с души и тела.
– Вы знаете, – сказала мне после такого массажа одна моя добрая приятельница, – я словно над кроватью воспарила…
…Спустя несколько дней бабочки стали откликаться на мой мысленный зов. Правда происходило это без слов: возникало нечто похожее на канал между нами, и мои бабочки устремлялись по нему, как будто их засасывало внутрь. Вскоре выяснилось, что павлиньему глазу требовалось больше времени, чтобы услышать зов и откликнуться, но зато он был смелее и дольше оставался поиграть со мною.
Белянки на зов прилетали мгновенно, словно материализовались из ниоткуда, но были по своей природе суетливыми и небрежными. У них всегда было полно дел, так что объявлялись они, только чтобы засвидетельствовать свое почтение или удовлетворить любопытство, и снова уносились по маршрутам, известным только им самим. Зато они навсегда сняли с моей души бетонные цепи страха, которыми я, сама того не подозревая, была прикована к верованию: «Невозможно!». Бабочки научили меня закону притяжения. А я потом и другому человеку показала, что возможно все.
Мы гуляли с моим студентом Стасом на Дворянском Гнезде. Знаете, время от времени в твоем личном пространстве обнаруживаются молодые люди и девы, которым что-то от меня (или – через меня) нужно. Одни брали свое и исчезали. Другие оставались на годы и на десятилетия.
Стас был одним из таких чуд. На первом курсе университета он, почти плача, пристал ко мне с тем, что не верит, что можно прочитать все книги, о которых им рассказывала, и что ему нужен весь список.
– Еще чего! – я показала ему фигу. – Надо будет – сам найдешь.
Мы продолжали общаться, и вот во время прогулки у нас зашел разговор о вере. Стас никак не хотел уразуметь, что, говоря о вере, Христос не имел в виду веру в Бога. Он говорил лишь об особом состоянии человека.
– Вот, например, смотри! Видишь бабочку?
Это был павлиний глаз. Я уже знала, как с ним обращаться и общаться.
– Хочешь, я поглажу его крылышки? Он это любит! – сказала я, приближаясь к бабочке, присевшей отдохнуть на зонтичное соцветие какого-то высокого растения.
– Да ладно Вам! Это – невозможно! – почти испуганно сказал Стас в ответ.
– Стас! – я улыбалась. – Разница между мною и тобой – это не года. Только опыт. Он и определяет веру. Ты не веришь, а я – верю, потому что знаю. Смотри!
Я выдохнула, «выключила» все мысли и не спеша, как теплый луч света, устремила свою руку к бабочке. Ее крылышки подрагивали, но от нее самой ко мне шел поток покоя и расположения, что означало высшую степень доверия. Я знала, что все получится. Бережно коснувшись крылышек, я слегка их погладила. Бабочка продолжала сидеть на своем месте. Сзади не дышал Стас.
Когда все закончилось, я обернулась к нему. Он чуть не плакал:
– Но этого не может быть!
– Пока ты не попробовал – да! Давай, соберись и проверь, Стас!
Я подтолкнула его к другой бабочке, присмотревшей себе местечко для приземления. Стас упирался.
– Да перестаньте Вы! У меня никогда не получится!
– Вот и дурак! Давай, давай! Расслабься, отбрось все страхи. В голове – пустота, в руках и сердце – любовь. Вперед!
Я взяла Стаса за локоть. Он замер, словно восковая фигура и даже побледнел под стать воску, но все-таки позволил мне медленно и осторожно приблизить свою руку к бабочке.
Когда его пальцы коснулись ее крыльев, он выдохнул:
– Не может быть! Я не верю!
Смешно, правда?
Не так ли мы и душ касаться должны, чтобы они не вспорхнули и не улетели, лишив нас красоты, легкости и осознания непомерной хрупкости жизни?
Лично мне жизнь представляется чередой метаморфоз. Раз! – и я уже себя не узнаю! Только что была вещь в себе, яйцо, а уже – гусеница, личинка! Слава Богу – не личина. Это появится позже, но лучше – не надо. Потом, после активного роста и информационной загрузки (съеденные гусеницей листья) требуется остановка, чтобы все переварить и ассимилировать, сделать своим. Куколка: превращение горизонтали – в вертикаль, линейности – в многомерность, трансформация потребителя – в создателя. И, наконец, бабочка – существо почти сказочное. Я много раз представляла себя бабочкой… и свой полет…
Как вдруг…
Можно ли называть другом того, кого встретил всего 3-4 раза в жизни и не виделся с ним на то время вот уже 9 лет? А, возможно, ваши пути не пересекутся больше никогда … Для меня ответ прост: можно.
Майрон мне друг, потому что не только чувствует за тысячи миль, но и бережет меня. И это – при его удивительной любимой жене и пяти усыновленных детях. Зачем? Затем, что мы оба осознаём: мы – части души друг друга.
Майрон – городской шаман. Он все знает еще до того, как оно случилось. Однажды, когда я чувствовала себя далеко не бабочкой, а сухим, надтреснутым и опустошенным коконом, он прислал мне письмо. С бабочками. Вот оно:
«Дорогая моя!
Недавно мне приснился о тебе сон, и вот я, наконец, тебе пишу. Надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии. Во сне я находился в России, в лагере беженцев, который устроили после невероятной силы разрушительных катаклизмов на земле. Я исцелял людей, которые бродили вокруг под воздействием травмы и в состоянии шока; также я занимался психохирургией, заживляя раны людей. Я весь был в грязи и очень тяжко работал практически безостановочно.
В какой-то момент ко мне приносят на носилках женщину, и я вижу, что это ты. Ты в коме, и я совершаю путешествие к твоей душе, чтобы узнать, желаешь ли ты умереть или же хочешь, чтобы я тебе помог, поскольку твоя душа в то время находилась в месте принятия решений. Ты мне говоришь, что трагедия Земли разбила твое сердце и всю тебя заполнила слезами, и ты не можешь поверить в то, что способна найти красоту или еще когда-либо ее создать. Во сне я покрываю твою душу тысячами разноцветных бабочек, и ты от касаний их нежных крылышек и ножек успокаиваешься. Потом ты просишь меня вернуть тебя к жизни.
Как только ты возвращаешься, то просишь меня пойти с тобой в какую-то маленькую хижину, расположенную около леса. Ты снимаешь свою одежду, а я – свою. Мы смываем друг с друга грязь, и ты начинаешь вить вокруг нас кокон. Там ты занимаемся любовью и через несколько месяцев пробуждаемся. Кокон лопается, наши тела разъединяются, и гигантская бабочка появляется из кокона – такая огромная, что она все небо заполняет своей красотой и цветом, и люди в лагере беженцев застывают в благоговении перед этим чудом. Оно их воодушевляет и укрепляет силу духа. Поняв, что происходит, ты говоришь, что это – то искусство, которое ты обнаружила в своей душе и воплотила его, и что теперь ты готова к тому, чтобы покинуть землю. Бабочка принимает тебя к себе на крылья, и ты летишь в небеса, чтобы воссоединиться с ушедшими…
Этот сон был очень живым и реалистичным. Надеюсь, у тебя все хорошо, а сон – только отражение твоего отчаянья. Так важно ткать дружбу! Я благословен свыше, что знаю тебя. Майрон».
Больше всего меня в письме поразил образ Души Мира в виде огромной бабочки. И, конечно, понимание того, что создать ее можно, лишь приняв и соединив обе разделенных ипостаси Единого – мужскую и женскую, ригидную и пластичную, разрушающую и созидающую, берущую и дарующую, подчиняющую и подчиненную…
Не люблю мужчин. Скучно с ними. Кроме тех, кто уже успел все про себя понять, при этом не озлобиться, а перестать отождествляться с сильным полом, став просто человеком… Очень трудная метаморфоза. Не всякий из сильных осмелится. Ладно, я подожду, не к спеху. Еще не восемьдесят. Улетать, конечно, все равно придется, но – попозже.
В полете ли, в падении ли, я всегда помню, что надо смотреть по сторонам: вид открывается изумительный!
Свидетельство о публикации №224122000739
любящее. Эту жизнь. Ваше.
*
(Впечатление о прочитанном ранее у Вас, Людмила, оставляю здесь):
Нити времён. Свежесть. Соединённость конца и начала. Взгляд.
"Узелковое" ожерелье. Восприятие–дальше–и–дольше–памяти. Я
надышалась... – Вашим – вкусом, тонкой чувствительностью,
бережностью, проникновенностью и – проникновением глубже
просто–ума... –
Благодарно.
Галина Харкевич 27.12.2024 00:36 Заявить о нарушении
Я Вас благодарю за погружение и столь тонкое восприятие...
Людмила Назарова 27.12.2024 09:26 Заявить о нарушении
мгновение, чувство, восприятие. Ваше...
Знакомое мне. Отражённое в ощущениях...
Галина Харкевич 27.12.2024 10:22 Заявить о нарушении
Людмила Назарова 27.12.2024 20:47 Заявить о нарушении