Сонаследники. Глава XXI

     2018-й и первая половина 2019-го были, наверное, самым спокойным и обеспеченным временем в жизни Ольги и Жени. Ольга стала получать пенсию и продолжала работать в двух образовательных центрах. Пенсия совсем маленькая (неоткуда большой взяться), два дня  занятия в одном центре, два дня в другом — в целом выходило неплохо. Женя работал в сельской школе на полторы ставки, вёл информатику и математику плюс репетиторство. Шесть дней в неделю с утра до вечера, конечно, нелегко, к вечеру бывало и голос садился. Но за каникулы сын отсыпался и хорошо восстанавливался.

      Поставили металлическую дверь, потому что старая была хлипкой и ненадёжной, а  в подъезде почти половина квартир сдаётся, нередки и пьянки, и драки. Потом собрали денег на новый диван: спать на старом Ольге стало тяжко из-за торчащих пружин. Эти покупки вызвали бурю эмоций Коли. «У вас новая дверь! — кричал он, ещё не переступив порога квартиры. — А вы и не говорили, что собираетесь  дверь менять». Увидев диван, братец назвал его дорогим и элегантным, хотя был он самым обыкновенным, эконом-класса, как теперь принято называть.

      Когда Ольга по приглашению Коли пришла в музей на открытие новой экспозиции, он буквально впился глазами в её сумку: «Дорогая итальянская!» Сумка, купленная два года назад в секонд хенде, была действительно хороша  — натуральная кожа, небесно-голубой цвет —  и гармонировала с одеждой. Досталась она по смешной цене — пятьсот с чем-то рублей. Таких подробностей Ольга сообщать, разумеется, не собиралась, сказала, что сумка недорогая и ходит она с ней уже не первый год. «Но я же вижу, что кожаная», — не отставал братец. Ольга сняла с плеча сумку и протянула ему. «Я как художник скажу, — говорил братец, рассматривая и ощупывая кожу, —  качественная вещь, и дизайн, и цвет — всё на высоком уровне». 
Похожую историю рассказал сын, встретившийся с Колей вскоре после случая с сумкой. Женя давно хотел серебряную печатку и с отпускных наконец купил.
     — Дядюшка чуть руку мне не сломал, так вцепился, — жаловался он Ольге. — Вроде с шуточками и прибауточками говорил, а глаза злые. Завидовать такой безделушке глупо: ни материальной, ни художественной ценности она не имеет — обычное серебро. С чего он так всполошился?

     Прошло ещё время, и пластиковое окно, поставленное взамен разваливающегося старого, тоже стало предметом обсуждения братца: «Я мимо вашего дома проходил, смотрю — у вас окно в кухне новое!» Преувеличенное удивление, муссирование ничем не выдающейся бытовой ситуации не понравилось Ольге, в Колином тоне она услышала скрытый упрёк. Она уже давно заметила, что после смерти мужа интерес Карасёвых к её приобретениям вырос в разы. Но если у Коли это было любопытство сродни бабьему, то Нина во что бы то ни стало старалась доказать своё материальное превосходство. Особенно это проявилось в 2016-м,  перед приездом троюродной сестры Любы. Нина тогда несколько раз звонила и спрашивала, есть ли у Ольги деньги для того, чтобы принять гостью. «Если нет, то я одолжу — отдашь, когда сможешь». Потом интересовалась, хватит ли  на подарки, и очень разочаровалась, когда узнала, что подарки родственникам давно куплены, и увидела упаковку в виде чемоданчика с шерстяным пледом, комплект постельного белья  для Любашиной дочки и книжки для внучки. Кстати, тогда одна Нина пришла повидаться с троюродной сестрой: Коля сказал, что устаёт на огороде и по вечерам ему хочется полежать, Алёнка отговорилась отчётом на работе, после которого у неё болит голова. Наверное, после Любашиного приезда и стало особенно заметно сокращаться общение Ольги с Колей и Ниной (С Алёной они не встречались годами. Казалось, что Нина не хочет этого, забегая вроде бы случайно без дочери, и никогда не откликаясь на приглашение в праздничные дни).

     Тот приезд Любаши стал радостным событием для Ольги и её сына. Женя сделал много фотографий Липецка и троюродной тётушки на фоне городских достопримечательностей, распечатав их, послал заказными письмами в Россошь и Павловск. Родственные отношения активизировались: стали чаще созваниваться, связываться по интернету. Валя засобиралась в Липецк: рассказы Любаши вдохновили. Её только смущало, что Коля и Алёна не захотели повидаться с Любашей. Ольга сама не могла понять, почему они так поступили, и старалась не говорить  эту тему. А в одном из телефонных разговоров, не сдержавшись, рассказала Вале, как Нина настойчиво предлагала «одолжить» денег на подарки гостье. Валя разозлилась и назвала Ольгу «муму».
     — Что за  «муму»? — не поняла Ольга.
     — Та самая Муму, которую Герасим утопил — бессловесная. Я бы Нинку по косточкам раскатала за такую наглость. Она что тебя нищенкой считает, а себя богатой? Так она деловая такая, денег одолжить предлагает, пока работает и пенсию получает. А как с работы попрут (а пенсионеров в бухгалтериях долго не держат, там своих молодых пристраивать надо — это я от знакомых знаю), вся спесь с неё сойдёт.

     Кстати сказать, Валины слова  сбылись через несколько месяцев: Нину с работы попросили. Скоро и Алёнке  предложили написать заявление на расчёт: она привела в порядок бухгалтерскую документацию, хозяин подал декларацию в налоговую инспекцию и дальше полгода, а то и больше мог вполне обойтись без бухгалтера.

     Ольга не раз потом вспоминала про «Муму». На Валю она не обиделась: сама знала за собой такой грех: выяснять отношения, спорить, доказывать — это не про неё. Человеку надо предоставить полную свободу говорить, что он хочет, и поступать, как он хочет, — так думала Ольга. И если его слова и дела не соответствовали её понятиям о порядочности, она считала себя вправе отвернуться от такого человека. Но это просто, когда человек тебе чужой.  А родство — состояние пожизненное, его не отменишь. Так что от родственников, чьи слова и поступки нельзя назвать хорошими, надо отдаляться: во избежание неприятных последствий. Когда Ольга изложила свои мысли сыну, тот полностью с ней согласился: требовать от человека соответствия своим понятиям о порядочности-непорядочности бессмысленно, надо общаться с теми, у кого нравственные понятия совпадают с твоими.

      Нина, видно, поняла, что с неоднократным предложением денег взаймы переборщила. И как-то однажды  прибежала (внезапно, без звонка, как и всегда) заглаживать свой грех. Сын давно уже заметил, что слов «извините» и «спасибо» в её словаре нет. Поэтому вошла Нина с деловым, если не сказать высокомерным видом: «Я к вам по делу». Ольга гладила и, вернувшись к своей работе, предложила сестрице садиться, но она, продолжая стоять посреди комнаты, начала расспрашивать, какая оргтехника есть у Жени.
     — Кроме компьютера,  принтер, сканер, — отвечала Ольга. —  куплены с рук, но в хорошем состоянии.
     Нина повернулась к двери в комнату сына, но Ольга, вешая на спинку стула выглаженную рубашку,  эту дверь закрыла. Сестрица, бросив  недовольный взгляд, наконец села на диван и продолжала свои расспросы:
     — Когда нам понадобятся  ксерокопии, у вас можно будет сделать?
     — Если на тот момент  в принтере будет краска, то вполне.
     — А краски может не быть?
     — Может и не быть, — пожала плечами Ольга, удивлённая таким вопросом. — И мне, и Жене для работы приходится много всего распечатывать. Да у вас в соседнем доме «Магнит», там ксерокопии по пять рублей за лист делают, так что переживать не о чем. Тебе  надо что-то распечатать сейчас?
     — Да нет, я на будущее поинтересоваться, — уверенный тон сестрицы сменился неуверенным.

     Ольга поняв, что пришла она за чем-то другим, стала спрашивать, как дела у Коли, у Алёнки. Нина что-то вяло отвечала, и вдруг у неё вырвалось:
     — Не только у тебя сын проблемный. Моя дочь тоже проблемная: боится к гинекологу ходить.
     Слова эти, как вспышка, осветили многое непонятное в жизни родственников. Тридцатишестилетняя девушка  (Алёне тогда было уже тридцать шесть) —  почти приговор. Даже врачу сказать об этом не получается. А без гинеколога медкомиссии не пройдёшь. А без медкомиссии на работу не устроишься. Вот и работает  Алёна по несколько месяцев без записей в трудовой книжке на тех хозяев, которые берут, чтобы вскоре выгнать.

     Нина задавала ещё какие-то вопросы, потом засобиралась домой и уже в дверях сказала:
     — Я, что бы ты мне ни говорила, всё равно не перестану с тобой общаться. Тебе же нужен кто-то, кому можно всё рассказать,  всем поделиться.
И тут Ольга, полчаса не возражавшая, а только кивавшая, не выдержала:
     — Тебя год не видишь —  на душе такое благо.

     Настроение после визита сестрицы стало не очень. Зря, наверное, она сказала последние слова. Но в то же время молча «проглатывать» высказывания  типа «у тебя сын проблемный» и прочие гадости надоело, и надоело уже  давно. Ольга закончила глажку и достала блокнот, куда записывала иногда рождающиеся в голове танка. Несколько дней назад, возвращаясь от Маши пешком, пошла незнакомой дорогой через частный сектор. Возле одного из домов увидела красивый, ухоженный цветник и там, о чудо! — ландыши. Целая полянка белоснежных цветочков, окружённых  сочными тёмно-зелёными листьями. Пока дошла до дома, сложилась танка, которую повторяла, чтобы не забыть.  Открыв блокнот, Ольга старательно, выводя каждую букву написала:
     Добрые руки,
     взрастившие ландыши
     возле жилища,
     мимо спешащим дарят
     радость и свет весенний.

     Перелистала блокнот назад. Вот ещё одно пятистишие:
     Пятое марта.
     Ливень шумел за окном
     всю ночь напролёт.
     Утром у крыльца вижу
     первую проталину.
     Весенних танка набралось  пять штук, и Ольга решила вечером выложить их на литературный сайт — на суд читателей.

     Женя пришёл в начале десятого. Ехал от ученика и вышел из автобуса за три остановки до дома: захотелось воздуха весеннего вдохнуть, а то с этой работой и света белого не видит. Ольга кормила сына ужином и рассказывала про визит Нины. (Про Алёнкины проблемы, разумеется, ни слова ни ему, ни кому бы это ни было: такие вещи огласке и обсуждению не подлежат — табу). Сын  сказал практически то, что она думала сама. Тётушке в силу её стервозного характера нужно из кого-то пить кровь: без этого она слабеет и хиреет. Знакомые и сослуживцы от подобных людей отворачиваются: кому приятно слушать язвительные замечания, упрёки, насмешки. А родственники — это навсегда. Неконфликтные, вежливые, как ты, например, — удобный объект для манипуляций. Поиздевался, повысмеивал, и через какое-то время можно опять позвонить или заявиться: мы же родственники, а чего между своими людьми не бывает — и ругаются, и мирятся. Ольга кивала, соглашаясь, и вспоминала, как прошлым летом сестрица настойчиво предлагала «одолжить» денег, пытаясь убедить, скорее всего, саму себя, что она живёт в гораздо большем достатке, чем бедные родственники. Потом вспомнился ещё один давний случай, когда Нина в ответ на её упрёки воскликнула: «Надо прощать!»  «Кому надо? — засмеялась тогда Ольга. — «Надо» — форма безличная. Кому же всё-таки надо?»  Сестрица не нашлась, что ответить, но в глазах её Ольга прочитала такую злобу.


     И через год, и через два  после неожиданного признания Нины мысли об Алёне  порой посещали Ольгу. Было жалко племянницу, очень жалко. Как ей жить с такими комплексами, как общаться с людьми, если мать не даёт и шагу ступить одной? Когда Ольга звонит, чтобы поздравить Алёну с днём   рождения,  Нина становится рядом, слушает и отвечает на вопросы, которые задаёт Ольга. Женя давно уже ограничивается поздравительными СМСками: говорить с родственниками по телефону нервов не хватает. Невольно сравнивала племянницу с Леной. Конечно, внешне Лена гораздо интереснее: и ростом выше, и фигуристее, и лицо милое. Алёнка сложена хорошо, но невысокая и уж очень худая, из-за худобы, наверное, выглядит совсем безгрудой. Длинный птичий нос никак не замаскируешь — это понятно. Но тонкие губы можно зрительно увеличить неяркой помадой,  тенями и тушью выделять глаза, чтобы отвлечь внимание от носа.  Само собой, волосатые ноги шарма не придают, однако Алёна надевает юбку выше колена и не понимает, что ноги надо брить. «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»  — сказал когда-то великий поэт. Спорить с общепринятыми правилами глупо: «обычай — деспот меж людей». В то, что Нина долгие годы не понимала, как выглядит её дочь, как-то не верилось:  по жизни она очень неглупая, расчётливая, видит слабости других и пользуется ими. Соседка Света, которая знает всех Карасёвых с детства, не раз говорила, что Ольгина сестрица специально держит дочь «в золушках», чтобы та не вышла замуж и чтобы самой в старости не остаться в одиночестве. Раньше Ольга со Светой не соглашалась: Нина —  замарашка и дочь такой воспитала. А потом понемногу стала задумываться: уж очень поведение сестрицы с дочерью и братом  походило на манипуляции, о которых сейчас только ленивый не пишет и не читает.

     С этой не совсем приятной темы мысли соскользнули на семью Лены. Лёша заканчивает политехнический — застенчивый деревенский парень превратился в интеллигентного инженера, своим упорством, своим трудом преодолел столько трудностей. Лена в педагогический поступать так и не решилась, но она любит свою работу и, когда сокращали из одного детского сада, быстро устраивалась в другой. Только Алёнка постоянно безработная, обивает пороги центра занятости, а бухгалтеры нигде не требуются. У Лены хорошая семья, дети подрастают. Миша зовёт Ольгу по имени: так у них повелось. А Витюша стал называть бабушкой. И как же радует встреча с крошечным человечком, семенящим навстречу с радостным щебетанием: «Бабиська, бабиська!»

     У Тёмы после женитьбы бизнес пошёл в гору. Перебравшись в Ксюшину двухкомнатную, он продал свою квартиру и снял небольшую торговую площадь на окраине Москвы, открыл маленькую пиццерию: в центре витрины с выпечкой и самоваром, по боками по два столика. Через полтора года выкупил  помещение, продал и купил побольше. Пиццерия пользуется хорошей славой, за пиццами и осетинскими пирогами  очереди, по выходным нет ни одного свободного столика: родители с детьми, студенты, пожилые люди — многие выбирают для отдыха кафе, где не продаётся спиртное. Ксюша ушла с завода и занимается Тёминым бизнесом в Подольске: сам он почти всё время посвящает новому кафе в Москве. Совместных детей у Тёмы с Ксюшей нет, но все надеются, что в скором будущем Ксюша подарит Тёме наследника: она ведь совсем молодая.


     Отношения с Ольгиными липецкими родственниками за последние два-три года охладились, встречи и телефонные звонки сократились. Поэтому, когда в  2018-м ей исполнялось пятьдесят пять, никто из Карасёвых на юбилей не напрашивался — ограничились поздравлением по телефону. Пять лет назад было по-другому: Люся просто требовала приглашения на торжество для себя и для Риммы, Нина тоже рвалась в гости. Они тогда не поверили, что праздника не было: Ольга только-только начала оживать после смерти мужа (прошло полтора года с небольшим), и даже мысль о веселье казалась ей кощунственной. Пятьдесят пять скромно отпраздновали: Ольга с Женей, Лена с мужем и детьми и Маша, дружба с которой с годами только крепла. Артём с Ксюшей в это время были в Анапе и заехали в Липецк позже, возвращаясь с отдыха домой. Однако Тёма заранее спланировал подарок, который несказанно удивил. Накануне юбилея Женя вечером повёл Ольгу в «Кристалл», где предложил выбрать украшение, которое ей нравится. Оказалось, что Тёма, Лена и он сложились на подарок, вышла немалая сумма — двенадцать тысяч — , но покупать что-то по своему вкусу не решились. Ольгу, никогда не интересовавшуюся золотом и не  бывавшую в ювелирных магазинах,  поразило изящество и разнообразие современных украшений. Выбрала милое колечко, и так оно пришлось ей по душе, что носит с тех пор, почти не снимая. Иногда на работе, или в автобусе, или на улице солнечный луч упадёт на колечко, оно вспыхнет золотым огоньком, и Ольга мысленно улыбнётся: дорогие мои, любимые, как же ваш подарок греет мне душу.

     Прошёл  ещё год, обычный, наполненный трудом и хозяйственными заботами,  встречами с близкими и нечастыми праздниками. А летом 2019-го случилось событие, вроде бы и не касавшееся непосредственно Ольгиной семьи, но во  многом определившее и 2020-й и два следующих года. Вскоре после выпускного вечера умер директор школы, в которой работал Женя.  Сын переживал, но не представлял последствий печального события, о которых узнал только в конце августа, когда вышел из отпуска. Во-первых, вместо полутора ставок у него оказалась только одна. А во-вторых, каждый день в расписании стоял первый урок. Добраться из города в село к восьми часам было возможно, если бы у Жени не было проблем с ногой. Но проблемы были, и дорогу от шоссе до школы (это около километра) он не мог преодолеть так быстро, как хотелось бы. Особенно когда выпадал снег. На просьбу изменить его расписание новая директриса расхохоталась: «Все поспать подольше  хотят. Чем же вы, Евгений Викторович, лучше других?» Это была та самая Нина Андреевна, бывшая завуч, с которой он вполне ладил три предыдущих года. Но после назначения директором в пятидесятилетнюю тётку точно бес вселился: не приветствие учеников и коллег она едва кивала, на совещаниях не говорила, а кричала, попасть к ней в кабинет даже по важному делу стало невозможно.

     Первую учебную неделю Женя не приезжал домой: ночевал у Фёдора Петровича — пожилого учителя физкультуры и друга покойного директора. Потом снял времянку недалеко от школы — крошечный домик без печки и, разумеется, без прочих удобств, только электрическая лампочка под потолком. В пятницу сразу после уроков ехал в Липецк, но не домой, а сначала к одному  ученику, потом к другому. Всю субботу занимался с учениками. Воскресенье отдыхал. В понедельник вставал по будильнику в половине шестого и на такси ехал на работу. В сентябре и октябре во времянке было довольно тепло, а вот в ноябре стало невыносимо холодно, и сын купил масляный обогреватель. Разрекламировали такие обогреватели очень хорошо, но тепла от них было мало. Тем более, что уходя утром в школу, Женя его отключал (за чем и хозяйка строго следила). Так что приходил с работы в выстывший домик и до самого вечера не снимал куртки. В начале декабря закашлял, когда поднялась температура, взял больничный. Неделю  отлёживался и лечился дома. А когда вышел на работу был встречен странными, если не сказать дикими словами директрисы: «Работать вам не очень хочется, больше интересуетесь старшеклассницами, чем работой». Это было сказано в присутствии двух учительниц. После уроков Женя пошёл на совет к Фёдору Петровичу. Тот рассказал, что директриса в Женино отсутствие уже высказывалась насчёт того, что он поглядывает на старшеклассниц. Это было настолько глупо, что и поверить трудно. Но одновременно и очень опасно: обвинить могли в чём угодно, а там поди докажи, что это клевета. Директриса была невесткой двоюродного брата Фёдора Петровича, и он уже несколько раз в домашней обстановке советовал ей придерживать язык и не конфликтовать с коллективом. Но, едва она переступала порог школы, её несло: обвинения, крики, угрозы в адрес как учеников, так и учителей. «Она и смолоду скандальная была: заведётся — остановиться не может, а как директором назначили, совсем дура сделалась», — подвёл печальный итог Фёдор Петрович.

      Женя решил рассчитываться с работы, и физкультурник его поддержал: «Тут тебе ловить нечего. Нинку год, может, потерпят, а там кто-нибудь из родителей, а то и из учителей нажалуется наверх — начнутся проверки, разборки. Мне шестьдесят пять уже, я на пенсию уйду. А тебе зачем эти склоки? В городе школ семьдесят с лишним, ты математик хороший — работу быстро найдёшь». Пожилая математичка Анна Львовна пыталась убедить директрису пойти навстречу Жене и изменить его расписание: «Где взять математика на старшие классы в середине учебного года?» Но директриса и слушать ничего не хотела: «Да я десяток на его место могу принять! И математик он никакой: мне и родители, и ученики постоянно жалуются: плохо объясняет, необъективно оценки выставляет». Это был явная ложь. С Анной Львовной Женя тепло простился, они обменялись телефонами, и старшая коллега обещала направлять к нему учеников, которым будет нужен репетитор: многие родители на машинах возят детей из села в город к учителям.

     Тридцатого декабря сын вернулся домой на такси со всеми своими вещами. Знакомых по школам, где он работал раньше,  и Машу попросили подыскивать ему работу. Но только в школе, пользующейся хорошей репутацией и расположенной не очень далеко от дома. Ольге и Маше Женя передал последний разговор с пожилой учительницей математики, который заставил по-другому взглянуть на произошедшее. Анна Львовна рассказала, что в институте директриса училась на тройки, и учитель физики из неё вышел плохой. Отработала год, вышла замуж, два  раза по три года отсидела в декретах. Свёкор за это время большим человеком стал,  а её  вскоре в завучи по воспитательной работе повысили, через несколько лет и в завучи по учебной работе. С директором она не ссорилась, только поддакивала: «хорошо, Александр Иванович», «сделаем, Александр Иванович», «исправим, Александр Иванович». Когда сама заняла директорское кресло (её назначение прошло со скрипом: свёкор умер давно, связи кое-какие остались, но невеликие), пришёл страх его потерять. А такие вот директрисы, неумные, почти случайно попавшие на должность, страшно боятся учителей-мужчин: они кажутся им соперниками, стремящимися занять место директора. Физкультурник уже старый, историк ещё совсем молодой — второй год после института работает — это не претенденты на директорское кресло. А вот Женя — вполне может претендовать: ему уже за тридцать, умный, хороший специалист, с коллективом сработался.


     Зимние праздники прошла спокойно, в окружении близких и дорогих людей, на Рождество приезжал Артём. Женя навещал друзей и много гулял по городу, говорил, что «выветривает» из себя дух школы, из которой рассчитался и был этому очень рад. К пятерым ученикам, с которыми он занимался индивидуально, прибавилось ещё две девочки-девятиклассницы, и после каникул занятия возобновились. Ольга по-прежнему работала в  образовательных центрах, и финансово у них с сыном было всё неплохо. Маша советовала Жене не спешить с устройством на работу, дождаться лета, когда будет много вакансий и он сможет  выбрать хорошую школу. В том, что у Жени будет такой выбор, сомнений не было: математики, работавшие в старших классах и готовившие к ЕГЭ, были очень востребованы.