На шею

Синеватые гроздья до витрин свесились с карнизов украшенного перед рождеством универмага, который ещё пустовал без посетителей. Увернуться, чтобы быстренько пройти через двор и уже ступить с тротуара на влажную дорогу. Углы стали белеть в тумане и вся листва у подъездов прела в пару пасмурного утра. Женщина с фигуркой собачки под мышкой вела свою дочку из начальной школы, когда та пыталась огладить по накидке питомца, но была поругана по какой-то причине матерью.

Я шёл по настенной линии многоэтажки, которая была покрыта пенопластовыми листами, чтобы можно было костяшками пальцев простучать всю поверхности и услышать, как звучит утеплённая пустота. Тут же бросить проездной чек в металлическую урну, которая не касаясь асфальта, держится на ножках, чтобы отклоняться по оси в любом удобном для дворника положении. У подъезда сидят давно знакомые мужики, которые произнося креплёные слова, ведут отрезвляющие минусовые разговоры с только-только подошедшими к ступенькам покупательницами сплетен и склок.

Луна торчит в коридоре и не желает уходить из глаз, которые мокрыми пятнами притягивают стыдливый свет и слезятся до боли от лучей ещё вчера посаженного в клумбе солнца. Гром сотряс стекло в трещине окна и успокоив нервный стон подоконника, подскочил к спинке моей кровати, чтобы пробудить подушку с живой ватой под тканью.

Спрятать свой кустарный дым в будке заброшенного двора, куда мы сможем попасть если только не побоимся исцарапать все руки о шипы малинников и сухие корки яблонь. Сорвать ещё совсем зелёный плод, который кисло обжигает губы, когда хочется нетерпеливо проглотить молотую во рту мякоть.

Жирными клочьями на майку сойдут ледяные подтёки из продранной звезды и сев на шею своего одноклассника, я унесусь по мостовой родительского тоннеля, чтобы не возвращаться к белой жертве на сменной в лице луне.

Заварить колыбельную звезду в ночной чашке и лишаясь бессонницы, идти к кухне, чтобы смотреть на поигрывающие секундами часы в красной огранке духового алтаря.

 По небу не бегут облака и вся моя выпрошенная комната холодными линиями собирается в палату, куда не проникает свет со двора и куда спешит лишь сестра с градусниками в банке, которая запотевает на посту, когда ещё просто стоит под замочком за стеклом шкафчика.

Вновь сойтись с больным у окна и видеть его усталые глаза, которые опустились к чёрной крыше пищеблока и выслеживая куда взойдёт редкий дым из цилиндра трубы, почти падали за батарею. Я произношу свои напряжённые речи перед пациентом и он медленно держит в себе ответ, который мне вовсе безразличен.

Я продолжу описывать свою застрявшую в груди стену и ударяясь об очередную картинку из твёрдого материала бессонного скульптора, который разбивает свои творения ночью, чтобы утром собирать с пола вновь. Бессонница уведёт меня в лесной круг из мусора, который охраняют сбежавшие от лекарств пациенты, чтобы смеяться с каждым глотком из пущенной по зубам бутылки.

По трассе пронесётся высоченный грузовик с длинным ящиком в сером покрытии, которое будет овеяно летним ветром и унесено вдаль ревущей кабиной. Отталкивающее видение на лавочке, где пьяную женщину целует молодой ребёнок с сигареткой в ухе. Я взялся за балку турника и отпустив спину, упёрся ступнями в щебень, чтобы чувствовать, как напряглась в наклоне моя грудь.

Странно переставать страдать среди ночи, когда бессонница также жёстко повязывает мои носки своими мокрыми бинтами, которые хранились при луне и развязно ждали, чем закончатся мои судороги. В горшке распускались влажные фиалки, пока я только отвлечённо считался с мыслями, держась после бессонницы за пластик нагретого подоконника. Бессонница освободила все свои придавленные тревогами ткани, чтобы нанести серебряный узор на отстёгнутое сердце избитой в парке подушки. Позируя на остановке одноклассница прислонит своё ушко к моей щеке, чтобы улыбнуться сквозь губы фотографу на тротуаре.

Они будут кучкой стоять у стеклянной стены универмага с розами и сжимая пальцы в кулаке, стараться показать запрещённый жест перед выпускной встречей. Бабушки с корзинками, которые плотно набиты полевыми цветами, сидят под зонтиками и поглаживая по лепесткам свою отцветшую мелочь, стремятся не попасть в руки солнца за домами. Оранжевая высотка становится ещё ярче при наклоне резко взявшегося за небо солнца, чтобы радовать мои представления о свободе за стёклами маршрутки.

Деревня станет оттаивать после февральского опустошения и грязь соберётся у собачьей будки, чтобы цепью взбиваться в противное болото, куда придётся ступить, когда захочется выйти к полю и поникнуть тенью в бессонной яблоне. Ладонью стереть математическую формулу с доски, чтобы продолжать растягивать мокрым мелом свои бессмысленные знаки к нижней полочке для указки.

Ветер носит мысли до полного исчезновения чувств за границей садов, которые собирают пчёл и птиц в своей листве, и забирают простывшие облака к теплу земли. Он достанет к парте мой потерянный учебник с моей подписью в графе после содержания и я радостно остановлю свой плач на обложке с алеющими между строк парусами. Дождь выскочит на моей губе и пена брызнет из глаз, когда я приближусь к её тени и прибью серое отражение твёрдым лучом к длинным ногам. Словить взгляд луны с земли под вялой кроной оперённого дерева, куда с аттракционов слетают пьяные вороны, чтобы искать себе более удобное небо.

По всему саду растекутся усталые родители, чтобы ловя малышей на траве, не дать детям испачкать в зелени розовые коленки. Жаловаться на снотворную печаль, когда к тумбочке подберутся родители и выплакав пустые слёзы в раковину, уйдут через коридор к проходной у подъёма к хвойному уголку.

Неврастеник с пуговичками вместо прищура, уже подойдёт ко мне вплотную и в темноте лесного квадрата, протянет мне мягкую ладонь. Он оставит машину у поворота и пешком будет искать выход из больничного окружения. Мы сядем на лавочке и вытягивая из пакетика булочки с изюмом, будем смотреть на едва уловимую волну над больницей, которую оставит небо перед своим окончательным закрытием.