Колдуй, баба... глава 16

                Глава шестнадцатая
      
                АРХИВ МОТЫГИНА

        Еще до исчезновения Картушева в «Полидоме»  началась подготовка к  дележу бизнеса.   C Кишеровым из компании выходило еще два учредителя.   У всех были равные доли. Но вместе с большей частью бизнеса   уходили   практически все основные службы, занимавшиеся экономикой,  производством и продажами.  Там, как и в региональных филиалах, давно уже были  этой тройкой расставлены соответствующие  люди. 

      Картушев, остававшийся со Станкявичусом в меньшинстве,   в предынфарктном состоянии слег в больницу. Раздел практически ставил его на грань разорения. Вчерашние компаньоны по сути оставляли   ему обезлюдевшую компанию - пустышку,  которую надо  выстраивать заново.  Но мучительнее всего было осознавать, что предали его самые близкие соратники, с кем  он прошел огонь и воду на военной службе и в предпринимательстве в самые лихие годы. С кем добился  известности, уважения,  создав одну из самых  успешных  компаний в стране.  С  болью и тоской, лежа на больничной кровати,  он осознавал,  что все, чем он занимался все последние годы,  рушится на его глазах.  И это уже непоправимо.

     После выписки из больницы он  через неделю и исчез.   Люди перешептывались, что вскрылись старые грехи после проверки налоговой, но постепенно возобладала версия, что  он  пытался убрать Кишерова, виновника  разрушения «Полидома».  Но нанятые им киллеры обратились в полицию.

       Узнав об этом, Приватский почувствовал внутри пустоту.  С Картушевым его связывали  с недавних пор уже не деловые, а скорее приятельские отношения. Ему можно было  в любое время позвонить и попросить совета, помощи. Большие деньги не сделали его высокомерным.    Он был не жаден и доступен.  К нему приходили директора школ, детсадов, тренеры, пенсионеры из совета ветеранов, чтобы   помог с автобусом для поездки на экскурсию,  выделил стройматериалы или людей для ремонта. Он никому не отказывал.  В его сейфе  всегда  лежали наличные, которые он тут же, выслушав, доставал для просителя.

       Он любил поговорить о политике, истории.   Мог блеснуть эрудицией, удивить  цитатой или фактом, которые можно было даже  не перепроверять – бесполезно.    Хорошо знал   труды  отечественных и зарубежных политологов новейшего времени.  С некоторыми из них был даже очно знаком. Англичан и немцев читал в подлиннике. Бывал  в горячих точках.  Рассказывал, что там приходилось убивать, особенно  на афганской войне.   Значит, все-таки  и сейчас принял это решение, подсказанное взыгравшей горячей кавказской кровью? 

         Приватский не знал  ответа. Но чувствовал, что больше никогда его не увидит. Как Мотыгина и Ягину.   Странно, но эти люди,  намного старше его,  стали ближе  тех, с кем дружил с детства, в институте. И тут он вспомнил о Петровой.  Он уже не представлял, как мог раньше жить без того, чтобы видеть ее, советоваться или просто быть рядом.  С ней любые проблемы казались преодолимыми, а  переживания  неглубокими и недолгими. И это ощущение ее нужности и важности в его жизни росло с каждым днем. А все ее попытки огородиться от него  запретами и барьерами, только усиливали его желание перешагнуть через  них как можно скорее. 

      Решил позвонить.

      -Выходи за меня замуж, - вырвалось неожиданно для него вместо приветствия. – Никого у меня ближе тебя не осталось.

        - Надеюсь, ты не пьян? - осторожно поинтересовалась она.

        - Не с кем выпить. Картушева нет. Мотыгин умер. Только ты  из самых близких. Поэтому и замуж зову.

        - Нет, Ростислав, выбрось это из головы.  Мы с тобой  уже об этом говорили.

         -О замужестве не говорили…

         - Хорошо,  если ты до сих пор не понял, мой ответ: нет и нет!

         - Из-за разницы в возрасте? Боишься, что быстрее меня будешь стареть?

         - Просто я не хочу замуж  выходить.  Уже была. Этого разве недостаточно?  Насколько  знаю, родных  у тебя не осталось, живешь один. Пора уже семьей обзавестись. Найди помоложе невесту, она родит тебе детей.  Род свой продолжишь. А меня уволь. Будь здоров, - и отключилась.

          Через  час, устав бороться с собой, он позвонил в ее дверь,  а когда она открыла,  шагнул вперед и, не дав ей опомниться, крепко прижал к себе и  покрыл поцелуями лицо, слабо сопротивляющиеся руки и, наконец, губы.

          Она прикрыла ногой дверь.

         - Сумасшедший! А если бы соседи увидели   или дети были дома?

         - Сказал бы им, что ты выходишь замуж за меня.

         - Официально  я все еще состою в браке…
         
       Ближе к вечеру, когда Приватский   почти по-семейному с будущей женой, как он полагал, пили кофе на кухне, позвонила секретарша Кишерова.  Сообщила, что он будет ждать его в 10 утра в своем кабинете.

      -Вас время устраивает? – уточнила.  Петрова, слышавшая переговоры по громкой связи, согласно кивнула.

      - Может,  не идти на  эту встречу? –  все же задумался   жених. -  Я тебе уже говорил, что мы на дух не выносим друг друга. Только зря время потеряю.  Кто он такой для нас? Дела мы имели с Картушевым. И он ведь пока  не лишен полномочий.  Вдруг еще объявится?
 
       - Надо идти, - не поддержала его сомнений  невеста. -Узнаешь, что  хочет. Это важно.  Все же придется иметь дело с  ним.  Станкявичус без Картушева компанию не оживит, скорее всего,  продаст   свою долю.  Другим учредителям. Иначе все потеряет.  Нам  тоже выгоднее наладить с Кишеровым отношения,  худой мир всегда  предпочтительнее ссоры.
 
        Кишеров  без задержки принял его в  прежнем кабинете. Неприятно удивило, что секретарша  была  из приемной Картушева.  Она была вновь приветлива и  одарила посетителя лучезарной улыбкой, блеснув отбеленными зубами. 

         У Приватского отношения с  Циркулем не заладились изначально.   При первой же ссоре  тот  называл  его нахлебником.  Картушев любил время от времени давать ему интервью  для городской газеты и «Брониславских сплетен».   По договоренности эти беседы  были платными.  Как и книги об истории  города, о ветеранах войны, почетных гражданах, которые  глава  администрации  просил профинансировать миллиардера, а «нахлебник» писал их вместе с Кизиловым.  И делал это  в основном из-за краеведческого интереса, гонорары все-таки  были  скоромными. Но  поскольку в счета   включались также типографские расходы за печать, и если они попадали в руки Кишерова, тот, увидев  внушительную сумму за  туфтень, как он это называл,  начинал заикаться.   Прямо заявлял о нахлебничестве  он  и  Кизилову,  давнему партийцу, но тот  обзывал его буржуем и называл гонорары экспроприацией.  И чтобы не терять соавтора, согласился взять на себя доставку  тому раздражающих счетов не только за книги, но и интервью.

       Посетителей   Кишеров   встречал лишь приветствием и сразу переходил к делу.  Даже в  мелочах был  четок и деловит. Ненавидел задушевные разговоры. Поэтому, поздоровавшись, сразу протянул Приватскому официальное письмо с просьбой  предоставить информацию о всех договорах  и взаиморасчетах   фонда с  «Полидомом». 

      -  Ради этого пригласили? Достаточно было прислать   письмо почтой или курьером, - слегка съязвил Приватский, - мы бы подготовили акт сверки.    У Петровой с отчетностью все в порядке, вы же знаете.

      -Не сомневаюсь, - собеседник был настроен миролюбиво. – Но хотелось с вами  тесней пообщаться, – и он  двинулся  циркульным шагом не к  насиженному креслу, а  к приставному столику, чтобы оказаться поближе к собеседнику. 

      Уселся и нахлебник.  И вопросительно уставился на  хозяина кабинета      

    – Хочу у вас приобрести здравницу, - огорошил тот.
 
    Этого Приватский не ожидал. В душе он надеялся, что услышит дежурные слова о том, что  после исчезновения Картушева  надо  лишь кое-что поменять,  но  в целом «давайте жить дружно». 

       -У нас   в планах сделать из него элитный санаторий.  Ваш фонд не потянете такой проект.  Цену дадим хорошую и он нарисовал на бумаге  цифру 1.

       - Один рубль? – опешил Приватский.

       - Очень хорошо, что вы уже начали торговаться, - усмехнулся покупатель. – Миллиард имел в виду. По рукам?

        - Долларов? -  прозвучало  наивное уточнение.

        - Не стройте из себя идиота, - начало испаряться миролюбие у Кишерова. – В рублях.  И это хорошая цена.  К тому же мы  аннулируем ваш долг за ее сооружение.

         Приватский притянул к себе тот же лист бумаги и приписал по памяти размер долга 57 196431, 08.

        -Ваша цена? – удивился Кишеров.

        -Нет, это  наш долг.  Можем даже сейчас  его покрыть,  деньги у нас есть. Но не будем спешить . В указанный срок  погасим..

        -Понятно. Но я бы советовал  не спешить именно с отказом, а хорошенько подумать. 
 
        -Хорошенько подумаем, - приподнялся с места Приватский и,  не попрощавшись, направился к двери.  Намеренно забыл прихватить письмо. Его  все же успела передать  недовольная  секретарша, когда он  садился в автомобиль.

      На обратном пути он заехал к Петровой. Вкратце рассказал о встрече с Кишеровым.

      - Понятно  зачем нужна ему здравница, - опечалилась она. - Будет сюда   привозить на воды  начальство, подлечивать и решать заодно свои проблемы.  Можно было бы через агентство по недропользованию оградить себя от посягательств на  «Живую воду». Но он, пройдоха,   купит участки рядом с нашими скважинами, пробурит новые и лицензию на них оформит.  Вряд  ли выиграем  в противостоянии с ним. Может, действительно продать?

       - Я против. Надо  бороться.  На здравнице он не остановится. Не успокоится, пока нас не уничтожит. Не удивлюсь, если  он имеет отношение к убийству Ягиной и Мотыгина.  А может и к исчезновению Картушева руку приложил.

        -Может и нам пора начинать его боятся? – задумалась она.

         Он не успел ответить. В это время по селектору  Петрову попросили заглянуть к мэру.  Приватский не стал дожидаться ее возвращения. Отправился домой.
 
       Получив по завещанию бумаги Мотыгина, он поначалу без особого интереса перечитывал  его дневники. Многое  было ему знакомо по тем годам, когда  он помогал ему готовить  рассказы для публикации. К тому же  автор вклеивал в свой дневник  понравившиеся ему публикации из «Брониславских вестей», других газет. Эти страницы он  просто перелистывал. C удовольствием  прочел лишь те, в которых старик писал о встречах и разговорах с ним.  Они были весьма комплементарными.

     Самое интересное началось cо страниц,  связанных  с Ягиной. Подробно описывалось как рос ее дом. Строители попались то ли неразговорчивые, то ли им было запрещено  общаться с соседями. Саму  владелицу  он видел лишь издали  всего  несколько раз. По сторонам участка были установлены видеокамеры, по ним она, наверное, и наблюдала за возведением коттеджа.  А впервые познакомился с ней после ее новоселья.  Удалось пообщаться, когда она пешком отправилась в город и  он предложил подвезти  на  старенькой «Ниве». Разговорились, вернее больше он болтал о том о сем,  а она даже на вопросы отвечала односложно. Но это уже были все же первые шаги навстречу.  После этого она несколько раз обращалась к нему за помощью по дому – что-то починить или дать совет мастера на все руки. 

     Он помнил, что о Ягиной ему прежде рассказывал  Мотыгин.  О том, как нашел места ее проживания  по печатям в книгах, сохранившихся в ее библиотеке. Как узнал, что она осталась сиротой.  Но нашел в дневнике   и важные детали, которые он  от него утаивал. Наверное, имелись на это веские причины. Некоторые страницы были  даже вырваны.  Часть  написанного  на некоторых листах оказалась густо зачеркнутой. Значит,  что-то хотел  скрыть от будущих читателей и в первую очередь от него,  хотя и завещал ему свой архив.   Cтарик писал шариковой ручкой с твердым нажимом, поэтому  Приватский  все же смог большую часть текста прочесть. Аккуратно штриховал эти места  простым карандашом.  С замазанными строками было сложнее – пришлось применять специальную фотосъемку и светофильтры.

      Труд был кропотливый, но таким образом набрались отрывки  хотя и разрозненной, но ценной информации,  плюс что-то  пришлось угадывать и в итоге   выстраивалась хотя и не бесспорная, но все же близкая к реалиям история жизни загадочной женщины.

      Оказывается Мотыгин  не сразу  понял, что она стирает из его памяти все  разговоры с ним. И это тоже отразилось на полноте записей.  Впервые он серьезно задумался о необычных способностях таинственной соседки, когда  ей удалось погасить ссору между узбеками и таджиками на стройке. Обратил внимание и на то, что при ее приближении самые зловредные собаки поджимали хвосты и прятались от неё… Такие факты накапливались.  Со временем  он  смог определить, что она  для этого посылает    определенные биоэлектрические сигналы. Только их мощность  на  несколько порядков выше, чем у обычных людей. Осталось  выяснить, каким образом она их генерирует и замерить их. Но для этого нужен был специальный  прибор.
 
    Приватский связался с дочерью Мотыгина  и попросил  разрешения осмотреть его библиотеку. Там надеялся найти ключи к разгадке тайн, о которых тот умолчал в беседах с ним.

     - Я уже хотела сама вам позвонить. Отец любил вас и ценил. И вы ему во многих вещах были надежным помощником. Поэтому посмотрите книги и возьмите какие вам нужны, остальные я хочу продать. Думала детям пригодятся, но они меня  на смех подняли. Говорят, сейчас в интернете любую книгу можно найти. Сидят постоянно уткнувшись в свои телефоны. Даже в саду прополкой из-под палки занимаются. И из его мастерской возьмите все, что вам нужно. Будем освобождать ее.  Для теплицы и выращивания цветов на продажу она в самый раз.

     Дважды приглашать его не требовалось. После тщательного  осмотра библиотеки и мастерской он  подогнал два грузовика и подчистую вывез практически все – книги и инструменты завез в дом с колоннами,  а самые любопытные изделия Серафима Капитоновича себе домой.  Затем вручил его дочери  пачечку денег.

      -Папа всегда говорил, что вы очень порядочный человек, - ахнула  она от удовольствия.

      Книги и записи  подсказали,  что  Мотыгину удалось сделать  такой прибор. Пользуясь отдельными отрывочными сведениями из дневника, Приватский  смог отыскать его  по описанию среди вывезенных изделий. Правда, не имея соответствующей подготовки,  не разобрался, как с его помощью  старик мог  определять частоту сигналов, исходивших из мозга Ягиной.  Тем более как  блокировал их, если она пыталась  стирать  информацию из его  памяти. 

     Прочел и о том, что подопытная соседка вскоре  догадалась, что сама стала объектом для экспериментов.   И  надолго из-за этого прекратила общение.  Эти страницы, достаточно откровенные, как ни странно, в дневнике сохранились. Приватский даже предположил, что старик  был  уверен,  завещая ему дневник, что он  со временем  по нему будет пытаться понять всю историю   его взаимоотношений с Ягиной и поэтому не хотел  скрывать важные детали. Считал, наверное, что  догадается о недостающей информации, о которой ему не нужно знать.

     Мотыгин подробно описал как создавал  ворона, который в итоге  стал с ней неразлучен.  Приватский  по неким намекам догадался, что мастер сделал  из этого подарка  троянскую птицу, напичканную  датчиками, чтобы  получить больше информации об этой  таинственной  женщине.  Но  именно эти   страницы,  рассказывающие  что ему удалось узнать,   были  вырваны.   Старик, скорее всего, полагал, что  лучше унести эту тайну в могилу.

       Самую интересную разгадку   Приватский добыл из наиболее замазанной страницы –  оказывается  Мотыгин со временем настолько обаял  Ягину, что уговорил ее усилить сигналы мозга через антенну,  ту самую, которую установила на  ее участке  «Промальпа». Но старый хитрец зачем-то считал нужным скрывать это от него. Причем,  судя по дате, это произошло накануне приезда губернатора в Брониславск.  C этого дня   в Брониславске  и  стартовала эстафета саморазоблачений  грешников различного ранга.  Вряд ли оба ожидали подобного эффекта и сознательно готовили эту буффонаду.  Cкорее  именно Серафим Капитонович, старый и убежденный правдоруб,   убедившись в ошеломительном эффекте   возможностей Ягиной, уговорил ее заставить  сановников  разговориться по полной. Хотя  желание  могло быть и обоюдным. 

     Врут и не краснеют – была  любимой поговоркой старика,  когда он слушал чью либо речь со сцены или по телевизору. Приватского это  смешило, вроде бы, взрослый мужик,  многое в жизни повидал и не такие речи слышал, а надо же – все еще верит в то, что  на госслужбе  все поголовно обязаны работать в белых перчатках и не замарать их.  У доморощенного экономиста даже была собственная  теория  с расчетами  вреда от выявленной в стране и скрытой коррупции .  С цифрами на руках доказывал  он Приватскому, что когда СССР развалился, тогда сравнительно небольшое  число  воров   погрело руки на приватизации, на залоговых аукционах и  прочих новациях  Большого хапка.  Но сегодня, убеждал он его, вред от воровства  в разы  превышает то, что  было  тогда  растащено. 

      Мотыгин обижался  всерьез, когда  Приватский подшучивал над его  теорией и  статистическими выкладками.  Горячась доказывал, что на вранье далеко не уедешь, ничего путного не построишь, вот если бы  все, кто при власти находились под лупой – что  имеют по  сусекам, на какие заработки хоромы воздвигают,  по средствам ли живут их дети и родственники, то и государство было сильным и  авторитетным для народа.

     -То ли власть у нас слепая, то ли нас за таких держит, - возмущался он. – Ведь у нас  есть  службы, которым прямо это вменено в обязанность – наблюдать и пресекать, так в них  свои рекордсмены по воровству и коррупции не переводятся. Никогда  не обкрадывали страну с таким размахом. Я практически всю жизнь  хорошо зарабатывал и копил деньги на то, чтобы построить себе этот дом, для этого  квартиру и родительский участок  продал и то едва-едва хватило. А у них  огромные усадьбы для себя и прислуги,  яхты,  гаражи….  Я не против, если это честно заработано, но как раз  такие люди знают цену  деньгам и не уважают роскошь, обходятся без излишеств.  Живут  не выпячивая достаток. Если взяться и по-настоящему проверить  этих жирующих, наверное, каждого второго можно  лишать неправедно наворованного. А затем и за первых взяться…

      - Для таких опять Гулаг надо создавать, - подначивал его  всерьез оппонент.

      - Можно обойтись без этого, - отмахивался он. – Ведь задача не в том, чтобы пересажать всех, кто воровал, а закрывать возможности для коррупции.  У нас ведь  люди сильнее развращаются от безнаказанности.  Сотни высших сановников – бывшие главы правительства, министры, губернаторы и прочий откормленный на государственных харчах   люд оказался за границей и живет припеваючи.  Все они были так или иначе связаны с главными секретами страны. И что - держат там язык за зубами и никакого интереса у местных служб не вызывают?  Что  у нас за страна такая?  Даже удивительно, что  Россия еще умудряется при этом строится, развиваться, какие-то новые технологии запускать… А ведь если выстроить все как надо, зажили бы на зависть всем…
 
        - А как надо? – лениво интересовался  слушатель.
 
       -  Есть два пути.  Первый: повторить путь стран, которые добились в борьбе с коррупцией впечатляющих успехов. Конечно, с учетом нашей специфики –  ведь мы, бывшие строители коммунизма, приучены к тому, что все вокруг колхозное, все вокруг мое. Сложно и долго переучиваемся уважать чужую собственность.  До сих пор. Есть  и более простой путь.  В праве он называется – признательные показания. Дают их, как правило, под  давлением неопровержимых доказательств. Случается и по принуждению. И совсем уж редко – если совесть просыпается.   Здесь и таится подсказка:  надо создать специальный прибор, который развязывает язык и оживляет издохшую совесть. Есть, должны быть специальные частоты, которые воздействуют на мозг человека.    Надо взять за основу    принцип, как  у сотовой связи – специальными излучателями  покрывать большие площади. Массово воздействовать! Тогда и добьемся соответствующего эффекта.

       - Украл, сознался, отсидел и  на свободу с  отмытой  совестью, - смеялся  Приватский. - Только признания, данные под гипнозом или иным воздействием на человека, любой суд отклонит.   И не разрешат ставить клеймо «Вор» на его лбу.

       - Суть ведь в другом – отсеивать тех, кого нельзя допускать  к власти.  В ней должны быть самые умные, расторопные и абсолютно честные люди. Это называется меритократией. Философы всего мира  мечтали, что  она  рано или поздно должна прийти на смену  всяческим автократиям и демократиям.

      Оппонент назвал  его мечту  детским лепетом. 

     «Меж ними все рождало споры…».    Хотя Приватский их проигрывал под ноль.  Мотыгин в силу огромного жизненного опыта, потрясающей эрудиции, благодаря безотказной памяти, хранившей в себе  труды историков, политологов, мемуары наиболее значимых деятелей новейшей истории,  всегда в пух и прах разбивал его аргументы.  Консультанту широкого профиля оставалось  лишь признать поражение или отделаться очередной шуткой. 

     Мотыгин не был зашоренным спорщиком. И особой ностальгии бывший коммунист,  с полувековым стажем, по распавшемуся  СССР не испытывал.  Видел в развале не только страны, но и всего соцлагеря прежде всего объективные  причины. Субъективные называл второстепенными. Прежде всего считал, что именно российский народ на своих плечах устал  и уже не хотел на них держать  социалистическую империю, поставленную с ног на голову –  в которой окраины  зачастую жили лучше метрополии.  И поругивая  прежнюю власть за   поспешное  и непродуманное бегство  с запада и востока, не обговорив условий и гарантий для России, усматривал в этом корень всех нынешних проблем и бед. 

      -Поманили  западной моделью и возможностью достичь такого же уровня жизни, да  еще обещанные демократия со свободой и гласностью усыпили  бдительность большей часть народа.  Теперь   удивляемся: откуда взялось это ненасытное  вороватое племя и как с ним справиться?  Какая же это детская мечта? – кипятился    Серафим Капитонович. - Это задача посложнее  самой головоломной головоломки.

     Самое удивительное, что при прямом  участии Мотыгина это сбылось. В родном его Брониславске  языки развязывались даже у самых хитроумных  и беспринципных  крадунов.   На трибуну анти-лжи ведь стали выводить самых еще вчера неприкасаемых.  Страх  постепенно проникал в  подмосковную  чиновничью рать.  С прокуратурой  и прочими блюстителями еще можно  им было как-то договориться, а с самим собой и непослушным языком, который всю подноготную помимо их воли во всеуслышание  извещает, что делать? Не отрезать же... И ведь никто не смог отказаться от приглашения Костоправова идти на это всенародное позорище. Хотя, возможно, не все он, Приватский, знает...

    Пусть эта  было  сродни детской мечте  и   вере в  ее целительность  для державных основ государства, но  с помощью  непонятных  сигналов, генерируемых  Ягиной,  это работало. Было  эффективным.  При поддержке Костоправова становилось  фактом губернской жизни и дошло до порога, после которого могло бы при определенных усилиях верховной власти распространиться по стране с ее авгиевыми конюшнями коррупции... 

      Приватскому было  досадно, что  старый мудрец не посвятил его  в это сокровенное дело.  В свои неведомые планы. Ни намеком, ни словом не обмолвился. А когда почувствовал, что он приближается к разгадке, то сознательно, открыв лишь часть того, что знал, увел его в сторону. Фактически соврал? Мотыгин, с молодости имевший доступ к секретным разработкам военных, снимавший различные испытания бронетанковых машин, в том числе и во время атомного взрыва (там потерял правый глаз, не спасли мощнейшие светофильтры, одетые на окуляр кинокамеры),  был всегда связан  необходимостью держать язык за зубами. Как и на этот раз? Тот же Костоправов мог иметь с соратниками далеко идущие планы, которые требовалось сохранить в строжайшей секретности. Чем  меньше  людей посвящены, тем легче это держать в тайне... А своего молодого друга, связавшего жизнь с информаций и раскрутившего сайт «Брониславские сплетни», старик  реально опасался.

      Но почему же он не опасался, что могут убить его вместе с Ягиной? - неожиданно всплыло в его мозгу.  Странно,  что такой мысли не возникало и у его феноменальной соседки.  Ведь  со своим даром она становилась растущей  угрозой для многих.

       Закрыв последнюю страницу дневника, Приватский задумался… 

      Понятно, почему старика не брали в расчет. Не догадывались о его роли. И убийство   исполнено  профессионально.  Следов практически нет. Прилетел дрон неизвестно откуда. Непонятно кем был направлен. Все засекречено. Никаких сообщений об расследовании. То есть, за этим стоят очень серьезные и опасные люди, связанные с…   Тут и гадать нечего, если углубиться в тему, то неровен  час и его могут убрать.

      А вот Мотыгин, скорее всего, догадывался, чем грозит феномен Ягиной.  Ведь если дать тайне выйти за границы Брониславска, это практически перелицует всю жизнь не только в стране, но и со временем во всем мире. Перестанут быть возможны конфликты, заговоры, войны... Не нужны станут шпионы и разведчики. Не выживет и  дипломатия.  Все как на ладони. Никаких секреты в голове не сохранишь, если мигом языки будут развязываться… Глупость же несусветная так думать. Но вот опасность именно такой перелицовки увидели те, кто  привык работать в тени. Для них  это представляло экзистенциальную угрозу существования. Поэтому они постарались уничтожить ее в зародыше.  Неужто старик именно этого опасался?

        Но об этом Приватский решил подумать позже.