Альды. Колыбель оазиса. 4

Отметьте для себя на будущее, что молодой вождь отличался редкой чуйкой. В бою, а сейчас и на политической арене, она срабатывала на раз, вызывая восхищение у соперников и врагов.
Хорошо, когда к такой чуйке прилагаются стальные нервы, а с ними у Вишту была серьёзная проблема, потому сейчас пронзительный взгляд искромётных карих глаз ничего хорошего лекарю не обещал, скорее наоборот - обещал много нехорошего. Как и в случае с добытчиком, когда подозрения в материальном подлоге грозили перерасти в межсоюзнические разборки, так и тут, пока лекарь смотрел-размышлял, Вишту быстренько надумывал себе много чего раздражающего из разряда "казнить, нельзя помиловать", и быстренько закипал.
С трудом выпав из своих размышлизмов, Рикмуш повернулся, слёту наткнулся на испепеляющий взгляд и позволил себе удивиться. Удивление он выразил, как и всегда, спокойно. Лекарь всего лишь отправил брови к своей кучерявой чёлке да непонимающе хмыкнул.
Он не чуял никакой опасности, а зря. В гневе вождь был не просто страшен, а чрезвычайно опасен, ибо запросто мог слёту неслабо навешать, а потом только прикинуть, не переборщил ли он там с люлями. Ну дикарь же, чего с него взять-то, кроме скальпов собственноручно убитых врагов, какие он ни разу не считал украшением, хотя и мог менять их хоть по три раза на дню в течении месяца, а то и больше.
Рикмуш с детства знал о такой особенности вождя, как заводиться чуть не на пустом месте, но не думал, что может чем-то разозлить его до побелевшего кончика носа. Лекарь не считал себя знАчимой персоной для того, кого окружали самые популярные соплеменники. Он считал, что интересен лидеру тем самым "отпоил-намазал" - и всё.
В оправдание голимому самозакапыванию я просто обязан сообщить, что вождь вообще близко никого к себе не подпускал. А полукровка считал, что он ничем не лучше заслуженных Воинов-ветеранов, какие наперебой старались приблизиться к "наместнику" Годнара.
В то время, когда вассалы вождя чуть не выпрыгивали из своих телесных штанов, Рикмуш оставался в стороне, но неизменно рядом, наблюдая за тем, как у вассалов от усердия аж волосы на скальпах врагов дыбом встают, да похмыкивал."Наместник Годнара" для всех жаждущих дружеской привязанности оставался "наместником" - непрошибаемым симбиозом льда и камня.
Вам это ничего не напоминает? Всё верно: обычная скромность у одного и редчайшая самодостаточность у другого.
Наконец, до Рикмуша дошло, что вождь в гневе и того гляди сорвётся, и сорвётся на него. Лекарь тут же чуть склонил голову, извиняясь за затянувшуюся молчанку. Нет, тут не было никакой угодливости. Рикмуш хорошо чувствовал чужую боль, но и душевный тремор он ощущал ничуть не хуже. Правда, сейчас он не знал причин того тремора и списал психоз высшего руководства на неслучившуюся статью доходов.
- Да, это не руда, ами бэй. Это колыбель оазиса, источник силы альдов. Они помещают её в камень. Через некоторое время она перетечёт туда, куда альды ушли, а тут останется каменная глыба, но и её затянут пески. Она уже тонет. Видишь?
Заглянув в шурф, Вишту пожал плечами и пробурчал, искоса посматривая на гида:
- Да нет... Торчит вон, как и торчала.
Кучерявая копна вздрогнула от непроизвольного смешка, и тут же голова снова склонилась, прикрыв лицо длинными кучеряшками.
Рикмуш всегда удивлялся способности Вишту быть выше нереальности, будь то неравный бой или явление Годнара, или колыбель альдов. В детстве, в юности да и сейчас Воин от рождения мало полагался на богов и соплеменников. Он рассчитывал только на себя и не доверял ни молитвам, ни клятвам. Да, явление Годнара его удивило, но не более того. Вишту спокойно смотрел на полыхающего Монарха Сайма в то время, как другие рыдали и бились в экстазе. Естественно, что не все рыдали, ибо Кудру и его приспешникам было не до благоговейных слёз.
Рикмуш тоже был сильно впечатлён горящей кровью, но могу с уверенностью сказать, что и горящая кровь, и полыхающий Монарх вместе с низошедшим Годнаром да и весь разнопёрый бомонд жрецов и высокопоставленных гостей волновали его гораздо меньше зияющей раны на груди Вишту. Он не успокоился, пока не зашил кривой разрез и не убедился, что нож прошёл достаточно далеко от важных нервов - рука работала, грудина не скунодила.
Любопытная змейка не успела доползти до дюны, как рассчитывала. На полпути она вдруг замерла, словно застыла, потом вытянулась, а потом вдруг поднялась, уткнувшись хвостом в песок. С минуту она так постояла, раскачиваясь из стороны в сторону, и снова упала. Тут же развернувшись, змейка живенько поползла к шурфу, быстро доползла и спряталась неподалёку от него за небольшим камнем.
Вишту взялся таращиться в шурф, но думал он о своём. О чём? Погодите, сейчас расскажу.
- Глубина больше двух метров, а до этого он лежал на поверхности. Альды ушли отсюда совсем недавно. Могу предположить, что их напугал Каракурт. Вулкан почти проснулся. Альды не могли усмирить его гнев. Это сделали Воины Леи, - пояснил вождю полукровка. - Вот и всё, что я знаю, ами бэй, из того, что может показаться тебе интересным.
- Я бы сказал, что не мало знаешь, - задумчиво пробормотал вождь, подвисая над шурфом, чтобы с высоты взглянуть на игру уходящего света и запомнить её.
А вот Нага свет перестал интересовать. Он уже много чего понял, но готовился услышать нечто такое, что из ряда вон. Хотя, я вот думаю: а почему из ряда-то? Мало ли кто с кем и где согрешил? Главное, что результат налицо. Красавец парняга получился у степняка и альдайки. Если бы не уродские каракомские законы, то родителям можно было и спасибо сказать, но Нагу не хотелось говорить спасибо.
Очнувшийся ветер взвился и умчал к сонной дюне, чтобы на её вершине исполнить танец бесноватого шамана.
Заглянув в глаза каракомцу, Рикмуш кивнул, отметив в них понимание:
- Да, ты наполовину альд, хотя я и сомневался поначалу. А сейчас не может быть никаких сомнений: только в руках прямых потомков свет камня колыбели не меркнет. А ещё... Исключительно у альдов глаза бывают вот такой аквамариновой синевы, как у нас с тобой.
Впервые за всё время пребывания в племени Наг обратил внимание на то, что у них с дикарём лекарем одинаковый цвет глаз.
- Твоя мать была альдайкой, как и моя. Альды дают своим женщинам выбор.
В синих глазах Рикмуша промелькнуло сочувствие:
- Моя мать ушла со мной, а твоя...
Он вдруг встрепенулся, словно птица, вспомнившая о том, что ничего нет выше неба.
- Пойми её, ведь покидая оазис, альды теряют свою связь со стихиями.
Он подбросил на ладони светящийся осколок.
- Вот то, что её питает. Уходя на другое место, альды переносят с собой этот свет. Понимаешь?
- Да, - кивнул Наг, - да...
Набирающий силу ветер взвыл с такой силой, что вздрогнули дюны. Наг понял: в жертву осознанию своей исключительности принесли не только его, но и любовь отца. Вот и всё, что не просто понял, а впитал сердцем Его Сиятельство.
Сердце тут же качнулось, теснясь в охватившей его пучине боли. Незаконнорождённый прочувствовал, что его незаконнорождённость - не просто всплеск похоти. Да, он всё детство получал тычки от мачехи и пинки от брата. Но если последний был всего лишь продолжателем традиции, то его мать элементарно мстила мужу отнюдь не за измену. Она мстила за любовь, которую не получила от того, кого беззаветно любила сама. И знаете?... Прямо сейчас, влившись взглядом в воистину родную синеву, Наг простил несчастную женщину. И её простил, и Жада.
Тоска сильнее прежнего всколыхнула сердце. "Как же ты похож на свою мать, как же похож..." Голос отца прозвучал так отчётливо, что Наг машинально оглянулся. Но за спиной стоял вождь Вишту. Вместо пытливых зарниц в его взгляде было столько участия, столько... Наг еле выдохнул, узнавая. Точно так на него смотрел Лат Золотокрылый там - в незабываемом переулке, где смерть уже погасила уличный фонарь и готовилась погасить упрямую синеву, погасить навсегда.
Боюсь показаться наянным, но всё равно попрошу вас вспомнить, а как смотрите вы? Я прошу вспомнить и понять, чем насыщены ваша любовь или ненависть. Ведь если эти чувства однослойные, то они всего лишь проекция самих себя. Не бывает однотонной любви, и ненависти только чёрной не бывает.
Пальцы лекаря до боли впиявились в плечо каракомского Сиятельства. Рикмуш волновался. Выросший в племени баштов, о таинственных альдах - своих прямых антенатах, он знал не так и много. Его отец - пустынный охотник племени, запрещал альдайке Оми что-либо рассказывать сыну о тех, кто когда-то давно-давно отдали на откуп пескам беззащитных соплеменников, поставив себя на многие ступени выше всех, кто не обладал силой. Но она всё равно рассказывала, втайне надеясь, что её сыну позволят вернуться.
Эта тема у баштов негласно считалась запретной. Могу сразу пояснить, почему. Когда-то башты и альды считались одним племенем, но их единый монолит разломился с подачи последних. И не просто с подачи, а с подачи подлой. Альды ушли, они просто исчезли, оставив соплеменников посередине пустыни без своей помощи, что означает - без воды и намёка хоть на какую-то тень днём и тепло ночью. По сути, обладатели силы избавились от простецкого балласта, каким считали тех, кто не владел способностью управлять стихиями. А таких было большинство. Годнар и иже с ним случились уже потом, когда башты без какой-либо помощи мало-мальски обжились в горячих песках, потеряв едва ли не две трети людей.
Вполне понятная ненависть по отношению к бывшим соплеменникам стёрлась веками, а обида выжила, но не мешала принимать в племя альдов, какие редко, но всё же приходили к баштам. Такой возвращенкой была Пятнокрылая Оми - мать лекаря Рикмуша. Понятно пояснил? Отлично, тогда продолжаем наблюдать.
Отослав к далёким дюнам задумчивый взгляд, Рикмуш пророкотал последнее, о чём хотел сказать Нагу:
- Они позовут нас тогда, когда убедятся, что полукровки достойны силы.
Могу точно сказать, что ответный всплеск синевы нельзя было назвать счастливым восторгом. Но Вишту не дал каракомцу и рта раскрыть, буром вмешавшись в разговор двоих полукровок. Хищно сощурившись, он так скривился, как никогда до этого. Ощер, как мне думается, был пострашнее гнева Годнара. По крайней мере, у Рикмуша кучерявая шевелюра чуть дыбом не встала. Бедняга оцепенел, приготовившись выхватить непонятно за что по самое нихочу. Наг тоже напрягся. Он быстрее лекаря сообразил, что дело пахнет отнюдь не соком травы гои, какой Рикмуш натирался с ног до головы, ибо остерегался укусов песчаной мухи, от которых его кожа покрывалась волдырями. Трава пахла горько, а ярость вождя пахла люлями. Что-что, а их запах Его Сиятельство давненько научился чувствовать на подлёте.
Чуть шевельнулись нижние ветки кустарника. Змейка переползла под него, приподняла голову, вслушиваясь и наблюдая так внимательно, что чёрные бусинки её немигающих глаз засияли таким же бриллиантовым светом, каким на глубине шурфа светилась колыбель альдов.
Умудрившись и через ощер сплюнуть чуть не в лицо лекарю, вождь процедил:
- И что? Что, я тебя спрашиваю? Свистнут, и побежишь к ним вприпрыжку или поползёшь на пузе? Или полетишь, сломя крылья?
Наг, почувствовавший, как неконтролируемая ярость стремительно накрывает парня, предупреждающе посоветовал:
- Не распаляйся, ами бэй.
Но Вишту уже понесло.
- Я уверен, что тебя позовут, потому что ты такая же мразь, как и твои альды! Ползи к своим повелителям стихий! Мчи!
Выкрикнув всё это, Вишту подался на Рикмуша с твёрдым намерением врезать тому по физиономии, но Наг схватил его за руку, лёгким движением чуть повернул кисть и завёл её за спину. Вдобавок он крепко обхватил башта, чтобы тот не умудрился навредить самому себе, ибо рвался, не чуя боли, как зверь из клетки.
- И ты, ползи, полукровка! И тебя позовут! Гады, в кучу! - выкрикивал вождь, и под подошвами его мягких мокасин визжал песок.
Тут я попрошу вас не ворчать на вождя дикарей. Поймите, что его сейчас, как он подумал, если не предавал, то готов был это сделать человек, к которому он потянулся вопреки всем своим принципам.
Но как бы вождь не отпинывался, навешать люлей обоим собратьям по оазису у него никак не получалось.
- Идите! Ползите! - выкрикивал Вишту, тщетно пытаясь вырваться из стального захвата. Советник по обороне не зря потратил время, обучая Его Сиятельство некоторым нужным приёмам.
- Отпусти меня сейчас же! - брыкался в руках Его Сиятельства вождь.
- Тихо, тихо, ами бэй, - отвечал Наг, усиливая хват и стараясь не причинять лишней боли. - Отпущу, как успокоишься.
- Отпусти, скотина такая! Плевать я хотел на ваших альдов, потому что они уроды! И вы такие же!
Змейка больше не вглядывалась. Свернувшись клубком, она старательно вжималась в песок, словно хотела спрятаться от самой себя.
За считанные минуты лекарь успел испытать шквал самых разных эмоций. Он как будто прожил себя вдоль и поперёк, как будто перед ним высыпали десятки цветных шаров - от чёрного до белого. А поймать надо было один. Только один...
И он поймал, и успокоился, и искажённое бурной смесью самых разнообразных чувств, почти неузнаваемое лицо вдруг стало обычным его лицом - спокойным и доброжелательным.
- Отпусти его, пожалуйста, Наг.
Отпихнув ослабившего хват каракомца, Вишту подлетел к лекарю на такой скорости, что ветер позавидует. Рикмуш даже попытки не сделал хотя бы физиономию прикрыть.
- Ш-шшш-ш..., - прошептал песок. Или эта змейка прошипела? Она снова приподняла голову, снова вглядывалась, снова глаза её сияли бриллиантовым светом колыбели.
Налобный ремень крепко держал чёрные, как смоль, волосы вождя, но на висках они взмокли. Вишту тяжело дышал. Он сжимал и разжимал кулаки, а ударить не смог. Мешали и чуточку виноватая улыбка, что вопреки всему легко играла на по-детски пухлых губах лекаря, и синева, то и дело вспыхивающая ярче осколка треклятой колыбели.
- Ну? - пророкотал Рикмуш, - Будешь бить или поговорим без тумаков?
Тяжело выдохнув, Вишту окончательно разжал кулаки.
- Ну и правильно, - покладисто заявил лекарь, - присядь-ка, мне нужно обработать тебе шов.
На ощупь отыскивая нужную бусину среди многих других, он досадливо качал головой:
- Тебе нельзя пока что делать резких движений. Хочешь остаться без руки или всю жизнь маяться от боли в грудине?
На рубахе вождя баштов проступило кровавое пятно, как раз там, где никак не мог зарубцеваться рваный шрам от ритуального ножа. Оно не особо и растеклось, а смотрелось так, словно сердце вырвалось из клетки, но при этом знатно поранилось.
Порошок пах мыльной травой. От Вишту пахло влажным лесом. Запахи смешались, и Наг ощутил свежий запах чистоты. Но почему-то Его Сиятельству вдруг подумалось, что так пахнет понимание - чисто и свежо.
У дальних дюн вечер затронул первые струны песчаного оркестра. Остывающий песок зазвенел челестой, сползая с живой горы.
Рикмуш отбросил в сторону одну пустую бусину и уже собирался отбросить вторую, когда сильные пальцы сжали ему запястье. Нет, Вишту ничего не сказал и не спросил ничего. Он просто всматривался в синеву так пристально, что она потемнела. Рикмуш ответил на неозвученный вопрос:
- С чего ты взял, что я уйду к альдам, если они и позовут? Моя колыбель здесь, а из той меня выкинули.
Наг собирал инструменты. Звякнул, как вскрикнул, молот, ударившись металлической головой о твёрдый камень, что лежал на дне шурфа и пока что ещё светился.
Оживилась, словно выпала из ступора, маленькая чёрная змейка. Она поползла к дальней дюне, легко скользя по оживающему песку.