Солнце встает с востока. 77. Акчурин

Зачем ему Акчурин? Они давно не виделись. Последний раз, это было два года назад, и он не в счет, тогда вначале Туренина вдруг охватила сильная радость от встречи, но потом, после нескольких ничего не значащих фраз, он стоял, как опущенный в воду и не знал, что сказать. Туренин все это время неплохо обходился без него. Он вспоминал о нем, как они ходили прямыми улицами и разговаривали, но не звонил ему. Причина охлаждения в отношениях крылась не в каких-то там мировоззренческих разногласиях, их, кстати, никогда и не было, они, вообще, ни о чем серьезном не говорили, все больше о глупостях, вспоминая светлое прошлое, обсуждая звериные обстоятельства настоящей жизни, хотя случалось, что и на вечные темы: о непостижимом и больном, например, о происхождении жизни на земле - а нравственный вопрос. Их развел случай, когда, как показалось Туренину, Акчурин повел себя неподобающе с точки зрения морали. Заканчивался ноябрь. Дело было связано с психбольницей, заменой теплотрассы, детьми и бюджетными деньгами.
 
Забегая наперед, скажу, что и то дело - не причина. Причина была в другом.
 
В тот день он был у него дома. Акчурин жил с мамой и братом в трехкомнатной малогабаритной квартире. Одна комната была совсем маленькой. В ней он проводил большую часть суток. Здесь, на топчане, на который кинули серую простынь, одеяло и подушку, он сидел, лежал, наконец, спал.  Еще в комнате была тумбочка. И это вся мебель. Туренин сел на край кровати, как был, в куртке, только расстегнул ее.

Пока он не вошел, тот лежал трупом, и тут вдруг оживился. «Куда? Прикройся», - морщась, остановил его Туренин. Акчурин  был без трусов. "А", - он махнул ватной рукой, но все же натянул на себя одеяло.

-Ты как сюда?

-Обыкновенно. Через дверь. Звоню тебе три дня. Ты не отвечаешь. Я уже подумал, что умер.

-Не дай бог, - скорчив испуганную рожу, произнес Акчурин. – А я. Ну, ты видишь…

-На какие деньги пьешь?

-На те самые.

-Ну, и сволочь же ты, - еще не разобравшись в том, о каких деньгах идет речь,  почти с нежностью сказал Туренин.

-Ты понимаешь, мы ведь договорились, а ты не пришел. И тут такая вдруг на меня нашла тоска, что жить не хочется. Тебе жить хочется? – Туренин хихикнул. – Хочется. А мне нет.

Сказал он и после этого начал говорить о боге. Последнее время он много говорил о нем. Туренин, выслушав его, повторил уже не раз сказанное им, что бог, может быть, и есть, но царствия небесного, на которое, дескать, ты рассчитываешь, нет. Есть яма. И уточнял: «Яма. Метр на два. Ну, и глубиной в полтора метра».

Ему было жалко Акчурина, как было жалко Борьку, но Борьку жальче. Тот хоть и друг, но чужой ему человек, поэтому он смотрел на все его проделки сквозь пальцы, и тогда тот представал перед ним в неком, извращенном, превратно понятом им романтическом свете. Он не так сильно переживал за него и не злился. Но когда до него дошло, что тот сделал, а он сделал подлость, то разозлился. И опять же, причиной для злости послужило не это, а другое.

Акчурин сел на кровать, свесив голые ноги на пол.

-Там смета, - он показал на тумбочку рядом с кроватью. – Надо отвезти в Смелу.
Где?
 
Он запустил руку под подушку и, вынув оттуда мятую бумажку ста гривен, протянул ее ему.

-Что это? Деньги?

И тут до него только дошло, на какие он пил деньги. «Ах, ты такой», - все, каждая клеточка в нем кричало.

Его заело, что тот выбросил ли или у него украли несколько тысяч за три дня, а ему дает сто гривен. Но он прикрыл ту обиду детьми, мол, дрянь, оставил детей замерзать в холодном отделении и прочее, и прочее.
 
Если считать его поступок предательством по отношению к Туренину, то тут следует заметить, что и Туренин предавал его, успокаивая себя тем, что - в ответ: «Это ему за детей, а это».., - и память медленно с ленцой переворачивала страницу за страницей дела прошлых лет, пока он не наталкивался на новую, еще на одну, подлость Акчурина. Он не помнил зла. Он все ему прощал. Тот привык к такому положению вещей и часто его, Туренина, считал во всем виноватым.Так было и в тот раз. «Он решил, что это из-за меня он напился, из-за того, что в тот день я не пришел, как договаривались. Но тогда я не мог или устал. Устал,- подумал Туренин. – Точно устал». Он уже не помнил, что делал в то утро, но что-то делал. « Возил Юру в поликлинику», - догадался он. Тогда он быстро устал. Одновременно с усталостью у него появилась апатия. Ему ничего не хотелось. Он тянул время, убеждая себя в том, что дело обождет. Если б он знал, что так случится, то, конечно, не обращал бы внимание вялость в теле, переборол бы навалившуюся на него сонливость и был бы к нужному часу, на нужном месте. Больше того, Акчурин звонил ему, а он ему не ответил. Как бы специально. Будто на него нашло. Какое-то затмение. Впрочем, это было не в первый раз, когда он уставал, у него не было сил и тяжелая голова клонилась к подушке: какое дело? тут у него была одна мысль, мол, оставьте меня все в покое.

И все же, как бы он себя не оправдывал, ему было плохо от сознания своей вины. Он ругал себя. Особенно ругал, когда хитрил, что, мол, Акчурин заслужил.
Это и есть причина, почему между ними произошел разрыв.

Что же изменилось? Почему он решил позвонить Акчурину? Не назло же Нине Николаевне. Да она была и не против. Только сказала, чтоб он не приводил его в дом.