Флейта и Конь. глава 1

Фин спал. Он тихо дышал, острые локти торчали под неестественным углом. Свет костра плясал на бледном лице. Грязно-жёлтые пряди волос закрывали глаза. Волосы у него были густо-чёрные, только виски поседевшие.

Сань сглотнула, снова подняла пистолет. Тяжёлое скорострельное оружие удобно лежало в руке, рукоять была ребристая и словно тёплая. Мушка расположилась аккуратно в выемке прицела, глядела прямо в лоб Фину. Сань снова вздохнула и опустила пистолет.

Нельзя быть такой размазнёй! Враг не должен уйти! Раз уж судьба их свела, раз так улыбнулась Сань, то нужно использовать момент. Информатор не должен жить.
То, что Фин – информатор, Сань знала точно. В его рюкзаке она нашла таблетки. Те были в коробочке с этикеткой таблеток от головной боли, но Сань узнала форму и цвет. Когда она в качестве охраны сопровождала целую группу информаторов, то видела, как этих несчастных, измученных огромными объёмами информации людей дважды в день пичкали этими пилюлями.

Фин тоже был информатором. Но не своим, а чужим. Он служил Ильошину и королевскому дому. Когда тот неверно ответил на сигнальную фразу: «я боюсь, туманно будет», Сань подумала, что этот человек просто гражданский, а теперь после обнаружения таблеток…

Убить. Быстрее убить. Ведь этот человек, как сверхмощный, очень компактный компьютер, несёт в себе какие-то важные данные. Несёт врагу Сань, с тем, чтобы Ильошин победил, чтобы Сань и Ригдан проиграли. Этого нельзя допустить, это предательство и дезертирство.

Сань снова подняла пистолет. И снова замерла, так и не нажав спускового крючка. Ведь убивать спящего, безоружного человека – подлость… даже если он враг. Но это единственный шанс: если Фин проснётся, то всему делу конец, ведь ей ни за что на свете не справиться со взрослым мужчиной. Сань задержала дыхание, приготовилась…
Фин дёрнулся, судорога прокатилась по телу от туловища до ног. Тёмно-синие глаза широко распахнулись, испуганно взглянули на неё, на пистолет, а потом снова вернулись в привычное прищуренное состояние. Лицо окаменело. Фин сел, слегка наклонил голову.


Девочка испуганно смотрела на него. Короткие волосы растрепались, наброшенная куртка свалилась с одного плеча. Фин всё понял. И что Сань уже знает, кто он, и что оружие у неё самое настоящее, и что она действительно выстрелит…
Голова трещала, левый глаз болел, будто в висок всадили стальную спицу. Одежда кололась, трава щекотала голую ногу до рвотных позывов, писк и щебет лесных птиц ввинчивался в уши, голова кружилась от пляски огня и бликов на чайнике, окованных петлях походных ботинок, на тёмном металле пистолета.

Пистолет. Фин чувствовал чётный острый взгляд его крохотного дула. Чёрная дырочка смотрела чуть снизу, наискось под челюсть. Оружие не дрожало, Сань твёрдо и уверенно держала его одной рукой.

Эта девчонка точно знала, как с ним управляться. Вероятно, в своём спецклассе была лучшей на стрельбищах. Но одно дела в тире, у стойки, стрелять по двигающимся фанерным фигурам, с красными кругами на самых уязвимых местах и россыпью чёрных точек вокруг. Совсем другое дело целиться и выпускать смертельный кусочек свинца в живого, тёплого человека, с которым делил обед, который смотрит тебе прямо в глаза…

Фин знал особенность своих глаз. Ещё на подготовительных курсах все девушки краснели и хихикали у него за спиной, а парни завистливо ухмылялись и подтрунивали над ним. Называли ясноглазым жеребцом, а чаще - ясноглазой клячей. Из-за того, что косая чёлка постоянно падала на лицо, из-за того, что тонкая курсантская куртка никак не могла скрыть острых плеч, из-за того, что в душе или на физической подготовке всем были видны торчащие рёбра.

Но даже насмешливые однокурсники не могли устоять перед взглядом синих глаз.


Фин сделал попытку встать.

- Сиди! – приказала Сань. Горло сжалось, вышел жалкий вскрик.

Фин глянул исподлобья, губы тронула довольная улыбка:

- Сань, - вкрадчиво улыбнулся он, - давай просто разойдёмся, будто и не встречались… так и тебе и мне будет хорошо.

Сань мотнула головой, колючие волосы хлестнули по глазам, чуть не закрыв Фина целиком.

- Нет. Я не могу тебя отпустить.

Фин приподнял брови:

- Какая жалость… А я не могу остаться. Давай немного подумаем…

- Молчи! – Сань пробил озноб, рука судорожно сжалась на рукояти.

Она увидела, как Фин испугался:

- Ты чего!? Не надо нервничать. А то продырявишь меня ненароком. Жалеть потом будешь…

- Это почему же? – Сань распирало от возмущения наглостью человека, фактически приговорённого ею к расстрелу.

- Потому что, - Фин внимательно посмотрел ей в душу, его глаза раскрылись, засверкав всеми оттенками синего, - потому что о свершённом убийстве не жалеют только выродки. А ты не выродок.

Девочка хмыкнула. Она продолжала наблюдать за Фином. Тот не пытался больше бежать.


Фин перестал щуриться, раскрыл глаза. Девочка хмыкнула. Добраться бы до её сознания… но она слишком сосредоточена, держит его на прицеле.

Фин напрягся, отыскивая хоть маленькую лазейку. В голове взорвался целый фейерверк. Фин поспешно прикрыл веки, словно опасаясь, что информация может вылететь наружу через глаза. Он сидел, восстанавливая в памяти всё, что записали в его мозг. Пора бы принять таблетку, но Сань не даст. Чем бы её отвлечь? Чтобы она перестала быть как моллюск в твёрдой раковине, чтобы хоть чуть-чуть раскрыла створки, и тогда…


Фин устало закрыл глаза. Сань вздохнула свободнее, сменила правую руку на левую.

- Не думай дурака валять, - предупредила она, - левой я стреляю также хорошо, как и правой.

Фин не ответил. Он привалился к стволу дерева, покусывал нижнюю губу. Губа начинала кровоточить, Сань представилось, что было бы, если бы она выстрелила. Что это, в общем-то, правильно сложенное тело лежало бы также неподвижно, так же безжизненно, расслабленно. Даже крови было бы не больше, чем из искусанной губы: пули-то совсем крошечные.

Тут Фин словно проснулся. Он сел прямо, улыбнулся Сань. Девочка, предупреждающе покачала пистолетом, Фин понимающе кивнул. Потянулся к своему мешку.

- Не двигайся!

- Это просто флейта, - Фин замер, зажав в кулаке тряпичный свёрток.

Сань вздрогнула. Родители иногда называли её Флейточкой, за звонкий голосок. И однокурсники потом тоже, не столько за голос, сколько за скрытность и не предсказуемость

Конечно, как же. Знаем мы такие флейты. Это сборно-разборные металлические трубки с кучей кнопок. А внутрь можно засунуть что угодно, хоть пистолетный стволик двадцать второго калибра.

- Видели мы такие флейты, - повторила Сань вслух.

- Что весь рюкзак перерыла? – чуть насмешливо поддел Фин.

Сань слегка смутилась, но тут же взяла себя в руки. Она действительно перерыла весь рюкзак, но металлических предметов не нашла.
Фин начал разворачивать тряпку.

- Замри, - угрожающе тяжёлым голосом посоветовала девочка.

- Просто флейта, - улыбнулся Фин, - просто поиграть.

В его руках оказалась небольшая коричневая палочка, блестящая потрескавшимся лаком. Сань недоверчиво смотрела на палочку.

- Это что?

- Флейта. Или свирель

Опасности она явно не представляла. В деревянную трубочку механизм не спрячешь, спусковой элемент никуда не выставишь, да к тому же Фин опустил отверстие в землю. Были и другие дырочки, но они явно не могли быть стволовыми отверстиями огнестрельного оружия.

Фин поднёс флейту к губам, и наружу полились нежные, печальные звуки. Они плавали кругом, щекотали что-то внутри. Фин отнял флейту от губ и запел глубоким, сильным голосом:

- В полях, под снегом и дождём,
Мой милый друг, мой бедный друг,
Тебя укрыл бы я плащом
От зимних вьюг, от зимних вьюг.

А если мука суждена
Тебе судьбой, тебе судьбой,
Готов я скорбь твою до дна
Делить с тобой, делить с тобой.

И если б дали мне в удел
Весь шар земной, весь шар земной,
С каким бы счастьем я владел
Тобой одной, тобой одной*.

- Эй ты! – возмущённо прикрикнула Сань. Она сначала думала, что в песне поётся про друга, в смысле, про друга мужского пола, а оказалось, что про женщину… а поётся, вроде, для неё, для Сань, и получается, что как бы чуть-чуть про неё…

Фин хулигански улыбнулся и снова заиграл на флейте. Пальцы ловко и резво прыгали по гладкому дереву, то зажимая дырочки, то снова их открывая. Словно лошадь нетерпеливо переступает ногами. Фин тоже чего-то ждал. Сань подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

Синий взор прибил её до самого дна души. Всё вокруг стало ясно, просто и тепло. Ничего не важно, кроме этого честного манящего взгляда. Важно лишь одно, погладить эту белую лошадь по бархатистой морде, потрогать шёлковую чёлку. Сань потянулась изо всех сил, обняла лошадиную морду. Конь был белым, с чёрной гривой, с чёрным пятном посредине лба. Конь довольно мотнул головой, боднул Сань в грудь. Чуть извиняясь.

- Да я не сержусь! - Девочка засмеялась, конь тоже. Они пошли рядом в тумане, переступая канавки со студёной, чистой водой. Сань пальцами держалась за тёмную гриву, а конь будто рассказывал что-то. И было так хорошо, и спокойно, и…


Фин обернулся. Сань спала у костра. Сухие травинки поднимались вокруг, колыхались от слабого ветерка. Голова вспыхнула новым приступом боли. Фин зажмурился и тут же открыл глаза. Возле костра, на ложе из сухой травы сладко спал вражеский солдат. Хрупкое человеческое существо, всю свою жизнь положившее на служение Ригдану.

Фин взвыл от ярости и безысходности. Зачем они встретились!? Ведь у каждого строго заученная инструкция, что нельзя долго без серьёзной необходимости контактировать с незнакомыми людьми. Фин от злости ударил кулаком по дереву. Упругим шорохом отозвалась крона, упали листочки. Пару секунд Фин заинтересованно изучал расцветающий стебель боли в правой руке, а потом ему на глаза снова попалась Сань.

Её нельзя было оставлять в живых. Фин задумался, что будет вернее: выстрел из её же мелкокалиберного, или же из своего собственного пистолета. Или камнем по голове? Или шнурком от ботинка?…

- А она тебя не убила.

- Не хватило времени.

Было у неё время: Фин проспал больше часа.

- Значит, пожалела тебя.

- Не уверен, что проявлении жалости, а уж тем более жалости ко мне самому, может прельстить меня.

- Он дала тебя шанс.

- И поплатится за это жизнью…

Девочка всё так же лежала на траве. Волосы переплелись с травинками. Фин вынул из нательной кобуры маленький пистолет. Оружие будто само уставилось в голову Сань. Фин мигнул и надавил на спусковой крючок. Зло и сухо щёлкнул механизм…

Тёплое дуновение, коснулось лица, в нос пробрались запахи тумана и влажных трав. Фин сплюнул и пошел прочь.

Голова раскалывалась: так много информации в неё запихнули. Дотащиться бы до места, сгрузить эту тяжесть и насладится заслуженным втрое удлиненным специальным отпуском информатора. Фин бросил в рот таблетку, с трудом протолкнул её пересохшим языком, прикрыл глаза и побрёл по едва видной тропинке своей дорогой.

*Стихотворение Роберта Бёрнса в переводе Самуила Маршака



- Как он столько выдержал?

Тело, бессильно обмякшее в клеёнчатом кресле, выхватывалось матовым светом из холодного сумрака кафельной комнаты. Пальцы в последнем мучительном порыве сжимали подлокотники.

- Глядите, какая чёткая картинка… ни одной ошибки. Пара помех, но алгоритм всё подчистит.

- Всё считалось?

- Да, господин подполковник.

- Всё записано?

- Несколько единиц осталось.

- Отлично. Не отключайте его пока. Нужно дождаться полной записи.


Пустая голова протяжно ныла. Вспотевшие ладони приклеились к искусственной коже подлокотников. В запястьях, под пластиковыми зажимами какого-то провода, тянущегося в чрево огромной машины, тикал сбивчивый пульс. Под неплотно закрытые веки пробирался назойливый зеленоватый свет. Фин приоткрыл глаза. На небольшом мониторе горела картинка чего-то невразумительного. В черепе заплясали красно-коричневые колобки, и Фин поскорее закрыл глаза. Раздражителей и так хватало.
Мощно гудел за стеной мозг записывающей машины. Её специально вынесли в другое помещение, чтобы не мешать информаторам концентрировать всё внимание на деле. Но небольшая, двадцати пяти сантиметровая перегородка из бетона не могла спасти от такой сильной и высокочастотной вибрации. Даже амортизаторы под опорой всего агрегата не помогали.

Пластик проводов неприятно щекотал кожу. Но сейчас это не так бесило, как в самом начале. Когда в голове ничего не осталось и в извилинах гуляет прохладный сквознячок, гораздо спокойнее переносишь все раздражения и воспринимаешь окружающее.

Хуже было то, что где-то рядом говорили люди. Говорили внятно и чётко, но Фин не мог уловить смысла. Он узнавал слова, но суть ускользала. Ему казалось, что всё вокруг – мозаика, и достаточно отдалиться на десяток шагов, как всё встанет на свои места, кусочки сложатся воедино и он, Фин, узрит что-то очень важное. Фин пытался собраться с мыслями и поймать то, что витало вокруг, а осколки разлетались в разные стороны, словно полузнакомые запахи. Фин, подгоняемый жгучим любопытством, от которого всё нутро скрутилось в тугой узел, шагнул назад. Тело вдавилось в жёсткое кресло, пелену сна сорвало горячим потоком.

Вокруг сновали люди в военных кителях, прикрытых сверху наброшенными голубоватыми халатами, отцепляли разноцветные проводки. От них пахло чем-то лекарственным, как от свежих бинтов, только что извлечённых из хрустящего бумажного пакетика, так же пахло из квадратной жестяной баночки, в которой у Фина дома хранились марля, йод, таблетки от головы и никому неизвестные порошки, обитавшие в банке-аптечке с незапамятных времён.

Неожиданно в голове возникла очень светлая идея колоссальных размеров, Фин даже зажмурился от её яркости. Потом появилась здравая мысль, что надо бы записать светлую идею, сулящую всему миру безоговорочный мир под правильным и справедливым командованием Ильошина во главе со славной династией. Старательно удерживая в голове рассыпающуюся теорию массового благополучия, Фин потянулся к прикроватной тумбочке, где всегда лежали блокнот и карандаш. Но рука нащупала пустоту и Фин чуть не грохнулся с кресла.

Люди старательно удерживали его, говорили что-то ободряющее, а Фин пытался вспомнить самую важную часть, ту самую, которая несла ответ на постоянную проблему человеческого мира: «как подчинить себе всех». Фин чувствовал, что голова его – самое ненадёжное место для таких ценных знаний. Она как мешок после чрезмерного использования прорвалась и всё, что в ней было, струйкой лёгкой пыли выбегало через прорехи. В порывистом желании сохранить всю суть Фин решил передать своё знание окружающим людям. Он собрался с мыслями и пересказал всё, что успело родиться у него в голове, но вышло неразборчивое бормотание. Фин разозлился, повторил снова, и захотел сказать свою мысль ещё раз, чтобы её точно запомнили, но память вдруг резко оборвалась, а над головой появился белый потолок с весёленькими пятнами солнца.


По потолку плясали солнечные пятна. Лучи проникали в комнату сквозь большие окна с растрескавшимся деревянным переплётом, выкрашенным белой краской. В переплёте мерцало слегка ребристое, но чисто вымытое стекло, кое-где неаккуратными жучками темнели капли краски. За окном отчаянно зеленел лес, сияло утро (или день?), носились узкокрылые ласточки.

Фин потянулся, сел. В голове гулко зашумело, комната на мгновение накренилась, а потом вернулась в норму. Фин огляделся. Комната была небольшая, прямо-таки маленькая, паркет-ёлочка, половицы кое-где выбиты, из обстановки только кровать, стул и крохотная тумбочка, стены выкрашены в ровный белый цвет, только возле двери вмятина, выбитая дверной ручкой. Дверь была самая обычная, деревянная, с крестообразным выступом, покрытая слоями масляной краски.

Фин помотал головой, встряхнулся – нежданно в голову пришло воспоминание, что его комната была почти такой же, только на стенах висело много рисунков, были полки с книгами, большой стол…

В их небольшом доме ему в личное пользование была отдана маленькая комнатка. Можно было бы подумать, что это кладовка или чулан, если бы не полноценное окно, выходящее на восток. Путь в комнатку проходил через помещение, гордо названное гостиной. Днями там было тихо и спокойно, мирно тикали и регулярно приглушённо били старые часы, дышали книги и карты, пестрел восточный ковёр… но вечером в гостиной обязательно были либо отец, либо мать. Или старший брат, готовившийся поступать в какой-то мудрёный университет и постоянно торчащий над словарями и справочниками. Он и Фина постоянно звал:

- Давай за мной, через пару годиков. У нас там и математически-инженерный факультет есть.

Фин отнекивался и отбрыкивался, аргументируя свой выбор тем, что плевать он хотел на эту учёную заумь.

Брат вздыхал:

- Жаль… А вышел бы из тебя знатный математик-программист…

Из-за того, что гостиная всегда была занята, в комнату было невозможно пробраться незамеченным. Поэтому Фин приноровился лазать через окно. Покосившийся забор и растущее неподалёку дерево значительно упрощали эту задачу.
Всё шло прекрасно, но хитрый путь был раскрыт отцом. Раскрыт в тот вечер, когда Фин всё-таки сорвался с расшатанного карниза и рухнул со второго этажа на мамины клумбы. Отец с духовым ружьём выскочил, угрожая темноте, и наткнулся на ненаглядного сыночка, залитого кровью из рассечённой ноги, заляпанного свежей землёй и почти беспамятного от боли.

Отец сильно испугался, но спрятал эту свою «слабость» за сердитостью. Когда Фин уже с зашитой ногой пришёл в себя, отец, даром что тихий человек, кричал добрых полчаса, грозясь разными страшными карами, но какими именно, Фин так и не понял. Их суть варьировалась от того, что отец наглухо заколотит окно, до почти серьёзного обещания посадить несносного отпрыска на цепь.

Фин днями валялся в кровати с книгами, иногда, через открытую дверь, смотрел вместе со всеми телевизор. Врач не разрешал Фину вставать без острой необходимости, поэтому мать носила ему еду прямо в комнату.

Вот и сейчас Фин тупо глядел на дверь, будто за ней могла быть их гостиная, а мама с минуты на минуту должна прийти с обедом.

Дверь действительно открылась. Вошёл человек в голубом халате поверх мундира, Фин углядел погоны майора.

- Сиди-сиди, - ласково улыбнулся гость, тоже садясь на стул, - ну, старший лейтенант Рейвд, как себя чувствуешь?

Фина тряхнула неудержимая дрожь. Что-то неприятное было в голосе майора. Хотя, после выгрузки информации, после того, как долгое напряжение пропадает, всё кажется неудобным, странным, противным.

- Хорошо себя чувствую, господин майор, - заплетающимся языком ответил Фин Саро Рейвд, не особо заботясь, насколько ответ соответствовал уставной форме. Майор ничуть не смутился.

- Это прекрасно, - он встал, слегка задержался при подъёме, - а теперь, дорогой старший лейтенант, проверим твоё состояние…

Проверка состояния – стандартная процедура. Её задача заключалась в том, чтобы узнать, насколько хорошо мозг способен функционировать. Фин с готовностью запоминал картинки на небольших пластиковых карточках, по памяти пересказывал небольшие стишки, искал на время пять бабочек на рисунке цветущей яблони, касался с закрытыми глазами носа и мочек ушей. Спустя сорок минут подобных испытаний майор удовлетворённо вздохнул и сообщил:

- Что ж, дорогой Рейвд, готовься наслаждаться заслуженным стодневным отпуском.

Фин довольно улыбнулся. Теперь было можно, теперь он в отпуске, а раз в отпуске – значит не военный. Фин потянулся, закинул руки за голову, подошёл к окну:

- Открою, вы не возражаете?

- Конечно открывай, - майор сбросил халат на стул, - я думал, ты сквозняков боишься.

Они вежливо посмеялись. Фин повернул тугую изогнутую ручку и распахнул дребезжащую створку. Свежий воздух ворвался в комнату оглушающим потоком. Фин высунул голову на улицу, наполнил лёгкие тёплым солнечным летом, присел на подоконник, щурясь в тень комнаты.

Майор справился со спичками и, сев на стуле, вытянул ноги, выпуская из ноздрей сладковатый дым.

- Ты в прекрасной форме, - заявил он после некоторого молчания.

- Благодарю.

- Эт не комплимент, - усмехнулся майор, - констатация факта. Ты уникальный человечек, Рейвд. Мне, как медику, очень интересно наблюдать за работой твоего мозга, - майор затянулся, попытался выпустить колечко, но ветерок из раскрытого окна смешал дым в неопрятное облако, - а ещё больше мне бы хотелось посмотреть на его форму. Поговариваю, что у умных людей ярко выражены извилины… так что моя несбыточная мечта – снять крышку с этого удивительного компьютера и взглянуть на его содержимое.

Майор засмеялся, Фин кивнул. Он рассеяно сковыривал обломанным ногтём чешуйки белой краски с рамы.

- М-да, - майор почесал подбородок, - единственная проблема заключается в том, что медицина ещё не научилась возвращать мозг на место после его извлечения, сохраняя работоспособность… уж лучше я погляжу на него в действии, чем любоваться на комок нейронов в банке.

Фин кивнул и вдохнул воздух через сжатые зубы. Ком дурноты подкатил к горлу, и Фин был счастлив, что желудок его абсолютно свободен от пищи. В пятом классе Фин со школьной экскурсией был в музее со сложным научным названием. Там в полуосвещённых комнатах на полках стояли стеклянные широкие банки с разными жуткими штуками внутри: эмбрионы с огромными головами и полупрозрачными веками, органы, части тел с жуткими уродствами… весь класс стонал, отворачиваясь и отпуская глупые шуточки слабыми дрожащими голосами. А Фин только мечтал о том, чтобы тоже смочь так отворачиваться. Но он не мог. Содрогаясь от сладкого ужаса, он, превозмогая отвращение, разглядывал все экспонаты, читал пояснительные таблички и обмирал от осознания того, насколько же странными существами должны быть люди, чтобы сохранять останки живых существ…

А его братец сокрушался, что не смог поехать из-за какого-то конкурса умников. За ужином он обстоятельно расспрашивал Фин о музее до тех пор, пока мама не прогнала его, а затем и Фина в другую комнату. Брат ещё долго возмущался, что в «этом пропащем доме» (Фин как вживую услышал брата, часто повторявшего про пропащий дом всегда с одним набором интонаций и нюансов) не уважают науку. Что невозможно поговорить ни о чём интересном, ни об археологии и раскопках, ни о новейших хирургических операциях, ни об антропологии вообще, и что ни скажешь – сразу женские визги и обмороки.

Фин искренне считал своего старшего брата странным человеком, почти чудиком, но так же искренне уважал. Что ни говори, а братец был умным. И красивым. И сильным. И вообще замечательным человеком. Все кругом так и говорили: «Эл Рейвд – замечательный человек». Когда Фин слышал такое, он лишь презрительно фыркал, а в душе был твёрдо уверен, что эти люди не имеют слов, чтобы выразить, насколько же Элнар Саро Рейвд замечательный человек.

В тот вечер, когда Эл так и не оставил попыток разузнать о «маринованных мясах», они вдвоём засели у Эла в комнате, жевали припасённые сухари из кукурузной муки, говорили о музее и его экспонатах. Брат сидел за столом под яркой лампой, поджав под себя ноги, и ковырялся то ли с микроскопом, то ли ещё с чем-то, а Фин расположился на полу, привалившись к кровати Эла, согнув одну ногу и положив вторую сверху, и смотрел на плоские коробочки с прозрачным стеклом, развешенные по стенам. Фин чувствовал, как нога постепенно становится ватной, а перед глазами темнели пёстрые крылья засушенных бабочек.

- Ладно, катись к себе, - Эл оторвался от стола, и, не гася лампу, рухнул на застонавшую кровать.

- Сам катись, - пожал плечами Фин, поднимаясь с пола и ковыляя к двери. Он прошёл через лестничный коридор, по памяти прокрался через тёмную гостиную и ввалился в свою комнатушку. Верхний свет зажигать не стал, щёлкнул включателем настольной лампочки. Вспыхнул мягким светом бумажный абажур, по нему в буре плыл нарисованный кораблик. Фин разделся и лёг, но стоило закрыть глаза, как с безмолвным шелестом на него рванулись тучи бабочек. Они хлопали своими твёрдыми мёртвыми крыльями, крошились сами и разбивали спокойствие в дребезги.


Фин дёрнулся, слегка прищемил палец створкой окна. Да уж, лучше смотреть на живых бабочек, а не на их распластанные трупики.

- Эй, лейтенант, ты чего посерел? – майор хохотнул на своём стуле, - я же не собираюсь тебя прямо сейчас кромсать. Дождусь безвременной кончины.

- Не, - Фин тоже засмеялся, - в таком случае я себе пулю в лоб пущу, чтобы разрушить ценную структуру мозга.

Майор снова расхохотался:

- А ты понимающий человек.

- Жизнь потрепала.

- Оно и видно, - майор вдруг посерьёзнел, - что ж это ты к тридцати поседел?

Фин заставил себя отшутиться. Но голова снова превратилась в кашу, как в тот день, когда чёрную густую шевелюру прорезала седина.

Абитуриент Фин Саро Рейвд в тот вечер ждал результатов вступительных экзаменов. В последний месяц он спохватился и решил, что высшее образование ему всё-таки нужно. И подался в авиаконструкторы.

В больших аудиториях висела гробовая тишина. Добрая сотня абитуриентов лихорадочно строчила в бланках, чертила, считала, рвала волосы и кусала губы. Фин сам чуть не помер от невообразимого волнения. Цифры скакали в голове, сердца пропускало удары и пугающе болело. Лишь после небольшого перерыва, холодной воды и пары пощёчин Фин вернулся за стол и сел как статуя. В голове возникла необычайная ясность. Рейвд вдруг почувствовал себя полным и безраздельным хозяином в своей голове. Быстро и методично он извлекал из недр памяти всё, что было нужно, отсеивая в стороны всю сопутствующую информацию. Вот второй закон, заученный и забытый ещё в седьмом классе, всплывает вместе с навязчивой песней Серебряных Псов, которая звучала из гостиной в тот вечер, когда Фин, старательно подпирая голову руками, торчал над тетрадкой, вот формула центростремительного ускорения, пахнущая яблочным пирогом, вот определение гравитации, которое Фин учил со слов приятеля, рисуя смешных рыбок-скалолазов… Мысли быстро ложились на бумагу ровными аккуратными строчками (Фин никогда не писал красиво, поэтому был немного ошарашен том, как выглядит его решение).

Когда последняя зубодробительная задача была разложена на составные части и решена, Фин испугался. Потому что времени ещё оставалось очень много.
Тем вечером, когда должны были объявить результаты, Фину не дали спокойно посидеть в гостях. Его вызвали на лестницу, чтобы передать какой-то конверт, а потом повели, осторожно придерживая под руки.

Нужно этим людям было немного. Они просили сотрудничества, ведь, «как молодому и прогрессивному человеку, вам, безусловно, известно, что ведётся справедливая война с Ригданом». А хотелось им всего лишь, чтобы Фин сдал свой мозг в аренду для хранения и передачи информации.

Фин испугался. Но что-то подсказывало, что отказаться он не может. Поэтому он, выразив некоторое сомнение, согласился. Его усадили в кресло, на него нацепили какие-то датчики, его предупредили, что это только пробный вариант, без разных подготовительных процедур, и поэтому…

Голова превратилась в комок боли. Казалось, что нейроны рвутся от неимоверного напряжения.

Его кто-то хлопал по щекам, а ещё кто-то ритмично давил на грудь.

- Дыши давай! Не забывай дышать, - кричал некто на краю сознания. Фин попробовал сократить диафрагму или хоть что-то сделать с ней, воздух ворвался в лёгкие и голове стало чуть легче. Фин не понимал, что происходит. Он слышал абсолютно всё, даже те колебания, которые человек по природе своей уловить не может. Вся его кожа стала сверхчувствительной мембраной. Каждая крохотная порция информации заставляла всё в голове переворачиваться и тесниться.

- Дыши. Выдыхай и вдыхай, только попробуй задохнуться.

Фин выпустил воздух, снова вдохнул. Он не имел ни малейшего представления, сколько воздух нужно держать в себе и сколько должно проходить времени между вдохами. Ему помогли подняться, поспрашивали о чём-то, провели по коридорам, а потом снова вернули в комнату. Опять подключили к аппарату. Неожиданно всё из головы исчезло. Осталась звонко гудящая пустота.

- Смотрите, довольно хорошо, - заметил один из врачей, разглядывая картинку на мониторе.

- Хорошо? – возмутился второй, - Не хватает целых кусков!

- Вы слишком требовательны. Объём солидный, повреждения не так уж и сильны: вполне читается.

- И это он ещё без стимуляторов. И к тому же первый раз… - заступился за Фина третий.

Фина приняли. Сказали, чтобы тот учился пока в своём авиационном, а когда понадобится, его заберут.

Фина также осторожно проводили обратно в гости. Ребята смеялись и шутливо возмущались, упрекая Фина в том, что тот их так безрассудно бросил без предупреждения. Фин кивал и отшучивался, а через несколько дней, когда пришёл забирать студенческое удостоверение, он поседел.

Но сейчас Фин не сказал ни слова, он отпустил подоконник и двумя руками отбросил волосы назад. Майор докурил, тоже подошёл к окну, выкинул бычок на улицу и фамильярно потрепал Фина по волосам. По спине того пробежали противные мурашки.

- В общем, Рейвд, хорошего тебе отдыха.

- Да… - кивнул Фин, с тоской вспоминая санаторий информаторов, расположенный возле лесного озера в захудалой деревеньке.

- Слушай, - оживился майор, - а хочешь к морю? Горы, свежий воздух… а?

- Кто ж не хочет к морю, - улыбнулся Фин.

- Отлично! Сегодня же отправляю тебя, - майор приглашающее распахнул дверь, Фин соскочил с подоконника, вышел в коридор. Майор запер дверь, нагнал Фина: - тебе подвезти до станции?

Фин задумался. Тащится пешком по незнакомым местам неизвестно сколько километров – так себе перспективка, но проводить лишние минуты в компании неприятного майора медицины…

- Сам, наверное, доберусь, - пожал плечами Фин.

- Вот и отлично! Тогда ко мне сейчас заскочим, я тебе карту покажу, билеты дам, документы… - майор ухватил Фина за локоть и резко утянул в какой-то коридорный отросток. В полутьме мелькали двери и проходы, спутник свернул направо, погремел ключами и широко раскрыл дверь ярко освещённой комнаты.

- Вот и мой кабинетик, - пробормотал майор, шаря в бумагах на столе, - совмещаю в себе три области: военную, медицинскую и бумагомарательную.

Фину были вручены карта с нацарапанным карандашом кратчайшим маршрутом до железнодорожной станции, билет, паспорт и воинское удостоверение, бумажка с плохо пропечатанным текстом, заверяющая в том, что Ф. С. Рейвд получил направление в приморский санаторий, а так же бумажка с контактными данными встречающего.

- Ну, Рейвд, ни пуха, ни пера тебе, - улыбнулся майор.

- Угу, - кивнул Фин, хотя послать к чёрту и майора, и все его бумажки очень хотелось.

- Приедешь – позвонишь встречающему, тебя разместят, и шатайся где тебе угодно. Содержание полностью оплачено государством.

- Благодарю, - снова кивнул Фин, рассовывая бумажки по карманам.

Майор помолчал немного, а потом шутовским движением хлопнул себя по лбу:

- Как мог забыть! – он выудил из полупрозрачного шкафа с хитрым замком и множеством баночек круглый пузырёчек, - стимуляторы! Принимать раз в двое суток, чтобы организм не отвыкал. И не вздумай баловаться ими, - он хитро подмигнул.

Фин растянул рот в кривой усмешке. Майор похлопал его по плечу и проводил до запасного выхода. Уже на самом пороге майор снова спохватился:

- Слушай, давай тебе сигарет дам, а? а то неловко как-то, в палате не догадался.

- А давай, - вдруг согласился Фин.

Майор-медик вытряхнул из пачки сигареты, покатал на ладони:

- Столько хватит?

- На первое время, - рассмеялся Фин, сцапал сигареты в карман, круто развернулся и пошёл по укатанной песчаной дороге в сторону темнеющего леска.

Станция была странной. Деревянный настил на бетонных блоках. Старые фонари в металлических чехлах, похожих на тазики. Для пригородной электрички должно сойти, но Фин ждал междугороднего поезда, такого, который не делает остановки на таких полустанках.

Удивляться и волноваться не было сил, поэтому Фин закурил. Собственно говоря, курить информаторам не разрешалось. Никотин плохо отражался на мозговой деятельности, о чём много раз сообщалось на курсах во время лекций. Поэтому Фин сам удивился, когда вдруг согласился принять сигареты у майора. Но делать сейчас было нечего, Фин уселся на скамейку и затянулся.

Сань Гана тоже не одобряла курения. Когда они встретили в крохотной лавке на окраине какого-то города и узнали, что им в одну сторону, они с Фином разговорилась. Она заявила, что курение идёт только пожилым писателям и морским капитанам, да и то, только натурального табака, а не этих вонючих палочек из непонятного месива.

Они шли рядом по растрескавшейся асфальтовой дороге и говорили о разных глупостях. Фин изредка поглядывал на это странную девушку, любовался игрой света на её волосах, мягким отсветом на щеках и носу. Она шла так, что заходящее солнце ласково очерчивало её профиль, а растрёпанная причёска загоралась закатными искрами.

- Ты знаешь, я люблю ходить пешком, - звонким голосом заявила Сань.

- Да? Я тоже, - Фин неловко потёр бровь, - а иногда такая лень подкатывает, что даже думать противно, что у меня есть ноги.

- Странный ты, - искренне удивилась девушка.

- Ага, - Фин улыбнулся, - ты не первый человек, который мне об этом говорит.

Сань скривилась:

- Поспорил бы для приличия.

- А я не спорю с разными всякими…

- Даже не знаю, стоит ли обижаться, - Сань строго взглянула на него своими зелёными глазами.

- Да чего на меня обижаться, - Фин знатно удивился своей смелости, - на дураков обижаться – себя не уважать.

- Вот уж действительно дурак, - Сань отвернулась.

- Ну и зачем тогда со мной пошла?

- Потому что мы всё равно бы постоянно встречались. Дорога-то одна, - Сань подтянула лямки рюкзака, - как ты себе это представляешь? «здравствуйте, девушка, мне кажется, мы уже встречались», «да, вы совершенно правы. Мы встречались час и пять минут назад. Я остановилась завязать шнурок, а вы с независимым видом прошли мимо. Знаете, мне показалось в этом безразличии грубость», «никакой грубости! Просто маленькая месть, ведь три часа назад вы с таким же безразличным видом прошли мимо меня, когда я вытряхивал камешки из ботинка». И так всю дорогу!

- Да, было бы глупо, - согласился Фин.

- Не то слово.

- А… ты не боишься со мной идти?

- С тобой? – она обидно рассмеялась, - нисколечки! Почему я вдруг должна боятся?

- Ну, всякое бывает, - ухмыльнулся Фин. Он решил, что если уж быть грубым, то до конца.

Сань не обиделась. Или просто не заметила никаких подозрительных интонаций:

- Я слишком долго живу на свете, чтобы бояться ходить с ОДНИМ мужчиной. Я бы ещё поняла опасения находится в мужском обществе. Но ты не думай, я сильная. По крайней мере, моих сил хватит на такую клячу как ты.

- А ты язва, - подивился Фин.

- Не хуже тебя, - фыркнула Сань. Она тоже глянула на него из-под мягких волос, улыбнулась и отвернулась снова:
- А что ты глаза всё время прячешь?

- Прячу? – переспросил Фин, словно удивился, а на самом деле придумывал оправдание.

- Ну да, - кивнула Сань, - ходишь как сомнамбула, веки опустив. Действительно на старую лошадь похож.

- Да это я так… - информации в голове было слишком много, чтобы придумать достойное объяснения.

- Ой, - смешно испугалась девушка, - мне почему-то в голову не пришло, что у тебя могут быть больные глаза…

- Да нет… - попытался возразить Фин, но тут же сообразил, что упустил такой удобный предлог.

- Я понимаю, - кивнула Сань. Она то ли очень хорошо притворялась, то ли действительно ничего не заметила, - неприятно, когда кто-то спрашивает про разные твои болячки. Меня тоже бесит, когда разглядывают шрамы и расспрашивают… - она прикусила губу, будто пыталась удержать поток слов в себе.

- А всё таких зря та их не открываешь. Они красивые. Ты знаешь, что чёрные глаза – очень редкие?

- Правда? – искренне удивился Фин.

- Да, - Сань обернулась к нему и совершенно не по-девичьи открыла рот, - ой…

- Что «ой»? – Фин хмыкнул. В глазах девушки читалось удивление, будто она хотела сказать: «вот это глаза». Но она лишь фыркнула:

- Ничего, - и ушла чуть вперёд.

- Вы, девчонки, странные существа.

- Сказал человек, который сам признал себя чудиком.

- Не чудиком, а просто странным.

- Не велика разница! – пропела Сань, срывая с куста мелкие листочки.

Фин с трудом подавил улыбку. Ему отчаянно нравилась эта дерзкая и притворно неприступная девочка. Но нельзя же было допустить, чтобы она сказала последние слово в споре! Это всегда означает победу!

- Нет, ну вы посмотрите, какой наглец! – Фин чуть сбил шаг, чтобы нагнать её.

- Почему наглец? – возмущённо нахмурилась она.

- Ну не называть же тебя наглячкой или наглессой, - усмехнулся Фин.

Сань круто обернулась к нему, ткнула острым пальцем в грудь:

- А почему не наглячка?

- Потому что нет такого слова, - Фин чуть снова не распахнул глаза, но вовремя спохватился и глядел на Сань из-под ресниц.

- Есть, - возразила Сань, снова начиная путь. Волосы колыхались от каждого шага, чиркали по верху потёртого рюкзака. Фин потянул носом воздух. Пахло влажным лесом, травой и ощутимо тянуло мятно-лимонными леденцами. И сигаретным дымом.

- Эй, ты что? Куришь?

Сань обернулась, сказала миролюбиво:

- А что, пахнет?

Фин кивнул.

- Я не курю, - вздохнула Сань, - у меня куртка друга. А он курил по две пачки в день. Пропахла вся. Я стирала-стирала, а оно не отбивается. А потом я подумала, что наверное не так уж мне и нужно это отстирывать. Подумала: он же всегда пах куревом, это уже вроде памяти, если отстираю совсем, то от него почти ничего не останется. А… - голос пискнул, - а он хорошим был. Очень-очень.

Финн кивнул. Сам три года носил серьгу друга, даже ухо специально пробил под это дело. А потом крики, разбирательство, «устав не велит». А потом золотое колечко перекочевало на цепочку, а потом потерялось. Вместе с цепочкой. С маминой цепочкой. Мама, когда узнала, повздыхала, а после заявила, что нельзя было рассчитывать ни на что другое, если отдавала свою вещь сыну.


Фин потёр мочку уха, почесал в бородке.

- Молодой человек, здесь курить не полагается.

Фин вскинул голову, поспешно прикрыв глаза веками. В солнечных искрах, вспыхнувших в густых ресницах он увидел пожилого человечка, в старом костюме и грязной кепке.

- Правда? – удивился Фин, туша бычок об ножку скамейки.

- М-да, не разрешено, - кивнул старичок.

- Уставы не велят? - усмехнулся Фин.

- Именно так, - улыбнулся в ответ старичок, садясь рядом, - Франци Калька. Можно просто Франци. Только на «вы», пожалуйста.

- Хорошо, Франци, - кивнул Фин, которому, собственно, было всё равно, - если вы хотите, то буду на «вы».

- Это хорошо, - Франци Калька положил ногу на ногу, одёрнул штанину, - а то попадаются молодые зубоскалы, любители современного демократического лексикона. А ещё бывает, нарвёшься на остряков, которым бы всё к словам цепляться: «А что это у тебя за фамилия такая странная? Как бумажка прозрачная, да?».

- А она не как бумажка? – брякнул Фин для поддержания разговора.

Франци обиделся, даже нос покраснел, набух синенькими жилками:

- А я-то думал, культурный, интеллигентный человек попался. Смотрю, и внешность солидная, и борода уже окладистая и усы не как у юнцов. А всё такой же.

- Я интеллигентный, - вздохнул Фин, - просто запылившийся немного.

- Все сейчас интеллигенты, - неожиданно успокоился Калька, - все заводские, безработные, грузчики – все теперь грамотные, а значит образованные. А у нас было не так. У нас всем поголовно – высшее образование, бесплатно, заметьте! – Франци потряс сухим пальцем, с массивными мазолями, - а сейчас не так.

Фин покивал. Конечно, сейчас не так. Сейчас по другому. И никогда уже не будет так, как было когда-то. Это закон. Причём не какой-то глупый закон, существующий только на бумажке, а второй закон термодинамики. Вернее, то, на чём базируется второй закон термодинамики: необратимость макропроцессов, несмотря на обратимость микропроцессов. А Франци Калька продолжал:

- И все были при деле! По специальности! Я, если вам угодно знать, инженер авиаконструктор.

- Я тоже, - улыбнулся Фин.

- Правда? – оживился Франци, - это хорошо. Конструкторы – опора общества и промышленности. Столпы, держащие небесный свод, всемогущие люди!

Фину было много чего сказать и возразить, но он не стал. Молча слушал старичка и смотрел на трепещущие листочки деревьев, гладил на обрастающей щеке ласковое солнечное пятно.

- А вы, чего, собственно ждёте? – Франци подёргал Фина за рукав.

- Поезд.

- Я тоже, - старичок сложил руки на коленях, выпустил воздух со звуком «пу-пу-пу». Звенели птицы, шелестели травы, пахло шпалами…

- Нет, - встрепенулся Франци, - я в глобальном смысле. Чего вы ждёте вообще?

- Конца, - пожал плечами Фин, потому что он давно уже прекратил поиски мифического смысла жизни. Он решил для себя, что будет плыть по жизненному течению без всяких розысков и моральных страданий.

- У человеческой мысли не может быть конца! – взвился Франци, - человеческое «я»
живёт вечно. Человеческое «я» не может ждать конца.

- Но ведь конца ждёт не «я», а я сам.

- Нелогично говорите, молодой человек, - Франци пожевал губами, - а вы интересный собеседник, должен заметить. Присутствует некоторая начитанность.

Фин не дослушал, вскочил. Всё-таки, частое применение нейростимуляторов давало о себе знать. Поезд был ещё за пару километров, а Фин уже чувствовал, как звенят натянутые шпалы. Тихо дзыкнули рельсы, из-за поворота показалась громада поезда. Два тепловоза тянули за собой разномастные вагоны и платформы, будто разнокалиберные бусины нанизанные на одну нитку. Фин поспешно достал свой билет, поискал номер вагона. На затёртой бумажке номера вагона нигде не было. Было лишь написано, что этот жалкий клочок бумаги – билет на поезд Заран-Кайла, что предъявителю сего полагается спальное место, что поезд прибывает на станцию Полевая в 13:17, по центральному времени, а отбывает через три минуты. Фин вытянул из нагрудного кармана часы, всегда настроенные на центральное время, взглянул на циферблат, известивший его, что до отправления поезда осталось ровно сто восемьдесят секунд.

Фин бросился бежать вдоль состава, разыскивая хоть один вагон, похожий на пассажирский. Он сам не знал, почему так волновался, ведь если бы он не успел, то спокойно мог бы вернуться на информационную точку, но где-то внутри жило чувство, что если он не успеет на поезд, то останется на этой глухой станции один, без возможности выбраться или сообщить кому-нибудь о своём бедственном положении.

Поезд зашипел, качнулся назад и тронулся, от этого неожиданного движения Фин чуть не потерял равновесие. Грубо выругавшись, Фин догнал какой-то контейнер, уцепился за металлические перекладины лестницы, подтянулся и взобрался на край контейнера.

Вдаль и назад убегала платформа. На скамейке серел в своём костюме Франци Калька.

- К вагону! Идите к вагону! – кричал он и махал руками куда-то в сторону хвоста состава. Фин махнул в ответ и покрепче вцепился в борт. Платформа кончилась, замелькали ёлки, вдруг в лесополосе возник просвет, и Фину показалось, что он видит серый куб здания далеко на горизонте, но деревья снова стали плотной стеной и необъятное поле скрылось за их ветвями.