Кардаковы. Закат династии

КАРДАКОВЫ. ЗАКАТ ДИНАСТИИ

ИЗ  РОДА ТОЛОКОННИКОВ
Не только котельничанам, но и многим любителям вятской старины хорошо известны имена купцов и промышленников ХIХ - начала ХХ  века Кардаковых.

Основателем родословной ветви их был Василий Максимович Кардаков (1799 - 1866), государственный крестьянин (не крепостной, а лично свободный)  деревни Кардаковская Игумновской волости Котельничского уезда. Занимался торговлей. Сын его, Семен Васильевич Кардаков (1834 - 1879), продолжая быть приписанным к крестьянскому сословию и занимаясь скупкой сельскохозяйственного сырья, уже торговал по свидетельству купца. Избирался гласным Котельничского уездного земского собрания.

У Семена Васильевича Кардакова было три сына: Иван, Илья и Петр. Старший, Иван Семенович (1856 - после 1918), уже в восемнадцать лет становится агентом по закупке льняных товаров в деревнях и селах уезда, а в двадцать три возглавил фамильное дело.

Будучи от природы трудолюбивыми и предприимчивыми, поддерживая друг друга капиталами, братья разбогатели и построили крупо-толоконный завод. Основной продукцией его было овсяное толокно, которое продавали под маркой «Русский Геркулес». Производством сырья для него (зерна) занимались сами. Продукция пользовалась большой популярностью и огромным спросом как в России, так и за рубежом. За высокое качество кардаковское толокно было отмечено наградами и призами многих выставок, а в 1910 году - большой серебряной медалью Министерства финансов Российской империи.

Когда цены на льняные товары упали, Иван Семенович в 1914 году перебрался в Вятку, где создал торговый дом «И.С. Кардаков и сыновья» -  первый в городе универсальный магазин и торговал даже золотыми и серебряными изделиями. Закупал товар за границей, вел торговлю в других городах России.

В пору моей работы в газете «Котельничский вестник», которой я отдал 41 год жизни (1972 - 1976, 1984 - 2017), мне доводилось готовить к печати материалы местных краеведов об этой «толоконной» династии. Но ни они, ни тем более я, никогда таковым не являвшийся, как-то особо не «простирали» внимания на судьбы детей их. Однако в начале уже этого века в Интернете вдруг «всплыли» и стали «в руки проситься» первые и поначалу очень скудные материалы о жизни и деятельности их, в том числе и далекой от финансово-деловой.

Собирая в будущую книгу под рабочим названием «Бремя истин» самые редкие и общественно значимые, а потому особо дорогие для меня материалы, «накопанные» за годы жизни в журналистике, решил посвятить им несколько страниц. При этом, совершенно не претендуя на исследовательскую глубину и всеохватность их подачи, и  позволив себе не ограничиваться сухой их хронологией, а сопроводить и оживить собранные материалы собственными разумно-объективными комментариями. В данном случае такое желание мое в немалой степени подогрето еще и несколькими личными обстоятельствами, в силу которых испытываю к этой теме особое душевное расположение.

Во-первых, «родовое гнездо» династии Кардаковых располагалось в до сих пор жилой деревне Кардаковы (Верхние и Нижние Кардаковы) буквально в двенадцати километрах от моего дома на выезде из Котельнича по республиканской автостраде на Киров, где в эти минуты утра 8 мая 2024 года я и пишу эти строки. В 1984 году, вернувшись в Котельнич уже на постоянное место жительства, я едва не купил под дачу дом в Нижних Кардаковых на живописном берегу Моломы, притока Вятки. Во-вторых, по некоторым, на мой взгляд, очень сомнительным данным, биография младшего из братьев Кардаковых, Андрея, связана с Пермским государственным университетом, в котором я учился на факультете русской филологии и который окончил в 1979 году. А отчего сомнительным, - речь впереди.


ЧЕЛОВЕК  С  САЧКОМ
У Ивана Семеновича Кардакова, внука основателя династии, и его супруги Людмилы Алексеевны, дочери вятского купца, детей было шестеро: дочери Вера, Нина и Юлия; сыновья Николай, Аркадий и Андрей. Мать с дочерьми Ниной и Юлией после революции и гражданской войны жили в Вятке (о Вере особый разговор впереди), а с тремя братьями судьба распорядилась очень в духе того времени.

Старший из братьев, Николай Иванович Кардаков, появился на свет 1 января 1885 года в родовой деревне. И то ли необъятные и живописные пойменные луга нижнего Примоломья и среднего течения Вятки с их обилием в теплую часть года насекомых, то ли уж дар Божий, а скорее сочетание этих двух факторов, а только очень подвигает допустить, что еще в раннем детстве у Николая зародилась особая любовь к... бабочкам. Не та, которая у детей в раннем возрасте не редкость, а та, что на всю жизнь и судьбу определяет.

О детстве и отрочестве Николая не известно ничего, но со всей определенностью можно сказать, что он, ловя по окрестностям бабочек и не только любуясь ими, а собирая их в коллекции, осознавал, что он не просто юноша с сачком, а - энтомолог и служит науке, изучающей насекомых. И вполне серьезно работает уже в одном из направлений ее - лепидоптерологии, изучающей чешуекрылых, то есть именно бабочек. И в 1909 году, в свои 24, становится... членом Русского энтомологического общества. Этим он заявил о себе как серьезный коллекционер насекомых, что впоследствии позволило ему стать их систематиком.

Но это - мир его увлечений, «для души», а жизнь, между тем, идет. У купцов и промышленников Кардаковых дело по традиции наследуют старшие сыновья. И отец, Иван Кардаков, как и его отец, Семен Кардаков в свое время, все больше «нагружает» сына Николая делами своей фирмы. В предреволюционные годы Николай - главный наследник дел отцовского купеческого дома «И.С. Кардаков и сыновья», уже руководит вятским универсальным «Модным игольно-галантерейным магазином».

Большие же сомнения мои, бывшего студента Пермского университета, в том, что Николай Иванович учился здесь, основаны на целом ряде обстоятельств.

Известно, что сначала, в 1916 году, в Перми появилось отделение Императорского Петроградского университета и только в июле 1917 года Временное правительство придало ему статус самостоятельного высшего учебного заведения. Николаю же Ивановичу было тогда уже за тридцать - возраст далеко не студенческий. Вот если десятью бы хоть годами помоложе, да не революция бы да не гражданская война ему бы самая дорога - в Пермь. Дело в том, что в 1918-м сюда из Москвы переехал советский зоолог, основатель школы медицинских энтомологов, биоценолог В.Н. Беклемишев, впоследствии профессор и действительный член Академии медицинских наук СССР. И прямой бы тогда путь Николаю Ивановичу к Беклемишеву да в большую науку, но...

Придя к власти с решительным намерением разрушить весь мир «до основанья», красные в феврале 1918 года отняли, то есть национализировали магазины и производственную собственность «сатрапов царизма» купцов Кардаковых и буквально пустили их по миру. И Ивану Семеновичу Кардакову в его шестьдесят два, видать, ничего не оставалось, как взять взрослых уже сыновей Николая и Андрея и уйти с войсками Колчака на восток. И по пути по разным сведениям Иван Семенович то ли погиб под Омском, то ли умер в Челябинске. А братья, примкнув к остатками войск Колчака, а точнее - к бригаде белогвардейского генерала В.О. Каппеля, каппелевцам, продолжили путь.

О том, как после революции Николай Иванович оказался на Дальнем Востоке, он в 1946 году давал объяснения в... советской комендатуре Берлина. По его словам, он сопровождал русскую Военную Академию (Генерального Штаба), и с осени 1919 по май 1920 был завербован «агентами Колчака» во Владивостоке, где работал в качестве охотника, писаря, метеоролога. Но был политически безупречен и «врагом народа» себя не проявил. А Владивосток как место, чтобы скрыться от революционных бурь той поры, братья выбрали, скорее всего, потому, что старшая из сестер их, Вера, еще в 1906 году вышла замуж за М.Г. Гирбасова из рода известных купцов Елабуги, который в те годы работал в чайной торговой фирме Чистякова во Владивостоке.

Деморализованные и рассеянныЕ «каппелевцы», другие беженцы, прибыв в во Владивосток, были вынуждены как-то устраиваться, чтобы зарабатывать себе на жизнь, и братья занялись тем, что умели, - сбором коллекций бабочек и жуков на продажу.

Первый «научный след» Николая Ивановича в лепидоптерологии обнаружен во втором томе «Известий Русского географического общества. Западно-сибирское отделение» (1913), содержащем его статью о бабочках из окрестностей Катон-Карагая и Алтайской станицы, собранных в июне-июле 1912 года. В этом же году он пополнял коллекции чешуекрылых в Индокитае, на острове Цейлон. В одной из публикаций отмечено было, что Николай Иванович еще в 1909 году или ранее подарил Русскому энтомологическому обществу коллекцию бабочек и был в него принят. Приятно попутно заметить, что места эти - Катон-Карагай, Алтай, Катунь, Чуя мне хорошо знакомы по годам путешествий по Восточной Сибири в качестве военного журналиста.

Забегая чуть вперед, надо сказать, что в 1928 году Николай Кардаков опубликовал статью «К познанию бабочек Уссурийского края» в журнале, издававшемся немецким энтомологическим институтом в Берлине, в котором служил. Из нее, а, также, судя по коллекции жуков в Хабаровском  краевом музее им. Н.И. Гродекова, собранных братом Андреем, занявшимся жесткокрылыми насекомыми (колеоптерология), можно судить, что в 1919 - 1921 годах они собирали насекомых для научных коллекций на островах Русский, Аскольд, у деревень Нарва, Барабаш, железнодорожных станций Седанка, Океанская, окрестностях Владивостока.

Осенью 1921 года (по некоторым данным между 28 сентября и 25 октября), еще до прихода «красных», Николай Иванович отплыл на корабле через южные моря в Германию. Он покинул Владивосток с немалым багажом ценных бумаг и «нежным грузом» - энтомологической коллекцией. Скорее всего он уехал с возвращавшимися домой бывшими германскими и австровенгерскими военнопленными. Возможно, с кем-то у него были торговые дела. Списался, договорился. Тем более, что он хорошо знал немецкий язык, свободно изъяснялся. А заодно вывез доверенные ему иследователем Дальнего Востока В.К. Арсеньевым (о нем речь впереди) хрупкие стеклянные фотопластинки для иллюстрации немецкого издания своих книг «Дерсу Узала» и «По Уссурийскому краю».


ИЗДАЛЕКА УЗНАЕШЬ МАХАОНА
По всей вероятности именно в Германию Николай Иванович направился потому что с 1922 года сотрудничал с Немецким Энтомологическим музеем-институтом Общества Кайзера Вильгельма (Die Deutschen Entomologischen Institut der Kaiser Wilhelm-Gesellschaft, in Berlin-Dahlem). Работал вначале как волонтер, без оплаты, подарив часть своих приморских сборов.

Став в Германии «чужестранцем», он решил восстановить свои научные связи и направил письмо председателю Русского энтомологического общества (РЭО), вице-председателю Императорского Русского географического общества (членом которого имею честь уже несколько лет состоять и я, первым в истории земли котельничской удостоенный такого почетного звания — А.В), жуковеду-колеоптерологу Андрею Петровичу Семенову-Тян-Шанскому. Сообщает в нем следующее (в некоторой стилистической правке и с несущественными сокращениями - А.В.):

«После четырехлетних скитаний, мне удалось попасть в Берлин... Спешу, как член Общества, дать о себе знать.

Первую половину 1919 года я работал по Lepidoptera Урала в Екатеринбурге. В 1920 и 1921 занялся изучением и сбором чешуекрылых по Уссурийскому краю. Собранный материал, до 9000 бабочек привез с собою из Владивостока сюда и здесь обрабатываю при Германском энтомологическом Институте. 6000 жуков оставил во Владивостоке у моего младшего брата Андрея Ивановича Кардакова, который после потери его ботанической коллекции в Вятке занялся собиранием жуков... Мои сборы по Lepidoptera до 1918 года (за 22 года) уничтожены в Вятке при разгроме квартиры, но как видите, я не унываю. В Екатеринбурге составил (обработал - А.В.) лепидоптерологическую коллекцию, разобрал сборы за 50 лет. Считаю себя должным быть... полезным Вам и Обществу, чем могу. Всегда Вас уважающий Николай Кардаков».

Здесь, окончив Геттингенский университет, Н.И. Кардаков получил высшее образование по специальности «Энтомология», и десять лет работал в нем внештатно, потом - с повременной оплатой. А, надо думать параллельно, и более двух десятилетий, до 1943 года, - в Берлине, в упомянутом выше музее-институте. С 1934 по 1943 год заведовал секцией чешуекрылых.

В Берлине Николай Иванович познакомился с писателем, автором «Других берегов» и «скандально» знаменитой «Лолиты» Владимиром Владимировичем Набоковым. В.В. Набоков, как никто другой понимавший переживания коллекционера и ставший впоследствии... профессиональным энтомологом-систематиком, считал Кардакова своим «энтомологическим другом» и посвятил ему стихотворение. Оно было записано на фронтисписе подаренной ему автором книги, которую в... 1977 году обнаружил американский литературовед Терри Майерс в букинистическом книжном магазине в г. Беркли, штат Калифорния. Вот его текст:

«Дорогому Николаю Ивановичу Кардакову от автора. (Отрывок из поэмы «Бабочки»).

...Издалека узнаешь махаона
По солнечной, тропической красе:
Пронесся вдоль муравчатого склона
И сел на одуванчик у шоссе.
Удар сачка, - и в сетке шелест громкий.
О, желтый демон, как трепещешь ты!
Боюсь порвать зубчатые каемки
И черные тончайшие хвосты.
А то бывало, в иволговом парке,
В счастливый полдень ветреный и жаркий,
Стою, от благовонья сам не свой,
Перед высокой рыхлою сиренью,
Почти малиновою по сравненью
С глубокою небесной синевой;
И махаон свисает с грозди, дышит,
Пьянеет он, золотокрылый гость,
И ветер ослепительно колышет
И бабочку, и сладостную гроздь.
Нацелишься, - но помешают ветки;
Взмахнешь, - но он блеснул, и был таков,
И сыплются из вывернутой сетки
Лишь сорванные крестики цветов...

Во время второй мировой войны энтомологический институт был эвакуирован в Мекленбург, но Николай Кардаков оставался в Берлине и, по некоторым данным, готовился к отправке в Россию в качестве переводчика, но что-то помешало, и в 1943 году он устроился помощником препаратора, а позднее - научным сотрудником в Берлинский естественно-исторический музей, к Э.М. Герингу (Hering, Erich Martin, 1893 - 1967), который когда-то учил его делать препараты и в честь которого он в 1928 году назвал несколько бабочек.

Коллекции чешуекрылых Н.И. Кардакова, собранные им в течении жизни, разошлись и хранятся во многих странах мира. Цейлонские и индокитайские бабочки Lepidoptera, южноуссурийские жуки Coleoptera - в Зоологическом институте Санкт-Петербурга. Много сборов имеется в иностранных хранилищах в Лейдене, Берлине, Питсбурге, Лондоне.

ДЕНЕГ  МНОГО  НЕ  БЫВАЕТ
В годы гражданской войны многие, как бы сейчас сказали, «региональные», местечковые власти и даже частные лица, широко известные в узком кругу «паны-атаманы» всех мастей с претензиями на «престолы» выпускали свои знаки оплаты - бумажные деньги. Они скоро стали предметом собирания, коллекционирования и даже средством вложения свободных капиталов. А поскольку молодая Советская республика остро нуждалась в золотовалютных поступлениях, она использовала для их получения любые возможности. Даже вышедшие из употребления бумажные денежные знаки и их суррогаты, накопившиеся немалым числом после социальных катаклизмов и составляющие досуг коллекционеров, централизованно выставлялись на международные аукционы.

Николай Иванович Кардаков, по природе своей коллекционер и систематик, увлекся и собиранием бонов - бумажных денег и их суррогатов. Что, кстати, в финансовом плане позволило ему в 1921 году покинуть Владивосток и (скорее всего на сухогрузе) перебраться южными морями в Германию. И очень скоро он превратился в одного из самых знаменитых русских бонистов. И когда в том же, 1922-м, году была создана государственная организации по филателии - советская филателистическая ассоциация (СФА), куда входили не только филателисты, но и бонисты, и нумизматы, Николай Иванович стал официальным представителем ее в Берлине. Его коллекция насчитывала тогда 2300 бон.

Он систематизировал коллекцию и выпустил каталоги бон как в соавторстве с крупнейшим коллекционером Л.М. Иольсоном (7000 бон), так и самостоятельно. Стал автором многих статей в отечественных и зарубежных журналах и печатался под псевдонимом «Н. Росбер», что можно расшифровать как «Российский берлинец». Его каталог «Россика» - одно из лучших изданий в этой области, и в Советском Союзе он неоднократно копировался частным образом. В 60-е годы собрание бон Кардакова подошло к десяти тысячам единиц хранения.

Подводя итог, можно сказать, что Николай Иванович Кардаков проявил себя в жизни, прежде всего как систематик и коллекционер, получив всеобщее признание. В 1951 году он по состоянию здоровья уволился из Энтомологического музея-института и умер много лет спустя, 7 марта 1973 года (по другим источникам в 1975) в Берлине, успев подготовить новое издание своего бессмертного каталога.

В  ДЕБРЯХ  УССУРИЙСКОГО  КРАЯ
Остается только вообразить, сколь тяжкой долей обернулась старшему из братьев, земляку моему, Николаю Кардакову, его жизненная судьба. Но как бы то ни было, а прожил он на белом свете... 88 лет. Младшему же, Андрею Ивановичу Кардакову (1891 - 1938), отмерено было лишь вполовину.

Родился он 26 января 1891 года и был на шесть лет моложе Николая. До революции, скорее всего, помогал отцу и старшему брату в торговых и купеческих делах.

Прибыв с братом Николаем на Дальний Восток, Андрей Иванович в поисках средств пропитания занялся... колеоптерологией - сбором коллекций жесткокрылых, то есть, жуков. Но не как ученый, а как любитель. Впоследствии он не написал ни одной научной работы и был, собственно, коллекционером. Однако, по авторитетному мнению ученого-энтомолога Евгения Владимировича Новомодного, такие «любительские» коллекции, если они грамотно составлены и оформлены, не обесцениваются.

-Их коллекции эстетичнее, компактнее, насыщеннее поистине «дьявольским» разнообразием видов жуков. Многие жужелицы, жуки-бронзовки, златки и другие горят огнем всех оттенков, имеют тонкий скульптурный рельеф на элитрах (передней паре крыльев) или непередаваемое строение тела.

В смутные годы гражданской войны (1921 — 1922) Андрей Иванович  путешествовал по Приморью, собирая жуков в коллекции и продавая их Гродековскому музею.

В 1926 году старший брат его, Николай, «осевший» уже к тому времени в Берлине, рассказывал своему другу и коллеге-энтомологу, писателю Владимиру Набокову, а тот передал с его слов в письме жене о том, как украинские  крестьяне-переселенцы порой воспринимали Андрея.

«Кардаков мне удивительно рассказывал отношенье крестьян к нему (Андрею - А.В.), энтомологу, работающему в Уссурийском краю. Это отношение было скверное по двум причинам.

Во первых: он просил мальчишек доставлять ему жуков, платил за штуку 2 копейки. Мужики стали говорить, что вот, мол, «доктор» покупает жука за грош, а продает за тысячу рублей. Однажды он посоветовал ребятам поискать для него одного редкого сибирского жука среди сложенных дров. Ребята жуков нашли, но поленья пораскидали, и мужики решили Кардакова... прикончить.

Во-вторых, они считали, что Кардаков - доктор, и к нему валом валили больные, да еще беременные бабы. Он старался объяснить им, что лечить не умеет, но они были уверены, что он это нарочно, из злобы, из гордости. Наконец не выдержал и перебрался в другие места».

Вскоре судьба свела Андрея Ивановича с известным  исследователем Дальнего Востока, ученым и писателем Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым.

После очередной для него двухмесячной экспедиции на Камчатку и Командорские острова Арсеньев не стал возвращаться в Хабаровск, где до этого работал директором Гродековского музея Приамурского отдела ИРГО, и перебрался весной 1919 года во Владивосток, где получил должность в Управлении рыбными промыслами на Дальнем Востоке и прошел путь от младшего инспектора рыболовства до заведующего отделом охоты на морского зверя. Осенью 1924 года Арсеньев принял предложение Дальневосточного отдела народного образования вновь стать директором Хабаровского краевого музея, продолжая занимать должность заместителя председателя Дальневосточного отдела Русского географического общества. И предложил Андрею Кардакову пойти к нему в музей на работу, а в письменной рекомендации для краевого отдела народного образования сообщал о нем следующее:

«А.И. Кардаков раньше много работал в музеях, имеет достаточный образовательный ценз и вполне подготовлен к этой должности. Лично я знаю Кардакова как очень ценного работника, который отличается той высокой добросовестностью, которую он привык вкладывать во всякое порученное ему дело. Кроме того, Кардаков окажет большую помощь в кабинете народного хозяйства по отделу «Территория, природа и население».

В музее Андрей трудился с ноября 1924-го по март 1927 года, заведовал зоологическим отделом. В это время обработал орнитологическую и маммологическую коллекции, делал сборы жуков в окрестностях Хабаровска и на территориях Хабаровского и Южно-Уссурийского крев.

В 1927 году Дальневосточное переселенческое управление предприняло экспедицию по маршруту Советская Гавань - Хабаровск под руководством В.К. Арсеньева, который взял Андрея Кардакова своим первым заместителем и фотографом, поскольку Андрей Иванович знал фотодело и фотографировал профессионально. Позднее В.К. Арсеньев писал в своем дневнике: «20 июня 1927 г. Я очень доволен своими спутниками А.И. Кардаковым и Н.Е. Кабановым, прекрасные люди и хорошие товарищи. Дисциплина, мир, порядок и взаимное уважение царит в нашем отряде».

Позднее в книге «Сквозь тайгу» (Арсеньев В.К. Собр. соч. В 6 тт. Т.4. Владивосток, 1947), посвященной этой экспедиции, Владимир Клавдиевич описывает случай, происшедший А.И. Кардаковым.

«Сухари, которые были завезены на базы из Владивостока, оказались гнилыми, отчего мы часто болели животами. Мои спутники-туземцы, как и все первобытные люди, были убеждены, что заболевания происходят от злых духов, которые входят в людей и мучают их. Чёрта можно изгнать только камланием. То Геонка шаманил над Хутунка, то Хутунка - над Геонка, то оба вместе над орочем Намука. Каждый раз по указанию одного из шаманов Мулинка вырезал из мягкого дерева изображение севона в виде насекомого, лягушки, человека на одной ноге, змеи с двумя головами и т.д. После камлания севон этот выносился из палатки и на палочке втыкался в песок подальше от бивака. Считалось, что чёрт изгнан и больной должен получить исцеление. Если такое лечение не помогало, камланье повторялось на другой день, до тех пор, пока больной не выздоравливал.

Как только орочи ложились спать, Кардаков отправлялся на поиски севонов и забирал их для Хабаровского музея. В один «прекрасный» день, когда орочи стали укладывать груз в лодки, Миону уронил котомку Кардакова на землю. Она раскрылась, и из нее вывалились все севоны, которых он нес от самого моря. В неописуемое волнение пришли орочи и удэгейцы. Так вот почему они болеют! И немудрено! Три шамана все время стараются изгнать злых духов из отряда, а один русский собирает их и несет с собой.

Эта шутка могла бы закончиться смертью кого-либо из туземцев. Они заявили, что дальше с чертями не пойдут, и требовали, чтобы Кардаков бросил их на берегу. Больше всех волновался Миону. Долго мы урезонивали его и наконец нашли компромис: вечером они будут еще раз камлать и перенесут болезни с севонов, собранных Кардаковым, в одного сборного, которого мы уже не возьмем с собой. На это раз орочи унесли севона в глубь леса и зорко следили за Кардаковым. Мы сдержали слово и не ходили в ту сторону, куда был изгнан злой дух – источник болезней, бывших доселе в отряде».


НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ НА КОМАНДОРАХ
В 1927 году Андрей Иванович женился. Жена его Евгения Алексеевна (в девичестве Преженцова), появилась в Хабаровске, как и братья Кардаковы, с волной беженцев из центральной России. Отец ее, бывший высокопоставленный в Санкт-Петербурге специалист-железнодорожник, нашёл хорошую работу на железной дороге, а она, проявлявшая большой интерес к ботанике, сначала на общественных началах в качестве практикантки, а потом и включенная в штат, в 1925 - 1927 годах заведовала ботаническим отделом хабаровского музея и исполняла функции заведующего архивным отделом Дальневосточной книжной палаты. Написала брошюру «Ядовитые растения Дальнего Востока» (1928). Участвовала в этнографической экспедиции на реку Хор.

Девушка редкой красоты, дворянка по происхождению, учившаяся в Смольном институте благородных девиц, знавшая несколько европейских языков, привлекла внимание А. И. Кардакова, возникла взаимная симпатия, они поженились и вскоре  уехали на... Командорские острова  в Беринговом море восточнее Камчатки, куда Дальневосточное управление  рыболовства и охоты направило Андрея Ивановича начальником промысла. В селе Никольском на острове Беринга, одном из двух сел островного архипелага, самом крайнем населенном пункте на востоке России, в 2023 году проживало чуть более 600 человек. Все, кто пишет о Командорах научные статьи и книги, до сих пор ссылаются на рукопись в здешней библиотеке: «Кардаков А.И. Отчет представителя Дальневосточного управления рыболовства и охоты на Командорских островах за 1929—1930 гг.»

Совместная жизнь супругов оказалась, однако, недолгой. Может, оттого, что Андрей Иванович, опасаясь за их судьбу, категорически был против того, чтобы завести детей, или, что на мой взгляд, более веротяно, - в силу уж очень  большой «разноликости» их социально-ментальных статусов и психотипов характеров, сформированных происхождением и воспитанием каждого, но произошел разрыв. Причем, такой силы, что в ноябре 1929 года, когда на Командорах уж полная зима, дворянка и благородная девица Евгения Кардакова-Преженцова бросила мужа и одна (по некоторым данным, на лодке)  отправилась на материк, то есть на полуостров Камчатка, до которого... более 160 километров. Да вывезла еще собранный ею немаленький гербарий, который потом доставила в Хабаровский музей.

По возвращении Евгении Алексеевны Кардаковой-Преженцовой в Хабаровск Владимир Клавдиевич Арсеньев успел до его кончины от простуды в 1930 году устроить ее в Тихоокеанский НИИ рыбного хозяйства и океанографии во Владивостоке. Впоследствии она стала известным дальневосточным специалистом по морским водорослям, кандидатом биологических наук. Создала музей морской фауны и флоры при институте и двадцать один год заведовала им. Повторно вышла замуж. По словам ее дочери от второго брака И.А. Кузнецовой, Евгения Алексеевна никогда плохо не отзывалась о  «командорском» периоде своей жизни, признавала первого мужа как настоящего ученого, у которого было чему поучиться. Скончалась в 1970 году в возрасте семидесяти лет.

Андрей же Иванович, вернувшись с Командор, сошелся с младшей сестрой Евгении Алексеевны Татьяной. Работал научным сотрудником по «зоологическому разделу», заведовал отделом природы (впервые учрежденная должность), научными фондами, иногда исполнял обязанности директора  Хабаровского музея, позднее - фотографом и заведующим фотофондом Дальневосточного краевого художественного музея.

Не оставлял и научную работу - колеоптерологию. Собирал жуков в районах Приморья, в окрестностях сел в «транспортной доступности» от Хабаровска, а также в районе слияния Шилки и Аргуни. И приятно отметить попутно, что места эти мне хорошо знакомы. В начале 70-х годов минувшего века я с удостоверением военного корреспондента газеты «Пограничник Забайкалья» ходил по Аргуни на катерах Приаргунского погранотряда до слияния ее с Шилкой, когда у тебя, если спускаться к Амуру, слева - Советский Союз, а справа - Китай.

Сейчас в Гродековском музее в Хабаровске хранится коллекция из 1339 жуков-жужелиц, собранных, по мнению научных сотрудников музея, именно  Николаем и Андреем Кардаковыми, хотя ни документального, ни иного какого подтверждения этому нет.


«ПРОШУ ПОЩАДЫ У СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ»
Серьезное увлечение Андрея Ивановича фотографией сделало его прекрасным специалистом. Свой талант в этой области он вкладывал не  только в собственную музейную, научную деятельность, но и в фотолетопись... «уверенной поступи победившего социализма». И когда «компетентные органы» Дальневосточного НКВД получили очередную плановую «разнарядку» на выявление «врагов народа», вниманием их Андрей Кардаков, который «все ездит да фотографирует», не был обойден. Его обвинили не много не мало в... сборе разведданных для спецслужб иностранных государств и 20 февраля 1938 года арестовали. А чтобы «враг народа» сам «осознал», насколько он «враг» и «раскололся», упекли его в тюрьму «подумать».

«Думал» Андрей Иванович, сидя в камере, до 15 июля 1938 года, а потом попросил бумаги, ручку, чернила и написал (стилистика и орфография соблюдены - А.В.)...

«ЗАЯВЛЕНИЕ  КАРДАКОВА А.И.
Заместителю народного комиссара НКВД
СССР комкору Френовскому М.П.
От арестованного Кардакова
Андрея Ивановича -
 до ареста работавшего в ДВ
художественном музее в
должности зав. фотофондом.

ЗАЯВЛЕНИЕ
Находясь около пяти месяцев в тюрьме, заставило меня окончательно задуматься и взвесить все то, что я сделал за свою жизнь и цели к которым я стремился.

Основательная переоценка своей жизни и работы окончательно изменила мои взгляды на Советскую власть и на все мои антисоветские действия. Я сын купца быв. Вятской губернии Котельничского уезда Игумновской волости деревни Нижн. Кардаковы. В начале Советской власти я не был солидарен с Советской властью (Личная подпись внизу первой страницы - А.В.) как крестьянин воспитанный не в рабочей среде, а живя среди жителей города.

Недостаточная обеспеченность в окладе и скитания по временным квартирам опять стали колебать меня и окончательно сломило влияние окружающих лиц. Я был против Советской власти.

В мае или июне 1936 года был приглашен на работу в ДВ Художественный музей директором музея Покровским Петром Михайловичем в г. Хабаровске. Мне была предложена отдельная комната. Познакомившись ближе со мной мне было предложено собирать во время летних экспедиций шпионский материал в пользу Японии. Тесную связь держал организатор Покровский П.М. С бывшим председателем Крайисполкома Крутовым Г.М., у которого он часто бывал и имел постоянный пропуск в здание ДальКрайисполкома. Организация, по словам худ. Колосенок А.В. работающего в редакции газеты «Тревога», была связана с краевой шпионской организацией при Далькрайисполкоме и Крутовым Г.М. (Личная подпись внизу второй страницы - А.В.).

Целью организации и ее задачами было свержение Советской власти на ДВ в пользу буржуазии посредством интервенции.

В организацию при музее входили директор музея Покровский Петр Михайлович, зав. фотофондом музея Кардаков Андрей Иванович, а также Сольский Георгий Евграфович, препаратор краеведческого музея, который был всегда в приятельских отношениях с Покровским П.М.

Кроме того, я имею личные подозрения, что художник Шишкин Алексей Васильевич по профессии художник - нигде не работает, Колосенок Адольф Витальевич - художник редакции «Тревога» и Михальская всегда вел беседы и расспрашивал, где что видел во время поездки и что делается на местах.

Я непосредственно был связан с Покровским П.М. от которого и получал задания. Шпионская деятельность проводилась тем, что собирали сведения о различных учреждениях о жизни на местах и прочее. В частности (Личная подпись внизу третьей страницы — А.В.) мной, во время летних экспедиций по нанайским стойбищам р. Амура в 1936 - 1937 г.г. и передавались Покровскому П.М.

Лично в повстанческом движении предполагалось выступление на случай интервенции на ДВ. Из шпионской организации входили Колосенок А.В. и Шишкин А.В., как оба бывших военных.

Более подробные показания я дам в собственноручных показаниях.

Искренне сознавая всю величину моих преступных действий перед Советской властью и рабочими Советского Союза я раскаиваюсь во всех преступлениях и должен понести наказание заслуженное мною. Прошу пощады у Советской власти и даю честное слово, что впредь не только какими-либо действиями, но и помыслами никогда не буду против Советской власти и даю полное свое раскаивание.
15.VII – 38 (Подпись)»


ЧТО ТВОРИМ,  НЕ ВЕДАЕМ
По постановлению «тройки» Управления НКВД Андрея Ивановича Кардакова расстреляли 11 октября 1938 года в Хабаровске. Он стал одним из 786.098 расстрелянных из 3.778.234 «политических» жертв персекуторной паранойи Сталина (бредовые идеи заговоров). Такие данные в свое время неоднократно приводил бывший председатель КГБ СССР В.А. Крючков.

Минуло более полувека, и 26 мая 1989 года по заключению Военной прокуратуры КДВО Андрея Ивановича Кардакова реабилитировали. Напраслина обвинений, «выдавленных» из него параноидальной властью и повешенных им на самого себя, снята, отменена, «утраченное» доброе имя его и репутация восстановлены.

А еще он полностью восстановлен в гражданских правах и получил полное право в удобное для него время, начиная с 27 мая 1989 года, то есть спустя полвека(!) после расстрела, подняться из могилы и пусть в костюме скелета, но с гордо вскинутым черепом вернуться в Дальневосточный художественный музей, что в Хабаровске по улице Шевченко, 7, и потребовать восстановить его в прежней должности заведующего фотофондом или принять на аналогичную. Да, кстати, и выплатить ему накопившуюся за годы вынужденного отсутствия на работе зарплату. В цивилизованных странах это соблюдается.

А еще он имеет полное право опять же в удобное для него время пусть и в заношенном до невидимости, но  единственном у него в «житье» костюме нанести визит в мэрию города Хабаровска, что по улице Карла Маркса, 66,  предварительно записаться на личный прием к директору департамента финансов, а если откажет, то до самого мэра дойти. И с полным на то основанием потребовать выплатить ему с учетом индексации и в ценах рыночных на день обращения деньги за гитару, оленьи рога, брюки, рубашку, железную кровать, чашку, ложку, алюминиевую кружку и еще девять из семнадцати предметов, описанных, конфискованных у Андрея Ивановича при аресте и отданных на продажу в магазин №18 Хабаровского горпромторга. Кроме этих семнадцати предметов у него, музейного работника, в быту не было ничего.

Но - не поднимется, не придет и не потребует. И не спешите, дорогой читатель, обвинять меня, автора, в «пляске на костях» моего земляка. И давайте мы вместе не будем спешить обвинять его в том, что не только себя, а и вон еще скольких сослуживцев и знакомых оговорил и подставил под паранойю отца народов.

Потому хотя бы, что восемью годами ранее, после похорон в 1930-м   Владимира Клавдиевича Арсеньева, знаменитого Дальневосточного ученого-востоковеда, писателя, подполковника с десятью наградами за службу, члена Русского географического общества, когда по христианским законам о покойных плохо не говорят, его лет десять, под самую войну... поливали помоями клеветы.

Первым претендентом на звание «иуды» оказался Владимир Михайлович Савич (1885 — 1965) - учёный-лесовод, доктор сельскохозяйственных наук, профессор владивостокского Государственного Дальневосточного университета (1923-1930), один из основателей Дальневосточного филиала Академии наук СССР, друг Арсеньева и товарищ его по экспедициям. В 1933 году был арестован, обвинён в шпионаже в пользу Японии, «признался», оговорил покойного друга и... собственную жену. Дали 10 лет лагерей, а жену расстреляли. Вторым «доброжелателем для НКВД» стала вторая жена Арсеньева, вдова М.Н. Арсеньева. Она, как и в случае с А.И. Кардаковым, под прессом следствия оклеветала покойного мужа. С их слов Владимир Клавдиевич был признан... главой японской разведки в России, действовавшим в сговоре с китайцами и японцами в пользу Японии и Германии (!?).

Маргариту Николаевну расстреляли 21 августа 1938 года, пятьюдесятью днями раньше Н.И. Кардакова. Но это опять же не повод для злорадства и «священного гнева», и вот почему.


НЕ  ПРИХОДЯ  В  СОЗНАНИЕ
По иронии политической паранойи именно осенью 1938 года у нас, на родине братьев Кардаковых, буквально в ста с небольшим километрах от их родовой деревни, в областном городе Кирове (бывшей Вятке) местное Управление НКВД «не тянуло» план по ликвидации умных и талантливых строителей социализма. А поскольку, если ты не РАС-крываешь, то без сомнения  У-крываешь, а это - расстрел, на совершенно «пустом и ровном месте» был надут мыльный пузырь, который назвали «Литературной группой». И будто бы эта террористическая группа готовила покушение на руководителей советского государства Андрея Жданова, Климента Ворошилова и - страшно вымолвить - самого Сталина!

Поскольку «группа» литературная, первым - «на пробу» - взяли, естественно, тогдашнего руководителя областного отделения Союза писателей СССР Андрея Алдан-Семенова. И вышло очень удачно. После недолгих угроз и пыток он, спасая свою жизнь, «заговорил», как Андрей Кардаков, как Маргарита Арсеньева (Из протокола от 5 апреля 1938 г.): «Я вам расскажу обо всем. Я враг Советской власти. Мною в августе 1936 года была создана террористическая организация. Были связи с...» И далее - только успевай записывать фамилии. В числе тех, кого Алдан-Семенов «сдал» ни зА что ни прО что, не музейная техслужащая, не препаратор «от Андрея Кардакова» - бери выше. Потом, на суде, он от показаний отказался, а судьбы людские сломал.

Леонид Владимирович Дьяконов - детский писатель, поэт и фольклорист, после допросов был помещен в психиатрическую больницу, из тюрьмы вышел инвалидом. Константин Николаевич Алтайский-Королев - руководитель литобъединения при издательстве «Советский писатель», после сильных избиений на следствии «вину» признал, получил десять лет Красноярских лагерей. Николай Алексеевич Заболоцкий - поэт и переводчик, переживший четырехсуточный(!) непрерывный допрос без сна и пищи под избиения и пытки, отбывал пятилетний срок в лагерях под Хабаровском и на Алтае. Михаил Михайлович Решетников - поэт, переводчик и журналист, около двадцати лет скитался по тюрьмам, лагерям и поселениям. Сурен Петрович Акопян - бывший первый секретарь Удмуртского и второй секретарь Кировского краевого комитета ВКП(б), инструктор ЦК ВКП(б), расстрелян. Александр Иванович Мильчаков - первый секретарь ЦК ВЛКСМ, заведующий сектором партийного строительства и член Центральной контрольной комиссии  ЦК ВКП(б) шестнадцать лет мотался по норильским и магаданским лагерям. А еще с подачи писателей восемь лет тюрьмы получил... безвестный вятский  крестьянин Бронников - «террорист» из группы Алдана. Ольга Федоровна Берггольц - поэтесса, прозаик и драматург, «голос» блокадного Ленинграда, повторно исключена из кандидатов в члены ВКП(б) и Союза писателей, более полугода провела в тюрьме, родила и потеряла там ребенка. Сам Алдан-Семенов провел двадцать лет в лагерях на Колыме.

А еще по делу «литературной группы» проходили, но были помилованы и избежали наказаний добрый десяток совершенно невинных. В их числе Яков Яковлевич Акмин - редактор «Кировской правды». На следствии под долгими мучительными пытками вскрыл вены на шее, был спасен, признал, что «знал» о заговоре, «возглавлял» антисоветскую группу, был осужден, а потом помилован. Прозаик Лев Михайлович Лубнин - редактор моей первой книги повестей, благословивший меня в мир литературы, которого на следствии жестоко били, но не выбили ложных показаний ни на себя, ни на других. Прозаик Николай Федорович Васенев избежал кары за отсутствием улик.

Однако, очень характерная деталь. Некоторые «прикрученные» к делу, знавшие друг друга годы и десятилетия, коллеги по работе, приятели на отдыхе, «упаковавшие» себя и других в «литературную группу», вели себя как жуки в банке: удивлялись, почему на них друзья «накапали» и сами «капали» на друзей. Но опять же давайте не будем спешить обвинять их в этом, а вспомним... «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. То место, где Александр Исаевич говорит о таком поведении людей не черня их, не обличая. Что  они, эти люди, не есть «плохие», а есть - «такие». Такие - от природы, по своей ментальности, людскому, видовому в животном мире, психотипу. А «плохой», как и «хороший» - лишь оценочные категории, рожденные общественным договором.

«Вот такие это были люди», - почти дословно цитирую его и вспоминаю еще, что это место в романе он писал в середине 60-х годов минувшего века. И добавлял еще, что души наши в их базовых нравственных, духовных ценностях меняются не скорее, чем движутся литосферные плиты в многомиллионной истории Земли. А потому сегодня, по прошествии всего восьмидесяти с небольшим лет с финала судеб Андрея Кардакова, Маргариты Арсеньевой, фигурантов дела «литературной группы», что для истории - сущий миг, можете ли вы, эти строки читающий,  утверждать, что когда  и если олимп власти вдруг займет новый паранойик и против вас будут «гнать расстрельный порожняк», вы в инстинкте самовыживания не уподобитесь тем, выше названным, кто хотел жить и цеплялся за надежду?


КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ,  ПОМИЛОВАТЬ
У среднего из братьев Кардаковых, Аркадия, судьба сложилась тоже своеобразно.

Родился он в сентябре 1888 года, через три года после Николая. По стопам купеческой династи не пошел, а окончив в 1913 году Петербургский технологический институт, поступил сменным мастером на одну из лучших в России писчебумажную фабрику братьев Рябушинских в Новгородской губернии. Ко времени двух революций 1917 года он был уже «техническим директором всей бумажной промышленности России».

В 20-х годах Аркадия Кардакова арестовали и приговорили к смертной казни опять же по делу неких «вредителей». Потом приговор сменили на 10 лет тюремного заключения.  Но менее чем через год отпустили с поражением в правах, то есть приговор не был отменен до полной реабилитации в 1956 году. Интересно, что его,  формально «преступника», отбывающего наказание, в 30-х годах командировали в... США «по обмену опытом» в бумажной промышленности, а после Великой Отечественной войны в форме советского полковника - в Германию для отбора оборудования, вывозившегося в качестве контрибуции.

Аркадий Иванович Кардаков принимал участие в строительстве Камского и Соликамского целлюлозно-бумажных комбинатов, работал главным инженером в управлении капитального строительства Министерства бумажной и деревообрабатывающей промышленности. В 1952 году он перешел в Мосгипробум, где занимал должности заместителя главного инженера и начальника технологического отдела. В 1960 году оставил работу по состоянию здоровья и вышел на пенсию, но до конца своих дней принимал участие в разработке проектов новейших предприятий бумажной промышленности.

Скончался Аркадий Иванович после тяжелой и продолжительной болезни 2 августа 1962 года. Как сообщалось о нем  в некрологе в журнале "Бумажная промышленность" (№10, октябрь, 1962), инженер широкого кругозора и высокой эрудиции, Аркадий Иванович смело решал сложные технические вопросы, связанные с проектированием, закладывал в проекты прогрессивные технические решения. Был хорошим организатором, чутким товарищем, пользовался уважением и любовью всех, кто соприкасался с ним по работе. За успешное строительство предприятий и доблестный труд А.И. Кардаков награжден орденами Трудового Красного Знамени, Красной Звезды и медалями.


В ПАМЯТЬ  ПОТОМКАМ
Завершая этот краткий очерк о наших земляках, братьях Николае, Аркадии и Андрее Кардаковых, принесем дань огромной благодарности хабаровчанину Евгению Владимировичу Новомодному, за его многолетний кропотливый труд по поиску и обработке материалов житейских и научных биографий наших земляков, братьев Кардаковых. Тем более, что поиск этот был затруднен их дореволюционным купеческим прошлым и репрессиями по отношению к ним после революции, когда многие факты их биографий органами и частными лицами замалчивались.

Евгений Владимирович Новомодный - энтомолог, научный сотрудник научно-исследовательского отдела природы Хабаровского краевого музея имени Н.И. Гродекова, многолетний и активный полуляризатор науки и тех, кто посвятил себя изучению этого отдаленного уголка нашей необъятной страны. Сей скромный труд мой как раз и написан на основе его статьи «Исследователи Дальнего Востока зоологи братья Кардаковы» (Записки Гродековского музея. Вып. 9. 2004 г.). А также статьи «Постоянные сотрудники Владимира Арсеньева в период его работы директором Гродековского (Хабаровского краевого) музея (1910-1919, 1924-1926 гг.)», написанной к 145-летию со дня рождения Арсеньева (Журнал «Наука и культура Дальнего Востока» №2 (22) 2017 г.).

А еще мне было бы в честь присоединиться к Евгению Владимировичу в его искренней благодарности тем, кто оказал ему помощь в сборе материала в его исследованиях. Это жители Хабаровска С.В. Гончарова, Л.И. Колосов, А.В. Шестаков, И.А. Кузнецова (Владивосток), Е.Э. Шергалин (Таллин), В.В. Дубатолов (Новосибирск), Н.А.Татаренкова (с. Никольское, Командорские острова), М.М. Меклина (Сан-Франциско), Т. Майерс (Сан-Хосе, США), Д.Е. Циммер (Берлин).

«Люди разных судеб - писал о Николае и Андрее Кардаковых Евгений Новомодный - в разных обстоятельствах, временно или на долгие годы связавшие свою жизнь с дальневосточной окраиной России, они всем сердцем полюбили этот, тогда еще совсем не обихоженный край и его удивительную природу. Они не были профессиональными энтомологами, но каждый из них оставил свой след, внес свой вклад в познание богатейшей энтомофауны Дальнего Востока. И мы можем гордиться и всегда помнить имена этих первопроходцев, энтузиазм и подвижнический труд которых на поприще энтомологии не может не вызывать уважение и достоин быть сохраненным в истории».


ПОСТСКРИПТУМ  О...  СУХАРЯХ
Может, оттого, что я с детских лет живу на реках, хожу по ним и не один год чистого времени провел в путешествиях и экспедициях по Восточной Сибири, Уралу, Русскому Северу, Карелии, мне очень знакомы бивачные хлопоты таежного люда. А потому посчитал уместным, тем более, что очень «к душе»,   сей постскриптум ко главной теме.

В юности, полвека назад уж точно, прочел я в серии издательства «Мысль» «ХХ век. Путешествия. Открытия. Исследования» сборник Владимира Клавдиевича Арсеньева с его повестями «Дерсу Узала» и «Сквозь тайгу». А вскоре впервые увидел фильм по его произведениям японского режиссера Аккиры Куросавы «Дерсу Узала». Минуло полвека, и я до сих пор помню два кадра из него, всплывавше в памяти в разные годы. В одном Дерсу Узала (в исполнении Максима Мунзука) устраивается на ночь на моховой кочке под деревом, в чем был, в летней одежде, и говорит, что он всегда так ночует - по таежному. В другом - Владимир Клавдиевич Арсеньев (в исполнении Юрия Соломина) зимой в своей квартире в Хабаровске, в домашнем халате, за письменным столом, должно быть, обрабатывает летние походные дневники, беседует с другом-проводником.

А еще почему-то все эти полвека помню как раз то место из повести «Сквозь тайгу», где Владимир Клавдиевич пишет о сухарях, завезенных из Владивостока на базы по маршруту, которые, должно быть, от некачественной сушки хлеба или недолжного хранения в «закладках» оказались гнилыми, отчего члены экспедиции «болели животами». Может оттого эти гнилые сухари так прочно сохранились у меня в памяти, что сам с друзьями в походах нередко оказывался «на подножном корму» и знаю цену куску хлеба в тайге пусть даже и в виде сухаря.

И при этих случайно оставленных памятью и пронесенных полвека образах никак нельзя было предполагать, что они вдруг так вот сгодятся в строку ценным «лыком» да еще и в очерк о земляках, прославленных в книгах самим Арсеньевым, давним моим кумиром.

На снимке: Андрей Иванович Кардаков с женой Евгенией Алексеевной Кардаковой-Преженцовой. 1927 г.