Кровоядцы

 
447 год Дни темны как ночь.

                Анналы Камбрии
 

ВИГИЛИЯ ПЕРВАЯ


 ИНОСТРАННЫЕ ГОСТИ

 …белые единороги
катают прекрасных дам.

                У. Б. Йитс

Живой голос… Это был именно голос живого существа, а не отбой воздушной тревоги, не сухой аккорд тужащегося крана в смежной кухне, не осторожный шорох ветра за форткой и не отчаянный стон расслабившейся гитарной струны, и не умалишённый шепоток часиков с боем, и не шмыг фараоновой крысы,  сбежавшей от соседей.
В самый миг пробуждения человеческая память успела поймать только хвостовой плавник попавшего в сон голоса, но и тот выскользнул и, сверкнув краем верхней лопасти, тут же пропал в глубине земного зеркала, оставив наступившее утро и человечка вместе с его закадычным отражением в напряжённом и напрасном ожидании чего — то подобного. Но ничего подобного не повторилось. «Гут — гут, гут — гут, гут — гут», — чётко, несмотря ни на что отбивало свой ритм восемнадцатилетнее сердце.


массовая рубка пеликанов топорами
массовая рубка пеликанов топорами
массовая рубка пеликанов топорами

Киллар ещё какое — то время, пока приходил в себя, пытался что — то выслушать в неуловимо курившейся повсюду тишине. Но тишина ничем не выделяла человечка; для неё он и все прочие вещи были единицами одного порядка…
 
 Киллар сел на кровати, та предательски хрустнула от одного его движения. Только теперь он заметил, что не раздевался, а задремал на своей двуспальной кровати, зачитавшись случайной находкой в шкафу среди прочих немногочисленных маминых книг, - любительским сценарием, старательно переписанным от руки в общую тетрадь. Мама зачем – то спрятала эту обгорелую…

Песочного цвета сандалии валялись по разным углам комнаты; причём, одна — на правом боку, под его любимым махогонским столом со звериной резьбой, а вторая — вверх косо стёршейся пяткой, как раз под застеклённой и обрамлённой сатурнией, помещённой на стену вопреки почти злобному недовольству матери, отнёсшейся к гигантской волосатой и глазастой ночной бабочке прямо — таки с каким — то дремучим суеверным страхом да ещё в том роде, что, дескать, это замечательное создание в распятом виде не только бесстыдно пародирует известную религиозную святыню, но и нехорошо как — то намекает на одну шестую Сети, на территорию Эсэсэсэрии, на которую странным образом похожа, в особенности, своей чешуекрылой симметрией по отношению к Истоку и Западне. Вспомнив неодобрительную реакцию Люды, матери, и глядя, глаза в глаза, на чучело на противоположной стене, Киллар, по привычке, пощупал кончиком языка дырку в верхнем последнем слева зубе. Гигантская чертица, действительно, сильно смахивала, только в миниатюре, на ночную политическую карту «страны, которой больше нет», — правда, не цвета кошенили, а серого с жёлтой проседью. Страна Сатурния. Почтовая открытка. Переворачиваешь её, а там

К у д а — — — — — — — — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
К о м у — — — — — — — — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

При зевоте щёлкнула челюстная кость и тут же, как по сигналу, у него на глазах, сандалия, стоявшая на правом боку, тоже легла на паркет, вслед за своей сестрой, рыже — коричневой непарнокопытной подошвой кверху. Сквозь стены медленно и верно, как баржа с бурлаками, запряженными цугом, двигалась, не замечая палевых бумажных обоев, нарастающего солнечного светового вала и людских душ, бродящих во снах, тишина — царевна, которую назвать мёртвой язык поворачивался только у неутомимых настенных часов — любимчиков матери. Киллар глянул на уччилловский циферблат с его всегдашним лунным выражением лица, словно говорившим, что бы ни происходило, часовое и непреклонное: «вот так! вот так!» Тупые, с обрубленными концами, стрелки показывали варфоломея и фому (десять минут пятого).

…гомункул — то есть ребёнок, произведённый на свет без участия женщины — сперма предполагаемого «отца» была помещена в особый сосуд, который закопали в конский навоз, в целях, необходимого нагрева — вскармливание осуществлялось человеческой кровью — предположительно, кровью невинных детей…

Вслед за строками из недавно прочитанной бульварной брошюры про средневековых алхимиков на память пришёл известный местный поэтарх, приглашённый месяц назад, вместо старорежимной женской тюрьмы, от посещения которой он предусмотрительно отказался, не поддавшись на провокацию зеркалинской администрации, к ним в теневую школу училками — разведёнками, Биомеханоидой и Шевелицей. Некий Даздранагон Виленович. Не то Абросимов, не то Амвросимов. Весь в новеньком, как покойник. Орлиным голоском «независимого человека» и с выражением бритого лица Льва Толстого, только что заплёванного Илиадором, с кафедры «пел» что — то в дореволюционном духе…
—
…Они построили храмы для человеческого тела. Мужей и жён стали боготворить они. Тогда третий глаз перестал действовать…
—
Это ему после уроков, Киллар под «страшным секретом» показал найденную им за чертой города, на дюнном правом берегу Тьмы, монету — по всем признакам раритетную. Даздранагон Виленович, вообще — то специализировавшийся на спинтриках и мечтавший о петровском серебряном «крестовике» и «константиновском» рубле, увидев «змеевика», ничем не выдал своего волнения и сразу предложил приличное лавэ: пятихатку пятидесятью «косачами». Киллар и репу не чесал — взял. Правда, до сих пор так и не решил, что с червонцами этими делать. Может, для начала, «жилетики» купить? Открываешь упаковочку, а там четвёртой прозой — визитные карточки марсианина, или нет — корректные записки от чёрта с просверленной дырочкой в середине. Ха — ха. А потом сам самычем на местных подвальных экспрессионисток потратиться…
***
Скользнув глазами по потолочному панно, по гипсовой розетке вокруг люстры, Киллар встал с кровати, которая, как он ни старался, опять безжалостно крякнула в пустой тиши рассвета, и подошёл к голому столу, на котором бесстыдно расположившись, спала его любимица золотистая ленинградка; на обнажённом её теле, по обе стороны от деки, красовались гэдээровская переводная картинка с красивой девушкой (на западе) и (на востоке) не до конца выжженное увеличительным стеклом имя прежнего владельца — Нектонеб, одна из букв которого — «б» — получилась до смешного похожей на популярный у них в Зеркалах (а может, и того дальше — во всей Сети), туристический сувенир, — так называемую «зубочистку горца».
Передумав играть и ограничившись лёгким ударом по нижней струне, стал он прогуливаться по комнате, как арестант по одиночной камере. В какой — то момент он поймал себя на том, что, вот те на, по — жлобски пощёлкивает на ходу костяшками пальцев, ну, точь — в — точь как Туз, он же Дый Тузлов (из «обкомовского» дома с кубинской крышей), поклонявшийся группе «Нилеп ****ел» (как он её любовно, задом наперёд, называл) и собиравший в отдельную папку — скоросшиватель вырезки из газет со статьями о пресловутой, ещё при царе открытой, «тюрьме ведьм», располагавшейся, как ни странно, аккурат под пятиугольником Кремля, то есть тоже, можно сказать, непосредственно в самом центре потихоньку перестраивавшегося сити… Рассказывает, значит, у туго подвывающего пионерского костра, как созерцал в Мавзолее Пятую его Звезду (… бьюсь об заклад, что Онъ круче Будды, Моисея, Иисуса и Магомета, потому что только у него одного получилось сделать Весенний Дворец из Зимнего, хотя вроде больше и не из чего было!), а сам при этом щёлкает так пальчиками, будто ему всё время не терпится что — то добавить к своему рассказу, но он не может и это стесняет его фальшивую раскованность…

…как пройти в инстиТУТ МОЗГа (Ленина)?..

Остановившись, Киллар поставил ноги на ширину плеч, упёрся руками в бока, принялся считать наклоны: раз, два, три, четыре, пять… На стуле лежал Гоголь, раскрытый на… дцатой странице. Накануне вечером Киллар усердно читал; готовился к спектаклю, точнее, к репетиции, так как записался в кружок театральной самодеятельности, туда же, куда записалась и Сиби, она же Сибилла Сумарок. Ему почему — то досталась роль Городового, а ей — Анны Андреевны…

(… Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там? Входит квартальный…)

…хотя изначально он рассчитывал на Хлестакова, а Сиби, в свою очередь, — на унтер — офицерскую вдову, ту самую, что сама себя высекла. Не повлияли ли на это решение их иллюстрированной руководительницы Примаверы Павловны претворённые в жизнь, эксклюзивные космические похороны её благоверного — Союза Интернационаловича, скоропостижно скончавшегося недавно и превращённого по спецзаказу в совершенно прозрачный, как «слеза комсомолки», алмаз? Или всё дело в том, что Сиби «посчастливилось», в далёком детстве, по настоянию её папа, стать женой некоего «князя», лет под сто, чудака на букву «м», калеки на коляске, с какой — то нереально длинной бородой, доходившей до пола? Свадебными подарками «этого

 

черномора», по шелестящим словам Сиби, были, во — первых, животинки всякие: белые кролефанты — «вездессущие» Имеджин и Павсикакий Корчагины, кот Хатуль, крыс Андрюха и улитка Носфератта. Во — вторых, целый крейзи трейн. Как потом оказалось, это был тот самый поезд, что пропал в альпийских горах, в тоннеле, впоследствии засыпанном суеверными зеркалинскими властями. На нём — то Сиби с ним, с Киллом, до принятия решения о «яде», и собиралась «сделать ноги» из Сети, но поезд, куда — то пропал, перестал реагировать на «восьмиглаза» — прибор, так же подаренный «князем», чтобы девочка не теряла с поездом связь. Сиби даже подозревала, что он попал на мёбиуса. А если так, то это вроде как — трындец, поезд стал восточным призраком и его никак уже не достать, если только не попасть самим на этот самый путь — ловушку.

… ye? F ntgthm? Ujcgjlf? Ytcrjkmrj ckjd gj gjdjle jlyjuj rfpecf/ E vtyz gjzdbkbcm ytrjnjhst ljuflrb jnyjcbntkmyj yt,tpspdtcnyjuj dfv pfvjcrdjhwf/ Ljgjlkbyyj bpdtcnyj? Xnj <f[ffllby 9 vfz 1961 ujlf d kfdrt gnbwtkjdf B/ regbk pfvjcrdjhwf pf 3000 he,ktq/ J, ‘njv ujdjhbn pfgbcm? Cj[hfybdifzcz d rybut hfc[jljd <f[ffllbyf/ D njq ;t rybut jy pfgbcfk vepsrfkmye. Ahfpe? Rjnjhe. Yfcdbcnsdfk pfvjcrdjhtw/ Jy njxy`[jymrj gjdnjhztn vjnbd bp Rjcvbxtcrjq Aeub (@{jhjij ntvgthbhjdfyysq rkfdbh@/ N/ F)? Yfgbcfyyjq 12 fghtkz njuj ;t ujlf/ Gjyznyj? Xnj? Gjzdbdibcm d ljvt rjvgjpbnjhf? Gnbwf yt vjukf d njn ;t ltym dsexbnm jnhsdjr bp yjdjuj ghjbpdtltybz? Rjnjhjt r njve dhtvtyb ,skj bpdtcnyj kbim ytvyjubv/ Gthdjt ge,kbxyjt bcgjkytybt aeub cjcnjzkjcm 22 b.yz njuj ;t ujlf/ Lfktt///

      
…ну, а теперь, господа, несколько слов по поводу одного казуса. У меня появились некоторые догадки относительно небезызвестного вам замоскворца. Доподлинно известно, что Бахааддин 9 мая 1961 г. в лавке птицелова И. купил замоскворца. За 300 рублей. Об этом говорит запись, сохранившаяся в книге расходов Бахааддина. В той же книге он записал музыкальную фразу, которую насвистывал замоскворец. Он точнёхонько повторяет мотив из Космической Фуги («Хорошо темперированный клавир. Т. А), написанной 12 апреля того же года. Понятно, что, появившись в доме композитора, птица не могла в тот же день выучить отрывок из нового произведения, которое к тому времени было известно лишь немногим. Первое публичное исполнение фуги состоялось 22 июня того же года. Далее…

 
Сиби стояла в соседней с кабинетом папа комнате и подслушивала. Папа, Увар Сумарок, говорил с иностранными гостями, группу которых, состоявшую из четырёх маломногов, возглавлял некий князь Распятов. Хотя маломног с хищным глазом, толкавший его кресло на колёсиках, пару раз назвал хозяина Фиухусом… Его причудливая, с драконьим гребнем на загривке, тень наполовину выползла из кабинета папа, но дальше двигаться не смогла и легла на самой границе, между двумя комнатами, положив большую вытянутую морду на паркет, буквально в нескольких сантиметрах от спрятавшейся за дверью восьми (с половиной) летней девочки в ослепительно — белом платье. Тень как тень, подумала Сиби, но где же тень папа и другие тени — тени телохранителей князя?..
Папа был как всегда в ударе и с садистским спокойствием испытывал терпение гостей. На этот раз спич касался одного сюжета, связанного с многолетними изысканиями папа в области истории классической музыки ХХ — го века…

Gsnfzcm gjyznm? Jnrelf pfvjcrdjhtw vju epyfnm yjdjt ghjbpdtltybt <f[ffllbyf? Z bpexbk pderjgjlhf;fntkmyst cgjcj,yjcnb pfvjcrdjhwjd? Dc. Kbnthfnehe? Jnyjczoe.cz r ‘njve gthbjle ;bpyb rjvgjpbnjhf? B dsldbyek ytcrjkmrj dthcbq/ Dj – gthds[? Vepsrfkmyfz gfvznm pfvjcrdjhwf nfrjdf? Xnj ytkmpz bcrk.xbnm? xnj gthyfnsq vepsrfyn d njn ;t ltym dsexbk ‘ne rjhjnre. Ahfpe/ Dj – dnjhs[? Djpvj;yj? <f[ffllby b lj gjregrb pf[jlbk d kfdre gnbwtkjdf? Ult dbctkf rktnrf c pfvjcrdjhwjv? F bpdtcnyj? Xnj rjvgjpbnjh k.,bk yfcdbcnsdfnm bkb yfgtdfnm gjl yjc jnhsdrb bp ghjbpdtltybq? Yfl rjnjhsvb hf,jnfk/ Gjkfuf.? Xnj cgjcj,ysq pfvjcrdjhtw dsexbk jnhsdjr? Yfb,jktt xfcnj gjdnjhzdibqcz gjctnbntktv kfdrb? B gjhf;`yysq ‘nbv <f[ffllby regbk tuj/

    
  Пытаясь понять, откуда замоскворец мог узнать новое произведение Бахааддина, я изучил звукоподражательные способности замоскворцов, всю литературу, относящуюся к этому периоду жизни композитора, и выдвинул несколько версий. Во — первых, музыкальная память замоскворцов такова, что нельзя исключить, что пернатый музыкант в тот же день выучил эту короткую фразу. Во — вторых, возможно, Бахааддин и до покупки заходил в лавку птицелова, где висела клетка с замоскворцом, а известно, что композитор любил насвистывать или напевать под нос отрывки из произведений, над которыми работал. Полагаю, что способный замоскворец выучил отрывок, наиболее часто повторявшийся посетителем лавки, и поражённый этим Бахааддин купил его.

Когда гости стали уходить, Сиби осторожно посмотрела в окно, как раз выходившее во двор под ручку с домовым, которого могли видеть только одноглазое облако и она, до ясновидения влюблённая в загадочного старика с «вранцузскими письмами». Эти письма, о которых он упомянул в разговоре с папа, казались написанными вовсе не на «вранцузском» языке, как говорил князь, мило, с врождённым постоянством пренебрегая звуком «ф» и заменяя его, почти по — детски, на смешную «в». Наверняка, на каком — нибудь «пришельском», подумала мечтательно Сиби…
 А «вранцузские» — это так, для конспирации. Вполне в духе папа. Она с грустью проводила взглядом княжескую коляску, похожую на трон с обрезанной спинкой, до ворот, и вернулась к себе в комнату.

… D – nhtnmb[? ,sdfkb ckexfb? Ghjljk;fk gfgf? Rjulf vepsrf <f[ffllbyf hfcghjcnhfyzkfcm hfymit? Xtv cfv ndjhtw dsgecrfk t` d cdtn (yjns ytktufkmyj rjgbhjdfkbcm b ghjlfdfkbcm ,tp hfphtitybz fdnjhf b ,tp egkfns ujyjhfhf)/ F ytrjnjhst ,bjuhfas ghtlgjkfuf.n lf;t? xnj? [jnz aeuf ,skf pfrjyxtyf hfymit gjregrb gnbws? ‘ne vepsrfkmye. Ahfpe yt pfvjcrdjhtw ecksifk jn <f[ffllbyf? F rjvgjpbnjh jn pfvjcrdjhwf/ Ntv ,jktt? Xnj vtkjlbz gj[j;f yf jlye ‘nheccre. Yfhjlye. Gtcy./ Djpvj;yj? Pfvjcrdjhtw @j,hf,jnfk@ t` (bpdtcnyj? Xnj pfvjcrdjhws? Pfgjvybd vtkjlb.? Xfcnj yfxbyf.n t` dbljbpvtyznm)? F pfntv d bpvty`yyjv dblt t` bcgjkmpjdfk fdnjh Rjcvbxtcrjq Aeub/// Xnj ;? Pfvjcrdjhtw – nj ghj;bk e <f[ffllbyf hjdyj ujl b evth cdjtq cvthnm./ Ghbvthyj xthtp ytltk. Gjckt ‘njuj <f[ffllby yfgbcfk @vepsrfkmye. ienre@? Rjnjhfz? Gj vjtve vytyb.? Bvbnbhetn gtcy. Pfvjcrdjhwf…


…В — третьих, бывали случаи, продолжал папа, когда музыка Бахааддина распространялась раньше, чем сам творец выпускал её в свет (ноты нелегально копировались и продавались без разрешения автора и без уплаты гонорара). А некоторые биографы предполагают даже что, хотя фуга была закончена раньше покупки птицы, эту музыкальную фразу не замоскворец услышал от Бахааддина, а композитор от замоскворца. Тем более, что мелодия похожа на одну этрусскую народную песню. Возможно, замоскворец «обработал» её (известно, что замоскворцы, запомнив мелодию, часто начинают её видоизменять), а затем в изменённом виде её использовал автор Космической Фуги… Что ж, замоскворец — то прожил у Бахааддина ровно год и умер своей смертью. Примерно через неделю после этого Бахааддин написал «музыкальную шутку», которая, по моему мнению, имитирует песню замоскворца…

 
 РЕПРОДУКТОР
— Вот это место, о котором рассказывала
музыка, — прошептал дядюшка Рэт.
— Здесь, здесь мы его встретим, того, кто
играл на свирели.

                Кеннет Грэм. «Ветер в ивах»

Киллар обошёл всю квартиру. Мамы нигде не было. Вещи, во главе с венецианским зазнайкой — зеркалом («единственным выжившим участником каравана Доннера», по уверениям Карла, продавца — антиквара), повсюду молчали, стояли на своём, будто набрали в рот воды и теперь не знали, что делать дальше: проглотить её или выплюнуть. Совершенно было непонятно, почему они так упорствовали в своём молчании, упорствовали, что называется, насмерть, как если бы их кто — то заставлял выдать некую самую большую тайну, может, даже тайну самой земной жизни, а они, и в самом деле, зная её, сурово держали своё слово, данное существу, ещё более таинственному, чем последняя из всех тайн…

[… иоганн вольфганг гёте за игрой в чатурангу признаётся великой княжне вере павловне в своих неразрешимых сомнениях по поводу способности земных тварей, включая и человека, проникнуться светом очокочи — самого прекрасного из носителей эдемского топора…]

…Киллар всматривался каждой вещи в глаза, обходя их военачальником, и не мог ни одной из них заглянуть в душу, так как все они стояли перед ним с опущенными веками и не то, чтобы не смели поднять на человека глаза, а просто — напросто отказывались это делать в силу какой — то единственной причины. Какой? Это — то и было для Киллара загадкой, которая, впрочем, нисколько его не угнетала. Всё же это были вещи, а не люди…
—
Человек. Все мы есть или нас никого нет?
Песочные часы. …. … ……
Человек. Все мы есть или нас никого нет?
Песочные часы. …. … ……
Человек. Все мы есть или нас никого нет?
Песочные часы. …. … ……
—
Приоткрыв дверь, он так постоял несколько минут, прислушиваясь к тишине на лестничной площадке… Вспомнил фрагмент из недавнего очередного несмешного сериала студии «ХХ» — «Диалоги на танцплощадке»…

(… просторное помещение с двумя окнами, белыми стенами, широкой открытой дверью посередине, выводящей в сад, который скрыт за оградой… а там фокстрот — любимый танец советских львов энд львиц…
— … видите ли, Дунь, я — всего лишь молодой американский лётчик.
— Вы были ранены, Титан?
— Называйте меня просто — Тит.
— Хорошо. Просто Тит. Так вы были ранены, да?
— На шуточной дуэли с другим военнослужащим. Да. Остриё рапиры прошло через мою правую ноздрю, задев ту небольшую часть лимбической системы, что расположена чуть выше носа.
— Бедненький, вы наверное, сильно пострадали…
— Не я — моя память. Как результат, я перестал чувствовать боль.
— Что это значит?
— Я — им — по — тент.
— Кому это — Им?..)

Затем, выйдя наружу и тихонько прикрыв дверь за собой, спустился во двор. Побродив по двору, походив в разных направлениях на виду у равнодушной водоразборной колонки, он остановился возле детской игровой площадки со столицей — песочницей. Покачался на качели с креслом, потерявшим одну из семи перекладинок — лиловую. Дома, столбы, издохший серо — зелёный грузовик без сансар покачались вместе с человечком, не покидая своих погасших снов. Киллар вспомнил про пернатиков. Воробьи — жиды, голуби с магнитными глазами, вездесущие куры — муры Нинель Ильиничны. Они пропали. Гигантское полупрозрачное лицо Сиби китайским змеем промелькнуло в небе на скорости двадцать пятого кадра… Сиби единственная тогда не засмеялась, когда он однажды вставил себе в рот ослепительно — белую винирку — вампирку и тем самым попытался «напугать» девчонок из своего (а заодно и — из параллельного) класса, строя из себя плохого парня Эрота. Подмигнув, предложила обмен: он ей вместо запланированной честной шоколадки — голливудскую вампирку, она ему — йульку, то есть йулецоп.
***
И вдруг он снова услышал тот, всегда немного искажённый голос: хриповатенький, слабенький, но при этом странно упорный, постоянно что — то постукивающий, подобно сигонии, но в то же время и бормочущий неразборчивое картаво — иностранное, хотя и, при всей своей бессмысленности, довольно внятное. Кто же Ты такой? — мысленно спрашивал Киллар это невидимое повсеместное существо, наполнявшее воздух сумасбродным шёпотом, иногда переходившим в откровенное нечленораздельное вещание…

(Император Цяньлун
одобряет закон
о казни поэтов,
пишущих на шёлке
грустные узоры)

Ты же, урод, здесь. Везде… Прямо у Киллара Откина в ушной раковине, квинтэссенция хренова, в самой башке у Килла Железноглазого…
Нерешительно, цепным животным поплёлся он в ту сторону, откуда, казалось ему, и шёл беспрерывный шепоток. Вскоре ситуация стала проясняться, — голос доносился со стороны Площади Революции. То есть идти было недалеко, — метров двести с одним поворотом с востока на юг. Когда же Киллар очутился на площади, то он увидел, что лукавый голосок засел в радиомикрофоне, прикреплённом к верхушке деревянного столба. Гигантская пчела в четырёхугольном вытянутом колокольчике шевелила каждое своё слово неутомимыми насекомыми лапками. Вместе с тем разобраться в смысле радиопередачи едва ли было возможно. Звуки, ворочавшиеся в репродукторе, на слух никак не складывались в человеческие фразы. Было что — то трагическое в тщетных потугах этого мундштука докричаться шёпотом до единственного слушателя — человечка, который ни свет ни заря притащился на центральную площадь города — героя вместе со своей сонной душой, растянувшейся за ним несобранным парашютом.
Человечек ещё несколько минут постоял у подножия столба, не смея сдвинуться с места.
Окружавшие Площадь Девятой Революции псевдоклассические здания чего — то томительно и почти злобно ждали от него: ну — ка, ты, двуногий, двурукий, безугольный, давай, давай, спляши нам что — нибудь! Мы знаем, что ты один из первых сдал свой радиоприёмник государству, приветствуя создание Информбюро.

 

И тем не менее, ещё спляши!.. Киллар подумал про мать, про Сиби с её неизменным заушным завитком русых волос, про не доведенную до ума роль Хлестакова, и, махнув на репродуктор, отправился в обратный путь. Он шёл, читая самому себе под нос какие — то случайные мультяшные стишки, чтобы как — нибудь заглушить непрерывный, как природная стихия, шёпот, который навязчиво тёрся о родной воздух и сводил человечка с ума.
Предчувствие, ведшее Киллара через повсеместное запустение, оказалось верным. Камень был — таки брошен в цель, и был стеклянный вопль вдребезги разбитого окна. Но ни одна душа не отозвалась. И ещё был брошен камень. И ещё. И ещё. Окна лопались одно за другим совсем не от смеха; лопались и замирали чёрными звёздами, но никто из людей на эти отчаянные призывы о помощи не появился. Их, людей, не было. Вернее, их было видимо — невидимо, настолько много, что они потеряли всякий смысл и значение и стали неотъемлемой частью ненасытного вездесущего силенциума. Видя всё это и не зная, как с этим быть, ошеломлённый, Киллар на какое — то время даже позабыл о приятеле одрадека — о голосе, воспользовавшемся единым страшным сном людей и, в пику Пятой Звезде Мавзолея, незаконно временно, вместе с тишиной, воцарившемуся над неподвижным городом, в ожидании города странствующего.
***
Возвратившись домой, Киллар снова не застал мать. Она была лишь на потрескавшейся в углу старенькой фотографии — голова к голове с его отцом — тоже вроде Откиным… В отличии от обычной фамилии, непроизносимое длиннющее, едва ли не бесконечное, имя этого человека мать так и не смогла принять и запомнить, поэтому называла его фрагментом из букв, которыми заканчивалось невозможное имя: … Боцан. Этот самый Боцан, по её словам, пропал «без вестей» за несколько месяцев до появления на свет его первого и единственного сына, которому она потом вынуждена была, против правил, сама дать имя. Книгу имён (единственную книгу не только во всей их квартире, но и во всём их доме со сдвигом) она не смогла найти. Поэтому полистав мысленно немногие её страницы, оставшиеся не размытыми дождём забвения, она остановила свой выбор на довольно редком в последнее время Килларе… Что до Боцана, то возможно последним из зеркалинцев, кто видел его живым, был племянник Нинель Ильиничны — Толик Непомнящий, он же Гуталин, кузен знаменитых «вечномолодыхвечнопьяных» — Чемпиона и Пионера…

Разговор о цветах и пауках

П и о н е р:
Пион
не так скор,
как скорпион.
Ч е м п и он:
Лучше
скорпион,
чем пион.
П и о н е р:
Да,
похоже на то.
Ч е м п и о н:
А то!

Тогда Гуталин был ещё пацаном лет десяти. Он стал подрабатывать аттракционным чистильщиком обуви на перекрёстке улиц Большая Почтовая и Тютчева, прямо как на знаменитой фотографии Дагера, после того, как неожиданно умер Айсор, всем известный в городе старейший «шушайн бой», ассириец по происхождению, у которого он, Киллар, будучи ещё совсем салагой, часто недорого брал шнурки, совсем их почему — то не находя в магазинах. Киллар вспомнил, как едва сдерживался от того, чтобы не схватить его за огромную бороду, прямо там, в его знаменитой будке, вспомнил его бессловесную нездешнюю натуру, то, как он по — деловому протягивал руку, черную от крема, и сворачивал ладонь только тогда, когда количество монеток в точности соответствовало заданной цене; вспомнил даже то, что при любой погоде, жара, мороз — безразлично, тот, как ни в чём не бывало, носил всегда одни и те же рубашку без воротника да передник… Чиновники все чистили обувь у него. Успевали даже побеседовать с ним, потом чинно шли к Дому Советов. Айсор при этом неизменно сидел. Киллар только один раз видел, как он встал. Перед кем — то огромного роста, стоявшим к Киллару спиной. Проехавший кинотеатр на колёсах — «Малютка», громоздкий, как броневик, всё испортил. Заслонил весь вид. А когда проехал, то гигант пропал… Шнурки, кстати, в отличие от той же ваксы, Айсор продавал почему — то исключительно ему, Киллару. Возможно, потому, что Люда была старинной подругой Нинель Ильиничны. Они с Нинель дружили с детства, росли в одном дворе. Нинель, кажется, когда — то была замужем за ассирийцем… Так вот Гуталин… Про того «чужака и пройдоху» (его определение) ничего путного так и не смог сказать. Ну, «Зенит — С» висел на шее. Ну, жвачку (не отравленную) жевал. Ну, башмаки были «длиннющие такие, мамой клянусь». Ну, в маске (карнавальной!) был. Ну, всё время рассказывал что — то про красную фотоплёнку, чёрный трамвай, исчезающие купальники и прочую хренотень. Ну, потом направился вверх по улице — по каштановому бульвару, в сторону станции Авиамоторной. Хитро как — то насвистывал, удаляясь. Что — то точно классическое… А, вспомнил вот что ещё! Впоследствии Гуталин проболтался Авессалому Киеву, что, на самом деле, в тот раз работал не он, вместо него работала его сестра — близнец: Эвтибида. И она, та ещё бандитка, даже ухитрилась проверить этого чужака. В том смысле, что дерзнула проследить за ним. Пасла его до тех пор, пока не поняла одну фантастическую вещь: чужак, появившись из ниоткуда, и отправился в никуда!

…………………………………………………………………………………..


Какое же странное лицо! «Оч и оч странное», как любила говаривать Шевелица (или Биомеханоида?), когда сталкивалась с очередным «тёмным», на её взгляд, высказыванием в тексте разрешённого классика. Киношное какое — то, гротескное…
Киллар стоял, глядя на фотографию с матерью и этим её ахуромаздаровякомпасомнабулойкозобаррилиндоном, то есть его истинным отцом, и в который раз не находил слов, чтобы описать этого экзотического мужика, настолько черты его были необыкновенные и не вписывались в общепринятые рамки понятий о красоте и безобразии и совершенно не совпадали с представлениями о том, как должен выглядеть типичный хомо сапиенс. А что, если это всё — таки не папаша? — подумал Киллар и, как ему показалось, во второй раз в своей жизни.

Он достал из — под подушки знаменитую чёрную полумаску с фальговыми звёздочками из недавно прошедшего в кинотеатрах триллера — «Сваленные трупы». Фильм, похоже, здорово провалился в прокате, не помогла даже сногсшибательная рекламная кампания… Киллар натянул маску с резинкой на лицо и так, мистером икс, долго ещё сидел, прислонившись спиной к стене, на кровати, и уставившись на ночную павлиноглазку, висевшую на противоположной стороне под стеклом… Почему фильм многих разочаровал? Ему понравился. Настолько сильно, что он запомнил его наизусть,

 

 от первого кадра до последнего. Что — то там в нём было… Чего стоит сцена, где статуя Александра Ульянова с двухметровой улыбкой! Того самого, которому раздавили тестикулы и оторвали их от тела нагретыми докрасна железными клещами, так называемыми — «крокодилами»… А постоянный туман в К — ских горах, больше похожий на голографическое море, создаваемое приколистами из соседней галактики — двойника Млечпути… А ещё блемии, играющие в гандбол головой «макроба»… Город, с высоты птичьего полёта похожий на крыло махаона, если смотреть на него в сильную лупу… Возвращение копья питерскому ангелу — хранителю… Пукающая во сне голая красавица и купидончики, ловко улавливающие её ветерки в подобия мыльных пузырей…   А её любовник — один в один его, Киллара, приятель с Шанхая, с соседнего района: Авессалом Киев. Тот самый, что у него на глазах (да и не только у него), на спор с Жирным, поднялся, на черно — бурую трубу котельной.
А ещё в фильме был дом, чем — то напомнивший ему его домик со сломавшимся флюгером в форме танцующей танец живота кинозвезды Авроры Крейсер… Под тем домом и обнаружили мощи трёхметрового чувака… Эти кадры, где главный герой рвёт свою ни в чём не повинную денежку:

 

о д и н  р у б л ь
о д и н  . у б л ь
о д и н  . . б л ь
о д и н  . . . л ь
о д и н  . . . . ь
о д и н  . . . . .
о д и .  . . . . .
о д . .  . . . . .
о . . .  . . . . .
 


А момент, где детёныш нетопыря — карлика помещается в напёрсток… А эпизод с косметологом — эпилятором, который, раздвинув ноги пациентки, философствует со словами: «А вот и наша кормилица, и мы её сейчас приведём в поря… док!» А пациентка, вместо секретутошного «чё вы руки распускаете, это п..дец», принимается пересказывать страшилку газетную про так называемый «выводок» — про новое «красноглазое» поколение, что подобно цикадам Аль — Азифа, действует в полном соответствии со строгим насекомым режимом: 17 лет под землёй, затем массовый выход на поверхность, спаривание, откладывание яиц…
***
Вспоминая наиболее запомнившиеся фрагменты — «узелки» любимого фильма, Киллар вспомнил и о Веспасиане, Веспасиане Витальевиче, бывшем фокусником в Летнем Театре Эффектов, в котором работала так же и Людмила Откина.

[Известный работник летнего цирка В. В. Самолётов направил описание своей «тёмной» гипотезы в Роспатент, в бывший НИИ государственной научной патентной экспертизы. Оттуда вскоре отписали, что НИИ за неимением экспертов (по Тьме Тьмущей) принял решение хранить описание гипотезы гражданина Самолётова вплоть до особого момента, когда таковые всё — таки появятся…]

Да, вот это был человек…

«… А это глобус из папье — маше. Не забрызгай, бомарше!»
«Какого рожна ты, Ночь, так нежна?»
«Учись у Чеширского не учить Учёного!»
«Обсуждают кролики Линча, кто быстрее Пеле иль Гарринча».
«Почему ты под этой вот сливой решила, что должна быть счастливой?»
«И отправились в гости к рысятам крысята».
«Зимой и летом с одним логопедом».
«Не заметили такую глыбу! Ел шарики из риса и рыбу!»
«Коле снится колесница…»
«Ах, ты, Хотя, Хотя, чужие здесь не ходя!»
«Иногда времена меняются. А бывает, что и тебяются».
«Во — первых, учиться, во — вторых, учиться и в — третьих, учиться!»
«Понравься скелету, поешь бересклету»
        «Очень хорошо помню. С возвращением из Череповца связано одно из самых ужасных воспоминаний детства. На железнодорожной станции толпа осаждала поезд. Когда он уже тронулся, какой-то старик-инвалид ковылял за составом, все еще пытаясь влезть в вагон. А его оттуда поливали кипятком…»

При этом слишком всерьёз, по мнению Киллара, относился к пресловутой ДиП (Догнать и Перегнать!)…

Маянварь, 7… года.
Веспасиан Витальевич Самолётов (у окна в кухне):

Институты черно — белого режима, во всяком случае многие из них, мне в общем — то понятны. Ну, там место в общей системе… задачи, структура… А вот эта институция, то есть ДиП, остаётся какой — то загадкой. Хотя вроде и позиционирует себя в качестве гаранта всеобщей безопасности. Что мы все, «простые люди», о ней знаем, об этой ДиП? Ведь наши обыденные размышления о ней сводятся к набору штампов. Там, дескать, гнобят диффузоров и всячески продвигают маломногов. Это, мол, репрессивная безбожная такая машина посреди Войны Полостей. И там собирают секретные досье на всех нас: и на больших, и на малых. Прослушиваются телефончики опять же — на случай молотой чепухи. Как домашние, так и гостиничные. Да и вообще всякие. И никак этот страх перед этим всевидящим оком не выветривается, сидит в нас, как жук — короед, и пишет арабицей, пишет… Вот я, например, знаю ДиП по рассказам тех, кто там реально служил верой и «Правдой», как говорится. Опять же, книги читал, документы… Однако подобные штудии, выясняется, много не дают. Ну, очень трудно сказать, что это такое. Человек с левобережья Леты пишет о ДиП как правило рационально, так сказать распространяет обнаруженное на всю структуру. А я заметил, что ДиП получает материал по истине тёмный, мерцающий: обо всём и — ни о чём!

Наконец, никто лучше него не умел на глазах у изумлённой зеркалинской публики, в роли вороватого джокера, извлекать из своего размалёванного кармином рта непрерывную пёструю ленту а ля поп; и это в то самое время, пока румынский оркестрик, специально для комиссара Х. переброшенный в цирк из ресторана «Икс», над адской пастью выхода лихо нагнетал атмосферу всеобщего счастья вплоть до духового визга. Вообще он завораживал Киллара, тогда ещё совсем шпендика, своей сверхъестественной ловкостью: у него, у пацана, на глазах он, тонко и немного вкось улыбаясь, картинно — агрессивно разрывал газетные страницы, и, с шумом помешав клочки в руках, тут же, с изысканным жестом, ну, прямо как в телевизоре, превращал их в прежнюю целую  и невредимую газету

 

Тогда Киллару этот трюк казался непостижимым счастливым волшебством. Он восхищался дядей Веспасианом даже больше, чем «безголовой женщиной» — королевой Незейей, глотателями кинжалов и вольтижировщиками с их ослепительными трапециями. Однажды чуть было не назвал его «папой». Что — то его удержало. Возможно, ассоциация с известного рода римским стариканом, одетым в гигантскую рыбью чешую и вооружённым причудливой палкой, заканчивавшейся хоботом бабочки. В итоге фокусник и «ярмарочный» любовник его матери остался для Киллара просто Веспасианом, дядей Веспасианом. Но у кого ещё был такой дядя? Да больше ни у кого! Чего только Киллар от него не наслышался! Про то, как он учился великорусскому наречию у бывшего белогвардейца, а когда, выучившись, вышел в люди, то поначалу подвергался насмешкам за слишком правильную речь, — «как у барышни». Даже татуировку показывал. Слева на боку. Группу крови. Из — за сталелитейных заводов. Опять же, живого богомола впервые увидел благодаря ему…

(… самка после спаривания откусывает голову у самца. Ей необходим протеин. Им богата голова его. Ну, это для развития потомства. Вроде Саломеи, попросившей голову Иоанна за свой, не бог весть какой, танец живота…)

Известие о том, что дядя Веспасиан «самоликвидировался», потрясло Киллара. Ходили слухи, что Веспасиан сделал это на глазах у труппы штатных уродов, как раз репетировавших на арене кульминацию из пятого акта «Гамлета». «Написал прощальную записку и совершил всуецид, как проштрафившийся офицер Генштаба», — шепнул Киллару один из них — Гней Аллей Нигидий Май и «строго конфиденциально» передал ему листок в клеточку, который ловкий безногий фрик, рискуя всем, стащил со стола следователя, пока тот загадочно, с «восточным терпением», препирался с директором цирка (совмещавшим основную должность с ролью конферансье) относительно репутации «почтенного совэтского заведения». Но труды руконога пропали даром. Киллара «письмо» разочаровало. Так разочаровало, что он даже не разорвал его. Опустошённые светлые глаза дяди стояли перед ним, как бы напоминая, что Веспасиан, в отличии от Киллара, знал, как клочья снова превратить в одно целое.
***
Снова Киллар шёл по знакомой до зубовного скрежета улице. Тянуло поорать во всю глотку какую — нибудь песенку по — гаже. Но он вспомнил те мышастые размером с кулак камни, полые созвездия разбитых окон, перешедших на другую сторону людей; вспомнил шоколадную брусчатку под ногами, площадь, чёрный репродуктор на столбе, голос… Этот хренов голос! Киллар пожонглировал пёстрым комочком газеты, отфутболил его пяткой и направился в сторону площади.
Рупор на столбе по — прежнему одиноко торчал и говорил сам с собой, словно ручной ворон, недавно похоронивший хозяина. Бормотуха, звуковая возня вдоль да около неприступной тишины… Впрочем, на этот раз Киллар заметил, что поток звуков переменился, и переменился в лучшую сторону. Раньше звуков было намного больше, и были они путанее. Теперь в речи, поселившейся в репродукторе, явно шелестели, скреблись человеческие слова! Скорее всего, это были слова не русские, но точно — человеческие, во всяком случае — не главный голос приближавшихся к Зеркалам Перитий. В том, что говорилось со столба, определённо были и смысл, и живое направление.   И небольшого уровня громкости вполне хватило, чтобы разобрать цепочку слов, которые хрипловатый голосок Пятой Звезды беспрерывно, и впрямь по — птичьи, повторял и повторял из ниоткуда в никуда: « … pauci Mihi satis — nullus Mihi satis… Pauci Mihi satis — unus Mihi satis — nullus Mihi satis… Pauci Mihi satis — unus Mihi satis — nullus Mihi satis…»
— — — — — — — — — — — — — — — —
(*). Легендарный самурай Сигэнари Кимура провёл свой последний бой в 1615 году, защищая замок в Осаке. Он смело вывел свои войска на поле боя, предварительно тщательно обрезав волосы и окурив свой шлем благовониями. Кимура знал, что он не выживет и решил «позаботиться» о своём будущем убийце, оставив ему ароматный труп. Он знал, что его голова станет чьим — то трофеем и хотел, чтобы она хорошо пахла.
(**). Уэсуги Кэнсин (XVI в) был убит копьём в туалете; убийца застал его врасплох со спущенными штанами.
ВИГИЛИЯ ВТОРАЯ
 КАШКАШ ИБН ФАКРАШ!
                Вы будете играть в каш – каш и казаки – разбойники –
                при чём тут бабочки?
               
                В. Набоков. «Другие берега»
 

 С самого начала план Киллара, по большому счёту, задуманный на «живую нитку», был обречён. Во – первых, красотка Сиби, предмет его тайной гордости, которая должна была одним своим декадентским появлением в ресторане сразить всех присутствующих смертных наповал, вообще не пришла, простудившись накануне, на митинге в поддержку протеста против переименования города Зеркала в город Зеро, и оставшись лежать дома, после чудом отступившей сорокоградусной температуры. Во – вторых, он, вопреки неписанным правилам выпускника, в первые же минуты торжества накидался дешёвой водки, как последний бомж, сам на сам, стоя на смотровой площадке фуникулёра: ну, здравствуй, город дорог, я от счастья насквозь продрог!.. В – третьих, вернувшись в зал, тут же помахался с кем — то из приглашённых местных неприкасаемых лабухов. С басистом. Не хотел, гловер недоделанный, играть «Дым над водой» вместо «Синего тумана». Их, разумеется, быстро разняли. Киллара, сразу не распознав его состояние, не вышвырнули вон, а только оттащили, как щенка, за шиворот, в сторонку, чтобы не мешал танцевать белый танец отпрыскам из хороших (*) семей, и бережно, точно в больнице, посадили на стул у окошка (о! кошка!)…

(*). Точнее, «берёзовых». Определение, по мнению Киллара, пошло от популярного персонажа фильма «Карьера Димы Горина» (1961) рабочей девушки Гали Берёзки; её собранный из кусочков портрет, после самоубийства народного писателя Американистана Э. Хемингуэя (#), сменил модные портреты «старика Хэма» в спальнях городской интеллигенции. Впрочем, Киллар слышал и другую версию, которую в журнале «Техника молодёжи» выдвинул президент Американистана – Харун аль – Рейхан в 80 – х годах XX века, только процитировав, в качестве доказательства, фрагмент из письма посла У. Буллита президенту Ф. Рузвельту о предстоящем «Бале Сатаны» в здании американистанского посольстве в Мозгве в апреле 1935 года: «…Мы устроили так, чтобы множество берёзок распустились до срока в столовой». Кого имел ввиду Буллит под «берёзками», прекрасно поняли многочисленные читатели «Техники молодёжи»: балерины – шпионки!
(#). Покончил с собой из охотничьего ружья, узнав, что фбр раскрыла его подпольную кличку (Хам), а значит, и многолетнюю (начиная со знакомства с героем труда Стайн) работу на Кремль, и окружила его, полный кошек, домик в Айдахо.



 Позже, никому ничего не сказав, а, точнее, послав всех к такой – то матери, он раньше времени сбежал, что называется, с бала на корабль. Сбежал вместе с группой безбашенных, похожих на ролевых террористов, выпускников из другого района (кажется, с Шанхая), которых сразу заметил, выйдя из ресторана. Совершенно незнакомые девушки по - старше, которых все называли Даниёй и Ядвигой по — доброму помахали руками дурачине и, смеясь и пыхтя, помогли залезть ему в тот безбожно размалёванный микроавтобус, явно с кем — то его перепутав и называя неким Оскашем, кажется, с Затишья. Все кричали и хохотали, зигуя или выбрасывая «козу» карана — мудры: «Кашкаш! Ибн Факраш!» Они поехали… С одной из девиц, с Ядвигой, с той самой, что и назвала его первой «Оскашем», он, кажется, даже сосался (по — французски!) прямо там, в весёлом хаосе компании, которая откровенно неистовствовала и, похоже было, что, действительно, неслась в никому не известном направлении… Продаются железнодорожные авиабилеты на еловую субмарину! Обращаться в кассы нет смысла, билеты продаются исключительно с лап… О, Че наш!.. Че, бурашка… Че — ширский кот… Чем Че не шутит… Че с большой буквы… Чего тебе надобно, star Че?.. Парвус, порвали парвус!.. Ла вида но вале нада… Все ушли в попу — лизм… Карамзин, где деньги, дзин… Невеста из Горького оказалась воровкой из Пирогова… Мы статус — квочки до первой дрочки… Нафигатор в действии… А не замхнуться ли нам на Нестора нашего Махно? А что? И замахномся… Красная правая рука… Ты — душкан, бранкукан, бранкукашка… С tatoo я, с tatoo я!.. Маша — Аллах! Маша — Аллах!.. Итог дамы выхв Атилле по увесисьтому револь Веру откуда — то во сне взя Лис револь Веры и с нас лаж Денни ем пристре Лили бог офф… Кто — то попытался с наигранным пафосом успокоить друзей и друзих и произнести с(пи)ч… «Прошу тишины, товарищи… Деньги любят тишину!.. Тишина, ты лучшее из того, что слышал!.. Если серьёзно, то позвольте мне в нескольких словах остановиться на идее так
называемого творцового, бл. ть, переворота»… Но его грубо, с диким хохотом, прервали, сбросив обратно в шум, тут же, впрочем, найдя ему замену в лице другого, не менее примечательного персонажа… «К вам обращаюсь я, не для денег родившийся Берия Семя Тиберия, а именно — к тебе, о, женское чудовище, называющееся Левиафаном и живущее в бездне моря над источниками вод, а так же к тебе, о, чудовище мужское, Бегемот, который своей грудью занимает необитаемую пустыню Дендаин, на востоке сада праведников!.. Но и этого оратора дружными смехачами согнали с воображаемой трибуны. И так, с тесно прижатыми друг к другу лицами, счастливые, словно черепа в парижских катакомбах, стали они распевать какую — то пошло — весёлую песню из забытых времён…

мёртвая принцесса
стонет в темноте
принц целует в губы
кажется не те
(раз восемь)

А потом его просто оторвали от пахнувшей иностранными духами и потом взведённой девицы и выкинули из того странного хиппозного минивэна. Так же весело, как и подобрали… С тем же «кашкашем» во рту… И он тогда уныло покедал обратно в город. По дороге сел в остановившуюся рядом неожиданную не то эмку, не то даймлер лимузин. Пожалела нездешняя машина с красивым, чуть ли не кобыльим, тёплым на ощупь, крупом, перебравшего выпускника… «Перебравший выпускник» удивился, откуда, мол, такая параллельная красавишна? И как ни в чём не бывало расположился в её уютной каверне, на заднем, мягком, как палеолитический бюст Биомеханоиды, сидении, несмотря на то, что на его вопрос ему никто не ответил.
 КРЫСЫ
Когда он очнулся, «эмка» (он вспомнил весёлую пьяную надпись мелом на её задней двери — астарожно! Машина Бога любв!), была уже в пути. Управлял ею мужчина средних лет, чем — то сзади и в профиль походивший на одного известного актёра, которого Киллар никогда не видел без военной униформы и в детстве, не на миг не сомневаясь в этом, считал даже, что тот так и родился в ней, и она подрастала вместе с ним.
«Напарник» сидевшего за баранкой, скорее всего, был женщиной. Киллар вблизи хотел рассмотреть этого служивого раз и навсегда поподробнее, но ночной свет двадцать пятого часа и арабесковая игра теней деревьев, под сенью которых терпеливо двигался раритетный автомобильчик, помешали ему. Он вынужден был удовлетвориться мягкой темнотой вместо лица, откуда тем не менее исходили слова, сказанные симпатичным женственным голосом, и неожиданный крепкий запах махорки.
До того момента, когда они выползли из переулочных червоточин на открытое пространство Проспекта Мира, и какое — то ещё время спустя, старлеи редко — редко нарушали таинственную молчанку репликами в том духе, что «ёшкин кот, здесь можно было и срезать», или «опять анашисты расквасили фонари на Горького», или «что — то есть в этом городе от Венеции, что — то шестьдесятдевятое, из — за перерезающей его надвое реки, не находишь?», или «звёздная ночь жутковатая, хоть и красивая: мерцающий сонм кровоядцев — не больше, не меньше… Да и сами мы, пока едем мимо домов и деревьев, вроде как тоже мерцаем, — то мы есть, то нас нет…».
Киллар свободно сидел на заднем сидении, смиренно следя за унылыми караванами зданий, проплывавшими мимо, в противоположном направлении, и вдруг подумал о том, что двое этих «военных», он и она, вовсе не везут парнишку домой. Сам виноват. Сел, толком ничего не объяснив. Не потребовал по всей форме документов. Как терпила белобрысый повёл себя. Замохал. И это при том, что мать ежедневно носит всякую всячину в знаменитую старорежимную тюрьму и пользуется уважением у тамошних специфических заключённых, по слухам, имеющих доступ к прямой загробной линии самой Зинаиды Гиппиус, «королевы пропущенных звонков»…


Череп Хаджи — Мурата:


Чу!
Зинаиду Хиппиус
хочу!
 

Ссыкун, вот я кто после этого. А они… Тайные путешественники. Живые тела. Убешщуры. Прихожане Лягушачьей Мечети. Страннички с кубарями. Типки с высокими скулами. И как — то нарочито табаком несёт от обоих… Дамочка гонит какую — то чушь про «трюк с куриным яйцом»…

…Ну, и взяла пустую баночку, набрала в неё холодной воды. Потом достала из коробки специально припасённое свежее куриное яйцо. Аккуратно, чтобы не зацепить желток, разбила яичко ножиком. Вылила желток в воду. Затем поставила банку себе на самое темя, прислонив подбородок к груди. Нужно было таким образом продержаться минуты три. И вот когда время вышло, я снимаю с головы банку и внимательно смотрю… Чистая прозрачная вода и лежащий в белке желток — значит, порчи на мне никакой нет. А вот если б желток этот лежал, а от белка вверх тянулись бы «свечи», полоски такие, то очевидно было бы колдовское вмешательство. «Свечи» с пузырьками — сильная порча. Ну, а если в полосках чёрные точки, то это, точняк, порча сделана на смерть или же с могильной землёй… У меня был первый из трёх вариантов. Аж вспотела от предчувствий…»

А что, если они узнали о нашем с Сиби секрете? О нашей Последней Встрече с «подлинниками»? Знают, что я сейчас с нагрудным мешочком — с двумя смертельными дозами… Знают, что сообщница так и не пришла на свиданку… Хотя, сверкая в темноте глазами, клятвенно договорились: сразу после выпускного бала… В березняке… В «магическом круге зеркал»… По пилюле с быстродействующим «ёдом», как они в шутку называли яд… Друг другу в рот — через последний поцелуй… И — в Незнаемое!.. К тому же, мы ведь первые в мире, первые в истории, кто встретили самих себя тогда, в маябре, в парке — наяву! Нет, не может быть. Эти ничего не знают. Не видно по ним… Если, конечно, не артисты какие — нибудь топовые на «огненных колёсах»… Один — рябой. Другая — рыжая. Ну, и парочка. Загляденье… Клоуны… Ей — богу, это не я, это Пётр Иванович. Э, нет, Пётр Иванович, вы ведь первые того. А вот и нет: первые — то были вы… Крысы… Может ли он оказать серьёзное сопротивление? Ну, оттолкнёт рыжую, пока рябой сидит за баранкой, метрах в тридцати от них. Что — дальше? Ноги в руки, и — в ближайший переулок Розы Люксембург, в самый длинный и запутанный во всём этом городе, вроде Критского лабиринта? Куда там! Эти точно не пальцем сделаны… Всё — таки М — 1. Но размеры лимузиновские какие — то. Во всяком случае, внутри… Из самых что ни на есть роковых сороковых. Как она попала к этим хмырям? Убили владельца. Какого — нибудь коллекционера из нуворишек. Открывает такой типчик свой ангар, а там, евпатий коловрат, чего только нет! И всё винтажный эксклюзив… Возможно, брат с сестрой.
 ***
…Всё равно, как бы там ни было, но надо рискнуть. Впрячься с ними обоими, как говорится, была — не была… Может, даже на помощь кого — нибудь истошно успею позвать, почему нет! Но ведь не сидеть же так — безвольно, хрен знает куда ехать с этими… штабными крысами, ничего не предпринимать… Чего я боюсь? Что останавливает меня? Можно подумать, передо мной легендарные апокалиптические драконы, наконец — то заявившиеся в город Зеркала для того, чтобы спасти его уходящий в бесконечность завиток от гибельного «духокружения»… Главное, не дёргаться, подумал Киллар и опустил веки с татуировкой в виде всегда открытых глаз.
Он знал, что Сиби сама его найдёт. У них был тайный сговор. Да такой, какого ещё никогда не было не только в Зеркалах, но и вообще где бы то ни было на всём белом свете. Поэтому перед выпускным балом, Киллар не искал свою Сибиллу. Даже среди её одноклассников, скопившихся на крыльце школы, вокруг обнажённого бюста вождя и раритетного граммофона с квакающим допотопным фокстротом. Он просто бродил неподалёку от того места с пятью зеркалами без рамок, кем — то оставленными стоять стоймя без присмотра в берёзовой пришкольной роще. Сквозь обманчиво — прозрачные их стёкла июньское солнце метало безобидную молнию. Как оно было равнодушно и к той заокеанской мелодии, и к той довольной, словно в кино, толпе молодых людей, и вообще ко всем, так просто и доверчиво заселившим оба разбитых на Земле зеркально — противоположных лагеря!
Увидел он Сиби как обычно: неожиданно. Почему — то всегда так получалось, что появлялась она в поле его зрения внезапно, будто голограмма какая — нибудь. Этот раз не стал исключением… Белое лёгкое платье до чашечек, белые длинные носочки. В волосах, чуть — чуть не достававших до плеч, цвёл густо алый бант, казавшийся только шуткой Сиби и своего рода пробным вариантом. С ней тогда стояла подружка её, швея – мотористка Страхова Ия.

 

Среди берёз и отвернувшихся амальгам они, пьяные от своей девчачьей дружбы, о чём — то сладковато и почти интимно переговаривались вполголоса. Сиби при этом, в который раз, вынимала из волос свой вызывающий бант с «глазками», и он снова становился предметом их счастливого и бессмысленного обсуждения. Потом нарисовался он. Ия оставила их, с наигранно усталой улыбкой сославшись на то, что «умрёт», если сейчас же не пойдёт «к эдгару на шизгару»…
О чём они с Сиби тогда говорили, оставшись наедине? А ни о чём. Только, заткнув пальцами уши, слушали свои естественные гемофоны и магнитные записи, оставленные слепыми кровоядцами на обеих сторонах крови за последние лет эдак триста… Хотя нет. Всё — таки о чём — то говорили… Опять о той парочке в чаще, оказавшейся их точно копией. Или это, наоборот, они, Киллар и Сибилла, оказались всего лишь копией совершенно незнакомых им людей?
Они не произнесли ни слова. Обе пары молчали, словно воды в рты набрали: кто — живой, кто — мёртвой. Потом что — то отвлекло их внимание… Какой — то резкий, похожий на хлопок, звук… Со стороны не то Белой Мечети, не то Скалы… Когда же они с Сиби снова посмотрели на ту пришлую пару, её уже не было.
***
«Машина» бесшумно, на скорости 80 км\ч, скользила не то во второе царство, не то в сотое государство.
Проплыла спесивая гостиница «Интурист»… Потом — монумент «На веки с Ильичём»… Магазины, парикмахерская «Интернационал», кинотеатр «Востокъ»… Дом Советов, жёлтый даже в темноте… Дворец пионеров… Чертог комсомольцев… Всё, всё плыло невозвратимо вспять… Поплыл в общем потоке даже любимец города — футбольный стадион «Спартак», чем — то похожий на немного отремонтированный римский Колизей… Обречённо, как во сне, прошли безмолвным парадом и Кукольный Театр, и пожарная станция, и завод имени Феликса Дзержинского, и Липовая Аллея с чучелами богов и героев, и Смотровая Башня, напоминавшая в одно и то же время шахматную ладью и обломок гигантского, пораженного молнией, дерева, причём, поражённого в эпоху, когда его древесина ещё не уплотнилась до состояния камня… А вон и тот трёхэтажный коммунальный дом. Там ещё дворик был: типично южный… Сколько ему было — то тогда? Двенадцать. Или тринадцать… Как — то они с Авессаломом Киевым возле того же дома наблюдали забавную сценку с участием крысы и двух молодых котов… Коты загнали в угол бедного щура возле самого подъезда. Крыса, издавая резкий крик, прыгала то на одного, то на другого и успевала — таки выбраться из угла; однако тут же попадала, за неимением лучшего, в другую ловушку — в виде двухметрового куска покосившейся ржавой водопроводной трубы, всё ещё висевшей на стене после памятного шквалистого ветра годичной давности. Коты бросались к трубе и вновь начинали караулить и по очереди дразнить несчастную. Когда крыса, пользуясь притупившейся бдительностью котов, снова ухитрялась ускользнуть от них, отвлекая агрессивными наскоками и воплями, то, в результате, снова оказывалась в том же самом углу, что и ранее: все пути из него опять мгновенно перекрывали пришедшие в себя самоуверенные молодые котяры. Игра продолжалась… Видел бы их неуклюжие потуги легендарный Тини, тот самый черно — подпалый терьер весом 2,5 кг, который в 5608 году, уверенный в том, что встретил самого крысиного короля, убил ССС крыс менее чем за один час…
***
[kры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса кры сакры са крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса кры сакры са крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса крыса кры сакры са].
—
 
ПОДСЛУШАННОЕ

 
 


Киллар потихоньку достал свою дозу «ёда», как они с Сиби называли яд. Вспомнив торговца, ходившего всегда с бронированной псиной, его рожу, похожую на лицо миссис Хадсон, снова увидевшей у себя в квартире Холмса после дуэли с профессором Мориарти у Рейхенбахского водопада, он, глубоко вздохнув, как можно незаметней, отправил пилюлю в рот. Ну, вот и всё. Вот я есть, а очень скоро меня не будет. Вообще. А потом я снова появлюсь, только уже другой. Хотя, возможно, в этом же городе. Короче, поздно врубать заднюю и уповать на мамочкин расклад веером. Поехали.
Служивым надоело слушать вражеское радио. Они обратились к старому доброму жанру диалогов, подумал Киллар. Похоже, что всё — таки муждаженаоднасатана…

 

-
Ж е н а: Жена на западе.
М у ж: Муж на востоке.
Ж е н а: И вот они сходятся…
М у ж: И жена съедает голову своего мужа.
Ж е н а: И зачнёт, и родит двойню.
М у ж: А как родит, сразу тут съедает своих детей.
Ж е н а: И тотчас умирает.
М у ж: И уходит муж на восток…
Ж е н а: А жена на запад.
-

Ну — ну…
***
— Я список кораблей прочёл до середины.
— Огласите весь список, пожалуйста…
— Ab ovo Ledae incipera.
— Королева против грехокурения марихуаны агентами ФБР.
— Грех — когда ноги вверх, а опустил — Господь простил.
— Пингвин обыкновенный распевает Харе Кришна. Парень, тебе надо увидеть, как они пинали Эдгара Аллана По.
— Низачто.
— Cifra.
— Zephirum.
— Знайте, истина в том, что повторено трижды подряд.
— Учиться, учиться и учиться!
— Во французской стороне, на чужой планете, предстоит учиться мне в университете.
— Дева грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство.
— Идёт — гудёт зелёный шум, зелёный шум, весенний шум!
— Смерть воспевает душа, разложенье зелёное плоти.
— Лежали мёртвые и лепетали ужасную неведомую речь.
— Некоторые умершие, при свидании с живыми, бывают весьма общительны.
— Мы все мертвы, и лишь стоим в очереди на собственные похороны.
— У Бога мёртвых нет.
***
— Помнишь, у тебя дома телевизор «Ладога — 205» был, когда ты меня первый раз к себе привёл.
— Дедушка его очень любил.
— Забавно. Его плоскогубцами переключаешь с канала на канал. Прилагаешь усилия. И не только физические.
— Зато у тебя дед ходил в гречишнике.
— Здорово, правда? Ещё говорили: черепенник
— Черепенник?… Вспомнил нашего Афанасия… Тухлачевского…
— А что вспомнил?
— Вспомнил, как Биомеханоида любила зачитывать вслух очередные перлы из его сочинений.
— Сам Афоня не был против. Потом, правда, прекратили это дело. После того, как директор узнал. Кто — то настучал из наших… А можешь вспомнить что — нибудь из этих самых «перлов»?
— «По тогдашней моде Коробочка чесала пятки мужу, себе же мозг пудрила».
— ))).
— «И тут французики бросились наутёк, не в силах выдержать духа этрусской армии».
— Ишь ты. Как фразу строил!
— А вот ещё. «Когда Онегина не бывало дома, Татьяна частенько посещала его кабинет, где, за чтением книг, и преобразилась постепенно из девчонки в женщину».
— Girl, you`ll be a woman soon… Эх, Афоня, Афоня.
— Я что — то пропустил? Чего — то не знаю?
— Не знаешь, что с ним стало?
— Нет.
— Вот те на!
— А что с ним стало?
— Погиб он в армейке.
— А служил где?
— Передвижная служба голубиной почты. Водителем почты был. Попали на банду Княгини.
— Женская банда?
— Да. Теплокровные поклонницы валтасарок. Тех самых.
— Их атаманша обожала голубей.
— На фотках в газете она — сочная.
— Ну, да.
— Писали, что банду ликвидировали. Не нашли только саму предводительницу.
— Всё так. Княгиня бесследно пропала.
— До сих пор, что ли, не нашли?
— Ну, да. Так и есть… Не нашли. Зато нашли всякие вещички её. Ну, те, что ей удалось награбить за всё время существования банды новых амазонок.
— Драгоценности, небось?
— Как сказать… Вещи разные… Например, «Лиловый дневник» последней царицы…
— Тот самый? С вышитой золотом совой?
— Тот самый.
— Разве его не доставили Виленину?
— Не довезли большевизанчики. Что могут маузеры и винтовки против иконы с затменным портретом Княгини?
— Говорят, что Княгиня носила пояс верности, ну, такой — с зубьями?
— Носила, да. Так и все амазонки в банде носили. Это был их отличительный символ вроде.
— А кто ликвидировал инфернальниц?
— Как — кто? Рука.
 

— Та самая?
— Что, в самом деле не в курсе? Пипец.
— Вот никогда бы не подумал. Это же Она лет пять назад заменяла руку президента, когда в прямом эфире Сянь Цзы дарил нашему главе те непонятные два зёрнышка риса?
— Она. А почему непонятные? С сюрпризом же.
— Скажи ещё: зёрнышки не простые, а с рисунками.
— Угадал же! С рисуночками они были!
— Да ну? Да нууу?? Мне сейчас плохо станет!))
— Таки да. На одном изображён наш президент в летах, а на другом — он же, но молодой, безбородый. Да, а ещё этот Сянь подарил лупу в синей бархатной коробочке, чтобы президент любовался своими изображениями вплоть до мельчайших подробностей.
— Теперь — то, во время цисфинитного карантина, у него времени предостаточно будет… Чёртов карантин! Говорят, бордель на Испанской закрыли вместе с постояльцами, то есть оцепили его, и рассерженные вторые половинки прибегали доставать свои половинки первые…
— И заметь. Режимы ЧС и ЧП не объявлены. Так, была какая — то непонятная воздушная тревога. Вскоре отменённая… А термин «реверсия», изначально введённый в земной обиход Высокой Особой, спящей где — то в верховьях Тьмы — реки, не имеет никакой юридической силы. Следовательно, все штрафы, которыми нас пугают — незаконны. Документы о реверсии и мерах карантина никем не подписаны. Вообще ни разу. Их может подписать только новоизбранный пигопагус…
— Который слился от ответственности.
— Ну, да. А губеры… Они не имеют право подписывать законы такого уровня в принципе.
— Подписали бы, даже не смотря на превышение полномочий и угрозу суда. Первый раз, что ли? Но только не в этом случае. Тут они откровенно обоссались по случаю внепланового введения патриотического режима реверсии. Уже и привычным желанием не горят с телеведущими бэдэсээмить на островах, арендованных у дочери кинозвезды на мели.
— Понятное дело. Реверс вне закона. Отменены обратные стороны монет. Все задние ходы всех транспортных средств и механизмов, в том числе и в авиации, и в локомотивах. Запрещены письменные обязательства, расписки одних лиц другим с предоставлением гарантий. Запрещён удар с лёта сверху над головой в теннисе. Запрещён опорный прыжок с вращением на 360° в гимнастике. Отменён в армии денежный взнос, залог, в несколько тысяч рублей, который офицер должен был вносить в полковую кассу при женитьбе ранее 28 лет. Под запрет попал даже популярный в Сети так называемый фингерпасс, то есть вращение пальцами ручки, спичечного коробка, монеты, барабанной палочки и т. д.
— Хоть стой, хоть падай… Кста, ты не дорассказал про Белкина и Стрелкина. Про кинокефалов.
— Значит, послали этих неразлучных… Они, всё как полагается, программу отработали на пять с плюсом. И вернулись. Приземлились. Но вот их достают из кубышки, а они… не дышат!
— Ой — ой — ой.
— Да. При том, что ещё теплые. Только — только отдали швартовы. Стали выяснять, что да как. Оказалось, клапан — то плохо завинтили ещё здесь, на Земле.
— При возвращении произошла разгерметизация…
— Да, но это нам, простым смертным, так доложили красивым голосом диктора Курилова. На самом же деле, Белкина и Стрелкина просто нагло и самым, как говорится, циничным образом использовали, причём, впервые в истории, в качестве наживки для добычи алмазов!
— Тех самых?
— Тех самых. Небесных. Какой там дебирс! К чертям собачьим кимберлитовые трубки! Вот, вот где истинный клондайк! Ну, и так вот… Тела, которые переодетые во врачей агенты извлекли из капсулы, были, в буквальном смысле слова, начинены драгоценными камешками! При разгерметизации алмазы небесные хлынули в лёгкие пилотов и там, в человеческих внутренностях, благополучно материализовались, увязли!
—
— Я вспомнила. Гость с походкой принца датского.
— Гость в Кремле с походкой северного оленя?
— Да. Странный он был… Вот ты сравнил его с оленем северным. А я подметила другую фишку: очки.
— Не градиенты — точно.
— И не дымчатый кварц, кстати.
— «Авиаторы» с двойной перемычкой. Ничего особенного.
— Однако, согласись, какого хрена он не снимал эти свои долбанные капельки во время всего разговора с главой Одной Шестой? Да знал ли он хотя бы с кем говорил? Был ли этот аримасп хренов хоть в курсах, что презик наш родился 18 сентября 1970 года в Самарканде, в гостиничном номере!
— Я тоже так подумал. Представь, наш этого купчика подкалывает «Мертвецом»: «Так это ты убил того человека, который убил тебя?» А чувачок отвечает: «Expect poison from standing water». * (* «Стоячие воды таят отраву» (англ.).
— Может, просто слепой?
— Фингал… Что там ещё может быть? Мы многого не знаем, если что, про этого… «актёра».
—
— Знаешь, что мне говорил мой дед — сосед — дедушка, когда я был маленький? — вдруг заговорил, нарушив тишину водитель.
— Знаю. «Не рви траву, ты рвёшь бороду дедов наших». Ты уже говорил.
— Нет, не то.
— А что то?
— Дедушка говорил по — другемски. Так и слышу его кафкиянский голосок: «Остерегайся, малыш, пяти вещей: народа, здравого смысла, сердечности, вдохновения и очевидности».
— Это говорил тебе дедушка? Народа… что там дальше?
— Показываю на пальцах: Народа, Здравого Смысла, Сердечности, Вдохновения, Очевидности!
— Настоящий был у тебя дэд сосэд. Хотя насчёт Вдохновения — спорно, по — моему, сказал.
— Сама ты с порно. Всё по делу сказал.
—
— Что ещё говорил твой дед — сосед?
— Странно шутил. Светописец…
— В смысле?
— Говорил, что может анулировать всё вокруг одним шелчком. Но не хочет. Может, но не хочет. Из — за таких шалопаев, как я, например.
— Это как — одним шелчком?
— Не знаю. Какой — то трофейной мыльницей хвастался. Якобы фотоаппарат у него есть такой. Ещё с войны… Одноразовый почему — то… Щёлк — и нет ничего и никого. Я, говорит, Самсон, — самый настоящий и единственный на всём белом свете злой волшебник, который не хочет делать зла.
— Какой же он после этого злой волшебник? Он добрый волшебник.
— Нет, он настаивал на том, что всё — таки злой.
— А что? Показывал аппаратик?
— Да.
— И как?
— Да никак. Обыкновенный. Только немецкий.
— Интересно, где он теперь? Сам дед — сосед — то умер уже…
— Умер. Да. Не знаю. После его смерти, там уже совсем другие люди поселились. А мы потом уехали с мамой и отцом. Наверное, выбросили в мусорку. Предмет имел довольно непрезентабельный вид, скажу тебе. Любой человек, попади он ему в руки, просто выкинул бы его, не задумываясь, в первую же попавшуюся урну. Подозреваю, что вещица была банальной подделкой. 
—
— Живописный был. Ходячий парадокс. Наш ветеран войны, а у самого фамилия – Гитлер.
- В каком смысле – Гитлер?
- Фамилия у деда была: Гитлер.
- А звали как?
- Успокойся, не Адольф. Семёном звали.
- Хух, отлегло.
-  Смеёшься, как кикимора болотная.
- Да ладно тебе.
- Эх, ты. Про таких, как Семён, шекспиры пиесы пишут… Да я и сам, смешно сказать, пытался о нём написать что – то вроде киносценария, чтобы потом продать его, ну, и немного подзаработать что ли…
- Сценарий сохранился хоть?
- Нет. Что ты?
- Неудачный?
- Не сказал бы. Однако… Как тебе сказать? В общем, передумал я. Сжёг его.
- Жаль.
- Не знаю… Голова выдвинута вперёд, плечи вздёрнуты, длинные пальцы подрагивают. С узких губ никогда не сходила улыбка — приветлив он был или зол…
— Портрет хорош.
— А однажды мне говорит… Ну, тогда я уже подрос и, так сказать, определился с жизненной позицией… Он и говорит: «Что за профессию ты себе избрал, мон ами? В старости она может привести к значительному разочарованию».
— Класс!
— Да… Пшеничное пивко с лимонной долькой на дне и самые последние сплетни про тьму египетскую…
—
— Слышь, напарник… Может, прав был дед — то насчёт твоей странной профессии?
— Не знаю… Мне вообще иногда кажется, что он всё — таки щёлкнул ту самую единственную фотку своей допотопной мыльницей. Щёлкнул и все мы исчезли. Нас никого нет. Или мы вроде как существуем, а вроде как и не совсем. Кстати, у деда было странное лицо.
— В смысле — странное?
— Безобразное какое — то. Но почему — то не страшное.
— Бывает. 
—
— Вспомнил что — то кино из детства… про этого… там ещё Шварц играл…
— «Хищника»?
— Да, его. «Невидимый» камуфляж… Кстати, знаешь, как он делается?
— Ну, и как же?
— Там такая хитрость: сперва актёр или каскадёр играет роль в ярко — красном костюме. Потом, значит, красный цвет «вычитается» из изображения с помощью техники «хромакей», и на месте Хищника возникает пустое место. Получившаяся маска накладывается на съёмку джунглей с той же точки, но без актёров и с объективом с более широким углом. Как итог, две части получившегося изображения (поверх маски и под маской) оказываются слегка рассогласованны, и на экране возникает иллюзия, что зрители наблюдают за почти прозрачным, только чуть искажающим проходящий сквозь него свет, пришельцем…

ТРЕНИЕ НАДКРЫЛИЙ
 Восточный конец Империи погружается в ночь. Цикады…

                И. Бродский. «Колыбельная Трескового Мыса»


Вот те на… А ёд — то липовый. Кухивика® … Исчезновение отменяется… Киллар поворочал во рту языком. Вроде всем известный торговец. Митридатом все звали. И посоветовал — то его ему не кто — нибудь, а сам знаток из знатоков — Лёй Страхов, единоутробный брат Ии. Торговец же взял и подсунул ему безобидную новомодную дурь для ночных танцулек, что — то вроде «суккуба». Чувствую себя скверно. Поэтом серебряного века с муравьиным спиртом вместо крови. Или не так. Я — тамплиер. Снял на одну ночь элитную проститутку, она попросилась в душ, но я, не утерпев, подглядываю за ней и вдруг вижу, что там, под душем, нет никакого человека, а чёрт знает что, — какая — то тварь параллельная. Но это ещё не всё. У меня встаёт на неё, и я вижу, что мой бедный зебб, не останавливаясь на достигнутом, уходит куда — то в бесконечность, и, чувствуя в одно и то же время какой — то адски вонючий и райский запах моей «ночной бабочки», я, несмотря ни на что, кончаю…
Раздался утробный, как будто деланный, смех водилы, точно он подслушал мысли Киллара и дико развеселился над его сопливыми фантазиями…
*
Вскоре Киллар, придя в себя от фальшивой пилюли, успокоился. Почему — то вспомнился ему один необычный, в чём — то даже курьёзный, разговор с матерью, с Людой, в прошлую новогоднюю ночь. Тогда она ещё числилась в летнем Театре Эффектов, у маэстро Псаммита. Женшина с тремя высшими образованиями, чистила клетки всеобщих любимцев: огромной амурской тигрицы Амбы, камелопарда Тутанхамона и гигантского нетопыря по кличке Занзара. В ту ясную звёздную ночь мать была как — то особенно заботлива, сентиментальна. Сообщила, едва только он заявился, что у неё есть к нему «дельце» и сразу же показала книжку. Такой дневник для записей. По — видимому, ей показалось, что сын в последнее время всерьёз увлёкся театром и вообще искусством и книжка ему могла в будущем здорово пригодиться. Всё — таки вещь была не совсем простая. Что называется, в себе. Ещё и с картинками всякими, со странноватыми текстами… С этого разговор, собственно, и начался…

— Откуда у тебя эта вещьч?
— В общем, так. Я её обнаружила. Она, кажется, осталась.
— От кого?
 — От одной пары супружеской… Были тут, в Зеркалах. Проездом. Молодожёны. Возвращались из Парижа в Санкт — Петербург. Или, как пошутил молодой муж, из СПБ в Спб. Давно это было. Еще до твоего рождения. Снимали на несколько дней комнатку на чердаке у нас, при твоём будущем отце. А там, сам знаешь, окна на Смотровую Башню, на Скалу, каждый раз похожую на что — то другое, новое. В тот раз Скала была похожа на птицу… Сказали, что в Зеркалах ненадолго, на неделю, не больше. А пробыли и того меньше. Заплатили хорошо и вперёд. Ну, я посмотрела. Симпатичная пара. Интеллигентная. Бездетная. Потом, правда, почти не виделись. Целыми днями я работала на Мардаса… Из — за двоюродной сестры… Пропуск с передачей к ней в старорежимную

 
тюрьму он ведь мне и помог получить тогда… Начальница тюрьмы — его жена, Планета. Представляешь, мардас с ней всегда на «вы». Интеллигент несчастный… А вернувшись домой, падала я на кровать и тут же засыпала. Ну, а твой отец… Ох. Как — то я возвратилась пораньше. Его ещё не было дома. Стою на пороге, воздух летний тёплый. В магазине игрушек сейчас, в ночную смену, наверное, головкам новых кукол глазки задумчиво пририсовывают чуть — чуть беременные бабоньки — Небула и Мтиеби, подумала я)) … Вдруг слышу, — из сада кто — то меня по имени зовёт, мол, иди сюда, послушай. Узнаю голос Боцана, пожав плечами, иду. Подхожу к нему, а он стоит в тени нашей черешни. Обнял меня ручищей своей и говорит: тсыкадок слышишь?   

 

Я немного как бы удивилась. На него это было не похоже вообще — то. Решила, что, ну, просто хорошее настроение у человека. А он стоит, слушает и повторяет до бесконечности: тсыкады… тсыкады… Я не выдержала, пошла домой приготовить что — нибудь на ужин.  Поужинав, мы смотрели странный фильм. Про молодого женатого самурая и его жену беременную двойней. Я запомнила его не в точности. Интересный японский фильм. Хотя Боцану он не понравился, что странно…

Родовое кладбище

Когда фильм закончился, Боцан давно уже спал. Я потихоньку оставила его и пошла наверх, заглянула к жильцам. Они как раз были на месте. Мирно спали на чердаке в объятиях друг у друга, как кошки какие — нибудь. Даже слегка похрапывали с приоткрытыми ртами. Только на следующее утро я успокоилась и сумела убедить себя в том, что всего лишь перепутала явь со сном, что, в общем — то, иногда случается с нами. Однако, усомниться мне в этом помогла другая сцена. На следующую ночь я отчего — то не могла никак уснуть. Встала, прошла в кухню. А из кухни, сам знаешь, вид на задний дворик… И вот, значит, стою босая, в ночнушке. Смотрю: они. Оба сидят посреди газона с головами кроликов, что ли. И как сговорившиеся дети, тайком от взрослых, в ночной тишине торжественно слушают запретную передачу по радио. Даже не «Аль — Азиф», а какой — нибудь «Silentium!» При этом сам спрятанный от государства радиоприёмник кажется вовсе и не радиоприёмником, а… отрубленной головой какого — то животного, или карлика, с ещё живыми, горящими красным огоньком, глазами! Они точно играли чьи — то роли. Зрелище было, скажу тебе… А непосредственно перед самым их отбытием из Зеркал в Питер, мы пили чай. Только чай предложила не я, а они. Этот… Сэми. Не помню, как его по фамилии. Историк. Специалист по гашишинам. Да. И его половинка — Дэзи. Тоже что — то в том же роде… У них был какой — то свой, «семейный», напиток. Да с таким изысканным секретным ароматом! Ох!.. А если бы ты видел цвет! Где они только его раздобыли? Что в него подмешали? Дура я, дура. Забыла же спросить… До сих пор помню… этот слегка терпкий вкус на губах… и то, как он отдавался в глазах и вот здесь… Ну, что сказать тебе? Люди как люди. Странные. А вот я, что, не странная? Все мы с какой — то стороны, если приглядеться, с чудинкой… Этот, муж в смысле. Историк. Специалист по ассассинам. Сэми… Такие ужасы мне стал рассказывать про себя и про какую — то новую болезнь, от которой человек исчезает в прямом смысле слова, ну, растворяется в воздухе… Но больше, конечно, про себя… Одно слово: талант! Ему бы в горисполкоме у нас играть вместо председателя Бооля. Цены б не было… Про что рассказывал? Представляешь, на голубом глазу, говорит: ваш город Зеркала, товарищ Людмила, уникален. Чем же уникален наш старинный город Зеркала, едва сводящий концы с концами в последнее время, спрашиваю. Отвечает: тем, что Зеркала, помимо того, что является единственным во всей Сети городом, возведшим себя без участия человека, ещё и стоит на единственном в своём роде месте. Спрашиваю: и что же это за место такое, мил человек? Кеметерия. Кладбище, говорит. Не чета, говорит, здешнему знаменитому, через которое, как через скверик, все бегают в известный день в октябре поглазеть на
 

Рис. 344. Несение «Тела Господнего» вдоль берега Леты. Осень. 1999 года.
Это не такое кладбище, не рядовое. Родовое кладбище. Откуда знаешь, спрашиваю. От верблюда, отвечает. И чертит в воздухе рукой знак, один в один похожий на восьмёрку, лежащую в позе Спящего Будды (*). Я, говорит, последний из Рода Саров. И цитирует поэта, забыла его фамилию … И в светлой Саровской пустыне скрипят подземные рули (**) … Очень древний род, говорит. Корни уходят ко временам, когда ещё не было никаких гор и низин, рек и морей, а были цисфинитовые леса йоммов и тзит, напрямую соединявшие небо и землю и населённые не адамитами, а самыми настоящими светоносными драгами, способными менять по волеизъявлению облик и передвигавшимися с любой скоростью, включая и так называемую скорость света…  В связи с этими странными откровениями, я вспомнила мою бедную мамочку покойную, Милицу, наши сложные отношения… Мать и дочь. Классика, одним словом… Она меня предпочитала называть почему – то Матильдой. Любила это имя что ли…

***

А потом они сами исчезли, вдруг снова вернувшись к постояльцам, задумчиво сказала Люда, богема эта, прости господи. Зашли к себе и — больше не вышли. Пресловутая Вынуть унесла их, не иначе, врагов народа. Оставили вот этот альбомчик с недешёвыми марочками. И проводить не пришлось. Да. Всё — таки интересно, что же они тогда подмешали мне в тот свой чаёк волшебнющий?
ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
Исчезли, надо же, подумал Киллар и вспомнил на ту же тему, заметку в газете про случай с исчезновением в аэропорту Калинина..

Мужик тот был задержан таможенной службой. Вроде вполне себе обычный по виду европеец, отдалённо напоминающий известного актёра — Гойку Митича. И тем не менее, подозрение вызвал. Его, само собой, просят предъявить паспорт. Предъявляет. Служба смотрит, вертит, а там фигня какая — то. Чёрным по белому написано, что похожий на индейца, некий Марк Щас, — писатель и гражданин государства Пох, которым правит королева Вынуть. Ясен пень, никто никогда о такой стране не слышал. Препровождают, как и полагается в подобных случаях, в комнату для дополнительного досмотра. Дают палочку, просят показать местонахождение этой самой Пох непосредственно на карте. И тот ничтоже сумняшеся стучит концом указки по месту, где находится Питер, он же Северная Пальмира. По словам задержанного, именно там вот, где небо встречается с землёй, уже две тысячи лет существует, и прекрасно существует, его горячо любимая Пох, население которой, на секундочку, составляет ровным счётом 5090660905 похиян. При этом незнакомца крайне удивляет, почему на карте Пох никак не обозначена. Его досмотрели с особым тщанием. Нашли несколько валют, в паспорте множество отметок других аэропортов, включая и калининский. А также фотографию девицы (по имени Эврика) эффектной наружности и в крайне непристойной позе… Что делать с задержанным, никто не знал. И тогда от скуки учинили над ним шуточное луденское судилище. Стали допрашивать беспристрастно…
—
Вопрос: Ты убил Линкольна и Кеннеди?
Ответ: Линкольн был убит в театре «Кеннеди», Кеннеди был убит в автомобиле «Линкольн».
Вопрос: То есть Персей отрубил голову Юдифи, а Юдифь — Персею?
Ответ: Оба получили то, что хотели.
Вопрос: Считаешь себя очень умным?
Ответ: Мой мозг ничем не отличается от вашего и насчитывает до ста миллиардов нервных клеток, при этом каждая клетка соединена с тысячами других посредством древообразной сети синапсов.
Вопрос: Был лично знаком с господином Гурджиевым?
Ответ: Товарищ Гурджиев сбывал порнозаписи на фонографе басурманам.
Вопрос: Кто последний раз тебе звонил?
Ответ: Прошлой ночью фермер из графства Кент.
Вопрос: Что он хотел?
Ответ: Сообщил, что Элджи приземлилась на его поле и пугает коров.
Вопрос: Есть подружка?
Ответ: Нет, но имеется дилижанс.
Вопрос: Увлекаешься красотками?


Ответ: Некрасивых женщин не бывает, просто к одним душа лежит, а к другим стоит.
Вопрос: Что значит татуировка на левой коленной чашечке — Sol niger?
Ответ: То и значит: второе солнце.
Вопрос: То есть?
Ответ: Сатурн, чья антарктида шестиугольна.
Вопрос: Что всегда говорил Мао, видя в небе радугу и ее посланников – чёрных паучков жень - цзы?
Ответ: Пусть расцветают сто цветов.
Вопрос: Ты — антисемит?

0123456 ? 89

Ответ: Каждое число, разницы нет какое, бесконечно, и цифра семь — не исключение.
 
Вопрос: Что делают с ребёнком, пока он не заговорил по — человечьи?
Ответ: Через зрачки, во время сна, по ночам, вмонтируют удобную Вседержителю картину мира.

 

Вопрос: Что скажешь о Пушкине и Натали?
Ответ: В «Химической свадьбе Христиана Розенкрейца, царственная невеста оказывается наложницей мавританского короля. Негры, в особенности, эфиопы, играют существенную роль в алхимии в качестве синонимов caput corvi (голова ворона) и nigredo. В «Страстях Св. Перпетуи» они выступают представителями грешного языческого мира.
Вопрос: Какая песня Битлз любимая?
Ответ: «Давайте есть пчелу».
Вопрос: Процитируйте наиболее симпатичный вам отрывок из произведений Наданы Круппской?

Ответ: «Скаут верен королю, начальникам, своей родине и своим хозяевам. Он должен стоять за них при всяких обстоятельствах против любого из их врагов и даже против того, кто дурно о них отзывается.
Вопрос: Откуда отрывок?
Ответ: Из статьи «РКС и бойскаутизм».
Вопрос: Что для тебя — религия?
Ответ: Что и романтизм.
Вопрос: А если точнее?
Ответ: Грязь. Всё, что осело догматами, нежной пылью, сказочностью, стало грязью.
Вопрос: Ты — атеист?
Ответ: Атеисты не верят в Б. Атеисты верят в А.

—

Решили отвезти в отель, и, до более детального выяснения личности, выставили перед номером охрану. Тем временем, бросились проверять место службы этого «джокера». В европейской компании, где по документам он фактически числился, ответили как отрезали, что никогда не слышали о запрашиваемом гражданине. Ничего не знали о нём и в калининской фирме, куда тот намылился по служебным делам. С отелем, где он якобы забронировал номер, та же катавасия: первый раз слышим… И вдруг все узнают: нет его больше! В закрытом гостиничном номере на девятом этаже, не имевшем балкона! Марк Шас исчез! Унесён самой Вынутью!

 

— — — — — — — — — — — —
(*). Средний атмосфероцефальный бюрократ в позе доения молока из черепной арфы.
(**). Н. Клюев.


  НЕМАТЕРИАЛЬНАЯ РАКЕТА

Прокравшись в незнакомый Киллару переулок, «эмка» остановилась в тесном дворике, внутри подковы, которую образовывали слипшиеся друг с другом четыре палевых двухэтажных дома, построенных, судя по оттепельному стилю, где — то ещё в непереворачиваемом году. Кажись, недалеко от Центра, Горбатого Моста и Детинца, подумал Киллар. Данное обстоятельство очень его удивило, так как, насколько он мог судить, ехали они не меньше часа по проспекту и шоссе и теперь должны были быть, в крайнем случае, на одном из двух железнодорожных вокзалов, — или на новом, построенном в витебской манере, или на старинном, ныне не рабочем, на юго — востоке от Монастыря 2021.
Вылезла из машины, охнув, жена. Когда она неспешно ушла в сиреневую темноту и скрылась под средней частью домового полумесяца, откуда — то неожиданно, как в какой — нибудь детской игре, запахло свежеиспечёнными пирожками. Позвал подружку сыч…

Жовиальный водила, ни с того ни с сего, не утерпев, заговорил с Килларом.
— За интересной особою пошла Дездемона… А ты, пацан, небось, ещё ни разу не щупал интересной особы — то? А?
Киллар не знал, что и сказать. Перед ним, в его маленьком черепном кинотеатрике промелькнули отчего — то влажные глаза Сибиллы, её покорная горячая шея; потом кино остановилось на мягком упругом руне дальше живота… жадно пульсировала первая звезда… чесались веки… трепетали, как мушиные крылышки, губы… мчались несмотря ни на что небеса… И вдруг всё переменилось… Киллар стоял один в круге из пяти зеркал в пришкольном березняке, повторяясь в каждом из них с никому не нужной точностью.
— Почему? И видели — с, и шупали — с, — ответил он Рябому как можно твёрже и равнодушней с буквой «ш» вместо «щ» в решающем слове.
— Щупались? — сладко — гадко усмехнулся фальшивый лейтенант. — Где щупались — то? В беспокойных снах?..
***
— Где — то прочитал одну фразу, мне очень понравилась… там такой смысл, что мы, люди, все мёртвые, и только стоим в очереди на собственные похороны.
— Ну, да. Однако у другого писателя, у меня тоже, как и у тебя, приятель, плохая память на фамилии классиков, так вот, другой писатель, не менее известный, чем тот, которого ты процитировал, сказал, что у Бога, наоборот, мёртвых — то и нет.
       — Так то - у Бога. Хрен ещё знает, кто это такой. Или что это такое…
       — Вы сказали, что ваша Ци… ваша напарница за женщиной пошла. Кто она? — спросил Киллар, опомнившись, у притихшего водилы.
— Не знаю. Они, как ни странно, созвонились. Как это у неё получилось, ума не приложу. Инициировала она. Попросила заехать за ней. Кажется, подвезти кое — куда, не знаю… Вроде к месту силы, помолиться за кого — то из ближайших родственников… Не на дуэль же с какой — нибудь из здешних карменсит?  Дом, кстати, похож на одну заброшенную махину недалеко от центра. Там пацаны манагой баловались раньше. Пока  Деточкин их не разогнал. Его все так называли: Деточкин. Полное его имя звучало как Демьян Еклизиастович Точкин. Вот и получался Д. Е. Точкин. Помер бедолага недавно.

 

Алконавт со стажем… Такой балабол… Представляете, он утверждал, что между  Луной и Землей летает по нематериальной орбите нематериальная ракета! Солнце — это не солнце, а обитаемая Антиземля, и наша Сеть, которой якобы правит (правит во сне!) некий Расс V — ый, на самом деле, не имеет границ! Скажет что — то такое и ставит гостю, особенно, если это ветроопыляемая есения переходного возраста, добрых старых «иглов» — ту же пресловутую «Хотел Калифорнию»! Ёперный мужик)).   

***

Киллар вспомнил, как его «карменсита» — Сибилла Сумарок — однажды, в присутствии Ии Страховой, посреди раззудившегося не в меру спора о том, на что больше похожа Антарктида — на голову Пана или на цветок? — ни с того, ни с сего затараторила про знаменитую ассассинизацию JFK. Вернее, не о нём, а о его лихой канадской жёнушке Жаклин. «Мамой клянусь, Джеки была жидкой масонкой! Ну, вы представьте, едут они на ихнем шикарном
 

«линкольне». Даллас — фаллос, все дела. И тут — на, тебе: бэнг — бэнг! Нет, серьёзно. Вы видели, как она тогда, в машине, с места на капот кинулась, за куском, отлетевшим от башки муженька? Только что были выстрелы, а эта — опаньки! — и впоймала. Воть это женщина. Уважаю. Дьявол — бабочка (*). Я даже под впечатлением песенку сочинила. Пушкин, неси гитарку… Ага, вот она наша красавица… Там последнюю строку я стибрила, кажись, у Пастерначка. Ну, да ничего. Так даже интересней. Короче, поехала я. Готовьте аплодики…

Песенка про охотницу Жаклин

По небу журавлиный клин,
как вырез Кеннеди Жаклин…
Какая женщина! Увы…
Не снятся больше Джеки львы.

Любила тайны, твист и сальто.
Кусок от Джона Фицджеральда
поймать под пулями при всех!
Вот это баба: смех и грех.

Лети же, журавлиный клин,
лети, лети в страну Жаклин.
На острове блаженных, там
читает «Илиаду» львам.

Хоть львам не нужно ничего,
Жаклин, Жаклин, ну, что с того?
Зато твой Джон был вэри бэст.
Любить иных — тяжёлый крест.
— — — — — — — — — — — — —
(*). Проведи следователи ФБР с Жаклин соответствующие действия должным образом, они бы установили, что четыре пули, перед попаданием в тело жертвы, прошли минимум два слоя преград. Во — вторых, все четыре пули попали в жертву в течении 20 миллисек. То есть стрелял не человек, а спец. устройство. На сегодняшний день достоверно известно из американской литературы, которая почему-то, никогда не переводилась на русский язык, что устройство называется «электрический пистолет». В таком случае, надавить на кнопку под передним сидением лимузина Линкольн-Континенталь Х-105, чтобы подать напряжение на соленоиды устройства, мог только Рой Келлерман, начальник охраны президента. Далее. Когда пуля попадает в человека, он будет хвататься руками своими за выходное отверстие. А сидел Кеннеди в бронированной машине.. Где же в таком случае могли прятаться стреляющие одноразовые стволы ассассинов? И школьник скажет, что в спинке сидения кресла президента. Могли ли они туда попасть без прямого соучастия сотрудников Секретной Службы?
 
ВИГИЛИЯ ТРЕТЬЯ
 ПОДСЛУШАННОЕ 2
Вскоре я услышал беседу на языке эгрегоров,
прекраснейших падших ангелов.


                Ян Потоцкий. «Рукопись, найденная в Сарагосе»
 
Так называемая Дездемона Цифра, как и обещал Самсон Арфист (так он, странно усмехнувшись при имени «Киллар», представился в ответ незадолго до возвращения подруги), вновь появилась в поле зрения не одна — с «валтасаркой», некой молодой женщиной в лёгком белом платье с несуществующими в природе цветами на нескольких интересных местах. Они набросились на дверцы, прорвались вовнутрь и, словно подгоняемые какой — то приближающейся опасностью, поспешно захлопнули их за собой: обе разом. Несколько секунд Киллар, Самсон и «эмка» вынуждены были ещё слушать задыхающуюся бессловесную концовку разговора Дездемоны с приведённым ею ценным «языком». Но вот оба (Дездемона на переднем сидении, женщина на заднем) успокоились. Дездемона передала Самсону какую — то синеватую бумажку. Самсон сунул её в карман и что — то по — быстрее, сверчок сверчком, сказал напарнику, крылышкуя воздушным золотописьмом… Тот просто кивнул в знак согласия. Киллар из — за пьянящего запаха, исходившего от неизвестной, не успел расслышать слов Самсона и ему показалось, что он что — то упустил важное, что — то, что он обязательно должен был услышать, но, по случаю обыкновенного ситца с запахом дешёвого хвойного мыла, не услышал.
«Ладно, поехали!» — объявил вслух самому себе и своим спутникам Самсон, и «эмка», развернувшись посреди узкого дворика с разбитым фонтаном, толкнула колёсами мир под собой, и тот, жадно заглатывая большими кусками попавшуюся на пути ни в чём не повинную скорость, стремительно двинулся в обратном от людей направлении, мимо окон машины, вместе с намертво приклеенными к почве домами и деревьями, до следующей остановки.
Пока они осторожно, как патрульные на рутинном задании, переулками пробирались сквозь толпу восторженных, но безобидных теней, к автостраде, Киллар, чтобы, не дай бог, не вступить в бестактный разговорчик с сидевшей рядом, принялся гадать, зачем самой валтасарке (беглой!) вдруг понадобилось созваниваться с какой — то там Дездемоной Цифрой?… Конечно, она, как и Самсон Арфист, — ребята в форме. Подобные им обычно украшали советские фотографии «сороковых роковых», где все они стояли точнёхонько в ряд, на фоне готического Кремля, с острой дланью у виска, изображая тем самым цифру «4» в знак постоянной, на манер мамелюков или самураев, готовности к смерти за Хозяина. Но этого явно не достаточно, для такой. «И ты держала сферу на ладони\ хрустальную, и ты спала на троне…»
Валтасарка, снова затрепетала мысль вспыхнувшей вдалеке беззвучной молнией.

 Машина выехала из девятого по счёту переулка на одну из главных, почти пустынных, дорог ночного города, и Самсон, будто получив от него «добро», немного добавил скорости. Дездемона протяжно зевнула и ткнула пальцем в запретное радио непосредственно перед собой. От щелчка оно тут же очнулось, обнажив красные насекомые глазки, и затараторило скверно поставленным, но тем не менее милым провинциальным голоском. Киллар узнал передачу «Глобус». Значит, Дездемоне захотелось свежей религиозной зарубежной музыки ( Lucy in the sky with diamonds — 3: 28…).

Когда автомобиль остановился, закончилась и радиопередача с противозаконными культовыми песенками. Внутри «эмки» на несколько минут воцарилось тупое молчание. Самсон сопел. Дездемона пыталась что — то напевать, кажется, из Вертинского: « Так весной, в бутафорском смешном экипаже, вы поехали к богу на бал…». Потом Самсон предпринял попытку раскрутить радиоприёмник на что — то ещё помимо лирики. Все прочие вынуждены были оставаться на своих местах и терпеливо прислушиваться к развернувшейся благодаря Самсону нешуточной борьбе радиоканалов всего мира за то, чтобы выбор пал именно на них…
Киллар тайком скосил глаза в сторону женщины и поймал неподвижную линию её профиля. Неожиданно обнаружилось, что она дико похожа на какую — то то ли на античную героиню, то ли актрису класса В. Почему — то Киллару захотелось мысленно одеть эту незнакомку в мужские брюки в полосочку. У неё под мышкой пластинка «Мелодии». Моно. ; 33. У него тоже «Мелодия», но только стерео, ; 33. Между ними завязывается забавный такой почему — то индейский разговор. Он: Танка ска? Она: Чангугуйаша. Он: Шуткманиту танка. Она: Токала кса. Он: Ихухаотила иншала. Она: Вийака винчинчала. Он: Вакан вичаша. Она: Витко заптан ийа… Да, да, похожа на гречанку. Ифигения какая — нибудь… Нет, всё не то.
Неожиданно назвав женщину «Мирсконцой», вызвав тем самым похотливую усмешку на лице у Киллара, одновременно, как из зеркала, пара ряженых военных вышла из машины и неспешно, в полном согласии с пространством, временем и ночью, стала таять, истончаться в распахнутой дали полей; оба уходили подальше от машины, о чём — то расслабленно, дачниками, беседуя друг с дружкой, и изредка вынимая из карманов синих галифе руки с фигами и без фиг. И тут Мирсконца вдруг придвинулась к Киллару и надела ему на голову маленькие беспроводные наушники. Киллар хотел было возразить и вернуть их ей обратно, но она нежно, но уверенно прижала свою ладошку к его рту и глазами велела слушать голоса.

                ***

— Я послал тебе чёрную розу в бокале золотого, как небо, аи…
— В голове мужчины — женщина, в голове женщины — мужчина, но какие чудеса бродят в голове ребёнка?
— Ребёнок засыпает и из его головы растёт цветок Кухи вика…
— И кожа её белее белого…
— Дальнейшее — молчанье.
— Silentium!
— Тишина, ты — лучшее из того, что слышал.
— Всё, что ни делается, к лучшему.
— Что ж… Наша полянка.
— Да. Все тут. Кстати, сколько их?
— Триста шестьдесят три.
— Триста шестьдесят три клиента… Отдыхают…
— Отдыхают от трудов своих праведных. Сны видят.
— Большие сны видят. Это точно…
— Может, здесь остановимся? Возле этого монолита… Помнишь самую большую нашу удачу — Сержа Уточкина, мятежного авиатора, который объявил себя спасителем Зеркал и попёр, назло Красному Барону, со своей маленькой победоносной эскадрильей прямо в запретную зону в верховьях Тьмы — реки, навстречу пресловутым Перитиям?
— Сбиться с пути и лечь вместо Спящего Расса V — ого… Лихо!
— Знаешь, до сих пор не верится, что мы это сделали. Похитили самого Уточкина!..
— И упекли в психиатрическую лечебницу имени Святого Николая Чудотворца, хи — хи — хи…
— А он как раз погрузился в Большой Сон…
— Только — только начал видеть китайский траум…

На яшму ступеней пали белые росы.
Ночь бесконечна, намокли чулки кружевные.
К себе возвратилась, опустила хрустальный полог
и взор устремила на ясный осенний месяц

…Вот здесь и остановимся. Как тебе?
— Даже думаю, далековато зашли. Почему траум китайский, а не, к примеру, армянский?

Караван мой бренчит и плетётся
средь чужих и безлюдных песков…

…Ну, ничего. Что ж… Теперь читай.
— Ты же помнишь, что я начало потеряла?
— Я помню. Там всё равно понятно. Просто ещё раз хочу, чтобы ты прочитала.
— Хорошо.
— Читай.
— Да, читаю… Фото, кстати, не потеряла… Вот…
— Ага. Отлично. Так ты читаешь?
— Да…
***
…Так вот, спустя три года после того, как вы обратились ко мне с заказом найти вашего пропавшего сына, а я, скажем так, не справился с заданием, у меня умер дедушка. Родной брат моего отца, так же уже покойного. И мне от него осталась довольно внушительных размеров картонная коробка. В ней среди редких иностранных грампластинок и наукообразных книг старого образца оказались почему — то сямисэн и альбом со старинными семейными дагерротипами. Оба, надо заметить, в прекрасном состоянии. То есть в наследство от любимого деда мне досталось какое — то невразумительное старьё.

***

Но вернёмся к альбому. В общем, именно друг мой и обратил внимание на Него, после того, как я пригласил его к себе. Аж присвистнул, когда открыл винтажную эту штуковину. Упрекнул меня в невежестве. Сказал, что это чистой воды артефакт. А сам альбом, без всяких оговорок, потянет на сенсацию. То есть цены альбому нет, настолько она чудовищна. Я, конечно, ему не поверил. Тут — то он и указал мне на один из снимков, в качестве примера. Смотри, говорит, на эту фотку. Видишь этого пацана с крыльями? Я смотрю на фото и говорю, ну, вижу. А у самого по коже дед мороз. Пацан — копия ваш пропавший сын — Ясон. Я нисколько не преувеличиваю. И мне ничего не показалось… Да вот сами убедитесь…

(??? Дездемона показала фото Самсону, тот ничего не сказав, только кивнул???).

…На обратной стороне, кроме этого значка, никаких надписей. Однако на самой фотографии ещё имеется фирменный знак студии. Я выяснил, что студия эта (непритязательного вида домишко с гигантским, уходящим на весьма приличную глубину подвалом) с давними традициями и известна ещё с дореволюционных времён. У неё был довольно долгий перерыв.
 …………………………………………………………………………..

Но после знаменитого шоу с покрытием Мавзолея материей — невидимкой она потихоньку стала возрождаться. При перестроичных делах так вообще развернулась в полную силу. И вот я нашёл сына того мастера, который сотворил данный шедевр. А это, согласитесь, шедевр. Не меньше классиков вроде Врубеля или Редона. Так вот, я нашёл непосредственного продолжателя династии Экстерштайнов, сына Бруно Экстерштайна — Димитрия. Димитрий, к моему немалому удивлению, нисколько не ломался. Откровенно на месте рассказал мне, что смуглый мальчик, запечатлённый на снимке отца, — это никто иной, как Йазон. Он прожил в их семье три года с небольшим, пока, к сожалению, не умер от неизвестной болезни. Похоронен он на здешнем кладбище. Естественно, хоронили в закрытом гробу. Они любили его как родного. Димитрий с Йазоном были ровесники. Отец рассказывал, как нашёл его. Он ехал из Ростова в З. на своём расписном «Запорожце». На автостраде, не доезжая до Каменного Моста, увидел тёмного мальчика лет шести — семи, одиноко бредущего вдоль дороги с понурой головой. Отец остановился и предложил подвезти его. Мальчик без страха сел в машину к незнакомому мужчине. Похоже, он находился в таком подавленном состоянии, что ему было совершенно всё равно, кто этот незнакомец и куда он направляется. Он напоминал Коко Шанель, едва не провалившую во Франции своё первое же серьёзное задание (По легенде, Коко Шанель, агент советской разведки, читая на лодочной прогулке повесть Гоголя, вдруг в присутствии Игоря Стравинского воскликнула на чистом великорусском языке» Ах, штоп тебя!»; Стравинский, продолжая грести к берегу, сделал вид, что ничего не слышал). Сначала отец хотел, естественно, заявить в полицию, решив, что мальчик, по — видимому, просто сбежал из приюта и заблудился, нечаянно перейдя границу. Однако очень скоро передумал делать это. Дело в том, что мальчика он увидел, когда тот шёл вдоль дороги совершенно голый и… с крыльями за спиной! До того, как он привёз его домой, отец не обратил внимания на них, посчитав, как и любой другой человек на его месте посчитал бы, что это такой костюм. Сценический детский костюм для спектакля на сюжет какой — нибудь народной сказки. Лишь дома, познакомившись с найдёнышем поближе, он обнаружил, что никакого костюма нет, но есть нечто из ряда вон выходящее, — крылья оказались, если можно так сказать, природными. Димитрий был тому прямым свидетелем, так как отец, вернувшись домой, сразу же позвал сына. У темнокожего найдёныша были самые настоящие крылья цвета грозовой тучи. Только не с перьями, как у ангелов на картинках, и не с кожистыми перепонками вроде тех, что украшают фасад кинотеатра «Западъ». Рассказывая, Димитрий даже затруднялся в подборе слов для того, чтобы полноценно описать то, что тогда увидел. По его словам, крылья состояли из довольно своеобразных деталей, но не тех, что всем известны на примере какого — то определённого класса существ: птиц, рукокрылых или насекомых. Если бы можно было взять птичьи перья, перепонки нетопырей и чешуйки бабочек и составить из них нечто среднее, то, возможно, тогда бы как раз и получилось то самое, чему он, Димитрий, стал в тот день непосредственным свидетелем. Сказать, что они с отцом были ошеломлены, значит, ничего не сказать. Отец стал расспрашивать мальчика. Тот охотно и свободно заговорил. Тут мы убедились, что с речью у него всё в порядке и даже присутствует необычный акцент, очень лёгкий и в то же время своеобразный, — вроде арабского, когда человек говорит по — русски свободно, но с полным сознанием, что язык ему всё — таки не родной. От него мы узнали его имя: Йазон. Как бы там ни было, а обращаться в полицию не имело смысла. Полиция имеет обыкновение заводить дела исключительно на людей. А Йазон как раз таким не являлся априори. Однажды отец, случайно увидев по телевизору рекламу, сходил на лекцию какой — то известной специалистки по всякого рода религиям и культам. Даже законспектировал лекцию, вспомнив добрые старые студенческие времена…
*
Дездемона снова прервала чтение.
— Блин, он тут в письме конспект той лекции приводит. Тоже читать, что ли?
— Читай, читай. — спокойно сказал Самсон. — Я же сказал, чтобы всё читала. Мне важно.
— Ну, хорошо.
 
………………………………………………………………………………

…Как бы то ни было, уверенный, что никакой родни, по крайней мере земной, у Йазона нет и быть не может, отец посоветовался со мной, и мы решили оставить мальчика у себя… Отец много его фотографировал. В какой — то момент у него зародилась идея концептуальной вещи в современном духе. То есть решил снимать не только Йазона, но всех нас троих. И даже роли придумал. По аналогии с историей о Вей По Йанге, его ученике и их верном псе по кличке Ихневмон (Известная даосская легенда, согласно которой алхимик Вей По Йанг, его ученик и их собака (по другой версии — мангуста) приняли по одной «пилюле бессмертия» и умерли… чтобы по прошествии некоторого времени ожить и действительно обрести бессмертие, тем самым опытным путём доказав эффективность использованной в составе эликсира киновари). Потом он, правда, отказался от этого замысла и вновь вернулся исключительно к Йазону… Тот снимок, что я показал Димитрию, судя по свастике на обратной стороне, был десятитысячным. Его отец старомодным птичьим пером отмечал порядок сделанных снимков. Всего их было не менее тридцати тысяч. Куда они подевались, Димитрий сказать не мог. Вероятно, после того страшного крестового голода (из — за него отец с сыном, в отчаянии, вынуждены были сначала удалить довольно мясистые крылья у усыплённого наркозом Йазона, а затем съесть их, чтобы как — то выжить) Бруно Экстерштайн их попросту сжёг. Тот снимок, что я показал его сыну, был подарен Станиславу Корешинскому, моему деду. Они с отцом Димитрия были давние знакомые. С другой стороны, Димитрий признался, что лично не видел, как отец дарил Станиславу именно эту фотографию. И в данном случае стали возможны разные версии того, как к Станиславу попала такого рода фотография. Димитрий даже не исключил элементарной кражи. Ведь, насколько он знал собственного отца, тот очень трепетно относился к Йазону и к снимкам с крылатым существом. У него, при всём уважении к Станиславу Корешинскому, были большие сомнения на счёт возможности сделки, связанной именно со снимками Йазона, которого он, до его неожиданного исчезновения, к слову сказать, от всех прятал и даже (каюсь, подсматривал) дал клятву, стоя на коленях перед иконой Божьей Матери, что покончит с собой, если о Йазоне станет известно миру, всё равно: по его вине или нет. Иное дело, что Бруно Экстерштайн, крайне нуждаясь в денежных средствах, сам мог предложить Станиславу необходимую ему сумму за одну из фотографий, и, зная, что Корешинский всё равно не знает и никогда не узнает, что изображено на снимке, мог заинтересовать старого друга и заядлого коллекционера разного рода редких образов народной культуры. Тем более, судя по фото, а именно — по фото №10 000, Йазон на нём запечатлён так, что крылья там особенно кажутся рукотворными, искусственными… Но бог с ними с этими снимками и, так сказать, взглядом a rebours Бруно Экстерштайна. Мне не даёт покоя другое. Ваш сын, Ясон… Он что, тоже был с крыльями?.. Кстати, случайно не видели сегодня в небе как Невидимая Луна, проходя мимо Ослепительной Луны, становится Чёрной и, миновав оную, снова пропадает? Чуть ли не весь город наблюдал. Было «отпадно», как выразилась моя полутораглазая кузина Ева… (конец письма).
*
— Что, так прямо позвонила — по ограниченной линии? По нашему оккупационному телефону?
— Представь себе. Ну, ты же знаешь меня, я поинтересовалась, откуда, мол, у вас этот номер?
— А она?
— Говорит, Имеджин и Павсикакий сделали одолжение.
— Откуда она могла знать наших связистов?
— Сказала, что знает их с детства. Ещё в те времена, когда дань чёрной планетке Лапуте выплачивалась малой кровью. Когда ещё хоботки их не оформились. Они росли вместе, пока их не подарили. В смысле, росли с Имеджин и Павсикакием, а не с хоботками.
— Я понял… А росли в Зеркалах?
— Ну, да. Не понимаю. Имеджин и Павсекакий на таком счету у Третьего Отделения…
— В том — то и дело. Странно. Она же совершенно посторонний человек…
— Да. И просьба этой дамочки была до смешного банальной. Точно как у базарных тёток. Подвезти до Места Силы. Помолиться приспичило…
— И всё?
— В общем, да. С одной, правда, поправкой. Она прежде попросила зайти за ней и разбудить её.
— Что?
— Разбудить.
— Она чокнутая?
— Нет. Дала свой адрес. Тот, по которому мы нашли её… Я захожу. А там…
— Что там?
— Она.
— Ну, она. Что дальше?
— Лежит. Голая королева Преисподней. На диване.
— То есть насколько голая?
— Как в итальянском фильме.
— Спящая?
— Да. Но не одна.
— С мужиком?
— Нет.
— Как нет? С кем же тогда?
— С путтами.
— С путами? То есть?
— С амурчиками. С эротами. С душами нерождённых младенцев.
— С купидончиками, ты хочешь сказать?
— Да.
— И что — купидончики?
— А купидончики шалили. Летали около голой тёти с мыльницами в руках…
— С мыльницами — в смысле, с фотоаппаратами?
— Нет. С такими штучками, из которых мыльные пузыри выдувают…
— А, ясно.
— И вот они, эти купидоны, подлетают к знатной попе голой молодой бабочки и ловят её, ээ, ветерки в свои пузыри…
— А бабочка не предупреждала тебя насчёт нерождённых младенчиков?
— Нет. Ни слова о них не сказала. Они улетели через приоткрытую фортку. Только упорхнули, бабочка моя и проснулась.
— Что думаешь на этот счёт?
— Я? Что я думаю на этот счёт?
— Да.
— Не знаю даже. Тут имеет место что — то необъяснимое. Вот.
— Да, похоже на то. Верно замечено: необъяснимое. А Голос?
— Что — голос? Чей голос?
— Голос, который услышал наш восемнадцатилетний объект… Тот, что сидит сейчас в машине любви рядом с той беглой бабёнкой и жутко напоминает нашего бедного Сони…
— Как у нас таких… самозванцев… называют?
— Кашкаш.
— Кашкаш… Что ты хочешь, чтобы я сказала?
— Сомневаюсь, что у тебя есть, что сказать?
— Есть.
— Есть? Ты серьёзно?
— Да.
— Ну и что?
— А то. Во — первых, после стольких чистых заказов, что мы выполнили, после стольких влиятельных проходимцев, которых мы устранили на самом высоком профессиональном уровне…
— Высокопарно выражаешься…
— В самом деле?
— Но мне понравилось…
— Так вот, после всего, что мы сделали для Верховьев Тьмы — реченьки, нам заказывают этого… салагу. Вчерашнего школьника! И мне это совершенно не нравится…
— Мне тоже.
— Это во — первых…
— А во — вторых?
— А во — вторых… А во — вторых, я тоже слышала Голос!
— С ума сошла, что ли?
— Но я слышала. Успокойся.
— Успокоится? Купались одетыми в фонтане отеля «Аврора», на глазах у статуй Чужого (*) и Полковника Васина (**). Стоя на четвереньках лаяли собачками перед воротами киномагната Кукульканова с целью получения приглашения на грандиозную декадентскую вечеринку. Собирали часы и украшения на вечеринке звезды фильмов ужасов… Моя милая в гробу… Я пристроился, ебу… Нравится, не нравится, спи, моя красавица… И погружали часы с украшениями в кипящий томатный супец… А она слышала Голос!
— Никто об этом не знает. Спокойно. И не узнает. В отличии от нашего объекта, меня Имеджин с Павсекакием не выдадут Третьему Отделению.
— Откуда ты знаешь? Они самые исполнительные твари во всех Зеркалах. Об этом ты, надеюсь, слышала?
— Имеджин и Павсекакий мне проиграли партию.
— Дела! Как они вообще могли согласиться сесть с тобой и играть в азартную игру? Это грубейшее нарушение их устава, написанного ещё при Яду’а…
 

— Да, но они жутко любопытные товарищи. Я поймала их за одним интересным занятием.
— И что?
— А то. Они были дико смущены. Дико. Были сами не свои.
— Да…
— Не хочешь узнать, на что я их раскрутила?
— На что?
— На картишки!
— Ты неисправима.
— Они вынуждены были согласиться со мной сыграть в цыганские картишки. В белых единорогов и прекрасных дам.
— И ты их обыграла?
— Обоих.
— Играли на интерес?
— Естественно. Но не на деньги. На разрешение послушать их приёмничек вместе с ними!
— А, вот тогда ты услышала Голос Пятой Звезды Мавзолея?
— Именно. Больше того. Я услышала, что именно ждёт того «человека с улицы», вроде меня, кто Голос Из Бездны услышит.
— Что?
— Бэнг — бэнг. Дыщ — дыщ.
— Серьёзно, что ли? За то, что просто услышала голос какой — то куколки? Бред какой — то. Просто невероятно!
— Мы договорились молчать могилами о своих тайнах.
— И ты им поверила?
— Ну, сам посуди. Как можно им не поверить? Павсикакий при мне, оборвав воробью крылья и бросив под ноги Имеджин кусок верблюжьего дерьма, говорит ей: Лейли, ты книга между книг. Имеджин, в свою очередь, подобрав кусок верблюжьего дерьма с земли, приделав к нему крылья и отпустив на волю шуршащей голубкой, ему отвечает: нет, я — Мать Книги; а ты, я полагаю, Меджнун? Павсекакий ей: нет, я — Горький, Максим Горький. Имеджин: вау! Ну, вот как после этого не верить этим милахам? Да. Поверила. Но…
— Что?
— Я ведь записала, что говорил Голос. Я записала. Успела.
— Врёшь.
— Нисколечко… Вот. Читай…
*
— Не многовато записала?
— Ой, это не то… Это читать не нужно… Вот это… Pauci Mihi satis, unus Mihi satis, nullus Mihi satis! На латынь похоже. Мне нужны немногие, Мне нужен один, Мне не нужен никто!
— Это ты сейчас перевела?
— Ну, да.
— И что всё это значит?
— Не знаю. Я же не знаток. Такой же ликвидатор, как и ты.
— Ликвидатор… Мне понравилось. Лик — видаторы.
— Понравилось — то понравилось, но вот что будем с парнишкой делать? Ты верно заметил, Сони сейчас было бы столько же… Не нравится мне всё это… Как будто специально подставили нас… За горло взяли…
— Зачем это?
— А проверить. На вшивость. Прощупать на чувствительность.
— Да уж. Прощупали. Мне тоже не хочется парнишку ликвидировать. У него девушка есть.
— Мы попали, Арфист.
— Держи марку, Цифра. Никуда мы ещё не попали.
— Что ты этим хочешь сказать?
— А то.
— Что?
— Мы не будем этого… Кашкаша… ликвидировать.
— Ага. Ну… Ох… Сони бы столько же было… Приятный ветерок повеял.
— Да. Приятный.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
* Загадочная внеземная сущность, пойманная и обезвреженная Хансом Гигером и Ридли Скоттом в 1979 году в Швейцарских Альпах, во время одного из трипов, посвящённых пятисотлетию гибели последнего дракона.
** Герой русской народной песни «Поезд в огне», контрразведчик, первым прочитавший доисторический код таинственного донесения, в котором сообщалось, что жители Земли воюют сами с собой.
ВУДИ — ВУДИ
Наушники она сняла с него так же внезапно и бесцеремонно, как и надела. Киллар не возражал, даже мысленно сказал ей спасибо. Послушали и хватит.
Страшно захотелось пить. Киллар протиснулся между передними сидениями и, к своей радости, сразу же нашёл зелёную, с серебристыми царапинами, солдатскую фляжку. Ничего, что там была вода мёртвая. Ему нужно было всего — то пару глоточков: горло промочить. Мирсконца тоже не отказалась от предложения хлебнуть на халяву. Эта маленькая кража неожиданно рассмешила их и сблизила…У Киллара разыгралось воображение… 

Он тут же представил себе, не переставая лыбиться, как женщина сначала запустила свою прохладную, почти что детскую руку, ему под рубашку. Потом, как фокусник и змея в одном лице, неуловимым движением расстегнула мотню. Однако далее, вместо того, чтобы предсказуемо нежно и в то же время уверенно поймать в ладошку уже слегка привставшего над мхом поганца, она неожиданно достала из кармашка в платье маленький, размером с большое яблоко, мяч, внутри которого тоже шевелились мячи поменьше, и лёгким прикосновением пальца призвала очнуться и выпорхнуть на волю странное, какого — то тёмного цвета, насекомое, до смешного похожее не то на бражника, не то на пресловутого поглотителя радиоволн — «чёрного принца», на днях всё — таки обнаруженного дотошными военными как ни в чём не бывало парящим вместе со своим, покрытым графитом, десятиметровым троном на орбите Земли. Мирсконца назвала насекомое… «вуди — вуди»… Вуди — вуди тут же пришёл в себя, задвигал вверх — вниз совершенно чёрными, без малейшего просвета, чешуйчатыми крылышками и вдруг исчез. Казалось, что он больше не появится. Но в следующее мгновение этот малыш уже сидел прямо на головке килларова поганца, который при одном только прикосновении сразу всех шести лапок «бражника», на глазах, как при ускоренной съёмке, раздулся нетерпеливым грибом и стал ждать, что тот предпримет дальше. А вуди — вуди сделал дальше следующее: развернул спираль хоботка и принялся едва осязаемо, по кругу, постукивать и колоть своим остреньким наконечником чувствительную поверхность крайней плоти. Когда он закончил буквально спустя какую — то пару — другую секунд и, вновь молниеносно вспорхнув, возвратился обратно в китайский шарик Мирсконцы, Киллар глянул на поганца и увидел, что, перепончатокрылый чертяка, уже оставил на нём по замкнутому кругу виртуозно исполненную татуировку, похожую на арабскую вязь под самой шляпкой. Не успел он что — то сказать, как пламя маленького женского языка заплясало по одеревеневшей головке… Изредка Мирсконца задевала уздечку слегка выпиравшим, прямо как у Сиби, клыком, отчего Киллару в голову ударяло горячей волной… Когда он обильно кончил, Мирсконца не сплюнула зеленовато — млечный кисель семени, как итальянская порнозвезда в одном из подвальных мажорских видиков, а просто проглотила его, словно свежевыжатый фруктовый сок. Потом, извиваясь, стянула с себя вердепешевые трусики, подняла платье до свободной от лифчика груди и, расставив ноги, призвала Киллара тоже снять с себя всё и лечь непосредственно на неё. Киллар, не надеясь, что что — то из этого получится, разделся и лёг на густо заросшее рыжеватое лоно с едва ощутимым запахом мацацацы. Так, в объятиях друг у друга, сося языки и встречаясь носами и надбровными дугами, они лежали несколько минут. Вдруг Мирсконца сказала шёпотом попавшемуся на пути уху Киллара: «Я хочу тебя ещё — как минимум раз». Так, просто прошелестела губами, щекотнула раковинку. Однако этого хватило, чтобы поганец, позабыв о всякой усталости после первого акта, молниеносно отозвался на новый призыв, вознёсся и, на этот раз резче, увереннее вошёл в чёртову валтасарку; подстёгиваемый её стонами и наводящими, убедительно ласковыми фразами, он стал старательно, как умел, то разгоняться, то предаваться плавному ходу, точно надеялся, что это как — то поможет ему выбраться из той непроходимой грязцы, в которой застрял живым армейским грузовичком. В то же время, как бы желая партнёру помочь побыстрее и ярче достичь пика, Мирсконца, чересчур легко извиваясь некой игривой, не вполне человеческой сущностью, то и дело меняла позы, давая «мальчику» заодно и возможность перевести дыхание. В какой — то момент Киллару показалось, что он так и не сможет кончить, и поганец его полетит ко всем чертям вместе с этой проклятой бабёнкой, но всё благополучно разрешилось после того, как Мирсконца у него перед носом, не глядя, смазала себе задний проход какой — то «убойной», по её словам, мазью «Люси Б» и как ни в чём не бывало, деловито, попросила «вдуть прямо туда, в верхнюю петлю восьмёрки». Киллар и минуты не продержался, обезумевшим псеглавцем, с поистине нечеловеческим, скачущим в верхнем регистре голоском, спустил ей в узкие врата последние соки. «Есть бингерле», — торжествующе пролепетала, запыхавшаяся, как студентка, Мирсконца и…

… отпустила фантазию паренька… Они прижались к противоположным окошкам и, ничего не говоря, ушли на какое — то время в самих себя и в собственные, вечерницами заметавшиеся, затрепетавшие мысли…

Спустя какое — то время Киллар, как бы очнувшись от наваждения, перекатил глаза с вида за окошком на Мирсконцу. Задремала. Странно. Как кошечка… Даже что — то помурлыкивает… Может, она того — уже интересная, с космонавтом внутри?.. Линия губ… Ложбина… Запах женщины… Ну, какая из неё валтасарка, тем более, единственная? Скорее всего, она любовница какого — нибудь местного чудака с серым шумом в голове и с членом в виде цветка кухивики… И говорит с ним на языке сельских горожанок…

…и совершеннейший оффтоп. шоб два раза не.
объясните мне, селу неасфальтированному. чем щипаная норка пизже нещипаной?
я просто ко всяким меховым приблудам весьма благоволю, и купивши в прошлом году норика (обычного, нещипаного) несказанно ему рада. просто сегодня наблюла в маршрутизаторе такую себе даму в щипаном норике и сблизи его разглядела. (кстати, у дамы был адовой величины пакет со жрачкой из каэфси, и он распространял дичайшее амбрэ). так вот про щипаного норика. он же очень печален! он же лысенький почти совсем! а стоит в ковырнадцать раз дороже нещипаного. бат вай? не понимай…

Киллар достал порцию Сиби. Секунду подумал…


…0, 3, 5, 6, 9, 10, 12, 15, 17, 18, 20, 23, 24, 27, 29, 30, 33, 34, 36, 39…

…И проглотил её.

 Мирсконца вдруг, в своём полусне, неожиданно мило улыбнувшись, отвернулась от Киллара. Киллар сделал ровно то же самое… Неужели он никогда в своей жизни не снимется в главной роли в каком – нибудь триллере вместе с подобной красоткой?

 
ИДЕАЛЬНАЯ ПАРТИЯ

Дездемона, подними свою юбку и говори.


                Марк Болан. «Дездемона»


…(0). Ему, Нэхуелю Самадайкину, терять уже было нечего, он знал, что если вообще ничего не будет делать, то через три месяца ему конец — *** цзянь (1), как говорят китаёсы. Поэтому он долго не думал, когда соглашался: маньюк (2) так маньюк, братцы — медики. К сеченю 7525 года метастазы поразили его мочевой пузырь, поджелудочную железу, сам желудок, шею и даже проникли в кости. Из-за этих метастазов его тело светилось в медицинском сканере всё равно, что ***нка (3) рождественская. До постановки диагноза человек был полон жизни, запланировал путешествие по океану, а также с нетерпением ожидал рождения первого внука. И в один момент вся его жизнь стала серой и безрадостной, как какой — нибудь доморощенный бундесрат (4). Вот тебе и же сьуи пердю (5), сказал он тогда себе, глядя в зеркало в женском сортире. Когда Самадайкин, что называется, пятой точкой почуя, что бульба баляхуе (6), записался — таки в программу исследований, он вернулся мудак мудаком в свой кабинет на 69 — ом этаже Восточной Башни и застал там Самсона, явившегося — не запылившегося, как обычно, с документами на подпись. Самсон верно тогда заметил, что босс выглядит «не очень». Прямо Какалов (7) из кубышки. А ещё признался, проницательно угадав хворь начальства, что нечто похожее происходило и с ним, с Самсоном Арфистом, пару лет назад, как раз тогда, когда тот чокнутый канатоходец между восточной и западной башнями прошёл по канату без страховки, то есть ещё до того, как он, Сэм, устроился на вакантное место в знаменитую шоблу — ёблу (8) Самадайкина. Самадайкин скептически спросил: что же Самсон, ёлопукки (9) хренов, сделал тогда? Сэм ответил: будете смеяться, шеф, полез в еблан (10), кое — что там, в еблане, помимо «Хоббита, или туда и обратно», нарыл, и как видите, «скребу небо» по — прежнему, по — апёховски, и не тужу. Хотя до сих пор не верю в произошедшее. Самадайкин криво усмехнулся, в том числе и вскользь упомянутому любимому своему «хоббиту», процитировал тут же его вслух на языке оригинала — «на острове посеред пидземного озера жив старий Гам — Гам, слизькое чудовисько…» (11) — и поздравил Самсона, но заверил того, что с ним, с Нэхуелем Самадайкиным, всё океюшки, только головушка ****еся (12) просит. Когда же помощник ушёл, получив нужную подпись — арабеску под текстом дафтара (13), тут же сел за комп и тоже «полез в еблан». Интересующая его информация оказалась на университетском сайте ЭМГЭУ. На ломоносовском форуме он сразу наткнулся на объявление, которое криком кричало: «Пипидоны и пипидоньи (14), если вы позиционируетесь больными раком, таки обратитесь ко мне, к тухлой пойке (15) Фигли Пердите (16)!». Самадайкин так и сделал. А заодно и выяснил, что объявление написал ветеринар, некто Б. Б. Б. От этом Б. Б. Б. он узнал, что существует препарат от глистов для попугаев, который недавно оказался эффективен и в борьбе против раковых клеток. Исследование на самом себе провел некий ученый по имени Собакахер Мударисен, у которого был рак мозга в последней стадии. Этот самый ученый, не то проктолог, не то дерматолог, принимал цветные таблетки (голубую, красную, зелёную, оранжевую, белую, фиолетовую) в течении шести недель, после чего полностью излечился. На радостях он однажды даже пошутил в том роде, что должна быть ещё чёрная, седьмая, таблетка, если следовать числу комнат в знаменитом рассказе его любимого Эдгара По — «Маска Красной Смерти», но шутка эта так и осталась шуткой. Узнав о таблетках, Самадайкин, сам не свой от волнения, тут же заказал себе партию этих чудодейственных охуелок (17). К тому моменту он был уже так истощен болезнью, что, по его словам, «напоминал списователя Ганди». И попугайский препарат стоил ему всего «пару тыщёнок» рублей с небольшим за упаковку, вмещавшую аккурат шесть разноцветных колёсиков. «Моя страховая компания потратила более пятидесяти миллионов рублей на лечение меня традиционными лекарствами от рака, а тут эта чё (18) … Твою ж мать!» Как оказалось, «Лозазол» нападал на раковые клетки и истощал их, что и приводило к их гибели. При этом он в разы был менее токсичен, особенно по сравнению с химио — и иммуннотерапией. Самадайкин начал принимать данный препарат и параллельно принимал витамин Е, куркумин и каннабидиол. Также он остался в программе клинических испытаний и ничего не сказал своим врачам о том, что начал принимать попугайское лекарство. В березозоле 7523 года у Самадайкина родился первый внук — Матвей, и новоиспечённый дед с радостью отметил это знаковое событие. А спустя две недели пошел на очередное обследование, которое показало, что в его теле больше нет никаких раковых клеток. «Три месяца назад рак был во мне с ног до головы. Как говорят фины, ***ва — пиява (19)! Это был чудовищно опасный уровень метастазов, который приводит к 100% смерти в течении трех месяцев. И вот три месяца спустя я был у врача и Пэт-сканер (Позитронно-эмиссионная томография) был совершенно тёмным, как моя кака (20), он не видел ни одной раковой клетки. Я был ошеломлен, но еще больше был ошеломлен этот багагагульник (21), мой лечащий онколог, рассказывал Самсону, брызжа слюной, Самадайкин. Врач — араб сказал мне: «Мы не знаем, как вы, Нэхуель Мнемоникович, сделали это, но, того всё, вы единственный пациент в нашей программе клинических испытаний и в вашей атьебу билядине (22) с таким результатом». В листопаде 7523 года я снова прошел обследование на сканере и снова оно ничего не выявило. Но и тогда я не раскрыл своего секрета и не рассказал про попугайское лекарство от глистов. В дальнейшем Самадайкин проходил ещё повторные обследования в сечене 7524 года и в цветене, после чего его попросили уйти из онкологического центра, так как он был совершенно здоров.
— Я рад за вас, Нэхуель Мнемоникович, — только и смог пробормотать Сэм, с трудом дослушав скомканный рассказ шефа, прямо — таки сиявшего от счастья, о его раковых приключениях, и впервые с удивлением заметил, что бородка у начальника крашенная, словно у какой — нибудь суперзвезды взрослого кино, у того же — Зхуйота Шмурота.
— Рад он… Да не посоветуй ты мне поискать в интернете инфу, я бы через пару месяцев после того уже был бы… не жилец! Ты спас мне жизнь, бро!
— Шеф, я что — то не въезжаю, — неловко стал возражать «бро» Сэм, применив точно ту же фразу, которая сорвалась с его уст, когда они с шефом из окна впервые увидели вместо положенного памятника Ленину глобус, да ещё и без положенного цветка антарктиды на причинном месте Земли.
— Эх, эх, эх, совсем нет времени!.. Вот что, дружище… Тут такое дело…, — Самадайкин подошёл к помощнику, положил ему руку на плечо, чего никогда не делал по отношению к кому — либо на этом белом свете. — В связи с тем, что… Ну, в знак благодарности, что ли… Я приготовил подарок… Сюрприз… Не люблю это устаревшее словцо «пентхауз». Применяю свой вариант: «камера — люцида» (23), хи — хи — хи… Короче, выписал одну очень и очень… интересную особу… И она прямо сейчас ждёт — не дождётся нашего Самсона Арфиста там, в этой самой светлой камере, хи — хи — хи… Вот, кстати, адрес явки… Вот только не вздумай совать этой гурии свои карманные… Я обо всём с ней уже добазарился… Всё чики — пики… Таких баб, как эта красавица… Ну, не знаю… Ты ни в этой жизни, ни в какой — либо ещё точно никогда не видел и вряд ли когда увидишь. Нет, нет, я серьёзно… Она своего рода мастер своего дела… Как говорили древние, omnes una manet nox! (24) … Завидую, ух! Мне бы твои годы, старик. Но, похоже, моя Ночь позади и мне осталось только бегать по склепам за упоминками…
— Шеф, вы что, свастику четвероногую мне вызвали?
— Свастику… Ёбосё (25), Арфист! Какую свастику? Самую актуальную, ммм, конфетку во всём… северном полушарии. Да и в южном, думаю, тоже. Серьёзно, хи — хи — хи. Победительница конкурса красоты, мисс спасительница мира — 7527 и всё такое… Или приз зрительских симпатий, уже не помню точно… Много понимают в этом шашлычном жюри! Я впервые увидел её на вечеринке у мидовцев, в ресторане «Con vert». Если помнишь, такой симпатичный, окружённый зеленью, не той, что в паблик гадене, а настоящей зеленью, в Курортной зоне, в 4 — ом микрорайоне, с озерцом и утками…

РЕСТОРАН CON VERT В УЮТНОЙ НЕПРИНУЖДЁННОЙ ОБСТАНОВКЕ ВАС ПРИЯТНО ПОРАДУЕТ ЕВРОПЕЙСКАЯ И НАЦИОНАЛЬНАЯ КУХНЯ БАР КАЧЕСТВЕННОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ ПРИНИМАЕМ ЗАЯВКИ НА ПРОВЕДЕНИЕ ТОРЖЕСТВЕННЫХ МЕРОПРИЯТИЙ БАНКЕТОВ ДЕЛОВЫХ ВСТРЕЧ СВАДЕБ И ЮБИЛЕЕВ ЖИВАЯ МУЗЫКА СДЕЛАЕТ ВАШ ПРАЗДНИК НЕЗАБЫВАЕМЫМ МЫ РАДЫ ВАС ОБСЛУЖИТЬ С 11 ДО 24 ЧАСОВ ПО АДРЕСУ КУРОРТНАЯ ЗОНА ТЕЛ. 11 — 09 — 02

…Так вот. В тот вечер на неё никто не обратил никакого внимания, она просто гуляла по саду и жрала вишни!.. И тут я… нарисовался…   хи — хи — хи… Образованная, кстати, языки всякие знает, а не только хер манд аныб хуюб (26), как говорят птолемеи… И фантастически привлекательна. Харикришна в ленинке (27) … Своеобразная такая сосимасё (28). Я бы даже сказал: не отсюда киса. Поверь моему опыту, я ничего подобного в своей жизни не видел. Существо из иных миров, как минимум! Впрочем, подозреваю, что она внучка одного из могавков — монтажников. Но это сути не меняет. Если бы не моя благоверная, семья… Ну, ты сам понимаешь, это не в моих правилах, во всяком случае, с недавних пор, когда столько работы навалилось разом… Слушай, а что за чёрная таблетка?
— Чёрная таблетка?
— Да.
— Я такой не видел. А что?
— Да так. Кто — то пошутил на сей счёт… Во мне и застряло это. Что, если она действительно существует? Ну, в смысле, что, если она тоже нужна — для полной картины, так сказать?..
— Я чувствую себя нормально.
— И я — нормально. Но… Эх… Так ты иди. Иди, иди. Мне ещё бежать на встречу с этой канальей — премьер — министром во Внуково. Ох, чтоб ему!..
Это «чтоб ему» всегда означало одно и то же: Самадайкин, посылая кого — либо заочно, желал посылаемому (в данном случае — премьеру) присоединиться к знаменитым «замороженным», или олигархам предыдущей формации, по слухам, уже лет триста (из пятисот предписанных) лежавшим в одном из старейших холодильных хранилищ города в ожидании пробуждения в новом «дивном» мире Пенумбрии.
— Шеф, я же не могу… Я… Я…
— Сможешь, сможешь. Где — то я прочитал такую фразу: «… Если движешься в том направлении, в котором твой страх растёт, ты на правильном пути» (29). Улавливаешь? Ты же — поколение ххх… Только увидишь, сразу всё и сможешь. Ты только увидься со смуглянкой — молдаванкой, чудак. Я краснею, я бледнею… хи — хи — хи… Там такой сюрпризон тебя ждёт — не дождётся: закачаешься. Позывные бездны услышишь, хи — хи — хи… По — моему, вы друг другу идеально подойдёте. Да не по — моему, а точно: идеальная партия!
— Что вы имеете в виду под «идеальной партией»?

(… Сэм в кпз. На его руки посмотреть подходят сокамерники: три человека… Кто — то истерично хохочет. Кто — то матерится. Кто — то сплёвывает и крестится… Сэм в кабинете у «начальника», внешность которого отчего — то заставляет Илью вспомнить машину Гольдберга. По его просьбе показывает ладони… Участковый не кажется потрясённым, он просто, что — то быстро написав на своей желтоватой бумажке справа налево, отпускает Сэма на всё четыре стороны, как абсолютно безнадёжного свидетеля…)

— Потом, потом, Самсон. Всё потом, — отмахнулся от него Самадайкин, неожиданно уподобившись жестами секретарше Люське Алмазофф, накануне отказывавшейся от угощения Самадайкина, сославшись на то, что следит за фигурой и боится in julio pidaras ohuelos (30). — Сам всё увидишь, узнаешь… Тебя ждёт такая ночь… Всем ночам ночь! Её, кстати, Моной звать, если что. Любит «Кинг — Конга», «Прохуяло с вихарем» (31), ежемесячный журнал «Любовь до гроба», тамхуй (32), шоколад миньон и, эту, как её, хванчкаруселямбру. Ну… всё! На моих соломенных уже — 8 с половиной! Я помчался. А тебе удачи! Или, как говорят китайчики: «ибуибу дэ дао муди» (33). Я же тебя на каникулы отправил под свою ответственность.
***
Самадайкин, заткнув наконец свой фонтан, шмелиная мелодия которого Сэма всегда порядком выбешивала, убежал встречать боинг премьера. Сэм же так и остался какое — то время стоять посреди чужого кабинета с репродукцией давинчевской «Джоконды», наедине с невесёлыми своими мыслями. Мысленно пририсовав джоконде кокетливые буржуйские усики, он подумал: «Элитная давалка в кружевном белье ждёт меня на роскошном чердаке того здания, отделанного известковыми плитами и с полосами из нержавеющей стали в стиле ар — деко… Что — то тут не сходится. Но вот только — что именно?»
Вспомнилось, как он подростком гулял с Надей, с мамой, в местном парке отдыха, тогда уже — Безымянного, а не имени Сталина. Встретились случайно с бывшим матери, с длинным худым, как Дон Кихот, типом, с дядей Эндреем. У фонтана с рыбками. А у бывшего фотоаппарат. «Зенит». Дал его ему, Сони, ничего ещё не понимавшему в нелёгком деле охоты за прекрасными мгновениями. Поэтому и «доверил» не заряжённым, что, впрочем, нисколько не обидело пацана, который был счастлив даже просто подержать в руках это чудо — юдо. И пока бывшие любовники сидели на скамейке под каштанами и разговаривали о чём — то своём, о взрослом, он, Сони, стал «снимать» направо и налево: всё что попадалось на глаза. Остудила его пыл лишь девчонка — ровесница. Калека. Не ходячая. Он уже хотел «сосчитать» и её, сидевшую в своём специальном кресле возле фонтана в белом ситцевом платьице и в соломенной шляпке, залитую червеньским солнцем, но она вдруг резко повернулась и сама направила на пацана свой игрушечный фотоаппаратик. Так они и замерли тогда, глядя друг на друга через свои холостые объективы: она — охотно улыбаясь, он — предельно серьёзный, даже встревоженный чем — то. Ни она не сфотографировала его, ни он не щёлкнул её. Девчонку, названную «дездемоной», укатила прочь её возвратившаяся из сортира титаническая сиделка, названная, в свою очередь, «виолеттой». А он, не на шутку разочарованный, побрёл на слегка раздражённый оклик своей матери.
Не она ли — пресловутая Дездемона Цифра, что пропала приблизительно в то же время и которую никто не стал искать, так как она не была нигде зарегистрирована на законных основаниях, потому что на ногах имела по шесть пальцев, а значит, по Конституции не имела права ходить по священной пенумбрианской земле?
***
Илья решил не идти в указанный шефом номер к выписанной «фантастической» красотке. Пускай сидит себе там, дамский роман почитывает, шоколад жрёт, что там ещё она любит, не знаю… Подумал, подумал и тупо двинул домой.
Сводные сёстры — близнецы, дочери безвременно умершего бывшего друга Нади, того самого дяди Эндрея, обе рыженькие, как легендарная отцовская «Тасма», неразлучной парочкой лежали на оттоманке и смотрели очередной серо — алый сериал с «обязательным открытым концом»…

Сезон 7

<Серия 1 \ Серия 2 \ Серия 3 \ Серия 4 \ Серия 5 \ Серия 6 \ Серия 7>
……………………………………………………………………………….

 
 ***

Удивились его раннему возвращению с работы и из музея, где, как он говорил перед уходом, должны были демонстрировать знаменитый муляж «Чужого» из одноимённого фильма и предложил им тоже сходить туда, но они отказались в пользу уроков по японскому языку…

(размытый коллаж из эротического анимэ)

…Только он вошёл, крикнули почти одновременно: «Самсон! Самсон! В холодильнике пиво закончилось, а пицца ещё лежит!». Сэм зашёл в свою комнату, переоделся, безрадостно посидел на кровати, поглядывая на старенький постер с Джимми Хендриксом и подожжённым чёрным стратом… Почитать, что ли? Что – не охота. Зато спать…

 ***
Так значит, вам удалось остаться несъеденным?

                Принц Филипп, из беседы с европейским студентом,
                путешествовавшим по Папуа — Новой Гвинее в 1998 году



— А вот тебя когда — нибудь хотели съесть? – спросил неожиданно человек из тени.
— Съесть? В каком смысле? – криво усмехнулся Точкин и почесал низ спины.
— В прямом - сожрать.
— Кто? Животное какое — нибудь?
— Нет. Люди.
— Нет, конечно.
— А вот вашим покорным слугой в юности чуть было не поужинали…
— Тобой? Серьёзно?
— Более чем.
— Даже не знаю, что и сказать… И как ты спасся?
— Не поверишь. Спасся американским писателем Эдгаром, которому всё по.
— У тя что ни ответ, то с загадкой.
— Да, да, меня спасли мои же роговые очочки, которые я тогда носил…
 
***

Августовским вечером, очнувшись от случайного полдневного сна, с глухо, точно пустая морская раковина, звучащими наушниками на голове, Демьян, помня ещё промчавшиеся лихие риффы «Короля скорости» и победный смех Йена Гиллана, стоял у окна, в тесной своей кухоньке, и отрешённо смотрел на то, как соседка развешивала бельё в своём дворике.
Он аж вздрогнул от неожиданности, когда за спиной в прихожей зазвонил телефон.
— Да. Я вас слушаю.
— Привет.
— Привет. Знакомый голос.
— Демьян, это Света.
— Света Пересвета?
— А у тебя хорошая память, Академик, — Демьян услышал приятный смех на той стороне, смех и подзабытое своё студенческое прозвище.
— Надеюсь.
— Значит, ты меня вспомнил.
— Да. Ты училась курсом постарше. Вместе с Ксюшей Ду.
— Кстати, она вышла замуж, родила. Второй на подходе.
— Здорово. Не знал. Ты, помню, замуж вышла ещё на третьем курсе.
— Да, верно.
— А сейчас… Случилось что?
— Да нет. Тут такое дело… У меня другая подружка замуж выходит.. Гурриэт. Ты её, возможно, тоже помнишь. Тёмненькая такая.
— Не помню что — то такую.
— Ну, не важно. Короче, если не против, не мог бы ты составить мне компанию? Сходить со мной на свадьбу Гурриэт… А то мне в данный момент вроде как и не с кем.
— Ну… Свадьба восточная, что ли?
— Нет. Интернациональная. Она выходит за русского. Он, правда, спец по фарси. Они сначала отгуляют по — европейски у нас, а потом у Гурриэт на родине — уже по — ихнему. Туда я тебя уже не возьму. Но это потом. А сейчас… Будет весело. Нажрёмся.
— Ну, а как же бородатый муж твой — Пересвет?
— Борода не в честь, она и у козла есть.
— Не понял.
— Ой, да развелась я давно уже с ним. И новый жених у меня есть уже. Так что всё у меня в порядке с этим. Просто… Ну, так получилось, что именно сейчас мне совершенно не с кем пойти на свадьбу лучшей подруги. А ты… Ты всегда был такой смышлёный, весёлый… Посидим… нет, если ты занят, я всё пойму. Не парься.
— Да в общем — то я не против как бы. Как раз сижу без дела. Пытаюсь писать…
— Писать? Ты писатель, что ли? Ничего себе! Слушай, это же так круто, — снова завораживающий совершенно не изменившийся за десять лет девчоночий смех, хоть и слегка искажённый потусторонностью из — за посредничества чёрной телефонной трубки.
— Что же тут крутого, если рассказ не пишется? Застрял я.
— Вот и развеешься. Тебе просто нужно отвлечься. А о чём рассказ?
— Ох… В двух словах и не скажешь.
— Ну, ладно. Может, на свадьбе будет время поговорить.
— Может быть… А куда идти — то?
— Я сейчас стою у окна, у себя дома… И вижу, как один конец радуги прямо спускается туда, во двор к ним… Шучу, конечно. У нас только что гроза прошла. У вас что, не было?
— Вообще ничего нет. Ясная погодка.
— Калюжного, 25. Знаешь, где это?
— Представляю. Примерно. Я найду. Недалеко от кладбища.
— Да, за инфекционной больницей.
— Ага. Понял. Приду… А когда?
— Прямо сейчас.
— Что, вот прямо сейчас?
— Агась.
— Хорошо.
— Ты точно уверен?
— Всё нормально. Я подойду через полчаса. Идёт?
— Вполне.
— Тогда пока.
— Пока. Можешь и через час. Как — то так.
— Да, нормально.

…
Она: чёрный бюстгальтер (кружевной) шёлковая нижняя юбка Dolce & Gabbana, чёрные туфли с золотой пряжкой из Stockmann Boutique.

Он: чёрный велюровый халат, серые облегающие трусы, чёрные домашние тапочки.
…

В трубке с другой стороны закапали гудки. Света положила трубку.
Демьян ещё какое — то время стоял в коридоре с трубкой у уха.
Света… Ну, надо же! Довольно яркая была девица. Что называется, на загляденье. Но чтобы эта обращала на него, на Академика, хоть какое — то внимание… Бред. Да она и за человека его, насколько он помнил, не считала. Никогда не здоровалась с ним именно вот эта, чёрт знает откуда взявшаяся, Света. Даже постоянная спутница её, традиционная дурнушка при красотке, Иза, бросала ему равнодушное вежливое «привет». Ему, само собой, было наплевать на неё. В смысле, никогда он по ней не вздыхал. Никаких крупских надежд не питал. Просто забил на неё, как на недоступный уровень. Роскошная тёлка… И садилась в дорогую иномарку к холёному накачанному — перекачанному парняге со взглядом сытого хищника… Что это всё значит? Правильно ли он сделал, что согласился на это неожиданное предложение? Нашла лоха. Поманила пальчиком, он и запрыгал, тряся рогами. Если бы ему светил отсос или даже мимолётный перепихон, то игра ещё стоила свеч. Но так, просто, по — приятельски, как она выразилась, вроде слуги какого — нибудь… И странно, и смешно… Но он ведь не робкого десятка. К тому же, ему даже любопытно стало то, что про него вспомнила именно та, от кого этого можно было ожидать меньше всего на свете.

*

Быстро приняв душ, а потом одевшись, в меру своего скромного понимания, по — парадному, Демьян мимоходом заглянул в гостиную. Мать с отцом, хрустя попкорном, смотрели телевизор. По одному этому Демьян мог точно определить, какой был день, даже не глядя на календарь, — суббота. Ничего им не сказав, он тихонько вышел из дома.

*

В автобусе он проехал две остановки с тремя поворотами с северо — востока на юго — восток, с юго — востока на север, с севера — на запад. Какое — то время тупо смотрел на сплошной зелёный хаос, в который превратился обычный вид за окном, точно после нажатия на специальную кнопку неизвестного сверхсущества. Потом это дикое вращение городского пейзажа за стеклом ему быстро надоело, и он обратил свой взгляд на картинку перед собой. На стекле, позади шофёра, прямо перед очками Демьяна и перед длиннющим носом сидевшего рядом с ним пенсионера, была не аккуратно, чуть косо, приклеена увеличенная фотография какой — то сказочной волосатой «руки». На одном из когтистых пальцев, на безымянном, красовалось королевское кольцо с эльфическими знаками. Как назывался красиво рекламируемый фильм, Демьян не успел разобрать, так как ему нужно было уже выходить. Наверное, постер очередного блокбастера на фэнтезийную тему вроде «Властелина колец», подумал он равнодушно, выходя из автобуса.

*

Демьян не сразу ринулся к месту встречи. Пройдя по переулку несколько сот метров и спрятавшись за высоким можжевеловым кустом, он некоторое время ещё наблюдал за воротами того самого 25 — ого дома на улице Калюжного. Ворота имели вид традиционной свадебной цветочной арки, за которой слышался только вкрадчивый шепоток транзистора и никаких людских голосов. Ни на дороге, ни где — либо ещё кругом не видно было ни единой живой тени. Какое — то странное неуютное чувство закралось в Демьяна, словно он сунулся туда, куда соваться не то, что не следовало, но и даже думать о подобной возможности было большой ошибкой.
Вдруг он подумал о том, что в далёком — предалёком прошлом, между ним и этой скоропостижно позвонившей ему фифой Светой, что — то однажды всё — таки произошло, что — то такое: труднообъяснимое…

*

Ему было лет восемь, может, девять. Не больше. Тогда они с отцом и матерью ещё жили не в городе, а за рекой, в посёлке. А у этой Светы, которая тоже жила в посёлке, через десять домов от него, перед самой маёвкой, в особнячке происходил самый настоящий обыск. Народ стоял, глазел, перешёптывался. С поличным поймали хозяев. За что? А чёрт его знает! Не говорят!
И вот он, Демьян, почему — то тоже оказался возле белоснежного дома Светы, среди любопытствующих. То ли кто — то из приятелей притащил его с собой и забыл там, то ли сам он оказался, так сказать, в гуще события, возвращаясь с речки… В общем, едва ли не час Демьян сидел в сторонке, на одной из старых змеившихся возле дороги, чёрных шин от КАМАЗа, и просто наблюдал за происходящим издалека. Потом всё — таки не утерпел и, улучив момент, американским ниндзя проник внутрь. Всё это он делал тогда из чистого любопытства, так как в те счастливые школьные времена, насмотревшись сериалов по телевизору, как раз мечтал стать милиционером — сыщиком и поэтому никак не мог пропустить первый в своей жизни настоящий милицейский обыск в доме пойманных с поличным преступников. Был он пацан мелкий, очкастый, малозаметный, поэтому без труда пробрался в дом с балюстрадами и стал наблюдать за работой милиции. В какую — то минуту, почувствовав усталость от всей этой нескончаемой бумажной возни семерых мужчин, похожих на побрившихся и переодевшихся в милицейскую форму гномов, он возвратился на воздух через чёрный ход. Постоял, постоял, угостил востроносую собачку коркой хлеба, поговорил с ней и снова зашёл туда же. Во второй раз всё оказалось гораздо интересней. Теперь Демьян обнаружил, что никакого обыска нет. Вместо семерых милиционеров он увидел одно — единственное неизвестного рода существо абсолютно чёрного цвета, которое, разрезав лежавшую на столе, посреди очищенной от всего лишнего залы, большую куклу, зачем — то копалось в ней, странным образом повизгивая.
Как он после этого ухитрился вернуться к себе домой, не вызвав никаких подозрений и наводящих вопросов со стороны родителей, бог его знает. Впрочем, на следующий день Демьян уже мало что мог вспомнить. Запомнился только профиль той куклы, в которой со знанием дела копалось то неописуемое создание в чёрном и в то же время, едва уловимо, по — звёздному, мерцающем комбинезоне. Это был профиль Светы: один в один…
Почему же он вспомнил всё это только теперь, прячась в кустах, в ожидании той самой Светы, неожиданно попросившей его составить ей компанию на свадьбе подруги, ещё и по прошествии стольких безвозвратно канувших в Лету нежных лет? Ведь учась в университете и чуть ли не каждый день видя её, окружённую свитой поклонников и подруг, он почему — то ни разу не вспомнил о той, произведённой над ней в детстве, жуткой операции. Всё это привиделось ему в страшном сне. Так решило его сознание. И об этом кошмаре он инстинктивно, по — юношески, забыл. Впрочем, как оказалось, не совсем. И не навсегда. Спустя годы, в нужный момент, произошёл щелчок, и память неожиданным образом к нему вернулась. И вот он снова внутренним взором обозрел тот страшный, самый страшный день в своей жизни, до мельчайших подробностей…

*

Время шло, а Света так нигде и не показалась. Не выдержав, Демьян сказал себе «была — не была» и, сняв очки и сунув их в правый карман брюк, вышел из засады. Затем, чуть ли не на цыпочках, направился к воротам, возле которых, к слову сказать, было припарковано с десятка два дорогущих иномарок. Возле одной Демьян невольно задержался. Пока он искал очки, чтобы по — лучше разглядеть машину, к нему подошла незнакомая молодая женщина как раз приблизительно возраста звонившей Светы. Сначала он решил, что это она и есть, только неузнанная им после десяти лет разлуки, но, когда та представилась, назвавшись Инанной, Демьяну ничего не оставалось, кроме как успокоиться и совершенно довериться миловидной незнакомке, к тому же представившейся ближайшей подругой Светланы и Гурриэт.
— Что нравится «Мустанг»?
— Не то слово…
— Это моя машина.
— Серьёзно? Богатая наследница, что ли?
— Такая богатая, что одна сигаретка и осталась. Зажигалки для богатой наследницы не найдётся?
Демьян одним движением достал из левого кармана брюк коробку со спичками. Женщина, понимающе усмехнувшись, фыркнула серной головкой спичинки о серный же бочок коробки, по — пацански ловко обмокнула кончик тонкой дамской сигаретки в дрожащем пламени, уронила спичинку, бросила коробку обратно её владельцу, затянулась, с наслаждением выдохнула струйку дыма и, как — то странно, точно не на Демьяна, а сквозь него, посмотрев, сказала:
— Пойдём со мной. Кажется, я знаю, где они сейчас.
Они, будто жених и невеста, рядышком друг с другом, миновали цветочную арку. Проходя через дворик, Демьян увидел то ли пять, то ли шесть столиков и сидевших за ними рублёвскими троицами дамочек в кокетливых нарядах в духе американской «великой депрессии». Они едва слышно, до бубнёжа, беседовали друг с дружкой под случайный набор советской эстрады последних девяностых годов прошлого тысячелетия и потягивали при этом через соломинки один и тот же золотистого цвета лёгкий напиток, как в обычном городском кафе в будний день. На Демьяна никто из них не обратил ни малейшего внимания. Зато сам Демьян заметил, что сидели исключительно дамы. Ни одного представителя закадычного племени.
Когда они с Инанной обошли небольшой с виду двухэтажный особняк и, войдя в дом с чёрного хода, неожиданно стали спускаться круто вниз, словно в подвальное помещение, Демьян, несколько взволнованный таким поворотом событий, поинтересовался:
— А мужики все… где?
— На сковороде, — ответила находчиво Инанна и тут же поправила себя. — На втором этаже они.
— Куда идём мы…?
— … С пятачком…
— … Большой — большой секрет…
Инанна еле сдерживала кулачком смех…
— Вниз идём. К Изольде и Агнии. Они играют.
— Играют? Во что?
— В дурачка. Во что ещё?
В какой — то момент Демьян вдруг почувствовал, что они едва заметно переступили некую черту, после которой стали уже не спускаться, а наоборот, подниматься. Это ему даже понравилось. Как в комнате страха в детстве, только без выныривающих из темноты скелетов, подумал Демьян и чуть было не издал вслух саркастический смешок. Однако в следующую минуту Инанна открыла дверь, и они сразу оказались в коридоре с приглушённым светом. Повернув один раз в конце, они вошли в просторную гостиную, освещённую керосиновыми лампами и телевизором, словно аквариум, наполненным до краёв, но не водой, а очень похожим на неё старинным, снятым в рапиде, фильмом, очевидно, французским — про полёт на Луну. Посреди гостиной стоял круглый стол, за которым сидели и хохотали, наклонившись друг к другу, две немолодые женщины. Увидев вошедших, они сбавили обороты и вновь предстали перед посторонним взглядом в надлежащем виде, — обе с одинаковыми благородными осанками, слегка поправляющими руками волосы с проседью в причёсках а ля Зинаида Гиппиус. Они, в самом деле, играли, но не в карты, а в игру, похожую на обычные шашки.

*

Прежде чем Инанна представила Демьяна дамам, одна из них со ртом, всё ещё полным остатков смеха, нисколько не стесняясь присутствия постороннего человека противоположного пола, сказала:
— Представляешь, Инка, что мы тут с Агнешкой только что прочли в этом советском журнальчике? Вот послушай… «В последние годы Блохман и Седжвик пытались спасти теорию гастреи, приняв положение о том, что рот и анус — оба образуются из щелевидного бластопора…»… И. И. Мечников. «Генеалогические соображения (о происхождении многоклеточных)»…
Инанна, явно не зная, что сказать, ляпнула, по — видимому, первое пришедшее на ум:
— Ну, и чушь!
— Инанна! Ну, какая же это чушь? Я тебя умоляю! — возразила «Агнешка». — Довольно верное замечание. Чушь — это то, что сказал твой любимый Апостол Павел… «Несть иудей, ни еллин: несть раб, ни свободы: несть мужеский пол, ни женский: вси бо вы едино…»
Инанна не стала полемизировать и сразу перешла к другой теме.
— Это Демиан, друг Светланы и Гурриэт. Изольда Пацуцевич…
— Бывшая модель Пикассо. Девочка на шаре, — добавила то ли в шутку, то ли всерьёз Изольда Пацуцевич.
— Кстати, да… А это Агния Тартарен…
— Бывшая модель Вучетича — Родина Мать Зовёт, — глядя прямо в глаза Демьяну добавила Агния Тартарен в том же стиле, что и Изольда Пацуцевич.
— Тоже верно, — улыбнулась виновато Инанна, всё — таки уверенная, что данные поправки могли бы и подождать или вовсе не быть озвученными.
Демьян промямлил «очень приятно», дамы закивали с приклеенными улыбками ролевых монолиз. Изольда Пацуцевич спросила, сделав прежде ход белой восьмигранной шашкой:
— Демиан, умеете играть в «дурачка»?
— Шашками? Нет. Первый раз такое вижу, если честно.
— Это же не сложно. Светлана с Гурриэт вернутся, они вас научат.
Заговорила Агния Тартарен:
— Изольде опять фартит. Ты представляешь, Ин? Ну, вот за что мне это всё?
— Не всегда же должно тебе одной везти, — возразила Изольда Пацуцевич. — Просто теперь моя очередь настала. Жадная ты.
— Ну, не до такой же степени! Тебе везёт уже в пятый раз подряд. Мне до тебя далеко… Ну, да ладно… Демиан, вот вы — человек науки… Мы с Изольдой сейчас читали журнал «Наука и жизнь»… Очень интересное, я бы сказала, принципиальное советское издание… На первый взгляд, принципиальное… Но вот просматриваю я этот журнал, а там, помимо всего прочего, про шахматишки… Вроде ничего такого, да, но при этом ни слова о том, почему везде, куда ни посмотришь, фигурки офицеров мало того, что с крестиками, но и ещё двоятся! А? Почему двоятся не кони, не башенки, не ферзи, даже не пешки, а именно фигурки офицеров с крестиками? Вот вы как думаете?
— Очепятка, наверное.
— Какая ещё очепятка?
— Ну, опечатка.
— Очепятка, опечатка… А вот я сумлеваюсь. Сумлеваюсь я, понимаете? Ну, это всё так, к слову пришлось, забудьте… Эх, ну, как же я проголодалась, девочки! Вы тоже небось… Ин, не могла бы ты принести мне мои… последние очки? А точнее, те, седьмые очки. Я их ещё не надевала. Не в службу, а в дружбу. Вот и молодой человек тебе поможет. Демиан, голубчик, помогите девушке. Там придётся лестничку ставить, а она не очень надёжная. Инанна знает, что я имею в виду.

*

В коридоре, на полпути к комнате Агнии Тартарен, Инанна вполголоса сказала Демьяну:
— Хотите, расскажу, как я вообще сюда попала? К сёстрам этим?
— Только не долго. Нас ведь ждут, наверное.
— Да не ждут они никого… Меня тогда, до них, Ниной звали…
 ***
Нина потрогала пальцем разболевшийся клык. Может, всё — таки к зубному сходить, подумала она, вместо обычного кабинета с бор — машиной почему — то представив сценку, которую видела на фотографии в этнографическом журнале: заточка зубов у индонезийских племён, 1938 год…
Зазвонил телефон. Нина сняла трубку. Да, мам?
Звонила мачеха, Янина. Опять, наверное, насчёт какой — нибудь «поломки» в её «нехорошей квартире», как она ласково называла свою двухуровневую квартиру в панельном доме в Отрадном.
Что на этот раз? В прошлый ручка крана разболталась. Может, телик накрылся? Он у неё круглые сутки работает на одних и тех же бесконечных сериалах, которые мачеха обожает не меньше своего знаменитого сайгонского кофе — обычного пережжённого кофе вокзалов и дешёвых забегаловок…
— Нинуль, милая, я тут вспомнила про участочек свой подмосковный. Ты была там парочку раз в прошлом тысячелетии, помнишь же?
— Ну, да, — ответила нехотя Нина, удивившись, как по — новому её назвала мачеха, раньше довольствовашаяся исключительно «нини».
— Вот и хорошо. Может, съездишь, сегодня или завтра, родриго моего выкопаешь?
— Сегодня или завтра?
— Да там немного совсем. Сама сажала, окучивала. Представляешь, меня давняя подруга — одесситка к себе в гости пригласила, в свой закрытый клуб. А что, потусуюсь с широко закрытыми глазами, — Янина хихикнула с редкой для неё ехидцей в голосе. — Неделю — другую меня не будет. В самолёте только и вспомнила про мой огородик. Съезди, выручи, а? Жаль будет, если все мои труды пропадут зря. Туда и электричка ходит, и автобусом можно, если что.

 


— Хорошо. Съезжу. Не беспокойся за своего родриго.
— Займёт, ну, думаю, точно полдня, не больше. Совсем крохотный кусочек, в уголке. Надеюсь ещё, что абрашка не завёлся. Если всё — таки завёлся, сама знаешь, что делать. Помню, ещё девчушкой круто головки им отсекала лопатой… Нин, аллё!
— Ма, не беспокойся. Сказала же, что съезжу. Выкопаю твоего родриго. Как раз в этот уик — энд ничего особенного в архиве не намечается. Был один печатный лист заказанных материалов. Но я над ним уже поработала. Так что…
— Что — то случилось по работе?
— Нет, нет. Просто захотелось побыть одной. Отдохнутьотлюдейивообще…
— Ты что — то сказала? Не расслышала же…
— Говорю, твоя просьба оказалась как нельзя кстати. А твою «секретную дачу» я помню, как ни странно. Довольно уютная. С топчанчиком. Он, интересно, ещё жив, топчан — то?
— Топчан? Жив курилка, жив. Он же практически вечный у меня с тех пор, как подруга подарила на день варенья…
Положив трубку телефона вместе с ничуть не изменившимся за годы милым, каким — то неувядаемым девичьим, смехом мачехи, Нина попыталась хоть что — нибудь вспомнить в связи с упомянутой дачей, но так и не смогла. Последний раз она была там довольно давно, ещё совсем сопливой девчонкой. Янина тогда только вышла замуж отца Нины, военного лётчика, возможно, что даже по расчёту, и, несмотря на это, сразу же ей, Нине, падчерице, понравилась. Стройная голливудская красавица в шляпке а ля белотце, с открытым лицом, с глубоким тёплым голосом, который странным образом контрастировал с резковатым высоким голоском бедной покойной мамы, открыто гордившейся тем, что бабушка Нины, была перед второй мировой войной делегаткой IV — го съезда Российских Фашистов в Харбине и до конца своих дней сохранила верность школьной привычке вырезать бумажные самолёты.
Единственное, что Нина совершенно безошибочно могла вспомнить, так это местонахождение дачи Янины. В тот же день автобусом, захватив с собой кое — какой скарб, она отправилась в Р — ское спасать урожай жёлтого картофеля по — имени родриго от ненасытной злобной твари по — имени абрашка.
Ехать было не далеко, меньше получаса, но тем не менее она едва не заснула по — настоящему, сидя у окна, бессмысленно наблюдая однообразный поток из деревьев и полей…
…СОН НИНЫ…
Шиньон Гофре сладко дремлет в дормезе, мчащемся по дороге, вдоль побережья океана, из Сен — Насера в… Дремлет и… засыпает…
 
 
Райна и Ада в пустом гостиничном ресторане. Райна с выпачканными тутовым соком ртом сидит за роялем, на небольшой сцене. Ада сидит неподалёку, за столиком, курит изящную африканскую трубку, задумчиво рассматривает уродца в кубышке и в то же  время краем уха слушает, как Райна играет то одно, то другое, распеваясь и  пытаясь что – то вспомнить…

РАЙНА (поёт).

… Я проснулся утром одетым, в кресле,
в своей каморке средь знакомых стен.
Я ждал тебя до утра – интересно,
где ты провела эту ночь, моя сладкая Энн?..

… Мда… Что – то с Вертинским у меня сегодня неладное творится… А цыганские совсем не идут… 

АДА (приблизив лицо к кубышке). А ты попробуй свою любимую.

РАЙНА. Какую любимую?

АДА. Ну, эту – замученную бесами… 

РАЙНА. «Бессаме мучу»?.. 

Райна некоторое время, действительно, негромко поёт эту старомодную женскую песенку, но вскоре замолкает. 

РАЙНА (после непродолжительной паузы). Мальчик?

АДА (продолжая всматриваться в уродца). Сама никак не пойму… 

РАЙНА. Рудимент спереди?

АДА. То, что у парней рудименты спереди, я и без тебя знаю. Но в том – то и  дело, что тут не совсем понятно.

РАЙНА. Что такое? 

АДА. Длинный слишком.

РАЙНА. Насколько?

АДА. Метр.

РАЙНА. Сколько?

АДА. Мэтр.

РАЙНА (встаёт из – за рояля, направляется к Аде, присматривается к склянке с зародышем). Вот чёрт… Ты права… Может, это всё – таки пуповина? 

АДА. Нет, я проверила. Это именно причиндал.

РАЙНА. Какой ужас. Бедненький. 

АДА. И не говори. Я даже один свой сон вспомнила. 

РАЙНА. Опять? Только, ради бога, не про Одноразку, ладно? Кстати, где она? Ты надёжно её спрятала?

АДА. Да, да. Она у меня. Не волнуйся. Больше Консуэллка с карликом до неё никогда не доберутся… А сон совсем про другое. Представь себе, забредаю я на пляж. Смотрю, а там одни нудисты. Постояла я. Разделась. Всем, сама понимаешь, до лампочки. Сажусь на песок, загораю. Ну, так прилегла. И закемарила! Да, да, там же во сне и заснула. Вдруг открываю глаза, вижу – надо мною стоит какой – то мужик. Высокий такой. Не могу его рассмотреть, его фигура заслоняет солнце…  Тут я чувствую, что с мужиком этим что – то не так. Что не так, никак не могу разобраться. Жду. И вдруг вижу: с него ко мне сползает змея. Но это я вначале думала, что змея…

РАЙНА. Стоп – машина.

АДА. Что? 

РАЙНА. Помнишь, что сказал матрос Матюшенко на броненосце в речи перед восставшими товарищами? 

АДА. Что? 

РАЙНА (издаёт дикий нечеловеческий крик). Ааааааааааааааааа! 

Смеются.

Пауза. 

РАЙНА. Славный был матрос Матюшенко.

Пауза.

РАЙНА (закурив). Хорошо пошла!.. 

АДА (принюхиваясь с интересом). Что ты курнула сейчас? 

Райна отвечает одной блаженной гримасой.

АДА. Небось китайский кладбищенский?

РАЙНА (выпустив очередной дымок). «Герцеговина Флор» - не хочешь?

АДА (смеётся). Боже храни старую людоедку с жёлтыми зубами! Всего лишь «Герцеговина Флор»! Нашенские! Дай сигаретку.

РАЙНА. На. Пока добрая. 

АДА (затянувшись и посидев в выпущенном дыму). Вах, вах! 

РАЙНА. Что? Ферштейн?

АДА. Посконь и Матерка форэва! 

РАЙНА (гоготнув). Воистину форэва! Это тебе не македонский шарик мацать.

Курят молча, тупо смакуя чарующий запах. 

***


РАЙНА. Ты знаешь, что такое – люц?

АДА. Люц?.. Издеваешься?

РАЙНА. Ничуть. Это такая косточка в нашем скелете… Была у меня когда – то любимая жаба. Чёрная жаба. Пасифая. Кормила я её розовым сахаром. И вот однажды, поглощая очередную порцию, не знаю, сдуру или в благодарность, она выболтала мне секрет люца.

АДА. Люц... Ты мне не рассказывала… 

РАЙНА. Теперь рассказываю… Помнишь, на Утопии тебя поймали на какой – то мелочи…

АДА. Алектромантия. Я помню. Как – то во Франгестане пошла я на петушиные бои. На мне был высокий колпак. Огромные очки. Всё как положено…

РАЙНА. Понятно. Ты выдавала себя за халдейского астролога…

АДА. Да. Помню полотно. По краю полотна – алфавит. На каждую буковку положено зёрнышко. Петуха, значит, ставят на полотно и спрашивают, кто первый вор на земле?

РАЙНА. И петушок выклевал зёрна по буквам...

АДА. Их - ни лат! Я под этим именем представилась им. И вот этот чокнутый петух так выдал меня с потрохами… Меня схватили… Припомнили мне подземных рыб, поющие камни, сожжённую печень и гелиотроп…

РАЙНА. А ещё тартарскую траву…

АДА. А ещё лютню со струнами из волчьих жил вперемешку с жилами ягнёнка…

РАЙНА. Короче, тебя схватили, а потом прилюдно сожгли, обложив столб дровами. 

АДА. Да. А ты стояла в той толпе и смотрела…

РАЙНА. Но ещё до казни мне пришла в голову мысль: а что, если правда то, что мне рассказала Пасифая о люце, о косточке? Что, если человека, действительно, можно восстановить в прежнем виде, посадив люц в землю, как обычное зерно и особенным образом поливая? Я подкупила палача, и он принёс мне ту самую рогатую косточку. И  я посадила её на Неизвестной Земле, в одном из пустующих допотопных храмов … И я  вырастила тебя снова, словно деревце. У меня, у нас, всё получилось!

АДА. Ну, ты и сучка!

 ПНИНА
Какая — то женщина резко, прямо у неё над головой, сказала другой женщине: Рай… Пора!

 

Нина, очнувшись от мимолётной грёзы, выскочила вслед за ними.
Автобус, превратившись в грязный кусочек рафинада, стал таять на глазах: поехал дальше. Женщины, пару раз оглянувшись на незнакомку с подозрительной сумкой, синхронно потопали парой мужичек вверх, вдоль сизой, как перо голубя, дороги. Вероятно, в сторону леса, на тихую охоту. Видя, что ей идти в противоположную сторону, Нина нерешительно постояла какое — то время на одном месте, поглядывая по сторонам, но затем, по — удобнее ухватив винтажную свою саратогу, энергично зашагала к деревне.
Искать нужный адрес оказалось делом не трудным. Девятые по счёту ворота она узнала по клиновидному рисунку, нацарапанному ею ещё в детстве возле отверстия для писем. Пару — другую минут потоптавшись возле запертых на ключ ворот, Нина, по — пацански, удостоверившись, что вокруг никого нет (улочка была пустынна, только одинокая пегая шавочка равнодушно трусила прочь), сначала перебросила сумку через забор, а затем и сама перелезла через него, благо был он невысок и без традиционной колючей проволоки.
………………………………………………
Решение копать картошку она приняла сразу, как только заметила невдалеке, за топчаном и кустами смородины, тот самый уголок по дороге к крыльцу дома.
Никаких нор она нигде не заметила. Это её обрадовало. Очень не хотелось таскать воду вёдрами и потом лопатой отсекать маленькие головки бедным хомякам, которых мачеха почему — то всегда называла на северный лад абрашками.
Пару мешков деловитая Нина накопала на одном дыхании. Клубни уродились что называется с товарным видом: размером с мужской кулак, снаружи лиловые, внутри жёлтые. Красотень.
………………………………………………….
Занеся небольшие мешки с картошкой под навес, Нина наконец зашла в дом (незапертый…), разделась, помылась, повертевшись под исправно работавшим душем, с удовольствием облачилась в предусмотрительно взятую с собой свежую одежду. Стала осматриваться. Ожидаемое отсутствие телевизора нисколько её не раздосадовало. Тем более, что в спальне мачехи обнаружилась небольшая, но вполне на уровне, недурная такая коллекция винилы и приличного качества радиола «Рекорд — 66» с годной иглой.
Она вонзила вилку в розетку и подняла крышку чуть слышно загудевшего проигрывателя. Игла на поставленном диске, заскользив по вводной канавке, зашипела… С первого же аккорда музыка заполнило всё пространство спальни с косым потолком, точно некое бесплотное сверхъестественное создание, без вреда для себя вдруг попавшее из небытия в бытие и решившее на какое — то время задержаться в новой среде, подышать.
При первых же звуках Нина убедилась, что это та самая мелодия. Название не обмануло. Её удивило присутствие среди пластинок, по большей части советского толка, одной чисто западной роковой. Нина вспомнила, что именно под эту таинственную композицию на второй стороне, с записанной задом наперёд концовкой, она впервые танцевала с Димоном Шелестовым, её первым и уже бывшим парнем.

…Требования к участницам «Мисс Пенумбрия»:

Рост от 173 см
Возраст 18–23 года
Без вредных привычек и татуировок
Отсутствие фото и видео эротического характера
Не замужем и без детей
Отсутствие судимостей…

Ещё она вспомнила она, как однажды её и Димку его друзья пригласили в клуб «Планетарий» судить конкурс стриптизёрш. Тогда в перерывах выступлений сразу трёх девиц, они и сами вызывались танцевать на сцене. На них смотрели все десять столиков с бандитами в малиновых пиджаках, отдыхавших от делов праведных со своими волосатыми бабочками. И они спрыгивали со сцены, брали, не спрашивая, водку, шампанское, отпивали и продолжали танцевать дальше. Братва же никак не реагировала. На полном серьёзе думала, что всё это откровенное беснование часть шоу, хотя могла тупо застрелить… Но это было тогда, в преддверии нового тысячелетия. Теперь Димон давно уже был не Димоном, а преподавателем в лицее — Дмитрием Гелиевичем; женат на какой — то кикиморе (по слухам, внучке хрущёвского чашнигира), воспитывал трёх сыновей монголоидной расы. Возможно даже уже не помнил её.
Почему она нашла эту песню с бэкмаскингом именно здесь и сейчас? Нина попыталась представить лицо Димона. Получилось какое — то расплывчатое целлофановое пятно. Прошло всё — таки лет пятнадцать. А может, и больше. Зато она точно помнила, что Димыч здорово играл в шахматы. Они нередко по — настоящему, точно Смерть и Рыцарь, играли друг с другом. Выигрывал всегда он. Хотя нет, однажды выиграла она. И как — то раз даже довели партию до пата.
Нина встала с кресла и вышла в коридор. Порывшись в карманах рабочих брюк, она достала оттуда вещичку, которую случайно откопала вместе с клубнями в самом конце грядки. Машинально сунув её тогда, на огороде, в карман, она чуть было совсем не забыла про неё. Вещица, красно — бурого цвета, размером со спичинку, оказалась весьма любопытной. Особенно после того, как Нина, присмотревшись к той, неожиданно для себя обнаружила, что это (опаньки!) никакая не покалеченная шахматная фигурка, как ей поначалу показалось, а куколка бражника мёртвая голова.
……………………………………………………..
Она положила коричневое, точно покрытое лаком, продолговатое чудо на журнальный столик перед собой и долго его рассматривала, как своеобразного идола неведомого маленького народа.
Осторожное прикосновение к правой лопатке не то, чтобы напугало её… Нина приподнял голову над столом, обернулась и, вместо неожиданно заехавшей на дачу мачехи с загадочной одесской подругой, увидела перед собой что — то, что не поддавалось никакому описанию.
— Ни — ну — ля… Ни — ну — ля…, — рисуя в воздухе двоеперстием то ли крестное знамение, то ли пентаграмму, произнесло глуховатым голосом абсолютно красное существо с нелепо уставившимся прямо на девушку эрегированным красным членом между красных ног и показало в нинину сторону испачканным землёй красным пальцем с длиннющим, как у крота, красным ногтем.
— Я… Нинуля… Да, это я, — согласилась с кривой нервной улыбочкой Нина, чуть отступая и одновременно постреливая по сторонам глазами в поисках какого — нибудь предмета по — серьёзней маленькой бурой куколки.
— Почему Ты? Где наша Хозяйка — Пнина? Почему её спящее дитя у тебя здесь? Ты просто смертная чепушня… Смертная чепушня… Ты… Ты — воровка… Ты хочешь нашего конца…
Тут до Нины, то и дело посматривавшей на нисколько не слабеющий конец шального монстра, что — то стало доходить.
— Ну, да, простая смертная… Конечно… Да, но какая же из меня воровка? Ещё и чепушня какая — то? Откуда вы слово такое выдра… взяли? Я хочу, простите, чего? Вашего конца? Я не ослышалась? Вы что такое несёте, вы..? То есть я хотела сказать, что я всего лишь копала картошку в собственном огороде, вот и всё кино. Мачеха попросила. Янина… Она сейчас в закрытом клубе тусуется… Сто процентов, пригласил этот её крендель — Джибриль, который раньше работал человеком — сандвичем возле ресторана «Шекспиръ»… Я — то знаю… Янина, уверена, и не подозревает ничего… Она таких вообще — то на дух не переносит… А эту куколку я откопала сегодня случайно. Откуда мне было знать, что это вашей… хозяйки! Как вы её там назвали? И кстати, вы вообще что такое? Чьих буде…
Нина не успела докончить фразу, как почувствовала на своих губах губы этого неописуемого красного создания с торчащим красным же нечеловеческих размеров пенисом. Более того, его язык там, внутри, вдруг странным образом нежно переплёлся с её языком, как будто языки были самостоятельными тварями и поприветствовали друг друга при встрече. Нина, не теряя присутствия духа, попыталась высвободиться из кроваво — красных когтистых лап, но не смогла. Объятия красного существа были настолько крепкими, что она не имела и малейшей возможности пошевелиться.
Что если той своей штуковиной начнёт в меня тыкать, мелькнула душераздирающая мысль в голове у Нины.
И вдруг объятия ослабли, языки расплелись. Красное существо пропало, точно привидение.
Нина открыла сухие от ужаса глаза. Раз открыла, второй раз… Она открывала глаза, наверное, раз десять, пока не поняла, что они давно открыты, открыты в какую — то непроглядную темноту.
Пощупала себя со всех сторон, как будто это могло помочь ей собрать собственное существо заново. Пахло сырой землёй, словно она очутилась в свежевырытой яме. 
Я под землёй, подумала Нина. Вспомнила она про старую цыганку в детстве…

*

Тогда, пятнадцать лет назад, устав от беготни, футболов, войнушек и игры в «слона», вечером, с пацанами и девчонками, уселись они на скамеечку, у самых резных дверей опять — таки того же дома. Страшные истории стали травить вперемешку с анекдотами. Ну, и, как водится, до кладбищенских историй с нечистыми духами добрались. Кто — то с пеной у рта доказывал, что они есть, другие напрочь отрицали, были и воздерживавшиеся от категоричного мнения: только посмеивались и строили из себя взрослых скептиков с золотой серединой в голосе. И вот в самый разгар дискуссии о том, как выглядела эта нечисть, вмешалась старушка с запорожской трубкой — беженка из Санталии. По слухам ей было чуть ли не сто лет. Они, ребятня то есть, так и притихли от её прокуренного голоса. «Чего врёте, если не знаете, малышня?» Они, само собой, к ней: а что сами, бабушка? неужели видели? А она: видела, видела. Никакие они не злыдни. Навеки (*) это. Вполне себе добрые существа, хоть и рогатые и с копытами. А ещё покрытые шерстью. Спасли они их, людей, от анчаров в своём городе под землёй. Вот такие дела. Анчары окружили ихнюю деревню. Казалось, уже всё, конец. Но появился монах, одетый только в пчёл. Странный какой — то, точно
 …………………………………………………………………………..

ни христианский, ни какой — то ещё. Но точно монах. Он и сам так представился. И вот он — то по горной тропе капподокийской и привёл несколько десятков семей к секретной щели в скале. А там пещера. А в пещере этой, значит, их, людей, и ждали те существа рогатые. Все были так напуганы анчарами, что неведомые существа показались не столь страшными и отвратительными, да чуть ли не милыми бродячими циркачами, которые во что только не наряжаются и где только не проживают. И вот они вошли в потайную пещеру и стали дальше спускаться по подземному ходу, пока не достигли таких колоссальных глубин, что очутились в целом городе этих сатиров. Там они, люди, даже встретили других людей, чьи предки спаслись в подземном городе ещё тогда, когда был захвачен Константинополь. Старушка рассказывала, что им под землёй было очень хорошо, кому — то даже весело. Река была: Плимицоль…
…………………………………………………………………………………….
Люди стали забывать о своей родине. Только она, Папуша, не веселилась, никак не могла забыть детей, потерянных на поверхности: близнецов, мальчика и девочку. Плакала даже, просила «администерию навеков» отпустить её назад, на поверхность. Отпускать её не хотели, боялись, что слабая женщина с поверхности проболтается. Снова помог тот монах, одетый в пчёл, тот, который и привёл поверхностных людей в подземелье. Каким — то образом он уговорил навековских старейшин, и те, под страшной клятвой сохранить тайну, дали добро. Бедная одинокая Папуша тайно, в виде исключения, была выпущена на волю в районе Трабзона. Однако детей ей найти так и не посчастливилось… В ту же ночь бабки — фантазёрки не стало. На 116 — ом году. Говорят, у неё даже зубы детские стали пробиваться, чуть по второму кругу не пошла.
— — — — — — — — — — — — — — — —
(*) 5 марта 2001 г. на одной из шахт, расположенных близ феахского города Нагг (провинция Маддин), произошло роковое обрушение породы.
Шахтеры оказались полностью отрезаны завалом от поверхности. Восемнадцать семей, не дождавшихся своих кормильцев, вскоре подняли тревогу.
Хозяин шахты по началу отказывался признавать сам факт случившейся катастрофы, но впоследствии, когда родственники шахтеров обратились уже непосредственно к властям, ему ничего не оставалось, как все-таки согласиться: восемнадцать горняков пропали без вести.
Вслед за этим признанием были приняты экстренные меры, начались спасательные работы. Правда, они позволили отыскать тела лишь шестнадцати человек. Двое, шахтеры — Музиль и Убикк, так и остались за стеной камней, разбирать которую было слишком опасно.
Шахта была закрыта, хозяин получил длительный срок, родным погибших и без вести пропавших назначили соответствующие выплаты.
Но на этом история не закончилась. Спустя пять лет, после вышеизложенных событий, в 2006 г. домой возвращается Музиль. Горняка, разумеется, там никто не ждал. За время его отсутствия изменилось всё: «вдова» вышла снова замуж, разъехались дети…
Впрочем, злосчастный Музиль принял перемены стоически, купил новый дом, стал жить, занимаясь своим садом.
Но вот вскоре, по доносу односельчан, им заинтересовались правоохранительные органы. Как это так: родные получали компенсацию за его гибель на шахте, а он тем временем живёт себе поживает у всех на глазах. Возникли закономерные вопросы — где Музиль был все эти пять лет и почему не дал о себе знать раньше?
И тут Музиль сделал заявление, что не собирается ничего отрицать и прятаться и готов к полной компенсации незаконно произведенных выплат. Своё же отсутствие объяснил тем, что все эти пять лет он жил среди навеков, обитающих в глубинах земли. Дать о себе знать оттуда он разумеется, не имел никакой физической возможности.
Это заявление насторожило ревизоров. Бывший шахтёр мистифицировал их? Может, это был просто жулик? Муж, дабы сбежать от опостылевшей семьи, нашёл такой необычный предлог? Человек сошёл с ума? Озадаченные, представители власти не могли найти ответов.
В результате остановились на том, что перед ними все-таки шизофреник, и спецкомиссия постановила направить Музиля на тщательное обследование в соответствующее заведение.
Обследовав Музиля, врачи сделали вывод, что Музиль совершенно здоров, и душой, и телом, а его сказки о проведенных в подземельях годах не более чем хитрость здравого ума.
При этом дать вразумительный ответ на вопрос, зачем бывшему горняку вдруг понадобилось прибегать к столь изощрённым фантазиям, они не смогли. Видимо, потому что это не входило в их компетенцию.
По этой же причине им, видимо, не удалось выяснить и то, где именно пребывал шахтёр. Не смогли они пролить свет и на чисто медицинский вопрос, как раз и входивший непосредственно в поле их интересов: где признаки антракоза?
Антракоз — присущее практически всем шахтёрам заболевание лёгких. Точнее, тех из них, кто работает достаточно длительное время. Характеризуется заболевание неизбежным прогрессированием и случаи излечения неизвестны.
Пять лет назад у Музиля — если судить по медицинским обследованиям — антракоз был ещё только на начальной стадии, и вскоре, дабы не стать полным инвалидом, он должен был уйти с работы совсем.
Однако у чудесным образом «воскресшего» Музиля не было обнаружено ни малейшего следа легочной патологии! А ещё у него оказали в целости и сохранности все тридцать два зуба.
Хотя пять лет назад их у него оставалось двадцать пять. Организм Музиля по всем параметрам соответствовал возрасту в 25 — 27 лет, но в действительности ему было 40.
Как бы то ни было, но компетентные органы взялись за тщательное расследование. Вскоре выяснилось, что на счету в банке у Музиля имелось около пятидесяти тысяч лоттов (около шести тысяч роллов по тому курсу), принятых наличными в мае 2006 г., за две недели до возвращения горняка домой.
В результате обыска оказалось, что у Музиля было еще более десяти тысяч лоттов наличными, и, что особенно настораживало, необработанных изумрудов на сумму более четырёхсот тысяч лоттов (более сорока тысяч роллов).
В итоге власти выдвинули предположение, что Музиль вовсе не Музиль, но… ЗАИД. Данная версия многое объясняла, хотя главным возражением было то, что агенту иностранной державы в Нагге делать было просто нечего, да и вообще, времена традиционных шпионов-резидентов давно уже в прошлом: миллионы феахов каждый год пересекают границу и таким же образом возвращаются обратно, потому у спецслужб — конкурентов есть возможность набирать агентуру намного более простым способом.
Дальнейшее расследование так же показало, что деньги Музиль получил, продав необработанных изумруды ювелиру в Крумме — собственно, об этом рассказал сам Музиль, он ничего не скрывал, спецслужбы лишь проверили истинность его показаний. На вопрос, где он их взял, Музиль отвечал, что добыл их во время пребывания у Великих Навеков.
Что за навеки такие? Если это действительно «сказка», как уверяли спецслужбы медики, то откуда тогда деньги, изумруды? А может, вовсе не фантазиями Музиль кормил власти, а говорил сущую правду, и кто-то там под землей на самом деле живет? Спецслужбам стали тщательно изучать историю, поведанную, а потом и собственноручно зафиксированную на бумаге Музилем.
Вкратце, она сводилась к следующему: в результате обвала Музиль и Убикк вдвоем оказались отрезанными не только от поверхности, но и от остальных шестнадцати горняков.
Около трех суток с достаточными запасами воды, но практически без еды они ждали помощи, но не слышали никаких признаков спасательных работ. А работы в это время и не велись, поскольку хозяин шахты пытался замять дело и никому ничего не сообщал.
Голодные, в отчаянии, они решили исследовать старинные ходы, ведущие в глубину разработок — вдруг они смогут вывести на поверхность? В крайнем случае, возможно там кто-то когда-то оставил что-то типа консервов. Или чего-нибудь еще съедобного.
Один из этих ходов, пользовавшийся дурной репутацией, привел их к горизонту, работы на котором не велись уже более тридцати лет — из-за полного истощения угольного пласта.
Пройдя по этому ходу, они нашли еще один ход. Но вот незадача — он вел он не на поверхность, а в глубину. На всякий случай они решили исследовать и его. А чем еще заниматься? Сидеть и ждать неизвестно чего неизвестно сколько и сходить с ума?
И вот там, в глубине, на них напали странные люди — навеки. Несмотря на то, что самый высокий навек едва доходил Музилю до пояса (рост горняка — метр шестьдесят два), оба горняка были повержены и пленены. Зато их накормили досыта — и повели дальше, вниз, в Королевство Навеков.
Как глубоко они спустились, можно было только предполагать. Музиль не может утверждать наверное, но считает, что глубина составляет около семнадцати километров. Вопреки господствующим в геологии теориям, температура на этой глубине была сносной, а воздух — чистым.
И было относительно светло. Объясняется это тем, что там, в глубине, существует система полостей в виде линз, связанных между собою ходами. Линзы эти до трех тысяч шагов в поперечнике и более трехсот метров в высоту.
Своды полостей днем излучают слабое оранжевое свечение (возможно, индуцируемое потоком особой солнечной энергии, проникающие в толщу земной коры). Если привыкнуть к такому не сильному, в общем-то, освещению, то можно прекрасно ориентироваться и даже читать.
Результатом их похода вглубь земной породы были огромные пещеры. В этих огромных пещерах располагаются селения навеков, подземного народа. В одной пещере живет до тысячи человек — а то, что навеки относились к человеческому виду, Музиль не сомневается.
По принципу английской поговорки, которая гласит, что если что-то выглядит как кошка, ходит как кошка, мяучит как кошка, то, скорее всего, это кошка и есть. Навеки выглядели как люди и все у них было, как у людей. Только маленьких.
Среди навеков Музиль вместе с Убикком и провели пять лет. Язык навеков совершенно не походит на феахский, однако прост в изучении, и вскоре пленники вполне сносно могли объясняться с окружающими.
Как только двое горняков смогли изъясниться с подземным народом, то сразу выяснилось, что их вовсе не считали пленниками. Навеки искренне и горячо полагают, что жизнь на поверхности есть великое несчастье, и потому приняли Музиля и его товарища за беглецов, ищущих проход в лучший мир. И действительно, навеки не знали ни голода, ни болезней.
Питались они плесенью, в изобилии произрастающей в пещерах. Подземная плесень, по словам Музиля, обладает своеобразным, не лишенном приятности вкусом, но самое главное то, что она чрезвычайно полезна.
И он, и Убикк очень быстро почувствовали прилив умственных и физических сил, у обоих произошла смена зубов — дело для навеков обычное: зубы у подземного народа меняются каждые двадцать лет на протяжении всей жизни, которая редко бывает короче двухсот лет, а вот длиннее, и много длиннее — часто.
Навеки несмотря на свой маленький по человеческим меркам рост прекрасно сложены, физически средний навек не слабее среднего мужчины с поверхности. Из разных видов плесени навеки изготавливают ткань и прочную бумагу, на которой пишут.
Знают навеки и металлургию, однако железом пользуются редко, у них больше в ходу бронза, серебро и золото. Навеки не признают роскоши и обходятся минимумом вещей, с которыми обращаются весьма бережно и аккуратно.
Так как Музиль и Убикк никто пленниками не считал, жили они полноправной жизнью, через некоторое время обзавелись женами, а затем и потомством. В принципе, их все устраивало, но Музиль затосковал по солнцу.
Навеки неназойливо отговаривали его от возвращения на поверхность, но удерживать не стали. Проводники-добровольцы довели его до одной из Великих Феахских Пещер, где находится лаз, связывающих королевство навеков с поверхностью. Кстати, королевство — это в буквальном смысле, потому что строй у навеков монархический.
Все вышеизложенное — лишь небольшая часть повествования Музиля. После этого рассказа бывшего шахтёра объявили сумасшедшим, однако заключили не в провинциальную лечебницу, а поместили на военную базу, что само по себе совершенно необычно и заставляет предположить: феахские власти отнеслись к рассказу Музиля гораздо более серьезно, чем заслуживают «фантазии здорового разума».
Что касается реакции ученых на эту историю, то мнения разделились. Одни считают, что Музиль просто пересказал своими словами один из мифов о подземной цивилизации, которые присутствуют у разных народов. Например, миф о гномах.
Другие — что феах случайно открыл потерянную земную или же неизвестную инопланетную цивилизацию.
Вообще же сторонников и противников существования подземной жизни очень много. Ни одна сторона еще не добилась какой-либо серьезной победы в подтверждение своей версии.
А тот факт, что Музиль находится сейчас на военной базе, говорит о том, что феахцы явно принадлежат к сторонникам теории. Как и ученые Третьего Рейха, которые в 1942 г. организовали под патронажем Гиммлера и Геринга масштабную экспедицию под землю в обстановке строжайшей секретности. (из газет).
— — — — — — — — — — —

Внезапно в правом ухе защекотало, зазвенело, и Нину пронзил насмешливый и в то же время необычно нежный шёпот: беги, нинуля, беги немедленно, ну, же, сейчас же, уноси ноги, прочь, прочь, прочь!
В тот же миг Нина услышала где — то в той же кромешной тьме топот множества маленьких ног и дыхание красного народца, разъярённого подменой своей великой Хозяйки — Пнины… Кто — то из тяжело дышавшей красной массы в узком коридоре то и дело истошно визгливо выкрикивал: «Подмена! Она похожа на нашу Хозяйку!.. Есть, пить и веселиться!.. Самозванка!.. Воровайка!.. Держите воровайку!.. Ловите чепушню наземную!..Есть, пить и веселиться!.. Хватайте чепуховину светоносную!.. Убить воровайку!.. Есть, пить и веселиться!.. Рвите её, рвите в клочья!.. Она осмелилась украсть спящего принца!.. Она нарушила его покой!.. Хозяин нас не простит!.. Безымянный Хозяин не простит!.. Мы прозреем!.. Мы увидим Его бесконечный свет!.. Мы пропадём!.. Нас больше не будет!.. Есть, пить и веселиться!.. Мы вместе!.. Мы вместе!.. Смерть светоносной чепушиле!.. Есть, пить и веселиться!.. Есть, пить и веселиться!.. Хватайте воровайку!… Смерть воровайке!.. Смерть… Смерть…»
Нина бежала, не чуя под собой ног, всё вперёд и вперёд, пока, наконец, не поняла, что больше не может спасаться, сопротивляться; из тогда, последних сил, она шагнула ещё раз вперёд, и этим последним шагом попала прямо в ослепительную пустоту.
 

 






















 ***
Демьян хотел задать вопрос, чувствуя, что Инанна закончила свой рассказ, но та вдруг вернула его к реальности.
— Слушайте, давайте, полезете вы. Я боюсь, если честно.
— Ладно. Только лестницу держите крепко.
— Хорошо.
— И ещё объясните, что там да как. Где эти самые «последние очки» лежат.
— Там в шкафу будет верхнее отделение. Все очки будут там. Так вот вам нужно взять из семи последние справа. Вот и всё.
— Ладно.
В маленькой комнатке Агнии Тартарен, действительно имелся зеркальный шкаф. Какой — то интересный, допотопный, с причудливыми на ощупь фигурками. Лестница с ножками разной длины стояла тут же, в уголке. Демьян раздвинул её, поставил рядом с шкафом боком и, как только Инанна крепко ухватилась за ножки, полез наверх. Открыв дверцу верхнего отделения, Демьян, действительно, увидел аккуратно в ряд лежащие предметы, напоминавшие семь поблёскивавших в тени восьмёрочек в позе спящего Будды.   Вспомнив про свои собственные роговые очочки, так и оставшиеся лежать в правом кармане по вине внезапно появившейся возле «Мустанга» Инанны, он достал их и надел, чтобы, от разыгравшегося любопытства рассмотреть незнакомые очки поподробнее…

 

  Но едва только он успел вооружить свои глаза очками, как вдруг повсюду погас свет. Они с Инанной в миг оказались погружёнными в полную темноту.
— Какого хрена!.. Это что, свет отключили? Эй!
Инанна не ответила.
В какой — то момент Демьяну показалось, что всё — таки ответила, но только таким слабым голоском, что мелькнула мысль: как же она далеко. Точно он на поверхности, а она где — то там, в глубочайшем колодце…
Демьян, вглядываясь сквозь очки во тьму, позвал Инанну снова. Без результата. Кругом, помимо темноты, воцарилась ещё и совершенно безответная тишина.
Осторожно сделав движение ногами, он проверил устойчивость лестницы. Она пошатывалась, но не так опасно, как это описывали ему те странные дамы. Даже не тронув очки Агнии Тартарен и бережно, даже с некоторой опаской, положив книгу на прежнее место, Демьян осторожно спустился по лестнице вниз. Инанны, действительно, нигде не оказалось. Она оставила его одного, не сказав ему ни слова. Попросту бросила его. Странно… Выйдя в коридор, он, по памяти, стал продвигаться по нему обратно, в сторону гостиной. Однако сделав один поворот, казавшийся ему поначалу тем самым, вскоре понял, что повернул не туда и, по всей видимости, заблудился. Подтверждением этой мысли стали его напрасные попытки докричаться до женщин. Никто не отозвался. Гробовое молчание и звон в ушах — вот всё, что Демьян получил в ответ.
Наконец, он решил просто идти по коридору, никуда не сворачивая. Эта стратегия, действительно, сработала. Неожиданно, как во сне, ему удалось выйти на воздух в открытую настежь двустворчатую дверь. Ухо сразу уловило звуки текущей воды. Успев привыкнуть к темноте, Демьян легко узнал кран в нескольких метрах от себя. Он был не закрыт. Мелькнула мысль плеснуть парочку горстей себе в лицо. Он снял очки, положил их на бордюр газона, подставил под мягкую струю обе ладони, наполнил их чуть ли не ледяной водой и от души плеснул её себе в лицо. Стало невыразимо хорошо, как будто одним махом сжёг водой что — то необъяснимо чёрное, враждебное, чужое. Раз — и вернулся туда, куда возврат, казалось, был навсегда уже закрыт.

*

Во дворе тоже было безлюдно. Стулья вверх ножками лежали на столиках. Арка с цветами всё ещё была открыта и готова принять гостей. Демьян прошёл под ней и увидел, что иномарки разъехались, отчего улица показалась ещё более пустынной и тоскливой. Лампы были всюду отключены. Светало…
Возвращаться домой пешком было чистым безумием. Какое — то время он согласился просто идти наугад, надеясь на случайный ранний автобус или такси. Ему повезло. Проезжало частное авто. Оно остановилось по его отчаянной просьбе. За рулём оказался мужик, знавший район Демьяна и как раз ехавший в его направлении, но только чуть — чуть дальше. В общем, им было по пути. Мужик не стал заводить нравоучительную беседу с очкариком, ограничился несколькими уточняющими фразами по поводу причины столь поздней, но в то же время и ранней, прогулки в одиночестве вдали от дома.

*

Дверь открыла мать. Она не возмущалась. Только усталым и недовольным, как у старшей сестры, шёпотом заметила ему, какого хрена он припёрся в такую рань.
Зайдя на цыпочках к себе в комнату, Демьян глянул на часы. Действительно, они показывали ту самую «рань», о которой упомянула мама: пять пятого. Он полежал, не раздеваясь на кровати, смотря в потолок и думая почему — то не о Свете и даже не о чокнутых дамах, в своё время, оказывается, позировавших Пикассо и Вучетичу, а об Инанне. Но не о той, что вела его в темноте по лестнице сначала вниз, а потом вверх, а о её тёзке — о героине из школьных книжек, о древней шумерской богине, любившей летать на му, на летательном аппарате, доступном исключительно бессмертным, небожителям.

 ***

   Проснулся он часов в двенадцать, проспав, как настоящий комсомолец, положенные восемь здоровых часов. Первым же делом позвонил приятельнице, неплохо знакомой со вчерашней Светой, которая, чуть ли не слёзно, попросила ради неё прийти на свадьбу лучшей подруги, но сама при этом так и не соизволила явиться, выставив Демьяна круглым дураком.

— Точкин, ты? — услышал он бодрый, как всегда, голосок Ксюши.
— Привет.
— Привет, привет! Чего тебе?
— Ты же знаешь Свету… Не помню её фамилию… Она ещё ходила с какой — то кухистанкой…
— Свету Коннетс? Знаю. А что?
— Где она сейчас?
— Ну… Уже лет сто как за океаном.
— В смысле — уже лет сто за океаном?
— Да она давным — давно уже, года три назад, что — то вроде того, второй раз, короче, замуж вышла, познакомилась с каким — то бароном врангелем в выборгской «Дружбе», и у****охала в Штаты. Барон врангель — это, типа, врёт и не краснеет… Не понимаю, что они там в Ламерике этой находят. Особенно после того масштабного сбоя в глобальной паутине в мартобре прошлого года. Мамой клянусь тебе, у меня сбились тогда часы, даже электронные. Типа, время скакнуло на полторы минуты вперёд. Сама видела… А Светка, говорят, даже пластическую операцию с помощью того поца старого, сделала. Так что теперь и не узнаешь, если что. Сдалась она тебе?
— Да так.
— Слушай, я вчера такую хреновину прочла. Прибалдела. У брательника младшего отобрала, совсем нечего читать было. Так там описывалась жуткая сказочка. Как раз какие я люблю. И ты тоже, кстати, насколько помню. Ну, так вот, там про одного мужичка. Про крестьянина. Возвращается он из лесу с кучей хвороста. А тут гроза его в пути застаёт. Он прячется в некой старенькой безлюдной избушечке. Сидит, значит, грозу пережидает. Но пока пережидал, незаметно так, под звуки ливня, и заснул, бедолага. Вдруг просыпается и видит: он там же в избе лесной. А ещё стол в нескольких шагах от него. За столом жена его любимая сидит, слепая красавица. Смотрит на него влюблёнными невидящими глазами. Ест его любимую глазунью и зовёт тоже за стол сесть, присоединиться к ней. Смотрит мужик, облизываясь, проголодался он дико, встаёт, собирается пойти к столу, сесть, но вдруг вспоминает, что нет у него давно никакой жены. Умерла она в родильных муках лет десять тому назад и живёт он давно уже бобылём безутешным. И только он подумал об этом, перекрестившись одновременно с грянувшим громом, как вмиг исчезла его мнимая жена вместе со столом, глазуньей и всей избушечкой лесной. И увидел мужик, что стоит он, обсохший в лучах восходящего солнца, рядом с вязанкой хвороста и прямо на самом краю жуткого обрыва. Сделай он всего лишь один шаг навстречу жене своей мнимой, как тут же и ухнул бы вниз и разбился о камни. Ха — ха. Ничего так сказочка, да? Эй, Академик, ты что там, уснул, что ли?

 ***


— И что дальше? — спросил Точкин человека в тени, видя, что тот задумался, прервав рассказ незаконченным.
— Дальше? А… Я потом проверил этот адрес. Поехал снова прямо туда, на Калюжного. И, знаешь, ничего там не нашёл.
— Как — ничего?
— Там был какой – то котлован. Вот прямо настоящий котлованище. Никакого тебе двора, никакого двухэтажного дома, исключительно он: котлован. Причём, вырыли его рабочие не ночью, пока я спал, а ещё пару недель назад! Просто из — за какого — то очередного конфликта с заказчиком работы остановились… Две недели назад! Представляешь! Но ведь я там был на свадьбе, собственными глазами видел и тех женщин, и тот дом…
- Разве не странно всё это?
- Да. Так и есть.
- Получается, что все мы вроде как есть, а вроде как нас всех и нет.
- Вечные.
- Вечные…

***

  Странный резкий шипящий звук заставил его отложить книгу и поспешно выйти к сёстрам. Близняшек в гостиной не было. Хотя телевизор по — прежнему шумел и переливался всеми оттенками радуги, кроме чёрного. Особенно — тот отвратительный в своей прелести зародыш внутри кинескопа… Звук из телевизора… Сэм вышел на любимый свой балкон с белоснежной балюстрадой.
По небу медленно двигался серебристый, напоминавший птичью лапку, геоцентрический лайнер. Сэм вспомнил, как недавно летел вот на таком же. Блин, от некроза в салоне воняло так, что виновника — его соседа, огромного мужика — сняли, бедолагу, с рейса: некоторые пассажиры не выдерживали, в обморок падали от вони…
Сёстры оказались где — то внизу, за листвой каштанов, по — видимому, в греческой беседке, и безмятежно щебетали, аки птицы райския, с беспрестанно бубнящими на тон ниже одноклассниками из соседней дома. Сэм знал с детства этих парней: тоже близнецов, Бориса и Париса Глазковых. Долго не думая, звонким своим сержантским голосом пробив густую листву, он пригласил весь говорильный квартет к себе домой на чай; потом, в прихожей, сославшись на «сильную занятость», к немалому удивлению, но и радости Хали и Гали, отправился назад к одному из небоскрёбов, отправился, как всегда, пешочком, благо до Восточной башни идти было совсем ничего (каких — то тридцать восемь попугаев), чтобы немного, в отсутствие шефа, поработать над своим давним задушевным проектом, — абсолютно чёрным шаровым дроном хорошо забытого старинного типа…
***
В трёхэтажном холле, со знаменитым панно, изображавшем семь чудес света…
—
Жёлтый Кролик
Белый Дракон
Белая Змея
Чёрная Лошадь
Чёрная Овца
Зелёная Обезьяна
Зелёный Петух
—
…было на редкость безлюдно. Большие двухсторонние часы со скачущими каждую минуту вокзальными стрелками показывали — 15: 28.
Сэм, озираясь по сторонам, подошёл к створкам лифта. Те тут же, после знакомого щелчка остановки, открылись. Сразу следом за ним, в кабинку лифта, вошла высокая смуглая девушка на французском каблуке, в лёгком платье серого цвета, с юбкой до колен. Благоухающие тёмно — каштановые волосы её были собраны в простоватую высокую причёску с хвостом и начёсом. Они, поворачиваясь лицом к выходу и на миг встретившись глазами, молча поздоровались кивками и движениями губ, отдалённо напоминавшими не то виноватую, не то сочувственную улыбку. Сэм успел заметить, что девушка ехала на 102 — й этаж, то есть на смотровую площадку. Улыбка под этой юбкой\ заставляет дрожать континенты, напел он мысленно что — то из БГ.
Когда он вышел на своём, 69 — ом, и, пожелав случайной попутчице удачного дальнейшего полёта, поплёлся, громко шаркая башмаками по мраморному мясу пола, что — то, вместе со звуком закрывшихся за спиной дверей лифта, остановило его. Внезапно желание работать над дроном куда — то улетучилось. Он замер посреди коридора и стал прислушиваться… То ли отсутствие планктона и непривычное затишье, то ли поразившая его красота девушки в лифте, заставили Сэма отказаться идти дальше. Он стоял, слушал, пытался что — то вспомнить. Идти по направлению к кабинету и любимым, слегка поднадоевшим, чертежам совершенно расхотелось. Прощай, патент на изобретение!
Интересно, кто она? — подумал Сэм и закрыл глаза, всё ещё помня запах, шедший от открытых шеи и плеч этой незнакомки, этой. ;;; ;;;;;;; (Бадрулбадур) … Ни с чем не сравнимый, всё поправляющий запах!
***
На смотровой площадке было так же безлюдно, как и внизу, в тридцатиметровом холле. Девушка, увидев Сэма, направилась в его сторону… Ё — моё! Ну, и походняк! Формы, формы… Лицо… Глазища… Улыбка… Немного отсутствующая, но… А это что такое? Мы так не договаривались… Когда смуглянка приблизилась к нему чуть ли не вплотную, он взял её руки в свои и увидел то, что меньше всего ожидал увидеть у кого — либо ещё, кроме него самого. Этого не может быть, подумал он. Это есть только у меня одного… Я один такой…
Девушка вызывающе, до не ловкой тишины между ними, не говорила ни слова до тех пор, пока Сэм не взял в свои руки её руки и не стал разглядывать внутреннюю сторону ладоней. На всех четырёх — на светлых и тёмных — не было ни единой бороздки, «ни одного отпечатка небесных веточек», как выражались его сёстры, когда были совсем маленькие и с по — детски серьёзным интересом изучали пустые «неправильные руки» старшего братца. Он ещё не отпустил рук девушки, как она, широко посмотрев ему прямо в глаза, неожиданно сказала:
— Мона.
— Самсон, — произнёс невольно Сэм, подумав, почему выписанная девка не в обещанном номере и как она вообще оказалась на сто втором этаже Восточной Башни.
В следующий миг откуда — то из воздуха, точно фокус демонстрировала, Мона достала чёрную таблетку с положенной ложбинкой посередине, разломила её на две половинки, одну проглотила сама, а другую дала Сэму. Тот, не отрывая глаз от красавицы, последовал её примеру и произнёс: «Мона, значит».
— Сам - сон, — повторила она его имя по слогам и ослепительно улыбнулась.
— — — — — — — — — — — — — — — —
0. ….
1. «До свидания!» (кит.).
2. «Тот, кого имеют» (араб.).
3. «Ёлка» (польск.).
4. «Дума» (нем.).
5. «Я потерялся» (фр.).
6. «Картошка кипит» (белорус.).
7. Болгарский лётчик — космонавт.
8. Небольшой плохо организованный коллектив.
9. Дед Мороз (фин.).
10. Поисковая система.
11. «На острове посреди подземного озера жил старый Голлум, скользкая тварь» (укр.).
12. Столяр — краснодеревщик» (венгер.).
13. Документ.
14. «Сексуальные маньяки и маньячки» (укр.).
15. «Блудный сын» (фин.).
16. «Потерянный сын» (ит.).
17. «Блинчиков» (исп.).
18. «Сволочь» (вьетнам.).
19. «Добрый день!» (фин.).
20. «Старшая сестра» (болг.).
21. «Презерватив» (белорус.).
22. «Самая красивая страна» (араб.).
23. От лат. camera l;cida «светлая комната» — оптический прибор, снабжённый призмой и служащий вспомогательным средством при переносе существующих мотивов на бумагу. Камеру-люцида использовали в качестве альтернативы камеры-обскура, дающей очень тёмное и перевёрнутое изображение предметов. Таким образом художник мог достичь с камерой-люцида правильного построения перспективы и большого сходства с существующим мотивом.
24. «Всех нас ждёт одна ночь» (лат.). Автор: Гораций.
25. «Алло!» (яп.).
26. «Характер каждого быка» (тур.).
27. «Платье» (фин.).
28. «Договорились» (яп.).
29. … ..
30. «В июле блинчиками объесться» (исп.).
31. «Унесённые ветром» (серб.).
32. «Благотворительная столовая» (ивр.).
33. «Шаг за шагом к намеченной цели» (кит.).
34. Американский бухгалтер, 1 мая 1947 года совершившая самоубийство, спрыгнув со смотровой площадки небоскрёба Эмпайр — стейт — билдинг. Фотография тела Макхейл, сделанная спустя несколько минут после её смерти, в настоящее время считается одним из самых известных фотографических свидетельств самоубийства, заслужив эпитет «самое красивое самоубийство».


ВИГИЛИЯ ЧЕТВЁРТАЯ

ПРИЗЕМЛЕНИЕ
 
В самой зелёной из наших долин,
где обиталище духов добра…

                А. Арто. Из переписки с Евгеникой Атанасио



Разговор между ними поначалу не задался. Сразу оба они как — то странно пошли каждый из своего далека, на ощупь, вслепую. Но потом, почувствовав природу друг друга, каждый, на свой возрастной лад, сообразив, что к чему и откуда ветер дует, как говорится, тронулся с места в карьер, и диалог вошёл в более — менее вменяемое русло; безумолчные и бестолковые прошлое и будущее внезапно, как птахи от близкого и резкого звука, смолкли, и, воспользовавшись благоприятной ситуацией, слово взял столь же терпеливый, сколь и безжалостный настоящий момент.
— Восемнадцати ещё нет?
— Ночь пройдёт, тогда можно считать, что уже исполнилось. Три шестёрки. Число Зверя. У «Железной девы» песенка есть про это…
— Будущий защитник, значит. Или косить будешь?
—
 
—
— Ага, трын — траву. Всё равно не возьмут.
— Не возьмут? Почему?
— Единственный сын ведь. У мамы больше никого. Я один.
— Ну, и правильно… То, что не возьмут.
— Не возьмут — то не возьмут, но столкновения с Перитиями по — любому не избежать.
— Пресловутые Перитии — скорее всего, фикция, тщательно продуманная фальшивка.
— Приближающегося к Зеркалам города Перитии нет?
— Сколько всего можно будет списать на мифический странствующий город — призрак. Не находишь? Ааа, Перитии приближаются! Все на защиту Родины, на защиту наших священных тысячелетних Зеркал! Не позволим врагу отнять у нас наши родные Зеркала! Сложим головы за Зеркала и проснёмся все в Раю! Мда.
— Всё — таки кто они?
— Эти двое?
— Да.
— Точно — не люциане. Вообще — то актёры.
— Актёры? Я думал: фрики. Есть же такие любители наряжаться в исторические костюмы.
— Ну, да, — сказала Мирсконца и почему — то замолчала едва ли не на минуту.
— Да вы говорите. Мне всё равно сказать особенно и нечего.
— О чём ты хочешь услышать, например?
— Например?.. Про верховья нашей Тьмы — реки. Но вы ведь ничего не знаете… Знаете?
— Не много.
— И что там, в верховьях?
— Ну… В верховьях Тьмы (где это именно, никому точно неизвестно, даже органам) находится античный особняк. Когда — то он принадлежал Министерии, и в известные времена очередной генсек мог использовать его по назначению: для важных встреч с главами других государств, для личного уединения. Потом… Говорят, за какие — то просто нереальные деньги, такие уж наступили времена, его приобрёл некий Рейс XVII, — первый ученик Аль — Софи, «Аристотеля Алхимии», как его ещё называют. Рейс этот, собственно, и является основателем, изначальным Ипсиссимусом Общества, которое якобы на смертном одре благословил сам Магистер Магистрорум… Рейс, кстати, — бывший знакомый писателя Ивана Бунина.
— Автора «Тёмных аллей»?
— Да. Они встретились… то ли на Гибралтаре, то ли на о. Капри. В начале XX века. Бунин потом даже упомянул его в качестве своеобразного камео в знаменитом рассказе «Господин из Сан — Франциско». Это тот, с «Атлантидой» и гробом в трюме…
— Да я знаю.
— Поговаривают, именно благодаря специфическим — «геркулесовым» — знакомствам Рейса XVII, Бунин и стал очередным лауреатом премии N…
— Ну, странно. За одну «Деревню» можно было вручить… Или за «Сны Чанга».
— Наверное. И вот этот Рейс XVII умер, кажется, в 1961 году. Там, в верховьях Тьмы (знать бы ещё, где эти чёртовы верховья находятся!), его тайно и упокоили в символической лодке с маками на глазах…
— С цветами зла, получается. Смешно.
— Ну, что тут ещё сказать? Сменилось с тех пор уже несколько ипсиссимусов, так сказать, председателей. В пустыне Кумм раз эдак в столетие, в конце осени, товарищи эти собираются, значит, на свои посиделки. «Ассамблея», так это у них называется.
 

— Вполне традиционно, — только и смог проговорить Киллар, несколько ошарашенный неожиданной конспирологической тирадой, прозвучавшей из уст незнакомки, которую он хотел просто потроллить слегка, совсем не рассчитывая на столь серьёзный и обстоятельный ответ.
— Да, — как ни в чём не бывало согласилась женщина, щёлкнув непреднамеренно языком и тем самым почему — то неожиданно напомнив Киллару картинку, которую он видел у Авессалома Киева на столе под стеклом: спящая Венера пукает, а путты, окружившие её, ловят газы в мыльные ракетки, чтобы пускать по воздуху пузыри любви, наполненные ветерками богини.
— Чем они там, в этой своей большой песочнице, занимаются? Не злакоукладчиков же отслеживают, в самом деле?
— Очень трудно вот так сказать, чем именно. Если, предположим, об этом напишет человек не Востока, а того же Запада, то он подаст, как ты понимаешь, всё сугубо рационально, то есть выявленное распространит на всю структуру. Я, к примеру, будучи библиотекарем в Библиотеке Её Величества, увидела, что в Общество поступает материал обо всём на свете. При всём при этом данный материал, ну, по гамбургскому счёту, не представляет никакого смысла! А так… Сидят… В одном из старинных, чуть ли не допотопных, колодцев, глубоко под уровнем… Беседуют там, угощаются. Даже, это — немножко дурачатся. Нечто в духе окололитературного декаданса… А ля Емельянов — Кохановский.
— Или — мультик про Мутабора…
— Тоже об этом подумала.
— У меня был в детстве зоетроп.
— А у меня — костюм саламандры.
— Серьёзно?
— Ну, да. Правда, сначала я не знала, что это именно костюм саламандры. Думала, что я — просто ящерица. Вернее, щерица. Так и говорила: я — щерица… я — щерица…
— Смешно. Извините, я вас перебил.
— Ничего. Ну, и вот… Затем, по звонку…
— По звонку?
— Да, по звонку. А что?..
— По старинке, что ли?
— Наверное… Короче, все одиннадцать собираются за круглым махагоновым столом, под большой лампой с абажуром… В общем, когда входят Ипсиссимус с медиумом, шутки заканчиваются и наступает всеобщая тишина. Пианиссимо такое всеобщее.
— Ещё похоже на клуб самоубийц с принцем Флоризелем… Викторианские картишки…
— Нет, там другое… В руках председателя, будто из воздуха, серьёзно, появляется прозрачный, похожий на рыбий глаз, шар величиной со свернувшегося в клубок броненосца. С Извечным Зародышем!
— С извечным зародышем? Не понял…
— С Гомункулом. Сфера в руках у председателя — в некотором роде семейная реликвия. Рейс XVII, первый ипсиссимус — потомок брата — близнеца того самого ИНРИ Распятого, ходившего по воде и воду превращавшего в вино. Ну, так говорят, пишут… Не знаю… Его прапрапрадед, будучи венецианским купцом, приобрёл Гомункула, считавшегося забавной подделкой, в Каффе. Говорят даже, что не купил, а обменял её на жемчуг сомнительного качества и подлинные, якобы подлинные, армилляры Эратосфена. Отсюда и одно из их названий, помимо чинариков — армилляры — в память о великой хитрости отца — основателя Общества. Так и есть, надул тамошнего иудея — антиквара. Воспользовался своей известностью как специалиста по драгоценностям и разного рода артефактам. Антиквара, наверное, немного смутило то, что европейский купец не пожалел пары отличных индийских жемчужин и древний, хоть и грубоватый, механизм за какую — то откровенную игрушку. Видимо, подумал, что товарищ Дзета — увлечённый своим делом врач — анатом, и это отвлекло глаза.
— Ну, а… в чём фишка этого броненосца — потёмкина? Ну, то есть — зародыша?
— Во — первых, сфера, внутри которой помещён невесомый зародыш, не всегда прозрачная. Она прозрачна лишь тогда, когда Зародыш спит. Стоит его разбудить и заставить говорить, как все произнесённые им слова тут же будут записаны на внутренней поверхности сосуда, как узоры выдохнутого пара или как бы при помощи невидимой руки скорописца, время от времени обмакивающего своё невидимое перо в невидимые же фосфоресцирующие чернила…
— То есть зародыш умеет, это самое… говорить?
— Конечно. Председатель и его помощница — медиум, проводят с шаром известные одним им тактильные манипуляции, и Зародыш подаёт голос…
— Голос?
— Что — то такое там говорит, говорит, а пифия тем временем успевает читать и переводить на русский появляющиеся и тут же исчезающие группы знаков.
— Зачем им это нужно? Чего они добиваются?
— Ох. Мало, что знаю… Существует версия, что Солнце когда — то было не привычной нам ныне звездочкой Млечного Пути, центром маленькой системы имени себя, а всего лишь двойником Земли, Эдемом, тогда, когда как сама Земля, в свою очередь, ранее называлась Атлантидой. Но так сложилось, что — то там, на Эдеме, произошло. Катастрофическое, надо полагать. Ну, сам наверное, читал там про Адама с Евой, про запретный плод, про змея — искусителя и т. д. И вот она из цветущей планеты, питавшей тайно Атлантиду и подпитывавшейся от неё же светлой материей, превратилась в нынешнего агрессивного ослепительного, подобного вращающемуся мечу разгневанного ангела, жёлтого карлика. Однако какое — то количество жителей прежнего Эдема, около полумиллиарда эдемиан, заранее зная о предстоящей гибельной для населения Эдема трансформации планеты, а возможно, искусственно созданной кем — то, смогло всё — таки спастись. Спаслись же они именно на двойнике своей несчастной планеты — на Атлантиде, которой, у меня такое чувство, эдемиане просто позавидовали… Спаслись — то они спаслись, но какой ценой для аборигенов Атлантиды! Атланты, на свою беду, до того развились, что с некоторых пор стали регулярно выходить на связь с жрецами Эдема. Так эдемиане, вернее, элита эдемиан, узнала, чем богата, в отличии от Эдема, Атлантида и, главное, — как добраться до неё и на какого вида корабле. Эдемиане задумали недоброе — обмануть доверие атлантов, уничтожить их и захватить Атлантиду. На пути к Атлантиде, они встретили планету Марс с двумя гигантскими дронами на её орбите, в основном, хозяйственного назначения. Так вот, эти самые, в сущности, совершенно безобидные спутники коварные эдемиане, надо отдать должное их знаниям и изобретательности, зарядили, пользуясь известной одним им эдемской технологией, такими дозами страха и ужаса, что невольно сами рассмеялись за круглым столом собраний и даже, не сходя с мест, придумали им названия, словно в насмешку, на самом культурном из языков Атлантиды, на греческом, — соответственно: Фобосом и Деймосом. Спутников Марса, на самом деле, как таковых, нет, и миф о них запущен теми самыми эдемианами для того, чтобы через пресловутые чисто человеческие «страх — и — ужас» держать нас, аборигенов — землян, в пределах синей планеты до своего перерождения. Перерождения! Есть предположения, что эти «самозванцы», уничтожив атлантов и тем самым невольно дав выйти на поверхность им ранее неизвестным подземным обитателям Атлантиды, всё ещё не ступили на землю. Отсюда, быть может и идёт новое название, которое они дали снесённой потопом Атлантиде — Земля. Так вот, они до сих не приземлились и базируются на чудом уцелевших обеих частях некогда единого своего гигантского космического корабля, вращающихся вокруг земной сферы по орбитам, совпадающим, к слову сказать, с тропиками Козерога на юге и Рака на севере. Люди, земляне, их временами могут даже видеть, правда, сами того не подозревая, потому что явления Ра и Кеты (так, со времён Петра I называются эти половинки корабля пришельцев) (*) в научном обиходе и средствах массовой информации банально объясняются как «солнечные и лунные затмения». Ветхозаветный бог ослов Иоанн в своей мерц — поэме «Апокалипсис» пафосно называл явления обычного солнечного затмения, «Женой, облечённой в Солнце», чем знатно рассмешил Ованеса Гёте, в пику библейскому тёзке, изобретшего бафометоголовую богиню «Ewig-Weibliche» (**). Думаю, именно двуединый корабль эдемиан является своеобразной базой фейри, сфер, плазмоидов, или суй синь («светящиеся шар — птицы»), как говорят в Поднебесной, которые, как только та или иная избранная душа приходит в себя после освобождения от телесных уз, модульно стартуют с его взлётных площадок, и, под единовременную диктовку центрального компьютера корабля, укладывают злаки на полях людей, тем самым демонстрируя переписку пришлой орды с представителями Жреческих Кругов Земли.
 

Они нам пишут с той стороны озонового зеркала путём эдемского укладывания злаков на полях, а мы им — каждые сто лет — посредством человеческих жертвоприношений — гекатомб, символы которых, Статуя Свободы и Родина — Мать, с точным расчётом установлены на Восточном побережье Аморуки, на Род — Айленде, и на Мамаевом Кургане у нас ещё во времена, когда вся Земля была единой постатлантической империей и не расползлась по национальным государствам с революционерами — вождями во главе…
— Ха — ха. Только что вспомнил, как у Кафки в «Америке» Статуя Свободы не с факелом упоминалась, а с мечом… Вучетич после такого просто обязан был переделать меч Родины в факел. Вы продолжайте. Интересно же.
— Нужно сказать, что специфические пассажиры Ра и Кета имеют непреодолимую слабость к человеческой крови. Вероятно, она — то и притянула их «ноев ковчег», и некая, неизвестная даже самим эдемианам, сила разорвала его вблизи земной атмосферы…
— Вы сказали: питают слабость к человеческой крови?
— Эдемиане просто сходят с ума по нашей крови!
— Прямо все — все?
— Все от мала до велика. Но в этом и их жирный минус. А для людей — здесь единственный путь к спасению от колонистов. Пришельцы насыщаются кровью в доли секунды, во время так называемой парадоксальной стадии человеческого сна, когда глазные яблоки быстро так двигаются. Но при этом неизбежно источают особенный флюид, который, в свою очередь, пагубно воздействует на ту своеобразную субстанцию, из которой состоит их двуединый корабль. Субстанция теряет в своём составе значительную часть золота, что регулярно приводит к периодическим эпидемиям и гибели пришельцев, чьи останки попадают непосредственно в Гольфстрим и насыщают его цисфинитом, накопление которого в водах Гольфстрима земные учёные склонны называть, и вполне резонно, опасным для климата планеты опреснением. При этом, нужно сказать, пришельцы ничего не могут с этим поделать, со своей тягой к человеческой крови. Поэтому пытаются изменить её состав, что позволило бы им и питаться ею, и при этом не выделять смертельный для субстанции своего двуединого корабля флюид. Во всяком случае, пока не могут сами ступить на землю своими специфическими конечностями. Страх, Ужас — это то, что, на их взгляд придаёт особый «райский» вкус кровяным тельцам. В то же время, страх — и — ужас должны удерживать людей в мнимошаровидных пределах планеты, в так называемом Рыбьем Глазе, пока пришельцам не удастся найти способ вступить с кем — либо из земных женщин, в полноценный иерогамический брак, зачать и произвести на свет первую пару гибридов, чьё дальнейшее потомство и позволит эдемианам наконец «приземлиться» и поработить землян.
— А что, если они уже?
— Уже что?
— Приземлились.
*
Оба глядели как бы на два одинаковых пустыря за противоположными окнами.
Между ними запуталась тишина.
   

Киллар попытался отключить голову, ни о чём не думать вообще, но это не получалось. Наоборот, только он настроился на спасительную пустоту, как она стала заполняться с удвоенной силой… Пустыня каменистая. Утром над ней, наверное, постоянно нависают ухающие от птичьего гомона мышастые облака. Там, в темноте, что — то лежит. Или стоит. Брошенный микроавтобус. Нет, запорожец. А в запорожце спит семейка гремлинов. We are the gremlins from Kremlin. Скоро взойдёт солнце №10000. Эта убеждённость жителей Зеркал, причём со школьной скамьи, что каждое утро на небо восходит другое, новое солнце, да ещё и пронумерованное, всё смешнее и страшнее. С буквой «с» у нас явно какие — то проблемы. Вместо того, чтобы ссылаться на философа Соловьёва, ссылаемся на Соловки. Вместо того, чтобы ловить Снарка, ловим снаркокурьеров. Вместо того, чтобы жить на три «с», мы ограничиваемся в крайнем случае двумя. Была такая надпись на арке в санатории: граждане ссср имеют право на отдых. А ещё — на поклонение чёрному кубу, белому шару, радужному мосту. Свет проникает в глаз через радужку, проходит зрачок и достигает хрусталика (сферическая форма, или слегка эллипсоидная), где потом проходит через прозрачный жидкий материал и достигает сетчатки с фоторецептором. Тихо. Все спят. Только стукачи не дремлют. Держат ухо востро, эльфы, мать их. Слушают, подслушивают. Агенты Голубца. Слышат даже как иконописцы пишут на маковом масле. Слышат даже журчащий звук, который издаёт гигантский дождевой кунцевский червь. Слышат даже как высокопоставленные чиновники на дачах попивают мараскин, сладенькую водку на горьких вишнях. Пьют и посматривают на полуобнажённых строящих из себя не бог весть что гибралтарских мартышек. Надо было на прошлой неделе сходить в местный музей, посмотреть на зеркало Челлинни для Дианы де Пуатье. Или трюк с верёвкой знаменитых Карачи и Кайдера в парке. Как же тихо. И темно. Интересно, как там поживает тот боинг, увязший в небесном веществе на востоке? Тишина. Зиг хайль, кричала толпа. А Зиг — это ведь так зовут петуха Аллаха. Боуи же не даром назвал своего героя Зигги. Ни разу не был на западе Зеркал. Говорят, там начали возводить какую — то неевклидову архитектуру. Явно мошенничество. Распил. Местный проповедник уже всем надоел своими разговорами об Аримане и нечистой природе всякого рода памятников и скульптур. Как он говорит, важной тенденцией этого духа зла состоит в стремлении материализовать, кристаллизовать, затемнить, обездвижить, привести живые, подвижные силы в закреплённую форму, то есть, другими словами, убить то, что живёт. Ариман. Аполлон. Иблис. Почётный планетянин Миранды, спутника Урана, чей размер равен 460 км, приблизительному расстоянию между Нью — Йорком и Вашингтоном. Бес. Так звали умершего от передозировки брата Авессалома. А ещё гнедого жеребца Льва Толстого. Лев верхом на Бесе. Писать железистыми чернилами «Войну и мир». Закрывшийся плащиком крыльев детёныш летучей мыши. Куча на свалке; один из журналов, зевнув, обнажил портрет кричащего черепа. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 8, 9, 0 = антисемиты. Кости погибших при Ватерлоо, все пошли на удобрения. Не уходи, побудь со мною. Как сладко с тобою мне быть. Дети минут, мы ходим по гробам. Половой акт Леды с лебедем. Москва — третий глаз. Девушка в Доме Культуры на концерте на бис танцует «Танец паука». Запись в его дневнике красными чернилами: плевал на стол учителя на уроке!  Интересно, в кого она влюблена? В офицера какого – нибудь подтянутого, как гей, или, чем чёрт не шутит, в «адвоката дьявола»…
 
—
— Слушай, не ты ли случайно шёл за мной по пятам? — спросила вдруг Мирсконца. — Ну, буквально накануне… Даже до дома моего довёл. Прямо как ревнивый любовничек… А то я смотрю: ты, не ты?
Киллар как — то весь сжался, но совсем не от стыда или страха. Он вдруг вспомнил, где видел эту женщину. Точно, точно — накануне. В едва не заблудившейся, пропахшей курагой «американке». Вот так же, как теперь, наверное, побледнел, — от того, что всё — таки увидел наяву ту, которую только слышал во снах и, проснувшись, мечтал о том, что и явь как — нибудь ответит всем этим блаженным кошмарам и не останется в накладе. Сердобольная старушечка с померанцами в авоське зачем — то тогда указала ему на эту бледность. Она сидела напротив Киллара и тоже заметила видную молодку. Вокруг молчали, тупо покачивались, а «гражданочка» стояла и фантастическим образом диссонировала со всеми ними, рутинёрами, и со всей антибуржуазной обстановкой. Нет, это были не мысли. Это был стремительный танец светлячков, неистово кружащихся в возбуждении… А ещё какая — то молниеносная материя, которая, сверкая, в три с половиной оборота, свернулась вокруг его головы… В черепной коробке у Киллара всё перемешалось: девицы, ситары и священники, переставшие их различать и выкрикивавшие одни и те же, всем надоевшие голые слова: «Сосуд дьявола! Сосуд дьявола!» И он увязался за этой акмоканзеной. Пару раз ловко пересаживался; одиноко прятался в рыночной толпе, по углам улиц; шёл, бежал, лез, полз; несколько раз терял её из виду с подозрением, что его всё — таки вычислили; но вновь счастливым образом находил её, пока, в конце концов, не упустил в самой чаще города, в одном из колодцев с такими жуткими трещинами на стенах домов, что, казалось, они вот — вот рухнут, если сердце Киллара перестанет биться хотя бы несколько секунд и замрёт, зажмурившись, как нахалёнок, которому уже негде спрятаться, потому что все — все места заняты. Солнце, спустив с себя каштаны, стояло в зените, струёй света, словно лазерным лучом, пронзая воздух до такой тиши, что было отчётливо слышно простодушное биение и его, солнечного, сердца, совершенно не отличимого в танце от человеческого: гут — гут, гут — гут, гут — гут. Это, действительно, была она, она, она.
— Не я, — ответил Киллар без тени смущения. — Вы меня с кем — то перепутали.
— Не ты, значит? Ну, не ты так не ты. Теперь это уже всё равно не имеет значения.

 ДЕЛО О ЗМЕЕНОСЦЕ

Ab ovo Ledae incipera (Начиная от яйца Леды, —
т. е. «Подробно исследовать дело»).

Квинтилиан

На мысу при слиянии двух рек — наземной Леты и подземной Плимицоль — возвышается холм, пересказывал Жека, как обычно, прочитанное накануне где — то в журнале. На холме — само собой, Кремль, в Кремле — Тайный сад, в саду — синий камень такой: Кункунуцца… А ещё в Кремле — Красная Площадь и звездоголовые, вдруг решился вставить Жирный и покраснел. А под Красной Площадью что? — невозмутимо контратаковал шпингалета Жека. Что? — спрашивал Жирный. Мощный разлом в земной коре, — торжествовал Жека. Удобный портал между миром этим и тем. Вот что. Клёво, да? Да, — неуверенно констатировал Жирный, поворачиваясь к дружку своему, к Тиме, всегда молчащему с неизменной отсутствующей улыбкой не то Будды, не то Неизвестной из Сены.
 

Шактасов вспомнил фрагмент из своих университетов и подумал, что и так называемый Асклепий, единственная, по большому счёту, его профессиональная неудача, возможно, тоже мог бы подобным образом «улыбаться», приближаясь к очередной своей жертве. А возможно, всё совсем не так. Возможно, он всё — таки был безнадёжно неулыбчивым хмырём, вроде Аарона Косминского. Асклепием его, помнится, назвала именно Лиса, Ли Си Цин, бывшая его, Эскулапа Шактасова, напарница. Они вместе тогда занимались теми свалившимися на город исчезновениями людей. До сих пор неизвестно, убивал ли их преступник или нет. То, что за исчезновениями стоял один человек, тоже до конца выяснить не удалось. Гипотеза об одиночке осталась в деле исключительно в связи с неизменным почерком, можно даже сказать, с индивидуальным почерком, который был присущ этому неуловимому «зодиаку». Дело в том, что после пропажи очередной жертвы, в участок приходило письмо с «медицинским знаком», нарисованным химическим карандашом посреди обрывка бумаги типа А4. Однако миновала уже целая седьмина с тех пор. Можно сказать, промелькнула. А «убийцу» так и не нашли.
 

Что только за эти семь лет не произошло у них в Зеркалах: невинно осуждённый за якобы призыв к бунту з — ский колокол, хоть и корноухий, но возвратился из ссылки домой, в з — ский храм; зыбкие грунты из — под драматического театра мэр удалил — таки, как и обещал горожанам во время своей предвыборной кампании; памятник Щуру с педалькой удовольствия наконец убрали с центральной площади и заменили на глобус (почему — то с «Голубым Цветком» вместо Антарктиды); знаменитый тяж — Котя Монструоза — прочитал от корки до корки «Войну и мiръ» Л. Н. Толстого аккурат ко Дню Святого Валентина; старшая дочь спикера местного парламента всё же предпочла коммуниста правозащитнице; Карпухин и Гаспарян провели благотворительную акцию, сыграв партию в костюмах из фильма Ингмара Бергмана «Седьмая Печать»; после небольших споров Карпухин согласился на роль Смерти, уступив Гаспаряну Рыцаря; все деньги, вырученные от этого шоу, пошли в фонд больных птичьим гриппом; британские учёные сделали сенсационное открытие, расшифровав один из «антисоветских» сонетов Петрарки —


—
Тайный проект

СССI
…………………………………
………………………………
……………………………..
………………….

……………………………
……………………..
……………………….
……………………….

……………………………..
…………………….
…………………………..

………………………
……………………….
…………………………..

Петр|Арка
—

Молодые члены КОССП, Гинденбург и Маринеско, внесли в Думу предложение переименовать Р (оссийскую) Ф (едерацию) в Р ’ льех, а всем известные буквы на граните — Л,Е,Н,И,Н заменить на новые, по их мнению и мнению большинства избирателей, более соответствующие текущему моменту, а именно — К — Т — У — Л — Х — У. Тем более, что в своё время, в одном из своих писем к вождю мирового пролетариата, Н. Рерих так и назвал его — т у л к у, что, по воспоминаниям Круппской, Ильичу жутко понравилось…
 

Они же с Лисой так ничего и не смогли сделать, чтобы хотя бы зацепиться за что — нибудь, напасть хоть на какой — нибудь пусть и сомнительный след. Ничего. Глушь. Потом даже стали ходить разговоры, в частности, в прокуренном до глюков кабинете у начальника, что дело это, по — видимому, не лишено курьёзной направленности и было бы разумней потихоньку превратить его в архивную пыль. Тем более, что за те семь лет, что минули, преступник больше не присылал писем с зодиакальным символом. Вполне возможно, что некто просто — напросто не совсем в себе, а таких сейчас будь здоров, и элементарно разыграл нашего брата сыскаря, посему вычеркнуть данное дело из анналов — наша насущная обязанность. Вот и сочувствующие представители СМИ, словно угадав настроения в родственной епархии фараоновых крыс, принялись объяснять пресловутые исчезновения тем или иным образом, налегая на то, что преступника как такового, вероятно, и вовсе не существует, и дело исключительно в загадочной природе самого человека. Ведь тот или иной гражданин мог податься тупо в бега, например. Был пупкин, нет пупкина. Произошла перемена удостоверения личности в целях уйти за границу и разом оборвать все связи с тяжёлым грузом прошлого. Почему нет? А похищение кетураховцами? Разве не вариант? Примеры каждый божий день. Та же амнезия, и, как итог, растворение в невидимой реке Психушке, сопернице Леты и Плимицоль… В конце концов, просто противоправное происшествие без наличия свидетелей. И т. д. Короче, тысяча и один случай пропажи людей, так или иначе приписывавшийся Асклепию, в итоге, по прошествии семи лет бесплодных поисков, решено было перевести из разряда нераскрытых в разряд не раскрываемых, то есть, по сути, вообще не преступлений, а, скорее, своеобразных, присущих исключительно Зеркалам, казусов.
И вот, спустя столько лет — такое… Выйдя в отставку по состоянию здоровья, Эск стал понемногу забывать о своём бурном детективном прошлом, увлёкшись вполне невинными цифровой фотографией и чтением космических опер..
 

Они в какой — то мере заменили ему привычных когда — то мимолётных подруг и бульбулятор. Лиса же продолжала активно работать с новым напарником, с неким «Стволовым». Теперь верховодила она. Говорит, Стволов этот — «толковый чел». Ну — ну… Когда произошло это жутковатое двойное убийство актёров, она тут же уцепилась за него железной хваткой; видно было, что истосковалась по чему — нибудь настоящему.
Ему, по старой дружбе, позвонила прямо с места обнаружения странного автомобиля неопределённой марки с прострелянными головами. Мол, так и так, товарищ Шактасов, пока ты там имя розы слюнями пачкаешь, стою за чертой городской, возле красивой доисторической машины с двумя до крайности интересными экземплярами. Так что, похоже, этот парад на мне. Что самое смешное, так это то, что никто в конторе и слова гендерного не пикнул. На фоне с трудом сдерживаемого злорадства, дело нам, со Стволовым, досталось считай, что даром. Кто покойники? Хороший вопрос. Итак, судя по документам, — Дездемона Цифра (фамилия такая) и Самсон Арфист (тоже фамилия). Актёры. Муж и жена. Соответственно — она: тридцать два года; он: тридцать шесть лет. Обнаружены утром, в 9. 15 утра, за городом, на обрыве, ну, ты знаешь, где такой ещё вид на «шестьдесятдевятый» наш городок, мы там были с тобой пару лет назад. «Скала с головами» — называется. Вроде горы Рашмор, только поменьше. Да и головы другого порядка…
Так вот, прямо на краю обрыва пожилой парой ойстрахских туристов и был случайно найден зловещий автомобиль с двумя трупаками. Автомобиль: М — 1. Ничего смешного. Действительно, самая настоящая отечественная «эмка». Ну, или очень качественный винтаж. С некоторыми доработками. Орудие (я) убийства не найдено (ы)…
Потом Лиса время от времени звонила ещё… Скоро стало известно, что в тот же день в ней же, в «эмке», по Зеркалам катались актёры из местного драмтеатра «Гулливеръ» — вышеупомянутые Д. Цифра и С. Арфист. «Эмка» должна была «сниматься» в фильме «Роковые сороковые», но съёмки отменили. Якобы из — за экстремистских высказываний главрежа — Корнея Щикочихина — на одной из провинциальных пресс — конференций. Что — то про паучков с Марса во время встречи маршала Ворошилова с председателем Мао…
 

А автомобиль, значит, временно остался. Попросили сами актёры. Он не совсем был в порядке. Арфист же знал в машинах толк и вызвался «эмку» починить. За это, видимо, сами себе и разрешили потом погонять, пока хозяева не вернулись…
Тут, скажу тебе, нам с самого начала стало подозрительно везти. Сразу же появилась первая зацепка. Ночью, во втором часу, один прохожий, направлявшийся домой от больной раком сестры, некто Гиппократ Кобрин, видел нашу машину, стоявшую неподалёку от школы №116, где сам когда — то учился. Никаких людей в военной форме не видел. Из машины так никто и не вышел. Тут я замечу, что актёрская чета разъезжала по городу в сценических военных костюмах с нашивками времён Великой Отечественной… Ещё раз машину видели в ночь того же дня, приблизительно в половине третьего, в районе Х. Как ты понимаешь, недалеко от центра, Кремля, Египетского моста…
Далее… Из окна дома, с третьего этажа, мужчина, некий Михаил Булгаковский, наблюдал, как к «ретро — машинке» со стороны арки того же дома направлялись мужчина в военной форме и молодая женщина лет тридцати в лёгком летнем платье а ля «завтра была война». Белый такой ситец с надуманными цветочками, стук каблучков… Вероятнее всего, пока Арфист в обоих случаях в ожидании сидел за рулём, с женщиной видели его супругу — Дездемону Цифру, которая для роли, замечу, была острижена наголо и одета в мужскую военную форму и по своей комплекции, что немаловажно, почти не отличалась от молодого мужчины…
Что ещё? Далее я перешла к коллегам артистам. Артисты, артисты… Все эту супружескую пару любили и уважали, как самородков — профессионалов. В театре сравнительно недавно. Лет семь — шесть. Лучшие роли у обоих в пьесах на исторические темы.
 

Например, «Наполеон в Египте». Не видели? Жаль. Всё равно как — нибудь обязательно сходите. Очень советую. Конечно, без них, наверное, будет уже не тот эффект… Про что пьеса? Про Наполеона и Египте. Успех был потрясающий. Лет пять с неизменным аншлагом. Даже на «Золотую Маску» пригласили. Другое дело, что там что — то не срослось у них со столичными театральными кругами, которые не пустили «людей с улицы»… А вообще, приятные они были. Не по — актёрски. Арфист Дездемону звал Моней, Дездемона Арфиста — Сэми. Так трогательно… Машина? Ну, решили прокатиться. Починили — то машину они. Больше никто не брался. Красивая женщина в лёгком платье? С ними точно никогда не замечали… История более чем странная. Эти убийства. Не похожи на заказные. Хотя кто знает, из — за чего. Может, какие — то личные дела. Тут, поверьте, всякое возможно. Иногда до такого абсурда доходит. Раньше, говорят, люди пропадали, оп — и нету человека, а теперь нашли, значит, с продырявленными перегородками между полушариями. Их — то за что? Словом, Эски, сам понимаешь, не много я узнала и от коллег…
Зато на вторую неделю, после Скалы, заявилась к нам та самая дамочка, которую видели в районе Х. садящейся в «эмку». Сразу пришла, не дожидаясь приглашения, как только узнала о произошедшем от всезнаек — соседок. Ею оказалась некая СафиЯ бинт ***йй. Поэтесса. Недавно опубликовала свою первую книгу («Мацацаца», Изд — во «Плерома», 2017 г.) под псевдонимом: Мирсконца. Довольно подробно описала и актёрскую чету, и… «парня». Меня, конечно, особенно заинтересовал «парень». Он уже сидел там, в машине, когда она и Мона возвратились к авто из её, мирсконцовой, квартиры. Ему, оказывается, как раз в ту ночь исполнилось восемнадцать. Сам потом ей сказал… Рост приблизительно 170. Лицо бледное, левый профиль отличается от правого. Невысокий лоб. Глаза глубоко посажены. Серые. Нос почти греческий. С крылышками. Губы не тонкие, но и не пухлые. Подбородок властный. Русые волосы. Голос глуховат. Но не гнусавый, нет. Руки маленькие. Большой палец сильно сгибается, как это бывает, к примеру, у гармонистов… Ещё запах. От него странно пахло. Не скажу, что неприятно. Нет. Дело совсем не в этом… А с актёрской семьёй, с Моной и Сэмом, давно в дружеских отношениях. Ещё со времён
 

«перестройки», до проскрипционных списков, до смены руководства в старорежимной тюрьме. Я позвонила им из телефонной будки во дворе, тайно сбежав в никуда из коммунальной квартиры любовника — Нетта. Такая фамилия: Нетт.
Любовничка этого, кстати, проверили. И в самом деле, есть такой: Миня Нетт.

{Миня Нетт: Занимался я когда — то, не поверишь, изучением летучих мышей. В Поволжье. Та же гигантская вечерница считалась там весьма редким видом. В самом деле, я её, признаюсь, так ни разу и не увидел. Что тут скажешь? Очень жаль. Она ведь интересная такая. Узнаётся по характерному медленному и не манёвренному полёту. Летит высоко, над кронами деревьев…
Мирсконца: А у нас жила такая же, только намного меньше, из Крыма привезли сводному братишке… Помню не самые светлые впечатления. Брр, ходит себе по коробке — такой маленький горбун в чёрном плащике.
Миня Нетт: Помню, как в первый раз её увидел. Где — то лет в пять. Летний вечер. Сижу на лавочке возле дома. Возвращается с работы папа. Вижу, в руках у него его же фетровая шляпа. Мода семидесятых. Папа и говорит мне с таинственным видом: «Давай сюда что-то покажу, мелкий.«Как фокусник из телика, медленно приоткрывает поля шляпы… А там чёрная — чёрная бездна и из неё на меня уставилось НЕЧТО ЖУТКОЕ. Открытая розово-красная пасть с маленькими белыми зубиками и большими страшными клыками. Крошечные, круглые черные глазки жмурит от яркого света. Влажный темный носик, похожий на пятачок, морщит, а огромные уши прижаты к маленькой головке. Грозно зашипело, запищало, мне даже жалко его стало. Страх мгновенно улетучился.}

Что ещё?.. Возле машины обнаружены были только следы чёртовых ойстрахов. Затоптали, скалопоклонники, все улики. Отпечатки внутри и снаружи… Ничего существенного. Хотя не совсем так. Несколько выявили. Принадлежат, что любопытно, одному человеку. Но это не Д. Цифра и не С. Арфист, и, тем более, не вышеупомянутая Мирсконца. Думали: ага, наш восемнадцатилетний парень. Попался который кусался. Прогнали по базе данных: увы. Единственное, что нарыли: нездешний он… Эх, эх, эх. Чую, глухарь будет. Надоело… Расследование, по большому счёту, никуда не выходит. Боюсь, что с этим будет та же история, что и с Асклепием нашим. Жаль, что тебя нет рядом. Вместе мы бы точно разделались с этой чёрно — белой головоломкой. Шактасов, ну, какого хрена ты там делаешь — в четырёх стенах, а?..
Вспоминая голос Ли Си Цин (с лёгкой еврейской хрипотцой), её напряжение и разочарование, даже большее, чем — в первом муже — китайце, коварно лишившем её девичьей фамилии (Лисицына), Шактасов почувствовал вдруг кроткое и неумолимое дуновение на своих волосах, на лице. Это было что — то не совсем материальное, дуновение времени, самого времени со всей его неуёмной изобретательностью, того самого времени, которого «совсем нет» и «всегда не хватает». Он глянул на часы. В этот раз стрелки — и минутная, и часовая, и секундная — все вместе, разом, замерли поднятым веером на цифрах — 11, 12, 1.

***

Итак, вот, что я, Эскулап Шактасов, выяснил сам, без Лисы. Так сказать, в частном порядке. Ещё стоя перед входом в театр и рассматривая равнобедренный треугольник фронтона и в особенности фигуру в его середине — не то лавровый венок, не то змея, страстно предающегося автофелляции — я подумал о том, что, по крайней мере, будет нескучно.
Актёры, надо сказать, поначалу было поколебали мой скороспелый оптимизм, оказались не очень — то словоохотливые. Даже самые по традиции заводные среди них, так называемые души компаний. Один неудачно пообщался на Карибах с португальским корабликом. Другой разочаровался в Жозе Анжамбемане, прочитав его стихотворение, посвящённое маршалу Жукову. Третий мечтал сделать пластическую операцию и навсегда избавиться от жвал хищника. Прочие, прочие. Каждый со своим личным ни на что не похожим органчиком… Хочу быть похороненным на Патни Вейл… У искусства нет ничего общего со вкусом, искусство существует не для того, чтобы быть вкусным… И тогда, вообразите, прямо в бане служанки обиженной первой жены Айбека забивают эту самую Шаджар ад — Дурр до смерти деревянными башмаками!… Никогда не был в цирке уродов! Всё время что — то мешает. Как заколдованный, ей — богу… Видели по телику похороны аятоллы Хомейни? Каких –то несколько секунд, а неприятный холодок по позвоночнику пробежал… Дед мой вспоминал человеческую трясину сталинских похорон с хрустящими костями на ночной Трубной площади и себя, чудом уцелевшего тогда дурака… Ну, допустим, многие институты советского режима были мне всегда более — менее понятны: структура, задачи, место в общей системе. Но один институт, именно институция госбезопасности, остаётся непонятным. О нём известно кое — что по книгам, по документам, по рассказам тех, кто там работал. Но такое штудирование много не даёт. Что такое это КаГэБэ, очень трудно сказать. «Конечно Гималайское Братство» из анекдота мало утешает… Кстати, когда об этом пишет человек с Запада, то он пишет — как бы это сказать? — рационально. Мне же кажется, что при том, что в эту организацию поступает материал практически обо всём на свете, он, в сущности, особенного — то смысла не имеет… Если такие наводнения, как этой весной, пойдут и дальше, нашему городу придётся перенять опыт Венеции и в срочном порядке запастись альпийской лиственницей… Это чистой воды дзисэй! Прочтите снова…

Подарил цветок дали,
даль поражённая
видит: стрела!..

Как говорится где — то в Библии, не помню уже где именно, — и ангелы заплачут, когда раскроется влагалище на голове Лилит, — потому что там их ад…
Женщины… Они оказались не такими поверхностными и болтливыми, как конкурирующая фирма. Их всё — таки не заносило. Тем не менее, и они, мало что мне дали, по сути, разделяя с коллегами корпоративную несознанку. А то, что это был намеренный групповой уход в беспамятство, я больше чем уверен. Чувствуется даже не столько по глазам, сколько по жестам. Вернее, по полному их отсутствию. При этом нервозность, для этих умельцев держать паузу, прямо — таки обескураживающая. Можно было бы сделать скидку на то, что скорбят по С. Арфисту и Д. Цифре, оттого и не договаривают. Но нет, дело, по — моему, совершенно в другом… Да, думаю, что дело совсем в другом… Кстати, интересно, что в каждой стране принято поклоняться животному, на которого они похожи своими очертаниями. Япония поклоняется дракону. Вьетнам — кобре. Тибетцы — утке. Крит, например, — быку. Хотя если наоборот присмотреться, то скорее, единорогу должны. Та же Африка — слону. Индия — корове. Россия — собаке. А вот Америка… На что похожа она? Северная… На дерево? На голову Медузы Горгоны?

11. 09. 01…

Тогда, семь лет назад, мы с Лисой как раз только начали заниматься Асклепием. Вдохновенно носились по делам, по людям, по архивам, как мангуст с сорокой по свалкам в Мумбаи. Пока не опомнились. Пока не увидели, что скорее в Мекке Чёрный Куб поменяют на Белый Шар, чем они отыщут преступника… Мэри и Диана, мои бывшие, живут вроде другой жизнью. С каким — то невразумительным Пулковым. Не исключено, что и ему рога технично наставляют. Видел его пару раз. Напомнил французского президента. Забыл имя. Кажется, был из коммунистов. Из тех самых, у которых вместо образов, говорят, в кабинетах висела дюшановская монолиза. С огоньком были французские товарищи… Сыну, Иоканаану, или Ёхе, уже двенадцать. Слава богу, видимся достаточно часто, хотя можно было бы и чаще.  Он довольно смышленый пацан.     Небольшие оригинальные тексты в духе абсурда сочиняет. Коллажи составляет в духе дадаистов начала 20 века…

……………………………………………………………………..


 
---------------------------------------------


 
--------------------------------------------------------

Откуда у него всё это, не знаю. Не припомню кого — нибудь из предков, ни своих, ни Мэри с Дианой, чтобы кто — то писал, сочинял. А этот пишет, сочиняет. Иногда весело как — то всё это почитывать, разглядывать…Может, наш с Мэри и Дианой развод как — то повлиял? Словно кот, время от времени приносящий хозяину полуживую мышь, дабы он, неумеха, поупражнялся в ловкости и сноровке, необходимых для будущей полноценной кошачьей жизни, Ёха приносил мне свои очередные мысли по поводу, так сказать, невыносимой лёгкости бытия. И я, серьёзно, с интересом их читал. Даже поправлять было нечего. А однажды такое выдал… Показывает мне листок бумаги и спрашивает, что это? Смотрю, а это названия знаков зодиака написаны без пробелов капитальным письмом в одно слово. Спрашиваю: ну, и что дальше, старик? Эх, ты, говорит. Текст в тексте. Не видишь разве? А что там за текст? Интересно же. И тут он объясняет:

ко\ЗЕРО\гв\ОДОЛЕЙ\рыбыо\ВЕН\телец\
БЛИЗ\нецыраклев\ДЕВ\аве\СЫСК\орпион\СТРЕЛ\ец

Эту, нужно признать, оригинальную методу сына я вспомнил перед очередным разговором с актёрами «Гулливера» и подумал, что было бы неплохо оставить в покое весь коллектив и выбрать только тех, кто мог бы раскрыться со мной тет — а — тет. Я сделал выбор. Кубасов, Серпентариус, Никандров. Только эти трое, на мой взгляд, были перспективными. Они что — то знают, думал я. И надо признаться, без энтузиазма. Кубасов и Никандров, в конце концов, отпали. В них я ошибся. А вот Серпентариус оказался куда как интересней. По неизвестной причине в первый раз — с Лисой — он не пошёл на откровенность. И, видимо, потом сам сильно пожалел об этом. Поэтому на мне решил вроде как реабилитироваться…

Серпентариус:

Было это… ну, да, получается, лет семь тому назад. Собственно, актёром (до этого я числился рабочим по сцене) я работал уже третий год, когда впервые узнал о них… О том, что в театре завёлся некий тайный кружок. Собирались по воскресеньям. Встречи происходили в оркестровой яме. Оригинальное место, подумал я ещё тогда, когда впервые оказался среди ярко — зелёных стен оркестровой ямы… Встретился со всем их маленьким оркестриком, был представлен, так сказать, непосредственно их регенту. Надо сказать, что все десять человек, включая Регента, лица свои скрывали за, ух, злобными такими карнавальными масками. В маске был и я… Потому что прежде чем ввести меня в оркестровую яму, маску на лицо мне надел тот неизвестный, который за несколько дней до того внезапно, в конце рабочего дня, нарисовался… прямо в моей гримёрке с твёрдым и вежливым предложением вступить в вышеупомянутое общество. Мне явно оказывали честь. Я, долго не думая, предложение принял. Потом уже я узнал, что вербовщика звали Нектонебом. На встрече с обществом атмосфера понравилась… Такая дружеская, тактичная… Хотя, возможно, и чересчур сдержанная. Регент держался таким белым черкесом в коляске. Впрочем, всё — таки сперва они приняли решение проверить меня, как говорится, на вшивость. Одна из дам в жутковатой античной маске (Машина Любви) поднесла мне обычный гранёный мухинский стакан, наполненный, до известной границы, чаем. Я, приподняв маску, пригубил его. Цвет, как у обычного, но вкус… Совершенно невообразимый… Не неприятный, нет. Совсем не в этом дело. Уносящий какой — то… Я осушил его весь до дна, как полагается у истинных джипси. Ну, и… Даже затрудняюсь что — то описывать. Что — то происходило, но я ничего вразумительного вспомнить не мог. Ничего! В общем, когда я пришёл в себя, то в оркестровой яме, кроме двоих в шакальих харях, больше никого не было. Оба смеялись. Беззлобно, конечно. С искренним сочувствием и одобрением. Они в ту минуту мне напомнили про фильм с пророком, изгнанным из города в пустыню и повстречавшим в ней ангелов — Харута и Марута… Поздравляли с «принятием». Дескать, прошёл испытание «нашим фирменным» — щющем. То, что они мне дали выпить. Называется так: щющь.

(состав – фантастический - напитка)

Согласен, несколько странно, по — детски даже. По — кэрролловски. Один из «шакалов», Ихнилат, сказал тогда, что пока я путешествовал «среди цветов в пустоте», они со Стефанитом, без меня, провели «отпадный такой вечерок», скрипки были «на высоте», центровой — пианист был «в ударе», Биомеханоида с Шевелицей (гоу — гоу!) «отжигали по полной программе»; потом все разошлись «по кельям», а главный ещё некоторое время играл с ними в шахматы над моим «бесчувственным телом»… Главный? Не знаю, такой ли уж он главный. Некто Офиухус. У них там у всех, как вы уже поняли, такие прозвища — с душком. Тит. Хищник. Шевелица. Затем… Нектонеб. Машина Любви. Биомеханоида. Диффузор. Стефанита и Ихнилата я уже упоминал. Меня они, за «виноградное одноглазие», нарекли Даджжалом. Ну, и с ходу поручили мне «задание»: привести ко Дню Всех Святых ещё двоих. Желательно пару. Его и её. Это нужно было им для полноты круга. Чтобы стало их, не считая Офиухуса, ровно двенадцать членов. Мне ничего не нужно было объяснять. Дело в том, что я когда — то увлекался всеми этими зодиаками, гороскопами. Тот же Офиухус… Ведь это не что иное, как Змееносец! Тринадцатый знак зодиака. А они, остальные, включая меня, получалось, были вроде двенадцати апостолов Змееносца. Вернее, для законченного круга не доставало двоих. Мужчины и женщины. Им и маски заранее приготовили. Я держал их в руках…
В это время в театр ходило мало народу. Игра на сцене часто шла через силу. Создавалось впечатление, что за кулисами всякий раз актёров ждала какая — то драма по — серьёзнее, а перед публикой приходилось лишь соблюдать приличия… И вот в этот — то момент появляются Дездемона с Самсоном. Я, постоянно думавший о том, где бы мне найти последнюю пару, аж затрепетал. Настолько они кстати были. Как будто по какому — то заранее спланированному чертежу. Бац — и появились. Без особых усилий, играючи, мне удалось найти с ними общий язык. Тогда мы готовили «Трёх сестёр», в которой Дездемона и Самсон были тоже задействованы… Как — то после одной из репетиций мы хорошо так разговорились. Не помню уже, что послужило поводом, кажется, раздел «Таинственные происшествия» в обычной фрактальной газетке, которую Илья как раз взял со стола почитать… Почему — то завернули на разного рода тёмные стороны жизни… Я стал рассказывать первым… О том, что когда — то был учителем, вёл в школе биологию, но в пору моей ещё учёбы, во время практики, оказался на экскурсии в детском психдиспансере. Признался, что именно там впервые узнал, что такое реальный кошмар, оборотную, так сказать, сторону жизни. Описал, как детки тамошние по дикому резвились и бегали реально со свиными и козлиными рылами, издавая жуткие звуки вместо слов… Илья, без малейшего стеснения, поддержал тему и рассказал, что был знаком с бывшим хозяином зоны в одной из глубинок нашей необъятной Сети, и от него услышал про один казус, случившийся там, при зоне, на рабочке. Мол, на хозяйственном дворе была кобыла, зеки её очень любили, любили так, что вставили ей рондолевые зубы. Когда какой зек её тункал, ожидающие своей очереди прикалывались как лошадка начинала улыбаться этими рондолевыми зубами. А над стойлом проходила старая электропроводка. Однажды один зек так увлёкся процессом, что не заметил, как схватился за электропроводку. Лошадь погибла, но под действием тока мышцы её кишечника сократились и этого зека конкретно обосрало и обоссало. Коллектив зоны убийцу любимой кобылы опустил… Но это ещё не конец. Когда ветеринар рабочки готовил эту лошадь к съедению, то обнаружил, что лошадь, так сказать, беременна центавром…
Дездемона не стала ничего рассказывать, только добавила в связи с услышанным, что чайны, наверное, именно таким способом получили пекинесов, ведь известно же, что ихние принцы от нехер делать «тункали» собак… Самсон закивал и добавил от себя, что жидовки в древности, а может и в наше время, приобщались к Яхве, вступая в половую связь с чёрным козлом мендесом. Типа от такого дела в своё время, похоже, и появился на свет Моисей Рогатый…
Но по — настоящему их развеселило и заинтриговало нечто совсем другое, — моя безумная версия на счёт того, что цифры, показывающие на носителях продолжительность проигрыша той или иной песни, — это своего рода новый формат, пришедший на смену устаревшему авторитету цифр, указывавших порядок глав и стихов в Священном Писании. Мой пример, —

— Послание Святого Апостола Павла к галатам, 3: 28
— Lucy In The Sky With Diamonds — 3: 28,

обоих привёл в восторг.
И вот ближайшее воскресенье вместе со мной они переступили порог оркестровой ямы. Арфиста и Цифру (да, именно так, даже имён им не нужно было придумывать, потому как настоящие уже звучали довольно театрально и символично) приняли, а я удостоился отдельной похвалы со стороны Офиухуса. С тех пор собрания из необязательных превратились в нечто более направленное, серьёзное. Колесо завертелось. Однажды, неожиданно для всех, он, регент, с испачканным пирожными ртом, произнёс откуда — то вырванную фразу классика: «Жизнь всё время отвлекает наше внимание, и мы даже не успеваем заметить, от чего именно». Наступила, помню, внезапная, довольно нешуточная пауза. Я почему — то вспомнил Чибутыкина из «Трёх сестёр» и, не удержавшись, вдруг вслух повторил его слова о том, что, может быть, нам только кажется, что мы существуем, а на самом деле нас нет. Все, включая Офиухуса, весело рассмеялись…
Особенно нам нравилось играть в составление так называемых анаграмматонов… Вот, например, про Рим…

Р И М Х А Н А
А Х Р И М А Н
Н А М И Р А Х
Х И Р А М Н А
М А Р И Н А Х
Х А Р И Н А М
И М А Р А Х Н
Р А Н А М Х И
Х А М И Р А Н
И М А Н А Р Х
А Н Х А М И Р

Мы стали специально читать книги. Самые разные, даже какие — то очень старые, с водяными знаками. Смотрели фильмы, один из которых показался мне знакомым, потому что, несмотря на то, что его самого нельзя было нигде достать, с ним тем не менее можно было ознакомиться, прочитав в виде суховатого текста сценария где — нибудь в библиотеке, в разделе про зарубежный кинематограф…
—
[… Шевелится старческий рот. Он внятно произносит:
— Розовый бутон!..]
—
В общем, о многом говорили. Хотите верьте, хотите нет, но мы весело и с пользой проводили время… Да… Вот так и проводили… Потом начались эти исчезновения… Вы наверняка слышали о них… Прямо эпидемия какая — то. Поначалу свалили вину на некий цисфинит… Население поверило. А что ему ещё прикажете делать в таких случаях? Разумеется, поверило. Телевизор вовсю вещает… Ну, цисфинит так цисфинит… Да, но потом ведь появился новый виновный. Цисфинит как — то так отошёл на задний план у них, у вышестоящих товарищей… Вы же слышали про то странное здание под Кремлём? О том, что оно было местом заключения так называемых «старорежимных ведьм»… И вот, оказалось, что эти самые так называемые ведьмы, дождавшись наступления ХХ века, взбунтовались! Такая вот версия пошла в народ… Но… Так как открытый бунт первой волны оказался для них, по вине вертухаев и охотников, не достаточно результативен, как выразились их предводители — Геката и Мормо, то они вновь подняли бунт, но, насколько вы понимаете, уже несколько другого плана, — а именно скрытого. В верховьях Леты поговаривают, как только начался двадцать первый век, ведьмы пошли второй волной, проникли через этрусский лабиринт в так называемую Святая Святых Соломоновой Розы — в допотопный храм древнейшего бога, условно называемого — Яду’а. Вот я сейчас произнёс это ничего не говорящее современному человеку имя, а у меня невольно поджилки затряслись, холодок пробежал по спине. А ведь это ещё не настоящее имя!.. И вот, проникнув в погребённый под Зеркалами Храм, ведьмы во главе с Гекатой и Мормо совершили особую мессу. Итогом её стало то, что ведьмы стали одной невидимой вездесущей субстанцией. Субстанция эта вышла на поверхность, чтобы в один миг захватить в первую очередь Зеркала со всем его восьмисполовиноймиллионным населением. Но тут ведьмы наткнулись на очередную хитрость людей. Как только ведьмы вышли на поверхность, обнаружилась серьёзная помеха её молниеносному плану. Воздух, вода, огонь, верхний слой земли, даже само время оказались кем — то в нужный момент перепрограммированны. Ведьмы застряли между прошлым и будущим, между своей старорежимной тюрьмой и неизвестной, запущенной на тотальное обновление, поверхностью. И тогда ведьмы пустили в ход последний свой козырь в смертельной игре с целовеками, — используя естественные червоточины, которые человек, с его несовершенным чувственным аппаратом, неизбежно мог упустить из внимания, они рассредоточились и превратились в своеобразных плазмоидных призраков, неприкаянных и злобно — игривых. Вот с тех — то пор и начались пресловутые исчезновения людей, по — видимому, сопровождающиеся так же и известного рода обескровливанием жертв…
—
Ну, первым пропал в Зеркалах сам Офиухус… Мы были в шоке… Воскресники на какое — то время решено было прекратить… Потом стали пропадать апостолы: Тит, Диффузор, Биомеханоида, Шевелица, Стефанит с Ихнилатом, Хищник, Машина Любви… Один за другим… Я тогда под видом тяжёлой болезни не выходил из дома. Признаться, здорово перепугался, ждал, что и за мной придут… Тупо ждал своей очереди… Неожиданно для себя стал думать об Офиухусе. О том, что ни разу не видел его настоящего лица. Он ведь всегда был в маске и в нашем присутствии никогда её не снимал. Других видел, а его нет. Всё — таки Змееносец, знак свободный от животного нашего круга…. Кто же так нас всех подсидел тогда? Этот вопрос я раз за разом задавал себе… И пил, пил, пил… Чудом не спился… Но когда остались только мы втроём, — Дездемона, Самсон и ваш покорный слуга, исчезновения внезапно прекратились… Я снова стал ходить на работу. Дездемона с Самсоном тоже… Прошло семь лет с тех пор… За семь лет как — то всё устаканилось вроде бы… Мы стали забывать… Как — то, за коньячком, поговорили об этом и решили, что Офиухус и К° просто решили тайно покинуть город. А нас оставили, потому что мы им всё — таки по каким — то признакам не подошли… И вот теперь их находят… Арфиста с Цифрой… С застрявшими в волосах и в одежде осколками разбитого зеркала… Тоже своего рода исчезновение… Даже и не знаю, что будет со мной, с последним оставшимся «апостолом»… Мы никому ведь не мешали. Просто собирались в оркестровой яме с уродливыми масками на лицах, пили щющь, играли в старинные шахматы Офиухуса… Иногда меня посещает одна чудная мысль. Мне думается, что всем «апостолам», включая и Арфиста с Цифрой, кроме одного меня, что — то посчастливилось взять из тех немногочисленных бесед с Офиухусом, что — то все они поняли из его слов, а я вот нет. Ничегошеньки так и не уразумел. Оказался каким — то приблудным, что ли. Что называется, человеком с улицы. Глухим, неспособным понять хоть что — нибудь. Просто оказался лишним. Тринадцатым лишним, если можно так выразиться. Возможно, что даже тем самым — истинным Змееносцем. Потому как совсем недавно, рассматривая в библиотеке звёздный атлас некоего Гевелия, я сделал для себя неожиданное открытие. Оказывается, моя настоящая фамилия — Серпентариус — в переводе с латинского означает не что иное, как того же самого Змееносца.

 



---------------------------



 АУТРО

Киллар вздрогнул, выхваченный из нежных объятий книжицы, когда странная супружеская парочка, живая и невредимая, неожиданно вернулась из сине — розовой беззвёздной дали, открыто, пошло дожёвывая Сириус, по — братски разделённый на две хрустящие кукурузные половинки.
— А вот и мы! — с каким — то резким неестественным весельем объявила Дездемона Цифра, ввалившись в машину; Самсон Арфист молчал с глубокомысленным равнодушием бедуина, только что поменявшегося с Джабраилом: бедуин архангелу — бурнус, Джабраил бедуину — место на Млечном Пути…
Киллар протёр глаза. Мирсконцы в машине уже не было.
— Вы что так долго — то, люди?
— Слушали гемофон.
— Гемофончик слушали!
— Чего, чего?
— Гемофон, сударыня.
— Гемофончик… Классная вещь, между прочим. Вот так включаете…, — Цифра заткнула уши указательными пальцами рук. — И слушаете двухполосицу крови…
***
Где — то недалеко быстро — быстро и радостно залепетала птаха. Потом вторая, за ней — сразу две… Далее ещё и ещё… Каждая «перекрёстным огнём» заговорила на языке своего племени.
К Киллару как будто что — то мягко и властно прикоснулось и тем самым окончательно привело в чувства. Он поднял голову и увидел, что всё это время дрыхнул, сидя на заднем сидении незнакомой винтажной машинки, как раз возле левой дверцы. Открой он её и шагни вовне, на что, по — видимому, и рассчитывали муж и жена во сне, как в ту же минуту камнем полетел бы вниз, со знаменитой двадцатиметровой чёрной скалы, со стороны города видевшейся всем жителям по — разному, порой самым неожиданным образом. Кому — то она казалась гигантской птицей Рух, кому — то — склонённой головой Коня, кому — то — гигантской вагиной. Кто — то в ней даже разглядел суровое лицо Призрака Отца Гамлета. Киллар же часто видел, видел очень отчётливо, словно через сильный армейский бинокль, как именно в то самое место, похожее на остаток засыпанной землёй башни, то место, где стояла машина, раз за разом, с пугающим упорством, утыкалась одним концом комета радуги.
Безуспешно попытавшись разглядеть сквозь грязное стекло пейзаж, Киллар осторожно открыл дверцу. Перед ним, как на ладони, открылась дух захватывающая панорама: похожий на давно заброшенный, поделенный на двое змеёй реки, уходившей в никуда, островок с кладбищем великанов, прежний город Зеркала в самом центре то ли остановившегося колеса самой Слепой Судьбы, то ли опустевшего пня одного из дочеловеческих старожилов из рода пенекассан.
С утренним ветерком в волосах, он собрался было будить актёров, но ни того, ни другой уже не было. Вернее, они были, только сидели как — то странно, будто не живые и не мёртвые, а захваченные в плен некой третьей силой, большей, чем те, что повелевают материальным миром и духовным. Они сидели странно: будто задохнувшиеся от смеха, уничтоженные им. Она застыла с целой, слегка приподнятой, головой, полуприкрытыми глазами, открытым ртом и по — детски свесившимися по бокам руками; Он упал всей верхней половиной тела вперёд и лёг всем лицом на баранку. Единственный ствол, давно уже испустив вонючий дух, тем не менее, всё ещё оставался намертво зажатым в его правой бессильно повисшей руке, как оторванная и уже успокоившаяся неопределённая часть некой, успевшей скрыться, твари. По — видимому, Он сначала застрелил подругу, прижав ей пистолет к груди, а затем, следующей пулей, застрелился сам, сунув дуло себе в рот.
*
Сиби подошла сзади, коснулась рукой плеча Киллара, сидевшего на краю Скалы. Этот жест вдруг напомнил ему известный фокус заслуженного артиста республики Иосифа Туруханского, когда тот, в прямом эфире снимая групповое фото асоциальных женщин, сначала прятал собственную правую длань под покрывалом, чтобы она затем неожиданно успевала, совершенно автономно от своего хозяина, появиться как бы ниоткуда и аккуратненько, по — родственному, лечь на плечо одной из снимающихся клептоманок прежде, чем произойдёт пресловутая волшебная магниевая вспышка.

 
 
 
Конец.