сказал шутник вору

 

 
                Verba volant, scripta manent.
               (Слова улетают, написанное остаётся.)

                Латинская пословица


ПОНЕДЕЛЬНИК
                Понедельник начинается в субботу…

                Братья Стругацкие
 
               
Роман едва успел прочитать только небольшой фрагмент свитка, как машинописные ряды букв плавно, точно костяшки домино, пошедшие на принцип от затянувшегося прикосновения посторонней силы, ухнули в никуда, пропали прямо у него на глазах. Ага, чернила с нестабильным пигментом, подумал он, вспомнив время, когда, под влиянием популярных боевиков, часами торчал в местной библиотеке, то там, то сям почитывая доступные фрагменты про разного рода шпионские технологии в истории человечества. Леморт Лейденский и его «свинцовый сахар»… Вспомнил, как незаменимая тамошняя, всегда кружащаяся, как белка в колесе, библиотекарша с немигающими, будто у куклы, глазами, дежурно улыбнувшись, переспросила его:  „Наш песочный человек в Гаване“?

 С приподнявшимися от ветерка волосами, Роман ещё немного развернул рукопись — сплошной свиток длиной приблизительно метров сорок (заканчивая машинописную страницу, неведомый автор приклеивал её скотчем к предыдущей), там же, где и сидел на корточках, на смотровой площадке Зубчатой Башни. Однако и остальные слова все до единого зажмурились и пропали. Текст подобранной с каменного пола, лёгкой, как пёрышко птицы, безымянной машинописи просочился сквозь пальцы его рук тёмным едва осязаемым песком… Ну, и что теперь? — подумал он, отогнав воспоминание об антикораллках и одном тёплом зимнем дне из безвозвратно ушедшего детства и вставая с лёгким хрустом в коленях и вытягиваясь в полный рост. Чистая работа, товарищ, кто бы ты ни был. Жил, наверное, на какой — нибудь там набережной, в доме, полном призраков самоубийц предвоенных времён. Хотя, может, тут другое что — то. Человек просто впервые очутился в египетском зале здешнего музея имени Пушкина — Ганнибала. Зашёл туда в конце девяностых в будничное серое осеннее утро. Оказался ранней пташкой, единственным посетителем. И вот сильно впечатлился увиденным. От того, что, очевидно, не он, а его рассматривали экспонаты: подведённые, как у пэтэушных поклонниц местной поп — группы, глаза саркофагов. Ну, и, под впечатлением, засел за 116 глав своей шкатулочной повести в эксцентрическом формате свитка.   Да, но где сам автор?

 Автора!

 

 


   
 ***

Так он и не дождался возвращения автора. Напевая себе под нос не что — то басовито — советское, с весёленьким присвистом, а «Остров Невезения» из «Бриллиантовой руки», Роман спустился вниз со смотровой башни, похожей со стороны на гриб без шляпки, по заплёванной спиралевидной лестнице доромановских времён. Постоял какое — то время возле ворот, куря поднадоевшую «Яву». На деревянной облезлой скамеечке, «сидевшей» рядом в позе отдыхающего грифона, желтела кем — то забытая, едва живая, но ещё актуальная газета — фракталка «Новейшая молодёжь». Роман подобрал еженедельник. Осторожно зашелестел свежим, хоть и чуть помятым восьмистраничным номером с едва заметными зубчиками на нижних краях… На первой полосе, конечно же, было всё то же, порядком всех уже доставшее, «судебное следствие по делу об обманном введении человекоподобных дупликатов в общество людей»… Главным редактором оставался непотопляемый «И. Л. Южин».  Ответственный секретарь тоже тот же — Кибела Жаркова. Неизменные, абсолютно те же самые, что и двадцать лет назад, «весёлые» корректоры: Июньская, Шестипалова и Снежинка… Тот же, неувядающий автор кроссвордов на последней странице — Х. Крестовская…

 

ИНТЕРВЬЮ С ЖИВЫМ КЛАССИКОМ. … ;А вы не боитесь так открыто и резко писать о Возне Сенском;Он же входит в мировую антрепризу. Видя ,что мы не совсем понимаем, о чем он говорит, Свир Идов пояснил: ;Это давняя традиция дельцов от искусства - держать в своих руках организацию приглашений за рубеж, гастролей, рекламы, системы международных премий, гонораров, создания "звезд", подавления инакомыслия в творческой среде. Система эта создавалась в 20е;30е годы, в самый разгар Войны Чёрной и Белой Розы. У нас мировая антреприза была представлена салоном Ли Ли и ее мужем О. Сей, с окружением из художников, критиков, журналистов, импрессарио...Этот салон был связан с салоном Эль Зы и Ары Гона в Париже, ведь Эль Зы  - родная сестра Ли Ли, а девичья фамилия у обеих;Кокан. Через ламериканского дельца Сола Мона наши представители мировой антрепризы устраивали гастроли угодных им людей в Амере . И после Ли Ли связи ее салона во многом унаследовала Майя Изплисецка, недаром же Возня Сенский хвалу ей вознес в туристических стихах в жанре фу. О, вы не знаете;Возможности этих салонов, образующих сеть мировой антрепризы, могущественны, и те, кто это сознают и подчиняются ее законам, обречены на успех… МНЕНИЕ ГРАЖДАНИНА. … Ощущения смены эпох нет по простой причине. Просто эпохи перестали меняться. Внимательно посмотрите на бушующую смену глобальных эстетик с 50-х до скажем конца 80-х. Каждые 10 лет приносили совершенно новый стиль во всём начиная с музыки и кино заканчивая модой и естественно ролевыми моделями. И вдруг начиная с 90-х и до конца 10-х время как будто остановилось и заморозилось в части смены эстетик и стилей. Объясняется это тем что с середины 20-го века -- после окончания обоих мировых войн, человечество уже 70 лет живет слава Богу в мире и процветании. Соответственно каждое следующее поколение жило лучше и теряло часть генетической памяти о лишениях, потерях, опасностях в которых жили их родители, родители родителей и т.д. Новые поколения все меньше думали о насущном выживании и все больше о радостях жизни и потреблении. Именно эти стремительные изменения в массовом сознании вызванные в свою очередь стремительным ростом уровня жизни и были драйверами смены тех самых эстетических эпох в том числе и музыкальных. Конец 80-х можно считать некой точкой отрыва генетической памяти о смутных временах -- временем когда родились те кого называют миллениалами -- поколение для которого войны, революции и другие глобальные потрясения не более чем предания старины глубокой никак не касающиеся их жизни. С этого момента соотношение выживания/потребления в массовом сознании практически не меняется (выживание фактически гарантированно, а потребление абсолютизировано), соответственно никак не меняются и не сменяются те самые эпохи и стили…  ПРОИСШЕСТВИЯ В МИРЕ… СПАСАЯСЬ ОТ ДОЛГО НЕ СПАДАЮЩЕГО ПАВОДКА МИЛЛИОНЫ ПАУКОВ ЗАБРАЛИСЬ НА НЕМНОГОЧИСЛЕННЫЕ ДЕРЕВЬЯ В ПАКИСТАНСКОЙ ПРОВИНЦИИ СИНД. В РЕЗУЛЬТАТЕ КРОНЫ ДЕРЕВЬЕВ, ЗАТЯНУТЫЕ ПАУТИНОЙ, СТАЛИ ПОХОЖИ НА ГИГАНТСКИЕ КОКОНЫ. ДЕРЕВЬЯ ПОГИБЛИ, НО ЗАТО РЕЗКО СНИЗИЛАСЬ ПОПУЛЯЦИЯ КОМАРОВ И КАК СЛЕДСТВИЕ УМЕНЬШИЛОСЬ ЧИСЛО СЛУЧАЕВ ЗАБОЛЕВАНИЙ МАЛЯРИЕЙ… ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРОВОДЫ…  «…Проводы уснувшего на следующие сто лет Расса V - го  — это было нечто запредельное… Четырехдневный траур по всей стране. В момент закладки помазанного тела в Мавзолей в верховьях реки Леты рев гудков всех заводов, фабрик, паровозов, пароходов и всего, что могло издавать трубный глас наступившего конца света. У людей от безысходного ужаса перед богооставленностью холодели сердца, текли слезы, губы сами собой шептали «как теперь жить-то будем»?.. В тот день это было самое народное из всех словосочетаний… Из Силенции привезли профессиональных похоронных плакальщиц…Что-то около 2 тысяч… Эти женщины, идущие за траурной процессией во всем черном, голосили навзрыд, вопили и стенали. Ничего подобного мир не видел со времен пирамиды Пса Хео. Рыдания транслировали по радио. Не менее миллиона человек вышли на улицы города и пошли к Дворцу Союзов посмотреть на уснувшего Бога…

 

Как жить-то теперь?.. Они брели и брели с упорством лососей, идущих на нерест, к своей неизбежной смерти. На Прекрасной площади началось массовое жертвоприношение. Не нужны даже были жрецы, обседиановыми ножами вспарывающих грудь и вырывающих из нее трепещущее сердце. Площадь стала просто Красной. По мере приближения к Сенатской давление тысячных толп росло, хрустели кости, вылезали из орбит глаза, выдавливались внутренности. «Они видели маску Расса V - го!» Не видели. Не успели…   Из воспоминаний очевидца, который знал, что соваться в такую толпу опасно, но влекомый инстинктом лемминга, встрял в общий поток: «Стоило упасть и подняться человеку было уже невозможно, в образовавшееся свободное место мгновенно под давлением толпы вталкивался человек идущий сзади. Остановиться он не мог и чтобы не упасть должен был шагать по упавшему человеку — третьего было не дано»... Представьте себе, что в ту холодную мартовскую ночь люди шли сдавленные плечо к плечу и голова к голове, дыхание было затруднено, так как человек не мог дышать полной грудью, а кроме того на уровне наших голов стоял сплошной туман из выдыхаемых нашими глотками испарений. Меня спасало то, что я в то время активно занимался снарядной гимнастикой, был молод и крепок. Периодически я умудрялся большими усилиями, на мгновение раздвинув локти, освобождать свою грудь и сделать один-два полных спасительных вдоха и выдоха. Вдруг до нас дошел слух, что временно пропуск людей на Прекрасной прекращен. Вот тут-то и началось самое страшное. Движение вперед, хоть и очень медленное, прекратилось, а давление со стороны Кировской все увеличивалось… Людей прижимали к машинам, стенам домов, фонарных столбов. Кто смог разбивал стекла подвальных квартир и оказывался в помещениях домов, кто-то пролезал под кузовами автомашин. Тут и там были слышны отчаянные вопли людей, особенно женщин… Сколько тогда принесло себя в жертву? Много тысяч, куда там Ходынке. Число неизвестно, тогда это была государственная тайна, да никто и не считал…»
 Даже появился новоиспечённый дамский эпический роман (с продолжением) знаменитой Микаэлы Сервант — «Тонкий ход» («… держат ухо востро, переобуваются в воздухе… Эльфы, не иначе!»), который, по слухам, ещё более масштабный, чем романы «У Лиз» («…А дама и говорит своей собачке: Анубис, хочешь арбузу?») и «Адам, повари!» («… Мона Лиза, подними свою юбку и говори!») её ближайших конкуренток — Веселины Яковлевой и Мальвины Толстиковой…

 
Роман положил газету на прежнее место, будто за ней в любую минуту мог вернуться её прежний владелец с мидриазом в глазах и мясистым снарядом во рту, и направился в сторону автобусной остановки…
 
***

…На пустынной остановке, в ожидании автобуса, он вновь деловито достал из внутреннего кармана пиджака рулончик свитка с «исчезающими» текстами. Заглянул в начало оного. Букафф нема. Ну, нет так нет. Только бы не заснуть, а то что – то тянет и тянет. Как будто не выспался…
-------------------------
… Текст объявился снова минут двадцать спустя, когда его новый владелец, едва удерживаясь от того, чтобы не провалиться в сон, ехал в полупустом автобусе, с точным расчётом выйти возле недавно отреставрированного Дома Печати, которому, в память о знаменитом местном поэтархе и ажурналисте, недавно отошедшем в рим мир иной,  авторе рекордной ?!тьмы!? рубаёв, предстояло быть переименованным в Чертог Дворец, хотя, судя по текущему внешнему виду, больше и походил на примерно в то же время снесённый недалеко от автовокзала кухивичный элеватор…

 ***

Увы, но первая встреча в Доме Печати с главредом, неким «Парисом Кавказовичем», так и не состоялась, хотя он и прождал его около часа на каком — то жутком сквозняке. Сквозняк порождали обе не закрывавшиеся двери: та, что вела к секретарше, и та, что всё время силилась указать в сторону кабинета отсутствующего начальника, но никак не могла, бессильно шевелясь и при этом, вместо естественного дверного скрипа, издавая противный тоненький, как будто бы кошачий писк. Так он и сидел в присутствии той чудаковатой барышни, понадеявшись на её слегка ироничное обещание, что «Светлана Симурговна скоро будет тем более что Кто — то Вроде Вас Тоже Поэт только выйдя из лифта уже её спрашивал». По — видимому, поверить ей на слово Роману помог лёгкий, но уже приметный синяк на высокой молодой скуле. Не обращая внимания на потусторонний скрип дверей и сквозняк, она, не стесняясь очередного ходока, запросто, будто тринадцатилетняя школьница, стала жрать при нём белый шоколад «Совершенство». Вслед за шоколадкой полным ходом отправилась конфета «Ласточка». За конфетой последовало «ананасное» печенье. И только когда последняя рыжая сладкая песчинка со знанием дела была удалена из уголка рта салфеткой, в ход пошла жвачка «Октябрь», ради которой, собственно, и была запущена эта своеобразная гольдберговская машина. Чувствуя, что засиделся на «фоминках по пиннегану», как однажды съязвил его коллега — Лёй Быконаг — на одном литературном семинаре, где обсуждали почётную гостью, какую — то постперестроичную кикимору из блуждающего «Огонька», и, не на шутку опасаясь за своё здоровье, Роман предпочёл просто встать и уйти — до следующего раза. Наверняка врио главреда, так называемая Светлана Симурговна, с этим — «вроде вас тоже поэт» — где — то, корча из себя герцогиню, задержалась на домсоветовской площади, возле «Шарика в клетке», в предвыборном зулусе… («Въ тюрму саботажниковъ. революцiонный терроръ противъ нихъ!»), под флагом из кровавого мяса и неутомимо внимала (собственно, как и Независимый Человек на макушке самого Дома Советов) речи поднадоевшего с годами, но всё ещё «действующего члена» с бородатыми политическими анекдотами и пацанским смехом, похожим на смех старой девы, только что вляпавшейся в сорокетник…

…Я — расточитель янтаря холодного луга кабана Вильдблиди!..

Возвращаться в родную бледную пятиэтажку так скоро не хотелось. Отецяилинеотец Мамурин в это самое время ещё летел в Москвасити в Иле квасить с такими же отчимами — дружбанами пидьблянинами. Нуяжемать Мамурина заседала в гостях у своей ближайшей подруги (тоже мачехи), на свадьбе приёмной дочери последней. Сводные сёстры — ветилуи, вся подмосковная триада мальвин, мечтающих о «масках позора», принимали грязевые ванны в ослепительно — белом черепоподобном здании, в помещении с видом на самый, что ни на есть Евксинский Понт. Был ещё Феллини. Кот Феллини, которого нужно было перед сном покормить, причём дальнезападной рыбой, а не чёрт — те чем.
(Чорт. Бесконечность с половиной!
Феллини. Восемь с половиной.
Чорт. Бесконечность целых пять десятых!
Феллини. Восемь с половиной.
Чорт. ; ;!
Феллини. Вот надоел, собака.)…
 ***
      В молодой голове замелькали почему — то годы и люди… Ему 30 с лихуем. Как говорится, поздравьте человека с ноблессом оближем…


КАНОН ПЕРЕМЕН 

30. Сияние (Ли).

………………………………
……………       ……………
………………………………
………………………………
……………        ……………
………………………………

Благоприятна стойкость. Свершение. Разводить коров — к счастью…

Друзья, други… Когда — то, когда он ещё даже думать не думал о своей «странной повести», а собирался стать индейцем племени хлаи, у него было много так называемых «друзей». Он пользовался популярностью. Конечно, чуть меньшей, чем пресловутый боинг, который, по слухам, вовсе не был взорван террористами из «Симплициссимуса» и не терпел крушение, как все нормальные самолёты — из — за человеческого фактора, а разбился о «небесную твердь»… Лабал на болгарке. Часто полуголый, в джинсах. По моде той поры, песенки сочинял фривольные, слыл оригинальным «жестоким» поэтом. И вообще признавался весьма перспективным малым. Короче, светился. Вот девушки и клевали. На то, что был, мягко говоря, не аполлон бельведерский, да ещё с какой — то жуткой парой шрамов на спине, как будто в детстве крылья удалили, вроде хвостика у Марь Алексевны, предусмотрительно, в духе того перезагрузочного времени, не зацикливались. Даже умудрялись находить в его несколько деревенской харизме весёлое достоинство… И вдруг vogueнутая тётка (Майя Ветроопыляемых, отдел технического контроля, тел. 8 0711 12 — 234, позвать Майю Магиловну) одного из ближайших товарищей, — по прозвищу Аэлита, ни с того, ни с сего, прямо на кубинской крыше, при шашлычных свидетелях, берёт и мстит ему какой — то пошлой стародевичьей клеветкой: мол, мало того, что не из нашего человеческого круга, но ещё и пёрышком защёлкал, «ангел смерти». Правды — матки ему захотелось. Все в говне, а он в жёлтом. А нечего совать нос куда не следует и буратину из себя корчить! Проще надо на вещи в себе смотреть. «Человеками раз). умными» нужно быть, а не «янами без о». И ближневосточных классиков почаще перечитывать на оборотных сторонах совецких открыток…

 

***
Ты — женщина, ты — книга между книг,
Ты — свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.

***
 Мы бренны в этом мире под луной,
жизнь — только миг, небытие — навеки,
кружится во Вселенной шар земной,
живут и исчезают человеки*…
—
(* Человек. Ч. — высшая ступень живых организмов на Земле, субъект общественно — исторической деятельности и культуры. Отличительную особенность Ч. Марксизм видит в способности производить орудия труда, использовать их для воздействия на окружающий мир; сущность Ч. — «совокупность всех общественных отношений» (К. Маркс). Ч. возник на Земле в итоге сложного и длительного историко — эволюционного процесса. Ч. современного вида (homo sapiens, Ч. разумный) появился не позднее 40 тыс. лет назад (Ю. Андропов. Сочинения. Любое издание)…

Любил есть сливы и мел… Классрук ещё орала всё время из — за последнего: «Кто опять мой мелок сожрал, ироды?»… Потом однояйцевые Садых и Хатим, по пьяному делу, тонут в бывшем песчаном карьере… Их пузырь «Золото Полуботка» у него до сих пор стоит дома. Так и не выпили за победу наших гимнасток, особенно Крылышкуевой, что реверс тот феерический сотворила… Девушки… Девушки быстренько так, чисто по — ихнему, по — вечноженски (не то, что мы, носатая пацанва), оценив сложившуюся ситуацию безвременья, одна за другой, не дожидаясь «двадцатника», повыходили замуж за каких — то невесть откуда взявшихся парикастых, злорадно молодящихся мужиканов при тачках, мандибулах и счетах. Сыны божии стали входить к дочерям человеческим, и те стали рождать им… Пацаны… Кто — то уехал на S участвовать в тамошнем военном театре; кто — то в действующие члены Партии Любителей Первача подался; кто — то свадебным фотографом к девятихвостым лисам ушёл; кто — то предсказуемо саенковским перчаточником стал; кто — то скоропостижно, поверив в трёхметровые мощи, заложенные в фундамент Дома Советов, женился на одной из левоцентристских цып; кто — то даже ухитрился реально повторить «спейс оддити»; кто — то просто включился — очнулся — выпал; кто — то сел на романтические нары, глупо попавшись на «снежной слепоте» вскоре после строгого последнего предупреждения насчёт «слезы комсомолки» и «садко дорогого гостя»; кто — то ударился в «шахматисты — невидимки»… («Это была личная просьба шахматистов, чтобы в зале никого не было…» Из интервью Д. Александрова, президента Международной Шахматной Федерации); кто — то оказался скромным прирождённым футбольным комментатором и, кажется, устроился в жизни лучше всех… А он… С какого — то момента в его жизнь вошло что — то новое, иное, может быть, даже враждебное, роковое. При этом оно не было торжественно — тошнотворным, вроде поразившего его как — то, в далёком детстве, мотивчика Шопена на похоронах соседки, зарубленной (норд — ост > зюйд — вест) топором из  — за сумки с учительской зарплатой. Оно и не было нелепым и бессмысленным, как неподвижная открытая веснушчатая карта на спине Поли Чибураховой, сорвавшейся с пятого этажа, или отчаянно красивым, как остановившееся лицо Косовой Тани, убитой током на стройке. Это было нечто совсем другое. Но что именно, что?.. Не было ли это как — то связано с тем внезапным волнующим его до сих пор «счастьем», что привалило ему месяц назад в виде забытой кем — то на смотровой площадке Старой Башни стрёмной машинописи с то исчезающими, то появляющимися строчками? —

 

 ***
 Сигаретам позволялось развлекаться: одна сменяла другую, но все они в итоге обращались, словно по сговору, в прах. Под музыку группы «Зоопарк» «Земляне» фигурки за стрекозьими стёклами кушали. Под ту же «траву у дома» и самих фигурок за теми же стёклами кушали. В подземку с расписными полами, стенами и потолками спускались одни, а выходили на поверхность уже совсем другие… Китайский магазин… Вывеска: «Слепоймассажсброситькости»…Некитайский магазин… Вывеска: «Masha’Allah и Медвед»… А ещё люди, люди…Пиковые туземцы… Енотовидные женщины… Счастливые приобретатели железнодорожных авиабилетов на кругосветное плаванье… Лицедивисты… Простофильтры… Гдесиденты… Крестовраторы… Шивофреники… Спермафродитки… Ахамотоциклисты… Зимбабвийцы… Поцефисты… Голенастеньки… Тленинцы… Коммункулусы… Крутизанки… Понтократоры… Энциклопедики… Хафизкультурники… Принципиальные доминошники… Неприкассаемые… Маябрята… Алкоголемы… Мурмурационализаторы… Доктора жеваго… Суккубанцы… Топь – модели… Габардинцы… Вранцузы… Труппочисты… Факханки… Ногогранники… Абрикосаэдры… Роман, не обращая внимания на прохожие пары и группки разных национальностей, сословий, уровня образования, пола и темперамента, сел на деревянную скамейку, у входа на территорию парка. Глянул, а она не простая — старинная, сплошь в татуировках и рубцах, по крайней мере, трёх поколений. Занял он её после того, как нечаянно спугнул какого — то маленького суеверного дядюшку. Судя по всему, гражданин никак не ожидал появления Романа. Сидел себе, никому не мешал, читал «Привереду», везде выделяя красным кружочком «в\т»; заодно ел — глотал пурпурных дождевиков, подозревая об обеих их полостях… И вот, выходит, помешал человеку, испортил бородатому мужичку, отставной козы барабанщику, досуг — одинокий отдых посреди сосредотачивающейся вселенной… Последняя сигарета не спеша, со знанием дела, бесстрастно стала снимать с себя белое с золотистой ленточкой платье, под которым в итоге тоже ничего не оказалось: один лишь мучной пепел. Роман засмотрелся на быстро как — то почерневшие деревья, на постепенно обнажающиеся сети ветвей, на клюющие в сон листья…  Потом решил пройтись до столовой, что находилась как раз напротив Дворца Печати. Вспомнил, что там можно было заказать горячий суп с клёцками и пирожное «картошка». Однако, на половине пути, идти туда всё же передумал, предпочтя вторую попытку (благо пара часов прошла) попасть на приём к Редакции. Что там, в промозглом кабинете, ожидало его ундервудского подкидыша, трудно было даже представить, поэтому он решил отправиться на стрелку с врио главреда натощак: мало ли что… Врио главреда, не говоря о самом главреде — пресловутом «Парисе Кавказовиче Козельце», и в этот раз «временно отсутствовала» и ходоку снова ничего не выражающим голосом посоветовали подождать — в коридоре. Хорошо, что он был не трубовидный и у стены стояли не зловещие, как в кино, светоизолированные ящики чёрт — те с чем внутри, а всего лишь три кожаных стула. Роман, по — восточному, расположился на золотой середине и, откинувшись на спинку, уставился на противоположную стену с какой — то традиционно черно — белой газетой про извечное непримиримое противостояние «Истока и Западни».
 

Только теперь, вместе с тем, что не плохо видит, Роман почувствовал, насколько он не выспался… Что, если шутница Марь Алексевна шутила только наполовину, и по городу, по настоящему городу, на самом деле, разгуливает мой «вылитый твин»?.. Говорит, что видела его собственными глазами в автобусе №116, и — что вышел на Первомайской… Ага, а лилипут Альберт превратился в русала… Ещё этот… перманентно отсутствующий, как улыбкаджоконды, главред…
 

 Светлана Симурговна

 — Уже?
— Да, я успела посмотреть часть… машинописи… Что — то про живые тела… Уф… Как будто внутри у него побывала… Если вот так сжать, на топорище смахивает, кстати… Но… Она что, симпатическими чернилами напечатана?
— А, да. Наверное.
— Интересно. Смотрю, были буковки, и вот их уже нет. Я и подумала. Молодость, молодость… Тоже когда — то баловалась авангардизьмами… Вот полюбуйтесь…




 





 
… А ведь когда — то нравился Введенский. Теперь больше Добронравов…
 
 
 —

Игроки

Введенский:

Горит бессмыслицы звезда,
она одна без…
дна!

Добронравов:

Светит незнакомая звезда…
Снова мы с оторвою за домом…
на!
—
— … Но тут вот ещё в чём дело — то… По большому счёту, Es lasst sich nicht lesen.
— Не понял.
— Машинописное письмо не позволяет себя прочесть.
— А — а.
— Кого — то вы мне напоминаете.
— Я?
— Да.
— И кого же?
— Одного моего бывшего сокурсника.
— Могу вас заверить. что я — это не он.
— А похожи. Очень.
— Боюсь спросить, в чём именно?
— Апокалиптичные вы какие — то оба.
—

Конецсвета

{… Роман и Светлана решают вместе прогулять третью — древнерусскую — пару. Прогулять в Ат — ском парке культуры и отдыха. Вот они идут по каштановой аллее, а вот сидят в греческой беседке. Кормят косоглазых совсем ручных белочек семечками подсолнуха и вафлями. Любуются скульптурами, стоящими в разнообразных позах вдоль дороги, что ведёт от луна — парка к озеру. Одна статуя — Навигация — нравится им даже больше Пана с нимфой. Возле неё Роман фотографирует Светлану. А потом Светлана фотографирует Романа. Они садятся на деревянную, выкрашенную в зелёный цвет скамейку. Ничто не мешает им наслаждаться тишиной и безлюдьем. Светлана вслух неожиданно говорит: а у нас кажется будет маленький. Роман, как ни в чём не бывало, парирует, вместо «когда кажется, креститься нужно» говорит «ничего себе». Светлана не слышит и не видит достаточного мужского испуга, приемлемого удивления, искренней растерянности. Всего лишь какое — то мальчишеское: «ничего себе»… А я уже знаю, как его назвать, говорит Светлана таинственным голосом. Как? — спрашивает по — прежнему невозмутимый Роман. Мне нравится слово «апокалипсис». Оно, по — моему, древнегреческое, говорит Светлана. Конецсвета, одобрительно кивает головой Роман. Что — конец света? — не понимает Светлана. Апокалипсис — значит «конец света», говорит Роман. Счастливые глаза Светланы как бы стекленеют…}
—
— Это во — первых. Во — вторых, машинопись не представляет собой никакой реальной художественной ценности…
— В каком смысле — не представляет?
— Смотрите — ка Сюда… При ощупывании рукописи заметно, что, в отличии от настоящей высокохудожественной, буквы и цифры на вашей не возвышаются над бумагой.
— Да, собственно, они и не…
— Далее. Цветная ксерокопия не воспроизводит водяной знак с помощью надпечатки белой краской.
— А зачем…
— Идём дальше… При любом наклоне рукописи нужное изображение не возникает.
— Какое ещё…
— Бумага в ультрафиолетовых лучах становится однотонно освещённой.
— Однотонно чего?
— При этом ни один из нанесённых на неё знаков не выделяется своим флюоресцентным свечением. И…
— Извините, вы что — бре…
— Итак, повторюсь. Ваша машинописная рукопись ничего из себя не представляет. Это только слова.
— Ну, да, слова. А…
— Понимаете, что я имею в виду?
— Честно признаюсь: нет.
— Позвоните мне… допустим, завтра… Хорошо?
— А за…
— Вот… Это номер моей «горячей линии» :
{53# # +305)) 6; 4826) 4 #); 806; 48+8 60)) 85;;] 8;: #8+83 (88) 5+; 46 (; 88 96?; 8) # (; 485); 5 +2;# (; 4956 2 (5 = 4) 8 8; 4069285);) 6 +8) 4 # #; 1 (#9; 48081; 8: 8 #1; 48 +85; 4) 485 +528806 81 (#9; 48; (88; 4 (#? 34; 48) 4 #; 161;: 188; #?;}

 

ВТОРНИК


 Goodbye Ruby Tuesday
Who could hang a name on you?
When you change with every new day
Still I’m going to miss you

Keith Richards


 

 

Несмотря на то, что «горячий» номер Светланы Симурговны показался Роману подозрительным, более того — каким — то совершенно немыслимым и даже, по большей части, гротескным, он, тем не менее, позвонил по нему, мало веря, что вообще последует какой — нибудь ответ. Позвонил, правда, почти через неделю, в следующий вторник. Однако ответ, как и обещала врио главреда в лице так называемой Светланы Симурговны, действительно, последовал. Хоть то и была не сама она, а кто — то другой. Или что — то другое. Роман услышал на противоположном конце провода странный голосок, который показался ему знакомым. В том смысле, что нечто подобное он слышал по радио. Или


 

по ящику. Как бы то ни было этот самый летейский, слегка искажённый помехами, голосок весьма недвусмысленно дал ему понять, что связисты проинформировали его на счёт автора и «Письма», и поэтому выразил согласие принять и автора, и машинопись, но только в том случае, если сам автор для начала соблаговолит выполнить необходимые условия. Существуют три условия, при которых возможна встреча Главреда с Автором. Так как «скачущий» шрифт В 52 уже наличествует, то автору остаются два условия из трёх необходимых. Итак, для выполнения второго условия, в свиток автор должен закатать лист из первого тома словаря Даля. Не любой, а тот, где обратная сторона страницы, помеченной сверху цифрой 203, окажется зеркальным её антиподом, включая и цифру, которая в перевёрнутом виде будет читаться как греческое слово «эос». Голосок, предвидя недоумение своего слушателя, пояснил, что, разумеется, подобных листов не существует в природе. Однако, если автор — тот самый, с которым пришло время познакомиться, то вышеупомянутый лист попадёт в поле его зрения при любом раскладе, ибо таков непреложный закон Сети. Так вот, когда это произойдёт, невозмутимо продолжал гнуть свою линию голосок, саму машинопись необходимо отнести в людное место, к примеру, на привокзальную площадь №3, и оставить её там, в чаще ног навеков. Положить и уйти. Автор может не беспокоиться. Свиток никто не то, что не растопчет, но даже и не заметит, не притронется к нему. Люминисцент доставит её куда следует, в строго указанном порядке. После исполнения третьего условия автору нужно только набраться терпения, так как в назначенное время ему снова позвонят… «Наш тщелофечек к фам поцкочет».
 

 ***

Роман с самого начала не поверил во всю эту сумасшедшую чепуху со страницей №203. Даже учитывая, что ранее беспрецедентный телефонный номерок, выданный ему, как говорят англичане, для птички, и самодовольный голосок (… астронавт медленно выходит из космического модуля…) оказались в итоге ничем не прикрытой правдой. А ещё какие — то люминисценты, режим дельты… Чёрт — те что… Поэтому он мысленно попросту послал их всех подальше, — и главреда с мелком «Сальвадор» от муравьёв, и голосок с его мультяшной таинственностью, — и решил больше о них не вспоминать. Но тут произошло странное стечение обстоятельств, в результате которого Роман вновь вынужден был признать, что никто не собирался его каким — то образом разыгрывать и тем более вводить в заблуждение, чтобы впоследствии по — тихому избавиться от его наглой графоманской морды. Так случилось, что одна из его знакомых по литературному салону «Книга между книг», второкурсница Мурмурация Харпаткина, или Мурка, послала на некий столичный конкурс видеозапись, в которой она на фоне лунного фото с Баззом Олдриным (как он всё — таки похож на неуклюжего сосунка в своём знаменитом тринадцатислойном скафандре!), читала отрывок из «Фауста», — то место: с крылатым оленем. Дикторский, слегка вкрадчивый, её голос и некоторая общая провинциальная раскованность в подаче текста понравились шашлычно — коньячной комиссии, и Мурке, к немалому её удивлению, прислали разукрашенное арабскими автографами приглашение на участие в финале. Она поехала в Первопрестольную и там, в бывшей усадьбе графа Орлова, заняла одно из призовых мест. Наградили же её, будущего педагога, четырьмя коричневыми тяжеленными томами словаря Даля. Мурка позвонила Роману прямо с вокзала и рассказала ему что называется всю подноготную: начиная с лифта в гостинице («жжжжжжжж, клик — клак») и заканчивая торжественной речью закрытия, написанной хрюнхентом (… в середине речь вдруг прерывается, и далее оратор только открывает рот впустую и продолжает жестикулировать руками, несмотря на то, что микрофон кто — то без его ведома отключил и ничтоже сумняшеся врубил на всю катушку «Шутку» Баха…). Роман вспомнил свой разговор с голоском. Пока он слушал его одним ухом, в другом звучал болановский «Cosmic Dancer» с той невероятной концовкой, где гитарная партия пущена задом наперёд, в духе битловской, в середине «I’m Only Sieeping». Предчувствуя следующий ход со стороны пока неведомых ему сил, Роман напросился в гости к Мурке. Там, в гостях, пока Мурка увлечённо спорила с одной из своих многочисленных сетевых подружек по поводу фотографической дуэли (между их же сужеными — ряжеными: объектив Olympus OM — DE — M1 vs. объектив M. Zuiko Digital ED 60 mm 1:2,8 Macro), которая давным — давно превратилась в знаменитый лес, порхающих призрачных птичек и девушек, у которых откровенно затянулась переписка, Роман осторожно, будто труп существа, ещё неизвестного науке, достал из шкафа т. 1 словаря Даля и открыл его на стр. 203…
 

Не найдя на обратной стороне страницы её зеркального двойника, он, тем не менее, попросил у Мурки словарь, чтобы ради чистого любопытства, полистать его дома. Естественно, Мурка просто так «коллегу по цеху» не отпустила и перед самым его уходом заставила сначала выслушать про бостон — брейк, фигурировавший в деле об убийстве принцессы Д., а потом «как следует заценить» «Большую одалиску» Энгра (… видишь, тут три лишних позвонка, правая рука длиннее левой, левая нога вывернута под невозможным углом, обалдеть, а ты мне про какого — то Босха и партитуру на заднице у мужика, стоящего раком…)… А ещё напомнила об обещанном с прошлой весны «свитке», да, да, Романсеро, и обязательно чтоб не под псевдонимом а под настоящим своим именем и фамилией, сам обещал! 

……………………………………………………………………………………….

Дома, битый час провозившись с фолиантом Мурки, он, в отчаянии, положил голову между его однообразных столбцов и чуть было не заснул… Вдруг какая — то букашка, вроде наездника, села прямо у него перед носом на бумагу и попыталась пробуравить её насквозь. Прогнав бесцеремонное насекомое, Роман поднял голову. Тут — то он и увидел, где наездница готовилась продырявить многоуважаемый словарь. Это была непереворачиваемая буква «о» на странице с «зазеркальными» буквами! Вверху страницы красовалась перевёрнутая цифра 203, — «ЕОS»… Роман не мог поверить собственным глазам. Ксеноморфы размером с мурашек пробежались вдоль позвонков. Зачесались незапамятные корни волос. Кобчик заныл, как Сталин, увидевший однажды в Горках вместо Ленина упыря в кепке. Губы зашевелились мушиными крыльями, пытаясь что — то сказать вдруг разверзшейся под ногами бездне, и всё же не могли сказать ни слова. Как будто что — то или кто — то взломал в бедной его известковой коробочке код доступа в пресловутый запасной фонд… Взяв себя в руки, он аккуратно, с едва заметной струйкой пыли, выдрал лист из книги и завернул его в свиток. Спустя час, или около того, он отнёс его на привокзальную площадь, чем — то напомнившую ему гигеровский «Пейзаж №8», и, воочию убедившись, что никто из многочисленных прохожих не обратил ни малейшего внимания на оставленный им посреди серого асфальта для самого него неожиданно белоснежный цилиндр бумаги, весь дрожа от радостного возбуждения, вернулся домой с пустыми руками.


СРЕДА

Нас ждёт не смерть, но новая среда.

                И. Бродский

 
  … дождь… дождь… дождь… дождь… дождь… дождь… дождь…


 



ЧЕТВЕРГ
               

                После дождичка, в четверг…

                Устойчивое выражение


 Библиотека № 2

 
       ВОЗВРАТИТЕ КНИГУ НЕ ПОЗЖЕ
обозначенного здесь срока

— — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — — —
— — — — — — — — — — — — — —

 
 ***

Мимо «тройки», тяжеловато покачивавшейся на месте со скоростью 40 км в час, слева и справа, вспять проплывали разноэтажные, знакомые и незнакомые, здания розово — серого и серо — розового цвета. Почему — то только сейчас, оторвавшись от чтения библиотечной книжицы, Роман обратил внимание, что все они, и правые и левые, далеко не одинаковы и имеют каждое своё собственное неповторимое выражение, ничем не уступающее самой изощрённой палитре выражений — человеческой. Иногда Роману казалось, что он мог по тому или иному дому определить, какие люди живут в них, и каких больше: мужских или женских… Аптека «Ромео»… Тотализатор «Атанде»… Ресторан «Дагонъ»… Концентрационный Сад… Магазины… «Лета»… «Кохинор»… «Ребёнок Розмари»… «Посконь, Матерка и К°«… «Правослам»… «Чертог»… «Сносок»… «Планета Люкс»… «Кондрашка»… «Кузька»… «Жена, разодетая в солнце»… «Китежанин»… «Аннушка»… «Берлиоз»… «Сир и Наг»… «Розовый террор»… «Синий Археоптерикс»… «Фасциний»… «Фавн»… «Зуб за зуб»… «Око за око»… «Дуремар»… «Маугли»… «Вий»… «Содомадонна»… «Волгалла»… «Сад Аллаха»… «Нечто»…

В Ы Д Е Р Н И Ш Н У Р, В Ы Д А В И С Т Е К Л О!

Роман сфокусировал взгляд на стекло окна, на серый потёк в форме реки Нил… Проплыл Краеведческий Музей… Там, на втором этаже, пуще зеницы ока охраняют три старушки — нарушки античные маски… Строящийся кинотеатр с печалью на бетонных ступенях… А это герб наш — Наездник да Гусеница… А это — Институт… На третьем этаже — лаборатория… Там царевну дурачьё и препарирует… Там, в уголке боевой славы, он у Кармы за чирик покупал питерскую винилу с Игги Попом:

С т о р о н а 1
1969 — 4.05
Хочу быть твоим псом — 3.10
Мы упадём — 10.15

С т о р о н а 2
Без кайфа — 5.15
Крутые времена — 2.29
Анна — 3.00
Не так — 2.49
Куколка — 3.21.

Памятливая (… трудолюбивая… … одинокая…) кровь гудела в известковой коробке, как крашенный флаг восставшей братвы броненосца «Потёмкин»… Обернувшись, мысленно Роман пересчитал других пассажиров: да, 8,5.
На Первомайской в автобус поднялся с ветерком какой — то тарабарский мужчинка лет пятидесяти, с набрякшими средними веками и одетый в тёмносеробуромалиновую, почти военную, форму с цветком в петлице: контролёр. Важно, с осанкой и поступью не то прозектора, не то члена царской фамилии, походил, не глядя проверяя наличие у граждан и гражданок билетов и, точно заведённый, повторяя одни и те же судьбоносные, старые, как мир, слова с незначительными вариациями: «Теперь, будьте добры, ваши билеты… Так… Прошу… Теперь ваши… Хорошо… Прошу… Прошу… Ваши… Ваши…». Когда на следующей же остановке этот жох вышел, с ним вышли почти все пассажиры, за исключением Романа. Водитель как ни в чём не бывало продолжал водить, прячась за неожиданным постером, на котором была изображена не очередная, плоско улыбающаяся поп — дива, а школьный классик, чем — то похожий на айнского старожила: Толстой Лев Николаевич.
После того, как на Набережной в автобус заскочили двое первокурсников, автобус, никого больше не подбирая, минут двадцать ещё тащился, будто оставшийся без сатиров и осла дедушка Силен, с галактики на галактику, пока не достиг Конечной остановки.
Отчего — то он подумал о библиотеке №2, куда часто ходила Марь Алексевна, уже учившаяся заочно на иностранном факультете. До неё была лишь пара остановок на автобусе. После этого следовало просто перейти через дорогу на противоположную сторону и слегка потеряться в одном переулочке. Марь Алексевна была единственным человеком из его знакомых, кто регулярно в неё наведался. Хотя, насколько он знал, записаны в неё и в библиотеку №1, причём в обязательном порядке, были все жители городка без исключения, едва лишь появлялись на свет. Такие действовали правила. И в библиотеку, и в детсад, и в больницу, и в военкомат человечка записывали сразу же, как только он заявлял о себе, издавал первый крик, делал первый вздох. Когда же он последний раз сюда приходил? — попытался вспомнить Роман, добравшись до ложноклассического здания и остановившись перед его входом с мощными ступеньками а — ля баальбек, помнившими времена, когда библиотека носила другое название и принимала исключительно людей, которых никто никогда там не видел…
 —

Да вот в прошлом году и ходил. Тогда же вытурили, за «французское письмо» с запахом клубники одной гарной старой деве — сотруднице, и его троюродного — Алюзенова, считавшего, что он, Алюзенов, красив, как еврейский камень, и жизнь — не жизнь без группы «Лед зеппелин», померанцев и лосьона «Свежесть»; а так же, что он — первый человек, по крайней мере, в РСФСР, кто обнаружил единственную цифру, имеющую то же количество букв, если написать её словами, — то есть число три, а если все буквы русского алфавита одну за другой, начиная с «А» и заканчивая «Я», написать строго друг на друге, то получится в итоге чёрная буква «Д» с диакритическим значком «кратко»…
*
Войдя внутрь здания, построенного в так называемом новоклассическом стиле, — с массивными, в три обхвата взрослого мужчины, античными колоннами, снизу доверху испещрёнными стихами всадников на одной лошади — Маркса и Энгельса, он нашёл, что всё вокруг мало изменилось: тот же лиственничный пол, те же аккуратно выкрашенные белым стены, те же кричащих цветов стенгазеты, та же ленинская, с человеческий рост, цитата («Знайте, истина в том, что повторено трижды подряд! Во — первых, учиться, во — вторых, учиться и в — третьих, учиться!»), те же портреты русских и не очень классиков. Тот же мрамор лестничных ступенек на все три этажа и мощных колонн между прихожей и читальным залом. А ещё неизменный высокий, как у кастрата, голосок экскурсовода (библиотека, помимо всего прочего, считалась объектом особого культурно — исторического значения):
—
…Библиотека наша представляет собою квадрат, вся середина которого занята круглым лабиринтом. Вокруг этого лабиринта идут опять — таки квадратом широкие коридоры, а в них открываются двери, ведущие в разные помещения. Правая сторона здания занята помещениями обыкновенного простого персонала, так называемого правостороннего толка; левая же половина здания принадлежит персоналу непростому — правостороннему…
…Самая главная святыня библиотеки находится в её задней части, противоположной главному входу. Здесь выстроен очень просторный зал правильной треугольной формы, с необычайно толстыми стенами…
…В святилище это, которое среди обоих классов персонала с любовью называется «святая святых», ведёт только одна дверь, вся железная и чрезвычайно массивная и прочная. Вот здесь — то, в заднем восточном углу этого треугольника, и поставлена главная святыня правостороннего персонала — та самая статуя нагого Нашего Всего в образе микеланджеловского Давида Победителя Голиафа При Помощи Плавок и Метеоритного Камня…
—
***
В приёмный отдел Роман проскользнул вместе со студентами. Там давно уже, почитай с самого утра, хозяйничали их сокурсники, — вместо того, чтобы готовить рефераты, одни высокомерно листали еженедельники, то и дело выдирая с мясом голых месячных годив или пёстрые гоночные гробы, экономно заляпанные формулами любви; остальные же поодиночке слонялись среди стеллажей, в поисках добычи по — серьёзней: на носу был зачёт по истории религии; тема «Бог и Дьявол»…

—

Блаженный Августин приравнял неверие в дьявола к неверию в бога.
—
В IV веке один из отцов церкви Григорий Богослов писал: «Надо побольше небылиц, чтобы производить впечатление на толпу. Чем меньше она понимает, тем больше она восхищается. Наши отцы и учителя всегда говорили не то, что думали».
—
Епископ Синезий, также живший в IV веке, писал яснее и короче: «Народ безусловно хочет, чтобы его обманывали».
—
Поль Гольбах, французский философ-материалист, живший уже в XVIII веке, сказал, что дьявол — это рычаг, при помощи которого работает церковь.
—
Забавно изречение главного католика, римского папы Александра VI Борджиа (1431—1503), которое гласит: «Всякая религия хороша, но лучшая из них та, которая наиболее глупа».

 ***

       За стойкой и у кассы непоколебимыми сущностями стояли две сорокавешние весталки. Обе уставились каждая на портрет своего мужественного любимца…

Л е р м о н т о в:

Держа кувшин над головой,
грузинка узкою тропой
сходила к берегу…

Г у м и л ё в:

Вот девушка с газельими глазами
выходит замуж за американца.
Зачем Колумб Америку открыл Америку?

Была ещё третья. Вместо того, чтобы просто взять тут же лежавшую распахнутую брошюрку, в которой чёрным по белому было напечатано: «Бугоръ Венеры», она, прислонившись к стойке бочком, держала в обеих руках по раскрытому тому Одоевского («Часто сетуют на сочинителя за то, что его сочинение не довольно понятно: но есть творение, которое всех других непостижимее — вселенная.» (*)) и Радищева («Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй.» (**)) и читала воздух между ними, под аккомпонимент челюстей и языка, во — первых, задержавших — таки пиццу с поличным, а во — вторых, неожиданно оказавшихся перед поистине шекспировской дилеммой: с’есть или не с’есть.
— — — — — — — — — — — — — — —
(*). «Русские ночи».
(**). «Путешествие из Петербурга в Москву».
***

Высокое окно выходило непосредственно в небольшой скверик. В то же время, оно каким — то непостижимым образом оказывалось и киноэкраном, в глубине которого падали листья: сплошь забракованные лисьи и рыбьи перья. Падали без охоты, но красиво. Как, по — видимому, и задумывалось, главрежем. Иногда, по требованию, понятному только этому неуловимому постановщику, листья, ещё в воздухе, пытались сделать парочку — другую замысловатых па. Но падение есть падение. Все они в конце концов аккуратно, соответственно раз и навсегда задуманному сценарию, укладывались в гигантской голове у снимающегося на цифру Города на правах тех особенных мыслей, ценность которых состоит не столько в зрелищности, сколько в золоте, удерживающем язык за зубами.
Несмотря на то, что изнутри библиотека чем — то напоминала католический собор, было холодно. Из углов несло парафином. По — видимому от масляных обогревателей.
Сейчас бы закурить, подумал Роман, оторвавшись от чтения одной из взятых книг, — от раскрытой посередине научно — популярной вещицы…
{…так называемые «симпатические» (невидимые) чернила, которые упоминал Овидий Назон в «Искусстве Любви»… а Плиний Старший свою «Естественную Историю» писал соком молочая… Интересен способ Джованни Батиста Делла Порта… Унция квасцов и пинта уксуса… После написания на яйце, сваренном в крутую, секретное сообщение просачивалось… и оказывалось на оболочке белка яйца… Чтобы прочесть сообщение, следовало очистить яйцо от скорлупы…}
…Закуриваешь, а сигарета не спеша так, что называется со знанием дела, с интригой, принимается снимать с себя белое с золотистой ленточкой платье, под которым, в итоге, ничего не остаётся: один лишь мучной пепел… О чём бы поразмышлять смертельно для собственного времени? Роман подпёр лоб указательным и большим пальцами. Помассировал выдающиеся свои надбровные дуги. В прошлый понедельник я получил дар свыше… Это дар свыше… Или сниже… Сниже… Всё — таки свыше, наверное. Как этому, как его, Языкиилю… Только не спать… Не спать… Почитайкаю чтонить ишо…
                ………….

                Ангел смерти. Рассказа секунданта

Был обычный весенний вечер, и несколько офицеров сидели у меня, по — дружески оккупировав оба моих кожаных дивана и куря из янтарей, когда неожиданно вошёл камердинер и подал мне письмо. Надпись и печать несколько отрезвили меня. Я нетерпеливо распечатал его и на отодранном листе от расходной книги прочёл следующие, по — видимому, только мне понятные несколько слов: « Завтра в 5 утра, у Сфинкса. Бел.».
Признаться, я, до некоторой степени, был раздосадован этим коротким посланием, хотя ждал его, будучи связан с его автором, Бележевым Александром Викторовичем, конфиденциальным, на время отложенным, делом. Каких — то полчаса назад я, по правде говоря, совсем не ожидавший, что приболевший Бележев так скоро поправится, стал было уже забывать о нём и вследствие этого сладко грезить о возможном свидании с м — м Соваж, — в частности, о том, как я в шитом кафтане, причёсанный журавлём, прижимая к сердцу треугольную шляпу, прокрадываюсь по потайной витой лестнице непосредственно к ней, моей душеньке, в спальню… И вдруг это скорое письмо, которое невозможно было никак игнорировать. Бележев с Чарским всё — таки стреляются! Быть мне секундантом.
Вечер и ночь пролетели незаметно. Не успел я и глазом моргнуть, как уже мчался в карете от Набережного Сфинкса в сторону *** реки. Бележев, невозмутимый и слегка таинственный, сидел напротив меня и не особо был расположен о чём — либо говорить.
Выехав за черту города, мы быстро пересели в приготовленные заранее сани. На этот раз Бележев, до того упорно молчавший, в санях вдруг заговорил, причём — тоном каким — то неестественно повеселевшим. Я увидел, что с ним не всё в порядке.

 «А видать, не случайно я так быстро оправился от болезни, а? Как думаешь, Костя? Ещё недавно лежал в постели, уездный лекарь пускал мне кровь, приставлял пиявок и шпанских мух, чтобы вернуть память… И вот я вновь… на коне! Чудеса, да и только! Да здравствуют медицина и жизнь, чёрт бы их всех побрал!»

*

Словно ошкуренное неведомыми гигантами, плоское весеннее солнце уже всходило, когда мы первые прибыли на условленное, достаточно глухое место, недалеко от *** реки, окружённое густым кустарником. Бележев, увидев, что соперника ещё нет, с некоторой ленцой выбрался из саней и, обращаясь к слуге своему, Осипу, пошутил что — то на счёт «буйных кавалергардов». Впрочем, вскоре мы увидели их издали. Чарский с непокрытой кудрявой головой шёл пешком, с мундиром на сабле, в сопровождении неизвестного мне секунданта со смуглым, как у мавра, лицом, облепленным с обеих сторон густыми до безобразия бакенбардами по моде последних дней. Мы пошли им навстречу. Чарский приближался, держа фуражку, наполненную какими — то бурыми ягодами. По выборе места поединка надобно было вытоптать в снегу площадку, чтобы тот и другой удобно могли стоять друг против друга и сходиться… Чарский доел свои экзотические лакомства, заплевав всё вокруг себя их продолговатыми острыми косточками. Бележев, не говоря ни слова, даже нашёл одну из них, шальную, в своей густой шевелюре и бросил в сторону, вероятно, с немалым презреньем подумав: хорошо ещё, что в глаз не попал, шут гороховый…

Вытаптывая площадку, я отчего — то с тревогой сожалел, что допустил исключения жребия в пользу того, чтобы стреляться без очерёдности… Наконец была вытоптана тропинка в аршин шириною и в двадцать шагов длиною; плащами означили барьеры, одна от другой в десяти шагах; каждый стал в пяти шагах позади своей. Я махнул убором: тронули.
Тут — то и произошло то самое. Видя противника во всех его подробностях, лишь в этот бесповоротный миг я вдруг ясно осознал, что Чарский и Бележев — на одно лицо. Только Чарский, в отличии от Бележева, был с щеголеватыми гусарскими усами а ля Давыдов и с волосами по — короче. Что это, чёрт возьми, значит? — мелькнула в голове моей молниеносная мысль. Может ли быть такое? Не единоутробные ли они братья? Не остановить ли поединок? Но поздно было что — то выяснять, чему — то препятствовать. Чарский почти дошел до своей барьеры; Бележев за шаг до своей выстрелил. Чарский упал. Оперевшись на левую руку и с отчаянным криком отогнав подбежавшего было на помощь к нему секунданта, лежа, он прицелился и уже не твёрдой рукою выстрелил в Бележева. Бележев упал в свою очередь, но его сбила с ног только сильная контузия; пуля пробила мясистые части правой руки, коей он закрыл себе грудь, и будучи тем ослаблена, попала, очевидно, в пуговицу, которой панталоны держались на подтяжках против ложки; эта пуговица спасла Бележева.
Врач на дуэли не присутствовал, первую помощь раненому Чарскому оказать было некому. Я видел, насколько тяжела рана противника и мне тут же представилось, как будут его сначала на санях, а затем в карете около часа везти с места дуэли на *** Речке до его квартиры, кажется, на М — ке, причем первые 20—30 метров по плохой ухабистой дороге, в полусидячем положении… Мне стало по — настоящему жаль кавалергарда, как будто то был не злостный враг моего друга, а напротив, один из самых моих близких закадычных товарищей. Когда помутневшие глаза Чарского на какой — то момент встретились с моим взглядом, я вновь увидел поразительное сходство в чертах его лица с чертами Бележева. Они точно были как — то связаны друг с другом по родственной линии, возможно, сами того не подозревая.
Бележев попросил меня не сопровождать его непосредственно до дома и обещал сообщить мне о себе в ближайшее время. Я пересел на перекрёстке, на Н — кой, в другой экипаж и вернулся к себе домой.
Мне долго не спалось. Мысленно я всё время возвращался к опасно раненому Чарскому. Сон застиг меня посреди этих беспокойных мыслей…

*

Дома на М — ке камердинер перенес Ч. на руках в кабинет, расположенный на первом этаже. От кровати Ч. отказался и был положен на диван; сам участвовал в переодевании в чистое белье. Примерно через час раненого осмотрел доктор У. Альдрованди. Затем пришел Даль, который вместе с Н. Н. Бузырёвым перевязал рану кавалергарда. Вечером его лихорадило. Он жаловался на тошноту, жажду, много пил, сильно потел. Пульс был слабым, конечности — холодными, повязка все время промокала кровью. Опасаясь, что больной истечет кровью, Бузырёв и Даль давали холодное питье и ставили примочки со льдом на живот. Вскоре от нестерпимых болей в животе раненый начал кричать и даже хотел застрелиться. Приехавшие врачи Д. У. Эргар, А. А. Чиртовский, М. М. Лазков и В. И. Нокард, обсудив положение, назначили клизму, после которой состояние Ч. еще более ухудшилось. Лицо его изменилось, глаза как бы вышли из орбит, мучительные стоны сменялись криками. Пульс не прощупывался. Затем отошли газы, боли уменьшились. Пульса почти не было. Опять приехал Д. У. Эргар и назначил опий в каплях, после чего наступило некоторое облегчение, появился пульс, конечности стали теплыми…
Вдруг Ч. приоткрыл глаза и позвал Даля. Тот подошёл. Ч. попросил склониться к нему и подставить ухо. Даль в точности исполнил пожелание больного и услышал от него следующую абсурдную теорию о маршале Тукузове и адмирале Леньсоне…
Тукузову выбивали глаз 2 раза… При одинаковых обстоятельствах. Налицо позднее копирование эпизода для маскировки отсутствия Тукузова в России… Леньсон восхищался Юшаковым… А разве иностранцы способны восхищаться нами? Значит Леньсон русский… И Тукузов и Леньсон прикладывали трубу к отсутствующему глазу…
Про Леньсона говорили, что у него есть оба глаза. Значит, никто не видел, где он потерял глаз. Т. е. он был с глазом, где-то был в месте, где нет англичан, а потом появился без глаза… Разве возможно, что бы против Аполлиона воевало сразу 2 безглазых?.. Леньсон «погиб» в 1805. Тукузов впервые выступил против Аполлиона в 1805. Значит… Якобы Леньсон потерял руку. Но на памятнике Леньсону есть руки. Значит байка о руке это поздняя фальшивка… «В 1803—1805 годах командующий эскадрой Средиземного моря, действовавшей против Франции и Испании.» А Тукузов попал в опалу в 1802 году. Ясно, что на самом деле он принял командование эскадрой… Как где-то упоминалось, Леньсон поднял знак «Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг», несмотря на то, что была Великобритания. Для русского перепутать Британию и Англию простительно…
Даль, терпеливо выслушав теорию Ч., предложил ему шляпки мухоморов, так называемое у шаманов Сибири — «мясо богов». Ч. отказался. Справился на счёт нашествия непарного шелкопряда. Даль отвечал, что, судя по новейшим данным его цефалотеки, процесс под контролем. Ч. спросил: где он? Даль ответил: на вокзале. Ч. спросил: на каком вокзале? Даль ответил: на котором можно купить билет в Индию Духа. Ч. вздохнул: так томно и так тревожно мне… Отчего же? — спросил Даль. Ч. отвечал: есть мнение, что земли восточнее Одера и Вислы — сказочный регион, «пространство мечты», как говорят трубадуры… Даль, точь — в — точь угрюмый восточный астроном Ал — Каши, на это сказал: я тут намедни в Большом Академическом разговор подслушал… Отборные элефантиды, обряженные, как и полагается членам Общества Рыбьего Глаза, в роскошные одежды Евы — праматери, сидели в кулуаре и беседовали друг с дружкой в ожидании второго акта… Ч. спросил: о чём же беседовали отборные элефантиды? Не о ротонде ли на Гороховой и не о графе ли Зубове? Нет, ответил Даль. Ч. продолжал: тогда наверняка о пресловутых 90 — 60 — 90? Даль ответил: и не об этом. Тогда о чём же? — удивился Ч. — Не о лучезарной же Дельте, прости Господи? Даль ответил: о копье Ангела — Хранителя на Дворцовой. Ч. спросил: неужели это всё, о чём они говорили? Нет, продолжал Даль, ещё говорили об искусстве. Об искусстве? — спросил Ч. Да, отвечал Даль. — Одна из дам заметила, между прочим, что искусство не многого стоит, если оно всего лишь удвоение и проверка действительности. Другая согласилась с ней, добавив от себя, что у Музы имеется своя истина, более прекрасная, чем так называемая Правда.

*

Разбудил меня приход Осипа, слуги Бележева. Бележев звал меня к себе. Мы сели с Осипом в экипаж и поехали. По дороге, я, помимо того, что рука Бележева шла на поправку, узнал и о кончине тем же утром кавалергарда Чарского. Значит, не помогли ни лавровишневые капли, ни каломель, ни касторовое масло доктора Даля, ни даже 25 поставленных пиявок, — пробормотал я себе под нос.
Так же словоохотливый Осип рассказал, что Бележев с момента возвращения с дуэли, а это уже шёл второй день, заперся у себя в кабинете и не выходит, допуская к себе лишь его, Осипа.
«Всё читают — с и читают — с чего — то. Много книг — и больших, и маленьких. А ещё пишут…»
Меня это встревожило.
Но вот мы оказались на месте. Бележев, услышав мой голос, впустил меня к себе, в библиотеку. Я нашёл его обложенного со всех сторон книгами и рукописями. О смерти Чарского он уже знал. Ему не хотелось о нём говорить.
Вместо того, чтобы обсуждать такую «мелочь», как он вдруг выразился, мы, по его инициативе, повели странный разговор.
— Помнишь, когда я тебя нашёл в театре и попросил стать моим секундантом?
— Конечно.
— Я обещал тебе объяснить всё впоследствии. И вот этот момент настал… Итак, дело в том, что я обратил внимание на кавалергарда Чарского ещё тогда, когда он только — только появился в свете. Нет, меня удивило и поразило не его счастливая успешность, богатство и ум. Весь тот фурор, который он производил, это вздор, конечно… Однако… Я единственный, кто заметил… Да, заметил… Вернее, мне единственному бросилось тогда в глаза одно странное обстоятельство… Мне одному!
— Что?
— Что этот самый Чарский был со мной на одно лицо.
— Как это?
— Только не говори мне, что и ты не заметил этого? Ведь заметил?
— Честно говоря, да. Правда, не придал этому большого значения. Мало ли кто бывает похож на нас. Даже если и до такой степени, как в твоём случае…
— Нет! Это было не просто сходство! Мы были совершенно одинаковы… Со — вер — шен — но! Пойми!.. Как близнецы… При этом я никогда не слыхал, что у меня был или мог быть подобного рода единоутробный братец… Наше сходство было поразительно. Редчайший случай. Уникальнейший в нашем отечестве. А, возможно, и во всём цивилизованном мире!
— Зачем же ты вызвал его на дуэль?
— Именно за это!
— За то, что он — твоя точная копия?
— И да, и нет!..
Бележев рассмеялся.
— Я стал его дразнить. Вызывал на шуточные мелкие соревнования… Эпиграммы там… Вместо привычного мне юмора, стал злобствовать… Не слыханная слабость с моей стороны… Он всюду меня обыгрывал… Едва даже хозяйку салона, мою Софью, не увёл у меня прямо из — под носа… И тогда я ему на ухо всё сказал в открытую. Я сказал ему, что он — ангел смерти, пришедший за мной, и что я согласен пойти с ним только при одном условии: если он согласится со мной стреляться. Он поднял меня на смех, но я отвесил ему при дамах пощёчину, дабы пришелец уже не смог отвертеться. Когда же мы условились относительно места и времени для сатисфакции, и он удалился, я вдруг подумал о том, что мне некого взять в секунданты. Кто — то служил, кто — то был болен, третьи… Ах!.. Тут — то я и вспомнил о тебе, о том, что как раз недавно мы виделись у Лещинского в салоне, и говорили, если мне не изменяет память, о маршале и адмирале…
— О Кутузове и Нельсоне.
— Да! Точно. Славно поговорили. Прямо по полочкам разложили. Давно так не смеялся… Маршал и Адмирал… Да… И вот, значит, этот самый Чарский… Из кавалергардов… Буйное поколение… Как он жрал те ягоды! Кстати, что за ягоды он ел в то утро? Не знаешь?
— Черешни?
— Нет, точно то были не черешни.
— Возможно, финики?
— И не финики… Помню косточку, которой он попал мне в волосы… Никогда не видел ничего подобного.
И тут Бележев указательным пальцем посоветовал мне посмотреть вправо от себя. Мы стояли возле зеркала. Когда я, ни о чём не подозревая, заглянул в его овал, волосы невольно зашевелились на моей голове. Мой друг, в отличии от меня, в зеркале совсем не отображался. Было очень похоже на пошлый кошмар из какого — нибудь готического романа о кладбищенских кровососах. Однако, факт оставался фактом: зеркало не удваивало Бележева.
Ошеломлённый, я не мог выговорить ни слова. Бележев, мрачно поглядев на меня, сказал:
— А теперь… оставь меня одного.

*

Покинув Бележева, какое — то время рассеянно плёлся я по набережной Невы, пока не остановился возле Сфинкса.

*

На следующее утро, пока я завтракал, пришла печальная и неожиданная для всех, кроме одного меня, весть о скоропостижной кончине Бележева Александра Викторовича. На Осипе, пришедшем сказать трагическую весть, не было лица. Я предложил ему место моего проворовавшегося камердинера. Осип вместо ответа вдруг сказал, что из тысячи снов, приснившихся ему за все годы его жизни, ему запомнился отчего — то только один, на его взгляд, самый банальный и неинтересный, да и то — в юности. На мою просьбу рассказать, что именно он видел в том знаменательном своём юношеском сне, Осип, чуть помолчав, решительно, но устало ответил: Всё и Низачто.
 

  ***

       Бесшумно Роман двигался сквозь чащу паркового леса, по смешанной галерее, с жёлтым дроздом иволгой в самом мозжечке… Вскоре он остановился на краю неглубокой расщелины, которая своеобразным антиподом Млечного Пути тянулась, насколько хватало глаз, в разные стороны, как бы разделяя на две части весь парковый массив. Роман спустился на дно этой расщелины. Приятная земляная теплота нежно окутала его и настроила слух непосредственно на зелёную волну деревьев, которые, казалось, вот — вот заговорят, приветствуя и расспрашивая гостя. Однако они молчали над ним, равнодушно его разглядывая. Роман надеялся, что появится золотисто — лимонная флейтистка с речным прозвищем, но та не поддавалась; таинственная, ходила где — то всегда рядом пернатой кошкой по ветвям и вдруг пронзала человеческое серое вещество ярчайшей звуковой молнией, оставляя ни с чем его мучимые жаждой глаза. Вместо неё, наверху, среди скрещенных веток, как раз над Романом, затеяли игру какие — то две неизвестные ему птахи. Не сама ли иволга подослала их к нему в насмешку над нескромным, чисто человеческим, желанием подсмотреть её таинства, — возможно, главные таинства в её Бесконечном Лесу? Как бы там ни было, Роман сидел на дне оврага и, задрав голову, от нечего делать, наблюдал за их игрушечным поединком на клювиках и думал о всяком разном: о скучающих деревьях — воинах; о книге законов животных, в которой чётко прописан запрет говорить по — человечьи при людях и по — животному при себе подобных. А ещё Роман стал, не то в шутку, не то всерьёз, размышлять о том, нравилась бы ему или нет его Марь Алексевна, будь её бёдра толстые; зубы — чернее, чем у замоскворецкой купчихи; ноготки — птичьи; размер обуви — сорок пятый; волосы — из пеньки, песка и насекомых; глаза — без зрачков; ладони — без отпечатков райской травы; живот — без пупка; грудь — мальчишеская; речь — шепелявая; лопатки — с крыльями; сердце — справа; ушки — острее?..

 

 ***

Тут Роману показалось, что он слышал слово «б.ядь», отчётливо прозвучавшее в тишине. Это был голос чем — то не на шутку раздосадованного человека. Внезапно выведенный из облачного оцепенения, Роман пригляделся внимательней и увидел сидящего среди ветвей, на развилке, по — турецки, какого — то типа в спортивном трико и в футболке с отпечатком, до неузнаваемости обезобразившим лик Кремлёвского Мечтателя. В сгустившейся до предела тиши слышны были отрывистые щёлкающие звуки безрезультатно насилуемой зажигалки. Неизвестный никак не мог обмокнуть в огоньке наготове торчавшую изо рта мужественную папиросу типа «Беломорканал». Наконец, убедившись в полной несостоятельности зажигалки и её газового мотылька, он весьма картинно отшвырнул разочаровавшую его вещичку к чертям собачьим и т. д. и решил обратиться за помощью к Роману, который в тот момент уставился на незнакомца такими глазами, словно перед ним не человек, а его собственный, только что проигнорировавший предупреждение херувима и вылезший прямо из зеркала, оказавшегося проходным, закадычный двойник…

— Огонька, старик, не найдётся?

Роман пошарил по всем возможным карманам, но ничего, кроме карандаша и жалкой спичинки, не нашёл. Не дав ему опомниться, неизвестный попросил спичинку. Роман, выбравшись из оврага, на другую сторону парка, передал её ему. К тому моменту незнакомец уже спрыгнул с дерева и встал во весь романов рост.

— Часы, как, не наблюдаешь? — спросил он, рассматривая чудо — спичку.
— Около часа, — неопределённо промямлил Роман.

Незнакомец ловко зажёг спичку от каменного блока, закурил, затянулся и блаженно выпустил сильную струю с характерным запахом.

— Что за местечко такое? — спросил он, впервые поймав глаза Романа своими серыми, как вешний лёд.
— Лощина, — пожал Роман плечами.
— Лощина? Сонная, что ли? — вкривь улыбнулся неизвестный, и Роман увидел кривые, изъеденные сахаром, передние зубы павиана.
— Я —  Атыйя Фомин, если что. Мама была мусульманкой. Любила восточных поэтов.
— Роман.
— Ага. То есть римлянин?
— Ну, да.
— Представляешь, книгу недавно создал диковатую какую — то. В виде — свитка! — Здорово. Как у Керуака.
— А она — опаньки — и ноги сделала от меня.
— Как это — ноги сделала?
— Это я так сначала думал, ну, то, что сбежала. Думал: то ли оставил её где — то, то ли спёр кто, не врубался. Вспомнил дедушку своего покойного — Семёна. От него мне осталась «ундервудка». Он, дед то есть, говорили, умел слепым способом… Я, по пьяному делу, решил тоже однажды побаловаться, что — нибудь… сотворить. Смазал машинным маслом, чтобы литеры не заедали… Ах, этот запах ленты! Грохоток рычажков с литерами… Пропуск каретки… Табулятор… Перевод регистра… Обратный ход… Слава метилфиолету!.. И вот напечатал баянов кучу, всё что знал, потом, в пику всем кодексам, склеил в свиток… А только склеил, она свернулась, эта самая книга между книг, и пропала, как какая – нибудь прошмандовка. А потом я понял, что никто о меня не сбегал. Просто я сам оставил её где — то… На смотровой площадке Старой Башни, например… Жаль, конечно. Но тут такое дело… Я все равно помню весь текст наизусть. Ну, или не совсем весь… 
 
 ……………………………………………………………………………




 


- Ангел пролетел…
- Похоже на то…
— И? Что теперь?
 — Ну, и вот. 
- Что – вот?
- Нашёл!
- Что – нашел? Свиток?
-  Вора.
— В смысле?
— Тебя — в смысле.
— Меня?
— Тебя, тебя. Кого же ещё?
— Шутник.
— Вор.
— Вор?
— Да, ты — вор.
— Никакой я не вор. Свиток — это дар. Находка.
- Ага, всё – таки Свиток у тебя. Признался, чувачок.
- Откуда мне было знать, что наши свитки – это один и тот же Свиток?
— Ты больной, что ли, совсем? Ты же просто нагло взял и украл у человека рукопись, над которой он работал восемнадцать лет! Восемнадцать, мать твою, лет!
— Ничего я ни у кого не крал. Она, можно сказать, сама меня нашла. Нас нашла.
— Ну, точно — больной.
 - Никто не больной. Просто ты моя копия. А я твоя.
— В каком смысле — твоя - моя копия?
 — В самом прямом.
- В каком ещё – прямом?
- Типа кто из нас чья тень, не понятно.
- Ты что несёшь, умник?
- Поверь, это так. Я это сам только что понял. Это потрясающе. Вот смотри…

Роман подошёл к луже, как раз оказавшейся неподалёку от них. Атыйя тоже подошёл к ней и мельком глянул в жутковатую пустоту.
— Ну, ладно, хватит... Все эти ваши – не понятно, кто чья тень… Это, наверное, интересно по – своему… С философской точки зрения… Но не здесь и не сейчас… Так ты отдашь свиток или нет? 
- Как я отдам его тебе, если мы  - одно и тоже? Сам же убедился.
- Значит, нет?
- Похоже, что да. То есть нет.
- Ну, что ж. Получается, тебе - конец фильма.
- Нам обоим конец фильма, если уж на то пошло.
- Нетушки. Именно тебе, Роману — каюк… Ромашке – каюк… Ромке — полное, как говорится, число пи…

 ***
 
19. 41
19. 42
19. 43
19. 44
19. 45

Несколько минут Роман стоял ни жив, ни мёртв, не решаясь смотреть по безлюдным и так сторонам. Атыйя Фомин, в кульминации разоблачительного монолога ткнул себя в висок указательным пальцем и сделал вид, что «выстрелил». Однако, якобы «выстрелив», он, каким — то чудесным необъяснимым образом, попал. «Выстрелил» и вдруг как — то весь обмяк, ошеломлённый, и, чуть помедлив и промазав отчаянно цепляющейся рукой мимо одежды Романа, рухнул, со страшно и в то же время смешно вытаращенными глазками, на землю. Упал без чувств и скатился вниз, непосредственно в овраг, точно безумный могильщик в вырытую собственными руками могилу… Очнувшись, Роман осторожно спустился в яму, постоял рядом с безжизненным телом незадачливого незнакомца. Прикрыл его на скорую руку опавшими листьями. Затем, выбравшись из расщелины, ещё немного постоял наверху. Точно ждал чего — то от тела, беззвучно продолжавшего лежать внизу, под жёлтым ворохом… В какой — то момент, оттуда, сверху, Роману показалось, что никакого тела просто нет и даже, возможно, не было вовсе, настолько оно, частично им засыпанное листвой, сливалось со всем молчаливым, будто вставшим на его сторону, пейзажем. Но необходимо было, сохраняя хладнокровие, скорее уходить… Впрочем, пройдя метров пятьдесят, он всё — таки не удержался и, как нашкодивший испугавшийся своей же шалости подросток, бросился бежать со всех ног в… В дальнем уголке тенистой прогалины, под «шляпой» внушительного камня, напоминавшего немецкую летающую тарелку на подставке, и густой, как звёздная ночь, сенью пары каких — то редких в здешних местах старинных деревьев, мигал квадрат… Чуть более десяти фигурок безмолвно расположились перед парадоксальным образом неподвижным и в то же время подвижным куском полотна и смотрели на него преданно и заворожённо. Приблизившись, Роман обнаружил подтверждение своей счастливой догадки о том, что это всего — на — всего расслабленная группа отдыхающих. Так называемый, модный в последнее время, киносеанс под открытым небом. Люди, по крайней мере, четырёх разных возрастов, сидели никем не потревоженные и любовались мнимо жилой, возможно, чересчур подвижной, картиной пятого, такого близкого и всё же такого недостижимого, возраста. Никто никакого выстрела или чего — то подобного, чтобы встревожиться и скоро покинуть своё уютное местечко, не слышал… Роман прошёл мимо кинопередвижки с жевавшим жвачку маленьким кудлатым механиком и сел среди гражданской идиллии, как свой. Ни единая душа не обратила на новенького ни малейшего внимания. С неспокойным, но ликующим сердцем Роман стал следить за происходящей на экране черно — белой стремительной донельзя, точно перематывавшейся в обратном направлении, бесшумной фильмой… «Плёнка реверсирует… А эти… Прямо какие — то ролевики из северного микрорайона, подумал Роман. На некоторое время он отвлёкся и от бесшумно — стремительной «фильмы», и от вновь нахлынувших мыслей о разоткровенничавшемся в лесной чаще гастролёре и пограничной расщелине, на дно которой тихонько и покорно скатилась случайная личность с развороченной челюстью и вылезшей из орбиты виноградиной глаза… «Извините, а что за фильм показывали?.. Кого — то ждём?..» — спросил он дважды миловидную соседку с остреньким, как у эльфа, ушком. «• ± © ; « ; «», — сказала жестами глухонемая соседка, отозвавшись на нетерпеливое, но деликатное прикосновение Романа и сходу заглянув смешному землянину в самую его последнюю из глубин огромными глазами коренной жительницы Млечного Завитка… Вновь поднявшись на смотровую площадку Башни Обозрения, полюбовавшись видом на как бы повисший не высоко от земли диск озера, а так же на парковую панораму до самой гряды снежных гор, Роман достал из внутреннего кармана пиджака таинственный и при этом изрядно поднадоевший своей таинственностью рулон. Свиток был совершенно свободен от слов. Только кроха — муравей заблудился в пустом рулоне и, чудом не раздавленный, топтался на месте, на самом краешке свитка… Свободен от слов свиток оказался и спустя несколько часов, и следующие семь дней кряду. Такого раньше с машинописью не случалось… И вот, как — то утром, в следующий четверг, в очередной раз не застав его полным характерных машинописных литер и превратившегося в затасканную пустую трубку, Роман, по дороге в город, просто выбросил исчерпавшую лимит доверия вещицу в ближайшую мусорную урну. Следующий!.. Третья библиотекарша, та самая — с разными глазами и лягушачьей улыбкой, возвратила вздремнувшего Романа к реальности: дождавшись его отсутствующего взгляда, как ни в чём не бывало, протараторила: «А я вас припоминаю. Вы ведь у нас вместо бредбери преступление инока Зания брали? Нет?»
ПЯТНИЦА
 Вы, ребята, держите нос в чистоте, понимаете?
Я вам ещё расскажу, если вы этого не сделаете!
Мы не собираемся терпеть здесь никаких странностей!

                к\ф  «Пятница, 13»

 

 Сентябрьским утром, в пятницу, у себя дома, попивая чай с лимоном и думая о Марь Алексевне, о её главном интересе (… к концу 3 или 4 недель овум принимает видимость растения… эмбрион висит от основания пуповины, почти как фрукт на ветке…), Роман неожиданно для самого себя вспомнил о той, которой, странное дело, посвящал лучшие свои, как ему казалось, салонные стихи и которую должен был давно забыть и не вспоминать ни под каким предлогом, — о Вальтерперженке. Её белоснежная кожа без единой татуировки, усыпанная каким — то неимоверным количеством родинок самых разных размеров и расцветок… Кожу этой женщины вспомнил в первую очередь. Вспомнил набухшие губы её побритой п…, когда она всегда почему — то неловко, точно школьница, вставала перед ним раком со смеющимися маленьким ртом и сверкающими белками в упавших на лицо волосах. Вспомнил остроконечные, как шлемы крошечных богатырей, соски. Вспомнил руки, как будто отдельно от хозяйки, любившие выписывать в воздухе магические рисунки, когда она была в настроении и не хотела этот момент отпускать. Вспомнил один их совместный с Вальтерперженкой поход в кино. Она очень любила ходить в тот небольшой кинотеатр имени 60 летия ВОСР… Что они тогда смотрели, приняв тех разноцветных смайликов? Точно. Иностранный мультфильм для взрослых…

  Про Медею. М\ф 18+

….

 Голос из ниоткуда: Где Апсирт, Медея?

 1.Медея склоняется над чистым зеркалом горной реки.

2. Глядя на своё отражение, на коротко стриженные свои волосы, она зачерпывает ладонью воду и пьёт.
 
***

3. Медея неслышно движется по ночному лесу.
 
4. Останавливается возле лещины, на нижней ветке которой сидит тёмно — зелёная, похожая на маску гнома, цикада и издаёт характерные громкие звуки.
 
5. Медее чудится, что цикада то и дело переходит с насекомого на человеческое наречие и всё время задаёт один и тот же неотвязный вопрос…
 
6. … но в чём именно заключается этот вопрос, Медее не ведомо…
 
 7. .. и поэтому она идёт далее, такая же прямая, как и раньше, — призрак, тень, сомнамбула.
 

 Голос из ниоткуда: Где Апсирт, Медея?

8. Медее кажется, что она что — то слышала.
 
9. Вновь она замирает на месте, на полпути, под сенью полуночного леса.
 
10. Кто там осторожный, как зверь, передвигается от дерева к дереву, след в след за ней?

11. Никого.
 
***

12. Наконец Медея добирается до места встречи.
 
13. Обнажённая, босая, она останавливается на открытой площадке, на страшном уступе скалы,
 
14.  …и глядит полными звёзд глазами вглубь такого же звёздного неба.
 
15. Громким шёпотом произносит известные одной ей слова в божественную пустоту.
 
16. Затем временно, перед вторым заходом, замолкает.
 
17. На какое — то время повсюду воцаряется полнейшая тишина.
 
18. Впечатление такое, что прекратились все до единого звука во вселенной.
 
 19. И вот посреди чёрных, усыпанных бесчисленными зёрнами светил, небес…
 
20. …медленно поднимаются веки и открываются огромные как будто бы человеческие глаза.
 
21. Это глаза Дракона, вызванного Медеей.
 
22. В то время, как Медея громким шёпотом что — то вновь говорит Дракону на известном только им двоим языке…
 
23. …окружающий мир в ужасе и в совершенном бездействии безмолвствует: остаться или всё — таки почтительно удалиться?
 
***

24. Раннее майское утро, прозрачное до гор, этих смятых постелей богов.
 
25. Та же голая площадка на краю головокружительной вечно голодной пропасти.
 
26. С неё открывается восхитительный вид на одну из потайных колхидских долин,
 
27. … через эту долину, лениво извиваясь, не спешно течёт вдаль гигантская река — змея без начала и конца.
 
***

28.   Ясон и Медея лежат в объятиях друг у друга в охотничьем домике в самой чаще дикого леса.
 
Голос из ниоткуда: Где Апсирт, Медея?

29. Медея резко приподнимает голову,
 
30. …как будто что — то расслышав наполовину пришедшим в себя сознанием.
 
31. Её взгляд останавливается на лице мирно спящего Ясона.
 
32. Пальчиком женщина проводит по его губам…
 
33. …как бы повторяя их, похожие на опавший листок, очертания,
 
34. … и бесстрастно, но с нежностью, целует их…
 
 35. Она встаёт с устланной шкурами постели и подходит к окну.
 
36. Снаружи на неё неотрывно смотрит взрослый с ветвистыми рогами олень…
 
37. Он застыв со своей жвачкой в густых зарослях…
 
          Голос из ниоткуда: Где Апсирт, Медея?

 38. Медея прижалась к возлюбленному сзади…
 
***

39. Горной тропой мчатся они с Ясоном в сторону бухты
 
40. Там, в назначенном месте, их ждёт готовый к отплытию корабль.
 
41. Олень жуёт и смотрит, остановившись на краю леса, в сторону моря.
 
 42. Ясон и Медея тайно навсегда покидают берега Колхиды.
 
43. На их глазах берег Колхиды постепенно тает вдали кусочком облака.
 
 ***

44. Ээт занимается любовью с двумя наложницами.
 
***

45. Советник ждёт, когда хозяин закончит.
 
46. Он вспоминает то время, когда был горбуном
 
47. … и думал, что жизнь его ничего не стоит,
 
48. … пока его не излечила одна лесная жительница,
 
49. … от тайной связи с которой у него пропал горб…
 
***

50. Когда он дожидается аудиенции, то входит к Ээту и докладывает
 
 51. … что его дочь стала женой Чужака
 
52. … и бежала с ним из Колхиды на рассвете.
 
53. Ээт в бешенстве, его лицо страшно, глаза не умещаются в орбитах
 
54.  Он велит немедленно снаряжаться в погоню.

***

55. Корабль беглецов – гостей попадает в густой туман,               

 56. Медея истолковывает его, как «дар богов»

57. Они уходят от преследования царя Колхиды, оставив его с носом.            

***

        58. Медея, бледная и молчаливая, стоит у борта корабля
 
59. Вспоминает, как Ясон обезоружил Апсирта,
 
60. … пробравшегося на корабль, чтобы убить похитителя и освободить сестру - близнеца
 
61. Вспоминает, как собственноручно убила Апсирта, 
 
62.  Вспоминает, как разрубила его тело на куски и бросила в воду
 
63. Вспоминает, как отец прекратил преследование Ясона.
 
64. Одна из чаек, летающих над кораблём, кричит особенно пронзительно.
 

Голос из ниоткуда: Где Апсирт, Медея?

***

65.  Медея с мягкой, слегка ироничной, улыбкой наблюдает, как служанки играют с её детьми на греческом берегу моря.
 
66. Сын и дочь Медеи и Ясона похожи друг на друга, как две капли воды, — и исключительно на отца.
 
67. Медея, расслабившись, наполовину закопанная в песок, засыпает…
 
***

68. Медея просыпается и видит, что детей и служанок нигде нет.
 
69. Она срывается с места, с телом, прикрытым только пятнами песка;
 
70. … стремительно идёт и, заметив грот,
 
71. … а так же услышав крики, доносящиеся из его глубины, бросается к нему.
 .
 ***

72. В гроте вместо детей она видит отвратительных волосатых фавнов,
 
 73. …  сношающихся с её двуличными служанками.
 
       74. Вот один из безобразных вонючих фавнов, оставив служанку
 
75. … и не обращая внимания на свой неизменно напряжённый член,
 
76. …направляется в сторону Медеи, ищущей близнецов глазами …
 
 
Голос из ниоткуда: Где Апсирт, Медея?


77. Медее кажется, что кто — то позвал её сверху;
 
78. … она оборачивается, смотрит на небо.
 
79. Среди облаков отчётливо видны мерцающие звёзды.
 
80.   Среди звёзд открываются Огромные как будто бы человеческие глаза.
 
       81. Это глаза бесконечно малого и сто ль же бесконечно великого Дракона.
 
      82. … Или это серые глаза любимого, Ясона, её мужа?..
 
     ***

     83.  Медея просыпается вся в песке и останках падучих ночных звёзд.
 
     84. Над ней, действительно, стоит отец её детей, аргонавт Ясон
 
      85. … и с насмешливой нежностью смотрит на любимую жену.
 
     86. Невдалеке слышны всплески детского смеха и визга,
 
    87. … а так же смех неуклюже играющих с ними служанок.


 
Конец.

 
***

Вспомнив сцены из страшноватого мультфильма и хруст кукурузных палочек в счастливом рту у Вальтерперженки, у той Вальтерперженки, Роман снова мыслями вернулся в тот немного таинственный и грустный субботний день, к их последней встрече…
СУББОТА
В башню чёрную, как мускус, в день субботний он
Устремил стопы к индийской пери на поклон…


Низами Ганджеви. «Семь красавиц»

Серая «Волга» стремительно плыла вперёд, бесшумно рассекая воздух над шоссе вставшим на дыбы маленьким серебристым оленем на капоте. Прямое, без единого ответвления, шоссе казалось нескончаемым, как кольцо Сатурна. Роман тем временем, расслабившись, блаженно и пусто глядел на другую фигурку — на тёмно — зелёного пластмассового уродца с кривым носом и едва заметными алыми шипами рожек. Он свисал с потолка и вертелся туда — сюда с беспомощностью удавленника. Из оскаленного широкого, почти до ушей, рта, из — под жёлтых клыков, высовывался кончик остренького пурпурного языка, а вылупившиеся по — детски человеческие глаза ничего не видели кроме мёртвой точки, по — видимому, и вертевшей бесом, к его неописуемому, навсегда затвердевшему, восторгу… Вдруг Роман поймал себя на мысли, что никак не может вспомнить, куда вообще едет. Вроде говорил, но вот что именно — забыл! Ну, раз везёт, подумал он, то наверняка знает, кого и куда везёт. По прибытии и увидим. Не заболел ли я?
Посреди шахматного, тяжеловато вальсирующего, вихря берёзового леса, предшествовавшего центру города, таксист ловким движением правой руки включил первый попавшийся радиоканал с вкрадчивым, как вечерний дождь, мужским голосом, зачем — то читавшим вслух что – то на английском языке…

 

Бомбила оказался добродушным человеком с ностальгическими нотками, но без горских заскоков в черно — белые области морали и патриотизма.
— … раз пять смотрел в детстве голая индианка в воде жаль только вода была мутная после купания Хешке в озере половина зала выходило теперь мы видели всё
— Золото Маккенны.
— солодом чего
— Фильм ваш называется — Золото Маккенны.
— точно точно представляете только сейчас подумал о своём бедном телевизоре
— А что с ним?
— оставил его невыключённым в гостиной разве не удивительно когда уходил даже не закрыл квартиру на ключ потому что подумал что жена смотрит
— А она не смотрела?
— нет конечно ведь она лет пять как уже умерла
— Дела… Тогда вам срочно нужно ехать домой. Вдруг обчистят квартиру вашу? Соседи как — хорошие?
— то — то и оно что не могу далековато а соседи разве это соседи
— Насколько далеко вы живёте?
— в четвёртом микрорайоне
— Ничего. Езжайте.
— нет парень так не пойдёт я на работе вас довезу куда и заказывали а мои проблемы подождут
— А я расхотел ехать по тому адресу и заказываю вам ваш адрес. Такса будет соблюдена. Ну, как вам мой план?
— ну хорошо желание клиента закон как говорится

Минут через пятнадцать они доехали до пятиэтажной хрущёвки цвета бедра испуганной нимфы. Бомбила резко, с красивым, прямо как в детективном кино, визгом колёс, затормозил возле самого подъезда. Оставив пассажира в машине, помчался, как возбуждённый страхом мальчишка, к себе на какой — то там этаж. Вернулся он не скоро. Роман, впрочем, не скучал и не злился. Сидел себе в уютной машине, сначала думал о всякой ерунде, вроде масонов или пресловутой МI — 6… Включил радио, а там…

 

 
 

 

 
 ***

      Когда таксист вернулся, и они, с тем же характерным колёсным взвизгом, сорвались с места, Роман равнодушно спросил:
— Ну, как? Работал?
— да
— Значит, всё в порядке. Успели.
— успели никто не заходил странно никогда таким рассеянным не был что — то новенькое ну и отлично теперь работать а заплатите с вычетом этого моего заезда домой не возражайте я сам виноват забыть выключить телевизор одноглазый раззява
— Я, конечно, извиняюсь, но прямо сейчас вспомнил слова одного не глупого человека про одиноко работающий телевизор.
— и что он сказал
— Нет ничего более таинственного, чем телевизор, работающий в пустой комнате, это еще более странно, чем человек, разговаривающий сам с собой, и женщина, которая о чем-то мечтает, стоя у плиты.
— интересные слова наверное философ какой — то или француз или англосакс
— Кажется, француз.
— фигня все эти философы античные
— Почему?
— сократы платоны Пифагоры возможно это просто были компьютерные программы типа автокад а мы почему то думаем что это были люди разве не так
— У вас смелые мысли. А вот что вы думаете насчёт снов?
— насчёт снов
— Да.
— ну вот допустим днем когда мы не спим мы здесь наяву в этой жизни в первую очередь мы это тело некоего духа — путешественника вот этот самый мир который вокруг нас он для того и нужен нам что бы там ну заряжать и подпитать свое тело подобно аккумуляторной батарее и это для того чтобы уже ночью во время сна мы могли пребывать в другой параллельной планете вы же не думаете что мы и америка это одна и та же планета нет конечно же существуют две планеты — близнецы когда вращаются

 
   

 

то мы не встречаемся потому что у нас с америкой есть свои обратные стороны планет они совершенно свободные пустые говорят есть даже глобус такой двойной с нами и америкой на разных планетах у которых у каждой своя обратная сторона не знаю правда или нет да и кстати вот что ещё хотел сказать вы же помните в фантастических фильмах герои летят на космическом корабле и при этом лежат в специальных капсулах в криогенном сне ну так вот и мы во время дневного бодрствования на самом деле заряжаемся в капсулах чтобы ночью во время сна выйти в это самое ну в иное измерение что ли и в мире снов нет никаких чисел тем более чёртовых бабок нет конечно всяких там логик и алгоритмов и ни с кем не нужно мериться членами и хватать друг друга за яйца что — то пытаться доказать дух ваш летает где хочет вот этот мир где мы он иллюзия сплошная самообман такой а вот другая сторона не такая скоротечная и подлая и её фиг поработишь захватишь
— Мда. Аж жрать захотелось от ваших слов.
— а вы знаете что еда как таковая штука нам навязанная она вообще если хотите в сущности не нужна нам это одна из величайших обманок во всяком случае настоящую энергию человек от еды не получает хотя вот ночью как раз — таки вполне может энергией зарядиться но об этой энергии мы мало что знаем если вообще что — нибудь знаем проснулся и забыл пища это уже моя любительская версия пища нужна мушиному паразиту вольтбахия вольтбахия вольтбахия мы этому унгециферу нужны для того чтобы размножаться и жить в наших лёгких и постепенно уничтожать игрекхромосому этот паразит недавно стал переселяться с мух в человека поэтому образ повелителя мух в последнее время такой популярный не обратили внимание

Роман ответил, что не обратил и мысленно взмолился, чтобы бомбила оставил его в покое и просто вёз молча, без своих смешных диванных теорий.
По радио стали передавать уроки английского…
Get it? — Понимаешь?
What makes you so sure? — Почему ты так уверен?
Are you nuts? — Ты что, ненормальный?
How’s that? — Как это можно объяснить?
How come, (that) …? — Как так получается, что…?
What have I got to do? — А что мне еще остается делать?
What’s the use of? — Зачем? / Какой смысл?:
What’s the use of worrying? — Какой смысл переживать?
Why worry him? -Зачем его беспокоить?
What if I refuse? — А что, если я откажусь?
Surely you can see that. — Неужели ты не понимаешь?
Surely you saw them. -Неужели ты не видел их?
What is it taking so long? — Почему так долго? / Что так задерживает?
What is going on (here)? -Что (здесь) происходит?
Are you kidding? — Ты шутишь?
What makes you think (that) …? — Почему ты думаешь, что…
What makes you think I was there? => Почему ты думаешь, что я был там?
Coming along? — Идешь? / Едешь (со мной / с нами)?
— Let’s go to the bar. — ОК. Coming along, Tom? Пошли в бар. — Хорошо. Том, а ты идешь (с нами)?
What remains to be done? — Что остается делать?
Are you getting the picture? — Ты понимаешь (к чему идет дело / о чем идет разговор)?
Make yourself clear — Выражайтесь яснее.
So what? — Ну и что? Ну и что из того?
Can you be more specific? — Что вы имеете в виду? / Что вы хотите этим сказать?
What is this all about? — В чем дело?
Who are they to judge us? — Кто они такие, чтобы судить нас?
What gave you that idea? -Что навело тебя на эту мысль?
No fooling? — Серьезно? / Ты не шутишь?
But supposing… what then? — Но, предположим…, что тогда?
The question now is …? — Вопрос сейчас в том…?
So what’s the hitch? — Так в чём загвоздка?
What is your point? — В чём заключается твоя идея?
Can you manage it? — Справишься ты с этим?
Do you think I don’t know what’s been going on behind my back? — Думаешь, я не знаю, что творится у меня за спиной?
What is it to you? — А тебе — то что? Какое тебе дело?
И тут Роман снова ясно вспомнил, что хотел съездить и, похоже, действительно едет к Вальтерперженке Паукшто, в Затишье, на последнюю их встречу.
Но прежде вспомнил встречу вторую…

***
 
   Ангелы небесные и ангелы преисподней открыли огонь друг по другу из охот – ничьих своих ружей, но точно угодили липами жизни и смерти в зеркальную гладь лужи…
    
      Сначала Рома и Валя, поблагодарившие бога за то, что дал им избавиться от назойливой компании Курилкина, намеревались идти прямо, по центральной улице, чтобы потом под прямым углом свернуть в сторону парка с Чёртовым Колесом во главе, однако Валя предложила другой вариант: идти безлюдными переулками, проулками, закоулками. Рома плохо знал тот лабиринт, который имела в виду Валя, но перспектива быть ведомым ею была ещё приятнее, чем вести самому, и он охотно подчинился нежным движениям её руки и глаз, её плавным шагам, встречающимся только или у случайных девушек или у тех существ, которые сопровождают нас из одной жизни в другую… Они шли и шли, по узору неизвестного Роме и почему — то как — то вдруг обезлюдевшего района, не говоря ни слова. Даже про любимый валин косметический макрометр*).
      
      Потом всё получилось как бы само собой. Будто вернувшись в прошлогоднее «детство», они, от нечего делать, со смехом вспомнив «Джентльменов удачи», затеяли так называемую «игру в города». Принц Нож против Принцессы Тьмы… Александрия. Ялта. Армавир. Рио — де — Жанейро. Осло. Омск. Калининград. Дублин. Нальчик. Калькутта. Архангельск. Кордова. Аддис — Абеба. Акапулько. Орёл. Лимб. Баден — Баден. Новгород. Донецк. Кострома. Астана. Александрия. Уже было. Как было? Не было же. Было, было. Я же помню. В самом начале. Ты и начал с него…
      
      Они и не заметили, как добрались до Смотровой Башни в самом сердце парка. Гигантской коричневой шахматной ладьёй она, казалось, только — только была поставлена перед ними рукой невидимого великана… Они вошли внутрь и, к своему удивлению, нашли её винтовую каменную лестницу чистой и ухоженной, начиная от подножия и заканчивая площадкой балкона. С балкона перед их глазами открылся роскошный вид на Курортное озеро и повисшую над острыми земными горами  ослепительную внеземную Шар – гору.

               

 ***

Кв. №237.

— Валя, привет.
— Здравстуйте, роман.
— Помнишь.
— Пом(nu). Проходи. 
- Ага. Теперича куды? Туды?
 - Нет, не туда.
— Чьто там?
— Ничего.
— Совсемь?
— Совсемь.
— Ого. Даже мурашка побежала.
— Испугался?
— Ну, как бы да. «Совсемь ничего»… Я, выходит, чуть было не открыл рьрь туда — в Сов7 Ничего.
— Ну, вошёл бы.
— Ага, и больше не вышел.
— Разве это худший вариант, роман?
— Вальтерперженка, загадками говоришь, — пошутил Роман, а сам вспомнил, что ему, до знакомства с Валей, рассказывала о ней её подруга и бывшая одноклассница Романа — болтушка Дания: типа, до замужества и после гибели 2 - ого мужа – иносранца, некоего споцмена, гонщика, Идура, работала вебкой…

~ Раздел: одетые девушки. Тема: Она живёт по соседству (0 фото).

………………………………………………………..

Светописец. Ага, по соседству: в каждом из нас…
Ибят Хидиатулин. …Она — «тайный путешественник».
Козима Бафаметти Лягушка путешественница))
Queen G. …Мои дождливые дни :- (…
Блондин Лео. …чёт не @кти :(
Хэвиметалстайл …Все дэвушки любят Это!!!
РВС 763 …ВСЕ леди стригут даже ТАМ)))…
Насон Сныкофф. …а у меня такой соседки нет (
Траумъ Густовсонъ. …Потому что ты — лапух!
Сайко Делик. …ух, какая! Ябвдулвнатуре.
РВС 763 Куда вдул бы, дурень? Она же снимок!!!))
Сайко Делик Где — то я её уже видел мамой клянусь… Вот только где?
РПС 763. Кувыркайся, Бетховен! И возьми с собой Чайковского!))) …

— И… Твои часы стоят.
— 100 ят.
— На 18. 00. Прикол что ли такой?
— А, о100новились сами. Пару месяцев назад. Не 100ла заводить.
— Пускай стоят?
— Пускай 100 ят.
— Ты будешь смеяться, но они мне снились, часы.
— В смысле?
– Говори всё время «чисы – чисы – чисы»…
- Чисычисычисычисычисычисычи…
- Сычи получаются! А если серьёзно… Висели в детском саду в танцевальном зале. Аюдаговна нас по парам распределяла. Своему сыночку, разумеется, самую блондиночку — Райкову. Мне самую страшненькую — Бессонову. «Так, ребёнок Бессонова, возьми за руку ребёнка Волюшина!» Прикинь. Так и говорила: ребёнок Волюшин. А сама жрёт берлинское печенье. Знаешь, какая у неё была фамилия? Бездежева. Она кидалась в меня таблетками активированного угля. 3,143да staraя. Или, как она сама себя назвала, чистя косточки с сёстрами по оружию: мы — не какие – нибудь вонючие битломанки **), мы - фокстротчицы! А за то, что я не смотрел в полонезе Огиньского, как было велено, в самые глаза «ребёнку Бессоновой», поставила в угол и велела читать список «живых и мёртвых», прикреплённый изолентой к стене. Прикинь, я стоял и читал данный грёбаный списочек… А эти «фокстротчицы» стояли у окна и вовсю базарили друг с дружкой. Кашмировна тренькала на пианино, детки менуэтили, ребёнок Волюшин, то есть я, в пятом углу, а они бла — бла — бла у окошка. Помню, Аюдаговна, забывшись, в кульминации своего рассказа, почти завизжала: «А я сержантику этому: «Честное венгерское слово!»… 

     Валя неожиданно рассказала, как абортировала двойню она однажды проследила за девушкой, почему — то дико её заинтересовавшей. Однако, когда та исчезла за воротами частного дома, Валя, приблизившись к ним, вдруг поняла, что шла за самой собой.

— Это случилось, когда ты ещё жила в том районе? В частном секторе?
— Да. Вообще — то это было давно, как ты понимаешь. И вот, узнав ворота собственного дома, абвгдеёжзийклмнопрстуфхцчшщъыьэюя вошла вслед за той девушкой. Стала звать…

…………………………………………………………………………………………………..


                Потом
                зашла в дом.
                А там -
                маман,
ещё живая.
                Ты что разоралась,
                говорит.
                Я
                спрашиваю:
                никто
                не заходил
                сюда
                до меня?
     К нам в дом? -
                испуганно мама
смотрит
                на свою
                чокнутую дочерь,
                ничего
                не понимая.
                Да,
                к нам в дом,
                отвечаю ей
                раздражённо.
 Нет,
                спокойно говорит
                мама.
                Я
                иду
                обыскивать
                весь дом…

…………………………………………………………………………………………………….

Никого.

……………………………………………………………………………………………………..

Ну, там потом приехали отец с моими кузинами: Лилией и Ией… Пошла другая пьеса…

 



Представляешь? Я, как индейская дикарка ***), воочию наяву видела своего двойника! Ты мне веришь?
— А что тут такого? И со мной нечто подобное было.
— Да ну? Не ври.
— Не вру. Зачем мне врать?

— Может, просто хочешь мне подыграть, откуда я знаю.

- Ну, скажем так, не прямо, как твой… 

***

… Это случилось в далёком детстве. Я упал в реку с деревянного моста. Упал в запомнившуюся мне на многие годы глубокую и коварную речку Чёчь. Мы с отцом пошли в то утро на рыбалку, остановились на знаменитом на всю нашу деревню акациевом мосту… Отец сидел ко мне спиной, свесив ноги с моста на другой стороне… Я тогда оступился, разволновавшись оттого, что у меня наконец — то после часового ожидания, заклевало… Я прекрасно помнил всё это, все свои ощущения до мельчайших подробностей… Но странное дело, спустя десять лет, когда я, уже будучи студентом, третьекурсником журфака МГУ, снова оказался в деревне, в связи с кончиной отца, мне пришлось столкнуться с необъяснимым. «С необъяснимым» — это ещё мягко сказано. Я встретился с бывшим завхозом местной школы, с дядей Яслеником, который в тот раз по — соседски сам и посоветовал нам с тогда ещё живым моим отцом порыбачить на мосту. Ясленик, само собой, узнал меня, встретил с восторгом, отвёл к себе домой. Мы за обедом разговорились… Вначале он, конечно, не преминул слегка пожурить меня за нестриженные, как у убыха, волосы.

 

Затем мы стали, аккуратно обходя тему покойной супруги дяди Ясленика, говорить о чём ни попадя, обмениваться самыми разными темами, порой совсем не ко времени и не к месту… О том, как Николай I на придворном балу удивил маркиза Астольфа де Кюстина…

 …………………………………………………………………………………….
 - Маркиз, как вы думаете, много ли русских в этом зале?
- Все, кроме меня и иностранных послов, ваше величество!
- Вы ошибаетесь. Вот этот мой приближенный - поляк, вот немец. Вон стоят два генерала - они грузины. Этот придворный - татарин, вот финн, а там крещеный еврей.
- Тогда где же русские?
- А вот все вместе они и есть русские...
………………………………………………………………………………………………

О том, как вождь всемирного пролетариата после укусов Фанни Каплан (на самом деле – Инессы Арманд) стал превращаться в упыря…

 

О проекте новой столичной гостиницы, которая должна будет уходить как в бесконечную высь, так и бесконечную же глубину… О председательской супруге, которая три года назад умерла оттого, что у неё начала расти из головы кухивика, цветок, обычно в их деревне росший исключительно у самых маленьких детей во сне и исчезал, как только ребёнок просыпался… О непутёвой дочери Ясленика - Эуфрозии, уехавшей в город учиться на историка и, в самом деле, выучившейся, но ради чего? – ради того, что пять лет писать книгу о каком – то Степане Журавлёве, который держал венец над головой Надежды Крупской, фиктивно обручившейся с ссыльным Ульяновым?.. Ясленик, видимо, чтобы сразу забыть тему своей пропащей дочери, показал мне забавный альбомный листик весь красного цвета, но со словом «белый», написанным синим фломастером детской рукой, посередине…После рассказа о вихре, унесшем коровник с коровой, но не тронувшем доярку Даздраперму Тучкину с полным ведром парного молока, Ясленик поинтересовался успехами моими на личном фронте. Я уклончиво ответил, что попал - де в окружение, но пока сдаваться в плен не спешу, и сразу перешёл к другой теме, занимавшей меня гораздо сильнее, нежели перемены на южном направлении. Я напомнил дяде Ясленику о той памятной рыбалке на всеобщей любимице - на реке Чёчь, когда едва не погиб, и остался жив только благодаря тому, что они вместе с моим отцом тогда своевременно бросились за мной в воду. Воцарилась глубокая пауза. Ясленик слегка растерялся. И после неловкой паузы, положив на стол вилку с пятнышком на крайнем из четырёх зубцов, заявил, что: ничего такого не было и быть не могло, супругой покойной клянусь – Гердой Агеевной. 

 



Я настаивал, упрекнув его в забывчивости. Ясленик был явно в недоумении от моей фантазии, заметив, что, во – первых и в – последних, никакой реки Чоч в его деревне никогда не существовало и не существует. Тем более - «деревянного моста» через упомянутую мифическую реку… Вот так поворот!.. На следующий день, конечно же, по моей инициативе, мы отправились из точки А в точку Бэ. Ясленик сперва упрямился, но в итоге всё — таки пошёл со мной. Кажется, он разочаровался тогда во мне жутко. И вот мы пришли к тому спорному месту. Реки, и в самом деле, там никакой не оказалось. Ни реки, ни моста. Ни малейших следов! Стал я расспрашивать старожилов про реку Чёчь. Они говорили в точности то же самое, что говорил мне не на шутку смущённый Ясленик. Никогда в той деревне, в указанном месте, не было реки с подобным названием. И акациевого моста отродясь не было. И никогда никто не слышал, чтобы я, Р. Е. Волюшин, падал куда — нибудь. И никто меня, Р. Е. Волюшина, никогда в их деревне не спасал.

***

- Мне всегда эта картинка нравилась.

— Дали? Мне тоже.
— «Тайная вечеря»… Хотя, по — моему, больше похоже на кислотную вечеринку. Тайная party такая… Для одуревшего от скуки офисного планктона… Ещё мне всегда нравилась «Письмо с фронта».
— Серьёзно?
— А что? Да она по — круче твоей Вечери будет.
— Ну, да?
— Ну, вот смотри… а) стоит солдат с перевязанной рукой… курит папиросу… б) молодая девушка с красной повязкой на предплечье… в) женщина лет сорока… г) девочка лет восьми… д) мальчик в центре, читающий то самое «письмо с фронта», на самом деле полное солнечного света… е) наконец, фигурка идущего человека на заднем плане… — Прямо как фигурка Христа на картине Иванова — «Явление Христа народу»! — Точно.
— Да, но у Лактионова, похоже, не Христос там идёт мимо на заднем плане у пятерых персонажей.
— А кто?
— Некто ше100й. Антихрист.
— Или Иуда. 
— Чаю хотишь?
— Здравура нет?
— Облезешь. Никаких здравурных маршей в ближайшие Х лет.
— Это что за надсат?..
— Где?
 — Вот… 

Р
 оман А. Белого «Петербург» построен 
на многоуровневом акте творческого воображения:
рассказчик в порыве «мозговой игры»
измышляет фигуру «своего» сенатора, сенатор -
«теневой» образ своего убийцы Дудкина, Дудкин –
демонического перса Шишнарфне,
который даёт ему приказы и травит мозг
алкоголем, а тот в его галлюцинациях
мутирует в разгуливающего по ночам
петербургскими улицами  Медного  Всадника…




… Даже читать расхотелось… О! Ещё книженция… Ура, глянец… Я пока поразглядываю, не против?
— Нет.
— Тэк — с… Кроссворд… Хм. Насекомоядное насекомое, ударившееся в религию… Л — о — м — о — г — о — б…
— Мне как раз нужно кое — куда сходить. Я не на долго. Подождёшь?
— Помечтаю… ПРЕДАМСЯ МУКАМ ТВОРЧЕСТВА…
— Ну — ну. Только смотри мне, не усни, мученик муз…

  *). Косметический микрометр — это устройство, похоже на что-то из «Заводного апельсина», которое измеряет степень уродства человеческого лица. В нем используются гибкие металлические полоски, которые совпадают с чертами лица человека и размещаются вокруг головы и лица. Используя винты, удерживающие эти полоски, оператор может настраивать 325 регулировок, что позволяет выполнять измерения с точностью до одной тысячной дюйма. Макс Фактор заявлял, что решающими являются два параметра: нос и лоб должны быть одинаковой высоты, а глаза должна разделять ширина одного глаза. Если изъяны выявлены, можно применить корректирующий макияж, чтобы подчеркнуть или скрыть их. По словам Макса Фактора, устройство помогло ему лучше понять женское лицо. Косметический микрометр был разработан в 1932 году для использования в киноиндустрии. Согласно статье Modern Mechanix, когда лица актеров показывают крупным планом, их «недостатки» могут превратиться в «явные искажения». Помимо решения этой проблемы, изобретатели устройства также предусмотрели его использование в салонах красоты. Несмотря на свою популярность, он не получил широкого распространения. Считается, что до наших дней уцелел всего один косметический микрометр. Он представлен на выставке в Голливудском музее.

 **). В разгар Битломании уборщики театров боялись концертов Beatles, потому что после концертов они задерживались допоздна, чтобы вымыть мочу из сидений.

***). Нравы североамериканских дикарей знакомы нам по описанию знаменитых романистов. Но Шатобриан и Купер оба представили нам индийцев с их поэтической стороны и закрасили истину красками своего воображения. <…> В Нью-Йорке недавно изданы «Записки Джона Теннера», проведшего тридцать лет в пустынях Северной Америки, между дикими ее обитателями. Эти «Записки» драгоценны во всех отношениях. <…> Летописи племен безграмотных, они разливают истинный свет на то, что некоторые философы называют естественным состоянием человека... Легкомысленность, невоздержанность, лукавство и жестокость — главные пороки диких американцев. Убийство между ними не почитается преступлением.
 
 

 ВОСКРЕСЕНЬЕ

 ……………………………………………………………………..
 
 
 Конец.