Эврика

                Мир — это сфера, центр которой повсюду,
                а окружности нет нигде.

               
                Блез Паскаль

Пролог

Как – то тёплой индейской осенью Грин, по традиции, по своей персональной традиции, шёл вниз по улице Ленина по направлению к книжному магазинчику проверить нет ли чего – нибудь новенького в отделе заокеанской фантастики. По дороге мимо одной из автобусных остановок, вдруг увидел смурную сестру Авалонова – Вавилонова: Ию. Ия стояла, как всегда, отдельно от толпы, с идеальной прямой осанкой, при этом неизменно слегка грустная, точно позирующая модель. Ждала не то «двойку», не то «одиннадцатый». Спешила, наверное, на свою ундервудскую работу во Дворце Пионеров. Боялась тамошней герцогини, так и не сделавшей себе третью пластическую операцию на зависть своим подругам из Дворца Печати, шедшими с ней по количеству оных ноздря в ноздрю. И вот он решил подойти, поздороваться, поднять девушке настроение. А её тонкие, иногда насмешливые, губы оказались грубо, явно на скорую руку, покрыты розовой помадой! Ну, намазала и намазала. Что такого – то? Но почему – то на Грина это тогда произвело революционное впечатление. Он в один миг разочаровался в той, которую знал едва ли не вечность. Разочаровался окончательно и бесповоротно. Разочарование его было так сильно, что, будучи уже в магазине, перед книжными витринами, он перепутал отдел фантастики с отделом философии и, вместо «Плоского мира» Пратчетта, взял ничем не примечательный серо - зелёный томик Эдгара По. Открыл его наугад и одним ртом прочитал первое попавшееся:

… Что каждое дело Божеского зачатия должно сосуществовать и соистекать вместе с особым своим замыслом, кажется мне особенно очевидным; и я не сомневаюсь, что, постигая бесцельность конечного шара шаров, большая часть моих читателей совершенно удовлетворится моим, «поэтому он не может продолжать существовать»…

Фалалей

О «грандиозной мультикультурной вечеринке» у Эврики, его дальней родственницы по материнской линии, загадочной ровесницы своей, которой он, по неизвестной причине, никогда раньше не видел, но неожиданным образом почему — то оказался в числе нескольких десятков самых избранных приглашённых, Грин узнал от своего дедушки, от Фалалея Шумова, во время последнего их совместного ужина, слегка омрачённого молчанием сдохшего накануне, ночью, любимого радиоприёмника, почти что члена семьи.

……………………………………………………………………………………..

Словно опомнившись, дед вдруг достал откуда — то из воздуха куклу в виде вечного мальчика и голоском неожиданно опытного чревовещателя передал ему приглашение от Эврики, не заставшей их обоих дома утром, а также — изящную, с радужными переливами, карточку, на которой впервые без ошибки было напечатано его имя с «с» на конце, а не с «з». Сходи, старик, обязательно, сказал голоском Фалалея большеротый мальчик с неподвижным взглядом, там познакомишься с кем — нибудь, а то совсем монахом живёшь, а я с ней как — нибудь потом пересекусь вторым номером, как получится.
 
 

Грин повертел в руке загадочный пригласительный билетик с четырьмя закруглёнными концами и подумал: почему нет? мне и самому любопытно, что это за Эврика такая, тем более, что одна в моей жизни уже была…
                Эврика до Эврики
 
 
                (ветроопыляемые девушки)

Неожиданно для себя Грин вспомнил и стал думать про ветроопыляемых девушек, которых встречал в своей жизни ещё до эона Ии, но, к счастью, упускал их всех, причём, одну из них даже умудрился упустить дважды. Может, в том числе, и потому, что звали её по — особенному: Эврика; и в её невероятных глазах, полных идущих в прямом эфире передач некоего параллельного телевидения, он как раз застал знаменитую перестрелку среди зеркал Риты Хейворт и Орсона Уэллса.

                (графитовый трон)

В тот раз они с другом шатались где — то на северо — западе. Студенты. Прогуливали пары безбожно. Лет по восемнадцать им было. Армейка с жареной селёдкой и мороженной картошкой просто плакала по ним. И, короче говоря, шли они и тёрли, кажется, за «чёрного принца» с его графитовым троном на околоземной орбите. Гадали, насколько может быть правдой предположение, что он связан непосредственно со спутниками Марса — Фобосом и Деймосом. То есть просто обсуждали знаменитую статью «Sегодня», опубликованную во вчерашнем выпуске газеты «Zавтра». Потом смотрит, что — то залезли они не в ту степь: район незнакомый ни ему, ни его корешу. Заблудились во дворах, бродят, не знают, как найти ближайшую троллейбусную остановку.

                (Заячья губа)

Товарищ его тогдашний, ныне уже покойный Печенег, в отчаянии, даже уронил фразу: телефон бы нам сейчас с навигатором, как у блатных, у того же Пахадрона… Помнишь, как он будил весь пионерлагерь вместо горна включая саббатовский «Свит лиф»? Помню. Ещё помню, как он любил подсматривать за той работницей в столовке, с заячьей губой, когда она в душе мастурбировала водной струёй… Точно. Буфера у неё ничего так были: мадонна рафаэля. За ней ухаживал мужик, с майорскими шпалами… Мастер он был извлекать дьявольские звуки из гудебных сосудов. Тем и прельстил фигуристую уродину. «Самим собою будь доволен, тролль!» Так же он пел? Точняк. Про троллей пел. 3, 14здел, что участвовал в уборке конопли в совхозе «Нижнечуйский» с обоими своими, ещё живыми тогда, не по годам умственно развитыми, сыновьями от первого брака с биомеханоидой второго поколения…
   

                (красные муравьи)

Может, и не 3,14здел. Рассказывал же, что Вера Засулич в Трепова стреляла из бульдога, мы сперва не верили. А потом проверили: правда, из бульдога. Так что, мужик он был не трепливый, знающий… А как звали его отпрысков от биомеханоиды? Фобос и Деймос. Это потому что прабабка была специалист по античной мифологии. Да, ты прав, сейчас телефон нам бы не помешал… Но мы — не любимые отпрыски мэра. Мозги без красных муравьёв…

                (Э.рика)

И продолжают идти по улице, озираются по сторонам, надеются встретить кого — нибудь из людей по — старше, желательно не гопоту с их нудными разводами и семками. Прёт такой урод в кепочке, а у самого папаня посажен за растрату семенного фонда. Да и сам только и думает, что о голых сиськах в окнах Дома Терпимости на Мусоргского… И тут они с Печенегом видят одинокую девку. Лет за двадцать ей было точно. Откуда взялась, не понятно. Не заметили, как нарисовалась. И вот сблизились они, Печенег приступил в обычной своей туповатой манере киногероя к расспросам. Он даже уже не помнил, что Печенег ей там стал говорить, что за вопросы стал вываливать. Он вообще ничего ни понимал, ни слышал. Что — то подобное показывают в переводных мелодрамах, ну, только что дурацкое пианино контрапунктом не играло. И вот Печенег что — то там говорит, говорит, стендапер хренов, а Он, Грин, видит только аккуратно подведённые чёрные бровки, коротко стриженные русые волосы, изящную, как у художественной гимнастки шею, серо — зелёные глаза и губы с характерными очертаниями, вызывающими в памяти женщин с сюрреалистических картин Паркеса, любимого художника Кирки (Киры Мэлсовны), нашей бэллоголосой преподавательницы истории средних веков. Впечатление было такое, что время, хоп, сначала замерло, а потом, хоп, погнало стрелки вспять, как на уччелловских часах, которые пару лет назад «устроили» чёрные юмористы из Театра «Монолитъ», проникнув в Дом Советов и добравшись до башни со знаменитыми мизанабимскими курантами, украшенными ликами апостолов вместо римских цифр. Мир для него в тот момент как бы физически перестал существовать, завис в каком — то ослепительном промежутке, внешние звуки пропали, он слышал только гул своей собственной солнечной кровеносной системы, оказавшейся во власти у одной — единственной мысли, впрочем, напрочь лишённой всякой пошлости: «о. уеть, вот это красавица». Пока она Печенегу в общих чертах объясняла куда да как, время для него, для Грина, в качестве физической данности просто перестало существовать, и он не мог от этой, в сущности, обыкновенной девушки отвести глаз. Перестать смотреть на неё не было никаких сил!.. Ну, а потом в нём как будто что — то щёлкнуло внутри, и он услышал резкие звуки голоса Печенега, благодарившего незнакомку за помощь. Товарищ ткнул его в бок, типа, пошли, тормоз, слыхал, её зовут Э. рика. Руку даю на отсечение, сосёт по вечерам у какого — нибудь лысоватого начальника из здешнего Дома Культуры и Отдыха… В общем, частично возвратил в привычную реальность, и они двинули в указанном девушкой направлении. Он ещё какое — то время не мог прийти в себя, пока снова не оглянулся назад, уверенный почему — то в том, что она по — прежнему находится в поле зрения. Однако, их спасительницы уже нигде не было. Вот так встреча, мне конец, подумал он тогда. Даже кошмар привиделся в ту же ночь…

(… К подвыпившему герою девушка приходит сама. Её глаза странно поблёскивают, как лампы маяков. Она заглатывает его постепенно целиком, начиная с большого пальца левой ноги. Он ничего не может поделать. В себя он приходит на каком — то пустыре весь в высохшей блевотине.)

                (Мгак)

Однако, это не была их последняя встреча. Он её снова увидел в осеннем выпуске глянцевого журнала. «Э.рика» оказалась известной фото — моделью Эврикой Мгак…

 

               
                … светская хроника…

       Супер — модель Эврика Мгак и её новый бой — френд — знаменитый «боец без правил» Пётр Аркин отлично «проводят время» (Эврика с улыбкой поправила слова Петра Аркина: «убивают время») в своём знаменитом нью — йоркском пентхаузе… Трижды подряд Эврика выпустила в лицо Петру Аркину газы, о которых последний отозвался как о самых нежных и изысканных газах из всех, которые он вдыхал в своей жизни… А какие воспоминания и сны пишет и видит сногсшибательная Эврика!..

                (Воспоминнаие №4)

Когда я была маленькая, мои родители пошли в наш большой кинотеатр «Октябрь» в кино. Я знала этот кинотеатр, там было 3 зала. И уверенная, что родители пойдут за мной, побежала по широкой лестнице наверх, там всегда висели картины в фойе второго этажа. Когда зал для просмотра открыли, я с потоком людей вошла и села на свободное место с краю ряда. Открылся широкий экран, и стали показывать фильм-балет «Лебединое озеро». Меня это очень увлекло. Я смотрела как черный лебедь носится по берегу и грозится погубить белого лебедя. Это было прекрасное зрелище. Победил белый лебедь! Так жаль! Когда кончился фильм, и загорелся свет, то я заметила, что родителей со мной нет. Я заплакала. Добрая пара отвела меня на улицу, спросила что-то у милиционера. Мы перешли через дорогу. И я как-то быстро оказалась в комнате со шкафчиками, на полочках которых стояли игрушки, и тетей. Она спросила, как меня зовут, какой мой адрес. Я точно знала свой адрес. Я ответила. Я была девочкой тихой, игрушки не трогала, т.к. была домашней. Я ждала. Тетя куда-то звонила по черному телефону. Потом меня вывели на улицу, была зима, и подсадили в кабину к водителю. И тут появилась моя мама. Она смотрела в открытую дверь, стоя внизу на земле: — Доченька, пойдем домой. — Сейчас дядя меня покатает на машине, садись к нам./ Но она все же меня забрала. Как пришли домой я уже не помню. /И мне вдруг снова захотелось услышать «Лебединое озеро». Хочу, чтобы теперь победил Чёрный лебедь!

                (Воспоминание №81)

У моего прадедушки был случай с пришельцами. Он жил в горах, до ВОВ это было. Шёл домой по тропинке лесом. То ли светало, то ли смеркалось, не помню, Папа рассказывал, что было темно и прямо перед ним встал пришелец огромный и здоровый, прадед (молодой, лет 30 ему) посмотрел, за пришельцем много пришельцев вереницей. Все стоят. Он знал что его жизнь в их руках, если убежит сожрут….Стоял две секунды смотрел в глаза пришельцу и промолвил почтительно командиру: Мир вам! Дай мне пройти, я направляюсь к себе домой) Пришелец сошёл с тропинки на два шага вправо, посмотрел назад на свою космическую команду и завыл: 1аууууууууууууу. Вся команда сделала два шага вправо и освободила тропинку….мой прадед медленно, но уверенными шагами не оглядываясь, прошёл по этой тропинке. … не знаю что он чувствовал на тот момент, как его ноги вообще несли. Пришельцы почувствовали его силу духа и дали дорогу ему. Он был очень уважаемый среди людей, был в Хаджже, тогда пешком ходили люди в Хаджж, с весны по осень время уходило на него.

                (Сон №17)

…Не знаю. Снится всякая мелочь. Например… Зовут меня почему — то Анастасией. Ха — ха — ха. Попадается мне на глаза одно моё фото. Смотрю я на него, смотрю, и вдруг нахожу сходство своё с кем — то из членов последней царской семьи. Договариваюсь с московской своей подругой — с Кэцуэ Кигата, собираю вещи, еду в столицу сдавать кровь на анализ ДНК. И вот сижу, жду результата во дворике, на скамеечке, читаю ранее купленную на вокзале цепную книжку в твёрдой обложке…
Тут моё чтение прерывается. Меня зовут. Результаты анализа готовы. Бегу смотреть. Со мной бежит неизвестно откуда взявшаяся толпа представителей прессы. Ажиотаж дикий. Мы в актовом зале… Перед нами, в уютной темноте киноэкран… На полотне экрана происходит нечто невообразимое. Какая — то жуткая абстракция. Что — то
пляшет,
поёт,
извивается,
вибрирует,
совокупляется,
взрывается,
сияет,
мелькает,
дышит,
гудит,
трепещет,
выворачивается наизнанку и обратно,
устремляется вглубь,
низвергается в бездну,
подхватывается на лету
и уносится ввысь,
расписывается по ослепительной плоскости,
звучит,
переливается,
играет бесчисленными гранями,
заглатывается,
переваривается,
исторгается,
размазывается,
высушивается,
рассыпается,
благословляется,
предаётся забвению,
восстанавливается в памяти…

Короче, я в шоке. Пресса в восторге. Меня ищут. Найти почему — то не могут, хотя я стою тут же, среди них, и истошно кричу, что вот она я, здесь. Повсюду страшный хаос. Крики: где она? Где она? Царская кровь! Царская кровь! А потом я просыпаюсь. Хэппи энд).

 
               
ВЕЧЕРИНКА
 Вечеринка была уже в самом разгаре, когда он, припозднившись, подошёл к воротам её дома и предъявил зеркальный билетик невозмутимому и круглоглазому, как лемур, фейсконтролёру.
Никто на него внимания не обращал, так много всякого народа, по большей части незнакомого, набилось в гости к отмечавшей 33 — летие молодой хозяйке, которую все почему — то называли пафосной «Эвой»…Разноголосица была та ещё… Прямо Вавилон какой – то… О чём только тут не говорили! От анекдотов до околонаучных споров… Только ходи да записывай на портативный магнитофончик, как знакомая журналистка из газеты «Жизнь не сон»…

………………………………………………………………………………………

… Есть живые, есть мёртвые, а ещё есть путники… А ещё есть распутники… И говорит на голубом глазу: вчера я видел Гумилёва на вокзале, он покупал билет в Индию… Ага, в Индию Духа… Привет, белые люди, табаку для дамы не найдётся?.. Татьяна, что ж ты такая  красивая всегда?.. Всё к Раше и к Раше… Хороша была Танюша, краша не было в селе… Мы не понимаем страну, в которой живём… А я думал, что живём, не чуя её под собой… Страна, которой больше нет… Двусмысленно прозвучало, кстати, не заметили?.. А внизу приписка: экстрасекс, снимаю, порчу…  Уловка бурундука, принимающего змеиные ванны… Ничего не заметила во внешности Серафиты? А что? Как будто совсем другой человек. Я её сразу и не узнала. Говорит, что – то подправила в Загранице.   Но самое замечательное в доме были поющие «Двери»… Я спрашиваю не в хиппиш, типа, сколько? А эта шахерезада мне: тысяча – одна ночь… Палата № 69, а на стене картинка: шоколадница с мочой и говном на подносе…  .И подпись: мы, вышеподписавшиеся… Она родилась в Сараево в 1891 году и умерла в 1991 году в сарае где – то под Москвой. Она, как уроборос прям… Некоторые умершие, при свидании с живыми, бывают весьма общительны… Согласись, мы, бывшие граждане СССР, имеем право на отдых…Сходим тогда на днях в кино, в кинотеатр «Космос». А что показывают? Показывают что? «Широко закрытым льдом». Что за название? Артхаус что ли? Нет, блокбастерище. Там Кубрик, ну, автор «Заводного апельсина», показывает некую закрытую организацию, которая исповедует сексуальный культ, ну, там сильные мира сего в венецианских карнавальных масках собираются и тупо наблюдают за тем, как трахают топ – модели обоего пола друг друга. И для чего всё это? Чтобы растопить лёд Антарктиды и приблизить конец света. А, понятно… Мальчики, дайте старой девушке папиросочку, у вас брюки в полосочку… Мне кажется, что в жизни только два пути: или тупое повиновение, или бунт. Когда кажется, Гриша, креститься нужно. Зачем мне креститься, когда я гришнаит?.. Да нет же, говорю! Жужжащий звук – это не НЛО, а шаровая молния. Это и есть «пчела», которой служил Наполеон и французские короли. Думаю, и так называемая «вифлеемская звезда», это была


 

шаровая, и именно за ней волхвы и шли, пока не набрели на хлев с младенцем, над которым та остановилась и исчезла… Данте стрелялся с Дантесом, но не попал, с тех пор Че – бу - рашка не разводит крокодилов… «Нечеловеческой музыкой» Ленин назвал не апассионату бетховена, а звуки терменвокса Льва Термена, так что советская власть и тут насрала на голову джимми пейджу. Вот почему Зосо выступал в фашистских галифе и фуражке, - чтобы говно Софьи Власьевны причёску не испортило… Не помню фамилию этого депутата, который орал: мы вас в порошок сотрём. Ну, да, сотрём в порошок, сделаем дорожку и занюхаем… Душки штатские, дозвольте даме прикуриться?.. Таня, а ты как думаешь, женская поэзия когда догонит мужскую? А она уже догнала. Каким местом она догнала – то? Ну, вот возьмём Цветаеву, например. А что Цветаева? Х.я не имела, а ведь е.ала Софию Голлидей…




;- яблоко)
— ангел что ли…
;-в лево
;- в право
; — в верх
; — вниз
; — влево вправо
; — вниз вверх
— крестик †
— крест ;
— галочка
; — пи))
; — омега по моему…
; — большая черная тачика
; — черный прямоугольник
; — точки с прочерками
; — сердечко
; — улыба
; — язык
;- моя любимая улыба
¶ — пи+точка слева
; — большой плюс
; — нижний квадрат
; — верхний квадрат
; — не принадлежит
; — всеми любимая звездочка
; — эммммм
;-закрашенная звездочка
;-не закрашенная звездочка
;- смаил
— белый смаил…

Грин переходил из комнаты в комнату, задевая то одного, то другого гостя, но нигде не мог найти саму виновницу торжества. Несколько раз он пытался что — то прояснить. Спросил у длинноносой парочки, мило щебетавшей о чудесах партеногенеза, Земле Королевы Мод и узле крысиного короля. Ему подсказали, что она «кажется наверху с Джеки играет в пристенок». Грин поднялся, стал проверять помещения, но ни в одной из трёх комнат, предшествовавших чердаку, Эврики, «играющей с Джеки в пристенок», так и не нашёл. Потом было ещё попыток пять. Его отправляли в «бархатное подполье», как они называли обыкновенный подвал для банок с вареньем и связанных верёвками перестроечных номеров «Огонька» и «Нового мира»; к шахматистам, к неким неразлучным «» — в сад. Были советы искать «Эву» в гостиной с цветомузыкой, среди танцующих под новомодную электронную группу «Нафига», а так же — возле бассейна, в компании  модного философа – поэта Жукова - Оленина, автора «притч, написанных собственной кровью»… Кто — то вообще заверял его пока не искать виновницу торжества, потому как «ненадолго отъехала с какой — то важной птицей скоро будет». В конце концов, Грин просто стал искать помещение, где ему никто не смог бы помешать просто побыть наедине с собой — до возвращения Эврики. Только одна комната, с косым потолком, оказалась свободна, — чердак, или «лофт», как его тут все называли, в противоположность «бархатному подполью», и время от времени пользовались им, чтобы уединиться от разноцветных глаз.



Нечувствительные места



Когда он заглянул туда, там как раз никого не оказалось, хотя чувствовалось, что присутствовали, причём совсем недавно.
Он приблизился к круглому, как иллюминатор, окошку, чтобы посмотреть панораму небольшого восточного дворика, который был недоступен глазу со стороны проезжей дороги из — за высокого забора и модных сакур с можжевельниками. Вспомнил про своё нечувствительное место. А вместе с ним и о том утре, когда впервые его у себя на теле обнаружил…
                ***
Проснувшись, Грин поначалу, как это бывало в детстве, обрадовался раннему весеннему утру; оно, как нельзя кстати, одним движением коровьего языка удалило привидевшийся Грину ночной кошмар, в котором он, странное дело, исполнял роль самой Майи Плесецкой, поделившейся кое — какими воспоминаниями по просьбе модного журналиста…
{«… Спектакль этот запомнился мне и атмосферой. Удалось достать билет в бельэтаж. А Рыбин — Тропп* сидел совсем близко от меня в царской ложе (так по старинке мы величаем и поныне центральную ложу театра). Он был сед, прям, породист. От большого кольца на его руке шло такое сияние, что рябило в глазах. Каратов тыща! Он намеренно играл бликами своего ювелирного чуда, барственно уложив длиннопалые руки на бордюр ложи…»}
— — — — — — — — — — — — —
* По мнению Леонида Когана, Рыбин — Тропп был единственным человеком, который видел загадочные синие лилии, якобы, по преданию, выросшие на прибрежных скалах о. Сан — Оноре, на котором тело Паганини временно покоилось, перед тем как окончательно «переехать» в Ниццу. Владимир Мсрян, исполнитель главной роли в фильме Л. Менакера «Николо Паганини» (1982), в свою очередь, в интервью Армянскому Радио, утверждал, что, будучи на отдыхе на о. Сан — Оноре, собственными ушами слышал звуки скрипки великого музыканта во время шторма ночью, сквозь шум ветра. Мсрян предположил, что дух скрипача по какой — то причине решил остаться на острове, несмотря на то, что тело торжественно перезахоронили в другом, более престижном.

Однако в следующую секунду, после блаженных потягушек и зевоты, вдруг опомнился, увидев, что находится не у себя, в родной каморке на Тютчева, а в какой — то чужой, просторной, далеко не бедно обставленной, спальне. Более того, в той же роскошной постели, по обе стороны от него, как ни в чём не бывало, подобно отрубленным и идеально ощипанным крыльям, лежали кое — как прикрытые одеялом две совершенно голые дамы слегка за сорок, Грин, не на шутку испугавшийся, в том числе и нависавшего над ними балдахина, до жути богато выглядевшего, в точности как в каком — нибудь пеплуме о европейских аристократах — вырожденцах, наскоро одевшись и даже не умывшись, поскорее выбрался на воздух и, с ошарашенным лицом актёра немого кино, засеменил прочь от не знакомого ему, длиннющего, как змей, хвост которого уходил чуть ли не в чистую абстракцию, бледно — розового многоэтажного дома на улице Морица Эшера, по направлению к ближайшей автобусной остановке.

………………………………………………………………………………………

Уже сидя на заднем сидении покачивавшегося полупустого автобуса, и чувствуя что что — то с ним всё — таки не так, Грин принялся незаметно щупать у себя кожу под рубашкой. Вскоре он отыскал то самое странное место под сердцем. Оно оказалось совершенно нечувствительным. Сколько он ни надавливал на него, сколько ни царапал острым кончиком не стриженного ногтя на указательном пальце правой руки, место так и не отозвалось хотя бы малейшей молнией боли.
Что же это со мной такое, подумал настороженно Грин и в его воображении снова пронеслись обнажённые прелести и искажённые похотью лица Риты и Аллы, взрослых, по — видимому, богатых женщин, с которыми он каким — то необъяснимым образом оказался в одной постели с жуткими викторианскими столбиками, обвитыми декоративными дракончиками.
Они что — то праздновали? Много выпили? Он их всех оттараканил — одну за другой? Или они его злобно и весело отмудохали по последней моде?
Задница вроде была цела и не болела… Как бы там ни было, ничего Грину так толком и не вспомнилось.

Автобус не спеша тащился, никуда не сворачивая, всегда вперёд и вперёд, чем очень помог Грину. Этот неунывающий, даже в некоторой степени торжественный, звериный оптимизм машины позволил ему отвлечься от тяжёлых мыслей о напрочь стёртых из памяти прошедшем дне и, в особенности, прошедшей ночи.
Как бы им назло, вспомнил он про «некоего одинокого гурзина» Атара Вефхвтмбрдгвнели, который как — то неосторожно вывесил на балконе сушиться надувную бабу, тем самым вызывая у чужаков — прохожих приступы смеха такой силы, что те прямо там под окнами незакомплексованного махаробели и падали посреди дороги замертво, доставляя тем самым хоть и не большие, но очевидно не приятные проблемы местной шахматозубой дворничихе, которая, нужно заметить, к её чести, справлялась с уборкой тел, мешавших прочим пешеходам, абсолютно самостоятельно…
Потом вспомнил, что снова прошёл мимо tamburo и впервые за всю свою сознательную жизнь не бросил в него полагающийся гражданский донос законопослушного пенумбрианца…
Вспомнил про охотника в новостях, застрелившего недавно оленя с застрявшей у него между рогов оторванной головой другого оленя…
Про японцев, что ухитрились лишить своих дынных мух мужского достоинства…
Про местного учёного Ж. Ж. Ж., доказавшего, что за Волгой — рекой нет не то что земли, но и вообще ничего нет и, похоже, что никогда не было…
Про картину новомодного дохлописца Петрова — Бродского — «Купание чёрного коня»…
Про таинственное Общество Осьминожьего Глаза…
Про открытие некоего Щ. Фурфурова, касавшееся так называемых «зеркальных дат»…
…
ВЕСЫ

1.10.2011
2.10.2012
3.10.2013
4.10.2014
5.10.2015
6.10.2016
7.10.2017
8.10.2018
9.10.2019

ВОДОЛЕЙ

2.02.2020
12.02.2021

РЫБЫ

22.02.2022

ВОДОЛЕЙ

03.02.2030
13.02.2031

РЫБЫ

23.02.2032

ВОДОЛЕй

04.02.2040
14.02.2041

РЫБЫ

24.02.2042

ВОДОЛЕЙ

05.02.2050
15.02.2051
…

Пришёл он в себя, когда автобус неожиданно остановился и резко качнулся вперёд. Грин увидел свою остановку, выскочил наружу… Побежал по тротуару до дому… Нырнул, перепрыгнув через не сохнущую круглый год эсэсэсэроподобную лужу, в родной подъезд… Вспорхнул на четвёртый этаж… Открыл дверь своей квартирки — полуторки говорливо — сверкливым бородатым ключиком… Мелькнул мимо собственного неотвязного отражения в зеркале… Плюхнулся одетым на нетронутую кровать…

 

Так, не шевелясь, пролежал он едва ли не целую вечность, если б можно было назвать так тот отрезок времени, пока Грин одним ухом прижался к подушке, а другим слушал повсеместную тишину, изредка нарушаемую только отдельными шелестящими мазками не то проезжих машин, не то пролетавших драконов.
В какую — то минуту он даже попытался в этой неоднозначной тишине снова уснуть. Но не получилось.
Ещё раз пощупав у себя под рубашкой место возле сердца, он вновь ничего не почувствовал. Место было нечувствительным, словно кусок неживого теста.
Пропал я пропадом, подумал Грин.

***

В тот же день он позвонил приятелю. Авалонову — Вавилонову. Тот всегда всё знал.
Оказалось, что и у того на теле нашлось одно нечувствительное место — на задней стороне левой ляжки. Стали они с каким — то новым для них напряжённо — весёлым остервенением обзванивать всех своих родственников и знакомых. И, действительно, у каждого из них обязательно где — то находилась подобная незваная аномалия, а у кого — то даже по две!
Но вот он поговорил с последним адресатом, с доктором наук, с троюродной сестрой дяди бывшего одноклассника бывшего однокурсника бывшей возлюбленной бывшего друга, которая, слегка волнуясь, неожиданно всё — всё объяснила, а именно то, что это никакая не злокачественная опухоль, о чём все вокруг наперебой стали говорить, а, нечто прямо противоположное, возможно, даже, что первые признаки Рая, обещанного по телевизору, в торжественной речи мэра города Павла Ёханановича Снюса (большого любителя игры «тыр — пыр во время чумы» и десятитомника «Эпоха Ста Ханов» Стирлица Берлина) по случаю вступления Пенумбрии в освободительную войну со Светлой и Тёмной Сторонами.

 


Услышав столь фантасмогорическое, но, тем не менее, внушавшее доверие, объяснение, Грин наконец — то почувствовал долгожданный покой в душе. Мысль, пришедшая ему на ум, отчётливо сигнализировала о некоем, по всей вероятности, уже свершившемся факте закономерного и неотвратимого вмешательства в незыблемую ранее природу вещей. Всё это пока было, конечно же, необъяснимо, так сказать, с повседневной точки зрения, но при этом и явно не выглядело искусственным, насильственным.
Вот это да, только и нашёлся, что сказать вслух Грин, уставившись в то же время в зеркало, но не на себя удвоенного, а в сторону отражённого другого зеркала, того, что висело в прихожей и своим отражением загадочно уводило куда — то ещё дальше, в глубину, куда — то в недоступную, хоть и зримую, перспективу бесконечности.
                МЕРЗАВЧИК И ЧУВИХА
Вдруг за дверью послышался громкий женский смех, поддержанный более сдержанным и низким смехом молодого человека. Растерявшись, Грин не нашёл ничего лучше, кроме как спрятаться под широченной, с кавказ, кроватью. Парочка, какие — нибудь банальные мерзавчик с чувихой, тихонько, точно прислуга нувориша, юркнула внутрь помещения и аккуратно прикрыв дверь за собой, сразу же, почти одновременно, уселась на пружины и, отложив в сторону все чудеса переднего бинокулярного зрения, стала самозабвенно обмениваться слюнями и микробами… Потом послышался характерный звук разрываемого краешка новенького французского письма…
—
С тех пор, как я начал пользоваться гондонами вашей фирмы, жизнь кажется мне сладким сном, полным чудес и чарующей силы. Фадей Фадеевич Козлов, магистр математики. Петербург.
—
Срочно прошу прислать новую партию ваших презервативов. Прежняя партия произвела на меня самое благоприятное впечатление. Эмиль Адольфович фон Ритах. Военный врач. Рига.
—
Когда они закончили, не без жалких театральных эффектов с женской стороны, с десятиминутным своим простонародным бингерле, после непродолжительного интермеццо с не всегда метко щёлкающей зажигалкой, мерзавчик спросил у чувихи:
— Окно открыть?
— Не надо. Ты что? Это ж лофт. Нельзя. Зуб?
— А, ерунда. Амальгаммная пломба. Простояла лет двадцать… Почему — то сейчас такое уже не выпускают…
— Ртуть с серебром… А я помню, как мы в детстве с братом разбивали ртутный градусник и спокойно играли ртутными шариками. Мелкие шарики собирали в один большой. Прям были счастливые, как дикари какие — нибудь…
— Знаешь, утром сижу сегодня, слушаю радио… Включил, тупо слушаю про какой — то там Тринидад. Кручу, верчу и всегда попадаю на этот долбанный Трининад!
— Тринидад?
— Да. Куда ни поставлю, везде он. Откуда он вообще там взялся, ума не приложу.
— А ты знаешь, я ведь там была однажды. Пару лет назад. То есть до нашего знакомства ещё.
— Шутишь! Ты была в Тринидаде? Нет, серьёзно?
— Вполне. А что тебя удивляет? Приятельница — режиссёр взяла меня с собой на выбор натуры. Я не плохо фотографирую между прочим, если ты не забыл. Любопытная страна, кстати.
— По радио говорили, что этот Тринидад вдвое меньше нашего Онежского озера.
— Хм, не знала. Верю.
— Страна колибри и вампиров.
— Есть такое. Там пещеры и в них полно летучих мышек. Они вылетали, помню, по вечерам. Фрр!.. Тучами! Зрелище потрясающее. Хоть и без мурмурации. Нетопырь, если посмотреть, очень красивый. Странненький такой, миленький. такая причуда Создателя, можно сказать… Помнишь, — после короткой паузы продолжила чувиха, — мелкие с нашего двора перепевали гусарский шлягер: говным — говно, говным — говно, говным — говно?
Мерзавчик тихо засмеялся, посвистывая на сатурнианских поворотах.

………………………………………………………..

В какой – то момент, задумавшись, он упустил начало продолжения разговора мерзавчика с чувихой…

… — И, короче, такая цепочка мыслей у меня: огромный метеорит…
— Корабль пришельцев?
— Скорее, упавшая луна.
— Ага.
— И вот, значит, этот «метеорит», врезавшись в Землю, обязательно должен был продырявить озоновый слой, сорвать часть атмосферы и сжечь часть кислорода. Как следствие — падение давления, изменение климата и космическая (солнечная) радиация… Наблюдение, подтверждающее то, что люди того времени пережили нечто похожее: 1) Египтяне, да и не только, (по всему миру) встречаются древние скелеты с увеличенными (вытянутыми) черепами… Так же на них присутствуют многочисленные следы трепанации.
— Похоже на водянку.
— Т. е. головы увеличивались вследствие высокого внутричерепного давления, которое и пытались уменьшить оперативным методом.
— Но почему внезапно у людей повысилось внутричерепное давление?
— Очень просто! Давление окружающей атмосферы резко упало вследствие катаклизма, а организмы были приспособлены к другому давлению, отсюда и «водянка». Со временем, конечно, люди как вид мутировали и приспособились к новым условиям.
— Где-то слышала, что и кровь у нас слишком солёная только лишь для того, чтобы компенсировать низкое атмосферное давление.
— Плюс водолазы легче переносят постепенное погружение, т. е. организм быстро привыкает к повышению давления. И наоборот плохо переносят возвращение в обычную среду. Приходится по несколько дней (недель) лежать в барокамере. 2) Отсюда и внезапная массовая гибель динозавров. Не могло на планете произойти ничего более глобального, убившего всех динозавров разом, чем изменение давления на территории всей планеты! 3) То, что динозавры жили при другом атмосферном давлении, думаю, и доказывать не надо, т.к. сейчас бы они ни ходить, ни летать уж точно не смогли (при своих габаритах). А в плотной атмосфере это легче. Как глубоководные рыбы плавают в воде, но ломаются на суше. 4) Отсюда приходим к глубоководным тварям.
— Участились находки тел мёртвых «вымерших» животных, которые выбрасывает на берег.
— Когда изменилось давление, то многие водные монстры ушли на бОльшую глубину — туда, где давление позволяло выживать. Может быть, похожие катаклизмы происходили на Земле несколько раз и «египтяне не ездили на динозаврах», но суть не меняется. И сейчас, по — моему, климат возвращается к прежнему порядку, как, кстати, и всё остальное…
 …………………………………………………………..
 

                ***

Оба молча покурили ещё пару минут.
Наконец, Мерзавчик сказал:

- Ну, что? Мне начинать?
- Как договаривались, зая. За тобой начало. Я следом…

***

     Выкурив пару штук, он начал было третью, но, не закончив, пульнул её указательным и большим, прямо со своего любимого балкончика со сталинской балюстрадой, в сторону прикинувшейся синими горами остроносой коммуны великанов. Брызнули искорки, бычок растаял в пространстве, не долетев до цветочной клумбы Бабалумы, бравой пенсионерки с первого этажа. Григ вспомнил, что она курила трубку. Трубка моего старика, говорила она и подмигивала одним из своих «свирепых» жёлтых глаз. Старик. Так Григ, в шутку, называл своё отражение в зеркале. Привет, Старик. Как дела, Старик? Скверно выглядишь сегодня, Старик. Присматривай за моей Цифрой, Старик, пока меня не будет тут два года.
 
***
 (РУКА нажимает на кнопку магнитофона: запись пошла)

…Что сказать?.. Сын фронтовика. Закончил спецшколу с преподаванием ряда предметов на английском языке, музыкальную школу по классу скрипки. Сочинять стихи начал, ещё будучи школьником. Вначале это были пародии на известных поэтов — часто Гумилёва и Маяковского. Даже на Мандельштама. Я к этому занятию поначалу всерьёз не относился, но по мере взросления у меня стали появляться и более продуманные, уже полностью самостоятельные вещи, а к девятнадцати годам я даже написал целую поэму о Джордано Бруно. В 1980 году поступил на годичные курсы в Военный институт иностранных языков, изучал язык кухи. По окончании курсов получил распределение в Афганистан военным переводчиком.
 
…Начал работать «тарджоманом» в Кабуле с августа 1981 года. Был определён в десантную группу правительственных войск. Я должен был передвигаться вместе с группой, хотя участие в боевых операциях для переводчика не предполагалось. В мои обязанности входило, например, получение оперативной информации по рации и перевод её для военного советника. Афганцы говорили, как правило, очень быстро, и я чувствовал, что одного года обучения языку явно недостаточно для работы. В переговорах мне регулярно приходилось переспрашивать и просить говорить помедленнее, это часто вызывало раздражение афганцев, а иногда и наших военных советников. В Афганистане был большой выбор книг на русском языке, и я много читал, когда эфир замолкал и работы не было, как поэзию (Лермонтов), так и прозу (Ремарк — в походных условиях). Продолжал я и сочинение собственных стихов. Уже на второй день пребывания в Кабуле я написал сонет «Танк», посвящённый Моне Лизе… Вскоре после начала работы в Афганистане, 4 ноября, произошло событие, разделившее мою жизнь, как говорится, на «до» и «после». Бронетранспортёр, в котором я ехал с группой сопровождения в колонне с продовольствием, подорвался на мине в 50 километрах от Кабула… Мы шли в колонне четвёртой машиной. В тот день я был невыспавшимся, сидел, кемарил, потом всё исчезло… Произошло что — то очень странное… Нас было (1,2,3) трое… Мы очнулись посреди

 


ослепительно белой каменистой пустыни. Поднялись. Смотрим — совсем рядом аул. Решили идти. Со мной шли Гришка Кромов и Серёга Детинцев. Шли, помню, потом по узким улицам, которые то поднимались, то опускались ступеньками. Площадь, где обычно проходил суд, и где всегда было полно галдящего народа в белых одеждах, пустовала. В какой — то момент мы отвлеклись на мангуста. Серёга почти поймал его, но тот изловчился и выскользнул у него из рук. Хорошо ещё, что не укусил. Тем временем, Кромов куда — то пропал. Мы с Серёгой стали его звать, но он не откликнулся. Подумали о засаде. Серёга что — то заметил. Что — то, мол, промелькнуло и скрылось за поворотом… И побежал туда. Я даже крикнуть не успел. Обматерил этого чудилу по полной. Да что пользы… Смотрю, а я стою совсем один, посреди какой — то ослепительно белой улицы и ни фига не вижу. Чувствую себя квадратом Малевича. Думаю: что делать — то? Вошёл в один из глинобитных домов. Дом без обычной тяжёлой деревянной двери. Он, как и все, казался покинутым. Во всяком случае, я, как ни старался, нигде не нашёл ни души… Впрочем, одну я всё — таки обнаружил. Это была девушка. Сначала я принял её за мальчишку на вид лет тринадцати… Что — то странное в ней было… Даже не знаю, как сказать. Ничего подобного я в своей жизни не видел. Помню, даже мурашки пробежали по телу. В общем, сидела, задрав кверху коленки и спрятав за ними лицо. Сидела, одетая в какое — то подобие ночной рубашки, в дальнем углу, на голом каменном полу. Тут я услышал смех снаружи. Смеялись двое. Я выглянул и увидел Детинцева с Кромовым. Они сидели далеко, на пороге какого — то  домусульманского храма, выдолбленного в скале, крохотными существами и, кажется, раскуривали одну длинную трубку. Тогда я вернулся внутрь и поднял девчонку на ноги. Она была, даже затрудняюсь сказать насколько, красива. Очень. Даже слишком. Хотя и лысая. Я попытался её разговорить. Но она ни по — пуштунски не лопотала, ни просто по — человечески. Какое — то гы — гы, ыа — ыа. И больше ничего. Тут — то я и понял, что девчонка — того, дурочка местная, и что её оставили совсем одну, как какого — нибудь домашнего зверька, которого нечем кормить и незачем. Однако то, что я увидел, были ещё цветочки. Когда я снял с неё рубашку, единственное, что было на неё надето, я увидел, что у неё позади имелся маленький, размером около десяти сантиметров, такой же голый, как и остальная поверхность тела, остроконечный весьма подвижный, как у какого — нибудь зверька, хвост! Причём, меня это нисколько не испугало. Даже позабавило… Я отошёл на несколько шагов назад и сел у стены, на полуистлевший матрац. Я смотрел на неё, куря, минут десять — пятнадцать. Может, больше… Она, подумав, наверное, о самом простом и преступном, противно и страшновато стала мне улыбаться, то и дело избегая прямого зрительного контакта. Кривлялась, точно плохая, но с неоправданными амбициями, начинающая актриска, нацелившаяся на обоюдно выгодный роман с главрежем. Вставала в павианьи позы с откровенными и необычными для её возраста призывами… В какую – то минуту мне это надоело, и я вновь встал и вышел наружу, оставив дикое это дитя в помещении наедине с собственной растерянностью. Солнце ещё стояло довольно высоко. Одиноко круживший в вышине орёл вдруг на скорости нырнул в его ослепительное озерцо. Фигурок на скале больше не было. Приблизительно зная, где их искать, я прошёл, чуть дыша, весь этот чёртов городок. Даже, не без риска привлечь внимание противника, стал громко звать, но никто не откликнулся. Я поднялся по узким ступенькам на ту скалу, на которой вычислил этих мудил последний раз; с высоты я увидел, что эти черти уже внизу и направляются как раз к тому месту, где я оставил мою дурочку. Я спешно спустился обратно в город…   Приблизившись к знакомому месту, я услышал голоса, — высокий и низкий: «Гля, какая куколка: страх». «Не то слово. Григ куда — то пропал». «Может, рядом где — то бродит? Нас ищет. Чё ему на месте — то не стоялось». «Тут не фига делать заблудишься. А потом не успеешь пёрнуть, как в красный тюльпан превратишься». «Или очнёшься в бочке со змеёй в жопе… Да. Восточный городишко тот ещё, с характером. Чего стоит вот это вот чудо». «Как зовут тя, красавица?» «Аллаху акбар, красотка!» «Ты что, ещё и немая? Не боись, не обидим!» «Угу. Ты не в нашем вкусе». «Вот уроды! Оставили здесь одну подыхать». «А ну — ка, повернись. Повернись, говорю». «Да не бойся ты, глупая, провернись вот так вот». Тут вошёл я, Надсон, сержант Григорий Надсон. Они рыпанулись было мне навстречу, но я скосил их обоих короткой очередью из калаша. Они и ртов открыть не успели, козлы. Так и легли рядышком друг с другом. С недоумёнными вросшими в лица масками… А эта бестия стояла ни живая, ни мёртвая. Прижалась всем тонким тельцем к стене. Вдруг, встретив мои глаза, улыбнулась. Жутко так улыбалась с уставившимися на меня жёсткими, вроде камешков, зрачками.  Потом показала своим вечно траурным пальчиком, мол, ну и чокнулся же ты, солдатик, совсем очумел шурави. Крутила у виска, скалила неидеальные, но ничуть не портящие её редкие, как у Джейн Биркин, зубки… И смотрела, смотрела на меня. Такого лица я никогда в своей жизни не видел. Ничего прекрасней этого лица представить себе невозможно. Короче, я не смог

………………………………………………………………………………..

убить её. Этот одинокий затравленный никогда не отдыхающий взгляд. Эти маленькие плечи… Она чего — то ждала от меня, эта маленькая женщина с хвостом. А я решил уйти. Уйти… Вот она и напала на меня! Да уж. Напала…  Потом я пришёл в себя. Ко мне вернулось сознание… В общем, мне фантастически подфартило тогда, повезло. Меня подобрали, спасли… Но ни в каком не в безлюдном ауле. Как так получилось?  Во-первых, похоже на то, что сидел я достаточно близко от люка, сразу за командирским сиденьем, над которым — люк. БТР — вообще сложная машина, там много люков, но, если ты от него далеко… Меня всё же вытащили… А тех двоих, Кромова и Детинцева, которые сидели за мной, дальше от люка, — не вытащили, там сплошной огонь был, невозможно было вытащить. Вначале, отчего все, кто был в машине, потеряли сознание, — сильный удар снизу, сам взрыв мины, а потом стала гореть солярка, рваться боекомплект… Уже потом, при операции на лёгких, у меня оттуда вытащили много гари, всё это попало в лёгкие. Но меня всё же вытащили оттуда и бросили в горящей одежде в жижу рисового поля, потом завязалась перестрелка. На мне горела одежда, ботинки сгорели совсем, штаны, волосы. Лицо… Там огонь сильный был, видимо, когда боезапас стал рваться… Я хотел было спросить у врачей про деревушку посреди ослепительно белой каменистой пустыни, про дикарку, единственную жительницу, но вовремя спохватился… Мне хватило ума… Никакого ведь аула на самом деле не было, как и никакой дикарки, той девочки с хвостом… Кроме сильнейших ожогов и контузии, у меня были перебиты в нескольких местах обе ноги, я вообще чудом, чёрт возьми, выжил, проведя в военных госпиталях три года, после чего в 1984 году демобилизовался по состоянию здоровья в звании старшего лейтенанта. За службу был награждён орденом Красной Звезды, афганским орденом Звезды 3-й степени, медалями, почётными знаками… Знаками…
—
…Он резко остановил плёнку, и нажав на другую кнопку, тут же безжалостно стёр свой импровизированный монолог, записанный на сонин диктофон. Положил сверкнувший окошком аппаратик обратно в женскую крокодилью сумочку. Глянул на стену, между окном и сервантом, с распятым на ней постером новомодного музыкального попа. Стрелки и цифры будильника на тумбочке мирно перешёптывались друг с другом, как старички и старушки в приёмной поликлиники.
***
Перестав обсуждать какое - то новомодное патриотическое ток — шоу, гости, странно возбуждённые и довольные, как будто никакая усталость их не коснулась, наоборот, отодвинулась насколько возможно дальше, наконец — то, облизывая окровавленные губы (не его ли, Грига, то была кровь?) длиннющими звериными языками, ушли. После бурной вечеринки, устроенной друзьями и родственниками по поводу его, Григория Надсона, благополучного да ещё и героического возвращения из страшной и загадочной страны Афганистан, наступившая в квартире тишина виновнику торжества показалась едва ли не зловещей.

Он, совершенно разбитый, опустился на кровать и так сидел, забывшись, некоторое время, пока, подобно разбежавшимся по своим хрущёвкам гостям, совершенно неутомимая, Соня весело, со шлягерком на устах, в ванной принимала душ.

Потом он внимательно стал перебирать в памяти лица гостей, их характерную мимику, словечки, жесты, даже запахи. Всё было вроде на месте и в то же время нет. Что — то было не то. Чего — то не хватало. Чего — то или кого — то. Григ вновь перебрал гостей, их лица и имена в памяти, и в очередной раз убедился, что кого — то он упустил. Кто — то скользкий всё время выскальзывал из объятий его памяти. Неужели он кого — то настолько забыл, что теперь, среди в общем — то не многочисленных гостей, никак не мог припомнить, при абсолютной уверенности в том, что этот кто — то был, был и ещё раз, чёрт побери, был на вечере. Участвовал в застолье, танцевал в ритме диско и мигающих лампочек цветомузыки, курил и шутил в компании на балконе, раздавал немногочисленные и очень уместные комплименты как дамам, так и их кавалерам, изредка обращал на себя внимание при обсуждении очередной политической выходки «загнивающего запада», при этом не настолько, чтобы перетянуть на себя всё одеяло, но и вполне достаточно для того, чтобы всем его слова понравились и были тут же забыты. Не он ли тогда на балконе, куря дешёвые слимы, пересказывал в компании фрагмент из какой — то дореволюционной фольклорной книжонки про не имеющих спины навок. (… Женщины ихъ отличаются волшебной красотой. Но интересно, что эльфа не цълая женщина, а, так сказать, ея передняя половина; если же посмотръть на неё сзади, то тамъ ничего не окажется; тамъ просто видна какая — то чёрная впадина. Выходитъ вродъ того, какъ если бы человъка разсъчь вдоль, съ головы до пятъ, по площади, проходящей по плечамъ и бёдрамъ, и всю внутренность изъ передней половины тъла выкинуть вонъ. Это одно изъ самыхъ странныхъ созданiй народного воображенiя. Однако, переднiй фасадъ снаружи въ этой фантастической половинке женщины сохраняется во всёмъ его ослепительномъ блеске и полонъ опаснъйшихъ чаръ, вслъдствiе чего молодымъ мужчинамъ настоятельно рекомендуется избъгать встръчи съ эльфянками и бъжать отъ нихъ, изъ всехъ силъ сопротивляясь ихъ очарованiю; а онъ ещё усиливаютъ это очарованiе музыкою, такъ какъ обладаютъ какимъ — то особеннымъ сладкозвучнымъ инструментомъ. Когда же смертный, не устоявшiй перед соблазномъ, приближается къ эльфянкамъ, онъ открываютъ ротъ и дуютъ на него, и если ихъ дуновенiе до человека дойдётъ, то онъ мгновенно падаетъ мёртвымъ…). Даже не знаю, подумал Григ, преодолевая лёгкое чувство тошноты от воспоминания о голосе того безымянного неуловимого гостя, напомнившем ему голос бывшего одноклассника — Труппа, к которому от него, ещё в прошлом тысячелетии, сбежала Америка, Машка Ариконова, предтеча Сони, повезло ли нам с тем участком земли, который, в обход матери, сбежавшей в Канаду, достался Соне по наследству от баснословной её перепончатоногой бабки. Она ведь у неё была не из простых, так сказать, смертных. Из возвращённой знати. Баронесса. Причём, в отличии от большинства привилегированных собратьев по разуму, не утратила связи с родными пепелищами и вполне сносно могла гавар’ит»; пъ свайей натсыи. Участочек, который новая власть, сменившая большевизанскую, торжественно вернула изгнанникам, тот ещё оказался — мифический. Гектары, засеянные старинными костями! Под ногами, на глубине восьми метров, целое кладбище! Причём, такой седой старины и с такими феерическими надписями, что нас персонально вызывали спецы, и мы с Соней вынуждены были подписывать грифовые документы о категорическом неразглашении. Предложили хорошие, даже по нынешним временам, отступные. Нашей собственностью земля эта, как нам постарались объяснить люди в солнцезащитных очках, по — любому быть уже не могла. Так как, с момента обнаружения «столь неординарного лежбища», в той же точке долготы и широты, что указывается в одном из бесчисленных акварельных катренов Нострадамуса, началась новая эпоха — Эпоха Ганимеда. Найденный погост — это лишь часть макронекрополиса Земли, хранящего мощи непосредственных предков человечества. Но одна из древнейших частей. В общем, всё сложилось как нельзя лучше. Отпустили. Совет да любовь. Ведь могли просто по — тихому, что называется, эвакуировать в незнаемое. Такие истории сплошь и рядом. А тут — и вежливость, и конфиденциальность. Деньги любят тишину. Правы были Тютчев с Пастернаком. Молчание ягнят —
 
 
***
Вдруг что — то заставило его поднять усталые веки. Дверь на балкон была полуоткрыта. Там кто — то стоял и как ни в чём не бывало курил, время от времени резко передвигая сверху вниз и обратно красную точку сигаретного огонька.
Григ потихоньку встал с кровати, которая едва слышно пискнула, и бесшумно, точно тень, приблизился к балкону. Усталости как не бывало. Страх? Растерянность? Да ничего подобного. Он чувствовал себя как никогда хорошо.
На балконе, лицом к нему, стояло нечто. Пускало дым изо рта крошечными колечками.
— Ты что… Ты кто такой, слышь ты? Как вошёл сюда? — спросил Григ вполголоса, на всякий случай «что» заменив на «кто».
— Вот те на! Не протрезвел ещё? — сказал неизвестный неожиданно спокойным, чуть усталым сказочным голосом.
Григ присмотрелся к этой наглой роже и что — то смутно вспомнил: не его ли физиономию так смешно и безрезультатно я пытался только что освежить в памяти?
— Извини. Я думал, что все уже ушли.
— Я слегка задержался. Может, перейдём в гостиную?
— В гостиную?
— Там и поговорим.
Григ, проглотив слюну, спросил:
— Зачем?
— Здесь не то место.
— Ну, пойдём, что ли, за мной…
В гостиной они сели за квадратный стол напротив друг друга. Григ чуть не зажёг свечи, которые тут же бы уставились на них обоих глазами изображающими ужас, как это принято в пекинском театре.
— Итак… Что ты хотел спросить? Может, минералки хочешь?
— Я многого не прошу. Всего лишь половину.
— Половину? Чего половину?
— Её половину.
— Её? Кого — её? Не понимаю.
— Половину Софьи.
— Половину моей Сони?

 


— Всего лишь половинку.
— Но…
— Только часть её. И Старик тут же уйдёт.
Григ не знал, что и сказать. После затянувшейся не в меру паузы, он всё — таки выдавил из себя:
— Да, но как… ты собирается, интересно, эту половину забирать?
— Это уже моя забота.
— То есть как это — моя забота?
— Уверяю тебя, она даже ничего не заметит… Всё пройдёт одномоментно и незаметно. Главное — это только твоё согласие. И всё.
— А как же её согласие?
— Она не против.
— Она уже вышла из ванной… Она в спальне… Она…
— Напоминаю: мне не нужна вся она. Я пришёл исключительно за своей долей. Только и всего… Половина…
— Хорошо, хорошо. Половина так половина. Я… тебя понял.
***
Какое — то время Григ, точно заворожённый, ещё продолжал сидеть в полной тишине, возле окна с радиоприёмником на подоконнике, прислушиваясь к двери спальни, с птичьим шорохом закрывшейся за Стариком.

 ……………………………………………………..


TERROR ANTIQUUS*)

 
Проходное зеркало

Абросим не просит, а дадут не бросит.

                Русская пословица



 Из содержания кричащих цветов афиши следовало, что Иосиф Туруханский, по многочисленным просьбам, согласился не улетать на своём знаменитом воздушном шаре и продлить пребывание в городе ещё на неделю — другую. Примерно до дня, когда СМИ наперебой обещают полное солнечное затмение, продолжительность которого не будет иметь прецедента в истории региона, подумал Абросим. Зеркало прямо сейчас, в эту самую минуту, здесь, в этом энском до мозга костей городе! Абросим, немного подумав, решил сходить — таки на этого пресловутого Иосифа Туруханского и, что называется, собственными глазами увидеть легендарную инсталляцию оного — «Нумер для вампира». Тем более, что «нумер» этот был «снят» недалеко от его, абросимовского, «дома со сдвигом», то есть в старенькой, чуть ли не допотопной, гостинице «Иннтуристъ», на северо — восточной стороне рынка, в нескольких шагах от самого вокзала и «Мебельного Эдема», в последнее время прекрасно себя чувствовавшего под мирным прицелом танка Т — 34, чей памятник стоял в каких — то ста метрах, напротив магазина, не обращая внимания на облезлый зад вожделевшего его элеватора на севере, и никак не мог дождаться очередной ночи, когда прекратится поток автомобильной мелюзги, и ему, единорогу в ***ге, наконец представится возможность побыть наедине со своей возлюбленной немецкой мебелью…

«Нумер для вампира», хоть и пользовался большой известностью, но посетителей принимал немного. То ли из суеверного предубеждения, то ли из природного равнодушия к красивому обману, большинство жителей города обходили очередного гастролёра стороной. Хотя, казалось бы, чего проще? Покупаешь «билет с арабесками» за 202 рубля, поднимаешься на четвёртый этаж, предъявляешь бумажку привратнику в маске и при бабочке, заходишь в один из двух, снятых Иосифом Туруханским, номеров — №602… По рассказам очевидцев, внутри всё как и везде: крохотная прихожая, две комнаты, мебель… Но есть и странное: в единственном зеркале, в ванной, нет вашего отражения! Вы не отражаетесь… При том, что стоите перед зеркальной гладью, в которой все предметы позади вас и рядом с вами повторяются со стопроцентной точностью. Предметы повторяются, а вы нет; вы при этом как будто не существуете. Совсем не существуете… Данный дадаистский фокус когда — то, лет эдак пять назад, имел бешеную популярность. Особенно среди студиозусов. Абросим, чувствуя, что пропустил счастливое время психоделического ажиотажа вокруг детища маэстро Иосифа Туруханского (уже заслуженного артиста тридцати двух свободных республик и одной, продолжавшей борьбу за освобождение), тем не менее, надеялся, наконец, воочию убедиться в «пустоте» нездешнего зеркала и, возможно, даже попробовать прикоснуться к его проходной субстанции.
***
Ну, что? Вот он и увидел собственными глазами сей легендарный артефакт. Он оказался вовсе не бронзовым зеркалом японских императоров или серебряным скифов. Очень возможно, что зеркало голландское. Франгестана моя вряд ли захотела бы увидеть такое. Она не любительница необъяснимого. Так что, когда расскажу при очередной встрече, сто к одному, не обидится.
Абросим так и не решился прикоснуться к идеальной, а, может, что даже и проходной (!), поверхности без его, эховского, отражения, но при этом с отражениями всех прочих объектов, составлявших обстановку классической гостиничной ванной, и вынужден был признать, что фокус, действительно, уникален. На себя обращала внимание деревянная (или каменная?) рамка зеркала в виде двух одноглазых рептилий, гнавшихся друг за другом и кусавших друг друга соответственно за восточный и западный хвосты. У той, что зловещей дугой нависала сверху, имелись симпатичные маленькие птичьи крылья, головка и когтистые лапы; та, что занимала нижнюю часть зеркала, скорее напоминала крупного голого земляного червя, нежели змею.

                ~ SPECULUM SINE MACULA ~
                ***
 
На лестничной площадке он одолжил дешёвую сигарету у сталкера. Сталкер, явно парень из местных безработных молодых жителей, тоже, заскучав, закурил контрабандную тонкую сигаретку со сладковато — древесной ноткой после первой затяжки. Мешка явно не американская, но по — лучше акцизного «Алголя», подумал от нечего делать Абросим и вдруг поймал себя на мысли, что не курил уже около месяца и даже как — то не очень парится на сей счёт.
— Где покупал сиги? — поинтересовался он у сталера.
— За МП, напротив рынка, у Храма, в павильоне типа кофейни и электронных, а так же на юго — западе рынка, на толкучке, там все арабские, сейчас там беру «Барокко», «Сплит»…
Абросим ничего не сказал в продолжение темы. Лишь подумал, что в этот день посетителей, к счастью или нет для сталкера, охотника за автографами или какими – либо вещами знаменитостей, оказалось особенно мало: Абросим да ещё какой – то типчик, которого сталкер, по его собственному признанию, когда — то, будучи ещё студентом филфака, нередко видел в коридоре университета в компании галантного, как папа римский, декана, подчёркнуто громко беседовавшего с ним, с подобием патриарха, исключительно на романо – германской мове…

[…]

«Папа Римский»:

…Однажды я наблюдала, как самый настоящий ангелъ бегал по присыпанной мелким снежочком дороге. Когда же подошла посмотреть на его следы, их не было. Лишь кое — где чуть видные царапины оставались.

«Патриарх»:

А я как — то в лесу видел, как на заснеженную ёлку опустился ангелъ трёхпалый. Онъ долго трудился на стволе, перескакивал с места на место, ковырял дерево крепким клювом. Потом я внимательно осмотрел всю ёлку, но нигде не нашёл ни одного хорошего отпечатка. Оставленные следы не могли рассказать, что это был именно ангелъ трёхпалый.

[…]

Абросим со сталкером потом ещё немного поболтали о литературе, о литераторах, в частности, о кенотафах наиболее выдающихся представителей…
***
Григорий Саввич Сковорода
род. 1722 — ум. 1794
Мир ловил меня, но не поймал
—
Джон Китс
род.1795 — ум. 1821
Здесь лежит тот, чьё имя написано на воде
—
П.У.Ш.К.И.Н.
род. 1799 — ум. 1837
Меня искали, но не нашли
*
…Наконец, сталкер признался, что, помимо охоты за «звёздными» вещами, сочиняет «вполне себе научно – фантастические новеллы», которые, впрочем,  пока никто не спешит допускать к публикации. Но он не отчаивается и продолжает работать над собой.  Например, над новой вещью – про Европу, не про земную, а про спутник Юпитера…

…………………………………………………………………………………………

На Европу! (научно – фантастическая новелла)

1

Итак, наконец — то летим. Или плывём, как кому нравится, раз уж речь о пассажирах этого межзвёздного корабля, похожего, судя по рекламным буклетам и постерам, на большеберцовую с малоберцовой костью человека. По — видимому, того самого античного Улисса, именем которого этот корабль назван без раздумий, как какая — нибудь милая псина. Пресловутая гибернация оказалась не такой жуткой, как я всегда считал ещё с детства, когда смотрел по телевизору космические оперы, всякий раз, затаив дыхание, наблюдая за астронавтами в футуристических костюмах, что лежали в специальных капсулах, погруженные в долгий, иногда длившийся десятки лет, анабиотический сон. И это называлось загадочным (тогда, в нежную пору, загадочным) словом — «гибернация». И вот теперь, поздней осенью 20?? года, я и сам оказался внутри фантастического фильма. Летим на Европу из Европы, продав землю на Земле… Рейс №602602. «Летим на Европу из Европы, продав землю на Земле» — это, кстати, не мои слова, а слова Лидии, моей невесты, моей верной спутницы, светловолосой молодой женщины, единственной, с которой мне ещё можно было перекинуться несколькими фразами перед тем, как погрузиться в так называемые «очистительные сны» на время полёта из одного конца в другой конец. Лидия, вдруг, ни с того, ни с сего, заметив, что я, оказывается, внешне совсем не похож на типичных аниматоров (как будто сама была типичной синхронисткой), сказала тогда: ты знаешь, прежде чем я погружусь в эту зимнюю спячку, я хотела бы послушать ещё разик, на дорожку, «О, зеро Надежды» «Надежду» — мою любимую песню. На это я сначала хотел было саркастически ответить ей моррисоновским — before i sink into the big sleep i want to hear the screem of the butterfly (*) — но вместо этого умняка просто заметил, что её песня «о незнакомой звезде» — неплоха, чего оказалось более чем достаточно для того, чтобы фрау благодарно, даже, несколько по — девчачьи, снисходительно улыбнулась. Я не стал гадать, что она там себе выбрала, какой сон, эта поклонница сов. эстрады и дальневосточных фильмов, черкешенка по матери. Вряд ли про гору Дракона и дозорную на ней — похищенную полубезумную девушку, привыкшую к окровавленным головам витязей, насаженным на колья. Скорее всего, что — нибудь более банальное жизненное, — про ту же пресловутую первую неразделённую любовь. Или про свою же собственную спортивную набиравшую обороты карьеру, которой она так дорожила. Или про то третье докучливое лицо, про того, с поехавшей кукухой, про «председателя партии истинных охотников за злакоукладчиками», про подонка, что преследовал нас и исчез из нашей жизни лишь в тот момент, когда я наконец — то повесил в прихожей зеркало на стену, в которой, прежде, защищаясь и насмерть успокоив ударом бутылки по голове, и замуровал этого отморозка, кажется, ещё и писателя, со смешной трудновыговариваемой фамилией, в позе Нострадамуса. Впрочем, Лидия (само собой, она не знала и не подозревала даже, что я сделал!) потом снова всё испортила. Она (кстати, к великой радости трёх её сумасшедших «шекспировских» кузин) оказалась внебрачнобеременна от этого помешанного «председателя». И ни за что на свете не хотела признавать данного печального факта. Пока не родила то существо прямо в ванной и, перерезая пуповину, не увидела собственными глазами то, о чём я её всегда предупреждал, несмотря на её протесты и обвинения в том, что, на самом деле, это именно я «сошёл с ума» и именно я «превратил её жизнь в кошмар». Зачем я уступил ей, и мы полетели на этот не в меру распиаренный в последнее время «Шпенглером и Ко» спутник Юпитера? Может, нужно было отправить её завоёвывать новую Европу одну? А самому махнуть на пресловутый Марс. Там, все говорят, до сих пор ничуть не хуже, чем на стремительно прогрессирующей Европе.
— — — — — — — — — — — —
(*). «Прежде чем я погружусь в глубокий сон, я хочу услышать вопль бабочки» (англ.).


 2

Планета Зазаманка в ; Персея.
Через белоснежную каменистую пустыню Рупп на севере седьмого материка планеты Зазаманки, по цисфинитной дороге мчится гагатовый красавец — реактивный поезд. Мчится под аквамариновым небом, блестит от безжалостно палящих лучей стоящей в зените божественной своей славы звезды Мирфак.
В одном из купе спального вагона в одиночестве у круглого окна сидит тсарь всея Зазаманки — Гаммурет Х, и отрешённо наблюдает за кажущейся бесконечной материей пустыни за окном.
По яшмовому столу ползёт хандраффий — ни на что не похожая тварь.
Гаммурет Х видит эту мерамухамелеондатроглодитятку. Чуть усмехнувшись, он осторожно снимает её указательным и большим пальцем волосатой когтистой руки со стола и… тут же мгновенно забрасывает себе в рот. Немного похрустев несчастной, Гаммурет Х проглатывает её и как ни в чём не бывало снова обращает всё своё внимание на пустынный ландшафт за окном.
Его однообразие и своеобразный бесшумный ритм в череде арабесок делают своё дело: тсаря постепенно затягивает в сон.
—
Приближаясь к порогу фиатры, Гаммурет Х насторожился. Белакана почему — то не вышла к нему навстречу, как она это делала каждый раз, как только он переступал известную только им двоим границу непросория. Тсаритсу он застал в доме, в игровой комнате. Она стояла к нему идеальной своей пластинчатой спиной и на что — то с тревогой и с неослабевающим вниманием смотрела, на что — то безжизненно лежавшее перед ней на звёздном гагате пола. Осторожной тенью приблизившись к Белакане, Гаммурет Х увидел, что это тела двух астронавтов в ослепительно белых скафандрах с блестящими кольцами наглухо запертых шлемов.
— Террианцы? — дрогнувшим голосом спросил он, не совсем уверенный в своей догадке, так как это вполне могли быть и дети Лилит накануне Дня Великого Взрыва, когда участники наряжались кто во что горазд, лишь бы это было так же страшно или смешно, как страшен и смешон был Всевышний, совершивший (не без помощи прекраснейшего из ангелов) сепуку и тем самым положивший начало Мерцающему Сонму Вселенной.
— Да. Но они с Европы, со спутника Юпитера. Их перевалочный пункт. Я засекла их ещё в квадрате ; 8 ;. Они шли со скоростью; 666 тхоттхов (= 300 000 км\с). Полагаю, у них возникли проблемы с навигатором ещё при прохождении µ Гандхарва.
— Как они придают нужную скорость своим кораблям?
— Используют притяжение двух звёзд. Гравитационная рогатка.
— Чем ты их сбила?
— Зумароком.
— Всё — таки не удержалась?
— А чем ещё — то? Кeрубы все закончились.
— Ну, и что с ними?
— Спят.
— Ах, они у нас спят!
— Да. Они на это жёстко запрограммированы. В случае смертельной опасности, члены экипажа погружаются в лемнискатный сон. Чувствуешь запах?
— Странный.
— Это инкогнита. Террианская трава.
— Что значит: лемнискатный?
— Замкнутый. Довольно старинное их изобретение. Не слышал?
— Нет, не слышал.
— Применяется крайне редко. К нему допускаются только межгалактические астронавты. Дипломаты, дальнобойщики, охотники, поэты, учёные, тюремщики, ревизоры… В этом состоянии они совершенно неуязвимы.
— Это как?
— Хоть препарируй их, хоть взрывай, результата не будет.
— А если опустить в снаргонскую кислоту?
— Ничего не будет.
— И 5 — ое отделение им будет ни по чём?
— Эти их сны нейтрализуют любую враждебно настоенную на хаввианца силу и в итоге всегда возвращают в прежнее состояние целостности. Сны у них закручены настолько лихо, что любая вредоносная атака со стороны поддаётся его воздействию на всех уровнях, какие только возможны, сама становится подобием этого вихря и в результате просто сливается с веществом снов, исчезает в них без следа, как слеза в океане.
— Значит, нам до них не добраться никак? Что же делать?
— Ждать пробуждения.
— Сколько ждать?
— Сколько потребуется, столько и будем ждать.
— Кто изобрёл это чудо расчудесное?
— Его имя: Б®Г.
— Ах, да! Слышал, слышал. Б®Г… Что в переводе с террианского значит…
— («трение надкрыльев»).
— ….
— …!
— ….
— …?
— ….
— ….
— Ты когда — нибудь ещё их ловила? Террианцев этих?
— Нет.
— Слышал, Терра фантастически красива. Как твой третий глаз.
— Мы их тогда пытались в некотором роде изучать… На Терре мы были с невидимой экспедицией. Ты вообще меня слушаешь?
— Да, да, я слушаю тебя. Невидимая экспедиция! Здорово звучит.
— Воспользовались их информационной системой, затарились нашим пепулькрумом. Но у них же там этот жуткий кислород. Нескучная штука, скажу тебе. Галлюцинации просто самые дикие. Как террианцы им дышат? Я чуть с ума не сошла, мой мозг работал, выражаясь по — терриански, в режиме век\ мин. Мы видели их Б®га. Некий Магический Кристалл. Непосредственно сами террианцы промелькнули меньше, чем за несколько минут. Хорошо, что у нас был пепулькрум, и этот проклятый Кристалл вместе со своим тёмным калейдоскопом не затронул нас. С меня хватило и одного кислорода, чтобы понять, с чем мы имеем дело. Народец сам по себе крайне любопытный. Чем — то похож на нас. Но ты сам понимаешь, они не могли нас вычислить. Хотя в какую — то минуту мне показалось, что мелькание как — то так иссякло, и всё стало проходить гораздо медленнее. Как будто кто — то нас засёк и решил рассмотреть по — лучше. Было чувство, что помимо самой Планеты в её атмосфере блуждает ещё планета (©), но намного меньше. Один из наших, Аданай, божился, что видел эту маленькую планету, но ему никто не поверил. Аданай любил развлечь команду и порой переходил в своём благородном рвении границу. Это был тот самый случай. Лишь я одна втайне сочувствовала ему, и, если бы произошло новое наблюдение, то мы бы с лёгкостью убедили в нашем открытии всю команду. Однако больше эту призрачную планету никто из нас не видел. А пепулькрум… Добрый старый наш пепулькрум своё дело сделал. Мы обследовали пять районов планеты, богатых перегрином (•) … В одном месте, в песчаной пустыне, странный колодец нашли. Там вместо воды была совершенно не террианская жидкость. Такое я встречала только на одной из планет Мирфак.
— Я знаю, что ты имеешь в виду — алас (белым по чёрному).
— Как он там оказался, ума не приложу. Как ты думаешь, кто — то из террианцев мог вообще знать о нём?
— Не уверен. Скорость не та. Я — о террианской природе. Насколько мне известно, алас для неё не доступен. Правда, одно то, что он каким — то образом попал на кислородную планету, — это уже интересно само по себе. Может, среди террианцев живут представители каких — то более ранних метрополий, которые в какой — то мере и пользуются аласом. Но о них мы мало что знаем.
— А вот что на счёт их сна? Что им снится сейчас?
— Не знаю. Возможно, что и — ничего. Просто спят. По — своему, конечно.
— Он и она…
— Так и есть.
— А тебе не приходила в голову мысль, что они к нам заглянули не случайно?
— Мне кажется, что это не учёные. И не разведка… И даже не ревизоры…
— Что тогда? Случаем, не охотники на ведьм? Или, чего доброго, поэты…
— Скорее всего, нейтральный патруль.
— Разъезд? Ты серьёзно?
— Возможно, они летели подменить кого — то из своих на цисфинитной границе (==============), но попали в консуэлу. И их, бедолаг, занесло к нам. Что на это скажешь?
— Консуэла, действительно, сейчас ведёт себя непредсказуемо. Хотя эти межзвёздные спиртовые циклоны все такие… Да, очень может быть… Значит, нейтральные, говоришь?
— Да.
— Спят, спят, спят… Где, кстати, их корабль?
— Вот его — то я и упустила. Автопилот.
— Очень жаль.
— Надо сообщить Некрасу. Только он сможет догнать корабль. Или не сможет? Тогда…
— Ты права. Нам нужен Некрас Бесконцов.
— Скажи ему ты. Вы же как братья. Ты ведь когда — то тоже был частью Зелёного Шума.
— Пока не попали под тот загадочный снегопад… Мутировать тогда начало всё и вся. Возможно, даже и наша Вездесущая Книга… Она стала мне с тех пор время от времени мерещиться. Пожелтевшая, громоздкая, с запашком из паха. Однажды я увидел её на берегу реки, невдалеке от себя, в виде огромного кубического Камня. Потом присмотрелся: а Камень ли? Перевернулась сама с одного бока на другой, пыль подняла, встала… на ноги! Гляжу, а Книга уже из Камня переметнулась в огромного гривастого куммара. Куммар направляется прямо ко мне. Я ни с места. Стою, как вкопанный. Зажмурился. Вдруг его вонючая тройная струя бьёт мне прямо в лицо. Пометил истукана. И пошёл прочь, сволочь. Приподнимаю горящие веки, смотрю ему вслед. А его и след уже простыл. Нет никакого куммара и в помине! Я не верю своим глазам. Камня тоже нет. Книга подшутила надо мной. Даже она, эта священная махина с медной застёжкой, оказалась сдвинутой с мёртвой точки! Ты, кстати, слышала что — нибудь об Исчезающей Книге?
— Да.
— Читала?
— О, нет.
— А я читал. Пытался…
— Это когда же ты успел?
— После того, как меня помазали жиром саффата и надели мне на голову щющь. Потом запустили в гармоническую комнату и оставили наедине с Книгой. Я поднимался по краям страниц наверх, как по ступеням зиккурата, пока не добрался до платообразной площадки. Я стоял на страницах, ходил по ним, что — то пробовал читать. Какое там! После снегопада, она сильно переменилась… Ходят слухи, что впоследствии отправилась в странствие. Оставила нас до поры до времени. Мы же всё равно не могли её прочесть. Никто не мог. Даже ассимилятор… А ей так хотелось быть кем — нибудь прочитанной… Эх, хитрая эпидемия получилась! На всех вестников тогда снег подействовал по — разному. С индивидуальным подходом снежок оказался. Я, например, стал тем, чем стал: типичное дитя Зазаманки. Некрас остался вестником внешне, при этом обретя возможности самые непредсказуемые. До сих пор точно не знаю, на что он ещё способен. Столько всего от него насмотрелся… Интересно, где он теперь? Не удивлюсь, если выяснится, что его сейчас и на нашей родимой Зазаманке нет… Что же это были за снеги такие? Ты ведь тоже под них попала?
— Я хотела помолиться Святому Имплоззию. Пока молилась, даже не заметила, как всё побелело… Постой. Зеркало!
— Зеркало? Какое зеркало?
— Только сейчас вспомнила. Перед тем, как я сбила корабль… Проходное зеркало… Кажется, его выносили Мацацаца с этим её чёрным принцем на свет. Оно стояло среди деревьев…
— И теперь его нигде нет. Так?
— Да.
— Террианцы могли слышать о нём раньше?
— Возможно. С тех пор, как Акву они переименовали в Терру, конечно, много воды уже утекло… До сих пор не могу забыть расписной микроавтобус, на котором наша невидимая экспедиция путешествовала по городам и весям Эврики, воскресшего террианского материка. Тамошние существа — людины — что — то такое могли знать… В частности, в середине века Икс Икс, соответствовавшего 20 — й карте Таро — Страшный Суд, произошла Великая Битва Звезды и Колеса. За бесконечность, разумеется. В результате её людины открыли пандору — выход в так называемый Прямой Эфир. А на самом деле — в совершенную неизвестность. Для «отвода глаз» было создано несколько обществ, членами которых становились, в основном, семиты, то есть те, в жилах которых текла так называемая перламутровая кровь — кровь семи рас. Общество Чистых Тарелок. Великий Восток Франгестана. Пять Башен Сетха. Братство Серпентариуса. Собор Царя Абрасакса. Союз Совы и Цикады. Собор Святого Семейства. Волки Круглого Стола. Роза Лучевера. Без прямого эфира террианцы, например, не смогли бы прорваться к одной из двенадцати тайн Звёздного Храма. — к Луне. В особенности, к обратной её стороне. Там, на научно — исследовательской базе, людинская группа некоего Гора Гаргарина впервые опытным путём получила динн, злакоукладыватель, — доселе невиданное вихревое вещество, которое оказалось настолько совершенным по своему составу, что в дальнейшем учёным не составило большого труда использовать его, так сказать, в чистом виде и в других целях. Так появился на свет проект — Беспорочный Круг. Людины научились погружать себе подобных в защитные сны из вихревого вещества, и отныне им сам чёрт не брат…
— Итак… Вот моя версия. Каким — то террианским пиратам новейшей формации захотелось пошарить в открытом космосе. Создают пирамидальную программу вербовки. Вкладывают сумасшедшие средства. По итогам конкурса посылают на дело несколько пар добровольцев. Парочки эти друг о друге, разумеется, ничего не знают. Они — охотники за инопланетными трофеями, цены на которые уже заранее начинают гонку на самой Терре… Летят они… Допустим, под видом «заблудившихся» патрульных. Легенда такая: гоним, мол, к Пятой Звезде Мавзолея, к тамошней фактории, зарезервировать немного свободного времени. А сами — к нам, на Зазаманку. Судя по их карте, не самая бедная планета. Авось что — то плохо лежит. И вот видят: симпатичное зеркало. Такого на Европе, тем более на Терре в глаза не видели. Взяли, рисковые ребята, что хотели, и — строго по инструкции — на боковую. Спать. Бесстрашная Белакана их сбивает. Но, увы, зеркало тем временем уже в специальном отсеке — экстренный модуль на автопилоте — обратно до Млечного Пути — к Терре — красавице. Здравствуй и прощай!
 
3

Они вместе с молодой женщиной (без паспортных данных) поступили к нам сразу после известного вам страшного ДТП в центре города. Женщина была во втором триместре. Плод, к сожалению, погиб. Может, это и к лучшему. С хвостом, который должен был исчезнуть полностью уже к седьмой неделе, была, по — видимому, проблема. Он оставался на прежнем месте и только рос вместе с плодом. С женщиной, думаю, всё очень неоднозначно. Выживет ли, трудно сказать. Склоняюсь всё — таки к тому, что, увы, нет. А вот у её мужчины, при каких — то царапинах незначительных внешне, случился обширный инфаркт. Да, пациент был без сознания. Ну, казалось, что скончался сразу, как только поступил в операционную. Пришлось срочно применять дефибриллятор. Однако, едва сердце пациента… Марка Акрамова… начало биться, как отказало снова. Мы вновь прибегли к разряду — увеличили его — вскоре пациент начал дышать, но недолго. Боже, да с нас семь потов сошло, пока пытались его спасти. В буквальном смысле. Это же уникальный случай — человек пережил семь клинических смертей и вернулся — таки к жизни!.. Акрамов, что вы здесь делаете? Где медсестра? С вами всё в порядке? Что вы говорите? Ни в каком вы не во сне. Переселились на Европу? Ваша невеста Лидия? Вопль бабочки? А ну — ка, назад, назад, в палату. Вам нельзя ещё вставать. Вергилий, позови сейчас же медсестру. Да, Дивину… Я ей сейчас покажу 30 секунд до маркса!

(Конец новеллы).
 
 
 Бычья филигрань

— А знаете, что меня навело на такой, если хотите, нереалистический способ творчества? Что подсказало такое направление? Случай из ряда вон! Что — то с чем — то, по выражению древних…

Тут сталкер, давая Абросиму понять, что беседа ещё не исчерпана, признался, что однажды в своей малоинтересной и «вполне понятной» жизни столкнулся с по — настоящему «малообъяснимым случаем», который рассказывал только паре человек. Абросим и раньше встречал подобных рассказчиков, однако согласился выслушать сталкера, пусть и готового поведать ему свою байку в новой аранжировке.

***
Обманутый попавшим в окно солнечным лучом, он, наскоро одевшись и выйдя на воздух, крайне удивился, увидев, что никакого солнца нет и город окутан необыкновенно густым туманом. Вместо солнца в небе висело какое — то мутное, косившее под светило, пятнышко величиной с его ладонь.
Проехав на новеньком икарусе пять остановок, Гармон вышел в парковой зоне. До любимого места прогулок жителей города — курортного озера — идти оставалось каких — то минут пятнадцать. Но добравшись до озера, он не стал, как делал обычно, прогуливаться вокруг водоёма, по ивовой аллее. Он решил в одиночку прокатиться на канатке. Как ни странно, на это решение его подвигла неожиданная мысль: он не катался уже лет десять как, то есть аж со дня последнего звонка…
И вот сел он в вагонетку с номером двадцать первым и поплыл в поредевшем, а вскоре и вовсе пропавшем, тумане над дремлющим бледно — зелёным стеклом озера, над смешанным леском, осторожно, по шажку да по шажку, спускавшимся с горы, всё к той же сонной воде…
Вспомнился ему пикник на двоих, с Й., на берегу этого же озера, в прошлом году, в августе. С тех пор, как она стала, к его удивлению, девушкой Б — ова, они какое — то время не виделись. Неожиданно, после своеобразного трёхмесячного перерыва, она сама заглянула к нему; с порога объявила, что «пипец как соскучилась» и совсем не удивлена тому, «в каких условиях он без неё теперь обитает». Неожиданно предложила «сейчас же» вместе сходить на Зерозеро, посидеть вдвоём, «чисто по — другански», «как в добрые старые времена».
—
Он всё ещё возился в их красной палатке. Никак не вылезал, несмотря на то, что Й. несколько раз звала его полюбоваться «шикарным» видом: озерным, несколько даже жутковатым, зеркалом, замелькавшей после захода солнца вечерницей и, наконец, бледной, в голубоватых рябинах, августовской луной на сносях… Он сидел по — турецки в палатке, глядя в зеркальце подруги, установленное на раскладном стуле, и, пытаясь достать из глаза соринку, монотонно что — то напевал себе под нос…
Й. сидела неподалёку, на самом берегу озера, и смотрела на дикую гладь горной воды со сверхъестественно примагниченными друг к другу лесом и отражением леса. А ещё была Луна. Прибывающая. Цвета шёлка — сырца.
Выглянув из палатки, он вполголоса, но так, чтобы Й. услышала его, фальшиво завёл «Танец маленьких лебедей». Та вздрогнула, обернулась и сказала без раздражения, но с серьёзным, как у учительницы начальных классов, видом: «Садюга, напугал до смерти».
—
Всё было бы ничего, если бы Гармон, на середине пути, впереди себя, не заметил троицу — парня и двух девушек. Парень был ему знаком. Когда они высадились на вершине холма, он сначала потерял их из виду. Они сами подошли к нему, как только он уединился в стороне, под дубом. Окликнули по имени. Даже не по имени. Старую школьную кликуху припомнили. Поднял он голову, смотрит, а это точно — одноклассники. Собственной персоной Тихон Брагин, он же Брага, с которым они не виделись с самого выпускного вечера. С ним были вечная его невеста ещё в школьные годы — Вера Часова и её сестра — близнец Ника. Когда — то их все звали «Вероникой», как одно нерасторжимое существо. Почему — то ему в ту минуту показалось необычным только то, что сёстры были вместе с одним мужиком, а не то, что они вообще стояли перед ним, перед Гормоном, живые и невредимые, хотя всеобщий любимчик — Косой, ещё лет десять тому назад, взахлёб, рассказывал, дескать, утонули обе красотки в Поволжье вместе со своим известным и щедрым папиком с прожидью да во внедорожнике.
Подошли. Встал. Обнялись. Обнялись. Ё — моё, Моня, сколько же лет не виделись — то. Изменился. Не изменилась. Не изменился. Не изменилась. Блин, вот так встреча. Слышал, что подался не то в Штаты, не то в Поднебесную. А я слышал, что ты где — то в столице: не то снарк, не то планктон офисный. А я почему — то слышала, что ты, Гармоша, вообще как — то пропал. Даже спился вроде. Чем на самом деле занимаешься, старик? Женился или всё такой же декадентствующий? А то, говорят, сейчас самое, дескать, время для колец: нулевые. Слушай, а давай к нам. Посидим, поазерничаем. В любимого нашего подкидного сыгранём. Давай, давай. Столько ж лет. Подумать же ж страшно. Ну, какие могут быть ещё шутки. Нужно как следует обмозговать данное дело. Вот и отличненько. Это по — нашему. Куда идти. Да вот сюда и идти. Это и есть наш подъезд. Квартирка на третьем, в центре. Вы живёте здесь? Ёшкин кот. В двух шагах от моего. Как это возможно? С ума сойти. Бывает, брат. К тому же люди мы смерть как занятые. Редко здесь бываем. Считай, вообще не бываем. Да и сейчас нас тут вроде как и нет. Правда, Вероника?
Когда чрезмерно радостные приветствия, объятия и поцелуйчики закончились, они какое — то время вместе фланировали по ивовой аллее, вели ностальгические разговоры обо всём и ни о чём, как это свойственно молодым людям… Потом Брага снова пригласил Гормона на свою квартиру, в гости, «чаи погонять». Так сказать, на дорожку. Они — Брага, Вера и Ника, скоро должны были уезжать за границу, по приглашению «близких друзей». А тут встретили его, Фракталова… Гармон успокоил их и согласился поехать. Когда вся их весёлая К° оказалась на месте, супружеская пара угостила гостя коронным домащним коктейлем Веры и Ники, чем — то в первый момент напомнившим наивному Гармону кровавую мэри…
***
Щёлкнул выключатель, и Гармон оглядел снова эту комнату без каких — либо окон и дверей… Встретился глазами со своей, внезапно, с ног до головы, освещённой, тенью во вмурованном в стену монолите зеркала и сходу нашёл в себе, в одно и то же время комическое и страшное, сходство с одним из рисованных чудовищ в адском словаре Коллена де Планси. Из потусторонней глубины на него смотрела помесь Павла Первого с графом Паленом. Тем самым, перед убийством императора напомнившим заговорщикам о яичнице, которую невозможно сделать, не разбив яйцо… Гармон приблизился к зеркалу и подумал о том, что, по — видимому, это сон овладел им и вошёл в него, причём вошёл таким странным образом, что человек оказался во сне, а не сон в человеке.

Сон: 000000000
Человек: 11111111

На память пришла актриса Зелёная. Как она в чёрно — белом ящике «Берёзка» пела своим мультяшным бесполым голоском мещанскую частушку:

Были гости у меня
человечков двести
а потом они ушли
с обстановкой вместе

Гармон сел на пожилую колченогую кровать и попытался привести в порядок нахлынувшие картинки, сцены, фразы, лица, звуки, знаки… Серпантин на полную катушку зашумел, луч прожектора выбил почву из — под ног одной реальности, чтобы та провалилась с головой в иную… Что же произошло? Что было — то? Что с ним такое приключилось вчера?
Спустя год после психоделического отъезда матери, отчим №3 одну за другой, с интервалом в полтора месяца, привёл в дом двух красных девиц. Первая никак не вспоминалась. О второй на памяти осталось только то, что она была в техасах, с маленькой грудью и по знаку гороскопа Стрелец…

Дева — Стрелец

Трудный, но творческий и яркий союз. Любовь такой пары напоминает увлекательнейшую игру…

Как — то раз он не вовремя возвратился домой из кинотеатра и застал отчима с девицей за старой, как мир, хирургической операцией «Ы». Тихо вышел. Забрался в выкрашенную кровью степных кобылиц телефонную будку, стал методично обзванивать друзей — приятелей, надеясь у кого — нибудь переждать. Однако никого не нашёл свободным. Всех троих застукал в делах… Тут было над чем призадуматься. Для этого благородного античного занятия Гармон избрал место под молодыми тутовником и тутовницей, прямо на футбольной травке, непосредственно перед одной из восьми, знаменитых на весь город, грязно — розовых хрущёвок, вот уже тридцать лет мечтавшей о революционной смене обстановки: например, об остром острове Сите, о стрельчатых порталах, о горгульях и т. п.
Однажды в марте… года Зиги, его бывшая, позвонила ему и попросила о свидании №6. Встретились они, как обычно, у неё на съёмной полуторке, в номере тридевятом. Сходу Зиги попыталась всё выпрямить. Объявила, что больше не в состоянии прозябать в подобного рода глубинке, хочет в столичные отношения, в сердце Родины. Стала звать его, Гармошу Фракталова, туда же. На коричневом глазу врала, что без него никуда не поедет, потому что и он прозябает и в сущности ведёт в корне лишнюю и никому не нужную жизнь, то есть, по гамбургскому счёту, попросту числится. Он пожимал, как физик — ядерщик, узкими плечами. Недвусмысленно, по — ковбойски, улыбался. Его снисходительное эго тогда здорово раззудило Зиги. Рвала и метала во имя металла, как пел её любимый поп — рыгунчик Перепетуй. Потом успокоилась. Его марсианское обаяние всё — таки взяло своё. Они завалились на старенький западно — восточный диван, обнялись там, в дальнем уголке. В полосатой тени дождя зашептались, словно в засаде. Зиги рассказывала о городе на семи холмах да на восьми ветрах, — удивительном и ни на что не похожем. В конце концов всё — таки призналась, что у неё появился другой мужчина. Хороший. Известный. Щедрый. С прожидью. Он, Гармон, покорно слушал её, дышал её русыми волосами, хищно молчал, думал, грезил — в самом глазу урагана Жизнь: о прохиндеях, построивших храмы для человеческого тела и мужей с жёнами обожествивших, чтобы третий глаз перестал действовать…

………………………………………………………………………………….

…Встав утром и выйдя в темноте на лестничную площадку, он увидел стоящую внизу, на ослепительном выходе из подъезда, изящную фигурку Зиги. Он тихо спустился к ней, подкрался прямо к её открытой шее, золотистой от торчавших во все стороны тончайших волосков (они ещё пахли прошедшей дождливой ночью!), и через маленькое плечо посмотрел туда же, куда смотрела и она. В небе висели странные облака, один в один похожие на лежащие пушистые белоснежные цифры: 0, 1 … Что — то мелко ущипнуло его в щёку. От лёгкого хлопка, Зиги вздрогнула, но не обернулась. Мечтательно, как какая — нибудь мультяшная торговка, сказала про шальные облака: «Смотри, щас превратятся…». Но облака не превратились. На его взгляд, они просто рассеялись.

                ===========================

Прикутюрьерил Джек, соседский котяра, потрошитель воробьёв. Зрачок у него складывался по — философски, по вертикали, как у допотопного туристического радиоприёмника. На всякий пожарный он потёрся о ногу Гармона, а потом точнёхонько улёгся непосредственно под мышкой у солнца, золотопромышьленник и тонкий ценитель и цитатор Чаадаева, в частности, его писем к автору «ЕО»…
                —
Таммуз, 3657 год. Из письма Джека, кота — Гармону, человеку.

…Моё пламеннейшее желание, друг мой, видеть Вас посвящённым в тайну Времени… Нет более огорчительного зрелища в мире нравственном, чем зрелище гениального человека, не понимающего свой век и своё призвание… Когда видишь, как тот, кто должен был бы властвовать над умами, сам отдаётся во власть привычкам и рутинам черни, чувствуешь самого себя остановленным в своём движении вперёд… Говоришь себе, зачем этот человек мешает мне идти, когда он должен был бы вести меня? Это поистине бывает со мной всякий раз, как я думаю о Вас, а думаю я о Вас столь часто, что совсем измучился… Не мешайте же мне идти, прошу Вас. Если у Вас не хватает терпения, чтобы научиться тому, что происходит на белом свете, то погрузитесь в себя и извлеките из вашего собственного существа тот свет, который неизбежно находится во всякой душе, подобной вашей… Я убеждён, что вы можете принести бесконечное благо этому бедному шарику, заблудившемуся в звёздном храме. Не обманите вашей судьбы, мой друг. Говорю Вам, как некогда Асмодей говорил своим каменщикам, — о, если б вы знали!
                —
Внимание Джека ненадолго привлёк какой — то нахальный выёбышек. В десяти человеческих шагах от кота, заплатив ровно чирик, он клюнул лужу в молоко, которое всё равно оказалось «яблочком»; прополоскал, челкаш, горлышко стёклышком, и — с концами: упорхнул. Лужа лукаво подмигнула не то Гармону, не то Джеку. Покушение воробья на её хрустальную невинность не получилось; её зАмок остался под тем же замкОм, а гибкое зеркало — с прежней небесной картинкой.
                — —
Да, да, подумал Гармон, их не должно быть. Они утопли вместе со своим престарелым любовником, Тихон же пропал без вести где — то на ближневосточном фронте, среди журналистов — международников, угодивших в племенную засаду: даже тела не нашли… А тут они все трое нарисовались, да ещё и чушь какую — то несут про то, что их нет!.. Эти стены… Обои, мягко говоря, странные… Рисунок не однообразный, как должно быть, — вроде мавританских узоров… Тут, напротив, всё разное… Э, да это не обои!.. Роспись… Целая панорама… Только пол и потолок не расписаны… Мама дорогая… Чего здесь только нет… Иллюстрированная история… Хотя нет. Слова тоже имеются в наличии… Диф — фу — зоры… Диффузоры… Что за диффузоры? Вид животных? Растения?.. Нет… Некие существа… Размалёванные пикты… папуасы… Но с крылышками… Смешно… Херувимы, что ли?.. Вот и коконы их с зародышами… Коконы лопаются, как, впрочем, и положено коконам… Из них на свет появляются искрящиеся, как бенгальские огни, уродцы… Затем искры пропадают… Уродцы обретают пух… Далее — на них уже перья… жуткие… Очень всё это напоминает листву осины… Или я что — то путаю… Да, осина… Эти головы, блин, жуть полная… Выпученные глаза рыб… Ничего не скажешь, мастерский рисунок, аж завидно… Нарисовавший всё это панно чел — очень талантлив, с органчиком в башке, что называется… Вот сукин сын, а!.. Надо же такое придумать… А вот, собственно, и истории, и сюжеты пошли — один за другим… От стены к стене… По — видимому, с запада на восток… История этих самых диффузоров, насколько я понимаю… Интересно, какие — то из них мне даже знакомы… Складываются, если присмотреться внимательно, в подобие узла крысиного короля… Что — то вроде оккультного труда, который Ньютон писал в последнее десятилетие своей жизни, пользуясь алхимическим жаргоном, квазилатынью.. Чего, чего тут только нет, мама дорогая!.. Помимо библейских линий, самые неожиданные… Город, похожий на Париж… да и на Москву… Москва, Москва, как много в этой суке… Барражирующие над городом дискообразные и пирамидальные объекты… Ватерлоо… В тот самый — странный год без лета… Или без Леты… Наполеон под деревом, похожим на увеличенного в сотни раз пылевого клеща… Танцующая лапута… 10 000 троллей на конце иглы играют партию в покер… А вот цитата из «зеркала для принцев» Эмира ибн Искандера, вплетённая зачем — то в цитату из «Ожерелья голубки» ибн Хазма… Вот история Гильгамеша, непостижимым образом перекликающаяся с «Поющими камнями» Павзания… Валлийский сыр, становящийся сирийским Ваалом, и — наоборот… Девушки Сенота перед сбросом их в карстовый колодец… Тысяча и один сарацин, вспоротый Ричардом Львиное Сердце… Немцы в витебских топях хрипящие одно и то же слово: диффузоры!.. Нерон, наблюдающий за гладиаторским боем через изумрудные стёкла… «Уточка» Тибета снесла яичко Цейлона… Долина — точь — в — точь долина Маринер… Иногда кажется, что это какой — то театр… Театр эффектов Филиппа де Люттербурга… А вот так посмотришь, нет — скорее, Клуб Одиноких Сердец… В общем, какая — то откровенная мешанина. Всякая всячина. При этом история, как ни странно, складывается! Очевидно, это всё- таки и есть история диффузоров. И в конце всего панно, в конце вот этой всей позорной рисованной вакханалии, как ни верти, вот это самое победоносное банальное до зубовного скрежета — зеркало… Гармон посмотрел в сторону той стены, на которой оно крепилось; на него из глубины так же посмотрел, а затем, встав с кровати, направился к стеклянной глади доппельгангер.
Гармон принялся рассматривать зеркало со всех сторон: как оно крепится? Можно ли просто снять, а не разбивать? Оказалось, что — да.
За зеркалом была дыра.
Дыра в другую комнату.
А там — никого.
И вдруг Гармон всё вспомнил: как он порешил их троих. Вспомнил разговор с ними: перед принятием чая. О том, что они — вот те вот самые диффузоры. Последние. А рассказали Гармону об этом, потому что он — тоже в некотором роде как последний. Правда, не диффузор, а Йима Младший — охотник на диффузоров… И они пришли его, охотника, изолировать. Типа, даже помещение есть. За стеной. Без окон, без дверей… И вот они, значит, его, тихого охотничка, тут и разместят при помощи особого чая, который Гармон уже принял, что говорит о том, что обратного хода нет и не будет… Однако чай на «тихого охотничка» подействовал не так, как рассчитывали товарищи последние диффузоры. И потому Гармон всё — таки сделал своё тихое охотничье дело, убил злую троицу. Убил и, пробив стену, забрался в соседнюю, абсолютно такую же комнату, и закрылся в ней от самого себя посредством зеркала, ибо заподозрил, что в нём есть что — то от крови проклятых диффузоров, не может не быть, так как мать была из них и убита была именно по причине любви к охотнику — к отцу Гармона — к Йиме Старшему… И вот действие чая улетучилось
                — —
Приоткрыв глаза и дав окончательно сойти на нет подзадержавшимся парам сновидения, Гармон увидел однокашника с близнецами. На вопрос, где они были, те ответили: данигдездесьибыли. Как здесь? — не понял их Гармон и рассказал про их чёртову пустую бонбоньерке. Те засмеялись, будто дети малые. Гармон спросил, что смешного — то? Троица призналась, что совершенно не ожидала, что «бычья филигрань», т. е. снадобье, так подействует на него. Они сами эту самую бф время от времени испытывали на себе, но как правило видели не «пустую бонбоньерку», как он выразился, а принципиально другое: Брага — некое колоссальное скучнейшее кладбище, Вера и Ника — не менее скучный зеркальный лабиринт в стиле французского рококо. На вопрос Гармона, что это за отпадное такое зелье, Брага ответил небольшим рассказом… Короче, заходит он как — то в подвальный магазинчик, где из — под полы торгуют всякой всячиной братья Алхарисовы, — начиная с предметов антиквариата и икон и заканчивая редкими лекарствами. В общем, купить подарок Вере и Нике. Браге нравится запертая на замочек книга. О ней Алхарисовы говорят совсем немного, — мол, что это от пропойцы — внука маршала Майского, наряду с прочими немецкими трофеями, пригнанными единственной дочери маршала — матери этого зоологического алкаша. Брага признаётся, что подумал тогда, возможно, Алхарисовы и сами не в курсах, что спрятано в цепной книжке. Но вот Вера и Ника совершенно случайно обнаруживают, что та с вырезанной прямоугольной сердцевиной… Когда роняют её в ванной… Из книги — то пакетик и вывалился, родимый…
                ОТСУТСТВУЮЩАЯ УЛЫБКА
 
        На вопрос, что он думает по поводу Иосифа Туруханского и той «вещи в себе», то есть — зеркала, сталкер неохотно ответил, что в этом что — то есть во всяком случае за живое задевает как — никак проходное оно не то что мля все эти нынешние выставки скучающих домохозяек обоего пола призывающих отдать свои жизни на благо своей малой родины хотя что это за родина такая за которую нужно постоянно отдавать концы пусть мля сама теперь за меня погибает. Абросим поинтересовался, можно ли встретиться с самим маэстро? Сталкер ответил, что ему это вообще — то неизвестно и посоветовал подняться на этаж выше и найти №602: номер, в котором остановился этот перец собственной персоной.

Абросим так и сделал. Поднявшись на четвёртый этаж, он нашёл 602 — ю дверь без какой — либо охраны и тихо постучал. Дверь осторожно открыл невысокого роста большеголовый неопределённой расы мужчина, одетый в точности, как гонщик формулы — 1, — в спортивный, разукрашенный логотипами, красно — белый комбинезон. Не хватало только шлема. Абросим извинился за столь неожиданное вторжение и попросил о встрече с маэстро Иосифом Орестовичем Туруханским. Человек в комбинезоне низким и мягким голосом, как у директора гимназии с математическим уклоном, отказавшись от избитого приёма, приводящего князя Мышкина к Микки Маусу (минуя дядюшку Рэта), ответил, что Иосиф Орестович Туруханский — это, собственно говоря, он и есть. И разрешил войти.
— Не обращайте внимание. Подарок. Захотелось примерить эту нелепую одежду. Как видите… смешон. Не находите?
— А по — моему, вам идёт. 
— Правда? Что ж, куплю её чуть позже. Причём, заплачу не теми фальшивыми английскими деньгами, сделанными немцами из турецкого льна, а настоящими, американскими, конопляными. У меня ещё встреча с парой специфических невест. Мёртвых. Деликатная подработка на стороне, знаете ли. Коплю на обратный билет… Анаксагор, начальник мой (босс, по — вашему) мне такое устроит, если не вернусь к сроку… А вернуться я должен аккурат ко Дню Большого Взрыва… О! Прошу прощения! Проснулся мой стариный друг — радиоприёмник. Подал голос, профессор Доуэль.
Абросим услышал, как в «старинном друге» Иосифа Туруханского заиграл неувядающий шлягер про юного Октября и молодого Ленина у него, у юного Октября, позади. 


                ***
Иосиф Туруханский, вспомнив, что у него гость, в нужный момент поставил громкость на ноль. Впрочем, сделал он это, как тут же выяснилось, вовсе не в интересах гостя, а исключительно в своих.
— А, дальше не так интересно! Жаль, что вас вчера не было. Такой шум был в 0:00 по местному европейскому времени! Просто шум! Идёт — гудёт зелёный шум! как много он наводит дум!… ха — ха — ха! Слушал и не мог наслушаться… Кстати, а знаете ли, что, несмотря на некоторый успех нумера с червоточинкой, вы единственное частное лицо, которое пожелало не только поглазеть на зеркало, но и со мной встретиться, так сказать, с автором воочию? Смело. Вы пришли поговорить со мной о червоточине? Ведь так?
— Ну… В общем, да. О зеркале.
— О зеркале. Конечно.
Иосиф Туруханский вышел из — за японской ширмы с жутковатыми осьминогами и женой рыбака уже переодевшимся в свой привычный костюм — тройку и, выразив удивление тому, что гость до сих пор стоит посреди комнаты, попросил сесть за небольшой квадратный стол, прямо напротив себя. В его руке появился серебристый портсигар. Прозвучало предложение закурить.
Абросим его принял, хоть сам не курил уже пару лет. Прикурив от зажигалки хозяина, он почти одновременно с ним выдохнул свой дымок. Туруханский — длинную спираль. Абросим — кривоватую струйку.
Контрабандные сиги с древесными нотками с первой затяжки…
— Итак, вас интересует загадка «фокуса», — после короткой паузы продолжал Иосиф Туруханский.
— Да. Зеркало ваше меня вообще по — настоящему заинтересовало.
— Как бы вам это сказать — то? Дело в том, что то, что вы видели в том нумере — это никакой не фокус. Это не фокус.
— Не фокус? Разве такое возможно?
— Уверяю вас, такое очень даже возможно. Вы же видели пустоту на месте вашего, казалось бы, вполне законного отражения? Так оно и есть. Точнее, вас — то, в действительности, и нет. В смысле, людей.
 


— А вы? Вы разве не CHELOVEK?
— Нет, конечно.
— Как это?
— Вот так.
— Боюсь уточнить — а кто тогда?
— Межзвёздный патрульный.
— Не понял.
— Выслеживаю астронавтов — сталкеров. Развелось их что — то в последнее время. Особенно, кстати, выходцев с вашей прекрасной планеты.
— А у нас здесь… вы зачем?
— Отдыхаю после трудов праведных. На каникулах я. Такие дела.. Теперь, значит, езжу эдаким самозванцем. То есть не совсем законно я тут. С точки зрения моей родины — Полутени, конечно. Перехватил похищенное земными сталкерами проходное зеркало Зазаманки, но, не вернув его, как положено, хозяевам, задержался, а потом и вовсе застрял на планете тех же людей — похитителей. Что делать! То ли я настолько не люблю Зазаманку, то ли вы, люди, мне чем — то приглянулись. Ну, и вот, надеюсь, что в достаточно современной, насколько я понимаю, стилистике демонстрирую вам ваше недвусмысленное отсутствие. Проповедую, можно сказать, новую веру, возможно, даже ересь. Что меня дико веселит и развлекает.
— Что проповедуете?
— Вот вы плодитесь и размножаетесь…
— Ну?
— Чтобы не перевёлся так называемый род людской.
— Само собой.
— Боитесь выродиться.
— Ясен пень.
— Да, но ведь ничто не исчезает. И никто не может взять и исчезнуть. Таков закон Полутени. Все времена сразу. Все существа сразу. Все миры сразу. Здесь и сейчас. Всё во всём. Всё есть. Дерзайте. Прекратите размножаться. Исчезните совсем. Освободите Землю.
— Ох, боюсь, что…
— То — то и оно, что боитесь… С тех пор, как изменили самим себе. Раздвоились. Потеряли целостность. Вы поддались страху, страстям!
— Ну, это самое…
— Но не всё потеряно. Ведь у вас как всё складывается на данный момент? Первый раз вы прозрели с адамом. Так?
— Да, но…
— Просто ева неправильно поняла установку нага. Он указал ей путь богов, ведущий к Создателю, но она «влюбилась» в Создателя и послала всех богов, и адама в том числе, на йух, к черте, или к чёрту, как у вас говорят. Одного она не учла. У Создателя нет нужды в «половинке». Создатель всемогущ. И тогда ева вынуждена была сойти с небес на землю и пожрать назло самодовольному Создателю ни в чём не повинного простака адама. Отсюда и пошёл род людской. И с тех пор все адамы теряют головы от своих ев. А евы зачинают от адамовых голов, продолжая ревновать Создателя к нему самому. Ну, а во второй раз вы прозрели с Львом Бакстом. Был такой художник. Однажды ему, во время поездки в материковую Грецию, приснилось, как он где — то в гористой местности, в Древней Греции, встретился с Двуполым Существом.

 
—
Двуполое Существо: Terror antiquus!
Бакст: Tu me connais pas, ferme ta gueule! (Заткни своё хлебало — фр.).
Двуполое Существо: Terror antiquus!
Бакст: Shut up fuking half of woman! (Закройся, нах, долбанная половина женщины — англ.)
Двуполое Существо: Terror antiquus!
Бакст: Да уймись же ты, наконец, корова жидовская!
Двуполое Существо: — — — — —
—
И вот, вроде как должны и в третий раз глаза открыть. А мы… Червоточинка и Ося Туруханский… Поедем завтра дальше. По вашей прекрасной несмотря ни на что планетте The Мля.
Отсутствующая улыбка.

*). «Древний ужас» (лат.).
 

 ***

В кирпичике радиоприёмника беспомощно слышна была одинокая насекомая возня. Григ резко открыл глаза. С них тут же соскользнула в никуда тень Сони — сновидицы. Он приложил ухо к пластмассовой решётке приёмника и услышал далёкий голос человека, то ли звавшего на помощь, то ли пытавшегося докричаться до тугого на оба уха горизонта.
Солнце во — вот должно было выглянуть из — за синих гор. Тень ночи истончилась достаточно, чтобы можно было разглядеть мельчайшие детали обновлённого механизма всей городской махины. Троица вездесущих сорок первой бросилась проверять её рабочее состояние. Стрекоча и вертя иссиня — зелёными хвостами, как мётлами, во все стороны света, они скакали то там, то сям; ни один предмет, ни одна щёлочка не могли ускользнуть от их неуёмных глаз и хищных ослепительно белых крыльев.
—
Зайдя в спальню, Григ уже не застал там Старика и понял, что просто проспал его уход.
Соня, тихая — тихая, с отсутствующим, как у игрушечной девочки, взглядом, сидела в кресле, перед включённым панасоником…

 
 

—
 Что смотрим, спросил он, садясь рядом на пол.
А, ничего. Повторение Парада Победы по Первому. Правда, наш вождь – душка? - произнесла она с усталой, но счастливой улыбкой. И добавила: ты же уже вроде спрашивал, почему не спишь?


***
Вспомнив (то ли нелепую, то ли страшную) ночь расплаты со Стариком, он так же вспомнил, как однажды утром один стоял возле киоска «Союзпечать», на автобусной остановке, и курил довольно низкого качества местный «Сим — Сим». Смотрел по сторонам. Никуда особенно не спешил. Наслаждалась маленькой своей свободой… Неожиданно, вместе с кленовым листом, откуда — то сверху, на него спланировала знакомая синеватая бумажка. Он машинальным движением поймал и лист, и её, прижав обеих к темени ладонью. Бумажка оказалась, как Григ и предполагал, ещё не замусоленной, не истрёпанной, почти новенькой, 6 х 11 см, пятёркой. Так и стоял с ней, родимой, вертел её в руке, успевая всегда немножко по — разному перечитывать мелькавшее словосочетание на фоне заглавной цифры и «отвернувшегося чебурашки»:

 
 

пять рублей
пульт бейяр
тульп рябей
плять убейр
тляпей бурь
пяль трубей
ябут прейль
тряпь булей
яльбей труп
пулей брять
лейбу прять
петь рубляй
путь ряблей
руль йебпят
пятуль брей
трубя йепль
—
Денежка же старалась не смотреть на человека левым профилем справа от Спасской Башни с остановившимися на 10: 10 курантами… В ту минуту Григ поднял бумажку на свет, и та закрыла собой как раз доступный обзору небосвод с редкой просинью посередине. Трюк элементарный, знакомый детворе и бывшим ангелам. Посмотреть со дна колодца в ясный день… Целокупная голубизна купюры на свету стала прозрачной, как мокрая, и на её «дне» не замедлили проявиться бледные остроконечные звёздочки, — всего около двенадцати неподвижных водяных знаков…
***
Возвратившись в приветственно сверкнувшую чайником кухню, он выпил из него залпом примерно стакан остывшей до приятного холодка воды. Потом, переведя дыхание, немного придя в себя, уставился на настенные часы, но так и не смог разобрать, где там цифры, где стрелки, где шкала… Вспомнил расписных местных девушек в бассейне… Поклонницы «Пинк Флойда», Пертивнияль и Тутхалияса, мечтательно гуторят про обелиск в Буэнос — Айресе… Заглянул в холодильник. Ничего не взяв из оказавшегося пустым морозильника, хлопнул дверцей. Переместился из кухни в коридор. Шаркая по шахматному полу, свернул в полутьму гостиной. Добрался до своего рабочего кабинета, сел в кресло за стол…  Прислушался к пространству, которое прямоугольный фрагмент зеркала, видневшийся за открытой дверью съёмной квартиры, в прихожей, уводил в кажущуюся бесконечность, но ничего так и не расслышав, кроме блаженно щёлкавших часов на стене, встал из - за стола. Поочерёдно нырнув в тапочки носками, он приблизился к окну и, слегка отодвинув край ажурной палевой занавески, увидел, что часы не врут, и ещё, действительно, довольно рано… Подождал появления хотя бы одной души во дворе или на проезжей дороге, но никто так и не нарисовался. Сонное царство… Как будто всех сморил один, общий для всех, сладчайший кошмар: местные власти наконец — то дали официальное разрешение на строительство всем городом небоскрёба века: оба его конца должны прорваться в бесконечность сквозь небесную твердь и сквозь твердь земную, и все счастливы в преддверии начала бессрочного поистине сказочного строительства…

По раме сверху вниз ползло, шевеля маленькими антеннами незнакомое насекомое. Григ, поблагодарив Провидение за то, что воздух не столь насыщен кислородом, как во времена того же стегозавра, его любимого в детстве завра, любовно, словно какой — нибудь Зефир с карт птолемеев, подул на букашку. Та остановилась, в тревоге пережидая необъяснимый поток ветра, и когда он прекратился, снова продолжила движение в прежнем направлении, к подоконнику, на котором лежала бесхозная крошка от вчерашнего пирога…
—
print «который год вы женаты (замужем)»
input '- 1 — пока ещё нет»; G
print «у вас впереди»;
select case G
case is <0: print «просто»;
case 0 to 1: print «ситцевая»;
case 1 to 2: print «бумажная»;
case 2 to 5: print «деревянная»;
case 5 to 10: print «розовая»;
case 10 to 15: print «стеклянная»;
case 15 to 20: print «фарфоровая»;
case 20 to 25: print «серебряная»;
case 25 to 30: print «жемчужная»;
case 30 to 35: print «платиновая»;
case 35 to 40: print «рубиновая»;
case 40 to 50: print «золотая»;
case 50 to 60: print «бриллиантовая»;
case 60 to 70: print «благодатная»;
case else: print «коронная»;
end select
print «свадьба»
—
Положив вещицу на прежнее место, Григ осторожно, словно финский лыжник — диверсант, вновь обошёл всю квартиру, обследуя каждый уголок… Полный весьма отрадный порядок во всём. В тени раннего утра улыбка на лице его, не удержавшись на месте, как — то растерянно неловко шевельнувшись, застыла в перекошенном виде, как у человека, которого только что навестил инсульт. Что — то новенькое, это что — то новенькое, беззащитно проговорил Григ самому себе вслух, и, пошаркивая турецкими тапками, опять смиренно перебазировался на кухню, чтобы сделать себе сырный бутерброд к чаю.
Почаёвничав в одиночестве, он отставил в сторонку чёрный конус чашки и открыл наугад журнал «Материя» за маянварь месяц…
—

Абу Мансур Мухаммед ибн Дуст:

Что ты скажешь, есть ли какая — нибудь
материя за пределами небесного свода и звёзд?

Насир Хосров:

Материей условились называть только то,
что находится под этим небесным сводом…

***

После завтрака Григ заглянул в спальню. Соня крепко спала на правом боку, отвернувшись к стене с распятым на ней постером неизменного поп — кумира.

[… Аттила глянул на бледное, с парой родинок, восхитительное плечо Ильдико, которая всё ещё спала, издавая здоровый, ставший уже привычным готтский храп, не удержался и музыкально пощекотал его самым краем подушечек пальцев. Женское голое плечо отдельным живым существом недовольно, почти по — детски, шевельнулось, словно отгоняя назойливую муху. Сама Ильдико при этом глубоко вздохнула, задвигалась, заставив покривляться шутовское лицо складок на нежном одеяле из тоньчайших единороговых шкур. Затем попыталась перевернуться на другой бок, лицом к Аттиле, но в последний момент раздумала и осталась в прежней позиции. «Бич Божий» подумал он с удивившей его самого нежностью: чуть не убила меня вчера ночью, белокурая бестия…]

Он посмотрел на мирно перешёптывавшиеся друг с другом стрелки и цифры будильника на тумбочке.
Под настроение, возвращаясь в свой рабочий кабинет что – нибудь почитать, не удержавшись, фальшиво замурлыкал себе под нос советско - восточную народную песенку…

;;;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;; ;;
;;;; ;;;; ;;; ;;; ;; ;;;; ;;;; ;;
;;;; ;;;; ;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;;
Melyon, melyon, melyon gol-e roz
Darem hediye behre ruy-e to.
Deste- deste gol berat darem
Ki dani a;e;et menem?
— — — — — — — — — — — — — — —
(Миллион, миллион, миллион роз,
я подарила тебе.
Я имею еще букеты цветов,
чтобы ты знал «я влюблена в тебя». )
 

***

Чувиха, после небольшой паузы, негромко проговорила:

- Хорошо. Значит, теперь моё слово…
- Да, твоя очередь, дорогуша.
- Дорогуша… Не видать тебе куша…

***
Ничего не хотелось. Даже смотреть перед собой. Оба отряда ресниц покорно опускали веки и терпеливо ждали приказа поднять их, но этот второй приказ раз за разом задерживался дольше положенного, наводя ресницы на резонное подозрение: не уснула ли хозяйка снова? Отчего они немного нервничали, вздрагивая от малейших прикосновений солнечного света и тени Малюты — соседского кота, прохаживавшегося туда — сюда за занавеской, по перилам балкона в поисках оставленных им там вчерашним вечером ключей от всех — всех зеркал, какие только существуют на свете. От её, в том числе.
*
Она привстала, убрав из — под головы затёкшую ладонь… Стеклянные червячки, или так называемые muscae volitantes (*), появились перед глазами… Проплывают мутные гусенички куда — то, такие добрячки — добрячки, точно души умерших: и не поймаешь, не остановишь, прямо как здешнего губернатора — Очепяткина Марксэна Николаевича, который помимо того, что большим добряком слыл, не прочь был сам повышивать по тюлю, и очень даже, насколько известно, преуспел в этом самом вышивании… Грига рядом не было. Только… Ага, какой — то свежевыжатый текст и записочка… Ну и почерк у Григория… А ещё щелкопёр называется… Кукла, я пошёл гулять. Ты знаешь, куда. Скорее всего не застану тебя, когда вернусь. Не забыла, про новый заказ?P. S. Я слышал, что ты говорила во сне…??? Говорила во сне???
—
Ну, да, Григ наш пошёл прогуляться вниз по улице Тютчева, до Башни… Будить, значит, «куклу» не решился. Кукла. Мило… Хотя раньше была вроде всё больше «куколкой»… А мне ещё на работу переться… 
***
То, что на ней совсем ничего нет, кроме так называемых евиных одежд, Соня обнаружила только в тот самый момент, когда, переходя из одной комнаты в другую, наткнулась на невозмутимое, словно чучело птицы, зеркало в прихожей. «Кувшина не хватает, а то бы сошла за «Чудесный источник», — подумала она и медленно провела пальцем по животу, сделав около пупка неполный круг в честь любимой картины. Амаль и Ирке она тоже нравилась. Теперь они уже в своём Прекрасном Далёко… Повыходили дружно замуж. Обе за иностранцев. Одна во Франции живёт, другая, кажется, в Испании. У обеих детвора. Сменили советские фамилии. Может быть, и имена тоже. Всегда мечтали о Загранице. Сбылись, значит, их розовые мечты… Соня свободно вошла в футболку и джинсовые шорты: в футболку с отпечатком кролика и надписью «Bosch» и в шорты с вышитыми сзади динозавриками в цветах. Из обуви выбрала сандалии песочного цвета и надела их на босую ногу… Немного посидела на коврике, шаря по сторонам пустыми глазами. Что делать теперь и каким образом вести себя с навалившейся на неё тишиной, Мо не представляла. Она заметила, что даже вещи держали себя с ней не так, как всегда, — совсем по — новому, враждебно. И немецкий бабушкин ковёр, помнивший Сонечку ещё маленькой, безжалостно разбивавшей хорошенькие светловолосые головки лупоглазых и гнусавых кукол об скрипучий паркет или об десятикилограммовую гирю папочки… И «гишпанец» — сервант, и поблёскивавшие золотистыми циферками толстые и достоевские собрания сочинений, и коричневые семейные дагерротипы на стенах, и импортный телевизор, и музыкальный центр, и чёрный, как дьявол, комод, и стол на одинокой рыжей массивной ноге, и известные своей ядовитостью цветы в вазе (ещё живые — белые лилии), и мясистый вальяжный журнал мод на пуфе, и отделанные рогом с медной инкрустацией настенные часы, и прочее, и прочее… Всё казалось как будто бы прежним, родным, но и в то же время ставило человека перед неоспоримым фактом его необъяснимого и полного исчезновения: вы — это не вы; впервые вас видим и видим, что вас нет!.. Что — то похожее мелькнуло у неё в голове несколько дней назад, когда она пешком от остановки шла домой. Тогда она, разбуженная весёлым водителем, выскочила, как ошпаренная, из пустого автобуса и впоследствии по дороге не встретила ни души. Даже на центральной ярмарочной площади, по которой всегда кто — нибудь да прогуливался и где постоянно кто — то сидел и рисовал на асфальте цветными мелками большой портрет президента с третьим распахнутым глазом посередине невысокого лба или кормил семечками и булочными крошками толпу сизарей, или говорил что ни попадя с невысокой переносной трибуны перед десятком обязательных нисколько не скучающих пенсионеров, нетерпеливо — любопытных детей и неизменной, над всем и вся «смеющейся» дворнягой… Вещи, обступившие Соню, что — то быстро — быстро говорили на неслышном своём языке. «Теперь ты — наша!» — кричала ставшая во главе их очнувшегося легиона тишина и ласкала новенькую невидимыми конечностями, теми самыми, которыми когда — то, в незапамятные времена, преподнесла в дар босой радуге земную обувь: Адама и Еву. Мо зажмурила глаза, как делала это ребёнком, чтобы спрятаться, по её словам, «от всего — всего»…

со5789 — Духи Nasumi
co5846 — Духи Nasumi не родись…
со5912 — Духи Nasumi
co6108 — Духи Nasumi не родись красивой
со6128 — Духи Nasumi а родись с ксивой
со6362 — Духи Nasumi не родись покатой
со6411 — Духи Nasumi а родись богатой
jo8208 — Духи Nasumi не родись наталкой
jo8338 — Духи Nasumi а родись началкой
jo8535 — Духи Nasumi не родись для грусти
jo8569 — Духи Nasumi а родись в капусте
со9042 — Духи Nasumi
co9255 — Духи Nasumi не родись…
co9483 — Духи Nasumi
co9504 — Духи Nasumi

…У неё было неотвязное чувство, что по всему городу, а не только по их улице, провезли некий очень важный торжественный катафалк и успели перед тем разбудить всех до единого жителей, всех — всех, кроме неё, кроме Сони, и поэтому душа её ушла вместе с каким — то неведомым большого полёта покойником и его топором и остановилась как раз за спиной у ни о чём не ведающего солнца. Вместо людей в каждом доме, заполнив битком все без исключения квартиры и номера, теперь располагалась Неизвестная Армия, давя об окна свои потусторонние детские носы и откровенно корча из себя напрашивающихся на неприятности поросят…
*
Надо же, зеркало, оказывается, не мытое. В потёках каких — то. Как я это так допустила — то, а? Софья Самсоновна… Позорище… Ну, и рожа у тебя, дорогуша… Не лицо, а маска. Ужас, ужас… Я, кажется, благодаря Григу, победила главную свою фобию с детства. Вот прям с детских ногтей страх перед масками преследовал. Ничего с собой поделать не могла. Всегда почему — то была уверенность, что одела маску, уподобилась жмурику. Поэтому, например, к Африке, к Венеции там с холодком относилась. В открытую. Помнится, все девчонки с нашего курса только и тарахтели, что про венецианские карнавалы, про свадьбы в Венеции. А я что — то нет. Белая ворона. Что они в этой жуткой Венеции находили? Тот же Нищебродский. «Dtytw b z… " (Нобелевская речь. Стр. 1837). Полтора кота аплодируют пииту стоя в партере: «Мы в восхищении!» Хотя это, кажется, уже из другой оперы. Но не важно… Плюс, опять же, фильмы и прочая навязчивая реклама. НЛП во всей своей варварской красе — длинной косе… Не знаю. Боялась и всё. Теперь уже нет. В смысле — и птичьи маски, и бауты, и коломбины. Всю эту вонь. Гондольеров опять же, чем — то до зубовного скрежета напоминающих наших подмосковных мандрагорцев. От этого даже праздники с трудом выносила. Видите ли, у них поветрие: прокажённые хари — это круто! Причём, именно венецианские, всё равно — Хеллоуин это или очередная торжественная церемония передачи вагины в эксплуатацию. Насмотрелись, блин, полётов во сне и наяву широко закрытыми глазами.
 
***
 
У совершенно безлюдного озера, вместо того чтобы миновать его, как обычно, и идти к остановке, она почему — то задержалась. Кроме неё, это она заметила только потом, там, оказывается, торчал ещё какой — то хмырёк с характерным лицом любителя соображать на троих. Недовольно исподлобья глянув на молодуху, дескать, так дело не пойдёт, почему одна в таком месте, он, потоптавшись на месте, вскоре разочарованно покинул побережье вместе со своей, похожей на ручного неотвязного зверька, авоськой. Соня, подумав, что где — то уже раньше видела эту характерную физиогномию, проводила взглядом нелепую фигурку до поворота и только после её окончательного исчезновения, облегчённо вздохнув, наконец села на новенькую скамеечку без спинки.
Сидела минут десять, с волнением чувствуя присутствие огромного, точно живого, ока… Рассеянно обыскала она глазами сухую полоску противоположного берега. Берег, удвоенный слегка неверным зеркалом, был неумолим и нем, как вытянутый до бесконечности уродливый рот водяного, запертый на сотни прибрежных камешков и травинок самим же водяным дедом, бесшумным хозяином кажущейся бездны.
***
День как день, а на работу иду с нехорошим предчувствием. Позвонил босс. Зиров. Самолично. Здрасьте, я — гуру из Бобруйска. Заводит обычную свою шарманку про чрезвычайку. Началось! Опять какая — нибудь мышиная возня. Так и есть. Говорит, дездемона, хоцу позытива. Принимается перорально. Что — то там звездит. Как чёрная курочка. Рассказывает анекдот про Анку с Аппендицитом… И гонит меня в архив. В этот жуткий бошетунмай с химерами на балконах. Прекрасно ведь знает, что я — не последний инженер на АЭС и не инженю какая — нибудь по вызову, и тем не менее велит своим вонючим ртом, переполненным сизым дымом, забыть о чертёжной. Я, как последняя мымра, бегу, значит, в архив наводить порядок в советском отделе. Пока ревизоры не нарисовались.
 
***

Советский отдел. Так — с. Я в предвкушении нетривиального зрелища. Громоздкие стеллажи с кусками какой — то фантастической, в смысле размеров, книги… Товарищ Зиров «попросил» сбегать проверить в один из отделов на месте ли папка за №144000. Сбегай, рыбка, принеси пива. Если на месте, значит, на месте. Сообщить, и задание выполнено. Предлог для «смотрящего» Нигмы следующий: товарищ Зиров велел навести справки, справки в папке №12345. Нигма видит, что я такой же микрокосм, как и он, с трудом преодолевает соблазн рассказать, что Энигма, его супруга, страдает недержанием ночи, и пропускает, не потревожив вечную свою отсутствующую улыбку. Мне остаётся в заключении лишь констатировать свершившийся факт, как той вечно начинающей актриске, которой известный режиссёр только что предложил стать его седьмой женой, и произнести весёлое русское слово: «Ес». И вот я на месте. Боже, всё — таки какая же это должна была быть колоссальная книженция! Любопытно было бы взглянуть на того железного дровосека, который рубил её на все эти тома. У каждого «куска» своя твёрдая обложка с номерком, названием материала и обязательной сигилой. Всё как полагается. Иногда, правда, попадаются странные, «пёстрые» папки — с самым разношёрстным содержимым. Например, эта самая, за №12345. Для отвода глаз. Называется: Hen to Pan («Всё в одном» — лат.). Просто случайный набор совершенно не связанных друг с другом документов. Такая свалка сомнительных свидетельств. Всякая всячина. Мама родная, чего тут только нет! Ещё и с картинками…
—
— О пользе молока испов —
— Свободное исполнение всех 24 каприсов Паганини: краткий курс —
— Культ Мелитты: древневавилонский след в проблеме так называемого «нездорового интереса» девушек к иностранцам —
— Сохраним вавилонскую семидневку! —
— Защитная крепость для оператора —
— Папа Римский, он же Главрыба, он же Дагон. Очерки —
— Несколько слов по поводу использования фосфоресцирующих организмов в качестве дополнительных источников света. Научно — популярное издание —
— Новое пособие по карлиководству —
— Образ Родиона Раскольникова в контексте увлечения Ф. М. Достоевского историей так называемого Ордена Милосердного Боевого Топора —
— Ротшильды, Борис Пастернак и Тишина —
— О снах —
—
— 344. … Адам уже всему дал имена. Чего — то ему не хватает. Он не может назвать себя самого. Спускается к нему змей. Просит пить. Адам ведёт ползучую тварь к воде. Видит своё отраженье. Спрашивает: кто ты? Ему отвечают тем же макаром. Змей даёт совет прибегнуть к помощи сна. Прилетает сон. Адам погружается в него. Видит, как к нему во сне выходит отраженье. Это некая дама. Они куртуазно гуляют. А потом, нечаянно ступают в воду и, по логике вещей, не встретив сопротивления пустой её глубины, падают в бездну. Адам в ужасе пробуждается. У него стоит. Адам спрашивает у своего органа: что происходит? Орган, подобно пальцу боярыни Морозовой, в свою очередь, уподобившегося персту Константина Великого, показывает вверх. Адам глядит и видит, что там, наверху, непосредственно над ним, над кадмоном, висит гигантская литера «А». Совершенно секретно так весит в воздушном пространстве всё равно, что какой — нибудь гриф, и как будто чего — то ждёт от первочеловека… —
— 351. … следует отметить, что сны как таковые на самом деле снятся далеко не всем; подавляющее большинство людей просто скрывают, что им сны не снятся вовсе, и они совершенно не способны испытывать сновидения… —
— 400. … В гроте, у самого моря, среди золотых песков пляжа, он заснул. Во сне его окружают пески, чёрные пески Дендаина. Ни воды, ни моря… Но вдруг он ощущает, что рядом с ним есть ещё кто — то. Странное дело, это розен из племени крейцеров, он восседает на носороге, в правой руке держит весло; под левой рукой у него зажат шлем; в руке — телефонная трубка. Розен говорит: моя миссия — спасти муз и подносит к его уху телефонную трубку; трубка красоты невыразимой. Нос Традамусс («на языке неведомом, но понятном») говорит, что услыхал похожее на электрический блюз пророчество: в нём предвещалось, что гневом господним будет ниспослан левиафан, который вот — вот поглотит землю. Это правда, подтверждает розен, воды приближаются, но нужно спасти муз. Розен показывает ему гоночный шлем. Шлем, не переставая быть шлемом, странным образом оказывается «Началами» Ньютона. Затем протягивает телефонную трубку, она оказывается рукописью — той, что навеяла все эти ужасы… —
— 413. … Прежде, чем я погружусь в глубочайший из снов, я хочу услышать вопль Бабочки… —
— Конкордат —
— 14). Ты обязан предоставить мне [лунное] кольцо, чтобы я мог надевать его на палец и становиться невидимым и неуязвимым… —
— Зиккурат, или центр мандалы —
— Новые данные о колливублах —
— Интерробанг вчера и сегодня —
— Всё о ферулле —
— Тайны мондегринов —
— О натиформах —
— Вечность как порочный круг — ;
— Техника грибного слалома —
— Романовы, Центральная Америка и «любовь к крови» —
— Р. Магритт. О курительных трубках —
— Двуполая Земля. Контурные карты —
— О тепловой и световой сторонах Огня —
— О пустоте чисел —
— Абраксас: агент кислорода и демон бракосочетания —
— Панспермия. За и против —
—
Потом мне всё это надоедает смертельно. Вида я, естественно, никакого не подаю. Особенно этому молчуну Нигме. Папку №144000 я обнаруживаю довольно быстро. Помню наказ босса: не заглядывать. Только убедиться, что она на месте. Не больше и не меньше. Но я ведь любопытная варвара. А чего это не заглядывать? С чего бы это? Оттираю Пандору и заглядываю. Там отчёты по АЭС за последние 69 лет. Листаю. Смотрю, читаю и не верю собственным глазам. АЭС построен на месте, под которым на несколько сот метров в глубину и в ширину окопалось (sic!) шишнарфне. Так это называется в документах. Шишнарфне. Смешно. Такой антипод. Вроде куколки у чешуекрылых. Но это не тварь и не насекомое. Это семячко. Причём огромное. Что — то даже человеческое в нём находят. Однако, судя по вредоносности ауры, какие тут подробно описаны на протяжении сотен страниц, оно, скорее всего, из астросферы. Из областей Офель. По — видимому, занесено с тем знаменитым астероидом Сансара, тем самым, что через отравленные реки Мирцима на севере принёс чуму в Европу в XV веке, вызвав этим подъём Мицрима на юге. Ещё оно звуки издаёт. Похожи на барабанный бой у каких — нибудь пепельных нудистов с Индостана. Дама — дама, дама — дама («Отсюда Никто Не Выйдет Живым» — ???). И так постоянно. Как будто у него там внутри непрекращающийся париж… Значит, под станцией: левое семя. Пишет третий том «Капитала». Маркс потирает ручки. И оно представляет смертельную опасность для нас. Для правых деток Адама. По сравнению с его пробуждением чума покажется детской неожиданностью. Когда очнётся и пойдёт в рост, неизвестно никому. Но жизненно необходимо его опередить. Уничтожить прямо там, в бессознанке. Изначально к этому станцию, в принципе, и готовили. Теперь, когда всё готово для большого взрыва, её помещения в срочном порядке очищают от персонала, стараясь, чтобы он продолжал оставаться в неведении на счёт истинного смысла происходящего. Не забыли и о вездесущих «шайтанах» из СМИ. Поэтому так дозировано идёт сокращение кадров. Многие проекты приостанавливаются, в итоге уходя в никуда. В прессе же, не без присмотра специальных служб, муссируются ставшие рутиной так называемые скандалы, связанные с задолженностью. В сущности, станция почти что пустует. Почему — то раньше я на это не обращала внимания. А теперь вижу. На месте только охрана. Крепкие ребята в шлемах и масках на переходах и перекрёстках. Ну, и добродушный толстячок Нигма, муж Энигмы, в страшном здании с химерами на фронтоне. И я. И прокуренный нетерпеливый голос босса на проводе с очередным похабным анекдотом про гражданскую троицу.
 
 ***

Всё. Через день — другой никого не останется. И семя, снизу доверху, подобно чудовищной куколке, зашнурованное горизонтом, проснётся. И раздастся неслыханный дотоле взрыв. И немногие счастливцы увидят издали, как над самым краем земли, прямо у них на глазах, поднимется, прожигая насквозь облака и небесные селения, ослепительный гриб последней, уходящей наконец — то в отрыв, радуги. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Тронули.

— — — — — — — —
(*). Мушки летающие (лат.).





*

Грин ждал с нетерпением, будет ли что — нибудь дальше. Но над ним всё было тихо. В какой — то момент, по отсутствию малейших движений, он понял, что двое неизвестных ушли.
В отчаянии, уже будучи снова внизу, он едва не присоединился к компании цыпочек, успевшей раздеться, как бы невзначай продемонстрировать, что все они разрисованы соответственно обложкам номерных альбомов группы «Пинк Флойд» (за исключением дебютного — с Сидом Барреттом), и заполнить своей шумной стайкой яйцевидный бассейн. Но Кружкова, его одноклассница, собственной персоной, выскочившая перед ним в самый драматический момент, как чёртик из табакерки, деланно обрадовавшись однокашнику, стала, вместо так и не появившейся на горизонте Эврики, как попало знакомить его, Грина Шумова, то с одним, то с другим гостем на травяной лужайке. Грин их не запоминал, да и он сам никому не нравился. Не помогла даже расшифровка его имени — «Да здравстуют Ленин и Сталин». Одна птаха, правда, пыталась чуть позже его клеить, ловко ухватившись за ленина со сталиным. Но Грин, сначала увлёкшись общением с ней за столиком, на веранде, очень быстро в татуированной девице, косившей под фанатку Джонни Деппа и мультфильмов для взрослых, разочаровался, заметив, что она, на самом деле, совершенно не знакома с Эврикой и всё время, забывая о «мертвеце», упрямо переводила киношный разговор на тему наиболее симпатичных, на её взгляд, «пацанов» на вечеринке, как будто уповала на «административные возможности» родственника хозяйки вечеринки, как ни на чьи другие, и что он познакомит её «хоть с кем — то из мальчиков», избавив тем самым девушку от его вспомогательного общества.
Оставив навязчивую искательницу приключений на пятую точку под предлогом сходить в сортир, Грин, осторожно ступая по страницам гигантской книги, казалось, раскрывшейся только для него и дождя, невидимого чтеца — шептуна, благополучно вернулся домой на подвернувшемся под руку такси.

*

Фалалей, узнав, что он не нашёл Эврику и, запарившись её ждать, сбежал с торжества, надев на руку какую — то немецкую куклу, фальшивым игривым утробным голоском загадочно заметил: ну, и пускай остаётся там, где стоит, а ты езжай в Зеркала, как следует учись, а потом возвращайся, посидим, выпьем по рюмашке полусладкого.

 *

Спустя полгода, узнав о неожиданной смерти дедушки, Грин ехал домой из Эн. Сидя в поезде у окна и с грустью наблюдая за проплывающими унылыми видами полей и перелесков, он вдруг вспомнил тот шутливый, как ему показалось, ответ Фалалея на его признание, что так и не нашёл на вечеринке Эврику. …Ну, и пускай остаётся там, где стоит и красуется… Грин неожиданно для самого себя вслух спросил гладкую поверхность стекла: что значит — стоит и красуется? Где стоит? Где красуется?
Только прибыв на место, он узнал, что дом Эврики на самом деле всегда был пустующей собственностью большого чудака Фалалея. Никаких вечеринок там никто никогда не видел и не слышал. А Эврикой оказалась  — никому не известная, любительская, но довольно искусно выполненная, статуя работы самого Фалалея, своего рода фальшивый кенотаф, который всегда стоял за домом, в самом конце сада. Фалалей изобразил Эврику в виде традиционного античного пустоглазого крылатого человекоподобного существа, который, восседая на китайском шаре шаров, приложил палец к губам, призывая к молчанию приблизившегося к нему живого человека.

Эпилог

Притча об одинокой царице

Жила — была одинокая царица.
И было у неё всё: власть, красота,
богатство, свита, время…
Одно её смущало: никого и ничего
НАД нею не было.
И вот в один прекрасный день
решила царица рискнуть,
испытать свою судьбу.
А вдруг есть что — то такое на свете,
что сумеет взять НАД нею верх!
И тогда царица разослала гонцов
во все стороны света,
чтобы объявили эту новость
и условия предстоящего состязания.
И гонцы протрубили о том,
чтобы все смельчаки съезжались
на великий турнир,
ибо в награду победителю был обещан
необыкновенный приз —
Полцарства.

— 

(одновременно)

Крыша (вопль ужаса). Пол Царства — за коня?
Стены (вопли ужаса). Пол Царства — за коня?
Двери (вопли ужаса). Пол Царства — за коня?
Окна (вопли ужаса). Пол Царства — за коня?
Потолок: Брехня!

—

Потянулась ко дворцу царицы
масса самого разного народу.
Со всех концов земли сошлись
самые отчаянные храбрецы обоего пола.
Однако, когда они попадали в сам дворец,
а точнее, в покои царицы,
и их запросто встречала
совершенно обнажённая хозяйка,
то они, ослеплённые и растерянные
и охваченные неподдельным ужасом,
тут же бежали прочь восвояси.
На расспросы о том, что случилось,
никто из них не мог дать ответа,
многие мужчины и женщины
попросту теряли дар речи.
Рушились семьи,
сводились счёты с жизнью.
Кто — то даже брал посох и суму
и отправлялся в полную неизвестность.
Видя такие последствия
легкомысленной своей затеи,
царица решила отменить
непопулярный турнир.
Она была окончательно разочарована в людях
и лишний раз убедилась
в реальном могуществе судьбы.
Её стала одолевать хандра.
Она так и не оделась, оставшись в том виде,
в котором её постигло жестокое разочарование
и, быть может, крушение последней надежды
избавиться от одиночества.
Не помогала даже такая отрада, как сон.
Временами он услаждал царицу
и даже брал НАД нею верх,
что особенно её восхищало.
Но сон есть сон, не меньше и не больше.
А возвращение к яви вновь расставляло
всё по своим местам.
Не утешало царицу, как раньше,
и любимое зеркало из заморского стекла.
Отражение казалось врагом, соглядатаем,
переодетым живым мертвецом,
который только и делал,
что изыскивал способ перебраться
на сторону к одинокой царице
и погубить её окончательно.
Царица стала забываться.
Она больше не ходила на двух ногах,
как положено человеку,
и, если не лежала, то бродила
по комнатам на четвереньках,
словно сказочная тварь.
Она забыла о своих любимых розах и лилиях.
Она забыла о своём попугае Каке.
Кака тщетно пытался напомнить ей о себе,
выкрикивая одну и ту же фразу,
которой царица научила его пару лет назад:
«Коня! Коня! Всё царство за коня!».
Как — то царица ползла по двору
и нечаянно спустилась по лестнице к бассейну,
чего давненько не делала,
опасаясь мыться и делать малодушные уступки
обманщице, отражённой в живом стекле.
Но что произошло, то произошло.
Царица оказалась на краю водоёма,
доверху наполненного хрустально чистой влагой.
И тогда она увидела там, в глубине, Чудовище.
«Что тебе нужно?» — спросила царица.
«Здравствуй, Царица!» — ответило Чудовище. —
Я пришло за тобой. Ты будешь мне женой».
Царица возмутилась до глубины души.
«Да как ты смеешь, чучело огородное,
так разговаривать с царицей!
Ты смеёшься надо мной, ты, чудо — юдо!»
«Смеюсь НАД тобой?» «Да! Надо мной!»
«Так отдавай же мне сейчас же Полцарства,
раз я смеюсь НАД тобой!» —
странным голосом объявило Чудовище,
вмиг напомнив царице об условиях игры,
всё ещё не отменённой.
Придя в себя, царица не ловко сказала:
«Нет, нет, ты, конечно же, надо мной
нисколько не смеёшься…»
«Так ведь НАД тобой не смеюсь!» —
настаивало на своём Чудовище.
Царица задрожала, растерявшись.
Отступать было некуда. Игра есть игра.
Видя, что гость выиграл турнир,
она вынуждена была отдать герою пол Царства.
Когда Чудовище ступило на пол Царства,
оно спросило: «А почему пол немытый?
Лично я не собираюсь его мыть».
Царица кротко ответила: «Не мой».
И тихо ушла на свою половину.
Монстр ей вслед прокричал:
«Как это — немой? Почему немой?»
Но царица больше не произнесла ни слова.

 

 — Знаете, — сказал Авалонов — Вавилонов, прервав чтение «притчи». Я тоже иногда работаю над чем — то подобным, над пораболическим, но при этом с психологией, с драматическим накалом… Вы, может быть, читали А. А. Серно — Соловьёвича? Что, нет? Был такой. Его изгнали. Из NN. Причём, за дело… По обвинению в сношениях с А. И. Герценым и Н. П. Огарёвым… Вроде славные мужи были. И тут на тебе. Тьфу Сплошное люцыпэрство. А вы, товарищ. Вы чем занимаетесь? Кем представляетесь в должности?
Жуков — Оленин просто ответил:
— Да так. Разыскиваю людей с человечками во рту; если договариваемся о цене, то человечки, после небольшой операции, переходят в мою собственность, а коли нет, то…
Авалонов — Вавилонов, ничего на это не сказав, стал читать документ Жукова — Оленина во второй раз… Дуб благосклонно стоял над ними в Парке Культуры и Отдыха имени 8 — 10 — летия ВОСР, отдаваясь солнцу то одной, то другой щелью в листве виолончельной. Авалонов — Вавилонов прочёл документ и в третий раз.

…………………………………………………………………………………………….

Задумался. Мысль — серпантин, переливаясь на осеннем солнце призрачным китайским змеем, вверх и вверх уносила мотылька одной голой силой своей термоядерной безногой спирали.
Авалонов — Вавилонов переспросил Жукова — Оленина:
— Простите, я не расслышал. Как вы тогда сказали?
— Что? — нахмурился Жуков — Оленин.
— Где работаете? Чем занимаетесь?
— А, вы об этом. Я же сказал: ищу людей с человечками во рту, а найдя, достаю этих самых человечков, ну, оттуда, из ртов человеков, и затем… размалываю маленькие кости. А полученный таким нехитрым способом универсальный порошочек — шкыньдзёхай — негласно добавляю в пищу живущим, дабы исцелились совершенно, при чём очень скоро — к 2030 году. Целитель я, экстренный целитель.
— Экстренный целитель, — повторил Авалонов — Вавилонов слова, которые никак не вязались с типчиком, стоявшим перед ним в помятом пыльном чёрном котелке.
— Это хорошо… Шкиндзох… Да… А вот я увлекаюсь светописью… ну, то есть фотографией… Время от времени снимаю с разных ракурсов гордость нашего Юга — Безглавую Гору Эльбруску…
Впрочем, в этот раз Авалонову — Вавилонову было не до фотографий. Он по — тихоньку достал из кармана складной немецкий нож и ударил Жукова — Оленина прямо в висок. Жуков — Оленин и охнуть не успел. Авалонов — Вавилонов убил Жукова — Оленина. Убил и вызвал полицию.
На допросе следователь поинтересовался у убийцы:
— Ну, что Вавилонов — Авалонов… За что укокошил — то… гражданина Жукова — Оленина?
— За дело, — отвечал Авалонов — Вавилонов. — За дело, гражданин начальник… И попрошу вас мне не тыкать. Мы не в ресторане «Прага», а я вам не зеркало…
— За какое дело?
— А за такое. Этот подлец сказал мне на голубом глазу, что является Всеобщим Целителем! Одним словом, прикидывался. Ну, я его и. Сами знаете. В общем, за дело. За дело.
Следователь не сводил глаз с Авалонова — Вавилонова.
— Он сказал, а вы его за это лишили единственной и неповторимой Жизни?
— Да, да, да! Убил. Я°. Вы поймите, товарищч… У меня жена, дети, предки, наконец… А он — порошочек по имени кункунуцц!.. Сволочь! Туда ему и скатерть — дорожка! — вскипел Авалонов — Вавилонов и едва не перевернул массивный дубовый стол на следователя.
Следователь побледнел, став похожим на карнавального веницейского Пьеро, и, незаметно достав из верхнего ящичка чёрный пистолет с честной гравировкой, выстрелил. Прямо в лоб Авалонову — Вавилонову выстрелил. Авалонов — Вавилонов и охнуть не успел. Следователь убил Авалонова — Вавилонова. Убил и добровольно сдался властям.
На процессе федеральный судья задал вопрос бывшему следователю:
— И всё — таки, за что же вы убили гражданина Вавилонова — Авалонова? Ведь не просто так, а, подсудимый?
— За дело, Ваша честь.
— Уточните.
— Жуков — Оленин признался Авалонову — Вавилонову, что тайно занимается по всем признакам неоднозначным делом: превращает кости неких человечков во всеисцеляющий порошок — кункунуцц. И Вавилонов — Авалонов за это признание, за этот самый кункунуцц и убил Жукова — Оленина. А я убил Авалонова — Вавилонова. Вот, собственно, и всё. Дело в том, что меня поразила неприступная близорукость вышеупомянутого типа. Я прослужил Верой и «Правдой» тридцать три года и три месяца… Да вы только подумайте, Ваша честь, из — за порошка! Из — за какого — то там кункунуцца! Ваша Тщесть!.. Из — за с — сущих пустяков!..
— Значит, говорите, из — за с — сущих пустяков? Да я вас.., — голос у него осёкся. Впервые за сорок лет работы.
— Ваша Честь… Ваша честь.., — бормотал бывший следователь, призывая в свидетели людей, и без того являвшихся ими.
Судья встал с места. Все встали вслед за ним. Но судья не стал зачитывать приговор. Схватив со стола деревянный молоточек, он в мгновение ока метнул его в подсудимого, да так сильно и метко, что тот и охнуть не успел. Судья убил бывшего следователя. На этом процесс был завершён. Бездыханное тело бывшего следователя, умершего от испуга и разрыва аорты, унесли на бамбуковых носилках прямо из зала суда.
Адвокат бывшего следователя пожал руку судье и сказал: поздравляю ваша взяла плазмодий велемирович как всегда редко но метко прямо нет слов.
Публика со смешанными чувствами, но в общем довольная результатом, освободила помещение.
В зале суда остался сидеть в одиночестве лишь судья.
Он что — то ещё чертил и писал в течении двух часов к ряду, не поднимая гладко выбритой головы и изредка отмахиваясь от мухи и её мушиных подсказок. Это что — то вскоре было опубликовано в мужском журнале «Сосуд Дьявола» под названием —

 

Конец.