заколдованная блесна

Нет, вы как хотите, а я в эту историю верю. Мне её рассказал стародавний знакомый, можно даже сказать, приятель, с которым мы учились в университете. Лет, наверное,  десять ничего друг о друге мы не знали и совершенно неожиданно встретились  в гостинице  «Россия»,  той самой, что стояла на набережной у Кремля. Обрадовались друг другу, обнялись и, как водится, решили встречу отметить.  В те времена там в буфетах на разных этажах бывало приличное вино, давно исчезнувшее с магазинных прилавков. Вспоминали былое и опустошили одну бутылочку, потом другую. Меня это удивило, раньше-то Владик спортивный режим не нарушал. Когда я ему об этом сказал, он только отмахнулся – было, мол, да прошло.
  Засиделись до темноты. Когда взяли по очередной  «соточке» коньяку  зашла о всяких чудесах, тарелках и прочем, неизведанном. не помню. Тут и начинается эта история.  Но лучше всего будет, если яперескажу её, как запомнил. Чтобы понять о каких фантастических событиях пойдёт речь надо обязательно особо сказать,  что всё это рассказывал   человек по профессии своей, по складу ума и характера, совсем к фантазиям не склонный. Скорее, наоборот.
  Итак. В конце мая 197… года к  окошку кабины паспортного контроля Лондонского аэропорта Хитроу подошёл высокий блондин лет двадцати – двадцати трех  и подал паспорт гражданина СССР .  Пограничник внимательным взглядом сверил фотографию с оригиналом, поколдовал с документом и аккуратно поставил штамп на чистый лист паспорта. Автоматически открылась никелированная решётка, и к выдаче багажа зашагал  прибывший по студенческому обмену  Владислав Рожков. Здесь   предстояло ему  углублять знание языка Байрона и Шекспира.
  Их было четверо – три парня и девушка. Они погрузились в  автобус с красно-голубой надписью ««Международный экспресс» и через сорок минут уже были на вокзале Виктория. Отсюда почти два часа езды до Кембриджа. Всю дорогу они с любопытством  глазели на непривычный пейзаж . Аню и Костю встретили  хозяева семей, где им предстояло жить эти два месяца, а их с Петром повезли в общежитие колледжа  святого Джона.
  В четырёх этажном старом здании шёл ремонт. По желтому фасаду с окнами в переплетённых рамах выстроились леса, часть которых была укрыта белым пластиком. По некрутым ступенькам спустились к входной двери и поднялись по довольно узкой лестнице на третий этаж. Там средних лет черноволосая женщина с угадывавшимися азиатскими чертами лица, оказавшаяся сменным «хаус менеджером»,  познакомила с правилами проживания и выдала ключи от комнат и входных дверей, которые в определённые ночные часы  закрывались.
   Владик поставил чемодан в узкий проём в стене в углу и огляделся. У большого окна в торце стоял светлый рабочий  стол с двумя стульями, больше похожими на маленькие кресла на изогнутых металлических ножках переходящих в подлокотники. На стене над столом висела полка для книг. У стены  помещалась не широкая и не узкая кровать, застланная тёмно-коричневым одеялом. Напротив стола  стоял небольшой платяной шкаф, а в маленьком туалете с умывальной раковиной был  отсек с душем.  В общем, жить можно.
      С Конни Нельсон он познакомился, буквально, на следующий день по приезду. С  Петей, товарищем, поселившимся в этом же общежитии в комнате рядом, они решили бегать по утрам.  На дорожках старого парка трусцой и быстрым шагом, резвой рысью некоторые парами, но большинство в одиночку  двигались студенты и преподаватели в спортивных костюмах. Они ни чем не выделялись среди других: такие же серые хлопковые куртки с капюшоном, синие кроссовки с тремя белыми полосками. Это был «Адидас», но только советского производства. Таким снаряжали наших сборников, а им досталось, как «студентам-дипломатам», пусть  думают, что у нас так одеться может любой. Такая пропаганда только в радость.
  Пробегая, он услышал удары мяча, звук этот он запросто  отличал от всех других – это был баскетбольный мяч, мяч любимой игры. В университетской команде Владик был разыгрывающим, другому амплуа мешал не большой по баскетбольным меркам рост – 185 сантиметров. У него был странно поставленный бросок – двумя руками от головы. Тренер сначала пытался  исправить эту его «неправильную» манеру , и тогда мяч уже не летел в корзину.  Наставник  махнул рукой, -бросай, как тебе удобно. И он бросал, и попадал!
  Через полчаса Петя отправился к себе отдыхать, а он направился к баскетбольной площадке, которую приметил во время пробежки. Но здесь уже было пусто, только одна девушка бросала мяч. И мяч этот был единственным на площадке. Борис остановился и наблюдал, как оранжевый в чёрную полоску шар взлетает и с шуршанием врезается в сетку корзины. Девушка бросала метко. Но вот мяч отскочил от щита и отлетел в его сторону.
  Он поймал его и бросил спортсменке. Та вернула его ему и крикнула:
  - Бросай!
До щита было довольно далеко. Он бросил и попал. Девушка одобрительно кивнула и в свою очередь отправила мяч в корзину. Потом последовал пас ему. Он передвинулся на другую точку и попал снова. Девушка повторила его манёвр. Это была игра, которую баскетболисты называют «обезьянка».  Так молча, они стали переходить с места на место и бросать. На пятом броске она промахнулась. Теперь по правилам он мог кидать мяч, пока не промажет. И Владислав не промахнулся до самой последней позиции на «усах», там , где разметка дуги пересекается с лицевой линией.
  Он молча посмотрел на соперницу, так же молча она глазами показала на центральный круг. Он встал на центр, попробовал, как мяч отскакивает от паркета, прицелился и бросил. Рожков  не верил собственным глазам – описав высокую дугу, «апельсин» врезался в середину кольца. Первый раз в жизни!
    Для девушки она была просто очень высокой, только на пол головы ниже него. Чёрные волосы, большие глаза, высокие скулы.
  - Меня зовут Конни, Конни Нельсон, - представилась девушка,  подойдя к нему.
 - Я, Владислав Рожков..
 - Слушай, у тебя так всегда получается?
- А ты, как думаешь?
Она засмеялась, и он обратил внимание на то  какие у неё ровные зубы, и смеётся она так, что не обнажаются дёсны, чего он терпеть не мог.
-  А я раньше тебя здесь не видела?
- Я только вчера прилетел.
- У тебя необычная фамилия, ты из Польши?
  - Почему ты так решила?
 - У тебя мягкий славянский акцент.
 - Я из Москвы.
- Русский? – она оглядела его с ног до головы.
- Ты смотришь, где значок Ленина?
Она опять засмеялась.
Они стали встречаться по утрам на площадке и почти всегда ему удавалось обыграть её, и она злилась, настаивала на повторе игры, и опять проигрывала. Но уже ни разу ему не пришлось попасть с центра поля, мяч прыгал по дужке кольца и, казалось, вот-вот упадёт в корзину, но не падал. И это был час её торжества. Но его нисколько не злили её остроты, даже нравилось пикироваться и отбиваться от довольно едких нападок. Это была игра, и игра приятная. 
   Его удивляло, как у Конни, аспирантки биолога, мало занятий – всего пять часов в неделю. Она объясняла, что основное время проводит в библиотеке и лаборатории, самостоятельно занимаясь   по программе, утверждённой научным руководителем.  Он же ежедневно по три часа занимался с преподавателями, готовился к ролевым семинарам, читал  «Гардиан», «Тайм»,  лондонский выпуск «Интернешнл   Геральд Трибьюн».  Для начала Владик купил в книжном киоске «запрещённую» литературу – Солженицына, Оруэла, Пастернака. Читал и не находил причин, почему бы их  не издать в Союзе.
   У Конни был маленький «Фиат». Как-то она пригласила его покататься по городским окрестностям. Не романтик, не лирик он поддался очарованию плавных холмов, речек с зелёными берегами, старинных соборов  в Питерборо и Гранчестере, сонных деревенек, малень- ких домиков с  плющем на стенах. Они мало говорили, но близость и влечение возникли сами собой , они чувствовались в случайных прикосновениях, взглядах, даже молчании.
   В сумерки они подъехали к пятиэтажному дому постройки начала прошлого века.  Здесь Конни  снимала квартиру. Она припарковала машину почти у центрального подъезда. Ничего не говоря, они поднялись на четвёртый этаж, Конни открыла дверь тёмного дерева и впустила его в совсем небольшую комнату. Свет они не зажигали, он проникал через ночное окно.
  Утром солнце брызнуло ему в лицо через не задёрнутые шторы, он приподнялся на постели, Конни не было, через белую дверь в стене рядом с кроватью с её стороны слышался шум душа. Борис огляделся. У стены стоял комод с зеркалом и  жёлтой настольной лампой, ещё одна на высокой консоли стояла у письменного столика. Над кроватью висела чёрно-белая гравюра в тонкой золотой раме, изображённый на ней парусный фрегат был окутан пушечным дымом.  Он приоткрыл окно и вместе с птичьей перекличкой в комнату ворвался свежий утренний воздух.
  Одежда валялась на прикроватном коврике. Он надел джинсы и майку. Вышел в крохотную кухоньку с чёрным столиком с двумя стульями. Шкафчики, плита и холодильник. Простой светильник на длинном витом шнуре. Он сел к столу лицом у двери.
   Конни вошла не в халате, как он думал, а в неуловимых трусиках и без лифчика. Тёмные мокрые волосы блестели. Она улыбалась, и ему сразу стало радостно и по-домашнему спокойно. Ни тогда, ни потом он не спрашивал  о её прошлой жизни. Не то, чтобы его это не интересовало. Интересовало и ещё как, но на этот счёт у него были свои соображения. А пока он просто пустился в счастливое плавание молодой жизни.
  Конни то же никогда его ни о чём не спрашивала. Их обоих устраивала такая не обременённая ненужным знанием, ответственностью перед будущим, которого у них, и он оба это понимали, не было, жизнь. Сегодня хорошо, пусть так и будет.
   Так прошёл месяц. Он совершенно освоился со своей английской  университетской жизнью,.  С языком оказались неожиданные проблемы.  Нет,  он говорил, и его понимали, он слушал и понимал, но его язык, который он дома учил почти пять лет,оказался не вполне английским.В живом общении набирался живой лексикон живого языка.
Свобода хороша, когда она ни чем не обусловлена. Но это был не его случай. Игрой в баскетбол он приобрёл некоторую известность и не только в своём колледже. Постепенно сложилась команда, в которой кроме него были два рослых парня из Штатов Стив и Рон,  центровой двухметровый болгарин Ангел и шотландец Бойд, что у них означало «жёлтый» хотя он сиял рыжиной, как солнце на восходе.  Его ребята  звали  коротко -   Боб. Они стали его компанией, и он познакомил их с Конни.
Чем ближе становилась дата окончания стажировки, тем больше Владу хотелось её отодвинуть. А вот, как об этом сказать Кони он не знал. Затри дня до отъезда он купил билет до Москвы.
    И вот тут начинается самое интересное. Всё было, как обычно, если не считать, что в кармане у него лежал билет на обратную дорогу, и до отлёта оставалось два дня. Среди ночи он проснулся. Конни, облокотившись на руку, смотрела на него.
  - Почему  не спишь?
 Как  будто не слыша вопроса, онаобняла его, и он почувствовал тепло её щеки.
- Я знаю, нам скоро предстоит расстаться. Тыулетишь домой.
Влад внутренне напрягся, об его отъезде знали только в администрации колледжа, никому из своих студенческих знакомых он ничего не рассказывал.
Как можно равнодушнее он произнёс:
- Не придумывай.
  - Нет, я точно знаю. Но ты не волнуйся, я не стану пускать слюни, ни каких сцен. Когда-то это ведь должно было случиться.
  Они лежали молча, обнявшись. Он почувствовал, как бухает сердце, и простыня подрагивает на груди.
  - Ты думаешь, как я узнала? Я тебя немножко люблю, чувствую. Но я должна тебе признаться, я могу такое, что не могут другие.
  - Например?
 - Смотри.
Слабый свет чуть таинственно освещал их комнату и в нём знакомые предметы приобретали слегка неузнаваемые очертания. Слова Конни,  необычный тон, которым они были сказаны невольно его напрягли . И вдруг в этой полутёмной тишине сначала  лист бумаги на столе скомкался и, словно брошенный чьей-то рукой, полетел в мусорную корзину. Он оцепенело, не веря своим глазам, следил, как подпрыгивает ваза, высыпаются карандаши из пластиковой подставки. Этого не может быть – графин поднялся над столом, и вода из него плеснулась в стакан!Сначала он подумал, что ему это кажется,но нет,–  это было на самом  деле!
  - Как ты эти фокусы делаешь?
Он старался говорить спокойно, даже немного насмешливо, хотя самому было не до смеха.  Лицо у Конни было бледным, запали глаза. Она была не печальна, а как-то сосредоточенно отрешена.
 - Нет тут ни каких фокусов! Просто я так могу…Теперь ты это знаешь. И вот ещё что – утром мы не будем прощаться, ты уйдёшь, и больше мы не увидимся. Так будет правильно.
  Она замолчала. Он слышал, как в комнате звенела тишина.  Потом Конни заплакала, тихонько всхлипывая, она прижалась к нему всем телом, и он почувствовал,  не испытанную ещё, но почти абсолютную  власть над ней, и сам удивился этому, и весь, отдавшись горькой нежности, стал гладить её плечи, волосы,  как отец,лаская, успокаивает маленькое дитя.
   Утром на столе он нашёл записку: « Если когда-нибудь тебе понадобиться моя помощь, позови, я помогу!»
  Не умываясь, он передвинул комод и стол, осмотрел всё вокруг в поисках каких-нибудь привязных ремней, верёвок, цепей, шпагатов – ничего не было! Ключи он положил на верхний косяк.
    Вернувшись из Англии, Владислав поехал на родину к родителям, на Волге. Ровно тринадцать часов поезд шёл до небольшого провинциального городка, где жили мама с отцом и младшая сестра. Сто раз он бывал в этом дореволюционной постройки здании вокзала. Наизусть помнил одиннадцать ступенек ведущих из зала ожидания на привокзальную площадь с нелепым памятником рабочему с лицом арийского солдата и его не менее мускулистой подруги, то ли в платье, то ли фартуке. Естественно стояли они в центре газона с клумбой.
  Отец встретил его на их зелёной «копейке», как ни странно, но безотказно служившей без ремонта уже довольно долго. Говорили, что это ещё настоящие «Жигули», чуть ли не итальянской сборки. Или наоборот, сборки нашей, но из родных комплектующих.
  Отец немного осунулся и полысел, но из-за их фамильной белобрысости залысины просвечивали не очень заметно.  Владик, был очень похож на отца – высок, широкоплеч, голубоглаз с прямым носом и чуть выпуклыми надбровными дугами. Мать, смеясь, называла их «мои римляне».  Откуда  в потомках самых кондовых крестьян взялась такая аристократическая внешность?  Отец связывал это с «правильной породой».
  Когда улеглись первые радости от долгожданной встречи, сели к столу. Мама достала из духовки его самое любимое лакомство – пирог с мясом. Семейный рецепт – тонкая ломкая коричнево-золотая корочка и сочная, ароматная, толстая начинка. К пирогу – мясной бульон. Отец почти не пил спиртного, и Владик удивился, когда он разлил по стопкам «Столичную». Налил, что удивительно, и матери.
  - Ну, что, сынок, давай за твой приезд и за мою пенсию!
 - На прошлой неделе отца проводили, - пояснила мама.
Выпили. Владик как-то подзабыл, что вот-вот эта дата наступит, вроде ожидаемо, понятно, но стало  грустно, как, тогда, когда он первый раз увидел отца в очках. Увидел и с тайным страхом осознал, что папа стареет.
 Самый главный подарок он приберёг. Встал из-за стола и пошёл в свою комнату.
  - Владик, что случилось? – встревожилась мать.
  - Сейчас!
 Он вернулся с объёмистым, красивым  целлофановым пакетом
  Сестра впилась в него любопытным взглядом.
- Что там такое? – потянулось она к нему.
  - Любопытной Варваре…, - он легонько шлёпнул её по руке, и вручил пакет отцу.
Сначала отец достал сверкающую никелем катушку для спиннинга, потом – набор крючков и мормышек, и, наконец, -  коробку с разнообразными блёснами. В отдельной коробочке покоилась
 большая, на крупную рыбу, серебряная «королевская» блесна тонкой филигранной работы.
  Отец был рыбак заядлый, а роскоши такой ни в каких магазинах тогда сроду не видали.  Владик увидел, как повлажнели глаза отца, и понял, угодил!
-  Завтра на щуку пойдём! – объявил отец.
- Ну, ты, прямо, как в магазин за колбасой! Не за «Отдельной», а именно за «Любительской»! – засмеялась мама.
   Последняя неделя августа выдалась необыкновенно жаркой. Как будто лето, прощаясь, хотело запомниться таким ласковым, желанным. Оставив машину в тени деревьев, они спустились по невысокому обрыву  к косе,метров на триста вдававшейся в Волгу.Природа разделила косу надвое густыми зарослями, довольно высокого дикого кустарника. С  одной стороны был голый песок, а с другой – мягкая зелень негустой травки. Пока ещё зной не раскалил до скрипучего огня песок, они, сняв обувь, шли по  нему к мысу, полого опускавшемуся в воду. Ноги при шагах  слегка разъезжались в неглубокой ласковой  рассыпчатой теплоте.
   - Рубашку не снимай, сгоришь! – предупредил отец.
 Солнце слабыми лучами ещё только показалось из-за холмов на другом берегу.  Ни ветерка, ни облачка на ярком небе. Только редкие чайки парами внезапно сваливались с высоты, низко пролетали над водой  и снова, исчезали  в призрачном поднебесье.  Вода, не успевшая остыть за ночь, прозрачно плескалась у ног и уходила вдаль  в зеленовато-стальную глубину. Тишина стояла над великой рекой. И они, следуя рыбацкому закону, дабы не распугать рыбу, старались не шуметь, разговаривали в полголоса.
  Тот, кто хоть однажды поймал рыбацкий азарт, знает томительное и сладкое ожидание поклёвки, тот поймёт чувство испытанное отцом и сыном при звуке грузила, взвившегося в воздух на почти невидимой леске и с негромким шлепком,  подняв маленький фонтанчик, вошедшего в воду. Забрасывали подальше, на быстрину, там, бывало, клевали крупные язи и голавли. Кое-кто вытаскивал и щучек.
  Перед забросом отец достал подарочную  блесну, полюбовался её сверкающим отливом и тщательно привязал узлом собственной конструкции  к  тонкому упругому бамбуку спиннинга. Новая  иностранная катушка, серебряная блесна – радость! Владик за всеми этими почти ритуальными приготовлениями следил молча, помнил -  отец к рыбалке относился серьёзно, лишних разговоров не любил.
   Часа через полтора плечи и шея порозовели. Он наклонился к сумке, доставая прикупленную в Лондоне на распродаже фирменную бейсболку с замысловатым логотипом, и стал похож на типичного иностранца.
  - Сынок, посмотри- ка, что там! – позвал отец.
Влад обернулся и увидел, что тот двумя руками держит изогнувшийся спиннинг, леска струной уходила в воду. Первой мыслью было, что вот, наконец, попалось что-то крупное.
  - Сачок? – заорал он.
  - Не ори! – досадливо оборвал отец, - не похоже на рыбу, посмотри, не зацеп ли…
Влад взял у отца из рук снасть, подёргал, поводил из стороны в сторону, немного отпустил леску, ещё раз дёрнул. Ничего не помогало, на другом конце висело что-то неподвижное, как тяжёлый якорь.
  - Оставь, порвёшь!
Оставалось одно – нырять. Рубашка и кепка полетели на землю, и сын в чёрных совковых трусах полез в воду. Такая ласковая с виду, она  обожгла холодом, и он два раза быстро присел «с головкой», потом оттолкнулся от дна ногами и поплыл. Он умел плавать разными стилями, занимался с тренером, потом ещё подучили. Но здесь, на русской реке, среди холмов и родных селений по берегам,  естественно  и правильно плыть можно было только  мужицкими «сажёнками», иначе просто не получалось. Несколько мощных взмахов и вот она леска. Он подёргал её рукой, глотнул сколько мог воздуха и нырнул.
  Ему показалось, что прошло не меньше минуты,  пока он не коснулся дна руками. Он открыл глаза. Зелёная светлая полоса  осталась метрах в трёх над головой, под руками громоздились большие камни, а леска уходила в черноту, какой-то железной дряни, видно, за ненадобностью сброшенной ленивым матросом с борта буксира или баржи. Больше всего это напоминало часть ходового механизма с шестерёнками.
  Раз за разом пока были силы он нырял, пытаясь отыскать блесну, надеясь, что она блеснёт в мути поднятого им песка, но всё было напрасно. Вздрагивая от холода и усталости, он повалился в горячий желток песка.
-  Ладно, Владик, чёрт с ней, видно не судьба! –расстроенно произнёс отец.
Честно говоря, он втайне обрадовался, уж очень устал. Попробовал всё же возражать, но так, не особо настойчиво. Но отец уже начал собираться, сворачивать снасти, складывать их в свой рыбацкий рюкзак. Влад с неохотой сполоснулся и последовал за отцом.
  Туда они шли по песку, а в обратный путь отправились по траве. Отец шёл впереди, и Влад видел его горестно опущенные плечи, и в походке, и в наклоне головы чувствовалось разочарование от неудавшейся рыбалки, дорогой потери, напрочь испорченного дня. Ему остро стало жаль отца, захотелось чем-то сгладить проклятое происшествие, причём немедленно, прямо сейчас. И тут он вспомнил про записку Конни. Вспомнил и с горькой иронией усмехнулся. И всё же от отчаяния что ли, мысленно позвал её по имени: «Конни, если ты меня слышишь, если помнишь, ты сейчас мне нужна, помоги, верни блесну!»
  Стоял полный штиль, горячее марево усыпило даже течение реки, вода остекленело застыла, и едва заметная рябь не морщила блестящую гладь. И в это время разом прямые заросли кустов вдруг качнулись, как согнутые порывом сильного ветра, наклонились почти до земли и выпрямились вновь. И в этот самый момент Влад увидел, как отец что-то поднимает с земли. До него было несколько шагов. Влад подошёл и увидел в руках у отца ту самую блесну. Второй такой просто не существовало. Та же насечка, то же клеймо. Отец растеряно и счастливо смотрел на неожиданную находку.
  - Влад, ты посмотри, это чудо какое-то!
Одна и та же мысль пришла им в голову одновременно. Они повернули головы к реке, до неё было почти  триста, а то и больше метров. Столько пролететь, случайно отцепившись при забросе, блесна никак не могла! Даже если такое допустить, то и тогда её место было бы на песке, по которому они шли утром, но не здесь, в траве! Всю дорогу до дома отец строил разные гипотезы фантастического случая. Но, в конце концов, остановился на том, что блесна всё же невероятным образом пролетела через всю косу, когда он сильно размахнулся, забрасывая её в реку. Всё остальное было бы из области библейских чудес, в которые мы, атеисты-материалисты, не верим! Влад только кивал и поддакивал соглашаясь.
   По пути остановились у желтой цистерны с квасом, отстояв в умирающей от жары и жажды очереди, взяли по кружке тёмного, пенного и холодного  ядрёно-сладкого напитка, и наполнили предусмотрительно захваченную по маминому настоянию пятилитровую канистру. В «Гастрономе» напали на «Докторскую» всё остальное для окрошки было своё. Влад помог маме порезать круглыми дольками редиску, мелко покрошить огурцы и зелёный лук, с картошкой и колбасой мама управилась сама. Окрошку разлили по керамическим глубоким мискам серым в голубую полоску, кто хотел, добавил в квас несколько кусочков льда, а сын с отцом положили ещё горчицу, для пикантной остроты. Есть надо было непременно с чёрным хлебом, сочетание которого с квасом, как шутил отец, давало «артиллерийский эффект».
  Сидя в одних майках у открытого окна, они весело рассказывали о невероятном приключении. Отец выглядел счастливым, планировал новые набеги на рыбные места. Слабый ветерок, налетая, шевелил шторками, тень от дома падала на серый асфальт двора, прислонённые к штакетника палисадника два велосипеда ждали прохлады вечера, когда братья-разбойники из квартиры этажом выше наперегонки помчаться сначала по двору, а потом свернут к бульвару за углом.
Влада не отпускало неожиданное и печальное чувство вины перед далёкой подругой. Он верил и не верил в непонятное и скорее всего как-то без выдумки и суеверия  объяснимое совпадение его желания, посланного мысленно, и словно вправду услышанного и тотчас же исполненного.
  «Кто знает, может быть, когда-нибудь встретимся, и если это правда, пусть и у тебя, Конни, на окне шелохнётся  сейчас занавеска,  и ты поймёшь, что это -  мой привет, моя память!» - так закончил свой рассказ мой приятель.  Вы, как хотите, а я ему верю.