раз картошка, два картошка

Заенисейская картошка.
Сибирское лето этого года оказалось довольно жарким, но сухим и  совсем не душным. По выходным дням или вечером после работы, а у меня она заканчивалась на час раньше, чем у других, мы ходили в городской парк, где на летней эстраде по входным выступал солдатский ансамбль песни и пляски. Почти такой же, как в Москве имени Александрова. И репертуар у него был похож. На одном из таких концертов поразил солдатик, который плясал перед шеренгой поющих и таких же молодых парней в солдатской форме. Танцор вертелся юлой и вдруг легко взлетал в воздух и как бы зависал там под темпераментные звуки оркестра, раскинув руки и вытянув к ним обутые в сапоги ноги. Солисты в солдатской форме хорошо поставленными голосами исполняли популярные в то время песни. Хор, как обычно, исполнял что-то патриотическое и динамики, развешенные по всему парку, разносили это по всем его закоулкам. Зрители сидели перед эстрадой на скамейках, стояли и наблюдали за концертом сбоку, стоя на дорожках парка или сидя на парковых скамейках вдоль них, оценивали каждое выступление аплодисментами, которые на открытом воздухе не звучали так раскатисто, как в зале, но доносили до артистов чувства благодарности к ним. Солдатский концерт был бесплатным.
        Парк занимает значительную территорию, прилегающую к большому искусственному озеру, которое здесь называют городским морем, красиво оформлен декоративными насаждениями, аллеи обсажены преимущественно липами. Видно, что деревьям в аллеях не более тридцати лет и одна из аллей, самая центральная, упирается в озеро, на берегу которого лодочная станция. Озеро огромное, подковообразной дугой огибает парк, по нему можно покататься на лодках, купив билетик за десять копеек на лодочной станции. А на противоположном берегу почти сразу от воды начинается подъем в сопки, покрытые лесом, там уже тайга и оголенные вершины сопок образуют горизонт, похожий на многогорбого верблюда. Как- то раз мы с моим соседом по комнате, Петей Архиповым, решили переплыть на ту сторону и зайти в ту тайгу- может грибов найдем или ягод каких сибирских. Взяли на лодочной станции лодку и пошли. Оказалось, что озеро гораздо шире, чем оно показалось нам с берега, а мы оба не лодочники, к веслам не привычные поэтому быстро выдыхаемся и грести пришлось по очереди. Весла нас слушались плохо, они скрипели в уключинах и не получалось грести равномерно обоими веслами сразу. Поэтому лодка поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Но все же наконец лодка ткнулась носом в песчаный берег, и мы сошли, вытащив нос лодки на песок. Но углубиться в тайгу не получилось-в десятке метров от воды за молодой порослью оказалась просека, тянущаяся вдоль берега, а на ней два ряда колючей проволоки, между которыми протоптанная тропинка. Как только мы приблизились к ограде, откуда-то сбоку по этой протоптанной тропинке между рядами проволоки выбежала немецкая овчарка. Она встала напротив нас и замерла, уставившись на нас своими карими настороженными глазами. Мы тоже замерли. Но стоило нам зашевелиться, как из-за проволоки раздался предупреждающий рык. Потом нам разъяснили наши дембеля, что там в сопках стоит батарея ракет ПВО, охраняющая наш объект от воздушных посягательств. Совсем недавно под Свердловском такие ракеты сбили любопытного американца Пауэрса на его У-2, шпионившего с большой высоты, куда не доставали наши истребители. Хотя здесь вряд ли что можно увидеть сверху-все производство спрятано под скалами, а сама гранитная крыш над объектом способна выдержать любую ядерную бомбежку
       Но лето сибирское короткое, пролетело быстро и в сентябре к нам на участок пришла команда отправить одного человека на картошку в колхоз. Тут, конечно, долго не ломали голову, кого отдать и отдали того, без кого будет наименьшая потеря для производства. Конечно, молодого, работающего не полный рабочий день, не самого продуктивного работника. Мастер подсказал мне, что надо с собою взять и на следующий день после обеда я, положив в рюкзак свой черный курсантский бушлат, лыжный костюм, батон хлеба и палку твердокопченой колбасы, отправился к заводоуправлению, где уже стоял автобус с моими попутчиками в колхоз. Попутчики оказались тоже новоселами, их привезли из Ивановского ремесленного училища в одно время с нами. Их было несколько человек, они были из другого производства.  Автобус доставил нас сначала на КПП, где нам оформили пропуска на выезд, а потом мы оказались за зоной на берегу Енисея, на причале с деревяным настилом, обвешанном спасательными кругами. Отсюда отправлялся паром на правы берег Енисея и ходил он по этому маршруту два раза в сутки- утром в десять и вечером в 16 часов. Рядом с причалом стояла очень старая, давно заброшенная и слегка покосившаяся деревянная церковь без креста. Та самая, про которую говорили, что сделана без единого гвоздя. Пока ждали паром, который был виден на фарватере Енисея почти у горизонта, мои попутчики ивановские принялись обследовать церковь и их головы замаячили на самом верху в окне колокольни. Начальник причала, увидев их там, зычным голосом приказал немедленно спуститься. Пока они карабкались вниз по балкам и стенкам- спускаться всегда сложнее, чем подниматься, подошел и паром. Паром развернулся и боком пришвартовался к стенке, а матрос с палубы выбросил швартовый канат и, спрыгнув на берег, накинул его на кнехт. Потом перекинул на причал трап и началась посадка. По качающемуся вместе с судном трапу пассажиры зашли на его борт и заняли скамеечки на палубе. Речная волна набегала на судно, слышно было, как она шлепает по железному борту корабля, и он медленно всплывает вверх, переползая вдоль причальной стенки, а потом также медленно сползает обратно, оседая вместе с уходящей волной. Дождавшись своего времени по расписанию, матрос снял с кнехта петлю швартового каната, затащил трап на палубу, кораблик издал протяжный гудок, и мы поплыли. Течения Енисея быстрое, напор сильный и судно перемещаясь поперек реки, медленно смещалось по течению. А в конце пути поворачивало и шло вдоль берега против течения. Наконец борт судна чиркнул об автопокрышки, развешанные вдоль причальной стенки на правом берегу, матрос спрыгнул на причал, пришвартовал судно, положил трап, и пассажиры сошли на берег. На фронтоне навеса, служившего местом ожидания, было написано- Барабаново. Тут нас уже ждали- подошел парень в рабочей спецовке, спросил, кто тут в колхоз на картошку. Нас оказалось человек пять и он повел нас к ГАЗ-51, стоявшему чуть поодаль. «Едем в Шевера»- сказал парень, он оказался шофером этой машины, и мы залезли в кузов.  Тут было подготовлено мягкое сиденье- кузов застелен соломой. К этому времени уже спустились сумерки. Ночь приближалась стремительно. Сначала ехали по открытой местности, проезжая перелески, но вот дорога нырнула в лес и стало совсем темно. Фары машины высвечивали пыльную дорогу, кусты и стволы деревьев по обочинам. В лесу стало прохладно. Наконец выехали из леса, и машина свернула на поле со стерней от недавно сжатой пшеницы или ржи и остановилась у бурта соломы. Шофер вышел, сказал, что надо набрать соломы для постелей. Странное предложение, но все охапками набросали соломы до самого края бортов и поехали дальше. Минут через пять минут въехали в ночное село. Кое где по селу был свет в окошках, да и тот был скорее всего не электрический, от керосиновых ламп. Выгружались мы возле длинного одноэтажного деревянного здания, в окнах которого едва просматривался свет. Водитель завел нас внутрь этого здания, тут вдоль всего помещения в два ряда стояли двухэтажные деревянные нары. На нижнем ярусе, зарывшись в солому, спали люди. Верхний ярус был в основном свободен. Три или четыре керосиновые лампы горели на стенках и рассмотреть, что там в дальних углах, было невозможно. «Ну, вот-сказал наш шофер, - располагайтесь. Стелите себе солому на свободные места и отдыхайте.» Мы забрали свою солому, и я выбрал себе нары на втором ярусе в центре. Под голову положил рюкзак, одел лыжный костюм для теплоты, он у меня был довольно плотный с каким- то начесом наружу, накрылся бушлатом и сразу уснул. Ночью холод не давал спать, пришлось бушлат одевать и зарываться в солому. Утром проснулся от громких голосов. Народ уже встал, кто-то пил чай из термоса, кто-то брился, намыливая свою щетину, громко переговаривались. Видно было, что тут были люди, которые знали друг друга давно. Я перекусил колбасой, запил холодной водой из бачка с краником, перемотал портянки и переобулся в свои рабочие ботинки. Когда стало совсем светло приехала машина и повезла всех на картофельное поле, где уже прошла картофелекопалка и надо было собирать картошку, вывернутую из земли и разбросанную по рядкам. А земля черная, как воронье крыло, жирная, как черниговский чернозем. Но картошка попадалась таких размеров, каких раньше не видел-некоторые размером с небольшую дыню. И это без всяких удобрений. На поле народ работал с настроением, сноровисто, видно уже привыкли или получили какой-то допинг. Некоторые обращались друг к другу не по имени, а по кличкам или прозвищам. Одного из этой компании товарищи называли генерал и он важно, но со смешинкой в глазах им отвечал. Генерал этот был плюгавенький мужичок с кошачьими рыжими глазами на выкате. Он постоянно что-то рассказывал или комментировал, что вызывал естественный смех у его товарищей. В этой веселой компании выделялись два смугловатых парня лет двадцати пяти, худощавые, спортивного вида. Они и одеты были по – спортивному, в синих трико и в вязаных шапочках. Но что их резко выделяло, так это помада. У них были напомажены губы какой-то фиолетовой помадой. «Это, чтобы губы не обветривались, не трекались на ветру»-объясняли они. Погода стояли хорошая, Солнце выныривало из-за тучи ненадолго и снова пряталось. В общем, было «Солнце за облаками». Свежий чистый воздух, довольно веселая и общительная компания сделали первую половину дня даже приятной и интересной. Пришло время обеда. Поступила команда всем передислоцироваться к столовой и повторять команду не было необходимости. Столовая расположилась в самом начале картофельного поля. Это был деревянный навес с длинным столом из свежефугованых досок и лавками вдоль него, а в торце железная печка с котлом и железной трубой, уходящей выше крыши навеса. Печка топилась березовыми дровами и запах березового дыма заплывал под навес, где пахло, как в финской бане. Повар наливал в подаваемую ему тарелку душистый, с дымком, картофельный суп со свиными рульками и оранжевыми колечками моркови и на блюдечко выкладывал картофельное пюре пюре с бифштексом. А в завершение клюквенный морс. От такого обеда уже и сгибаться не очень-то хотелось, больше хотелось поспать. После обеда стемнело быстро, и мы сова в бараке. Вторая ночь оказалась тревожной. Где-то часа в два ночи меня разбудил странный шум и возня, которые доносились из глубины барака. Вокруг полумрак, керосиновые лампы прикручены, их огонек еле дышит. Смотрю вокруг-вроде бы все спят. А шум продолжается и, доносится он из дальнего затемненного угла. Когда глаза немного привыкли к темноте, то стали смутно видны силуэты людей на верхнем ярусе нар в том дальнем углу, которые стояли на нарах на коленях- двое по краям, а третий между ними. Двое крайних метелят кулаками третьего и метелят так, что слышно, как чвакают их кулаки, видимо, врезаясь в разбитое и окровавленное лицо. И все это молча. Его избивают, а он молчит. Тоже странно. И стало совсем страшно. Еле дождался утра. А утром, на мотоцикле с коляской, приехала милиция и я увидел того, кого избивали. Это был плотненький круглый мужичек, лица которого не было видно. На месте лица был вздувшийся синяк с заплывшими от кровоподтеков глазами. Его посадили в коляску и увезли. А потом приехала «Раковая шейка»-милицейская машина с решетками, и забрала тех двоих с напомаженными губами. Страх пропитался внутри меня, я не понимал, куда я попал и что тут происходит, но знал, что среди работников предприятия много бывших заключенных, а значит и уголовников. А про законы уголовников, про их понятия, среди моих сверстников в детстве, когда по амнистии выпустили много уголовно осужденных, ходило много всяких страшилок и одна из них рассказывала, как они могут играть в карты на чужую жизнь. И я решил сегодня же вернуться в город. После обеда, не зная дороги, но ориентируясь по реке, я пошел на переправу. Солнце уже начало свой спуск к горизонту, но я надеялся добраться до переправы до его захода, успеть на паром. Местами приходилось идти по тайге, местами выходить на берег. Когда тайга кончилась, я вышел на край берегового обрыва, а он у правого берега Енисея очень высокий, и увидел вдалеке свой паром. Он стоял у причала, а мне до него оставалось более километра. И я побежал. Но, не добежав сотню метров, вижу, как паром отчаливает от берега, разворачивается и идет к тому берегу. А Солнце уже коснулось горизонта. Наступила полная растерянность, почти шок- что теперь делать? Заночевать в тайге? Страшно. Начитавшись в детстве Арсеньева, его описания тайги, мне казалось, что здесь в Восточной Сибири тигры так же, в таких же количествах гуляют по лесам, как на Брянщине волки. Медведи как-то даже в голову не приходили, хотя они как раз вполне реальные гости. Возвращаться назад? Опять же, я не знаю дороги, а идти по тайге, не зная дорого, тоже опасно, неизвестно куда и когда придешь. Тогда пришла мысль идти по берегу реки, она точно приведет к селу. И я пошел. Сначала это была песчаная полоса, довольно широкой полосой потянувшаяся по берегу. Идти по ней было легко и даже приятно. В ночной темноте она выделялась светлой полосой, указывая путь и границу берега, а рядом грозно шуршал Енисей. Но чем дальше я уходил по этой полосе, тем уже она становилась. Слева наседали какие-то высокие кустарники, а на них длинные и острые, как цыганская игла, шипы. Тои дело эти иголки впивались мне в ноги, протыкая брюки и застревая в них. Туловище защищал бушлат, он был на толстой ватной подкладке. Но вот полоска песка сузилась до предела и дорогу преградили эти колючие кустарники. Пришлось идти по воде, у берега по песчаному мелководью. Чтобы не напороться на что-то острое я шел в ботинках. Брюки тоже набрались воды, стали холодными и тяжелыми. Вода местами доходила до колен и тогда течение тянуло меня за собой. Идти пришлось с осторожностью, то и дело хватаясь за нависающий куст. Но вдруг я ступил и сорвался в какую-то яму, погрузился по самое горло. Бушлат мой вздулся, пытаясь всплыть, рюкзак наплыл на голову, а я почувствовал, как неведомая могучая водяная сила потащила меня с собой. Страх, конечно, схватил за горло, но рассудок стал работать стремительно. Надо было достать ногами дно и оттолкнуться в сторону берега. Это мне удалось, и я поймал руками какой-то куст, нависавший над водой. Река тащит меня к себе, а я тащу себя к кусту. Тащу, а в голове одна мысль-не сломалась бы ветка, не оторвалась бы от куста. Всевышний в этот раз был на моей стороне, и я вытащил себя на берег. Поднялся на обрыв. Одежда, набитая водой, стала свинцовой и по весу, и по температуре. С трудом отжал бушлат, брюки, вылил из ботинок воду, перебрал рюкзак. Быстро оделся и будь, что будет, пошел по дороге. После только что случившегося идти в темноте по тайге, по неведомому лесу было уже не так страшно. Даже тигров. Поплутав по лесной дороге в темноте, к утру я все же был в Шеверах. В бараке народ еще спал. Попробовал подсушить ботинки и бушлат, нацепив их на поленья возле буржуйки, а потом и сам прикорнул возле них в тепле ненадолго. Когда стало совсем светло, собрался и спустился к Енисею, до него было совсем не далеко, около трехсот метров. Там у берега стоял и тарахтел двигателем какой-то большой, типа военного, катер. Я спросил у мужчины, выглянувшего из рубки, куда он собирается идти? Оказалось, что идет он в Барабаново, туда, где причал моего парома. С его разрешения я пристроился на баке, и мы отчалили. К счастью, в то время за такие таксования деньги не требовали. Сегодня я вряд ли бы смог повторить этот маршрут бесплатно и остался бы на берегу. Однако через пятнадцать минут наш катер пришвартовался у причала, следом за паромом. К моему великому счастью, я успел и к обеду уже у себя в общежитии пил чай с медом и отогревался под горячим душем. Назад меня уже никакая сила не вернет.