Белый свет для рокера. Глава 9

Здравствуй, старый школьный друг, а вот и я!

Давно не виделись, и я уже успел забыть тебя,

Давай согреем наши души коньяком...

Не пьешь? А как же ты тогда живёшь?



Церковная дверь была открыта. Хобот обернулся и с лёгкой досадой посмотрел на жену. Светка сидела в припаркованной на обочине машине и ободряюще кивала ему, мол, иди уже!

Хобот идти очень не хотел, казалось, каждый шаг причинял ему физическую боль и заставлял прижимать, тело к земле, как если бы он был крадущийся псом или гиеной, пытающейся обойти старого раненого льва со спины, чтобы нанести ему болезненный укус. Эх, сейчас бы сбежать куда-нибудь подальше от этого места, где святоши выгуливают свое самолюбие! Где по их верованиям находится их лживый и жестокий бог!

Бесявый двойник в Хоботе злобно хихикнул. А не учудить ли что-нибудь внутри церкви? Наложить кучу в углу или обрисовать пентаграммами стены? надо-то всего лишь выпустить перекошенного допельгангера наружу и перестать думать. Just do it, давай!

Светка не верила в допельгангера, в то, что он сидит в душе ее мужа и безобразничает по вдохновению. На то он и сценический образ, чтобы назойливо залезать в мозги простодушных фанатов, а дома все личины должны слетать прочь. Все равно я вижу тебя таким какой ты есть - мягким и колеблющимся, и при этом все равно тебя люблю, так чего тогда выпендриваться?

Хобот это отношение жены к себе ценил и дом воспринимал как зону психологической разгрузки. Быть самим собой и не влезать в образ бунтаря, мачо, Джокера или иного мрачного психопата было глотком прохладной чистой воды после брожения по сухой человеческой пустыне. Дома можно было наконец отдохнуть. Но не сейчас!

Душевная близость с женой сыграла с рокером злую шутку и заставила сделать то, чего он не делал уже лет двадцать, после того как глотал бегущие по щекам слезы перед горящей свечой. И сейчас он стоял перед открытой дверью в церковь и с досадой думал о том, что надо было правдоподобней врать жене. Надо было заявить Светке, что он верит шарлатану как себе самому и поклясться всеми божественными истуканами, какие только существуют на земле, что он будет горячо верить в исцеление сына во время ритуала. А в доказательство своей веры десять раз размашисто перекреститься и поцеловать огромный деревянный крест, висящий на причинном месте Варфоломея.

Вместо этого Хобот многозначительно молчал, и Светка решила что веры у него маловато, а значит ее нужно укрепить походом в церковь. Свечку поставить, как это делают все приличные люди, и помолиться под куполами. Светлана сама была не шибко воцерковленной, но в своей вере в Божественное она была уверена. Это муж у нее слабое звено, вот ему туда и идти!

Для прокачки веры была выбрана крошечная церквушка в селе, находящемся в пятидесяти километрах от Кокошкино. Подальше от знакомых и вообще людских глаз, в полуденное время и ненадолго – таковы были условия колеблющегося Хобота, и вот они здесь. И отступать уже поздно, ведь он не может перед женой показаться таким ничтожным трусом и вообще полным... чмом. Так что придется войти в дверь и поторчать перед иконами полчаса. Хобот глубоко вдохнул и шагнул через порог.

На этот раз внутри не было никого. Село Свитяево вымирало, и оставшиеся жители ходили в церковь наверняка только по большим праздникам.

Рокер подошёл к дряхлому деревянному иконостасу и сразу нашел среди икон нужную ему. Покрытый коррозией оклад обрамлял выцветший и помутневший облик женщины со старообразным ребенком на коленях. Хобот всмотрелся в лицо женщины и увидел в нем некое сходство со своей матерью. Мать!

Он перестал с ней общаться сразу как только уехал учиться в техникум и никогда не сожалел о принятом решении. Старая ведьма сама виновата в том, что от нее отвернулся единственный родной человек. В последние годы их совместного существования под одной крышей она откинула остатки деликатности по отношению к сыну и ругалась с ним чуть ли не каждый день. Оно и понятно: после смерти отца Сергей стал единственным человеком в ее окружении, на ком она могла срывать свою злость.

Отец, отец! Папа! Ты оставил меня на следующий день после того как я просил! А я так, ...ля, просил, как никогда в своей жизни! Я больше никогда не был способен так просить, да я вообще потерял способность кого-либо о чем-либо просить! Я стал бессловесной скотиной, несмотря на весь свой шум на сцене. Я стал немым и злым...

Она хочет чтобы я просил сейчас за сына. Как будто я могу! Я помню как ты лежал в гробу с отвисшей восковой челюстью и как я ненавидел весь мир. Я ненавидел мамашу, толкнувшую тебя в алкоголизм, а я в этом уверен до сих пор. Это ее рук дело! С такой сукой жить - поневоле пить начнёшь...

Я ненавидел врачей, которые дали тебе сгнить заживо с торчащими из живота дренажными трубками, я ненавидел всех живых за то, что они могут дышать, но больше всего я ненавидел бога.

Как можно было?! Вот ты, ты на иконе! На этом куске гнилого дерева! Чему ты так улыбаешься? Ты - сплошное враньё. И сын твой тоже враньё. Вы просто картинки на картоне, а я в вас верил. Распиаренное фуфло! Уж лучше бы я тогда пошел в больницу и попросился бы к отцу. Я бы взял гитару и спел бы ему что-нибудь из его любимых "Doors" и наблюдал бы как он блаженно улыбается под "Come on, baby, light my fire". Но я потратил это время на напрасные мольбы перед истуканом, маленький наивный дурак!

И сейчас я должен сделать тоже самое. Поклониться тебе в ноги и попросить жизни сыну, как будто ты можешь ему ее дать! Нихрена ты не можешь никому дать, кроме денег тем попам, кто на тебе зарабатывает. Ха! Если бы я был хотя бы на тысячную одного процента уверен в том, что ты существуешь, я бы сейчас бился головой об пол в отчаянной молитве за жизнь Мишки.

Но ты простой кусок размалеванного дерева и чуда не произойдет. Нет в моей душе веры ни на миллионную процента, и даже если ты сейчас замироточишь, я полезу наверх, достану тебя и шваркну тебя со всей дури об пол! Ненавижу, ненавижу, ненавижу...

Полчаса давно истекли, и Светлана заскучала в машине. Размять ноги и заодно подсмотреть за мужем - хорошая идея! К тому же они с Серёжей не договаривались, что ей категорически нельзя заходить в церковь пока он находится внутри.

Осторожно взобравшись по ступенькам полуразрушенной лестницы, она толкнула захлопнувшуюся от порыва ветра дверь и вошла внутрь церкви.

Ее любимый муж стоял перед иконостасом и слегка раскачивался в стороны, не издавая ни звука. Светлана решила про себя, что он сейчас молится. Правильно, Серёженька, молись! Вера многое может, даже если сначала кажется что это не так. Вера - последний приют для отчаявшихся душ, и начало новой жизни. А в то, что она у них будет, Света не сомневалась. Мишка будет жить, и все у них будет, и любовь, и деньги, и слава, надо только верить ...

Косой луч белого света проникал через открытую дверь внутрь церкви и согревал светкину спину приятным почти что человеческим теплом. Часть фотонов долетала до темного иконостаса и поглощалась им, кроме самого светлого пятна на нем - тронутого патиной серебристого оклада Богородицы. Небольшие остатки света отражались от него и падали прямо на истощенное бледное лицо Хобота и на перекошенный от злобы рот, пока тот шептал свое "Ненавижу!"