Вздор

      Человечество давным-давно забыло, что это значит — дышать.

      Кэрол, большая мечтательница, всегда хотела узнать — каково это. Однако воздух был ядовит настолько, что вдохнуть хотя бы раз означало обречь себя на погибель. Медленную и мучительную.

      Аппараты, дышащие за людей, не давали им расправить собственные лёгкие. И, что печалило начитавшуюся древних книг Кэрол больше всего, из-за них невозможно было почувствовать запах.

      — Что за вздор? — раздражённо хмурилась мать на такие заявления. — Ты даже не знаешь, это такое. А вдруг это вовсе выдумка? Да и в чём смысл рисковать из-за чего-то настолько эфемерного, как запах?

      Кэрол же печально возвращалась к книгам. В них через запахи передавалось многое: даже любовь. Для выдуманных героев любовь пахла по-разному: кому-то нравилось вдыхать свежесть чьего-то шампуня, кто-то жизни не представлял без запаха скошенной травы… Запахи передавали предупреждения своей резкостью, пробуждали аппетит пряной мягкостью, заманивали в ловушки и выводили из лабиринтов, ассоциировались с вещами приятными и не очень… Из запахов складывался отдельный мир!

      Кэрол казалось, что человечество потеряло нечто такое, что делало жизнь гораздо насыщеннее. Она бы всё отдала, чтобы почувствовать однажды загадочную свежесть, приносимую весенним ветром. Она хотела узнать: как пахнет её любимый пирог? Она не могла не любопытствовать. Кэрол слишком любила этот мир, и её стремление познать все его грани разбивалось о суровую реальность.

      А потом вдруг случилась очередная война. Истощённая земля, привыкшая уже к отравлявшим её людям, вновь впитывала в себя капли пролитой невинными крови. Она вновь передавала с эхом отчаянные крики и призывы к победе…

      Кэрол не любила войны. И далеко не в последнюю очередь потому, что одна из них однажды отравила их атмосферу.

      А потом произошла диверсия. Массовый сбой дыхательных устройств. Сотни людей покинули уставшую землю за одну только ночь.

      Кэрол повезло. Она оказалась среди тех немногих счастливчиков, чьё устройство не отказало. На ней, как и ещё на некоторых выживших, вражеский сигнал дал осечку.

      Кэрол с ужасом смотрела, как грудь матери, сопровождаясь шумным, удивлённым вдохом, наполнилась воздухом. Она видела, как в шоке распахнулись её глаза. Она слышала, как та вдруг, схватившись за горло, закашлялась.

      Кэрол чувствовала, что её щёки стали вдруг мокрыми. Глаза щипало. Хотелось кричать. Хотелось отмотать время вспять. Хотелось лечь на холодные доски и, свернувшись калачиком, просто забыться.

      Горло сдавили сдерживаемые рыдания, и вместо внятных слов у Кэрол выходило выдавить из себя только жалкие хрипы.

      Мать, лежавшая у неё на коленях, увядавшая на глазах, смотрела с такой бесконечной нежностью, такой радостью, — её дочь выжила, она спасётся, — и такой обезоруживавшей любовью, которую никогда толком ей не демонстрировала, что Кэрол хотелось кричать во весь голос. Хотелось рвать на себе волосы, хотелось… Много чего хотелось.

      — Милая, — слабо улыбнулась мать, — а ведь ты была права.

      — Т-ты о чём? — едва совладав с собой, сипло выдавила Кэрол.

      — Запахи… — прикрыв глаза, тихо-тихо сказала женщина, — они… невероятны. Ты пахнешь… Ты пахнешь так, как, наверное, пахнет любовь.

      А потом она навсегда замолчала. Появившееся несколько мгновений назад дыхание остановилось. А Кэрол… Кэрол сломалась.

      Выпустив свою агонию через раздирающий горло протяжный вой, она, выбившись из сил, прижалась лбом к охладевшей ладони.

      — Теперь, похоже, я буду ненавидеть запахи, мам, — разбито прошептала она.

      Пора было ей повзрослеть.