Тропой неведомой силы. Гл. 22. Тяжелые думы

После посещения мастерской Бориса Кузьмина Коробков мысленно возвращался к своему бывшему подчиненному. От той встречи у него осталось двоякое впечатление. Он такой талантливый мастер, а собирает свои картины на примитивном оборудовании.

Мастерская Кузьмина представляла собой скромное зрелище. В маленькой комнатке стояли три примитивных самодельных станка, не особо отличавшихся от тех, какие двадцать лет назад собрал Волченко из подручных материалов. Среди них выделялись только два станка, которые ему подарили. Между станками разместился стол с камнями, другой стол, как догадался Коробков, был предназначен для сборки мозаичных картин, стоял он возле окна. На стеллажах лежали разноцветные тонкие плитки разных камней. Это был основной материал, из которого Борис выпиливал нужные фрагменты. На одной стене висели эскизы мозаичных работ, которые он уже набрал.

— Вот это мое рабочее место, — показал Борис перед собой. — Здесь я делаю свои картины. Правда, до того, как я их соберу, они рождаются в моей голове.
«Для мастера такого уровня мастерская могла бы быть намного лучше и находиться не в дачном домике на далеком речном острове, а где-нибудь в черте города, еще лучше — в центре, чтобы удобно было до нее добираться и можно было бы работать в любое время суток».

— Откровенно говоря, не густо, — покачивая головой, сказал он Борису. — Ну что это за станки? Это же прошлый век! Насколько я знаю, уже давно есть оборудование, с компьютерным моделированием. Вот его надо использовать для мозаики, а не такую примитивную технику.
— Любезный Иван Леонидович, я не против, но на все нужны деньги, а у меня их нет. Такие картины не каждый в состоянии купить, а продавать задешево я не могу. На нескольких работах я вообще-то хорошо заработал. Конечно, кое-что у меня осталось, но это я отложил для других целей.

По своему опыту Коробков знал, что у мастера всегда есть обменный фонд или какие-нибудь сувениры, которые он мог бы обменять на предметы необходимости. Сейчас его больше всего волновал вопрос о судьбе готовой мозаики.
— А почему эти картины висят здесь, а не в каком-нибудь выставочном зале? — спросил он мастера. — Их надо показывать людям, а не прятать в чулане. К тому же отсюда их могут украсть. Это же дачный домик.
Такой вопрос Борис задавал себе тоже и каждый раз находил какое-нибудь оправдание. Так же он поступил и сейчас.

— Здесь есть решетки на окнах, да и входная дверь обита железом, так что залезть сюда непросто. И, слава Богу, до этого пока не дошло. Конечно, при желании можно и банк ограбить. Для частной выставки у меня нет помещения, а на городских я несколько раз выставлялся, но до выставок другого ранга пока не дошел, есть мастера покруче меня. В нашем регионе, например, всех затмил народный художник Зайцев. Это бесспорный талант, до которого мне еще долго не дотянуться. Его огромное панно украшает Дом приемов правительства региона. Это что-то! Словами всего не передашь, его надо увидеть своими глазами. Он его создал лет двадцать назад, а оно до сих пор не потерялось. Кстати, скоро будет выставка в Москве, сходи, посмотри на уровень отечественных мастеров. Там будут представлены картины авторов из многих округов страны.

— А твои работы там будут?
— Нет. Я туда не попадаю. От нашего края будет выставляться только один Зайцев.
В душе Коробкова бушевала буря, он с трудом себя сдерживал, чтобы не выругаться вслух. Но кого ругать, кто виноват в таком положении: местные власти или чиновники сверху, а может, сам Борис, не сумевший пробить себе дорогу среди подобных себе? Возможно, надо было быть более активным и толкаться во все двери, а не сидеть взаперти со своими произведениями искусства.

«Что же делать, как же его поддержать? Талантливый человек, а пропадет ни за что. Был бы я меценатом, может, и помог бы. Теперешние богачи все деньги тратят на себя любимых и своих родных. Что им до проблем с искусством и образованием, а тем паче до каких-то талантливых людей! Самим бы выжить и успеть спрятать деньги за границей, пока не перекрыли все каналы».

Он подумал о своей семье, и на душе стало легко. После окончания МГУ старшая, Алена, неплохо устроилась в Испании. Да и муж ей попался нормальный. Вот только детей никак не могут завести. А Арсений уехал в Италию и уже гражданство получил. Тоже сам зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом. Говорит, что клиентуру себе наработал, все хотят лечиться у господина Корбучи. Он снова подумал о Кузьмине.

«Просто невероятно, вроде Борис никогда не выделялся среди музейных камнерезов, да и среди моих сотрудников не блистал. Хотя нет, я не прав. Вспомнил. Такое не забудешь. Однажды он сделал шахматную доску из самоцветов. Заказал ее один местный бизнесмен, Калачев, кажется. Да, Александром его звали. Будто бы на подарок, а на самом деле, как я потом узнал, у него был крутой бизнес: Калачев переправлял шахматные доски с шахматами из мамонтовой кости за бугор. До этого две доски он заказал Волченко, а потом Калачев ни с того ни с сего сделал заказ Борису. Времена были непростые, и тот после службы подрабатывал в мастерской. Как этот бизнесмен увидел в нем мастерового человека, я до сих пор не пойму. Над этой доской Кузьмин трудился так, что не раз к началу рабочего дня приходил прямо из мастерской. Словом, вкалывал, как негр на плантациях. И такая у него получилась доска, что просто загляденье! Генеральный директор как увидел, предложил отправить ее на выставку в Германию. И, возможно, отправили бы, да к ней не было фигурок. А что такое одна доска без шахмат?! Это просто столешница.

Шахматы должен был вырезать знаменитый якутский косторез Василий Мамонтов. Я уже было с ним договорился: и о цене решил вопрос, и о сроках, и даже эскизы фигурок из мамонтовой кости согласовал с руководством, да тут случилась эта неприятная история с Борисом. На этом все и закончилось. Свою шахматную доску он сразу отдал заказчику и быстро сделал ноги из нашей конторы. А жаль! Я же сам посоветовал ему уйти по собственному желанию, а у него и в мыслях не было увольняться. И чего ради! Надо было мне за него побороться, ведь та студентка воспользовалась тем, что Лебедев ушел в поле, и в доносе написала полнейший бред, вранье, какого свет не видел. Но ей поверили. Она же была такой видной из себя девкой, кому-то улыбнулась, где-то прослезилась. Словом, артистка еще та. Надо было мне пойти к генералу и поговорить с ним по-человечески. Напомнить про шахматную доску Кузьмина, и главное — про уникальную друзу, которую он привез.
Это же шедевр. Не раз ее хотели у меня забрать, еле отстоял. Мне надо было высказать свое мнение по поводу того случая со студенткой. Нет, не пошел.

Смалодушничал. Подумал, зачем мне высовываться, да и моя Верка сказала, что лучше никуда не лезть. У баб ведь лучше, чем у нас, мужиков, чутьё развито, они как будто бы на подсознательном уровне чувствуют, что надо делать в таких случаях. Кто-то сказал: послушай жену и сделай все наоборот. Теперь, возможно, я бы так и поступил, а в то время только попал в геологоуправление, соответственно, надо было себя показывать с лучшей стороны. Вот я и старался. Ну и, честно скажем, добился всего, о чем даже не мечтал. Кто из моих знакомых поднялся до таких высот? Никто, — ответил он себе. — А кто из последних начальников управления стал кандидатом наук? Опять только я один. Хотя… — Закрыв глаза, мысленно он представил своих бывших сослуживцев и ненадолго потерял ход прежних мыслей. — Ладно, не буду о нем вспоминать — Крылов пришлым был, ему диссертацию написали. Правда, моя кандидатская тоже не бесплатно мне досталась.

Да еще она не по геологии, а по юридическим делам. Но на это умные люди смотрят сквозь пальцы, скажем так, не заостряют внимание, а дуракам, так тем только бы позлорадствовать. Вот, мол, Коробков купил диссертацию и теперь умника из себя корчит, а сам кое-как университет заочно окончил. Нахватался за годы работы в Охотской экспедиции, а сам как был колхозником, так и остался им. Всё знают обо мне эти прихвостни, и даже то, что я из деревни, а в экспедицию попал после техникума, из которого едва не попросили. Но благодаря Верке мне удалось
подняться. Вот что значит удачно жениться! Я как узнал, что баба она совсем непростая, стал к ней клинья подбивать, и она повелась на меня, а моя зазноба, на которой я уже хотел было идти под венец, так накатила, что вся общага «на уши стала». Кричала, что не баба мне нужна, а положение ее бати. Ты хочешь прицепом в рай въехать, ты такой— сякой. Больше никакими пряниками тебя бы к этой страшиле не заманили. Ну да, рожей Верка, и правда не вышла. Моей прежней Оксане она не чета, вот потому ее так задело, что я ее бросил. Была бы Верка красавицей, тут бы и весь сказ. Что поделаешь: не каждому красота дана. Если честно, я и сам не Ален Делон».

Он тяжело вздохнул, вспомнив о прошлом, и снова погрузился в воспоминания.
«На следующий год после свадьбы я поступил в университет на заочное отделение и вскоре получил диплом. А еще до того приняли меня кандидатом в члены партии. Опять же тесть помог перебраться в столицу и на хлебное место пристроил. Ну, а дальше дело техники: тут я уже сам попёр в гору».
Мысленно он прокрутил в голове свою историю восхождения по служебной лестнице и подумал, что у Бориса были все данные, чтобы подняться тоже, но, видать, не судьба. Хотя он стал кандидатом наук.

«Отчасти я тут виноват. Если бы, да кабы. Одним словом, надо ему помочь, — утвердился он в мыслях. — Тем более что теперь это в моих силах».
С этой мыслью он лег спать и полночи ворочался в постели, перебирая в памяти своих знакомых, к которым можно обратиться по поводу Бориса, а утром встал, и еще даже не умывшись, набрал телефон начальника управления культуры Охлопкова. Выслушав директора геологического ведомства, с которым он был хорошо знаком, Кирилл Семенович поинтересовался, какой резон раскручивать им чужака. Был бы он наш земляк или у нас трудился по контракту, тогда другое дело: помогли бы. Пришлось Коробкову рассказывать всю историю Кузьмина, и в первую очередь, — о том, что он у него работал геологом и даже был его помощником. А еще он привез в музей редчайший экспонат, какого нет ни у кого.

— Возможно, даже во всем мире нет ничего подобного, — закончил он свою речь.
— Ну, тогда давайте поступим так, — будто спустившись с олимпа, сказал Охлопков глубокомысленно деловым тоном, — сначала устроим его персональную выставку у нас в столице, а потом от республики отправим его работы в Москву. Пусть наши жители тоже посмотрят на эти «шедевры», как вы говорите, бывшего земляка. Кто знает, может, кто-нибудь из наших талантливых косторезов захочет попробовать себя в этой каменной мозаике. Сам Кузьмин на такой высокий уровень, конечно, никогда не поднимется. Тут я с вами согласен. Любому таланту нужен толкач. Это только говорят не сведущие в искусстве, что талант сам пробьет себе дорогу. Не тут-то было. Столько я знаю талантливых людей, которые как рыба об лед бились, пробиваясь наверх, да так и затерялись в серой массе. А вот поддержи их кто-нибудь, а еще лучше подтолкни — были бы у нас новые имена, о которых, возможно, узнал бы весь мир.