Колдуй, баба... глава 17

                Глава семнадцатая

                НОЧНОЙ РАЗГОВОР

      Позвонила дочь Мотыгина и попросила о помощи.

    - Не работают камеры наблюдения. К чужим людям боюсь обращаться, мало ли что сделают с ними. А  вам,  Ростислав Ильич, я абсолютно, как и папа, доверяю. Загляните, пожалуйста, когда будет свободное время.

      Заглянул не откладывая. Самому было интересно посмотреть, что они успели записать.

     Камеры   и видеорегистратор  отключились автоматически.  Управлялись из  сгоревшего на пожаре смартфона Мотыгина.  Пришлось  попотеть, пока  перенастроил его  на телефон дочери.

      Система  видеонаблюдения была устроена  продумано и хитро, как и все, что делал великий умелец. Кстати, сами камеры были отлично замаскированы, поэтому их не заметили следователи и не изъяли видеорегистратор.  Реагировали на  движение.   Включались  и из-за пролета птицы.   Запись со звуком шла с 12 камер, но  в компьютере специальная программа  позволяла не только просматривать, что запечатлела каждая, но и  отдельно ею же  отобранную  «выжимку» по каждому дню. Только то, что она посчитала важным – людей и их речь.  Это существенно помогло  Приватскому  сократить время просмотра и  поглядеть только  наиболее интересные  моменты. 

      Начал с той самой  ночи, когда раздался взрыв. Мотыгин в это время сидел за столом и  что-то читал в компьютере.   Услышав взрыв,  вскочил и выбежал во двор.  Увидев дым над домом Ягиной,  подтащил лестницу и,  взобравшись на кирпичный забор,  перетащил ее на другую сторону.  Одна из камер позволяла   видеть и соседнюю территорию. Часть дома уже была разрушена, из некоторых окон вырывалось пламя.  Старик   спустился и бросился к той  части здания,  которая еще не была  охвачена огнем. Надеялся, видать, помочь хозяйке.  Сняв рубашку, намочил ее в садовой бочке и, обмотав голову,  скрылся в черном дыму…

       Когда уже практически   весь  дом запылал, появились первые пожарные.

       Процесс тушения огня Приватский  посмотрел на ускоренной перемотке. Пока не добрался до того момента, когда вынесли  из развалин дома обгоревший труп.

       Перемотал  запись на  предшествующий день – ничего не зацепило.  А вот уже следующий вечер  содержал сюрприз -  в кадре появился Кишеров.  В начале  он даже не узнал его - не ожидал увидеть  у Мотыгина.  Лица на удалении  не разглядел, но позже догадался кто это - по циркульной  походке.  Судя по первым фразам, тот  сам напросился к старику с визитом.

        На этот раз изменил своей привычке сразу переходить к делу. Расспросил о здоровье, осмотрев, похвалил дом и лишь затем задал вопрос о Ягиной.
 
      -Ну что вам сказать о ней, - неохотно ответил  тот. – Ее считают не совсем  обычной женщиной, а по мне – вполне нормальная. 

        - Я вам помогу, - посерьезнел  Кишеров. – Мои  помощники собрали о вас и Ягиной  подробную информацию.   Так что у меня сложилось  несколько иное представление о ней.  И о вас тоже. Даже подозреваю, что вы прямо причастны вместе с ней к тем  чудесам, которые происходят уже  третий год в  нашем городе.

       Кишеров посчитал , что сказал достаточно.  И, замолчав, стал ждать ответа.

       Пауза затянулась.

      -Да, я в курсе этих разговоров. Считают ее  то ли колдуньей, то ли  ведьмой. Но сам я  ничего подобного за ней не замечал.  Не знаю, какую информацию вы обо мне  собрали. Мне нечего особенно скрывать. Давно не работаю в сферах, связанных с гостайной.

      -Чтобы  было понятней,   что я в курсе ваших  взаимоотношений и располагаю определенной информацией, взгляните на это фотографии, - гость вытащил из папки  какие-то снимки и положил перед хозяином дома. 

      Камера видеонаблюдения была установлена далеко, поэтому  Приватскому не смог  разглядеть снимки. Пока  Мотыгин их рассматривал, гость окинул взглядом комнату. Затем вытащил какой-то прибор, похожий на смартфон, и включил его. Через  несколько секунд  тот запищал. Циркуль, глядя на  его экран,  двинулся к книжному шкафу и обнаружил там  замаскированную камеру.

      -Ваше право устанавливать ее в своем доме, - чуть помедлив произнес он, - но я бы хотел продолжить разговор в другом месте, где нас никто не услышит и не запишет наш разговор.

       -Мне кажется, это лишним.   Я понял уже, что  вряд ли вам  смогу  быть чем-то полезен, -  отказался Мотыгин. – Вам лучше напрямую обраться к Лилии Степановне, поскольку именно она вас интересует.

       -Я пытался с ней поговорить, но она отказалась.  И в довершении всего она меня наградила такой головной болью, что я перестал что-то соображать.

       - Она это может, - рассмеялся старик. - Снимки, которые вы мне показали, сняты в  Институте мозга.  У меня там работают друзья.  Я им рассказал, что она, по видимому, обладает  мощной энергетикой.  Сам я в этом не разбираюсь. Их это заинтересовало. Не сразу, но они ее уговорили провериться  на уникальном  оборудовании, которым располагают.    Я благодарен Лилии Степановне, что она согласилась пройти проверку, были получены достаточно любопытные  сведения.  Она даже упоминается в ряде диссертаций.  Можете полюбопытствовать. Некоторые  показатели  ее мозга существенно отличаются от обычных.  Да,  она может, как вы убедились, вызвать головную боль,  даже заставить повиноваться ей. Но это делают и другие люди, которые владеют  такими же возможностями, как и она.

       -Гипнозом?

      - Нет. Наука излишне запутано   описывает  такой феномен.  Я пользуюсь более понятым – мощная энергетика. Мозг человека такая сложная штука, что наука  еще мало что о нем знает.

       - Я все-таки хотел бы с вами переговорить в другом месте. У меня к вам серьезное предложение.

        -Увольте. У  меня   в доме и  во дворе все просматривается камерами.  Напишите ваше предложение, если уж так боитесь его вслух озвучить,  - и старик придвинул ему лист бумаги с ручкой.

          Секунду поколебавшись, Циркуль все-таки что-то написал, по-детски прикрываясь от камеры ладонью.

       -Что вы имеете в виду? - прочтя, ответил Мотыгин.   

        Кишеров вновь прикрылся ладонью.

      - Думаю, это невозможно повторить. Но, я не специалист, могу заблуждаться.  Если бы это возможно было воспроизвести, оно бы уже существовало. Или было вживлено в ваш мозг.  Если хотите услышать более компетентное мнение,   обратитесь к тем,  кто вам снимки дал. Там ее изучали.

        Гость склонился над листом в третий раз. На этот раз писал долго и даже что-то зачеркивал.

        Старик прочитав задумался,   словно подбирал слова. Но ничего не ответил. Лишь отрицательно покачал головой.

       Циркуль встал.  Аккуратно сложил листок бумаги  и сунул его в карман.  Ушел не  попрощавшись.
 
         Эта запись была самой интересной их сохранившихся в накопителе системы наблюдения. Ее он переписал на  свой смартфон, решив еще раз просмотреть и поразмыслить, что пытался узнать Циркуль. 

         Поздно вечером позвонил Широков.

         -Видел Кишерова, он засиделся у Петровой.  О чем-то долго с ней говорили.

       - Она все-таки финансовый блок администрации возглавляет, есть, наверное, о чем после исчезновения Картушева  поговорить.

       - Так разговор не в администрации состоялся, а  в фонде.

       - Он хочет купить у нас здравницу. Наверное, об этом вновь разговаривали.

       - Про здравницу  ты мне уже говорил. Но я случайно услышал конец их разговора. Речь шла о переезде Петровой, но куда именно, к сожалению,  не разобрал.  Может, переманивает к себе? Так что держи это на контроле. Без Инны Ивановны нам будет очень трудно. А тебе  особенно.

        Широков явно намекал, что он в курсе их отношений.  Приватского это возмутило. Он уже хотел  осадить его, но тот сменил тему.

      -Разговаривал с племянником Картушева.   В «Полидоме» полный развал. Он жаловался, что  каждый день десятками подписывает заявления на увольнение. Все  толковые  работники перебираются к Кишерову.  Станкявичус  уже готов  пойти на попятный – не делить компанию, а договориться полюбовно. 

       Спросил племянника насчет Картушева. Поклялся, что ничего не знает. Родственники обеспокоены его исчезновением.   Тревожатся, считают, что  могли убить, раз не выходит ни с кем на связь.  Нет трупа, нет проблем - понятно же, кому он мешал. Я по своим каналам пытался узнать, почему наглухо засекретили расследование  убийства Ягиной и Мотыгина.   Все отмалчиваются.  Хотя  дело простое – никакой политики. Тебе это ни о чем не говорит? 

      - Потянуло на конспирологию? – Приватскому не хотелось тратить время на обсуждение столь скользкой темы. Тем более по открытой связи. - Без нас разберутся. 
   
      Широков хотел что-то ему сказать, но он отключил телефон на полуфразе. И  мысленно себя обозвал идиотом -  не надо было обижать бравого  полковника. Помягче прекратить разговор.  Никодим Ильич   стал на редкость дельным и полезным соратником, когда  оказался на прежнем  месте – бывшем военном заводе. Навел в своей родной епархии порядок на загляденье - везде газоны и цветники, тротуары из разноцветной плитки, чистота, ни одного окурка мимо урны. Непререкаемым авторитетом и  респектом пользуется у молодежи технопарка.  Надувной  теннисный корт – его идея и заслуга.  Волейбольную площадку обустроил. Есть  где  пацанам и девчатам размяться и полюбоваться друг на друга. Уже первые свадьбы отыграли…

     Хотел ему уже перезвонить и извиниться, но  другая мысль перебила  это желание: почему Петрова милому другу  до сих пор ничего о визите Кишерова  не сообщила? Тем более, если засиделась с ним надолго и речь зашла о ее переезде. И куда интересно? Одно дело в Зареченск. А Если в Ригу? Она оттуда родом и как-то обмолвилась, что там  остались пожилые родители.    Всё это время сам  торопил её  с разводом, а она вдруг ручкой ему помахать собирается… Если в Латвию, то все просто: прибыла-убыла. Гражданство-то у нее российское…

       Печальные предчувствия  роились в мозгу, не давали заняться накопившимися делами.  Уже одиннадцатый час вечера,  времени ведь было достаточно, чтобы ему  сообщить, зачем приходил Кишеров. Наверное, не хочет.  Или боится.  Личность  ведь весьма опасная,  и вряд ли зашел за тем, чтобы рассказать  Петровой какой-нибудь анекдот.  Скорее  с каким-нибудь предложением,  связанным с действительно с переездом. Или с ультиматумом. К Мотыгину он тоже ведь зашел не поболтать, а потом… Хотя вряд ли ей такая же опасность угрожает.  Старик  погиб,  потому что жил рядом с Ягиной и пытался спасти  её после взрыва и пожара.  Тут замысел у  Циркуля похитрее.  Если Петрова покинет фонд и переедет в Зареченск или столицу, то это сильно ослабит их команду. Незаменимых людей нет. Но, кажется, она исключение из этого правила…
 
      А если и завтра  Петрова ничего не скажет? Значит, пошла на какой-то сговор с Циркулем... Но что он мог ей предложить  и что потребовать?

      Устав гадать, Приватский успокоил себя шуткой, что не надо преждевременно  с Петровой семейные разборки  устраивать.   Такие думки только спать  помешают … А тут еще одна загадка от Кишерова  после просмотра записи на видеорегистраторе – что он мог предложить   Мотыгину? И почему тот отказал,  помотав головой?   Циркулю захотелось самому иметь такие же  мозги, как у Ягиной? Или на крайняк -  генератор сигнала? 

        Блеснувшая догадка заставила его вскочить с кресла, где он предавался  размышлениям, и заметаться  от возбуждения по комнате. Ну да! Именно это и ничто другое…   

       С таким   оружием Циркуль мог бы приобрести невиданную силу над окружающими. Причем не всякую шелупонь бы нагибал, а  людей, наделенных властью в масштабах области, страны…

      Приватский  еще бабушкой был приучен  не спешить с выводами Под ее присмотром  он должен был  искать аргументы против.  Иногда сама их  подсказывала. Со временем, поднатаскавшись, он уже  сам изумлял  её своими изощренными контрдоводами.  Эта игра  из ее  педарсенала   стала для него   привычкой и не раз   помогала   в сложных ситуациях. 

      Притормозил с блеснувшей догадкой он  и на этот раз, поскольку  сразу напрашивался вопрос:  зачем Кишерову тогда было  убирать  Ягину?  Вряд ли  был уверен, что  сможет   деньгами или угрозами  заставить Мотыгина наделить его такой же мощной энергетикой.  Здесь  ведь и вовсе элегантный  выверт проглядывает – старик, если бы мог, сам стал обладателем  этой силы. И от Циркуля осталось бы мокрое место с дымком.   

       Умственная эквилибристика  притомила Приватского и он прилег на диван. Перед сном он обычно  просматривал оставшиеся бумаги из архива Мотыгина.  В течение  дня до них не доходили руки.  Большинство из прочитанных были  ему не интересны – какие–то непонятные расчеты,  выписки из книг, письма от различных организаций. Но попадались и интересные заметки, сделанные второпях. Их он, видать, набрасывал, чтобы не забыть ту или иную мысль, пришедшую в голову. Или они служили  старику напоминанием, что надо сделать.  Самые интересные листы он откладывал в сторону. Иногда  они, как пазлы, складывались  и дополняли то, чего не было в  дневнике или оно было оттуда удалено.  Ведь и самое интересное прояснилось  благодаря именно этим отрывочным записям  - оказывается старик играл в отношениях с Ягиной более активную роль, чем  рассказывал  ему.

        Устав от просмотра,  Приватский уже приготовился  ложиться спать, как внезапно почувствовал,  что в комнате он не один. Мгновенно вскочив с дивана,  зажег  верхний свет и остолбенел.

       -Серафим Капитонович! – вскрикнул он от удивления. - Вас же похоронили! И как вы оттуда… смогли?

       Мотыгин лишь  виновато улыбнулся.


        Присмотревшись, Приватский понял, что это за столом сидит не сам старик, а как бы его голограмма, не очень четкая, особенно по  краям. И изображение  подергивается и слегка колеблется, как на старом бабушкином телевизоре, когда за окном  сильный ветер раскачивал телевизионную антенну.

         - Жаль, что  говорить не можете, - огорченно вздохнул он.

         - Могу, -голос определено его и  интонации узнаваемые. –  Спрашивай. 

         -У меня  сумбур в голове. Это от  радости, что могу вас вновь видеть.  О многом хочу  спросить. Я же вот, - и он показал на бумаги, лежавшие на диване и в папках, выглядывавшие из нижнего отсека книжного шкаф,  - до сих пор их изучаю. Очень интересно. Но много непонятного.  Вы при жизни, - тут он споткнулся на слове, но старик никак не отреагировал, -  кое-что не договаривали,  скрывали.  Всё  водили  меня вокруг да около. А в городе в этот время  поистине фантастические события творились, а кто их срежиссировал,  остается  все еще  непонятным.  Для меня в том числе.
 
       Поначалу я  считал, что это дело рук Ягиной.  И вы меня в этом поддерживали на словах. Только, судя по вашему дневнику,   сами   с первых дней знакомства с Лилией Степановной догадались о ее возможностях. И  договорились обследовать её в Институте мозга. Я узнал про это случайно, просмотрев запись с накопителя камер наблюдения.

     -Не совсем так,- возразил   старик. – Она согласилась  обследоваться  в институте по собственному желанию,  поскольку  после сильных эмоциональных перегрузок  иногда теряла сознание, чувствовала себя предельно обессиленной.  Я сам был  пару раз свидетелем  этого. Поэтому уговорил ее пройти обследование  у  знакомых ученых. Там ей сделали операцию.

      -Для чего?   

      -Давай-ка лучше я сам  все расскажу по порядку. Иначе придется мне постоянно поправлять или добавлять детали, о которых ты не можешь знать…  Начну с самого начала.  У нее было тяжелое детство, отца и мать раскулачили,   отправили по этапу в места очень отдаленные, где они и сгинули.  Малышку сдали в детдом.  Позже, работавшая там воспитателем Лидия Степановна Ясина,  удочерила ее. Дала свою  фамилию.  Почему в ней  затем вместо С появилась буква Г, не знаю.  Скорее ошибка случилась, чем чей-то умысел.  Затем война,  ранили обеих во время бомбежки.   Она выжила в отличие от  новой матери.  Отправили  в специнтернат для  детей-инвалидов. У нее  не двигались рука и нога, а в голове застрял осколок  из вольфрама. Немцы добавляли его в некоторые свои снаряды. Вот он-то, думаю,  и стал первопричиной ее феноменальных способностей.  Каким образом – не могу объяснить.  Лишь предполагаю, что именно после  этого ранения  начались метаморфозы в её организме.  В зависимости от эмоций  начал изменяться цвет глаз – от серо-голубых до чернющих, словно это сам зрачок расширялся.  Офтальмологи с таким явлением, я специально выяснял,  никогда еще не сталкивались. 

     Если ей становилось плохо, она  могла  мысленно дать знать об этом медсестре или врачу, находившимся далеко от нее, и они спешили ей на помощь.  Здесь тоже не все понятно. Были и другие изменения – в частности,  девочка могла принудить врачей говорить ей правду, какой бы тяжелой она не была.   Это она мне сама рассказала. Поскольку считала, что это поможет ей мобилизовать  свои силы.  Я пытался разыскать врачей, которые ее лечили, но безрезультатно, много времени прошло.

       Еще лежа в больнице,  она  придумала для себя лечебную гимнастику. И сумела  огромным усилием воли разработать ногу и руку.  Сгибала их  часами буквально по сантиметру. Привязывала к конечностям груз -  мешочек,  в который постепенно добавляла по несколько десятков грамм песка. Потом пошли камешки и камни.  Маленькие гантели  или специальные грузы тогда были редкостью.    На это ушли годы. Вернулись гибкость и сила.   Результат ты  видел..   Кстати, это ей помогало скрывать  свой возраст. Правда, в паспорте указано, что ей намного меньше. В общем чудеса и с документами.

       Спасала себя тем, что все время мечтала о том, что станет помогать всем, кто попадет в беду – людям, животным. И воображала как это будет происходить - с помощью волшебной палочки  или  обжигающего врагов взгляда.   Ненавидела драки, громкие крики,  ругательства. Научилась  одним взглядом подавлять в людях агрессию.

      С детства возненавидела вранье. Повзрослев,  пыталась узнать о  своих родителях, о том почему оказалась в детдоме  и т.д. На ее запросы приходили отписки.  Специально пошла учиться в историко-архивный, даже готовила диссертацию о перегибах при раскулачивании. Узнала всю правду о том, как происходил  этот процесс  в ее родном селе, о доносах не только на отца, но и его  родню, разделившую ту же участь и сгинувших в лагерях... Не дали, естественно,  защититься.  Не то  было время. 

     Ушла из науки.  Не могла спокойно слушать все, что было связано с идеологией и перелицованной историей.  Убегала с собраний и митингов. Сложнее стало, когда  в быт вошли  телевизоры с их многочасовыми трансляциями партсъездов и процеженных новостей. Приходилось затыкать уши, чтобы не слушать все это, приникающее через стены  из  соседних квартир. Усилились жуткие головные боли и  терялись силы.  Все  болезненнее вел себя застрявший осколок. Его не решались вырезать,  рядом мозг.  Это длилось десятилетиями. Но в конце концов я  помог ей  найти  врачей, которые смогли это сделать.

        После визита в Институт мозга и операции мне хотелось во чтобы то ни стало разобраться в ее способности генерировать биосигналы.   Поначалу, правда,  делал это  втайне  и навлек на себя ее  гнев.  Он оказался преодолимым при определенной настойчивости.

       Сигналы были очень слабые.  Через  тонкую стенку и прочие преграды   с трудом проходили.  Попробовал создать усилитель и антенну для ее распространения.  Тут, мне кажется, не  обошлось без ее помощи.  Подсказки сами собой всплывали в мозгу. А я уже все в железе воплощал.  Появились первые обнадеживающие результаты.  Поняли в каком направлении надо работать. Так шаг за шагом приближались  к  главной цели - накрыть  весь наш город. Для чего? Чтобы в нем было поменьше вранья  – это было наше обоюдное желание. Я же тоже его не выношу.  Наконец настал день, когда решили незаметно  проверить усиленный импульс  на нашем мэре, он как раз собирался  проводить  предвыборный митинг.  Но  на наше счастье  подвернулся губернатор.  Ну, а далее ты сам все знаешь. И еще - извини, что тебе все это не мог раньше рассказать.  Кое-что приврал, чтобы ты не догадался. Связан был словом. А сейчас...
      
      Старик хотел еще что-то добавить, но раздумал.
   
     -Серафим Капитонович, а без Ягиной сможем продолжить?  Скажем, вживить тот же вольфрам в мои мозги или создать специальный генератор  для подобных импульсов?

      -Нет. Во всяком случае в ближайшее время.  В этой области все еще много непонятного. Я же самоучка, у меня нет даже высшего образования.  Но и в Институте мозга все тамошние светила с извилинами моей соседки не разобрались.  Мы  там несколько раз  с ней побывали.  Заметили какие-то отклонения, но по мелочи.  Сказали, что с  воздействием на людей, благодаря генерируемым сигналам, еще можно  согласиться.   Но  с возможностью передавать их через антенну и добиваться того, чтобы эти люди - в основном  хитрющие  тертые калачи - фактически исповедались перед зрителями,  это было за пределом их понимания. Короче, раз не могли это объяснить, то проще было засекретить. Поэтому ни в печати, не на всяческих симпозиумах об этом никогда в открытую не говорили. Доктора наук, а затем и академики мне так прямо заявляли – этого не может быть.  А почему бывает – разводили руками.

     А  ведь она могла угадывать  и будущее.  Сам же разбогател,  узнав у нее про  выигрышные акции.  Тут-то что было  задействовано?  За день до  смерти она почувствовала, что погибнет. Правда, не знала как это произойдет.  Лишь просила ни в коем случае не приближаться к ее дому в эти дни.  Я ослушался…   
 
        Мотыгин замолчал, опустив голову.  Потом слегка тряхнул ею, словно отгонял какие-то мысли.   Приватский понял, что можно задавать следующий вопрос.

       -Серафим Капитонович,  вы сейчас появились в самый нужный момент для меня, могу вас в дальнейшем… ну, как бы  лучше выразиться… в общем, общаться с вами в самые трудные моменты, когда появятся  у меня вопросы.

         Старик  ничего не ответил. Словно не слышал вопроса. Или не знал ответа.

        -Хочу попытаться  найти замену Ягиной, подключим с помощью Костоправова различных  специалистов. Съезжу в тот же в Институт мозга. Неужели общими усилиями не сможем повторить то, что было ей под силу?

        -Зачем тебе это нужно?   

       - Ведь грандиознейшая вещь у нас была в руках  - оружие против коррупции!   
Если   вновь им овладеем, развернемся на всю  область. А потом  и в столице начнем прополку!

        - Ты заблуждаешься в его эффективности. Феномен Ягиной  только попугал  вороватый народец, кучкующийся во власти.   Результаты меня разочаровали.  Надеялся по наивности, что достаточно ворьё заставить говорить правду  и  жизнь переменится.  В нашем городе сняли несколько чиновников. Чуть больше удалось Костоправову, когда он начал практиковать отчеты в Брониславске.     Я специально интересовался -  кого наказали? Оказывается, прилюдное признание вины  с трибуны или в телеэфире  не считается явкой с повинной.  Только суд имеет право  признать человека виновным и  приговорить его к наказанию. А это очень сложная и долговременная процедура.  И вот на этой стадии все зачастую и останавливалось.   Большинство наговоривших на себя отказались от своих признаний,  их, правда, уволили с формулировкой – за утрату доверия.   А  меньшинство, чьи грехи  все же оказались подсудными, отделалось условными сроками.  Где   наш губернатор?  В почетной ссылке. Где обитают «первопроходцы» Замятин, Тертерян, Поклонский? В Зареченске каждому нашли теплое место.  Даже  зампрокурора Лупачёв, отлежавшись в психбольнице,  воскрес на севере области в той же должности и, уверен, с  тем же подходом к своей работе.

       Зрителям было  интересно  смотреть как человек с трибуны или в телеэфире  раскаивается   о своих грехах.   Но любое преступление должно идти в обязательной увязке с наказанием.  Иначе это наносит огромный вред прежде всего самому обществу и  власти. Это их развращает.

       Человека от преступления может сдержать не Ягина, а только его совесть или страх наказания.   Совесть – от слова со вести. Она ведет нас по жизни и не позволяет споткнуться или отклониться.  Древнерусское слово конъ обозначало предел. Тот, кто переступал за конъ, становился п(е)реступником.   Я за это и люблю этимологию, что она   просто и ясно объясняет суть дела.

       Раньше в ходу были слова, к примеру, «честь имею» и это не было пустым звуком. Слово, данное русским купцом,  заменяло договор с печатью. К ним  в советское время пытались прировнять новообразования «честное пионерское» и «слово коммуниста», но  они быстро выхолостились.  Территория совести стала сужаться. Поэтому и совестливых  теперь негусто.

       -То есть,  считаете, все было зря? –встрепенулся Приватский. – Не соглашусь!   Ведь настоящие перемены начались после памятного отчета главы. Народ  тогда как будто проснулся.  Помните как мы дружно скандировали «Не позволим»?  А потом все высыпали на улицу. И настроение было приподнятым, праздничным. Вот с этого момента они и стали необратимыми.  Город с тех пор  даже внешне изменился.  Похорошел. Хоть сейчас  на открытку. Про  спорт уже не говорю.  Стали  открываться филиалы известных столичных вузов.  Наша молодежь перестала ездить в Москву  на работу. В технопарке  каждый  сегодня может дело  найти по душе.  Экономика в  гору лезет.  Население растет. И городская власть стала эффективнее работать. Про коррупцию  после увольнения зареченских варягов давно не слыхать. Новые люди в совете депутатов,    в  дискуссиях решаем – как улучшить то и это... Не думаю, что после этих перемен мы вновь позволим отстранить себя от управления городом.   

      - Ну и в чем вам Ягина  помогла? 

      - Как  в чем? С нее ведь  все началось, -опешил Приватский.

      - В том-то и дело, что  вы сами начали создавать общественный совет, свой фонд, занялись  благоустройством города. Затем твоя команда   выиграли выборы,  воссоздали сеть старших по многоквартирным домам и улицам… То есть, заработало самое настоящая  народоправство, как любит говорить моя любезная Граница. А не Ягина… 

      Она для твоей команды была пусковым или вспомогательным элементом – не больше. Я это называю эффектом пистолета.  Если человек  ночью идет по улице, по которой бродят злые бродячие собаки или всякое хулиганье, он страшится любой тени и звука. Если у него в кармане оружие, чувствует себя  намного смелее. Кстати,  также уверенно идет, пока не вспомнит, что забыл пистолета дома.

     У Ленина была крылатая фраза «Дайте сто тысяч тракторов и средняк скажет: «Я за коммунию». Дали – миллионы. А средняк  растворился в колхозах, а коммунию  построили не очень сытую и кривобокую.   Думаю, что  и сто тысяч Ягиных  мало что  изменят в стране.

      Проблема в России с властью в том, что  население  в ней  до сих пор играет пассивную роль.  Оно не уверено в своих силах и возможностях, а у власти нет привычки ею  с ней честно делиться.  Есть, вроде бы,   муниципальная оболочка, а содержание -  пока вода на киселе.   Да и сам народ  особо к рычагам не лезет.  Слишком часто били по рукам.  Демократия, меритократия и прочие термины это просто слова. Они обретают плоть, если наполнять их живой энергией и смыслом.  В каждом городе и селе. Что-то менять, добавлять новое и – работать.  Как в Брониславске хотя бы…  Вот тогда и начнутся  перемены, которые нужны России.

        Но есть и препятствия. И сопротивление будет. И  серьезные опасности, которые неизбежны.  Мы с Лилией Степановной  по сути вторглись в ту область, которая  является компетенцией государства – нам удавалось находить зло и указывать на него. А дальше не получалось.  Оно слишком живуче. И мстительно.

     Перемены  в городе насторожили  влиятельные силы. Особенно после  отчетов, которые проводил Костоправов в нашем городе.  Потому  категорично воспротивились переводу облдумы в Брониславск. Одни увидели в этом его стремление  сконцентрировать в своих руках все нити управления областью. Другие смотрели глубже – рушится привычный и удобный для них порядок управления и доступа к ресурсам и возможностям огромной страны.   Так всегда было в России.  Может, именно эти силы и уничтожили нас. Но мне кажется, что это только начало  больших и давно назревших перемен… Но я их, к сожалению, не дождался. 
       
        Приватский  хотел спросить, что писал ему на листе бумаги Кишеров, но не успел. Мотыгин встал, устало махнул рукой,  словно прощался, внезапно сжался и завертелся как веретено.   И превратившись в огненную спираль, метнулся в сторону открытого ноутбука. И исчез в нем.

      Приватский  открыл глаза.  В комнате  горела настольная лампа, за окном накрапывал дождик, в открытую форточку задувал свежий ветерок, но в помещении пахло чем-то горелым.  Он  поднялся с дивана и  подошел к открытому ноутбуку на столе. Тот на ощупь был горячим. Он выключил его и для верности вытащил вилку из розетки. А потом вспомнил, что  отключал его, когда занялся бумагами старика.  Не мог он сам по себе включиться. Странно, однако…

       Походил по комнате. Запах  выветрился. Решил проверить все ли в порядке с ноутбуком и вновь включил его.  Засветился экран монитора.  На нем появилось лицо Мотыгина. Он пошевелил беззвучно губами, словно извинялся за свой  ночной визит, и исчез окончательно…

       Ноутбук был исправен.