Глава 19. Русалка

Вскоре Клара начала зачёсывать волосы назад, открывая лицо, что сделало её моложе на вид или, скорее, просто сделало явным её молодой возраст. Тогда же она купила себе глицерин для рук. Благодаря размышлениям и наблюдениям, она пришла к выводу, что такие обычные вещи могут принести много пользы. К тому же от неё не ускользнуло то значение, которое мистер Эйкман придавал наружности своей матери. Он явно не был безразличен к красивой внешности, и потому Клара, которая прежде не придавала большой важности своему гардеробу, серьёзно задумалась о своих платьях.
Вопрос этот был деликатный, коль скоро переусердствовать в этом деле было едва ли не хуже, чем проявить небрежность. Хотя раньше ей не приходилось общаться с мизогином, она интуитивно чувствовала, что резкая перемена во внешности или манерах способна лишь отпугнуть. Разве он сам не сказал – и с какой горечью! -  что плести сети – это типично женское занятие. Что ж! Под самым его носом сплетается теперь сеть, но делаться это должно искусно, так искусно, чтобы его проницательный мужской взор ничего не заметил. Вот почему Клара не торопилась, предпочитая действовать с крайней осторожностью: «Нужно стать незаменимой для него, но незаметно, чтобы он этого не чувствовал. Пока не чувствовал». Вкрадчивость и взвешенность каждого шага – вот принципы её поведения. 
Постоянно, но неуловимо, она сужала пропасть условностей, разделяющую их. Уже давно она не боялась обратиться первой, не смущалась краткостью полученного ответа. Раз или два она смело стучалась в дверь студии с каким-либо вопросом по поводу больной. И хоть каждый повод мог подождать до следующей встречи, был он преподнесён столь хитроумно, что всегда казался оправданным.
Взвешивая свои действия беспристрастно, Клара полагала, что, хотя жизненный пыл, казалось, угас в этом человеке давно и безвозвратно, он всё же должен, в конце концов, проявить к ней интерес на почве этих ежедневных, пускай и малозначимых, контактов. Но пока она видела лишь благодарность, сама искренность которой ставила её в тупик, ведь такую же он мог проявить по отношению к любой пожилой женщине, обладающей нужной квалификацией. Не вызывало сомнений, что он привык к ней, но такая же привычка была у него к Мёрди и даже к миссис Кеннеди, вернее к результатам её труда, ибо вряд ли он узнал бы её при встрече.
«Во всяком случае, он будет скучать по мне, если я уеду. Что ж, это уже кое-что. Но сильно ли он будет скучать, вот вопрос?», - думала Клара. 
Она спрашивала себя об этом не менее полудюжины раз, как вдруг её посетила новая идея.
- Уехать на день в Эдинбург? – удивленно повторил мистер Эйкман. Внимательно наблюдавшая за ним Клара возликовала при виде смущения, отразившегося на его лице.
- Но для чего? – спросил он немного резко.
- Мне нужен новый лорнет. Я разбила свой.
- Если вы знаете номер, хватит и письма.
- Нет, не пойдёт. Я не уверена, что номер не изменился. Окулист в Эдинбурге советовал мне проверять зрение время от времени, чтобы регулировать номер.
Это была чистая правда, хотя до сего дня Кларе не приходило в голову последовать его совету.
- Один день Джейн вполне справится.
- Полагаю, что да, - признал он довольно нелюбезным тоном. – Но вы вернётесь до вечера?
- Постараюсь, - сказала она, наблюдая за ним. – В любом случае я вернусь на другой день первым поездом.
- Пусть будет так. В конце концов, это скромная просьба после четырёх месяцев пребывания в Ратбеджи.
Он говорил теперь своим обычным ровным и вежливым тоном, сочтя, очевидно, что раздражение здесь неуместно.
Тот день в Эдинбурге показался Кларе нескончаемо долгим. Странно, что, после уединённости Ратбеджи, суета на Принсес стрит не одушевила её, а, напротив, повергла в уныние. То ли она отвыкла от людской толпы, то ли слух её настолько привык к музыке волн, что скрип колёс и пыхтенье моторов действовали на неё раздражающе… .
Успокоив свою совесть визитом к окулисту, она бродила по улицам, глядя на витрины и туманно размышляя о том, как же они справляются здесь без неё. Она собиралась довести свой эксперимент до конца и остаться на ночь, но с наступлением сумерек такая тоска напала на неё, что она почти бегом побежала на вокзал, чтобы успеть на последний поезд до Ратбеджи.
Было почти десять, когда, охваченная приятным волнением, она позвонила в колокольчик у маленькой боковой двери. Звук, как она хорошо знала, должен разнестись по всему дому и, конечно, он достигнет холодного сердца художника, которой, должно быть, уже оставил надежду на её возвращение сегодня.
У входа появился кто-то с лампой в руке. Мёрди! Нет, слишком высокий для Мёрди.
- Слава Богу, вы здесь! – сказал мистер Эйкман таким взволнованным голосом, которого она ещё у него не слышала.
- Я здесь, - ответила она, охваченная внезапной радостью.
- Моя мать очень беспокойна весь день. Я, право, боялся за ночь.
Радость Клары вмиг погасла, что вряд ли было логично с её стороны, ведь, похоже, такого результата она и добивалась всё это время.
- Вы наверно устали и проголодались, - продолжал он тоном величайшего облегчения. – Я велел им что-нибудь приготовить. Входите. Джейн даст нам знать, если что. Теперь, когда вы здесь, всё будет хорошо.
Он повёл её в ярко освещённую столовую, где был изящно сервирован холодный ужин. Этот вид согрел сердце Клары, которая действительно устала и хотела есть. Она знала, что она не более чем прислуга, но всё же у неё возникло чувство возвращения домой. Так ей показалось… .
Хотя этот мужчина, что сидел напротив, был сейчас так внимателен, он ценил лишь её профессионализм. Она знала это, но ей были приятны его предупредительность и более сердечный тон, чем обычно. Конечно, он больше слушал, чем говорил, но даже то, что он внимательно слушал её забавные описания попутчиков и иногда улыбался, казалось ей прогрессом.
В целом, несмотря на лёгкое разочарование, и то, что она не сомневалась, что в подобных обстоятельствах он отнёсся бы столь же душевно и к миссис Фуллер, эти полчаса в столовой оставили у Клары приятное впечатление, которое нельзя было приписать лишь холодному фазану, овсяным кексам и мармеладу.
Этот день остался яркой вехой в монотонности серой зимы, во время которой надежда и разочарование сменяли друг друга с таким постоянством, что, в конце концов, Клара не могла бы с уверенностью сказать себе, что продвинулась на своём пути хотя бы на дюйм. 
Наконец настал ещё один знаменательный день, хотя, если вдуматься, не произошло ничего особенного.
Это был сырой январский день, настолько сырой, что даже несокрушимый оптимизм Клары не выдержал. Мистер Лэйнг, который пришел к ним сквозь потоки воды с очередной жалобой на миссис Бинни, очень советовал ей не покидать крова, к чему Клара тем более склонялась, что миссис Эйкман с самого утра проявляла необычное беспокойство, которое только усиливалось.
- Если у вас нет цели утопить эту девушку, лучше не выпускайте её из дома, - заметил мистер Лэйнг своему другу, который в условленное время покинул студию, чтобы заменить Клару на её посту.
Мистер Эйкман взглянул на Клару.
- Раз нельзя гулять, то отдохните, по крайней мере, - сказал он со своей неизменной вежливостью. – Может быть, вам надо написать письма?
«Хочет, чтобы я ушла», - подумала Клара с необъяснимым раздражением.   
- Я лучше побуду здесь, - сказала она. – Я могу вам понадобиться. Миссис Эйкман сегодня беспокойна.
- Да, да, - вставил мистер Лэйнг, занятый тем, что высушивал свою мокрую шевелюру с помощью носового платка. – Пусть останется здесь, ради всего святого, да и вы тоже. Места, кажется, достаточно для всех. – И он бросил сердитый взгляд на своего более молодого друга. – У вашей матушки случаются плохие дни. Сегодня как раз такой, я понял это, как только вошёл. И нам всем придётся приложить усилия, чтобы успокоить её.
С тревогой на лице мистер Эйкман приблизился к креслу своей матери. Но не успел он подойти, как она вскочила и беспокойно заметалась по комнате, ударившись коленом о стул и задев рукой стол, при этом даже не заметив этого.
Клара подбежала к ней.
- Она сегодня всё время так, - сказала она, перехватывая её. – Видите, она поцарапала руку об угол стола. Был момент, когда я отвернулась, и она чуть было не убежала из комнаты.
Когда Клара и мистер Эйкман совместными усилиями вернули больную на её место, ситуация не изменилась к лучшему, так как она разразилась плачем, постепенно перешедшим в жалобное хныканье, как у капризного ребёнка, чьё желание не удовлетворили.
- Попробуем музыку, - сказал мистер Лэйнг в ответ на тревожный взгляд своего друга и направился к пианино.
Сначала казалось, что музыка оказывает своё обычное действие. Под звуки аккордов стенание затихло, две или три минуты белые руки неподвижно лежали на чёрном шелке платья, а блуждающий взгляд голубых глаз сосредоточился на фигуре за инструментом. Но это была лишь временная передышка. Мистер Лэйнг играл не долее пяти минут, как длинные тонкие пальцы неистово вцепились в ткань юбки, а глаза обрели прежнее дикое выражение.
- Довольно! – воззвал мистер Эйкман, видя, что его мать опять порывается встать. – Музыка сегодня бесполезна. Нужно что-то другое.
- Где кукла? – спросил мистер Лэйнг, нахмурившись и вставая из-за пианино.
- Разбита вдребезги. Она бросила её об стену сегодня утром.
- А бусины для нанизывания?
- Боюсь давать их ей. Вчера она едва не проглотила одну.
- Тогда её любимые водоросли. Пусть играет с ними, рвёт их на кусочки, лишь бы руки были чем-то заняты.
Клара выбежала и появилась через минуту, в руках поднос с разноцветными водорослями, заботливо разобранными на зелёные, розовые и оранжевые кучки согласно оттенку, лучшая её и самая свежая коллекция. Блуждающий взгляд голубых глаз остановился на подносе и застыл, так глаза младенца останавливаются и расширяются при виде чего-то блестящего.
- Красиво! Ах, как красиво, поглядите! – говорила Клара, стоя на коленях подле кресла и поднимая повыше длинную золотистую ленту, от которой, казалось, исходило дыхание моря.
Миссис Эйкман засмеялась и схватила водоросль, повертела её, бросила в Клару и снова засмеялась, так как та запуталась в волосах девушки.
- Это отвлекает её, - заметил мистер Лэйнг, в то время как миссис Эйкман, откинувшись в кресле, всё тряслась в приступе смеха. – Погодите-ка! Есть идея!
Тщательно выбрав водоросли, старый джентльмен начал сплетать их в венок своими ловкими пальцами и, в результате, водрузил его на тёмные волосы Клары.
- А ну-ка встаньте, я проверю, всё ли я правильно сделал! Неплохо! Да это просто корона русалки! А? Эйкман!
И тут его снова осенило.
- Постойте-ка! У русалок обычно распущенные волосы. А ну-ка, вытащите шпильки, мисс Вуд!
- Мои шпильки?
-Ну да, конечно, ваши шпильки! Почему у вас такой испуганный вид? Я говорю всего лишь о шпильках. Помочь вам? Я хорошо умею вытаскивать шпильки из причёски!
- Нет, не надо! Я сама, - и Клара, торопясь, принялась вытаскивать шпильки. Ей пришло в голову, что поступить иначе, значило бы проявить ханжество и неблагодарность. Разве это всё не для развлечения миссис Эйкман, которая, уставив восхищённый взгляд на Клару, увенчанную короной, блаженно затихла.
Нетерпеливым движением головы Клара освободила массу каштановых волос, волна которых упала гораздо ниже её талии. Клару неожиданно бросило в жар. Хотя её волосы утратили золотистый отлив, так восхитивший когда-то покойную баронессу, Кларе было прекрасно известно, что они остаются одним из её главных очарований, если не единственным. Даже сейчас она заметила впечатление, произведённое ими на старого художника, который, с довольным ворчанием, бережно расправлял блестящие пряди.
А тот, второй? Разве не должна была её единственная красивая черта внешности произвести на него впечатления? Как на художника? А может быть, и как на мужчину?  Мистер Лэйнг, видимо, тоже так подумал, судя по его наполовину вопросительному, наполовину восторженному взгляду, который он украдкой бросил на своего друга. Но сама Клара почему-то не смела поднять глаза на мистера Эйкмана.
- Вот сюда надо длинную и яркую полоску, чтоб оттенить, - бормотал мистер Лэйнг, настолько увлечённый, что позабыл про миссис Эйкман. – Ещё одной обовьём плечи, грандиозно, настоящая морская дева! Но руки должны быть обнажены… . Есть у вас открытое вечернее платье? – резко спросил он.
- Есть, - испуганно сказала Клара. – Но что из этого?
- Белое?
- Есть белое.
- Тогда вы меня очень обяжете, если наденете его. Лучше бы зелёное…, ну ладно, пусть будет белое. Как удачно, что я захватил альбом. Хотя я никогда не выхожу без него, никогда не знаешь, какое чудо вдруг встретишь! Почему вы не идёте?
- Не хотите же вы сказать, что я должна надеть вечернее платье прямо сейчас, днём? Я буду чувствовать себя неловко.
- Мне всё равно, как вы будете себя чувствовать. Главное, как вы будете выглядеть. А вы представьте себе, что наряжаетесь для фотографического или художественного салона. А я пока приготовлю краски. Пожалуйста, поторопитесь.
Некоторое время Клара стояла, колеблясь. Потом повернулась и без единого слова направилась в свою комнату. Может ли быть, что в эту минуту ей вдруг мысленно представилась новая возможность?   
Она вернулась через пять минут, белый шлейф стлался за ней, на плечи была накинута шаль, которую мистер Лэйнг тут же снял с неё.
- Ваши руки ничуть не хуже, чем у французской вертихвостки, - шепнул он ей. Встретив его лукавый взгляд, она впервые подумала о том, что, вероятно, у неё есть сообщник.
Но не из-за его взгляда пылали её щеки, а при мысли о другой паре глаз, которые не могли не видеть её, хоть, может, и не желали этого, и чей самый беглый взгляд, казалось, обжигал её обнажённую кожу.
- Садитесь. Нет, не на этот стул. Нужно что-то повыше. Вы достаточно проворны и легки, чтобы пристроиться на столе. Это будет скала, faute de mieux. Вот так! А теперь ещё водорослей!
Он суетился вокруг неё, раскладывая ленты водорослей и искусно поправляя то там, то тут массу её волос.
- Прекрасно, чудесно! – бормотал он. – А? Эйкман! Что скажете? Какая удачная выдумка!
Клара затаила дыхание, но не услышала ничего особенного.
- Очень удачная, - был спокойный ответ. – Только посмотрите, как довольна матушка!
И в самом деле, больная, завороженная видением на столе, следила за манипуляциями мистера Лэйнга с глубочайшим вниманием, тихонько смеясь при каждом новом добавлении ярких травяных лент к убранству морской девы.
- Что? Ваша матушка? А, ну да! Мы же делаем это для неё. Нам нужно ещё, по крайней мере, полчаса, так что следите за вашей матерью. Это плечо подайте немного вперёд – так! А теперь представьте, что вы – сирена, обольщающая моряков, сулящая им погибель… или, может, не погибель, кто знает? Думается, что их бурная жизнь среди волн увлекательней, чем наша, на скучной твёрдой земле. Как полагаете, Эйкман?
- Не размышлял над этим вопросом, - сказал Эйкман, и Кларе показалось, что она уловила в его тоне раздражение.
Мистер Лэйнг что-то проворчал и углубился в работу, и некоторое время в комнате царило молчание, нарушаемое лишь невнятными звуками, которые издавала миссис Эйкман.
- Постановка этой головы хороша, - вдруг сказал мистер Лэйнг. – Редко удаётся найти такой хороший ракурс. Вам не кажется?
- Не могу сказать.
Краткость ответа показывала, что мистер Эйкман не склонен поддерживать беседу, но его друг, казалось, не замечал этого.
- Вот интересно, - продолжил он после минутной паузы. – Какой цвет соответствует оттенку этих волос? Здесь, скорее, потребуется полдюжины различных красок. В этих волосах столько оттенков, сколько яиц в гнезде птицы. Я уже насчитал пять оттенков коричневого. Я уж не говорю об этих золотых нитях, что словно бы заблудились в тёмном лесу. Если взять жжёную сиенну как основу… Что думаете?
- Полагаю, жжёная сиенна подойдёт, - сказал мистер Эйкман со своей обычной невозмутимостью.
- Но чтобы оттенить, нужен хром.
- Пожалуй.
Снова молчание, во время которого Клара, из-под ресниц, бросила несколько любопытных взглядов на мистера Эйкмана, но ответного взгляда не дождалась. И это было, по меньшей мере, обескураживающе. Она вспомнила своё отражение в зеркале, в которое посмотрелась, перед тем как покинуть свою комнату, тогда ей показалось, что тут есть на что посмотреть. Её волосы и её обнажённые руки стоили того, чтобы на них взглянуть, но, тем не менее,…ни одного взгляда.  Сначала её испугала мысль выставить себя напоказ таким образом, но сейчас… женщина в ней возмутилась при виде такого равнодушия. Разве не должен он отдать ей ту дань признания, что полагалась ей как женщине? Или же этот, упорно отводимый в сторону, взгляд сам по себе уже был этой данью? Такое нежелание взглянуть на неё было явно неслучайным.
«Неужели он боится смотреть на меня?», - подумала Клара, её сердце учащённо забилось.
«Для него все женщины – сирены. А уж русалки тем более, par excellence. И всё же, похоже, его корабль не собирается разбиться об ту скалу, на которой я восседаю».
- С волосами я справлюсь, - внезапно воскликнул мистер Лэйнг. – Надо только правильно смешать цвета. Но вот глаза … положат меня на обе лопатки.
- Разве и здесь недостаточно лишь правильно смешать цвета?
Старший художник метнул взгляд над альбомом на своего младшего собрата.
- Что вы об этом знаете? Цвет тут ни при чём! Свет – вот что главное! Свет! Свет! На вашей палитре есть такой цвет, что передаст радость? Радость жизни, свойственную юности? Здоровью? Лёгкому нраву? Отважному сердцу?  У меня такого цвета нет. Вот что я вижу, хочу схватить, закрепить на бумаге, но не могу! Не могу!
- Но, мистер Лэйнг! - запротестовала покрасневшая Клара. – Я могу позировать столько, сколько нужно, но ваши замечания … по-моему, они слишком личные.
- А вам лучше помолчать. Вы сейчас не личность, а натура, модель. И вас никто не спрашивает!
Бросив на неё свирепый взгляд, он повернулся к своему другу. 
- Вы меня сильно обяжете, - просительно произнёс он, - если выскажетесь по этому поводу. Будьте добры, посмотрите на глаза этой модели и дайте мне совет. Не опускайте глаза, мисс Вуд! Смотрите прямо на него!
Она посмотрела – смущенно, но и с вызовом – и на это раз встретила оценивающий взгляд из-под низких бровей. Их взгляды встретились. В это краткое мгновенье Клара попыталась понять свои чувства и угадать его мысли, но не преуспела ни в том, ни в другом.
- Свет, а не цвет? Я прав? – спросил мистер Лэйнг, так как Эйкман молчал. – Надо пощадить бумагу, оставить её в покое, необременённой, словно «сердце девы, которому нет закона», или как тот лёгкий нрав, о котором я уже говорил.   
- Откуда вы знаете, что у меня лёгкий нрав? – воскликнула Клара с сердитым смехом. – Не рисуйте меня такими радужными красками!
- Немного больше радужных красок миру не повредит. С лёгким сердцем легко пройдёшь весь день, с тяжёлым – не пройдёшь и мили. Знаете об этом?
Он говорил с Кларой, но глядел на Эйкмана.
- Бывает, что отправляешься в путь с лёгким сердцем, - горько сказал Эйкман. – А к концу пути приходишь с тяжёлым.
- А это потому, что не надо смотреть только в одном направлении, на пыльную грязную дорогу. Надо оглядываться по сторонам и замечать цветы на обочине. Не шевелитесь, мисс Вуд! Не надо так вздёргивать подбородок, он у вас и так не маленький!
- Вы наверно хотите сказать, щёки не маленькие? – кротко спросила Клара. На что последовал ответ в том смысле, что и эта часть лица у неё тоже достаточно выдающаяся.
Когда Клара снова оказалась перед зеркалом в своей комнате, её глаза сияли.
«Да, руки у меня и правда не хуже, чем у неё», - подумала она, снимая свой русалочий наряд.