А что дальше?

 
  Моя непридуманная история.

 В то мрачное зимнее время, когда мир уже перевернулся с ног на голову, когда неясно, кто друг, а кто враг, когда правда стала ложью, а ложь правдой, я честно работала, мечтала отдохнуть, похудеть и быть полезной.
Все мои желания вскоре осуществились, но не в том качестве, как я это представляла.

Задержание и арест.

   Меня всю трясло. Трясло от беспомощности, от надвигающейся опасности больше никогда не выйти из этих мрачных стен с громыхающей железной дверью, круглое отверстие которой направлено на окрашенную зеленой масляной краской  противоположную стену длинного холодного коридора, вдоль  которого расставлена обувь таких же как я арестантов.

- Как я могла быть такой беспечной, как могла подставить под удар всю семью! - Меня пугали мысли об угрозе  пяти лет  тюремного заключения, о семье, которая ещё ничего не знает о моём аресте, о том, что мужа моего тоже уже могли арестовать, как обещали во время допроса в управлении по борьбе с  организованной преступностью и коррупцией.

- Таких как ты жить не должно! Орал он матерясь. Таких вокруг кольцевой выстроить и расстрелять надо! Сейчас поедешь в подвал с бомжами сидеть, мразь! Орал ФСБ-шник замаскированный под белорусского мента.

А всё из-за чего? Из-за пары старых фотографий с протестов 20-го года, лайков и комментариев в соцсетях!

- Детей твоих в розыск уже подали! И с работы тебя тоже уже уволили - я договорился с твоим директором. За мужем твоим уже поехали. Он тоже работать не будет! Надрывались правоохранительные органы, в чьём кабинете на самых видных местах красовались портреты Ким-Чен-Ина и Сталина, а так же российский триколор на всю стену да кепки "Вагнера". Портрет  лукашенко при этом был замечен пылящимся в шкафу за стеклянной дверцей.

- Понятно теперь каким идолам они поклоняются. Заключила я тогда.

- Понятно, кто всем заправляет!  Думала, пока записывали признательное видео с моим участием.

- У них оружие, власть и законы, написанные для этой власти, а я пылинка на их погонах, которую надо стереть, чтобы не портила вид.  Теперь надо сделать всё,  чтобы спасти себя, а значит и всю семью...

   Мысли, мысли... Чего в этот момент только в голову не придёт, какие только страшные картинки не представишь!

Утром проснулась, собралась, выпила чашечку кофе, приехала на работу, получила задание. Сидела за компом, работала ничего не подозревая, а тут на тебе - вызывают срочно к директору! Думала может бумаги на повышение оклада подписать зовут, а там трое в штатском! Сразу догадалась, что капец  мне.

- Пройдемте к вашему рабочему месту! Где ваш телефон?

- Вот вы меня и поймали! Ответила сопровождающему.

- Там всё  открыто.  Ничего не прятала.

   Я знала, что это когда-нибудь может случиться со мной. Много читала подобных историй в разных источниках. Знала, как всё происходит и во что обычно выливается.

- Одевайся! Поедем с нами!

   Телефон - предатель. Все файлы, как на ладони. Ничего искать им даже не пришлось.  Его сразу изъяли вместе с  сумкой, только пальто и шарф с шапкой взять разрешили, чтобы одеться перед выходом на улицу.
Успела своему сотруднику отдать ключи от автомобиля - вдруг муж догадается его забрать!

  Вышла на улицу под конвоем, но к счастью без наручников. В глазах туман, мысли путаются, коленки подкашиваются, а во рту пересохло.

- Бить будете? Спросила.

- Нет. Чего так спрашиваешь?

- Слышала, что бьете.

- Зачем ключи от машины отдала?

- На всякий случай. Может муж машину отгонит.

- А где она стоит?

- Там. Показала рукой направление.

- А если твои сотрудники что-нибудь с ней сделают?

- Я им доверяю. Они нормальные люди.

- Что? Единомышленники?!

- Нет. Просто честные и порядочные.

- Не хватало ещё и их подставить!  Подумала про себя.

   Посадили между собой на заднее сидение автомобиля без опознавательных знаков и повезли в неизвестном направлении.
Сердце  предательски колотилось, норовя выскочить из груди, но внешнее спокойствие не покидало.

  В ГУБОПиКе (странное название, неправда ли?) куда, как потом выяснилось, меня привезли, допрашивали, где живу, кем работаю, кто на фотографиях с протестов ... 
Как они их вытащили из закоулков телефона или интернета неизвестно. Знаю только одно - я их стерла отовсюду в целях безопасности, да видно у них хорошие программисты завербованы.

   Долго морально уничтожали, и прессовали, но хотя бы не били, а после записали мою личность на видео с признательными показаниями и дали подписать бумагу, где я предупреждаюсь об уголовной ответственности, если продолжу в том же духе.

   Из губопика (теперь буду называть его так) меня повезли в РОВД.
Снова затолкали в уже знакомый автомобиль между двух в штатском и по дороге решили наехать, мол вы - змагары хотели, чтобы нас всех поубивали .. и т.д. и т.п.

- Кто вам такое залил в уши!? Возмутилась я.

- Девочки с цветочками по улицам красиво походили, а вы и обделались! Дубасить всех, да по тюрьмам толкать взялись! Мы хотели, чтобы все жили честно и были счастливы! Хотели, чтобы и у ваших и у наших детей было хорошее будущее, а не то, что сейчас творится! Ответила я.

   Мне тогда показалось, что они даже немного задумались.

В РОВДе  у меня отобрали верхнюю одежу, заковали запястья в наручники, но без усердия, заранее предупредив, что они сами зажмутся, если дергать руками, затем поставили лицом к стене. Молодой лейтенант или капитан (я в погонах, звездах и званиях не разбираюсь) оформил моё прибытие, издевательски подбадривая при этом, а потом дал подписать заготовку протокола, попросив прежде с ним ознакомиться.
В протоколе была напечатана, как под копирку, какая-то чушь, будто я распсиховалась, скинула со стола какие-то предметы и оказала сопротивление.
- А-а-а! Здесь перечё-ё-ркнуто! Увидела я черту, проходящую через плохо пропечатанный текст.

- Нет. Не перечеркнуто. Всё правильно написано. Утвердительно ответил молодой мент.

- Но... А если я это не подпишу?

- Можешь не подписывать. Это ничего не изменит, только хуже будет. Ответил он.

- Ладно. Будь, что будет.

Я подписала.


Заключение под стражу.

   В камере РОВДа на тот момент, когда меня туда затолкали после подписания протокола, уже находились две дамы. Они ждали суда со вчерашнего вечера и сильно нервничали, переживая, когда же наконец их отпустят. Обе были задержаны по вызову на них наряда милиции из-за употребления спиртных напитков. Выглядели они вполне прилично для пьяниц. Возле магазинов можно встретить гораздо худшие образцы падения человеческого обличия.

   Я присела на свободное место - на бетонный выступ в стене, окрашенный в болотный цвет масляной краской и погрузилась в тяжёлые и мрачные мысли о настоящем и будущем. Настоящее казалось каким-то нереальным, прочитанным в сводках последних новостей из телеграм-каналов. Я знала, что в стране такое постоянно происходит, но всё же надеялась, что меня  обойдёт стороной. 

   Чтобы немного отвлечься от неизбежного, я завязала разговор со своими сокамерницами. Одна из них была примерно моего возраста, другая - возраста моих детей. На первую вызвал милицию сын, на вторую бабушка. Они оправдывались и ругали ментов за их близорукость и непрофессиональность, за то, что пришлось ночевать в отделении без видимых нарушений общественного порядка. Я их успокоила тем, что у ментов есть план по задержаниям и они не имеют права его не выполнять, что они просто винтики в  системе государственной машины.

- Сутки вам вряд ли дадут, а штраф - сто процентов влепят! Утверждала я.

- А тебя за что и где взяли? Спросила старшая из дам.

- За политику прямо с работы забрали. Ответила я.

- Да-а! За это сейчас можно и уголовную получить. Заключила та, что постарше.

   От её слов стало только хуже. Я уже начала представлять себе, как проведу пять лет за решёткой, что буду есть, пить, делать и как выживать...
   Сильную душевную боль доставляли мысли о детях и муже. Что с ними будет?
Успокаивало лишь то, что дети в данный момент пребывали за границей и в ближайшее время возвращаться домой не собирались.

   Грохот железной двери вырвал меня из страшных и тяжелых мыслей.
- Пустите в туалет! Настойчиво орала в закрытую дверь одна из постоялиц нашего "пятизвездочного отеля".
Я вспомнила, что хочу пить. Во рту пересохло от волнения и я решила, что тоже пойду, если выпустят, выпью воды из крана, т.к. другого случая не представится.
   Долго нам не давали возможности сходить в туалет. Охранник нарочно делал вид, что не слышит просьб заключенных. Из других камер тоже доносились возгласы и настойчивый грохот ног о железные двери. Там сидели мужчины. Они доставляли охране немало беспокойства и те в ответ обкладывали их отборным матом. Такого многоэтажного я раньше никогда не слышала.

   Начались суды, которые проходили удаленно через интернет. Мои сокамерницы по очереди выходили на свободу, однако в камере от этого свободней не становилось - доставляли новых задержанных.

   Всё это время я не теряла надежды, что кто-нибудь из моих близких найдет способ спасти меня из застенков, но этого не происходило.

   В десять вечера меня голодную и уставшую от нервного напряжения вывели в коридор из душной камеры и поставили лицом к стене рядом с другими заключенными - мужчинами, чтобы сделать перекличку и надеть наручники перед этапированием в изолятор временного содержания. Перед этим нам разрешили одеть верхнюю одежду и обуться.  Застегнув на запястьях наручники, меня и ещё двух парней погнали во двор РОВДа, где уже ждал "бобик" для перевозки заключенных. Перевозчиками оказались совсем юные милиционеры. Мои друзья по несчастью выпытывали у них, как может сложиться их дальнейшая судьба. Какие наказания для политических чаще всего применяют и т.д.

   Через некоторое время нас троих запихнули в тесную камеру "бобика" и повезли по ночному городу, но мы его не увидели, т.к. окно там было непроницаемым. Ехали в полной темноте.
   По пути мы с ребятами обсуждали, кого за что и как загребли. Поражаясь беззаконию и наглости наших властей мы делились своими историями. Один из парней ехал на Окрестина, но не в ИВС, а в ЦИП, т.к. ему уже присудили пятнадцать суток и этапировали отбывать наказание, а нам суд ещё предстоял, но мы не знали, когда он состоится.
   У парней нашли протестные фотки в интернете и грозили уголовкой, как и мне. Тот, который ехал со мной в ИВС учился на пятом курсе технического университета. Очень переживал, что его отчислят, и за своих родных.

   Доехав к месту заключения, вывели во двор и передали местным сотрудникам. Нас завели внутрь и снова выстроили лицом к стене, предварительно отобрав верхнюю одежду. Пока нас оформляли мы продолжали стоять в коридоре.       Конвоир, который сопровождал нас в  ИВС держал в руках моё пальто и сумочку. На это обратил внимание местный охранник:
- чего ты держишь её вещи? Кинь на пол!
Конвоир незамедлительно отреагировал кинув мою одежду себе под ноги.
- хорошо, что не обтёрся. Подумала я , глядя на его поведение.
   После стали вызывать по одному в соседнее помещение, где заставили раздеться догола и несколько раз присесть на корточки.
- Чего ты так испугалась? Спросила надзирательница.
- У нас же тут не гестапо! Успокаивала она.
Я ничего ей на это не ответила.

   После обыска мне вернули только носки, трусы, свитерок и джинсы. Выдали резиновые шлепанцы 45-го размера и повели в камеру.

   Когда за мной с грохотом захлопнулась тяжелая дверь, я предстала перед местной спящей на голом полу публикой.

- Ой! Здравствуйте!  Политическая? Сразу видно. От вас так приятно пахнет, а мы здесь уже не такие приятные... Есть хотите? У нас к сожалению только хлеб!
От хлеба я отказалась, т. к.  кусок в горло не лез.

- Девочки! Давайте утром поговорим. Будет много времени для разговоров, а сейчас надо поспать!

- ложитесь где-нибудь!  Если надо в туалет, то там стоят специальные туалетные тапочки! Не забывайте! У нас здесь чисто. Мы моем полы постоянно.

   Моими сокамерницами оказались молоденькие девочки, как моя дочь. Они улеглись кто где:
- двое на дощатых голых нарах - одна сверху, другая снизу, ещё девочка под столом, другая на скамье у стола, третья в угол забилась (она оказалась не политической и на ней была куртка).Ещё две женщины постарше спали посреди камеры обняв друг дружку, чтобы согреться, потому что было очень холодно. Трое спали головой под кровать, чтобы свет в глаза не попадал. Его на ночь не отключали.
    Выпив хлорированной воды из крана, я присела на пол, оперев спину о настывшую стену. Меня трясло от холода, переживаний за близких и страха перед грядущей реальностью. Сна не было, лишь мрачные мысли лезли в голову.

В два часа ночи в камеру с грохотом постучали дубинкой и объявили подъем.

   Все, словно тараканы, повыползали из разных щелей и выстроились вдоль нар. После переклички объявили отбой, и все опять расползлись обратно.

   Решив хоть немного согреться и вздремнуть я решила лечь радом с женщинами, которые спали в центре камеры. Протиснувшись между рядом лежащих ног, я кое-как прижалась к одной из них спиной. Стало немного теплее, но уснуть не получалось. Тапочки, которые я положила под голову, не способствовали хорошему сну. Бока настывали, а в ноги врезались швы джинсов. Джинсы у меня в этот день были надеты особенные - со стразами и заклепками вдоль наружных швов. После я удалила все заклепки, чтобы не мешали жить. Их я прозвала "Цик с гвоздями" - фразой из фильма "Кин-дза-дза". В фильме "цик с гвоздями" являлся наиболее жестоким наказанием.


   Изрядно намяв кости и окончательно окоченев на холодном полу, я переместилась в тесное пространство между нарами, прикрученным болтами к полу столом и батареей. Батарея была узкой, но тёплой. Я прижалась к ней спиной и попыталась вздремнуть, ожидая следующей ночной проверки.

   В четыре часа утра нас снова вытащили из нор для переклички, а потом отпустили спать до шести.
   Уснуть в эту ночь у меня так и не получилось. В шесть объявили подъем.
После скудного завтрака из каши и чая вывели из камеры на построение лицом к стене и провели перекличку. За это время в камере провели обыск (по тюремному - шмон).

   Оказалось, что у некоторых сокамерниц в соседних камерах отбывали наказание их мужья и братья, поэтому после возвращения в камеру они стояли у дверей, прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре.
  Перекличку проводили покамерно, и можно было услышать какую фамилию называют. Я тоже прислушалась, думая о том, что мой муж тоже мог уже здесь находиться. Мысли об этом угнетали.

Суд.

   После построения, долго находиться в камере мне не пришлось, т.к. за мной пришли,  чтобы доставить в суд. Я толком ни с кем даже не успела познакомиться. Среди нас бала одна учительница. Ее в этот день должны были отпустить по ходатайству школы в которой она работала. Я попросила, чтобы она созвонилась с моим мужем и передала ему мое сообщение, но через несколько дней я узнала, что её не освободили.

   Мне вернули верхнюю одежду и обувь, остальное передали конвоиру, который меня должен был сопровождать до РОВДа, где будет проходить суд. В коридоре, где меня поставили лицом к стене я встретила уже знакомого мне парня. Мы снова вместе путешествовали в "бобике". По дороге поделились первыми впечатлениями о прошедшей ночи в тюрьме.

   В этот день менты, как и основная часть мужского населения отмечали свой любимый праздник - 23 февраля. Они были несколько раздражены ожиданием подарков и предвкушением предстоящего вечера, высказывали недовольство, что приходится работать в такой знаменательный для них день.

   Забрав верхнюю одежду и обувь дежурный снова растолкал нас по камерам. В камере народу было больше, чем накануне. На полу валялась в сиську пьяная лохматая неопрятная девка. Она спала на боку, выставив напоказ свои жирные бока. На уже знакомом выступе в стене все места для сидения были заняты. Там расположились женщины разного возраста и социально статуса. Одну из заключенных я сразу приняла за парня. У нее была короткая стрижка, мужиковатые черты лица и совсем не было женской груди. Выглядела она достаточно маргинально.  В камере присутствовала еще одна мутантка в мужском обличии. Её угловатое проспиртованное и одутловатое лицо я видела неоднократно в районе, где раньше жила. Она тогда была несколько моложе. Ошиваясь со своими неполноценными на вид детьми возле магазина, материлась как сапожник, подбадривая их тумаками.

   Я сначала думала, что эта алкоголичка и та девица-парень являются родственницами, потому что были чем-то похожи между собой, но в последствии оказалось, что они даже не знакомы.

   Наконец я смогла отогреться, т.к. в камере РОВДа было гораздо теплее, чем в ИВС. Я присела на пол и обречённо ждала, когда начнутся суды.

   В соседних камерах было неспокойно. Там к мужчинам подселили какого-то нервного мудака, который без конца барабанил в железную дверь, требуя выпустить его на свободу. Судя по голосу, он был пьян и не "изуродован" интеллектом.
   Я старалась не обращать внимания на происходящее. 
   Вскоре меня вывели на суд, если его можно так называть. Привели в пустой кабинет и поставили перед монитором. Надзиратель сказал, чтобы я немного подождала. Через пару минут на экране появилась судья. Она представилась, задала несколько традиционных вопросов, зачитала обвинительные показания, а затем вызвала "свидетеля".
   На мониторе в окошке показался мужик в чёрной балаклаве и черном спортивном костюме.
- свидетель! Обратилась к нему судья.
- вы узнаете обвиняемую?
- да. Узнаю. Ответил тот.
- вы подтверждаете, что обвиняемая (не помню дословно, но не суть) хулиганила и оказывала сопротивление?
- да. Подтверждаю. Ответил замаскированный свидетель.
- вы, обвиняемая, узнаете свидетеля?
Тут я чуть не рассмеялась.
- коне-е-е-чно узна-ю-ю. Ответила я.
- вы согласны с обвинением?
-Да-а -а. Согла-а-сна. Ответила я.
Тут пришлось удивляться судье.
Она наверное привыкла, что никто не соглашается и не шутит таким необычным образом.
- у вас есть домашние животные, за которыми надо ухаживать?
- нет. Ответила я
- у вас есть родственники на попечении?
- нет.
- у вас есть несовершеннолетние дети?
- нет. Снова ответила я.
- жаль.
Странно, что она так сказала. Я после много раз вспоминала. Она не то сочувствовала мне, не то хотела сделать больно...
- вам присуждается десять суток со времени задержания! Судья стукнула молотком и исчезла.
-Десять не пятнадцать! Осторожно обрадовалась я.

Ментовский праздник.

- сколько можно ждать!? Причитала девушка-парень.
- всех уже давно отпустили, а мы тут торчим! Я вообще не виновата! Это Алик трубу нёс, а я рядом шла! Негодовала она.
- Синько! Постучал в дверь охранник.
Пьяная на полу уже немного оклималась и подавала признаки жизни. Услышав свою фамилию, она пошевелилась и попыталась сесть. Встать самостоятельно у нее не получалось, поэтому она позвала на помощь сокамерниц. "Тело" с трудом оторвали от пола и передали дежурному. Больше мы ее не видели. Таких долго не держат - дают штраф и отпускают.

- вы трубу украли? Продолжила я разговор с пацанкой.
- Алик взял где-то, а я здесь не при чём! За что меня в милицию затащили? Недоумевала она.
   В ответ я рассказала историю, как у нас в парке в 90-ые поставили красивые бронзовые скульптуры, чтобы радовать народ, но народ не оценил и в одну прекрасную ночь все скульптуры сдал в цветмет. Помню, как пришла в парк с сыном и не пойму, чего не хватает, а потом увидела лишь отпиленные ступни. Возмущению моему не было предела.

   На поучительную историю, рассказанную мной, реакции не последовало. Для этих людей нет ничего святого. Украл, выпил - в тюрьму!

   Постепенно всех, кто находился в камере осудили и отпустили. На некоторое время я осталась одна. В коридоре стало немного тише. Где-то в дальних кабинетах началась праздничная суета и зазвучала любимая ментами эстрадная шняга. Я грешным делом подумала, что в честь праздника мне перепадет хотя бы корочка хлеба с "барского стола", потому что я была голодна, но увы...
   К разгару праздника в мою камеру привели женщину алкоголического вида. Она пожаловалась мне на несправедливое задержание и рассказала свою похожую на другие семейную драму. Потом мы решили немного поспать. Сначала я пристроилась на выступе, но он был узкий и холодный уснуть не получилось. Я переместилась к батарее в то место, где днем валялось пьяное существо. Сначала я сидела прижавшись к тёплому радиатору, а потом решила прилечь, подумав, что мне теперь долго придется спать на голом полу. На этот раз я уснула.

ЦИП

   Приблизительно в два часа ночи меня разбудил грохот открывающейся железной двери. За нами приехали.
Снова наручники, лицом к стене и поездка на Окрестина. На этот раз нас было человек девять. Из женщин только я. У ментов на всех не хватило наручников, поэтому нас приковали цепью друг к другу. И вот же счастье - мы снова ехали вместе со студентом!  Ему тоже дали десять суток, а не обещанные пятнадцать!
   На этот раз нас загрузили в  микроавтобус с тонированными стеклами. Наверное по случаю праздника  решили побаловать комфортными условиями доставки. Добиралась до своего места в микроавтобусе спотыкаясь о что-то  круглое и скользкое . Это были брошенные на пол шлемы ОМОНа. Я смогла их распознать в темноте салона. Представив, как слуги системы станут нахлобучивать их со следами обуви заключенных на свои пустые головы , стало немного веселее.
   Ехали по ночным улицам Минска с потухшими фонарями одиноко стоящими вдоль тротуаров в тюрьму. Из магнитолы вырывались громкие звуки какой-то страшной тупни, а мы молча пережёвывали происходящее. Зато менты веселились и радостно ржали над плоскими шутками.

   Прибыв на место у нас снова, но не у всех, забрали верхнюю одежду и поставили лицом к стене. Пока оформляли, я заметила на столе у охраны свою сумочку. Из неё беспорядочно выглядывали мои вещи, среди них я увидела сотовый телефон.
   Позже снова заставили раздеться и приседать в отдельном кабинете с надсмотрщицей. Потом отвели в камеру на третьем этаже и с грохотом захлопнули за мной металлическую тяжелую дверь.

   В камере все спали на полу. В углу под мойкой возле туалета лежала уже знакомая мне молодая женщина. Я познакомилась с ней прошлой ночью в ИВСе. Она была не политическая. У нее не забрали куртку. На момент нашего знакомства она была не совсем трезвая. Сегодня же хмель у нее выветрился. Проснувшись от грохота двери, она пригласила меня ложиться рядом с ней.
   К "половой жизни" я уже начала потихоньку привыкать. Свободного места рядом с другими не было, и я согласилась.
   Подложив под голову свои зимние ботинки, которые не поменяли на тапки 45-го размера, я пристроилась рядом. Мне повезло. В этой камере было немного теплее, чем в ИВС, но все равно прохладно. Я натянула на лицо воротник от свитера из тонкой шерсти, под которым не было другой одежды, чтобы приглушить яркий свет от лампочек, и попыталась уснуть. Спать было крайне неудобно. Ботинки то и дело расползались по сторонам, а в голову упирался сифон от умывальника. По ступням, одетым в тонкие носочки, гулял сквозняк, а в бёдра впивались заклепки от джинсов.
   В эти минуты мне надо было не раскисать и готовиться к длительному и мучительному заключению, ведь в губопике грозились пятью годами уголовки.

   Моей соседке по полу дали пятнадцать суток. Она сообщила мне об этом пока мы пытались принять более или менее удобную позу. Лежать долго не пришлось. Вскоре в дверь загромыхала дубинка и объявили перекличку. Было приблизительно четыре часа утра. Спать оставалось еще два.

Сутки.

   В шесть снова раздался грохот и объявили подъем. Народ в камере зашевелился. Начались длинные тюремные сутки.

   Мне рассказали о местном хозяйстве, правилах быта и жизни. В этот момент в нашей двухместной камере находилось десять человек. Нары были с железными решетками, в которых металлические полосы располагались с большими промежутками, поэтому на них никто не мог спать – проваливались в щели. Постельных принадлежностей нам естественно не выдавали. Политических содержали, как скот. Одним из преимуществ была горячая вода, которую могли в любой момент перекрыть за плохое поведение и теплый радиатор отопления, на котором сушились носки и трусы (его тоже иногда отключали). Туалет был чисто вымыт, без неприятных запахов и в нем присутствовала туалетная бумага, благодаря передачам. Это радовало. У девочек нашлось мыло и даже зубная паста, которую обычно не разрешается передавать. Позже я оторвала из кармана джинсов лоскуток ткани, чтобы было, чем почистить зубы. 

   Со мной отбывали наказание молоденькие девушки. Некоторым из них присудили уже вторые пятнадцать суток подряд. Им угрожали уголовкой за фото с протестов двадцатого года так же, как и мне. Девушки находились в подавленном состоянии и нервно реагировали на любые мелочи. Бледные, измученные неволей, истощенные скудной едой, практически все болели вирусными заболеваниями с кашлем, насморком и температурой. К счастью, у них были теплые вещи и регулярные передачи от близких, которые включали только разрешенные учреждением медикаменты, туалетную бумагу и мыло. Моей миссией, как я сама для себя решила, была забота и внимание к этим детям. В последствии я немного смогла отогреть их замороженные души.

   Семьдесят процентов населения камеры находились в заключении по политически мотивированным статьям, остальные шифровались – правду о себе не рассказывали. Говорили, кто «за догоном в магазин шёл», кто «скандалил в общественном месте», а некоторые вообще отмалчивались. Политические практически все сидели парами: муж-жена, сестра-брат, а у одной из девочек «правоохренительные органы» забрали сразу и сестру, и мужа. 

   О жизни в заключении рассказывать особо нечего. Утро начиналось с подъёма, водных процедур из пластиковой бутылки, завтрака, построения, шмона и ожидания обеда. На построении тюремщики почти все были в «балаклавах». Наверное, не хотели, чтобы мы видели их лица. Вдруг придется когда-нибудь встретиться в иных обстоятельствах. Каждый раз нас обыскивали, обругивая матом - пытались унизить своими действиями, но унижали этим только себя. 

   После шмона, приходила врач. Она всегда была злой. Выглядела задолбанной одиночеством и обиженной жизнью женщиной. Врач выдавала таблетки, но только те, которые были в наличии - в основном из передач родственников заключенных.

   В течении суток каждые пять минут надсмотрщики заглядывали в дверной глазок, наблюдая, чтобы мы днем не спали, не лежали, не сидели с закрытыми глазами и не веселились. Кроме того, за нами велось круглосуточное видеонаблюдение с двух камер. Если что-то вертухаям не нравилось, могли поставить, наказать.

   Не могу представить, кому может нравиться такая работа - только жестоким ублюдкам с маниакальными и садистскими наклонностями.

   Ужин обычно был достаточно ранний, после него начиналось самое длинное время суток. Чтобы его скоротать девчонки жевали невкусный тюремный хлеб и мечтали о будущем на свободе. Перед отбоем по очереди мыли пол – нашу постель и ждали, когда дадут команду ложиться спать. Отбой был лучшим временем суток, несмотря на регулярные побудки и физические неудобства. Тюремщики обычно не торопились облегчить нам существование и дать возможность отдохнуть. 

   Народ в камере постоянно перетасовывали. Кто-то выходил на свободу, отбыв наказание, кого-то возвращали в ИВС, чтобы присудить вторые пятнадцать суток (мы узнавали об этом от тех, кто приходил к нам оттуда), на некоторых заводили уголовное дело и отправляли в СИЗО. В камере постоянно находилось от восьми до пятнадцати человек. Когда нас было мало, включали вентиляцию на полную мощность и открывали окошко в двери, наверное чтобы посильнее выстудить помещение, а когда заполненность камеры была максимальной, закрывали и выключали вентиляцию, чтобы мы задыхались.
   Рассказывали, что мужчинам, когда надзирателям что-то не нравилось, иногда выливали в камеру ведро с раствором хлора, тогда вообще можно было отравиться. 

   Когда нас было пятнадцать, то ночью не хватало места куда лечь спать. Тогда мы спали по очереди. Железные нары в такие ночи тоже были заняты.

    Днями напролёт мы общались между собой, рассказывая разные интересные истории. Вспоминали о путешествиях и конечно размышляли о своей судьбе и судьбе наших близких. 

День выборов.

   На третий день моего пребывания в ЦИПе было по-особенному шумно. В коридоре много тюремного народу, суета…  После шмона, когда мы только вернулись в камеру, к нам забежали «маски шоу», и с угрозами типа «попробуйте только испортить!» вручили агитационные листы кандидатов в т.н. «Народное собрание» - как оно точно называется я не помню. Ближе к обеду стали покамерно проводить «тайное» голосование». 

   Нас снова вывели в коридор, поставили лицом к стене в растяжке, руки за спиной, и по одной стали выводить к столику для регистрации. Все кроме единственного члена комиссии были с закрытыми лицами, как в каком-то театре абсурда.

   Когда пришла моя очередь, подошёл здоровяк в маске, больно схватил меня за локоть и поволок для регистрации. Отпустил мою руку, только тогда, когда мне вручали бюллетень и надо было поставить подпись в журнал. 

- повернись! Заорал тот, кто меня приволок.

- поставь галочку за своего кандидата и брось в урну! Рявкнул так, что я вздрогнула. Я повернулась к раскрытой двери кабинета для голосования. Перед входом, сразу за дверью, находился письменный стол, на котором лежала ручка и стояла урна для голосования.
   Окинув комнату быстрым взглядом, я заметила две камеры видеонаблюдения, направленные прямо на меня. 

- «тайное» голосование! Подумала я и вопреки своему желанию поставила галочку за кандидата, хотя хотелось поставить «против всех».

Известие.

   Эти выборы я не забуду никогда еще потому, что к вечеру того же дня к нам поступили новые постояльцы нашего «отеля». Это были женщины, которых схватили на избирательных участках. Одну из них арестовали вместе с сыном. Его поместили в соседнюю камеру.  Женщина имела инвалидность. У нее были заменены оба тазобедренных сустава. Ей было тяжело передвигаться. Ещё она сказала, что принимает таблетки от деменции. Ей было на тот момент шестьдесят девять лет. Она находилась в шоковом состоянии, не понимая, что происходит и почему с ней так поступили.   Оказалось, что она что-то «ляпнула» избирательной комиссии, а менты, недолго думая, отвезли ее в РОВД и оформили по разнарядке. Спать ей пришлось в последствии на «мангале» - так называли нары с железной решеткой. На пол лечь у нее физически не получалось. Женщина, вырастившая и воспитавшая сына в одиночестве, всю жизнь проработавшая швеёй на госпредприятии получая нищенскую зарплату и такую же убогую пенсию, сказав невпопад какую-то фразу по причине деменции, оказалась в аду на «мангале»! 

   У меня в голове не укладывалось, как такое возможно! Кто родил этих чудовищ, которые так поступают со старым человеком? Душа разрывалась на части при виде этого дичайшего абсурда.

   Вторая мадам приехала из солнечной Италии навестить родственников и встретиться с сыном, который тоже должен был вернуться в Минск из длительной командировки. У нее двойное гражданство в т.ч. итальянское  (замужем за итальянцем), и по приезду черт её дёрнул пойти на выборы. Там по старой привычке всё подряд фотографировать, она засняла свой бюллетень для голосования. На том и погорела. Ей тоже влепили пятнашку. Дама страдала сахарным диабетом и гипертонией. Лекарств у нее, как и у швеи, с собой не было. 

   Как только за итальянкой закрылась дверь камеры она сразу спросила, есть ли здесь такая -то, и назвала мою фамилию. Я ответила, что есть. Тогда она передала мне «привет от мужа». Сказала, что поступила в ЦИП с ним вместе, и он, зная, что она возможно попадет в одну камеру со мной, передал сообщение, что ему дали пятнадцать суток. Я, конечно, не удивилась, но все же была огорчена. Его поместили на втором этаже, что находился под нами.

Раздоры.

   Эти две пожилые особы - итальянка и швея не выносили общения друг с другом. Швея завидовала итальянке, а та не могла смириться с умозаключениями старухи с деменцией. Я лично к ним относилась «философически». Каждый человек по-своему уникален, и по-своему несовершенен. Со всеми можно договориться, или отойти и наблюдать со стороны.

   За три дня до моего освобождения к нам привели женщину бомжевато-алкоголического вида. Она сразу сообщила, что у нее вши, но при этом оправдывалась, что перед заключением потребовала обработку, где ей пропарили одежду и обработали голову спецсредствами. Вши всё равно продолжали жить, и она их регулярно давила, чем вызывала бурную реакцию присутствующих. 

   Ей запретили передвигаться по камере, но зато у нее было много свободного пространства. Никто не хотел приближаться к ней ближе одного метра. Остальные ютились в критической тесноте, как кильки в консервной банке. Труднее всего приходилось ночью. Ни лечь нормально, ни вытянуть конечности, ни повернуться, не задев никого рукой или ногой. Именно в тот момент в камере находилось пятнадцать человек, а трое из женщин - крупного размера. Именно тогда приходилось спать по очереди, уступая место другим. Именно тогда на всю ночь отключали вентиляцию и закрывали окошко.

Стресс.

   Живя в тесноте, поедая противную кашу на завтрак, обед и ужин, утоляя жажду хлорированной водой из крана, не снимая джинсов десять дней, начинаешь впадать в стресс. 

   Когда те, кто должен был выйти на свободу, возвращаются на следующий срок, не совершая никакого противозаконного действия, перестаешь верить, что завтра можешь оказаться на воле, что поедешь домой и продолжишь жить, как жил – ходить на работу, есть мороженное и пить кофе с пирожными. Оставалось только молиться за своего мужа, детей и близких.

  За сутки до освобождения, я приходила в ужас от мысли, что меня могут завернуть на второй круг ада. Я старалась верить в благополучный исход событий, но сердце предательски колотилось в груди, норовя разорваться. Я просто не могла успокоиться. Девчонки, видя моё состояние, принялись утешать. 

- раньше вы нас жалели, а теперь наша очередь. Говорили они.


Свобода.

   Хорошо, что меня загребли утром, а не вечером. Утром заканчивался срок моего заключения. В тот солнечный мартовский день завтрак был для меня не положен. Девчонки порывались разделить его со мной, но я наотрез отказалась. Им и так дали по полкружки холодного чая да липкую овсяную кашу. После построения и шмона я с замиранием сердца ждала фразу «с вещами на выход», усиленно запоминая номера телефонов родственников сокамерниц и то, что должна им сообщить. Ни ручки, ни карандаша, ни листка бумаги, кроме туалетной, у нас не было.  Я сидела и молила Бога об освобождении. 

   За мной все не приходили и не приходили. Минуты тянулись очень медленно. Я решила обуться и стоя ждать. Как только я отвлеклась и успокоилась, за мной пришли. Это было так неожиданно, что я даже толком ни с кем не попрощалась.

   Меня повели по коридору периодически останавливая лицом к стене, чтобы открыть решётчатые двери. В тот момент было еще не понятно, куда я пойду. Потом завели в душевую. Там на полу кучей лежали вещи политзаключённых. В одной из них я узнала куртку своего мужа. В душевой снова раздели догола, проверили всю одежду и разрешили одеться, отдав пальто. После провели к окошку регистрации, где вручили счет за проживание и питание. Спросили за что была под арестом. Я ответила по протоколу, что хулиганила, на что мент мне сказал:

- ну ты же понимаешь, что не за это?

- понимаю. Ответила я.

- и?

- больше не буду.

А про себя подумала:

- хулиганить.

   Мне отдали сумочку и довели до ворот. Охранник пропустил меня, и я оказалась на свободе. Ботинки без шнурков сваливались с ног, Я отошла как можно дальше от тюрьмы и присела на лавочке в парке, чтобы зашнуроваться и осмотреться. В сумке нашла мобильный телефон. Он был отключен. Когда включила, заметила, что разряжена батарея. У прохожей спросила, как дойти до метро. По дороге увидела кафешку. Решила зайти, чтобы подключить телефон, выпить чашечку кофе и позвонить близким, чтобы сообщить об освобождении. Хорошо, что в сумке было зарядное и банковская карточка с деньгами. 

   За мной на автомобиле заехали друзья. Они отвезли меня домой. Жизнь продолжалась.


Муж.


Через несколько дней вышел на свободу мой муж. Ему досталось больше, чем мне. В РОВДе, пока ждал суда, сильно промёрз, а после сидел в камере ШИЗО с холодной водой, без умывальника и без нар. Спал на холодном плиточном полу в компании двенадцати человек на одиночную камеру. Хоть я и передавала ему медикаменты, он все равно сильно болел и подхватил пневмонию, был истощен морально и физически. Он до сих пор опасается властей. Не хочет снова оказаться в таких жутких условиях.

Сегодня.

   Сегодня я продолжаю верить в лучшее и жить с надеждой на будущее хотя бы для своих детей. Пока неясно, что ждет впереди. Все зависит от нас, от того какими мы будем друг для друга.



 






.