Последняя партия Маэстро - 5

V
"Да, надо признаться, Аннушка появилась в моей жизни удивительно вовремя, - смущенно подумал Маэстро. Он вспомнил ее стройную фигуру, моложавое лицо, модную для того времени стрижку, ее забавный "швицер дютч" (швейцарский диалект немецкого языка - прим. автора). Еще более его забавлял тот социалистический бред, который она несла... Пожалуй, оба они понимали, что случилась у них не любовь, а чудесное романтическое приключение. Видимо, в жизни Анны-Лизы не доставало романтических приключений. Впрочем, оба они знали, что делали, на что шли и чем их роман должен был завершиться...
  Маэстро неожиданно увидел себя в неуютном купе с жестким диваном и неработавшим умывальником. В памяти чемпиона возник желтый "мягкий" вагон советского поезда, застывшего в каком-то сером, унылом пограничном пункте Себеж. Там хмурые таможенники изъяли у него почти все ценные вещи. Он тогда не возражал - боялся, что в последний момент ему откажут в выезде в Латвию. Наконец, пограничник вручил ему и Анне паспорта, бесстрастно козырнул, и Маэстро вздохнул с облегчением. К составу прицепили другой, германский, паровоз, поезд дернулся, лязгнули буфера, в немытом окне купе торжественно проплыла мимо чугунная арка, по которой выгнулась дугой черная надпись "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" За аркой мелькнула фигура солдатика в матерчатой каске с алой звездой и длинной до пят шинели. Переехали какую-то канаву - это и была граница. Рядом - латвийская таможня, маленький вокзал, куда он зашел, чтобы впервые за много лет выпить кофе, полакомиться пирожным.
Там, в привокзальной кофейне он, помнится, продекламировал негромко, но с пафосом: "Прощай, Советская Россия, страна рабов РКП(б)...", чем вызвал недоуменный взгляд Анны-Лизы. Словно в ответ кто-то - внутренний голос, бес? - вкрадчиво шепнул ему на ухо: "О, Русская земля, ты уже за холмом!" И, как оказалось, - навсегда...
  - Раз уж вы так сведущи, - помрачнев, нарушил паузу Маэстро, - может быть, объясните, кто оклеветал меня в Одессе в апреле девятнадцатого года.
  Фиолетовый досадливо хмыкнул, однако его досада показалась Маэстро деланной.
  - Здравствуйте вам через окно! Вы, кажется, делаете мне нервы и желаете сбить с "протекания мысли"? - недовольно и как-то по-одесски отозвался он, а затем с напором спросил: - А зачем вас понесло в Одессу-маму, где власть в то время менялась раз в квартал?.. Австрияки, белые, гетман, петлюровцы, французский десант. Там плели свои дьявольские козни контрразведки аж семнадцати держав!.. Вспомните, вы же ж играли на Николаевском бульваре в шахматной комнате кафе Робина на деньги, снимая, правда, с доски "своего" коня бэ-один, не так ли?
  - Не "бэ", а "жэ-один", - серьезно отозвался Маэстро. - Стало быть, вы полагаете, что мне следовало оставаться в центральных губерниях, где начиная с весны восемнадцатого года комиссары всех рангов и мастей как по мановению волшебной палочки дружно принялись издавать приказы об аресте помещиков, дворян и "прочих мироедов"? Либо дожидаться в Москве товарищей, которые имели обыкновение вламываться в частные дома на предмет уплотнения жильцов пролетариатом?
  Собеседник Маэстро издал булькающий звук. Неожиданно его настроение переменилось, и смуглая усатая физиономия того, кто играл черными, расплылась в довольной улыбке.
  - Вы смеётесь, или шо?.. Ах, Одесса... Типун на язык тому, кто в марте девятнадцатого года обозвал ее "мертвым, пустым, загаженным городом"! "Широкие лиманы, зеленые каштаны, качается шаланда на рейде голубо-о-м", - демонстрируя недурной слух, прохрипел противник Маэстро. - Или так: "В Одесте на малине, они остановились, они остановились наконе-е-е-ц..." Послушайте, Александр Александрович, - прервал пение Фиолетовый и вновь попытался заговорить с "одесским акцентом", - Вы же ж, будучи жлобом (приезжим - одесск. жаргон - прим. автора), обыграли там не только известных одесских шахматистов во главе с Борэй Вэрлинским. Вы же ж обчистили цвет интеллигентного общества и других уважаемых персонажей этого интересного населенного пункта, включая самого Мишку Япончика! Вы же ж обошлись с ними как с последними фраерками! И вы-таки думали, шо вам это сойдет с рук?..
  Маэстро беспомощно пожал плечами.
  Сохраняя отчасти свой одесский прононс, Фиолетовый продолжал:
  - Ну, натурально, один уважаемый всей Одессой человек, большой пуриц (человек с высоким мнением о себе - одесск. жаргон - прим.автора), можно сказать, правая рука Миши, известный также всем под псевдонимом "Маленький майор", - отнюдь не фраер в атласном галстуке, а зрелый мужчина, пастырь жриц любви, то есть, выражаясь по рабоче-крестьянски, потаскух, альбо (или - полонизм - прим. автора) по-одесски - курв - решил, шо вы поступили с ним не по-джентльменски. Он же ж предлагал вам разойтись "красиво" - то бишь ничью? Когда конница товарища Котовского во второй раз установила в городе власть рабочих и крестьян, в Одесскую Губчека пришла цедуля за то, шо вы - агент деникинской разведки, царский офицер, потомственный дворянин и родственник фабрикантов Прохоровых. В период красного террора в Одессе таких как вас, Маэстро, китайский расстрельный взвод под командой сознательного американского негра товарища Джонсона шлепал пачками без второго слова (без лишних объяснений - одесск. жаргон - прим. автора) - по 70 штук в сутки. А спас вас, как и вашего давнего то ли приятеля, то ли недоброжелателя, адвоката Осю Бернштейна, сидевшего вместе с вами в подвалах Чрезвычайки на Екатерининской дом шесть - помните? - один местный еврей-пролетарий и к тому же шарлатан (человек с доброй душой - одесск. жаргон - прим. автора) Яша Вильнер, очень вовремя для вас устроившийся в апреле девятнадцатого делопроизводителем юротдела одесского ревтрибунала. Бо Яша, как вам и без меня, полагаю, известно, был очень хорош в композиции да и в королевской игре в целом - недаром он слыл "мастером миттельшпиля", благодаря чему стал впоследствии двукратным чемпионом радяньской Украины по шахам (шахматам - украинизм - прим. автора). Узрев вашу фамилию в раcстрельном списке, он сначала пришел в ужас, но затем нечеловеческим усилием воли взял себя в руки и сумел дозвониться в Харьков до своего знакомца, тогдашнего председателя украинского совнаркома товарища Раковского, который и приказал местным чекистам оставить вас с Осей в покое... Да-а, Александр Александрович, вам чертовски подфартило тогда в Одессе, - прищелкнув от зависти языком, протянул Фиолетовый. -  Вас не пытали кипятком, как некоторых золотопогонников, взятых котовцами в плен на заброшенном фонтане возле "дачи Ковалевского". Вас не раздевали донага и не выводили во внутренний двор особой тюрьмы ОГЧК, располагавшейся в доме семь, по соседству с подвалом, в котором вы томились, чтобы сначала зверски избить, а потом прикончить под рев автомобильных моторов и похоронить в яме, наскоро вырытой на Втором Христианском кладбище... Короче, из вас не сделали жмурика (покойника - одесск. жаргон - прим. автора), хотя могли! А вот Яше и в особенности Христиану Георгиевичу в дальнейшем как-то не повезло. Впрочем, сами виноваты -  не надо было водить дружбу с Лёвой Троцким...
  - Понятно, - смущенно пробормотал Маэстро и втянул голову в плечи. Ему припомнились жуткие дни красного террора в Одессе, когда обыватели и "понаехавшие интеллигенты" таились в домах, а военно-революционный совет издавал прокламации, в которых призывал "изловить сутенеров и предателей и предать их в руки рабочих и крестьян". С наступлением темноты  в затравленном городе начинался шабаш: улицы наполнялись братишками-матросами с болтавшимися на поясах браунингами; шустрыми ворами-карманниками, говорившими почему-то на чудовищном французском; влиятельными мрачными уголовниками, тускло поблескивавшими золотом зубных коронок и перстней.  Откуда-то вылезали обритые наголо щеголи в добротных английских пальто и френчах, в широченных галифе, в лейб-гусарских сапогах с серебряными шпорами. Как правило, они появлялись в обществе тощих барышень, темные глаза которых расширял кокаин. Барышни пытались наряжаться и выглядеть как "королева экрана" Вера Холодная, скончавшаяся той зимой, как говорили от испанки, в нетопленой гостинице "Бристоль"...
Фиолетовый удовлетворенно хмыкнул и веско заметил:
  - Вам бы, Маэстро, следовало, как это сделали тот же Ося Бернштейн, или Верочка Каралли, которую обожали Лёня Собинов, а потом Ево Императорское Высочество Митрий Палыч, или, к примеру, будущий шнобелевский лауреат Ваня Бунин, дождаться деникинцев, погрузиться на турецкий пароход и отплыть в Царьград, а вы... Поработав зачем-то пару месяцев в совучреждении, - инотделе Одесского губисполкома - вы резко рванули в Москву...- Фиолетовый раздраженно махнул рукой, повернулся к доске и погрузился в размышления.
  "Многие любят давать советы задним числом, - подумал Маэстро, не решаясь спорить с собеседником вслух. - А каково было мне, чудом избежавшему расстрела; мне, помилованному красной властью, неожиданно предложившей работу и тем самым оказавшей доверие? Фрондировать? Нет, слуга покорный... Ждать же, когда в Одессу войдет Добровольческая армия и начнется реставрация с проверками всех, кто сотрудничал с красными, было бы столь же глупо, сколь и отказываться от службы в губисполкоме, позволившей по крайней мере не умереть с голоду. Сыр в одесских лавках продавался тогда по чудовищной цене - 28 рублей за фунт, а о гороховом хлебе можно было только мечтать..."