Помнишь ли ты о том, что ты – человек?
Боэций. «Утешение философией»
Наш двадцать первый век – век высоких технологий и бурно развития науки и техники, время ожидания создания искусственного интеллекта и невиданных открытий в генной инженерии. С трепетом и восторгом, со страхами и надеждами мы вглядываемся в будущее, как бы желая заглянуть за горизонт грядущих событий – увидеть образ эпохи, в которую науки и технологии развиваются с такой беспрецедентной скоростью, что начинают не только изменять окружающий мир и общество, но и само наше миропонимание, понимание самих себя, своего места и предназначения во вселенной. Мы стоим на пороге новой и доселе невиданной эпохи в истории человечества – эпохи стремительного развития искусственного интеллекта, биотехнологий, нейронаук и нанотехнологий, не только формирующих новую реальность, но и ставящих перед нами глубочайшие научные, этические и философские вопросы. С каждым днем все более усиливается потребность во всестороннем анализе и философском осмыслении научных открытий и технологических прорывов, ведь наша технотронная эра как открывает новые грандиозные возможности для человечества, так и ставит нас перед угрозой цивилизационных и экзистенциальных вызовов. В наши дни не только писатели-фантасты и футурологи, но и ученые и философы все более задумываются о том времени, когда достижения науки и техники не только произведут колоссальные изменения в нашей жизни и окружающем мире, перестройку общественных структур и нашего миропонимания, но и со всей животрепещущей остротой поставят вопрос о проблемах трансгуманизма. Трансгуманизм (от латинского тrans – «сквозь, через, за гранью» и homo – «человек») – это сложное и многогранное явление, порожденное верой в бесконечный потенциал научно-технического прогресса и стремительным развитием наук и технологий, с каждым годом все более влияющих на общество, экономику и культуру, а также грезами о возможности научно-техническими средствами выйти за пределы человеческой природы – расширить и усовершенствовать потенциал человека, тем самым трансгуманизм – это философская концепция, поддерживающая использование достижений науки для улучшения умственных и физических возможностей человека с целью устранения страданий, болезней, старения и смерти. Мы живем в технотронную эру – в эру, когда как в массовой культуре, так и в научном сообществе все более распространяются грезы восторженных апологетов и идеологов трансгуманизма о киборгизации и управлении геномом человека, о создании искусственного интеллекта и переносе человеческого сознания в искусственное тело. В наше время очевидно, что трансгуманизм – это не только плод фантазии футурологов и сюжет из научной фантастики, не только научно-техническая и отвлеченная философская проблема, но и подлинный цивилизационный и экзистенциальный вызов для всего человечества, ставящий перед нами самые волнующие вопросы – вопросы о том, что значит быть человеком и что такое человечность, каково наше место в мире и наше предназначение в истории. Вопрос о трансгуманизме – это острейший антропологический вопрос грядущей эпохи, ставящей перед человечеством серьезнейшие вопросы, касающиеся понимания самой природы человека, а проблемы антропологии в наш технотронный век становятся самыми актуальными и животрепещущими. Святитель Игнатий Брянчанинов говорил, что человек – это неизъяснимая и великая тайна для самого себя, ибо после грехопадения он лишен истинного самовоззрения и самопознания, а тайну его не смогли разгадать лучшие мудрецы мира сего. Неизъяснимая тайна того, что такое человек и в чем его предназначение, открывается только вочеловечившимся Богом – Христом Богочеловеком, предвечным Богом Словом воплотившимся и искупившим грехи рода человеческого, в Нем «сокрыты все сокровища премудрости и разума» (Кол.2:3). По самой психофизической структуре своей – как существо одновременно духовное и чувственное – человек поставлен на экзистенциальном перекрестке – между духом и материей, видимым и невидимым, чувственным и неощутимым, он окружен океаном бесчисленных тайн и мучается над мировыми вопросами и загадками – изумляющими и ужасающими тайнами добра и зла, греха и искупления, смысла жизни и смерти, времени и вечности. Размышляя о загадке таинственной природы человека и парадоксах его бытия, преподобный Иустин Попович говорил, что «человек стоит на горящих углях» – он мученически бьется над величайшими и самыми сокровенными тайнами мироздания, а чтобы понять самого себя и облегчить страшное бремя своей экзистенции – освободиться от мук своего бытия, он обращается к философии, науке и искусству, но разрешить вековечные вопросы и постичь самого себя он сможет только религиозно – обратившись к Богу, Который один услаждает горькую тайну нашей бренной жизни и дарует ей высший смысл. Если мир создан через предвечный Логос – Ипостасную Премудрость и Силу Божию, а все сотворенное причастно Божественному Логосу, то тем более причастен Логосу и сотворенный по образу и подобию Божиему человек, а значит – чтобы постичь самого себя и смысл своей жизни человек, по слову святителя Василия Великого и преподобного Максима Исповедника, должен «внять самому себе» и постичь свой сокровенный логос – замысел Бога Творца.
Глубоко задумавшийся над истоками своего бытия человек чувствует и осознает нечто высшее над собой – он ощущает свою зависимость от Абсолюта и связь с Ним – осознает свою «тварность» и «иноприродность» Богу, а в то же время – причастность Ему и возможность восхождения к трансцендентному и Божественному. Когда человек пытается постичь самого себя и сталкивается с экзистенциальными вопросами, стоящими в центре философии, искусства и религии – в сердцевине и средоточии всей духовной жизни – «Кто мы и зачем живем? Откуда мы пришли и куда мы идем?», то он стоит перед завораживающей тайной и испытывает изумление и трепет – начало философии, как по Аристотелю, так и по Кьеркегору – он ощущаем себя как бы «брошенным в мир», по выражению Хайдеггера, пытаясь разрешить загадку своего происхождения, вопрошая самого себя с Тютчевым: «Кто ты? Откуда? Как решить, небесный ты или земной?». В метафизических и экзистенциальных вопросах – «Кто я? Откуда возник и к чему призван?» – человек стремится постичь последний смысл своего бытия, осознавая свою зависимость от Абсолютна. Человек не сам себя создал – он возник по воле Бога Творца и с изумлением вопрошает с Державиным: «ужели я столь чудесен, откуда происшел – безвестен, а сам собой я быть не мог…». Русский религиозный философ Борис Вышеславцев утверждал, что перед каждым человеком стоит задача самопознания, а сократический призыв – «познай самого себя» – «это точка соприкосновения философии, религии и психологии. Самопознание означает у Сократа одновременно и работу над собой и выковку самого себя. Оно лежит в основе всей культуры, всей практики и творчества; ибо, в конце концов, каждое действие – это работа над собой; и культура, искусство, техника – не что иное, как самооформление духа… Моя, находящаяся в мире самость – не от мира сего – это величайшее открытие, сделанное самосознанием, ставящее под вопрос весь смысл жизни и всего мира. Бывают редкие мгновения в жизни человека, когда он вдруг открывает свою истинную самость со всей загадочностью своей трансцендентности и с парящей надо всем свободой… Мы испытываем это ощущение везде на высотах нашей духовной жизни: так искусство переживается, как вдохновение, наука, как открытие, нравственное действие, как призвание, религия, как откровение. Везде и всегда подобные переживания ощущаются нами, как внушение свыше. Я не замкнут в моей самости, я выхожу за ее пределы и открываю высшую тайну Абсолютного, свою основную причину и беспричинность, в которых укоренено мое существо». «Эта способность трансцендировать – богоподобна в человеке, ибо Бог есть трансцендентное. Что эта способность не абсолютна делает его только «богоподобным», но не Богом». В процессе самопознания человек осознает, что он не самодостаточен и не должен быть замкнутым в себе самом, но может выходить за границы своей самости и соприкасаться с тайной Абсолютного, он призван быть открытым Богу и трансцендентировать – устремляться к Богу, Который один предвечен и безначален в совершенном бытии Своем. Человек осознает себя самого как великую тайну – он стремится осмыслить свое бытие и познать самого себя, найти подлинный смысл своего существования, постепенно осознавая, что является не только метафизическим, социокультурным и психофизическим существом – не только обладателем тела, души и духа, но и уникальной личностью с самосознанием – с мыслящим «Я» и свободной волей, ощущая, что его «Я» вечно ускользает от познания и остается неприступной и до конца непостижимой тайной, ибо наше я – это не психика и не мыслящий ум, не душа и даже не дух, а нечто более глубинное и сокровенное, как последнее выражение нашей личности и ее апофатическая сердцевина. По слову экзистенциалиста Ясперса, «бытие нашего «Я» столь же непосредственно достоверно, сколь и непостижимо… Размышление над самим собой в виде объективирующего понимания не схватывает самой самости, которая от этого понимания ускользает и в своей неосязаемой суверенности противопоставляет себя всему известному и объясненному». Размышляя о нашей самости, Вышеславцев тонко и глубокомысленно раскрывал тайну глубочайшей сущности человека, ее метапсихичность и метафизичность, он верно отметил, что наше я не от мира сего и богоподобно, но не единосущно Богу, оно – не плоть, не ум и не дух, самость – апофатична, она есть сверхсознательное я и невыразимое Богоподобие нашей личности, ее метафизическое ядро и сокровенное средоточие – «сокровенный сердца человек» (1 Петр.3:4), о котором возвещает Библия, в то же время надо отметить, что Вышеславцев отождествляет сердце и самость, впадая в аналогичную ошибку, в которую впали в свое время Сократ, Платон, Аристотель и Декарт, на свой манер отождествлявшие наше «Я» с мыслящим духом и умом, на самом же деле – моему «Я» принадлежит мое тело и моя душа, мой ум и мое сердце, мой дух и моя жизнь, но само мое «Я» – апофатично, его нельзя в полной мере выразить даже через понятия «ум», «дух» и «сердце», напротив – они есть лишь выражения моего «Я», а не само мое «Я», которое остается до конца непостижимым и всегда сокровенным – сокрытым в Святая Святых моего сердца, как тайна, во всей полноте ведомая одному всеведущему и премудрому Богу. В древних Афинах философ Сократ призывал людей познать самих себя, но истинное самопознание даруется Богом – оно достигается не путем умозрений и рефлексии, диалектики и логических рассуждений, а посредством восприятия Божественного Откровения, ведь если человек создан Богом, то познать самого себя и понять смысл своего существования, разгадать загадку своего естества и своего предназначения он может только с Богом и через приобщение к премудрости Божией и познание замысла Творца о своем бытии. Для того, чтобы дать православный ответ на вызов трансгуманизма, нужно вникнуть в загадку природы человека и в тайну его предназначения, раскрыть христианскую антропологию – христианский взгляд на человека, основывающийся на Библии и Священном Предании Церкви – святоотеческой литературе, церковной гимнографии и иконографии.
В своей потрясающей книге «Философские пропасти» преподобный Иустин Попович со всей огненностью своего сердца писал о том, что жизнь человека на земле – это паломничество по безднам, ибо каждая глубокая мысль и каждое глубокое чувство уходит в бездну. Со всех сторон человек окружен ошеломительными, страшными и восхитительными тайнами, а в центре всех этих сокровенных и громогласных тайн – стоит тайна человека в его предстоянии Богу и искании Истины: «Всякий человек – пленник тайн, ибо всякий осажден тайнами. Со всех сторон они собираются вокруг него и наваливаются на него. Каждое явление излучает тайну, а каждая тайна – бесчисленное множество тайн. Нет ни одного создания, которое бы не носило в себе тайну. Тайна рядом с тайной, тайна на тайне – так и образовался мир. Человек заключает в себе некую праисконную центростремительную силу, притягивающую ко всему таинственному. И привлекает к себе все тайны, и они устремляются к нему, окружают его со всех сторон. Каждое чувство человека окружено бесконечными физическими таинствами. Из всякой твари во всякий атом человеческого существа смотрят чудесные тайны. И самая маленькая тайна развивается в тайну вселенскую, в тайну бесконечную. Столкнувшись с одной из них, человек сталкивается разом со всем тем, чему нет конца. Последняя тайна всякого явления и всякой твари обвита бесконечностью… Если человек намеренно не укорачивает свои мысли и намеренно не сужает свой дух, то в этом мире он должен чувствовать себя мыслящей скорлупкой в бурном море бесконечности. Таинственность мира бесконечна, это должен ощущать всякий, кто хоть однажды беспристрастно заглядывал в тайну мира. Но и тайна человеческого существа не меньше и не короче. Если человек обратит взгляд на себя, то он встретит несказанную таинственность». Со всех сторон человек окружен великолепным и обширным мирозданием – необъятной картиной мира с ее фантастической галереей земли, поражающей бесконечно многообразными и причудливыми красками и формами, и величественной картиной неба, изумляющего грандиозным ансамблем сверкающих звезд, переливающихся во мраке вселенной. Когда тихой ночью взираешь на звездное небо, то испытываешь глубокое изумление и благоговейный трепет – ощущаешь, что мы «пылающею бездной со всех сторон окружены», а наш мир полон поразительных чудес, великого множества неизъяснимых тайн и неизведанных бескрайних бездн непостижимого и завораживающего великолепия. Величественная красота Божьего мира – это грандиозное чудо, изумляющее поэтов и философов от псалмопевца Давида и Аристотеля до наших дней, а природа – это обширная и красочная книга, наполненная мириадами самых ярких и впечатляющих иллюстраций – она всего лишь бледная тень «неизреченной красоты» сияющих чертогов Господних, но, она содержит в себе изящные и сокровенные тайны и проповедует о незримом Боге, будучи Его произведением и воспевая Творца. В своем «Слове о человеке» святитель Игнатий Брянчанинов с изумлением признавался, что смотря на великолепие вселенной, он повсюду видит непостижимое – и в широко раскинутом своде небес, и в произрастающей из земли малой травинке, но среди всего необъятного мироздания загадочнее всего человек: «Среди предметов необъятного мироздания вижу себя – человека. Кто я? Откуда и для чего являюсь на земле? Какая вообще цель моего существования? Какая причина и цель моей земной жизни, этого странствования, краткого в сравнении с вечностью, продолжительного и утомительного в отношении к самому себе? Являюсь в бытие бессознательно, без всякого со стороны моей согласия; увожусь из этой жизни против моей воли, в час неопределенный, непредугаданный. Являюсь и увожусь как творение. Живу на земле, не зная будущего. Мне неизвестно, что сделается со мною чрез день, чрез несколько минут. Постоянно встречаюсь с неожиданным. Постоянно нахожусь под влиянием обстоятельств и обстановки, которые порабощают меня себе. Одна привычка, одна проводимая безрассудно жизнь мирит с таким странным положением. Не может оно укрыться от наблюдателя. Что делается со мною, когда я, пробыв на земле срочное время, исчезаю с лица ее, исчезаю в неизвестности, подобно всем прочим человекам. Способ отшествия моего из земной жизни страшен: он именуется смертью. С понятием о смерти соединено понятие о прекращении существования: но во мне живет убеждение невольное, естественное, что я – бессмертен. Чувствую себя бессмертным: постоянно действую из этого чувства... Человек – тайна для самого себя...». Человек – это самое загадочное создание, словно сотканное из противоположностей – он одновременно велик и ничтожен, обладает внутренней свободой духа и ощущает нравственную ответственность за свои слова, намерения и поступки, но пребывает под воздействием внешних сил и влиянием внешней среды – природной и социокультурной. Живя на планете Земля – голубой жемчужине, затерянной в бескрайнем космосе, человек ощущает всю мимолетность своего земного существования и чувствует себя узником, томящимся в темнице и отданным во власть физических законов вселенной, но в то же время, он ощущает, что является свободной и самоопределяющейся личностью, а его сердце не может удовлетвориться ничем суетным и мимолетным. Вся история мира, все шедевры мировой литературы и самые разнообразные драмы судеб человеческих свидетельствуют, что человек не может обрести счастье во внешнем – в суетном и преходящем, что погоня за мирским счастьем оборачивается крушением надежд и горечью разочарования, а истинное счастье обретается только в Боге и в вечной жизни с Богом. Если не существует Бога, духовного мира и души, а человек – лишь земное существо, то, как и откуда в нем возникли совесть и тоска по запредельному – вечному и неотмирному, духовному и невыразимому словами? По глубокомысленному рассуждению архимандрита Рафаила Карелина, «человек одновременно чувствует себя свободным господином своего бытия и рабом, продающимся на невольничьем рынке этого мира. Он чувствует, что свобода – это высшая ценность, но редко понимает, что такое свобода… Подлинная свобода – это независимость от внешнего. Высшим проявлением свободы является молитва как обращение к Божеству». Задаваясь вопросом – «Откуда в душе человека чувство своего былого величия и какой-то трагической потери?», архимандрит Рафаил Карелин проницательно замечает, что человек вечно тоскует – «так может тосковать только царь, потерявший свое царство». Тоска человека по духовному и вечному – это свидетельство как о его царственном величии и Богоподобии, так и о падшести и разлуке с Богом. Человек создан по образу Божиему, а потому – только Бог может наполнить зияющую бездну человеческого сердца, более глубокую, чем все космические пространства необъятной вселенной. Человек поставлен в центр мироздания и причастен двум мирам – духовному и материальному, он имеет бренную и хрупкую плоть, но его дух не измеряется в величинах времени и пространства. По своей телесной структуре человек есть явление космоса, а по своему духу он – надмирен и связан с Богом и иными мирами. Если древнегреческие философы определяли человека как микрокосм – весь мир в миниатюре, то великие христианские богословы – святой Григорий Нисский, святитель Григорий Богослов и преподобный Максим Исповедник – утверждали, что душа человека выше всей видимой вселенной, а сам человек по своему призванию – микротеос, ибо создан по образу и подобию Божиему и призван к духовной жизни и уподоблению своему Творцу и Первообразу.
Человек – самое загадочное существо на свете, он находится на перепутье всех жизненных дорог и на перекрестке всех миров, на скрещении всех тайн и водоразделе всех проблем – он есть живое звено между посюсторонним и потусторонним бытием, он создает мост между эмпирическим и метафизическим мирами через науку и философию, искусство и религию, его ум, сердце и совесть мучают вековечные вопросы, а в глубочайших тайниках его существа сокрыта вселенская тайна. На земле существует необычайно пестрое разнообразие форм жизни, но между человеком и всеми иными существами лежит неизмеримая пропасть – он принадлежит не только материальному миру, но и духовному миру, являясь самоопределяющейся личностью. Человек есть великая и неизъяснимая тайна, которая раскрывается на страницах Священного Писания. В книге Бытия рассказывается, что Бог сотворил весь мир – небо и землю, небо – это духовный мир Ангелов, созданный мгновенно, а земля – материальный космос, созданный в несколько этапов, знаменующих восхождение к венцу творения – человеку. На шестой день творения Бог создал первозданного человека – царя видимого мира, именуемого Адамом. По выражению преподобного Максима Исповедника, человек является ипостасью двух миров – духовного и материального, он поставлен в центр мироздания – между небом и землей и был призван соединить их. Раскрывая тайну и парадоксальность человека и его двоякого бытия – духовного и чувственного, слитого в одном лице, преподобный Симеон Новый Богослов писал: «Бог от начала сотворил два мира, видимый и невидимый, и царя над видимым, который носит в себе характеристические черты обоих миров – одного в своей видимой части, а другого в части мысленной – в душе и теле... Из всего видимого и мысленного только один человек создан от Бога двояким. У него есть тело, составленное из четырех стихий, чувство, дыхание, и душа мысленная, не вещественная, не телесная, соединенная неизреченно и неисследованно, срастворенная неслиянно и сочетанная несмесно с тем, что есть в теле. И вот что есть человек – существо смертное и бессмертное, видимое и невидимое, чувственное и мысленное, способное видеть видимое творение и познавать мысленное». В своей книге «Точное изложение православной веры» преподобный Иоанн Дамаскин, опираясь на Библию и мудрость величайших богословов Церкви – святителя Григория Богослова, святителя Василия Великого и преподобного Максима Исповедника, писал о том, что «Бог, сотворил природу, созерцаемую умом, то есть Ангелов и все небесные чины, которых естество, без сомнения, разумно и бесплотно, то есть бесплотно в сравнении с грубым веществом. Ибо одно только Божество в собственном смысле невещественно и бестелесно. Еще Бог сотворил и чувственную природу, то есть небо, землю и все, что между ними. И первую природу сотворил Он близкою к Себе, ибо разумная и одним умом постигаемая природа близка к Богу; а другую, как подлежащую чувствам, сотворил по всем отношениям весьма далекою от Себя. Но надлежало явиться существу, смешанному из сих двух природ, которое показывало бы большую премудрость и щедроту Творца... Так из видимого и невидимого естества Бог Своими руками сотворил человека по образу Своему и подобию; из земли Он образовал тело, а душу, разумом и умом одаренную, сообщил человеку Своим вдуновением... Тело и душа созданы вместе... Бог сотворил человека непорочным, правым, любящим добро, чуждым печали и забот, сияющим всеми совершенствами, преизобилующим всеми благами, как бы некий второй мир – в великом малый, как другого Ангела, поклоняющегося Богу; сотворил смешанным из двух природ, созерцателем твари видимой, таинником твари, умом постигаемой, царем всего, что на земле, подчиненным верховному Царю, земным и небесным, временным и бессмертным, видимым и постижимым для одного ума, как нечто среднее между великим и низким; сотворил духом и вместе плотию, духом для принятия благодати, плотию в предупреждение гордости, духом для того, чтоб он твердо стоял и прославлял своего Благодетеля, плотью для того, чтоб подвергался страданиям и, страдая, не забывал себя и вразумлялся, если бы вздумал превозноситься своим величием; сотворил животным, поставленным здесь, то есть в настоящей жизни, и переселяемым в другое место, то есть в будущую вечную жизнь, и что составляет верх тайны - существом, обожаемым за свое прилепление к Богу, и обожаемым по причастию Божественного озарения, а непретворяемым в Божию Сущность». По беспредельной и непостижимой любви Своей Бог создал человека и избрал его не только царем видимого мира, но и живым жилищем Себе – храмом для Святого Духа Своего – Своим священнослужителем и пророком на земле. По святоотеческому учению, человек сотворен, чтобы быть пророком, священнослужителем и храмом Святого Духа Божиего, ибо как писал боговдохновенный апостол Павел: «вы созидаетеся в жилище Божие Духом» (Еф. 2:22); «храм Божий свят, а этот храм – вы» (1 Кор. 3:16-17). Человек создан как храм Божества по душе и телу своему. Святитель Иоанн Златоуст говорил, что «благодать Святого Духа соделывает нас самих, если мы проводим благочестивую жизнь, храмами Божиими, и мы получаем способность молиться на всяком месте… Ты сам и алтарь, и священник, и приношение». Вдохновляясь словами апостола Павла, преподобный Исаак Сирин возвещал: «Дерзаю утверждать, что мы – храм Божий. Очистим храм Его, потому что Он чист, чтоб Он возжелал вселиться в него. Освятим его, потому что и Он свят. Украсим его всеми делами благими и благолепными. Покадим его кадилом - упокоением Бога, исполнением воли Его, чистою и сердечною молитвою, которой невозможно стяжать при частом общении с миром участием в действиях его. Тогда осенит душу облак славы Божией, и свет величия Его воссияет внутри сердца. Небо – внутри тебя, если будешь чист: в самом себе увидишь Ангелов со светом их, и Владыку их с ними и внутри их. Сокровище смиренномудрого внутри него: оно – Господь. Храм благодати тот, кто растворен с Богом и пребывает в попечении о суде Его. Что значит пребывать в попечении о суде Его? Не что иное, как непрестанно изыскивать все средства к упокоению Его, непрестанно скорбеть и печалиться по причине немощи естества нашего, не попускающей нам достигнуть совершенства, непрестанно заботиться о том, чтоб постоянно содержать в душе своей не прерывающуюся память Божию, как сказал блаженный Василий. Сосредоточенная молитва, чуждая развлечения, соделывает в душе волю Божию явственною. В этом заключается вселение Бога в человека, когда Бог, постоянным памятованном Его, напечатлеется в человеке». Для того, чтобы исполнить свое предназначение и быть храмом Святого Духа человек призван жить святой и духовной жизнью – преобразиться «в святой храм, в жилище Божие Духом (Еф. 2:21-22). Высшая цель всех христианских подвигов и аскезы, всей подвижнической жизни и духовного делания состоит в том, чтобы христианин достиг высшей грани всех евангельских добродетелей и пребывал в непрестанной молитве, имел сердце милующее и стяжал благодать Святого Духа, став храмом Божиим – жилищем Того, Кого не могут вместить небо и земля. По предостережению преподобного Макария Египетского, человек есть храм, его сердце – алтарь, а ум – престол, при этом человек обладает свободной волей и может пребывать как в молитвенном общении с Богом, Ангелами и святыми, так и в общении с дьяволом и аггелами его – силами тьмы, а потому каждый из нас соделывается или храмом Божиим или капищем дьявола: «Итак, рассматривайте, братия, совесть вашу: с кем вы находитесь в общении, с Ангелами ли или с демонами? Чей вы храм и жилище, Божие ли или дьявольское? Каким сокровищем наполнено сердце ваше, благодатным ли или сатанинским? Как дом, оскверненный зловонием и нечистотами, должно, во-первых, окончательно очистить, потом украсить и наполнить всяким благовонием и сокровищами, так должно нам очистить и сердце, чтоб вместо сатаны пришел Дух Святой и почил в душах христианских. Души, ищущие естеству своему Странника, то есть освящение Святого Духа, прилепляются всею любовью своею ко Господу, в Нем живут, в Нем молятся, к Нему устремляют все помышления свои, презирая все прочие блага мира. За это они удостаиваются приять елей Божией благодати. После этого они могут проводить жизнь свою беспреткновенно, во всем вполне благоугождая духовному Жениху. Но души, пребывающие в одном собственном естестве, пресмыкающиеся помышлениями своими по земле, занятые попечениями единственно о земном, разум их живет в стране дольней. Сверх того – что хуже всего – обольщенные самомнением и упорные в нем, они признают себя, будучи украшены плотскими правдами, истинными невестами Небесного Жениха. По самой же вещи их невозможно признать рожденными свыше, как не приявших елея радости. Дом, в котором не живет господин его, находится в темноте, нечистоте и запустении, наполняется сором и смрадом, так и душа, в которой не обитает Господь с Ангелами, наполняется греховным мраком, скверными и унизительными страстями. Горе пути, по которому никто не ходит, на котором не слышится человеческого голоса! Такой путь соделывается притоном зверей. Горе душе, в которой не ходит Господь и не прогоняет из нее Своим гласом зверей – духов злобы! Горе дому, когда не обитает в нем владелец его! Горе земле, когда нет земледельца, который бы возделывал ее! Горе кораблю, не имеющему кормчего! Он со-крушится и погибнет от морских волн и бури! Горе душе, не имеющей в себе истинного кормчего Христа! Находясь в горестном и мрачном море, обуреваемая волнами страстей и духами злобы, бедствуя как бы от тяжкой непогоды, наконец, она подвергается погибели! Горе душе, если она не имеет в себе рачительно возделывающего ее Христа, чтоб она могла приносить благие плоды Духа! Будучи оставлена, она порастает терниями и волчцами и, наконец, подвергается потреблению огнем».
Задаваясь смысложизненным вопросом – «Для чего создан человек?», святые отцы Церкви отвечали следующим образом: Человек создан Богом для духовной и святой жизни, его земное бытие есть приуготовление к жизни будущего века – к вечности. Блаженное и таинственное единение с Богом – это высшая цель, для которой создан человек, ведь во всех мирах и веках нет ничего более высшего, чем Бог. Для первозданных людей – Адама и Евы в их райском бытии – путь к единению с Богом и обожению был светлым и не омраченным скорбями и смертью, но после грехопадения – первые люди и все их потомки стали падшими, страстными и смертными существами – они разлучились с Творцом и утратили благодать Святого Духа. По великой и неизреченной любви Бог не оставил Свое падшее творение – в мир явился Единородный Сын Божий – Иисус Христос, Который совершил искупление грехов мира, победил смерть, сокрушил врата Ада и открыл путь восхождения в небесное отечество для всех верующих. Христос предрек ученикам Своим – «в мире будете иметь скорбь». Путь земного странствия для христианина – это следование по стопам Христа и подвиг крестонесения, но все скорби и страдания нашей скоротечной жизни – ничто в сравнению с неописуемым блаженством и славой Царства Небесного, уготованного всем любящим Бога. Размышляя о скорбях нашего земного бытия и блаженстве вечной жизни, апостол Павел говорил: «думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим.8:18). С молитвенным изумлением и пламенной любовью к Богу и Его святой Церкви, архимандрит Лазарь Абашидзе писал о храме Божием и высшем смысле человеческой жизни: «Каждый день совершаются в Церкви великие таинства, в которых открывается столько чудесного, удивительного и непостижимого, что и само сотворение Богом вселенной из ничего не превосходит своей чудесностью того, что таинственно совершается в храмах в течение одного дня… Христианский храм: все иконы, все предметы здесь устроены так, чтоб они символически отражали в себе, напоминали и изображали это премудрое и преславное Домостроительство Божие. Оттого в храме православном все – как одна величественная музыка, как одна стройная, мелодичная многоголосная песня, поющаяся всем собором. Здесь поет и каждая душа христианская, и иконы своими красками, и сами стены – фресками, и камни – высеченными в них узорами; и весь храм – всей глубоко символичной архитектурой, всем видом своим, всем, что наполняет его – видимым и невидимым. И молитвы здесь читаются нараспев, все действия происходят плавно, размеренно; все подчинено ритму, порядку, строгой последовательности; во всем есть свое правило – канон, мера, чин. Во всем послушание, во всем строгая иерархия, слаженность, устремленность к Небу, смирение и красота. Православный храм олицетворяет собой иную действительность – то небесное будущее, когда вся вселенная станет одним храмом Божиим, в который войдут все человечество, ангелы и вся низшая тварь. И вот здесь-то и открывается истинный славный смысл жизни человеческой, ее целенаправленность: духовно настроиться, влиться в этот Божественный порядок, войти в этот Божий храм, который в будущем должен объять весь космос…». В Библии сказано, что Бог создал человека из горсти праха земного – материи, и вдохнул в него «дыхание жизни» – животворящую благодать Святого Духа. Когда в книге Бытия рассказывается, что Бог вдохнул в лице Адама «дыхание жизни», то это означает таинственное сошествие Святого Духа на первозданного человека. В момент сотворения первозданного человека животворящая благодать Святого Духа обильно излилась в него – как истинный пророк Божий он принял внутрь себя «животворящую струю Божества» – воспринял благодать Божию и стал храмом Святого Духа и священнослужителем. В Евангелии рассказывается, что когда Христос совершил искупление грехов мира и предуготовил человечество к восприятию освящающей благодати Святого Духа, то после воскресения Своего стал посреди учеников Своих и дунул, сказав им – «приимите Дух Свят» (Ин. 20:22), Который в день Пятидесятницы – при шуме с неба, как бы от сильного дыхания ветра, в огненных языках сошел на них и образовал Новозаветную Церковь. Святитель Григорий Богослов указывал на то, что человек обладает не только телом, но душой и духом – он есть дух, облаченный в плоть, а на нем отпечатлен образ Божий. Рассуждая о тайне образа Божиего в существе человека, Борис Вышеславцев отмечал: «С точки зрения святоотеческой антропологии человек есть «икона» Божества, в этом разгадка его таинственной сущности. Но понять ее смысл можно только в том случае, если мы развернем всю иерархическую структуру ступеней бытия, в которую человек вплетен и которую он несет и воспроизводит в себе. В этом смысле Отцы Церкви называют человека микрокосмом, малым миром, содержащим в себе элементы и структуру большого мира, но несущим в себе еще и кое-что другое, выходящее за пределы всего природного и космического… Человек плюрален, его нельзя свести к одному элементу, к одной субстанции. Материализм так же ложен, как и спиритуализм. Нельзя понять человека также как сочетание двух рядом стоящих субстанций, мыслящей и протяженной, как это делает Декарт. Человек состоит из трех, иерархически восходящих ступеней тела, души и духа. Душа по достоинству выше тела и она «одушевляет» тело; дух выше тела и души, и он «одухотворяет» тело и душу. Такова концепция апостола Павла, и она является точкой отправления святоотеческой антропологии». По боговдохновенному учению апостола Павла, человек имеет тройственное устроение естества – он обладает духом, душой и телом в едином лице – в одной уникальной и неповторимой личности. Тело есть жилище, оправа и орудие души, делающее нас жильцами и деятелями материального мира – чувственными существами, душа – стоит на грани двух миров – духовного и материального, она соединяет дух и тело, и имеет три силы – ум, волю и чувства, а высшее начало в нас – это дух, который по слову архимандрита Лазаря Абашидзе, есть «та сила, которую вдохнул Бог в лицо человека, завершая сотворение его… Дух, как сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой. Некоторым сокровенным духовным чутьем удостоверяясь в своем исхождении от Бога, он чувствует свою полную от Него зависимость и сознает себя обязанным всячески угождать Ему и жить только для Него и Им… В каждом человеке есть дух – высшая сторона человеческой жизни, сила, влекущая его от видимого к невидимому, от временного к вечному, от твари к Творцу, характеризующая человека и отличающая его от всех других живых тварей наземных. Можно сию силу ослаблять в разных степенях, можно криво истолковывать ее требования, но совсем ее заглушить или истребить нельзя. Она неотъемлемая принадлежность нашего человеческого естества и у всякого проявляет себя своим образом». Как разъяснял святитель Игнатий Брянчанинов: «Творец мира для сотворения земли, неба, громадных светил, бесчисленных растений и животных употреблял единое свое слово; Творец человека представляется сперва глаголющим в Самом Себе, потом действующим; сперва образующим тело, потом вдыхающим в лицо человека дыхание жизни. По самому сотворению достоинство тела человеческого несравненно выше всех прочих тел, а душа несравненно выше всех душ животных, душ, которые произвела из себя земля по повелению Творца (Быт. 1:24). Но первое начало человека – персть. Мысль об этом начале должна служить для нас неисчерпаемым источником смирения! Душа от первого видимого действия, свидетельствующего о присутствии ее в человеке, названа дыханием жизни; самое вдохновение ее отнесено к лицу человека, как к той части тела, которая одна по преимуществу служит зеркалом души, выражая на себе характер ее движений и ощущений. Весь человек наименован живою душою, потому что, по соединении души с телом, он сделался единым существом, состоящим из души и тела, но существом, в котором полное преобладание имеет душа. Тело – дом души, ее одеяние, ее орудие». В самом сотворении своем человек стоял на грани двух миров – духовного и материального, а в духе его, отображающем таинственный образ Божества, заключается тайна его внутренней свободы. Библейское сказание о сотворении Богом мира и человека глубоко отлично от всех пантеистических учений. Если в основе пантеизма лежит вульгарное и натуралистическое убеждение, что Бог единосущен миру и человеку, то христианство провозглашает, что между Богом и сотворенным Им миром лежит онтологическая пропасть. Бог иносущен Своему творению и запределен по непостижимой и неприступной Сущности Своей всему сотворенному, а человек есть образ и подобие Божие, он – уникальная, разумная, свободная и самоопределяющаяся личность, способная восходить к своему Первообразу – к своему Творцу, приобщаясь Его вечной жизни и сиянию Божественной славы, но не растворяясь в Нем, подобно тому, как капля растворяется в океане. В эллинской и индийской пантеистической философии – языческой по своему духу – возвещается, что человеческая душа есть частица Божества, но христианство провозглашает, что человек – это творение Бога, он является сотворенным по своему духу, душе и телу, способен быть причастником благодати Святого Духа, но иносущен Богу. Как пояснял преподобный Макарий Египетский, Бог есть всесовершенный Господь и всемогущий Создатель, а человек – Его творение, отсюда – «нет никакого подобия между естеством» Бога и сотворенных Им созданий.
В Священном Писании сказано, что Бог создал человека по образу и подобию Своему. Как с благоговейным трепетом в сердце и возвышенной богословской думой писал святитель Игнатий Брянчанинов: «Под словом образ должно разуметь, что самое существо человека есть снимок с Существа Божия; а подобием выражается сходство в самых оттенках образа или его качествах. Очевидно, что образ и подобие, сопряженные вместе, составляют полноту сходства; напротив того, утратою или искажением подобия нарушается все достоинство образа. Бог сотворил человека по образу и подобию Своему: следовательно, сотворил его совершенным образом Своим. Человек был отпечатком Божества не только по существу своему, но и по нравственным качествам – по премудрости, по благости, по святой чистоте, по постоянству в добре. Зло или недостаток не могли иметь никакого места в человеке: несмотря на свою ограниченность, он был совершен; несмотря на свою ограниченность, он имел полноту сходства с Богом. Полнота сходства необходима была для того, чтоб человек удовлетворял своему назначению – назначению быть храмом Всесовершенного Бога. Ум человека долженствовал быть Умом Божиим (1 Кор. 2:16), слово его долженствовало быть Словом Божиим (1 Кор. 7:12; 2 Кор. 13:3), дух его должен быть соединен с Духом Божиим (1 Кор. 6:17), его качества должны быть богоподобными (Мф. 5:48). Вселение Бога в человека есть вместе и теснейшее соединение Бога с человеком; человек-тварь соделывается причастником Божественного естества (2 Пет. 1:4)! Человек, достигший такого состояния, называется богом по благодати! К такому состоянию призваны все мы Творцом при сотворении…». Обращая внимание на то, что человек таинственно и чудесно сотворен по образу Триипостасного Божества, преподобный Иоанн Дамаскин писал, что подобно тому, как единосущная, равночестная, совечная и нераздельная Святая Троица есть наивысший Ум – Отец, предвечно рожденное Им Слово – Сын, и предвечно исходящий от Отца Святой Дух – Дух свободы и Господь Животворящий, так и человек имеет в себе мыслящий и рассуждающий ум, дар слова и бессмертный свободный дух, а призвание человека заключается в том, чтобы уподобиться Творцу своему и соединиться с Ним, жить вечной Божественной жизнью. С изумлением вникая в тайну человека, святой патриарх Фотий Константинопольский говорил, что в человеке заложена «загадка богословия» – человек призван богословствовать и молиться. Книга Бытия представляет Бога совещающимся с Самим Собою перед сотворением человека – три Лица единого Бога беседует с Собой: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию; и да обладает рыбами морскими и птицами небесными, и зверьми и скотами, и всею землею, и всеми гады, пресмыкающимися по земли» (Быт. 1:26). В этих загадочных словах не только раскрывается тайна трех Лиц единого Бога, но и то, что сотворенный по образу и подобию Божиему человек есть личность – разумная и свободная, способная к рефлексии и самопознанию, к молитве – таинству Богообщения. Молитва – это личное обращение к Богу, всецелая устремленность души к ее Творцу, таинство Богообщения и Боговидения. Святые отцы Церкви учили, что человек есть мыслящее и словесное существо, он призван к общению через слово – прежде всего к общению с Богом, а молитва – это тайна приближения к Богу и беседа с Тем, Кто обладает абсолютным совершенством – всеведением, всемогуществом и всеблагостью, это – открытость Богу и стяжание благодати Святого Духа, тайна преображения личности и начало обожения. В Священном Писании сказано, что Бог сотворил по образу и подобию Своему как мужчину – Адама, так и жену его – Еву: «Сотворил Бог человека, по образу Божию сотворил его: мужа и жену сотвори их» (Быт. 1:27). Для сотворения Евы всемогущий Бог навел на Адама сон – во время необыкновенного сна Господь взял ребро Адама и сотворил из него Еву, а когда Адам пробудился и узрел ее, то по наитию Святого Духа разгадал тайну происхождения жены своей – «кость от костей моих, и плоть от плоти моей». В акте сотворения Евы из ребра Адама открывается великая тайна Божественной Мудрости – во-первых, утверждается единоначалие человечества в лице Адама – все люди имеют единое человеческое естество, поэтому благословение, данное Богом Адаму, распространяется на весь человеческий род, равно как и падшесть естества, как некая духовная порча и болезнь, перешла на все человечество, а во-вторых, сотворение Евы из ребра Адама знаменует близость мужчины и женщины – как ребро близко к сердцу человека, так Адам и Ева близки друг другу в любви. Творец благоволил украсить человека Своим образом, а образ Божий в человеке есть неизгладимая Божественная печать и совокупность способностей, данных Адаму и его потомкам. В чем же состоит образ Божий в человеке? По таинственной и непостижимой природе Своей Бог есть чистейший Дух – бессметный и всемогущий, следовательно и сотворенный по образу и подобию Божиему человек есть дух, но в отличие от Бога он есть дух, облаченный в плоть. Бог обладает всеведением и премудростью, Он есть Царь славы и Господь Ангелов, а человек имеет царственное положение в мире и обладает умом – проницательность ума Адама раскрылась в тот момент, когда он нарек всех зверей и скотов земных, всех птиц небесных, а царственное величие – во владычестве над всей землей. По рассуждению архимандрита Рафаила Карелина: «Господь дает Адаму во владение всю землю. В Библии под словом «земля» часто подразумевается не только наша планета, но и весь вещественный и видимый мир. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что заповедание «владейте землей» (Быт. 1:28) является свидетельством одного из свойств Богоподобия человека». По возвышенной богословской мысли архимандрита Киприана Керна, образ Божий в человеке предполагает и творческие дарования, ведь Бог есть Творец, а «в Господнем замысле о человеке дарована ему возможность, даже, точнее, задание творить и создавать нечто новое. Человек должен осуществить этот Божественный о нем замысел. Человек должен будет дать и ответ Создавшему об осуществлении этого творческого дара. Страшный Суд поэтому будет и судом о том, как и насколько мы исполнили это свое задание, осуществили ли мы свое творческое назначение на земле. «Добрый ответ на Страшном Судищи» будет ответом на предвечный замысел Творца неба и земли быть и нам творцами на этой земле, чтобы получить свой удел в Небесном Царстве… Человеку, по самому существу его, задано творить».
В своих рассуждениях о назначении человека и экзистенциальной диалектике Божественного и человеческого русский религиозный мыслитель Николай Бердяев особенно акцентировал внимание на том, что замысел Бога о человеке состоял в том, чтобы создать свободную и творческую личность, которая могла бы ответить на Божий зов и в любви совершить во имя Божие творческое деяние. Как христианский философ Бердяев подчеркивал, что только творчество во славу Бога имеет религиозное оправдание и раскрывает Божью идею о человеке – не всякое творчество угодно Богу, ибо падший и своевольный человек может творить не во славу Бога, а во имя свое, а в то время как «истинное творчество предполагает аскезу, очищение и жертву». По бесконечной любви Своей и высокому замыслу Своему Господь сотворил человека как свободную и самоопределяющуюся личность, чтобы человек мог быть соработником Богу и ответить любовью на Божью любовь. Верить и молиться, творить и любить можно только на основе свободы и через свободу, а вне свободы и без свободы нет и не может быть духовной жизни. Богословствуя о тайне свободы – одной из величайших метафизических загадок, составляющих величие человека и духовное достоинство его личности – печать Богоподобия в нас, архимандрит Киприан Керн вдохновенно писал: «Свобода не есть анархия, не есть абсолютный произвол, и она возможна только в совершенной гармонии с Божественной свободою и в премудром плане Божественного о мире порядка. Абсолютная свобода человеку не дана, она существует только в Боге, причем не как возможность абсолютного произвола, а как совершенная гармония. Человеку же делегировано быть свободным в меру ограничения этой свободы свободою Божественною. При этом помнить надо, что эта свобода ему дана принудительно. При рождении нас не спрашивают, хотим ли мы родиться и, следовательно, угодно ли нам быть свободными, а просто дано таковыми быть и жить в границах этой свободы. Человек не изъявляет своего согласия на свободное бытие, а принимает его как послушание. С этим связано и послушание творчества, и в первую очередь творчества своего жизненного пути. Может быть, в этом и заложена одна из самых больших трагедий человека – не по своему свободному избранию принять на себя бремя свободы. Отсюда и противоречия, конфликты совести, терзания нашего самосознания. В Предвечном Совете так, однако, изволено: быть нам свободными и творить свободно свою жизнь». Сотворенный по образу и подобию Божиему человек есть свободная и самоопределяющаяся личность, а его свободная воля есть великий и страшный дар – в свободе заключено духовное величие человека и его Богоподобие, но она налагает огромную нравственную ответственность на каждого из нас за каждое наше помышление и намерение, за каждое наше слово и дело. В книге «Экзистенциальная диалектика Божественного и человеческого» русский философ Николай Бердяев проницательно подметил, что для того, чтобы иметь образ человеческий нужно иметь в себе образ Божий, ибо сам по себе – в отрыве от Бога – человек бесчеловечен, а с Богом – он божественен. Человек создан по образу и подобию Бога, имя Которому – Любовь, а потому – любовь, милосердие, жертвенность и сострадание есть глубочайший корень человечности, а не имеющий в себе любви – не имеет благодати Святого Духа и утрачивает саму человечность, уподобляясь в жестокосердии демонам. В своем гениальном романе «Братья Карамазовы» Достоевский писал, что не один зверь не может быть так артистически жесток, как человек, в чьем сердце властвует дьявол – зверь никогда не доходит до такого страшного нравственного падения, до какого доходит человек, отвергнувший Бога и нравственные идеалы. По слову преподобного Иустина Поповича, как свободная личность человек может уподобиться Бога, а может уподобиться дьяволу – «жизнь человеческая есть канат, натянутый между Богом и дьяволом», а каждое действие человека, каждое его слово, каждая мысль и каждое чувство – приближает его к Богу или к дьяволу. В Новом Завете возвещается, что Бог есть Любовь, а потому самая драгоценная способность человека – это способность любить, ибо сила духовной, самоотверженной и жертвенной любви есть отблеск Божественной Любви в нас, более того – евангельская любовь есть высочайшая добродетель и сущность всей христианской жизни. Если образ Божий в человеке есть бессмертный дух и свободная воля, ум и умение любить, царственное величие и дар слова и творчества, то подобие Божие в человеке состоит в усовершенствовании духовных сил – в совершенстве его разума и приобретении мудрости, в стойкости свободной воли в добродетели и святости, в стяжании даров Святого Духа, более того – цель человеческого бытия состоит в уподоблении Богу и восхождении к наивысшему совершенству. По воззрению Бориса Вышеславцева, последний и высший мистический момент Богоподобия человека состоит в его непостижимости – только Бог знает тайну сердца человеческого, сам же человек – загадка для самого себя. «Бог трансцендентен и сам я – трансцендентен; Бог сокровенен и сам я сокровенен… Существует апофатическая теология, указующая на последнюю тайну Божества; должна существовать и апофатическая антропология, указующая на тайну самого человека». С наибольшей силой истину апофатической антропологии смог выразить архимандрит Киприан Керн мудро и рассудительно писавший: «Бог есть неисследимая пучина тайны и бездна несказанного и непостижимого. Следовательно, и созданный по этому Божественному образу человек носит в себе печать этого непостижимого и эту тайну. Человек есть таинственная криптограмма, которую никто никогда не сможет до конца разгадать и удовлетворительно прочитать. И все происходящее из этой тайны и загадочности, то есть в том числе и проблема творчества, его смысл и оправдание, – все это проникнуто тайной, приближаться к которой нам дозволено, но постичь до конца не дано».
В Библии рассказывается, что сотворив человека на шестой день, Бог как бы увенчал им Свое творение, а святая Церковь возвещает, что Господь ввел Адама в видимый мир как царя в его царство, при этом – первозданный мир Божий был прекрасен и не ведал смерти и тления, но был причастен великолепию и красоте горнего мира, бессмертной и блаженной жизни, а все его обитатели – звери и птицы – пребывали в полном согласии и мировой гармонии. Создав Адама из горсти праха земного и вдунув в лицо его дыхание жизни – оживотворив его дух, душу и тело веянием Святого Духа, Всемогущий ввел первозданного человека в великолепный земной Рай – цветущий Эдемский сад, насаженный на земле десницей Божий, дав заповедь хранить Рай в своем сердце и возделывать Эдемский сад – жить святой и духовной житью, деятельной и творческой, молитвенной и созерцательной. Первозданные люди – Адам и Ева – были непорочными и святыми, бессмертными по душе и нетленными по телу через причастие благодати Святого Духа, они находились в непрестанном мире с Богом, светлыми Ангелам и сами с собою, со всем, что их окружало, они пребывали в непрестанном духовном наслаждении, в созерцании изяществ мироздания, в молитве и Богомыслии. Человек был сотворен для величайшей миссии – для обожения, одухотворения и преображения всего космоса – видимого мира, но, как повествует книга Бытия, первозданные люди оказались ниже своего призвания – они прельстились лукавой речью древнего змия – дьявола, и нарушили заповедь Божью. В Священном Писании рассказывается о двух древах в Раю – о Древе Жизни, которыми питались Адам и Ева, получая бессмертие и жизнь вечную, и о древе познания добра и зла, через которое должно было определиться отношение Адама к Богу – будет ли человек верен Богу или отпадет от всеблагого и всещедрого Творца своего и нарушит Его святую волю. Господь дал первозданному человеку заповедь не вкушать плод от древа познания добра и зла. Эта заповедь Божья – испытание свободы Адама и проверка его любви и верности Богу, а также возможность совершенствоваться в послушании воле Всемогущего. По толкованию святителя Григория Богослова, древо познания добра и зла было древом Боговидения и высшего созерцания сокровенных Божественных тайн, а человек должен был подходить к созерцанию и к Боговидению через смирение и верность Богу, через акт любви и доверия Творцу, через молитву и бескорыстное служение Всевышнему. Блаженная жизнь первозданных людей заключалась в непрерывном Богообщении и приобщении к Божественной жизни, символизируемой вкушением от Древа Жизни, иными словами – причастием Богу. Адам был создан невинным и прекрасным, могучим и мудрым – он был тенью Бога на земле, царем, священнослужителем и пророком в одном лице, а его высшим призванием было обожение – достижение Божественного совершенства. По глубокой и мудрой мысли святителя Григория Богослова, путь к обожению – это путь духовного восхождения через верность Богу, духовное совершенствование, молитву, аскезу и соблюдение заповедей, но обольщенные речью падшего Ангела – Люцифера, явившегося Еве в обличье змия, первозданные люди возжелали взойти на степень высшего созерцания и стать богами без истинного Бога, нарушив заповедь Творца, они задумали силой похитить тайны Боговидения и стать властителями своего бытия – стать свободными от Бога и разорвать свою онтологическую связь с Ним. В книге Бытия есть таинственные слова о том, что Бог разделил свет и тьму – это сказано о премирном бытии Ангелов, среди которых одни устояли в верности Богу – остались светлыми духами и служителями Всевышнего, а иные – треть Ангелов во главе с Люцифером – восстали на Творца своего и пали с небес, став духами тьмы и злобы. По разъяснению святого Дионисия Ареопагита и преподобного Максима Исповедника, все сотворенное Богом благо по естеству – зло не имеет субстанциального бытия, а потому грехопадение совершилось в области произволения – в области свободной воли творения, восставшего на Творца своего, тем самым зло есть негативное направление воли и состояние падших Ангелов и людей, противящихся Богу. Задаваясь вопросом о метафизических истоках греха, святитель Иннокентий Херсонский писал, что грех зародился в области духов – в сердце Люцифера: «Люцифер породил в себе первый грех, он перелил сию язву сначала в подобных себе духов, а потом и в сердце неосторожного прародителя нашего. Как зачался и родился грех в духе Ангела светоносного, – не знаем: это тайна! Руководясь истинным понятием о совершенствах Творца и природе существ разумных, мы можем только и должны утверждать, что, первый грех произошел не от природы, а от свободы, и состоял в злоупотреблении разума и воли, а, первым злоупотреблением разума и воли в первом виновнике греха были самомнение и гордость, желание независимости безграничной и стремление сделаться подобным Богу». В пророческих книгах Библии приоткрывается тайна грехопадения Люцифера – страшной трагедии, разыгравшейся на небесах и нарушившей мировую гармонию – залюбовавшись своей красотой, премудростью и силой, величайший из Ангелов, решил превзойти Бога и воссесть на престоле Святой Троицы – стать архибогом и низвергнуть Творца неба и земли, а в результате своего дерзкого восстания, как рассказывается в Апокалипсисе, он сам был низвергнут с небес со своими приспешниками – падшими Ангелами, ставшими демонами. Таинственный и глубочайший корень грехопадения как трети Ангелов на небесах, так и первозданных людей на земле – это роковая жажда самообоготворения, а Люцифер – изобретатель греха и отец лжи. В уме и сердце Люцифера зародилось безумное и иступленное намерение стать выше Бога и достичь обожения через богоотступничество и богоборчество – страшным и гибельным путем греха. По разъяснению святителя Игнатия Брянчанинова: «В то время, как наши праотцы наслаждались в Раю, падший князь небесных сил с многочисленным сонмищем темных Ангелов, уже низвергнутый с неба, скитался в поднебесной. По неисповедимым судьбам Божиим ему допущен был вход в Рай, как еще не вполне отчаянному злодею. Эту благость Божию, привлекавшую заблудшего к сознанию греха и к раскаянию в нем, сатана употребил для совершения нового преступления, для неисцелимого запечатления себя во вражде к Богу. Дьявол, вступив в Рай, огласил Рай богохульством, переплетенным ложью, и ознаменовал свое присутствие в Раю погублением первозданных человеков, как прежде ознаменовал свое присутствие на небе погублением бесчисленного множества Ангелов… Несмотря на явный яд слов змея – так называет Писание падшего Ангела – Ева остановилась на них; забыв и заповедь, и угрозу Божий, она начала рассматривать древо под водительством собственного разума, склонившегося под влияние дьявольской лжи и обольщения». Размышляя о библейском сюжете, повествующем об изгнании Адама из Рая и участии Люцифера в трагедии грехопадения наших прародителей, архимандрит Рафаил Карелин писал: «В Библии написано, что в грехе Адама принимал участие «змей» (Люцифер). Змей – это бескрылый Ангел; крылья ангельские – устремление Ангела к Богу. Этот Ангел ниспал в глубину вещественности и духовной тьмы. Он пресмыкается в веществе, пресмыкается по земле, находится под ногами, ниже других существ. Падший Ангел ведет беседу с Евой и употребляет не прямую ложь, а ложь самую страшную – полуправду. Он лжет, извращая повеление Божие. Он говорит: Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в Раю? (Быт. 3:1) и тем как бы расширяет объем запрещения Бога для того, чтобы представить Его перед людьми суровым Существом, Которое не хочет совершенствования человека. Ева вступает в разговор со змеем, говорит, что Бог запретил вкушать лишь от одного древа. Но семя недоверия к Богу уже посеяно в ее душе. Грех Евы в том, что она продолжает беседовать с темным духом, хотя знает его богоборческую сущность». Акт вкушения запретного плода с древа познания добра и зла – это акт богоборчества со стороны Адама и Евы, но когда они нарушили Божественную заповедь, то обнаружили, что не обрели Божественное совершенство и не стали властителями всего мира и своего собственного бытия, а лишились Божественной благодати. Толкуя слова из книги Бытия, гласящие, что после богоотступничества Адам и Евы увидели, что наги – узрели свою духовную нищету, святитель Иоанн Златоуст пояснял, что первозданные люди были облачены в сияющие ризы Божественного Света – их тела светились, подобно солнцу, но после грехопадения благодать Святого Духа отступила от них и свет угас – и увидел Адам наготу свою и жены своей. В результате грехопадения извратилась природа человека – люди сами сделали себя чуждыми Богу и Святой Дух, обитавших в них как в храмах, отступил от Адама и Евы, а их естество осквернилось ядом греха. После своего грехопадения первозданные люди ощутили горестное осознание своей греховности – свою падшесть и утрату животворящей благодати Святого Духа, свою оскверненность грехом. Если до грехопадения Адам пребывал в земном Раю, а Рай был в сердце Адама – как блаженное состояние соединения души с Богом, то после грехопадения Адам ощутил утрату райского блаженства – лишился внутреннего Рая в душе своей. После грехопадения в сердца Адама погасла любовь к Богу – Бог перестал быть внутренней и высочайшей Святыней его сердца, а стал восприниматься как грозный и неумолимый Судия. Когда всеведущий Господь воззвал к Адаму – «Адам, где ты!», желая, чтобы в душе его пробудилось раскаяние и тоска по Богообщению, то Адам и Ева попытались укрыться от Вездесущего в кустах Эдемского сада, так как помрачился их разум и они задумали бежать от лица Всезрящего. Если прежде Адам обладал великой мудростью и прозорливостью, что видно из того, что он нарекал всех птиц и зверей, то после грехопадения ум его настолько помрачился, что он начал рассуждать о Боге в категориях материального мира и попытался скрыться от Того, Кто есть вездесущий Абсолютный Дух. Господь призывал Адама к покаянию, но вместо раскаяния падший человек оправдывается и перелагает вину на свою жену – Еву, а она – на падшего Ангела, принявшего вид змия, тем самым в их сердцах не нашлось покаяния, и они были изгнаны из Рая.
Изгнание Адама и Евы из Рая – это не только акт Божественного правосудия, но и Божественной Любви, ведь после грехопадения первозданные люди потеряли внутренний Рай – присутствие Бога не радовало их души, а мучило их. Если бы Адам и Ева остались в Раю, то жизнь стала для них неиссякающим мучением, мучительным напоминанием о потери благодати Божией. По великой и безмерной всеблагости Своей Бог хочет все спасти и ввести в Царство Небесное, но для тех, в чьих сердцах нет места покаянию и любви к Богу, пребывание в вечном Богообщении стало бы источником самых страшных и нестерпимых мучений. Как пояснял архимандрит Рафаил Карелин, «если бы Господь взял человека, внутренне неспособного к Богообщению, в Царство Света и Благодати, то этот человек оказался бы подобен тому, кто находится возле берега реки и не может пить из нее воду. Он мучился бы еще больше, еще страшнее. И поэтому некоторые из богословов говорят о том, что адские муки – это последняя милость Божия грешнику, чтобы он в физических страданиях забылся от самых ужасных, самых страшных – духовных мук… Если до грехопадения центром всей духовной жизни человека была любовь к Богу, то теперь мы вышли из этого центра. Он потерян для нас. Теперь для нас существует другой центр духовной жизни – покаяние... Единственный путь от земли к Небу, единственный путь человеческой души к Богу – это слезы покаяния». Если до грехопадения тела Адама и Евы были вечно юные и нетленные, неуязвимые для всех стихий и бесстрастные, сияющие как солнце, то после грехопадения тела стали темницами души и соделались грубыми и вещественными. Рассуждая о библейских стихах, где сказано, что Господь взял шкуры животных и сделал для человека одежду, святитель Григорий Нисский находил в них символ того, что тело падшего человека стало грубым и косным, а преподобный Иоанн Дамаскин говорил, что кожаные ризы – это грубая и смертная плоть, соответствующая нашей падшей душе – оземленной и страстной. По всеведению Своему Господь предрекал Адаму, что если он вкусит запретный плод от древа познания добра и зла, то смертью умрет. Это пророчество Божье исполнилось. Существует физическая смерть – разлучение души и тела, а также духовная смерть – разлучение души и Бога. В момент своего грехопадения Адам духовно умер, а его тело стало смертным и тленным. По слову преподобного Григория Паламы, душа Адама умертвилась, разлучившись с Богом, а смертность тела – стала горьким следствием Адамова грехопадения. До грехопадения Адама в мире не было смерти. По слову апостола Павла, смерть вошла в мир через грех Адамов, а в книге Бытия сказано, что земля проклята за грех первозданных людей. Со времен грехопадения Адама весь земной мир лежит во зле, а дьявол стал миродержцем и князем мира сего. После изгнания из Рая земной мир стал для людей страной плача и изгнания, а земная жизнь стала временем, данным каждому человеку для покаяния – возвращения к Богу. В душе Адама осталось воспоминание об утраченном Рае, а в душах его потомков – горькое чувство трагической потери и тоска по горнему, но никто из падшего человечества не мог войти в Царство Небесное – души всех людей – и нечестивцев и ветхозаветных праведников – после окончания земного странствия и смерти сходили в мрачные темницы Ада. Святитель Игнатий Брянчанинов следующим образом описал горестное состояние нашего мира после грехопадения: «Мир был погружен на всем пространс¬тве его в идолопоклонство. Люди, возненавидев друг друга, завидуя друг другу, полили всю поверхность земли своею кровью в ожесточенных бранях, в которых истребились и исчез¬ли многочисленные народы, пожатые мечом и лишенные на-родности невольничеством и продажею на рынках вселенной подобно скоту или бездушному товару. Бедствия и гибель человечества признаны величайшею славою для человечест¬ва, и обагренные кровью собратий завоеватели объявлялись еще при жизни их богами. Другим злодеям, отличавшимся гнусными пороками, воздана божеская честь по смерти их… Немногие, весьма не¬многие, человеки остались верными Богу самою жизнью сво¬ею и от такой жизни зависящим и воссиявающим истинным Богопознанием. Святые имена их – в Святом Евангелии». По безмерному и неизреченному милосердию Своему Господь не отверг Свое падшее творение, но от вечности – в предвидении грехопадения Адама – задумал сокровенный в глубинах премудрости Божией план спасения рода человеческого через искупительную жертву Сына Божиего и Его победу над смертью и Адом. С момента своего творения Адам был непосредственно призван к обожению, а после его грехопадения высокий замысел Бога Творца о человеке не изменился – Бог хочет, чтобы человек с Ним соединился и преобразил всю землю, но чтобы сделать возможным обожение падшего человека нужна была искупительная жертва Иисуса Христа, которая освободила бы человечество от страшной власти греха, смерти и дьявола, а также – освящающая благодать Святого Духа, действующего в таинствах Церкви. Русский православный богослов Владимир Лосский в своей книге «Догматическое богословие» писал, что «история человечества после грехопадения – это история длительного кораблекрушения с ожиданием спасения. Но гавань спасения – еще не цель; потерпевшему крушение она дает возможность снова отправиться в путь к единственной – все той же – цели: единению с Богом. Итак, после утраты райского состояния человек уже объективно не может достигнуть своей конечной цели. В новом состоянии небытия и смерти он находится в положении мучительной пассивности; сначала это ничем не истребимая, щемящая тоска по Раю, а затем – все более сознательное ожидание спасения. Движение падения продолжается, отчего, во-первых, ожидание становится все более горестным, а, во-вторых, рождаются или бесчисленные способы забыть (попытаться забыть) о смерти, то есть о разлуке с Богом, или люциферианское устремление воли к тому, чтобы спасти себя самостоятельно и самообожиться. Но и «ангелизм», и «вавилонизм» терпят поражение, и люди не перестают ждать Кого-то, Кто пришел бы их спасти». Ветхозаветная эпоха – это время закона Моисеева и приуготовления к пришествию Мессии, история избранного народа Божия – Израиля и пророков, вдохновенных Святым Духом, это исторический путь от послушания Ноя, жертвоприношения Авраама, исхода народа Божия под предводительством Моисея через пустыню, обретения Скрижалей Завета на Синайской горе, прихода в Землю Обетованную и возникновения царства Иудейского до дня Благовещения, ибо вершина и завершение Ветхого Завета и начало Нового Завета – Пресвятая Дева Мария – Всесвятая Богородица, смиренно принявшая благую весть от Архангела Гавриила со словами – «Се раба Господня, да будет мне по слову твоему» (Лк.;1,;38), непорочно родившая от Святого Духа истинного Мессию – Сына Божиего и Сына Человеческого. Вся история Ветхого Завета с его мессианскими пророчествами и чаяниями – это не только история избрания еврейского народа – древнего Израиля, хранящего веру в единого Бога, но и ожидание пришествия Мессии и приуготовление мира к пришествию Божественного Агнца – Христа Искупителя. История мира христоцентрична – в центре всемирной исторической драмы стоит чудесная Личность Христа Богочеловека, соединившего в одной Своей Божественной Личности – в Лице предвечного Бога Слова – два естества – Божественное и человеческое. В лице Иисуса Христа предвечный Бог Слово – единосущный и равночестный Отцу и Святому Духу Логос – воплотился и вочеловечился – в мир пришел чаемый и предреченный в пророчествах Мессия, чтобы искупить грехи рода человеческого, победить смерть и развеять по ветру козни дьявольские, сокрушить врата Ада и открыть всем верующим путь, ведущий в Царство Небесное. По Своему предвечному Божеству Христос единосущен Отцу и Святому Духу, а по воспринятому через таинство Боговоплощения Своему человеческому естеству – единосущен всем нам, тем самым Он – истинный Богочеловек, совершенный Бог и совершенный человек. По глубокой и мудрой мысли преподобного Максима Исповедника, предвечная мысль Божия предзрела в Своих замыслах о человеке не столько ветхого Адама, сколько Нового Адама – Иисуса Христа, а в Нем – духовно возрожденное новое человечество – христиан с их царственным священством. В лице Иисуса Христа как Нового Адама исполнилось все предназначение человека и даровано обожение. В своем научном исследовании «Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие» С.Л. Епифанович отмечал, что по воззрению святого Максима Исповедника идея человека находит опору в еще более глубокой и таинственной идее: «Это – не просто только идея Логоса, и не одна только идея человека, а объединяющая ту и другую – идея Христа». Вся земная жизнь Иисуса Христа – от рождения в Вифлееме до Гефсиманской ночи и Голгофы, равно как и увенчавшие Его жизненный подвиг Воскресение и Вознесение – имеет сотериологическое значение, ибо Бог воплотился и вочеловечился и принес Себя в страшную жертву на Голгофе, чтобы человек мог освободиться от власти дьявола, греха и смерти, обрести спасение и обожиться – стать богом по благодати. Христос есть истинный Сын Божий и истинный Сын Человеческий в одном Лице, Он – наш единственный Спаситель и Богочеловек, в Нем была явлена миру вся полнота Божества телесно, Он – Небесный Архиерей и пречистый Агнец, взявший на Себя грехи мира, Он – величайшая Святыня и высочайший Идеал для каждого из нас. В своей книге «Философия свободного духа» Николай Бердяев защищал идею христологической антропологии и писал, что всем христианским мыслителям надлежит начинать философствовать и богословствовать с чудесной и таинственной Личности Христа Богочеловека, ибо Христос есть краеугольный камень всей христианской философии, Он явил миру не только человечность Бога – Его безмерное человеколюбие и жертвенную любовь, возводящую на Крест и побеждающую смерть и Ад, но и божественность Человека – то высшее совершенство, к которому мы все призваны. «Христианское Откровение возвращает человека внутрь Божественной действительности. Через Сына возвращаемся мы в лоно Отца. От Христа идет новый род человеческий, духовный род, в Духе Святом рожденный и возрожденный. Христос в человеке и человек во Христе. Он – виноградная лоза, а я – ветвь, евхаристически питающаяся от лозы. Весь возрожденный человеческий род находится во Христе, в Богочеловеке… Через Христа, через логос, не только весь род человеческий, но и весь мир, весь космос обращается к Богу, отвечает на Божий призыв, на Божью потребность в любви… На высочайших высотах христианского сознания открывается, что человек не только тварь, что он больше, чем тварь, что через Христа – вторую Ипостась Святой Троицы – он внедрен в Божественную жизнь».
Тайну природы человека и его предназначения не смогли разгадать ни восточные учения, ни античная драматургия и философия, ни средневековая схоластика, ни гуманистическая антропология – только в святоотеческой мысли – в лице величайших богословов Церкви – святителя Григория Богослова и святителя Григория Нисского, преподобного Максима Исповедника и преподобного Макария Египетского, преподобного Симеона Нового Богослова и преподобного Григория Паламы – раскрывалась эта тайна через религиозную и метафизическую христианскую антропологию, основанную на Божественном Откровении, на догматах Церкви, ее литургической жизни и на православной христологии. Христианская антропология должна зиждется на чудесной Личности Христа Богочеловека, ибо, во-первых, без Иисуса Христа все Евангелия и апостольские послания, все догматы Церкви и вся ее литургическая жизнь, все христианское исповедание становятся безжизненными формулами, а во-вторых, основная тема христианства – тайна Богочеловечности, отсюда – христологическому догмату должна соответствовать новая антропология – христианская антропология, в центре которой идеальный образец Бога и человека – Сам Христос Богочеловек, неслиянно, неизменно и неразлучно соединившей в одной Божественной Личности Своей две природы и две воли – Божественную и человеческую. В исследовательской литературе, посвященной проблеме антропологии в ее историческом и культурологическом аспекте, обычно указывается на то, что открытие человека как индивидуума произошло в эпоху Возрождения, но в действительности именно в христианстве открывается человек как уникальная, свободная и самоопределяющаяся личность, бесконечно драгоценная в очах Божиих – ради спасения каждого из нас Небесный Отец отдает Своего Единородного Сына, восходящего на Голгофу. Когда в своей знаменитой «Речи о достоинстве человека» итальянский философ и гуманист Джованни Пико дела Мирандола – один из самых ярких и свободолюбивых мыслителей эпохи Возрождения – мыслил человека как разумную и свободную личность, сотворенную по образу и подобию Божиему, стоящую в центре мироздания и призванную к самопознанию и самоопределению – к тому, чтобы свободно, разумно и творчески действовать в мире в согласии с волей Бога, то он высказывал мысль полностью соответствующую христианской ортодоксии, хоть в его идеи о том, что человек может формировать самого себя и находят предвосхищение идей экзистенциалистов о том, что существование предшествует сущности, которую человек обретает в ходе своего существования. В эпоху Средних веков духовные силы человека были сосредоточены внутри его души – человек стоял в центре христианской веры и христианского миросозерцания, а его жизнь рассматривалась на фоне вечности. В эпоху Средних веков выковывалась человеческая личность и ее волевой подвиг в двух образах – в образах монаха и рыцаря, столь восхищавших русского философа Константина Леонтьева, противопоставлявшего их мелочному мещанству и прозаичной буржуазной эпохе. По складу своей души Константин Леонтьев был романтиком, грезящим средневековым рыцарством, а также глубоко религиозным мыслителем, высоко ценившим монашество как неустанную борьбу со страстями и молитвенное общение с Богом, находя много «необычайной жизни, драмы внутренней и поэзии» в монашеском житии. Глубокие историософские мысли о значении Средневековья высказал Николай Бердяев в своей книге «Смысл истории», где он пояснял, что христианская аскетика в Средние века концентрировала духовные силы человека и выковывала его личность, а одним из величайших и неожиданных плодов ее стал культурный расцвет в эпоху Возрождения: «Если бы человек не прошел аскетической школы воздержания от растраты сил, то он не вошел бы в новую историю полным творческой мощи и дерзновения, каким вошел он в эпоху Ренессанса. В этом существенная противоположность между Средневековьем и новой историей. Если европейский человек выходит ныне из новой истории истощенным и с растраченными силами, то он вышел из истории средневековой с силами накопленными, девственно непочатыми и дисциплинированными в школе аскетики. Образ монаха и образ рыцаря предшествовали эпохе Ренессанса, и без этих образов человеческая личность никогда не могла бы подняться на должную высоту». Средневековье дало миру святость Франциска Ассизского и гениальность Данте и Джотто, явившихся на заре ренессансной эпохи, но в Средние века еще не была вполне испытана свобода человека и творческие силы его не нашли своего полного выражения. Это было время, в которое сосредотачивались духовные силы, которые выплеснулись в эпоху Возрождения, но переход к ренессансной эпохе ознаменовал поворот от средневекового теоцентризма к возрожденческому антропоцентризму – «поворот от Божьего к человеческому, от Божьей глубины, от сосредоточенности внутри, от ядра духовного вовне, во внешнее культурное выявление», сопровождаясь все более нарастающим процессом секуляризации всех сфер человеческой жизни – государственной, социально-экономической, культурной и научной, а также постепенным переходом от религиозной культуры к светской культуре, «когда центр тяжести из Божьей глубины переносится в чисто человеческое творчество. Духовная связь с центром жизни начинает все более и более слабеть. Вся новая история есть прохождение европейским человеком пути, все более отдаляющегося от духовного центра, пути свободного испытания творческих сил человека». В истории мира не было эпохи, которая с такой титанической силой и «героическим энтузиазмом» утверждала бы личность человека во всей ее грандиозности, красоте и величии, запечатленной в скульптуре Микеланджело и в живописных шедеврах эпохи Возрождения – в творениях Леонардо да Винчи, Боттичелли, Рафаэля и Тициана, которые проникали как в глубины внутренних переживаний души, так и изображали чувственную красоту человека и природы в художественных образах и красках, но «обратной стороной титанизма» был невиданный разгул страстей, политический цинизм Макиавелли, страшный смех Рабле, зоркого к неприглядным сторонам жизни, трагический реализм Шекспира, изобличившего гибельные пути возрожденческого индивидуализма. В своей книге «Эстетика Возрождения» русский философ А.Ф. Лосев глубокомысленно писал: «Людям эпохи Возрождения был присущ пафос безудержного героизма и даже титанизма. Освобожденный от средневековой ортодоксии, возрожденческий человек был способен на самые высокие взлеты таланта, что сказывалось в чисто духовных областях его жизни и создавало великих художников и мыслителей. С другой стороны, этой героизм Возрождения, чувствуя свои беспредельные возможности, легко переходил также и в свою полную противоположность, направляя свои силы не только на созидание великих ценностей, но и на саморазрушение, столь характерное для стихийного индивидуализма… Когда мы говорим о светской и жизнеутверждающей личности, выступившей в эпоху Ренессанса, о привольном и радостном самочувствии человека в эту эпоху, то достаточно одной только мрачной титанической фигуры Микеланджело, чтобы стал понятен подлинный трагизм эпохи Возрождения с ее глубинными антиномиями… Чем дальше, тем больше нарастало чувство трагического разлада возрожденческого титанизма и фактических, жизненных возможностей… в Трагедиях Шекспира – одного из последних возрожденцев, бурление страстей титанических натур изображено с беспримерной яркостью и откровенностью».
В эпоху Возрождения возникает секулярный гуманизм, возвещающий, что в центре мироздания стоит человек со всеми его бурными страстями и устремлениями духа, со всей его драматичной судьбой, индивидуальностью и самоутверждением на путях жизни и творчества, но в гуманизме таится роковая диалектика, ведущая его к трагическом финалу – к крушению самоутверждающегося гуманизма. Вся гуманистическая мысль вращается вокруг человека самого по себе как самовластной личности, взятой в отрыве от всего остального и в противопоставлении всему остальному – в отличие от христианского понимания человека, в котором человек воспринимается в его взаимосвязи с Богом. Гуманистическая антропология, оторванная от христианства, не имеет метафизической глубины и натуралистична по своему характеру – она рассматривает человека не как великую тайну и создание Божие, стоящее на грани двух миров – духовного и материального, а как природное существо – «сына природного мира», отрывает его от Бога и горних сфер, не понимает трагедию первородного греха и великую тайну искупительной жертвы Сына Божиего. По замечанию русского религиозного философа Семена Франка, «из титаничесхих, «фаустовских» мотивов Ренессанса рождается особое представление об особом достоинстве человека как существа, самовластно и самочинно устрояющего свою жизнь и призванного быть верховным самодержавным властителем над природой, над всей сферой земного бытия. Это движение приводит в XVII и в особенности в XVIII веке к культу профанной, секуляризованной человечности – к провозглашению достоинства и неотъемлемых «естественных» прав человека. Идея верховенства «народной воли» и идея «прав человека», в какие бы исторические коллизии между собой они ни вступали, суть одинаково выражения этой веры в человека как самодержавного властелина над собой и над вселенской жизнью. Для обоснования этого представления развивается оптимистическое учение о прирожденной доброте и радушности человека. Человек сам по себе, по «своей природе», всегда добр, и вместе с тем, по своей разумности легко может найти разумный путь к осуществлению абсолютного добра в своей жизни, если только предоставить ему свободу; в этом воззрении заключается самое существо так называемого «просветительства». Таков первый и наиболее влиятельный тип оптимистического гуманизма, который в идеях либерализма, демократии и вере в «прогресс» господствует над всем XIX веком и в своих популярных проявлениях до наших дней определяет мировоззрение среднего европейца». В гуманизме есть вечная правда человечности – утверждение высшей ценности каждой человеческой личности, ее достоинства и свободной воли, но роковой изъян гуманизма состоит в его антропоцентризме – в отрыве человека от Бога. Когда человек отрывается от Бога, то попирает образ Божий в себе и покоряется зыбким стихиям мира сего, более того – он обрекает себя на страшное духовное и нравственное падение, ведь чтобы возвышаться духом к горнему, человек должен верить в существование высшего – в бытие Бога и духовного мира. В центре секулярного гуманистической веры стоит человек в его отрыве от Бога и самоутверждении, но чем более человек утверждает самого себя и отрицает Божественное – образ Божий в себе, тем более он подрывает свои духовные силы и начинает сомневаться в безграничных возможностях познания и своей творческой мощи. В области познания кризис гуманизма нашел свое великолепное выражение в «Критике чистого разума» немецкого философа Канта с его представлением о ноуменах как непостижимых «вещах в себе». Если человек эпохи Возрождения отдавался познанию экстатически и верил в постижимость всех тайн вселенной – верил в бесконечную мощь своего разума и не сомневался в своих познавательных способностях, то Кант с его аналитическим методом и критической рефлексией высказал сомнение в безграничной познавательной мощи человека и указал на то, что сущности вещей непостижимы для нашего рассудка. Кризис гуманизма в области искусства ознаменовался уже в «Дон Кихоте» Сервантеса и «Гамлете» Шекспира – стихийный индивидуализм и гордое самоутверждение человека в отрыве от высших религиозных и духовных основ жизни ведет к торжеству не прекрасного и возвышенного, а к апофеозу приземленного, к буре страстей и гибели благородного героя, стремящего исповедовать высокие идеалы в циничный век. По своему духу и натуре Гамлет – это человек с героической индивидуальностью, ценящий в людях ум, храбрость, честь и героическое самопожертвование, вместе с тем, он – рефлексирующий мыслитель, бьющийся над вековечными и проклятыми вопросами, с содроганием сердца узнавший о том, какие козни творятся при датском дворе, задающийся вопросом – «быть или не быть», войдя в конфликт с эпохой и на личном опыте пережив кризис Ренессанса, восстающий против зла и гибнущий в отчаянной борьбе. Бессмертный образ Дон Кихота – это образ прекраснодушного человека, верящего в свое рыцарское достоинство и самоотверженно защищающего идеалы чести и справедливости и исполненного высокого стремления помогать ближнему, но тем ужасней эстетический эффект – «рыцарь печального образа» предстает комической фигурой в эпоху господства мелочных и пошлых, расчетливых и прагматичных людей. По оценке А.Ф. Лосева, «Дон Кихот – символ гибели возрожденческой эпохи» с ее грандиозным титанизмом и гуманистическим самоутверждением. Как пламенный и непримиримый борец с мещанской моралью пользы и выгоды, Константин Леонтьев, прозорливо увидел, что торжество утилитаризма и прагматизма, неизбежно ведет к нигилизму и апофеозу цинизма и бездуховности, когда люди ставят сапоги выше Шекспира и Рафаэля, деньги – выше рыцарской чести и благородства, технику – выше искусства и религии, житейский комфорт – выше свободы духа и верности святыням и идеалам, полезное – выше прекрасного и возвышенного: «Европейская мысль поклоняется человеку потому только, что он человек. Поклоняться она хочет не за то, что он герой или пророк, царь или гений. Нет, она поклоняется не такому особому и высокому развитию личности, а просто индивидуальности всякого человека и всякую личность желает сделать счастливой, равноправной, покойной, надменно-чистой и свободной в пределах известной морали». «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные Акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, или немецкий, или русский буржуа в безобразной комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего этого прошлого величия?.. Стыдно было бы за человечество, если бы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда и позорной прозы восторжествовал бы навеки!». Человек – это великая и до конца неизъяснимая загадка, его мыслящий дух – громоотвод вселенских тайн, а его драматичное земное бытие полно глубокого смысла и трагизма, переходящего в нестерпимый и оскорбляющий душу комизм всякий раз, когда безмерную и неизмеримую загадочность человека и его жизни пытаются втиснуть в узкие рамки материальной действительности – когда пытаются упростить и сузить природу человека и его личность, пытаются логизировать его жизнь и игнорируют высокую цель его бытия и грандиозную загадку его высшего предназначения. В XVIII столетие – в «век просвещения» с его плоским и прозаическим рационализмом все более обнаруживался кризис гуманизма – героический энтузиазм возрожденческой веры в человека и его способность познания тайн природы сменяется вульгарным материализмом и сенсуализмом Гольбаха и Гельвеция, для которых человек есть лишь продукт самодеятельности природы и природное существо, наделенное сознанием и чувствами, полностью подчиняющееся законам природы, а его сущность проявляется в стремлении к самосохранению и удовлетворению жизненных потребностей. Как проницательно подметил преподобный Иустин Попович, основный принцип и критерий гуманизма – «человек есть мера всех вещей», а поскольку человек не владеет Абсолютной Истиной, то значит, что все человеческое относительно – «релятивизм – душа гуманизма» и «следствие всех его философских, научных, религиозных, культурных ответвлений», а «на последнем своем рубеже гуманизм является нигилизмом», ведь отвергая все метафизическое и мистическое – отрекаясь от Бога и отрицая существование духовного мира, человек отвергает свое духовное достоинство и замуровывает себя в бездушной материи и в грезах своего материалистического сознания – в жутком солипсизме, постепенно доходя до ужаса и отчаяния перед жизнью и смертью, до разочарования во всем человеческом и в самой человечности. Душой гуманизма было изречение древнегреческого софиста Протагора, гласящее, что «человек есть мера всех вещей», и предполагающее, что все существующее – трагическое и комическое, временное и вечное, материальное и духовное – человек воспринимает сквозь призму своего человеческого бытия и разума, сквозь призму своей человеческой природы. В протагоровском принципе «человек есть мера всех вещей» сказывается исконная мировоззренческая ограниченность секулярного гуманизма, замыкающего человека в «человеческом, слишком человеческом». В христианском воззрении сотворенный по образу и подобию Божиему человек призван к соединению с Богом и обожению, отсюда – истинной и верной мерой всех вещей является Христос Богочеловек – Божественный Логос, а все мы призваны к высшему Божественному совершенству и Богочеловечности.
Для раскрытия кризиса гуманизма огромное значение имеет крушение гуманистической веры Руссо в добрую природу человека – великая французская революция со всеми ее ужасами и со всей ее жестокостью и кровью исторически изобличила поверхностность оптимистического гуманизма и со всей силой обнаружила, что в человеке есть темное и иррациональное начало, а в своих поступках он руководствуется не только разумом, но и эмоциями, чувствами и страстью. В рассуждениях Руссо о человеке есть глубокие и верные мысли – по своей природе первозданный человек был действительно добр, но, не имея христианского миросозерцания, Руссо совершенно не учитывает трагедию грехопадения Адама и того горестного факта, что весь земной мир лежит во зле, а человек есть существо падшее и греховное – его природа искажена грехом, а не общественными отношениями и цивилизацией. Нет ничего удивительного в том, что наивный оптимистический гуманизм и просветительство с его узким и плоским рационализмом оттолкнуло наиболее эстетически чуткие и религиозно глубокие души, а с конца уже начиная с конца XVIII века в «философии чувства» и немецком «Sturm und Drang», а затем в романтизме XIX века возникает новая форма романтического гуманизма, связанного с христианством и обращенного к Средневековью – особенно в лице Новалиса, находящего разгадку тайны человека не в его разуме и рациональном мышлении, а в том, что есть он микрокосм и стоит на грани двух миров – земного и небесного. В романтическом мировосприятии – у Гердера и Лессинга – человек есть загадочное существо и посредник между двумя мирами – духовным и чувственным, доброта есть плод духовного самовоспитания человека, а эстетический и нравственный идеал – благородная личность с «прекрасной душой», воспетая в поэзии Шиллера. Размышляя о кризисе гуманизма, Семен Франк отмечал, что «в жизнеощущении Байрона, Леопарди, Альфреда Мюссе – у нас в России у Лермонтова, Баратынского, Тютчева – в пессимистической философии Шопенгауера, в трагической музыке Бетховена, в жуткой фантастике Гофмана, в грустной иронии Гейне – звучит новое сознание сиротства человека в мире, трагической неосуществимости его надежд, безнадежного противоречия между интимными потребностями и упованиями человеческого сердца и космическими и социальными условиями человеческого существования. В этих настроениях чувствуется какая-то духота предгрозовой атмосферы; они предвещают наступление подлинного кризиса гуманизма. Первое свое выражение этот кризис нашел у двух русских умов, которые в этом своем значении еще совсем не оценены – у Гоголя и у Герцена. Гоголь своим художественным взором увидел у человека звериную морду, а своей религиозной мыслью – теоретически довольно беспомощной – ясно осознал одно: что человечество охвачено демоническими, дьявольскими силами и несется к какой-то ужасной катастрофе. Таким же криком отчаяния, и вместе с тем мужественным признанием человека, потерявшего все иллюзии, было «С того берега» Герцена: вера в человека есть только слепой пережиток слепой веры в Бога; вера в земную гармонию так же нелепа, как вера в Царствие Небесное; человек и его история есть только клочок слепой, бессмысленной и бесчеловечной жизни природы, и потому все упования человека – лишь жалкие иллюзии». С наибольшей силой кризис гуманизма обнаружился на Западе в лице трех мыслителей – Маркса, Фрейда и Ницше, которые по-разному пришли к отрицанию евангельской морали и гуманистических ценностей. В социально-экономическом материализме и учении Маркса о классовой борьбе натуралистический гуманизм приходи к своему самоотрицанию – все возвышенное, духовное и культурное объявляется лишь «надстройкой», основывающейся на социально-экономическом «базисе», образ человека меркнет и растворяется в коллективе, самоценность человеческой личности отрицается, равно как бытие Бога и бессмертие души. Если пафос эпохи Возрождения и классического гуманизма – развитие человеческой индивидуальности и раскрытие всех ее творческих сил, провозглашение свободы и достоинства человека, то пафос социализма – особенно в лице Маркса и его последователей – пафос образования механического коллектива, руководимого партией, властвующей над жизнью каждого индивидуума, подчиняя его волю своим идеологическим целям и задачам. Весь психоанализ Фрейда – это образец вульгарной психологии, отрицающей онтологическую реальность души человека и рассматривающей все святое, духовное и прекрасное как «возвышенный обман», сублимацию низких и темных инстинктов, бессознательных влечений и сексуальной энергии. В психоанализе Фрейда нет метафизики и учения об Абсолюте, нет утверждения реальности высших духовных ценностей. Самое глубокое, бурное и трагическое философское выражение кризис гуманизма находит в философских воззрениях Ницше, его исступленной жажде творчества новых ценностей и в душевной надрыве, в титанических усилиях подняться на головокружительную высоту невиданной свободы и в мучительной религиозной драме, в его экзальтированных речах и туманных грезах о грядущем сверхчеловеке. Драматичная и бурная история гуманизма завершается словами ницшеанского Заратустры: «человек есть стыд и позор, он должен быть преодолен». В христианстве вера в духовное достоинство и величие человека проистекала из веры в Бога, но Ницце принципиально отрицает евангельскую мораль и проклинает христианство, не признает ничего метафизического и требует перенесения страданий без религиозных утешений, провозглашает, что «Бог умер», а бессмертной души не существует. Французский философ и теоретик культуры Мишель Фуко справедливо отмечал, что в XX веке – после Ницше, экзистенциализма и двух мировых войн – философия оказывается в состоянии мыслить в пространстве без Бога и человека – ницшеанская концепция «смерти Бога» оборачивается концепцией «смерти человека». Если не существует Бога, то и человек не является образом и подобием Всевышнего и не призван быть провозвестником Его воли на земле – «в смерти человека исполняется смерть Бога», более того – «человек изгладится, как лицо, нарисованное на прибрежном песке». Философия Ницше ознаменовала собой закат гуманизма. В представлении Ницше, мораль и религия – это признаки рабской природы человека, преклоняющегося перед высшем – поклоняющегося Богу и осуществляющего Божьи заветы на земле, а потому – человек должен быть преодолен и должно явиться существо, которое бы само объявило себя Богом – «сверхчеловек», ставший предметом почитания. Человек есть лишь преходящий момент в истории вселенной – то, что должно быть преодолено и предваряет пришествие в мир сверхчеловека. Со всей вулканической и бунтарской натурой своей Ницше, вобравший в себя пессимизм Шопенгауэра и эволюционизм Дарвина, в исступлении провозглашает веру в сверхчеловека – во имя сверхчеловека он отвергает христианскую этику и нравственный идеализм, отвергает религиозную веру в Бога и развенчивает гуманистическую веру в человека. Самый грандиозный кризис гуманизма нашел свое выражение в трагической истории XX века с его революционными потрясениями, двумя мировыми войнами, тоталитарными идеологиями и концлагерями. Как констатировал преподобный Иустин Попович, XX век измучил человека своими ужасами и катастрофами, а гуманизм испустил дух от небывалого безумия – кровавого водоворота двух мировых войн, унесших миллиона жизней и потрясших сами основы культуры и жизни. В своем произведении «Проблема прометеизма» литовский религиозный мыслитель Антанас Мацейна точно подметил, что ренессансная вера в человека и его величие в катастрофическом XX веке сменилась криком отчаяния и разочарованием в человеке – «ренессансный антропоцентризм погиб навеки. Что возникнет на его месте – теоцентризм или сатаноцентризм, - сегодня еще неизвестно. Но человек больше уже не будет царем и центром вселенной». В роковом ходе XX века в мировой истории произошла грандиозная и непоправимая катастрофа, надорвавшая самочувствие и самосознание человека, поэтому многие мыслители и богословы – Бердяев и Франк, Мацейна и преподобный Иустин Попович считали, что возврат к гуманистической морали и искусству невозможен – образ человека страшно потрясен в конце гуманистической эпохи, а спасти лик человеческий может только возвращение к христианству, только христианский гуманизм – православный христологический теогуманизм.
В своих рассуждениях о закате гуманистической эпохи и кризисе гуманизма Семен Франк проницательно подметил, что в нашу драматичную эпоху огромное значение имеет религиозно-философская мудрость Ф.М. Достоевского и его новое откровение о человеке, а сам великий русский писатель может быть по праву наречен «апостолом человечности». На страницах своих романов – от «Преступления и наказания» до «Братьев Карамазовых» Достоевский изложил свои художественные прозрения о человеке и его природе – он увидел, что в душе человека есть таинственная глубина – сердце, в котором дьявол с Богом борется, сам же человек – загадочное существо, обладающее разумом и нравственным сознанием, а в то же время – действующий иррационально, ведь каждый человек одарен свободой и является самоопределяющейся личностью. «Человеческое существо, как его рисует Достоевский, есть прямая противоположность и «разумному человеку» просветительства, и «прекрасной душе» романтизма. По Достоевскому зло, слепота, хаотичность, дисгармония не только вообще присущи человеку, но, в каком-то смысле, связаны с его последним, глубинным существом». «Всяческий гуманизм до Достоевского – будь то гуманизм просветительства, веривший в прирожденную доброту и разумность человека, или гуманизм романтический, почитавший в человеке его способность развить в себе «прекрасную душу», «благородную человечность», должен был искусственно идеализировать человека, закрывать глаза на его слабость и порочность, чтобы почитать его. Но не так у Достоевского. Достоевский совершает в области религиозной метафизики человека подлинное открытие: он находит, что достоинство человека и благоговейное отношение к человеческой личности, как образу Божию, определяется непосредственно совсем не умственным или нравственным его совершенством (как бы важно оно ни было), а именно самой глубинностью, онтологической значительностью его существа… Гуманизм отныне уже кончился или кончается в своих старых, внерелигиозных формах; он может существовать только в форме христианского гуманизма, возвещенного Достоевским. Никакие открывшиеся нам сатанинские бездны в человеке, никакое жалкое ничтожество эмпирического облика человека не должно рождать в нас ненависти или презрения к самому образу человеческому в человеке. Вера Достоевского есть вера в достоинство и в возможность возрождения падшего человека». «Достоинство человека, его право на благополучие, его право на уважение основаны не на каком-либо моральном или интеллектуальном совершенстве человека, не на том, что он «разумен», «добр» или обладает «прекрасной душой», а просто на глубине онтологической значительности всякой человеческой личности… Этим определена глубокая, трогательная человечность нравственного миросозерцания Достоевского. Можно сказать, что Достоевскому, в сущности, впервые удался настоящий подлинный гуманизм – просто потому, что это есть христианский гуманизм, который во всяком, даже падшем и низменном человеке видит человека как образ Божий. Во всех прежних формах гуманизма человек должен был являться каким-то приукрашенным или принаряженным, чтобы быть предметом поклонения. Для почитания человека нужно было забыть о грубой тяжелой реальности и отдаться обманчивым иллюзиям. Напротив, гуманизм Достоевского выдерживает всякую встречу с трезвой реальностью, его ничто в мире не может поколебать. Не будет преувеличением сказать, что здесь мы имеем одно из величайших духовных достижений человеческого сознания. В наше жестокое время, когда образ человека начинает меркнуть и презрение к человеку грозит пошатнуть самые основы общежития, вера в человека может найти свою единственную опору только в том отношении к человеку, которое обрел Достоевский. Гуманизм должен либо окончательно погибнуть, либо воскреснуть в новой – и вместе с тем исконной и древней – форме – в форме христианского гуманизма, которую для современного человека открыл Достоевский». Во всей мировой литературе – за исключением Данте, Шекспира и Мильтона – никто с такой силой и проникновенностью не изобличил бездну зла, таящуюся в сердце человека, и трагизм человеческого существования, его низость и ничтожество, как это сделал Достоевский, но он же, измученный безотрадным зрелищем мировой истории – страданием бесчисленного множества физически и духовно замученных и истерзанных людей, не только со всей пронзающей душу, совесть и ум остротой поставил животрепещущий и проклятый вопрос о теодицее и антроподицее, но и исповедовал христианскую веру в Бога и человека – не гуманистическую и романтическую веру, а прошедшую через горнило самых мучительных, страшных и отчаянных сомнений религиозную веру трагического реалиста в то, что каждый человек может обрести спасение и имеет в себе образ Божий, а его уникальная личность имеет абсолютную ценность в очах Вседержителя.
Если над человеком нет ничего высшего, то значит, человек замкнут в круге своего бытия – «человеческого, слишком человеческого», тем самым невозможно возвышение, следовательно, для того, чтобы человек жил духовной жизнью и возвышался душой необходимо существование высшего сверхчеловеческого начала – надмирного Бога. По слову философа Николая Бердяева: «Для того чтобы человек до конца утвердил себя и не утерял источника и цели своего творчества, он должен утверждать не только себя, но и Бога. Он должен утверждать в себе образ Божий. Если он не носит в себе образа высшей Божественной природы,— он теряет всякий образ, он начинает подчиняться низшим процессам, низшим стихиям, начинается расчленение на элементы его собственной природы, он начинает подчиняться той искусственной природе, которую он сам вызвал к жизни, подчиняться природе механической машины, и это его обезличивает, обессиливает, уничтожает». С кризисом гуманизма глубочайшим образом связан переход к технократической цивилизации с ее сверхскоростными потоками информации и все более ускоряющимся темпом жизни, равно как и торжество материалистического и рационально-механистического миропонимания, а также все более возрастающее значение науки и техники в судьбах человечества и мира. Вопрос о технике – это один из самых животрепещущих философских вопросов нашего времени, это – цивилизационная и экзистенциальная проблема, ведь технократическая цивилизация совершает грандиозный переворот во всех сферах нашего бытия, вырывает человека из недр природы – освобождает его от зависимости от природы и дает ему страшную власть и невиданное могущество покорять природу, но в то же время она изменяет весь ритм нашей жизни и покоряет человека техносфере, накладывая неизгладимую печать на его мышление и бытие. Технократическая цивилизация отчуждает человека от природы, загоняя ее в парки и скверы, в сады и заповедники, она загоняет человека в сверкающие электрическими огнями города, возведенные из стекла и бетона, а человек в глубине души ощущает себя обездоленным узником, лишенным свободы. Весь уклад нашей повседневной жизни механизирован, что отражается на мышлении человека – создает специфичный тип мышления и миросозерцания, характерными чертами которого являются рационализм, прагматизм и утилитаризм. В наш технотронный век современный «цивилизованный человек» с восторгом уверовал в почти безграничную мощь науки и техники, а сциентисты убеждены, что счастье заключено в научно-техническом прогрессе, словно не понимая, что развитию науки и техники может сопутствовать духовно-нравственная деградация человечества. Все самые проницательные и гениальные мыслители России и Европы были смертельно ранены господством надвигающейся технократической цивилизации и ощущали смертельную тоску от торжества маммонизма и прагматизма. Разочарованный западник Герцен и разочарованный славянофил Константин Леонтьев обрушивались с критикой на мещанство, а Леон Блуа и Мацейна пламенно восставали против господства буржуазного духа. Религиозный экзистенциалист Кьеркегор углублялся в чтение Шекспира и Библии, где раскрывалась тайна человека и его природы, сетуя на измельчание людей, погруженных в деловые расчеты и утративших духовные устремления. Все лучшие католические мыслители Франции и немецкие романтики во главе с Новалисом обращались к христианству и Средневековью, чтобы спастись от все более возрастающей пошлости бездушной и технократической цивилизации, а английский мыслитель Томас Карлейль с пророческой силой и негодованием обрушивался на наступающую технократическую эпоху цивилизации, угашающую дух человеческий. Историософскую драму перехода культуры к машинной и технократической цивилизации описал Освальд Шпенглер в своей книге «Закат Европы». По воззрению Шпенглера, после периода творческого расцвета культуры, «цветения наук и искусств» и утонченности философской мысли наступает фазис оскудения творческих сил и угашения духа, меняется направление мысли и деятельности людей, начинает доминировать «воля к могуществу» и «воля к наслаждению жизнью», а в культуре все более начинает обнаруживаться практически-утилитарный и «реалистический» уклон. Культура имеет сакральные истоки, на духовных вершинах своих она всегда аристократична и обращена к высшему – возвышает душу человека к Богу и вечности, в то время как цивилизация охватывает массы и завораживает их сознание техникой, организующей жизни и покоряющей природу. По своим истокам цивилизация не сакральна, а по своему характеру она всегда прагматична, механистична и футуристична. Если духовная культура обращает человека к Богу и вечности, вдохновляет молиться и созерцать, то цивилизация – механистична и футуристична, она ускоряет темп жизни и устремляется в будущее, не оставляет времени задуматься о смысле жизни и ее высших ценностях, обратиться к Богу и соприкоснуться с вечностью. Когда культура обездушивается, то превращается в цивилизацию, в которой само мышление человека становится техническим. В наш информационный век высокие технологии стремительно ускоряют смену событий и обрушивают громадные потоки информации на современного человека, настолько поглощая его время и оглушая его сознание информационным шумом, что он перестает задумываться и анализировать, перестает понимать самого себя и видеть в чем состоит его предназначение. С пророческой зоркостью и апокалиптической тревогой философ Борис Вышеславцев предвидел и предрекал, что в технотронный век с массовой культурой и моралью общества потребления высокой духовной культуре грозит исчезновение, тем самым вопрос о научно-техническом прогрессе есть вопрос о бытии человека – человек может раствориться в массовом обществе и утратить свободу и индивидуальность, убеждения и идеалы – стать «одномерным» существом, как сказал бы Маркузе, а все более ускоряющийся – в наши дни уже сверхскоростной – ритм жизни в крупных городах и мегаполисах опустошает человека и истощает его нервную систему, но самое страшное – это утрата лика человеческого. В своей книге «Кризис индустриальной культуры» Вышеславцев провел психоаналитическое исследование «нового человека» – представителя нашей технотронной эры, выделив его главные качества – рациональность и экстравертированность – обращенность на внешнее и материальное, отсюда – расчетливость и прагматизм, меркантильность и жажда престижа, в то время как поэты, художники и философы – признаются «бесполезными людьми» с несбыточными идеалами и странным мировосприятием. В эпоху технотронной цивилизации истинные поэты и философы ощущают себя «лишними людьми» на планете – их души рвутся к высшим идеалам, их умы – мыслят нестандартно – творчески и оригинально, их мышление обращено не столько к точным и прикладным наукам, сколько к духовным сферам бытия, они свободолюбивы и на них не действуют идеологические лозунги – они никогда не пожертвуют своей свободой и индивидуальностью, никогда не сольются с массами и не примут стандартизацию и технократию как норму жизни и общественного устройства. Господство рационализма и прагматизма ведет к тому, что во главу угла ставятся утилитарные цели и задачи, материализм все более укореняется в сознании масс, невосприимчивых к высокой культуре, а все непостижимое, духовное и таинственное – начинает постепенно изгоняться из жизни. Испанский философ Ортега-и-Гассет предостерегал, что человек с чрезмерно гипертрофированным ratio постепенно утрачивает способность к полноценной духовной и религиозной жизни – он уподобляется не Богу, а машине – сам его разум начинает мыслить рассудочно, стандартно, схематично и механистично – гибнет способность к творчеству и молитве, созерцанию и философскому мышлению, состраданию и сопереживанию. В своей книге «Догматическое богословие» русский православный богослов Владимир Лосский верно писал о том, что «цивилизация – эта огромная попытка восполнить отсутствие Бога. Люди стараются забыть Бога или заменить Его: забыть в ковке металлов, отдав себя в плен земной тяжести и сообщаемому ею непроницаемому могуществу». В нашу технотронную эру становится очевидным, что технократическая цивилизация – это новая «Вавилонская башня», а ее ключевой и движущий экзистенциальный мотив – новый титанический порыв «в своем чисто земном вожделении завоевать небо» – заменить Бога и Его Откровение наукой и технологией и стать богами без истинного Бога – стать ницшеанскими сверхчеловеками, выйдя за грань самой человечности.
Мы живем в технотронную эру, когда огромное количество людей служит технике – изобретает и обслуживает ее, но окончательное господство техники превратит человека в «homo faber» – существо, изготовляющее орудие, в узко ориентированного специалиста и инженера – в винтик в системе и носителя «технической рациональности», занимающегося облуживанием техносферы. На смену веры в Бога приходит вера в чудеса науки и техники, а технология начинает формировать человека, определяя его сознание и образ бытия. Кризис гуманизма нашел свое идейно-художественное выражение в футуризме с его мажорно-восторженной оценкой машинной цивилизации и в историософских и эстетических воззрениях его классических представителей – Маринетти, Боччони и Северини – провозглашающих наступление нового типа технической цивилизации, в которой произойдет «сращение» человека и техники – открывается путь от «нового кентавра» – человека на мотоцикле – до киборга, ведь сам человек начинает мыслиться механистически: «мы воспринимаем, как механизмы; чувствуем себя построенными из стали. Мы тоже машины. Мы тоже механизмы» (Северини). В работах М.Н. Эпштейна фигурирует понятие «техногуманизма», выражающее сциентистскую веру в то, что с бурным развитием науки и техники человек преодолеет самого себя и станет техночеловеком. Но человек есть существо духовно-телесное, а тотальное внедрение техники не только в окружающий нас мир, но и в самого человека – в его тело и сознание, в саму ткань его бытия, начинает обездушивать человека и угрожает превратить его из свободной и самоопределяющейся личности в биомеханическое существо, не способное жить духовной жизнью – любить, молиться и иметь духовно-эстетические ценности. Технократическая цивилизация по существу своему имперсоналистична и утилитарна – она не знает абсолютной ценности личности и ее свободы. В технизированном и машинизированном обществе человек становится лишь орудием и средством производства продукции, а вещь становится выше человека, более того – постепенно человек перестает восприниматься как личность и становится вещью в мире вещей. Немецкий мыслитель и экзистенциалист Ясперс, далекий как от идеализации техники, так и от ее демонизации, трезво оценивающий ее положительные и отрицательные последствия, считал, что сама по себе техника – это только инструмент и средство в руках человека, ее можно использовать как в злых, так и в благих целях, он хранил веру в торжество разума и смысла над техницизмом, но в то же время он осознавал опасность превращения всего земного шара в гигантскую фабрику, а человеческого общества – «в одну огромную машину». В статье «Человек и машина» Николай Бердяев отмечал загадку и антиномию техники – техника есть великое орудие в руках человека, она дает ему силу покорять природу, делает человека космоургом и дает возможность исследовать необозримые межзвездные пространства космической бездны, но исключительная технизация и механизация есть процесс дегуманизации – «машинизм хотел бы заменить в человеке образ и подобие Божие образом и подобием машины. Это не есть создание нового человека, это есть истребление человека, исчезновение человека, замена его иным существом, с иным, не человеческим уже существованием. В этом вся мучительность проблемы». «Машина хочет, чтобы человек принял ее образ и подобие. Но человек есть образ и подобие Бога и не может стать образом и подобием машины, не перестав существовать». В своих историософских рассуждениях о нашей технократической эпохе Николай Бердяев, вглядываясь в темнеющую даль грядущего, высказывал идею восстания машин – возможность того, что наделенная искусственным интеллектом машина не будет повиноваться человеку и не будет нуждаться в нем, подчеркивая, что вопрос о технике – это духовный и экзистенциальный вопрос – вопрос жизни и смерти для человечества, изображая следующую страшную картину технократической утопии: «Настанет время, когда будут совершенные машины, которыми человек мог бы управлять миром, но человека больше не будет. Машины сами будут действовать в совершенстве и достигать максимальных результатов. Последние люди сами превратятся в машины, но затем и они исчезнут за ненадобностью и невозможностью для них органического дыхания и кровообращения». В то же время, размышляя о проблеме «человек и машина», Бердяев рассудительно указывал на то, что человек не должен возлагать вину за все изъяны технократической цивилизации и дегуманизацию на машину, ведь машина – это изобретение самого человека, «машинизм есть лишь проекция этой дегуманизации», а «дегуманизация есть состояние человеческого духа, она есть отношение духа к человеку и миру. Все приводит нас к религиозной и философской проблеме человека». Нельзя отвергнуть достижения науки и техники и вернуться к натуральному хозяйству и патриархальному строю, но и техноократическая эпоха не должна быть вечной – неслыханная власть техники над человеком, его сознанием и жизнью должна окончиться не отрицанием техники, а подчинением ее человеческому духу и высшим смыслам. Если человек хочет быть свободной и самоопределяющейся личностью, сотворенной по образу и подобию Божиему, а не винтиком в системе техносферы, то он должен подчинить науку и технику власти своего духа и высшим духовным и нравственным ценностям. По глубокомысленному умозаключению Бориса Вышеславцева, технократия – это обреченный путь, не учитывающий духовное достоинство человека, ее идеал – сделать человека похожим на машину – киборгизировать как бы сказали в наше время – а единственный путь преодоления кризиса технотронной цивилизации – путь христианского воспитания личности, при этом цивилизация с ее наукой и техникой должна быть одухотворена служением ценностям высшего порядка – ценностям нравственным, духовным, метафизическим и религиозным. Вся трагедия мировой истории имеет аксиологический характер – она заключается в нарушении иерархии ценностей, а спасение заключается в восстановлении подлинной иерархии ценностей – вечные, духовные и нравственные ценности выше преходящих и материальных, а высочайшая сверхценность есть Сам Бог. Христос Богочеловек есть величайший нравственный идеал для нас всех, Он есть Истина, Путь и Жизнь, в Нем полнота жизни и свободы, Он – наш Освободитель и Спаситель, а христианство – это «подражание Христу».
В наше время научно-технический прогресс быстро изменяет взаимоотношения человека с техникой и природой, прельщая трансгуманистической идеей бесконечного совершенствования человеческих возможностей через биотехнологическое улучшение человека. Надо сказать, что еще русский естествоиспытатель и мыслитель Владимир Вернадский – автор идеи о переходе биосферы в ноосферу, отвернув как христианскую, так и гуманистическую антропологию, утверждал, что человек – это не венец творения, а преходящее явление в эволюционной цепи – высшая цель его бытия – способствовать переходу от биосферы к ноосфере, а под влиянием научно-технического прогресса и новой социокультурной среды в нем самом должны произойти структурные изменения – усовершенствование его природы и переход к новому типу сознания и бытия. Основоположник космонавтики и яркий русский представитель космической философии Константин Циолковский рассматривал человека как часть космоса и обладателя разума и воли, будучи убежденным, что человек не должен останавливаться в своем развитии – он должен раскрыть все свои интеллектуальные, физические и творческие возможности, направив их на освоение космического пространства, а развитие науки и техники и космическая экспансия людей ускорит их усовершенствование до состояния «высшего человека» – «высший человек может получить более крепкое здоровье, долголетие, более совершенный ум и техническое могущество». В нашу технотронную эру высказываются идеи о возможности «сращения» человек и машины, о «слиянии» человеческого мозга с машиной, о перенесении человеческого сознания в сверхмощный квантовый компьютер или в андроида, а под влиянием идей трансгуманизма все более усиливаются две тенденции – «технизация» и «механизация» человека – путь к возникновению киборга, и «гуманизация» машины – путь к созданию андроидов, наделенных «искусственным интеллектом», при этом все более стирается грань между человеком и машиной, а сам человек в свете новейших кибернетических и генно-инженерных технологий начинает рассматриваться исключительно как «био-социо-техническое существо», которое можно генетически и кибернетически модифицировать вплоть до возникновения постчеловека. Нельзя отвергать благотворных достижений научно-технического прогресса в области кибернетики, естественных наук и медицины, помогающего в исцелении от болезней и сохранении жизней, в борьбе с преждевременной смертностью и замедлением процесса старения, ведущего к усовершенствованию человека и обретении новых возможностей и способностей, но, во-первых, научно-техническому прогрессу должен сопутствовать духовно-нравственный и культурный прогресс, а, во-вторых, нельзя превращать человека в машину и рассматривать его лишь как «био-социо-техническое существо», игнорируя его уникальную личность и бессмертную душу, его самосознание, свободную волю и внутренний мир, драгоценный образ Божий, запечатленный в нем, равно как и высшую духовную цель его жизни – соединение с Богом и обожение. Если в гуманизме человек, его права и свободы почитались высшей ценностью, а гуманистическая этика нашла свое достойное выражение в «Критике практического разума» Канта и его категорическом императиве, согласно которому каждый человек в своих действиях должен руководствоваться этической максимой практического человеколюбия, при этом не один человек не должен рассматриваться как средство – в кантовской этике каждый человек имеет высшую ценность, то в наше время – вобравшее в себя идею Ницше, гласящую, что «человеческое – слишком человеческое» и должно быть преодолено, концепцию Мишеля Фуко о «смерти человека» и мысли Франца Фэнона о том, что гуманизм унифицирует бытие и лишает его разнообразия – как в научном сообществе, так и в массовом сознании все более распространяются идеи трансгуманизма. В исследовательской литературе не раз отмечалось, что трансгуманизм – это не только идейно-философская концепция, в центре которой лежит идея модификации человека его биогенетического и кибертехнологического усовершенствования с целью избавления от страданий, старости и смерти, но и футурологическое мифотворчество, уходящее своими истоками не только в идеи Ницше о сверхчеловеке и концепции русского космизма – Федорова, Циокловского и Вернадского, но в средневековую Каббалу и алхимию, в представления о Големе и Гомункулусе, в мечты об «эликсире вечной жизни и юности», в прогрессизм эпохи Просвещения и механистический материализм Гольбаха и Гельвеция, в позитивистский культ науки и в художественные прозрения Гофмана с его механической куклой Олимпией и Мэри Шелли с ее чудовищем доктора Франкенштейна, а также в традиции рационалистической и аналитической философии, отвергающей религиозную метафизику и отличающейся утопическим сциентизмом. С наибольшей ясностью, последовательностью и логической стройностью механическое и материалистическое понимание человека было выражено в сочинении французского мыслителя Жюльена Офре де Ламетри «Человек-машина», где человек определяется как чувствующая, мыслящая и самозаводящаяся машина, отличная от животных лишь большим количеством потребностей и более совершенным мышлением – человек есть «просвещенная машина», «искусный часовой механизм», естественным образом созданный природой и не имеющий в себе ничего духовного – сверхчувственного и метафизического.
Трансгуманизм – это не только рационалистическое мировоззрение, основанное на достижениях современных наук и технологий – нанотехнологии, генной инженерии и кибернетических технологий, и признающее возможность усовершенствования природы человека с целью ликвидации страданий, старения и смерти, а также усиления физических и интеллектуальных способностей человека, но и своеобразная рационалистическая религия сциентистов – «религия без Откровения», основоположниками и исповедниками которой являются биолог-эволюционист Джулиан Хаксли с его книгой «Религия без Откровения» и философ Ник Бостром, полагающий, что человеческая природа – это заготовка для перехода к новому типу бытия – от человека через трансчеловека к постчеловеку, о чем говорится в манифесте трансгуманизма: «Трансчеловек — некто, активно готовящийся стать постчеловеком». «Постчеловек – это потомок человека, модифицированный до такой степени, что уже не является человеком». «Постлюди могут оказаться полностью искусственными созданиями (основанными на искусственном интеллекте) или результатом большого числа изменений и улучшений биологии человека или трансчеловека. Некоторые постлюди могут даже найти для себя полезным отказаться от собственного тела и жить в качестве информационных структур в гигантских сверхбыстрых компьютерных сетях. Иногда говорят, что мы, люди, не способны пред¬ставить себе, что значит быть постчеловеком. Их дела и стремления могут оказаться так же недоступны на¬шему пониманию, как обезьяне не понять сложности че¬ловеческой жизни». Английский философ, футуролог и идейный вдохновитель трансгуманизма Макс Мор, излагая идею пути перехода от человека к постчеловеческому бытию, утверждал, что технологии позволят человеку преодолеть себя генетически и нейрологически – стать трансчеловеком, а затем – постчеловеком – совершенно новым существом, обладающим беспрецедентными физическими интеллектуальными способностями. Надо сказать, что советские писатели-фантасты и футурологи братья Стругацкие в своем романе «Волны гасят ветер» предрекали возникновение сверхлюдей и постлюдей – «люденов», которые утратили человечность и стали чужды всему остальному человечеству. В экзистенциальной основе трансгуманизма лежит не только жажда избавления научно-техническим средствами от горестных последствий грехопадения Адама – болезней и старости, страданий и смерти, но и стремление обрести сверхчеловеческие способности. Но возникает этический вопрос: будут ли сверхлюди использовать свои способности во благо всего остального человечества? В идейно-философской основе трансгуманизма лежит комплекс идей, ставящих задачи преобразования природы человека – его модификации до сверхчеловеческого состояния, но проблема заключается в том, что генетически и кибернетически модифицированный человек – трансчеловек, получивший сверхчеловеческие способности, не преобразится духовно и нравственно, а значит – останется падшим существом, который может использовать свои сверхспособности в эгоистичных и злых целях. В отличие от гуманизма, где личности человека и ее права и свободы провозглашается высшей ценностью, в трансгуманизме человек не является высшей ценностью и есть лишь звено в эволюционной цепи бытия, его природа может изменяться как под влиянием естественной среды, так и под воздействием научно-технических достижений, а при «сращивании» с машиной человек становится уже не только частью природы, но и частью техносферы. В свое время Жан Бодрийияр подчеркивал, что господство искусственно созданной технической среды, все более проникающей в мир естественного, ввергает человека в машинный мир и делает его зависимым от техники и научного прогресса, а технократическая цивилизация не считается с уникальностью человеческой личности и ее свободой, тем самым гуманистическая вера в безграничные возможности человеческого разума и научно-технический прогресс может обернуться трагедией расчеловечивания. Для трансгуманистов – вроде Раймонда Курцвейла, грезящего о том, что люди достигнут бессмертия и вырвутся из ловушки биологической формы жизни, и, близкого к трансгума¬нистам писателя Ю.Н. Харари в своей «Краткой истории будущего» восклицавшего – «возможно, мы одно из последних поколений Homo Sapiens», характерна рационалистическая вера в технологическую сингулярность – чаемый всеми сциентистами момент, когда искусственный интел¬лект превзойдет человеческий разум и навсегда изменит историю мира – возникнет новая технотронная цивилизация, а технологическое развитие станет необратимым и сверхстремительным.
Мы живем на пороге переломной эпохи в истории человечества, когда со всей животрепещущей остротой и этической и метафизической глубиной ставится экзистенциальный и цивилизационный вопрос – «быть или не быть человеку?». Со времен возникновения человеческого самосознания, открывающегося в Библии, этот вопрос никогда не ставился с такой проникновенностью и силой как в нашу технотронную эру – не ставился ни Гомером и Платоном, ни Данте и Шекспиром, ни Достоевским и Чеховым – именно в наше время неимоверно пошатнулась вера в Бога и вера в человека, а наш мир не только дехристинизировался, но и дегуманизировался. Трансгуманизм буквально означает – «за гранью человечности», не только ставя вопрос о внедрении в человеческое бытие технологий, но и выступая за преобразование самой природы человека – вплоть до сотворения сверхчеловеческого существа. Трансгуманисты хотят осчастливить человечество освободив его от старости, болезней, страданий и смерти, но не преобразив людей духовно и нравственно. По христианскому вероучению в первозданном мире не было страданий, болезней и смерти, они возникли после грехопадения, как возмездие за грех, результат разобщения с Богом и утраты райского блаженства. Если истоки страданий духовны и метафизичны, то и проблема страданий полностью не разрешима в рамках нашего бытия и всемирной истории, она разрешится не научно-технически и социально-экономически, а духовно и эсхатологически, о чем сказано в Апокалипсисе, где пророчествуется о духовном преображении неба и земли, о том, что в конце веков смерть истребится и зло будет побеждено, а Бог утешит всех скорбящих. Если трансгуманисты и сциентисты верят в прогресс и видят цель истории в увеличении комфорта и наслаждений жизнью, в торжестве науки и победе над старостью, страданиями и смертью, то цель жизни для православных христиан – спасение и обожение, соединение с Богом и духовное преображение личности. В своих антропологических изысканиях трансгуманисты пришли к верной мысли, гласящей, что нельзя изменить социум и цивилизацию, не изменяя самого человека, но, в отличие от христианства, они задумали изменить человека не через духовную жизнь, а через научно-технический прогресс – не духовными, а технологическими средствами и методами. Как справедливо замечает Я.А. Лонский в своей статье «Трансгуманизм как новое религиозно-политическое движение современности»: «Тревогу вызывает тот факт, что вместо того, чтобы заниматься развитием духовно-нравственного потенциала человека, раскрытием его таланта в искусстве, философии, литературе, направленными на обогащение внутренней целостной культуры личности, усилия идеологов трансгуманизма сосредоточены на развитии технологий, которые могут погубить самого человека, превращая его в киборга с заменой живых тканей и мозга». В философии трансгуманизма отрицается бытие Бога и души, тем самым игнорируется духовная сущность человека, который рассматривается не как образ Божий и уникальная и самоценная личность, а как социальное и биологическое существо, обладающее сознанием и телом, которые можно биотехнологически и кибернетически модифицировать, что грозит расчеловечиванием – превращением человека в управляемое биомеханическое существо. Для трансгуманизма характерен натуралистический и механистический подход к человеку как к продукту эволюции и социально-биологической машине, сведение человека к его физической природе. Тайна трансгуманистического восприятия человека заключается даже не в парадигме рациональности от Аристотеля до Декарта, Канта и Гегеля, а в материалистической парадигме Гольбаха и Гельвеция, которая не способна вместить в «прокрустово ложе» своего натуралистического и механистического миропонимания ни поэтическую метафизику Данте и трагический реализм Шекспира, ни художественные прозрения Достоевского, откровение о человеке и идейно-драматургическую полифонию его романов, ни библейскую и святоотеческую антропологию. Трансгуманизм – это воинствующий сциентизм и рационализм, отрицающий таинства Церкви, религиозные святыни и чудеса, а в будущем угрожающий превратить человека в биомашину, отрицая его бессмертную душу и внутренний мир, равно как и существование Бога и духовного мира.
В духовной основе своей трансгуманизм – это новое искушение, равнозначное искушению Адама и Евы в тот момент, когда змей-искуситель соблазнял их нарушить заповедь Божью и вкусить запретный плод, чтобы стать богами без истинного Бога. Трансгуманизм – это не только антигуманистическое, но и антихристианское явление, рационалистический и технократический утопизм, ведь трансгуманизм претендует на то, чтобы избавить человечество от смерти и страданий без веры во Христа и благодати Святого Духа – одними научно-техническими средствам, тем самым технология ставится на место Бога, а вера в технологическую сингулярность заменяет веру во второе пришествие Иисуса Христа. Трансгуманизм обещает человечеству «цифровое бессмертие», избавление от страданий и смерти, но по самой своей сущности это идейное течение антихристианское – оно не только хочет улучшить физическую природа человека через науку и технологии, но и выйти за границы человечности, отвергая представление о человеке как об уникальной личности и образе Божием. Задумывались ли трансгуманисты о том, что делает человека человеком и что такое человечность? Для православных христиан человек – это личность, сотворенная по образу и подобию Божиему, а мерило человечности – это Сам Христос Богочеловек, в Нем воплотился изначальный замысел Бога о человеке, Он – совершенный Бог и совершенный человек, и мы призваны уподобиться Ему в любви и милосердии, великодушии и всепрощении, ибо уметь любить и быть милосердным и значит быть человечным. Архитекторы «новой человечности и пост-человечности» – трансгуманисты или постгуманисты – считают, что время homo sapiens завешается, и наступает новая эпоха «сверхлюдей», но здесь кроется исконная человеческая гордыня и жажда самообожествления – быть как боги, что обернется апокалипсисом расчеловечивания. Когда читаешь о футурологических проектах трансгуманистов по технологической модификации человека, то возникает волнующий ум, душу и совесть экзистенциальный вопрос: Существует ли черта модификации тела и сознания человека, за гранью которой человек перестает быть сами собой – перестает быть человеком, утрачивая саму человечность? Если святые отцы Церкви единогласно возвещали, что Бог изгнал Адама и Еву из Рая и закрыл для них возможность вкушать от Древа Жизни, чтобы человек «не стал вечно мучиться в этой жизни» (преподобный Ефрем Сирин) и «зло не стало бессмертным» (преподобный Максим Исповедник), то трансгуманисты не желают вдумываться в богословские, религиозно-философские и экзистенциальные смысла библейского сказания о грехопадении Адама, но хотят избавить человеческий род от смерти и страданий и вернуть доступ к Древу Жизни – бессмертию – не путем, завещанным нам Иисусом Христом, сказавшим о Себе – «Я есмь Истина, Путь и Жизнь», а окольным путем научно-технического прогресса, словно проблема жизни, смерти и бессмертия – это сугубо техническая и научная проблема, а не метафизическая, этическая и религиозная. Трансгуманизм – это не только современная форма материалистического миропонимания и рационально-технократическая идеология, в основе которой лежит страх перед смертью и желание избавить человечество от страданий, болезни и смерти, но и своеобразная религиозная вера, основывающаяся на идеях сциентизма – новая разновидность религии человекобожия, искушающая людей люциферианской идеей уподобиться Богу и стать совершенными, но с отвержением Бога и полной независимостью от Творца – через научно-технический прогресс.
Трансгуманисты манифестируют наступление новой эры в истории человечества, когда можно будет не только изменять генетический код человека, но и оцифровать и перенести сознание человека в андроида, открыв для человечества горизонты нового бытия, когда люди перестанут быть пленниками биологических ограничений и обретут возможность достичь реального бессмертия и освоения космоса. Но вопрос о возможности оцифровки человеческого сознания и его переносе сознания в андроида – это не только научно-техническая проблема, но и вопрос этического, метафизического и религиозного порядка – антропологический вопрос, касающийся самой сути нашего бытия. Для многих трансгуманистов возможность оцифровки и переноса сознания человека в андроида – это освобождение из «темницы тела» и возможность продолжения существования нашего сознания за пределами ограниченного существования нашего бренного тела, но, во-первых, для христианина очевидно, что наша душа не исчезает со смертью тела, а переходит в духовный мир, а во-вторых, к вечной жизни призван целостный человек с духом, душой и телом, ибо как писал святитель Лука Крымский – «при жизни наше тело – перстное, душевное, как тело Адама, по воскресении оно станет иным, духовным, подобным телу небесного второго Адама – Иисуса Христа, какое Он имел после славного Воскресения Своего». В Новом Завете возвещается, что всеобщее воскресение мертвых произойдет «во мгновение ока» (1 Кор. 15:52) – в момент второго пришествия Христа Спасителя – все усопшие воскреснут, а живые – преобразятся, все обретут нетленные и духовные тела и предстанут на Суд Божий. Когда вникаешь в футурологические грезы трансгуманистов о возможности переноса человеческого сознания в андроидов и победе над страданиями и смертью, то задаешься вопросом: Задумывались ли трансгуманисты о том, что сознание – это не продукт жизнедеятельности нашего мозга, а то, что существует в священной форме духа и принадлежит духу – свободному, самоопределяющемуся и самосознающему? Понимают ли трансгуманисты, что душу человека нельзя оцифровать – ее нельзя скопировать и вставить в машину – в том числе и в антропоморфного робота? Трансгуманисты отрицают метафизику и исповедуют крайне натуралистическую и механистическую философию – они думают, что сознание человека имеет «материальный носитель» – мозг, а потому может быть технически «перенесено» на другой – «искусственный носитель», не понимая, что сознание – это свойство нашего духа, продолжающего существовать после смерти нашего тела. В Священном Писании сказано, что человек сотворен для вечной жизни, а смерть – горькое следствие грехопадения, поэтому жажда бессмертия неустранима из души человеческой. Но трансгуманистическая идея «цифрового бессмертия» имеет антихристианский характер и связана с апостасией – кода человек утрачивает религиозную веру и знание о подлинном бессмертии – о вечной жизни с Богом, то он начинает грезить о бессмертии искусственном – о суррогате вечной жизни, достигаемом научно-техническими средствами. Как бы ни были велики головокружительные достижения науки и техники, они никогда не смогут дать нам вечную жизнь, которая даруется Богом. Наука и техника могут улучшить наше земное бытие и улучшить качество жизни, но они не в силах даровать нам вечности и сделать нас причастниками Божественной Жизни. Жизнь не рассматривается трансгуманистами как время приуготовления к встрече с Богом, страдания не оцениваются как духовные испытания, призванные пробудить нравственное сознание и побудить человека задуматься о смысле жизни и своем предназначении, не приковывать свою душу к преходящим и суетным вещам, но обратиться к Богу и горнему миру, искать Царство Небесное и правду его. Для христианского сознания земная жизнь есть приуготовление к вечности, в то время как трансгуманисты хотят увековечить наше земное существования, надеясь избежать грозного и священного таинства смерти – избежать исхода в иной мир и встречи с Богом, Его Суда и воздаяния. В экзистенциальной основе трансгуманизма лежит страх перед смертью и Судом Божиим – трансгуманисты «не чают жизни будущего века» и не верят во всеобщее воскресение мертвых, в глубине своих душ они боятся предстать на Суд Божий, а потому всеми силами стремятся продлить свое земное существование. Для трансгуманистов бессмертие – это бесконечно длящееся время, то, что Гегель назвал «дурной бесконечностью», а для христиан истинное бессмертие – это вечная жизнь в Боге и с Богом, победа над смертью и временем, ибо сказано в Апокалипсисе, что когда пробьет последний час истории, то все умершие воскреснут и предстанут на Суд Божий, мир духовно преобразится – будет новое небо и новая земля, а времени уже не будет – все войдет в вечность. В своей статье «Трагизм нашего времени» я уже писал о том, что на вызов трансгуманизма Церковь и все человечество должны ответить православным теогуманизмом – верой в богообразность человека, стремлением уподобиться Христу через евангельские добродетели и духовно-нравственное самосовершенствование, соединение с Богом. Если трансгуманизма предлагает человеку цифровое бессмертие, то Бог дарует истинное бессмертие, если трансгуманизм прельщает «апгрейдом», то христианство зовет к очищению сердца от страстей, нравственной и духовной жизни, ведущий к спасению и обожению. По слову святителя Афанасия Великого, «Бог вочеловечился, чтобы мы обожились». Воплощение предвечного Бога Слова и искупительная жертва Иисуса Христа – это залог обожения человека, которое совершается через Богочеловеческое содействие – через синергию свободной воли человека и освящающей благодати Святого Духа, действующего в таинствах Церкви, отсюда – христианская вера в то, что спасение невозможно вне Церкви и без искупительной жертвы Сына Божиего, плоды которой усвояются нами через веру во Христа и участие в таинствах Церкви, через духовное делание и жизнь по заповедям Евангелия. В наше время перед человечеством открываются два пути: первый путь – окончательное вхождение в технотронную эру и трансгуманистическая деконструкция человека с перспективой расчеловечивая; второй путь – путь одухотворения человека и его преображения, когда научно-техническому прогрессу будет соответствовать прогресс культурный и духовно-нравственный, а наука будет сопряжена с высокой нравственностью и мудростью, данной нам в Откровении Самим Богом. Если мы хотим сберечь свою человечность и способность жить духовной жизнью – любить и верить, творить и молиться, то мы должны избрать не технократический путь, ведущий к механизации человека – к превращению в машинообразное существо, а Богочеловеческий путь, который ведет нас к Богу и вечной жизни – евангельский путь Христа Богочеловека. Мы не должны отказываться от научно-технического прогресса, но должны покорить его высшим духовно-нравственным целям и ценностям, осознать, что науки и технологии существуют для служения человеку, а не наоборот – технологии должны быть инструментами, содействующими нам в нашем земном бытии. В нашу переломную и драматичную эпоху с шекспировским накалом страстей разворачивается борьба за понимание человека, его природы и предназначения, а идеологи трансгуманизма хотят «перековать» человека и изменить его природу – создать «нового человека» – трансчеловека, являющегося переходным этапом, ведущим к постчеловеческой форме бытия. Трансгуманизм – это футуристическая и сциентическая философия эпохи технократической цивилизации, отрицающей все метафизическое и духовное – все, чем живет дух и что составляет средоточие духовной, религиозной и нравственной жизни, тем самым трансгуманизм ведет к апокалипсису расчеловечивания – стремится выйти за грань человека, его природы и самой человечности – угасить в человеке все человеческое и истребить в нас лик человеческий. В нынешнюю эпоху проблема антропологии становится самой животрепещущей и волнующей религиозно-философской, этической и экзистенциальной проблемой, а каждому из нас надлежит глубоко задуматься о том, кто мы и для чего нам дана жизнь, чего мы ищем и куда движемся – задуматься над вопросом, который раздается на страницах знаменитой «золотой книги» Боэция – «Утешение философией»: Помнишь ли ты о том, что ты – человек?
Лик человеческий
© Copyright: Руслан Игнашкин, 2024
Свидетельство о публикации №224122300373
Свидетельство о публикации №224122300373
Рецензии