Роман-ретро Глава вторая

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Родители души не чаяли в дочери. Девочка родилась слабенькой, часто болела, плакала по поводу и без повода. Единственная, при ком Анечка вела себя спокойно, была Апочка. Анечка поняла, что ее не проведешь. Дождливое время года и зиму Федоровы проводили в Петербурге, лето и теплую осень в загородном доме, недалеко от Царского Села. Время летело быстро, родители и не заметили, как повзрослевшая дочь стала капризной эгоисткой. Нет, Анна не была злой, она любила и мать, и отца, но свою выгоду знала и в полной мере использовала свои артистические способности, ловко манипулируя родителями. В гимназии у нее подруг не было, дружить с ней было трудно - нужно было соглашаться с любым, даже абсурдным, ее мнением. А девочки тоже знали себе цену. О себе она была высокого мнения: очень симпатичная, с большими серо-голубыми глазами в обрамлении густых, темных ресниц, с очаровательными ямочками на щеках. Как и все девочки ее круга, она хорошо танцевала, пела, но главным своим достоинством считала сочинение стихов.
В возрасте 75 лет умерла Апочка, которая многие годы прожила с семьей Федоровых в мире и согласии.  Вот уже и Анне шестнадцать - красивая, грациозная, но, как она сама считает -  несчастная, ведь никто не ценит ее по достоинству. Подходит к концу 19 век, скоро новый, двадцатый. Что принесет он Анне? Надо загадать желание на Рождество, и оно обязательно сбудется, и она наконец будет счастлива.
А пока, как многие ее знакомые и друзья, она увлечена новой поэзией, одни названия чего стоят - символисты, футуристы, акмеисты, да всех не перечислишь и не запомнишь. Но эти строчки Константина Бальмонта знали все:
"Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша,
Мое единое Отечество -
Моя пустынная душа".
Много поклонников было и у Игоря Северянина:
"Я гений, Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсеградно утвержден".
Послушать стихи своих кумиров можно было в кабаре-кафе с различными экзотическими и немыслимыми названиями: "Колибри", "У гробовщика", "Зеленый попугай", "Хромая лошадь". В "Гробовщике" вместо столов стояли гробы, официанты были одеты в саван, здесь часто выступал Бурлюк. Швейцары в таких кафе во что только не рядились - мертвец с косой, вурдалак, Аид с Цербером. В эти кафе пускали только "своих", избранных, и простой прохожий, увидев вывеску данного заведения и "швейцара", убыстрял шаг и старался уйти по добру, по здоровому. Удивительное зрелище представляли и посетители - это мог быть и Арлекин с ушами, как у кролика, с "шапкой" на голове с колокольчиками или шариками, и ведьмы, и лешие. Девицы с сине-зелеными или красными и оранжевыми губами сидели за столами, в их руках дымились пахитоски. Меню тоже заслуживало особого внимания: "Некролог", "Завтрак у вампира", пирожные "Умрем вместе", напитки "Яд крысолова", кофе "Коньяк с мышьяком".
В одном из таких кафе Анна познакомилась с Михаилом, друзья звали его Мишель. Был он сыном присяжного поверенного Константина Аркадьевича Белозерского, мать его была светская львица Лионелла Модестовна, в девичестве Львова. Костюмы  и Мишеля, и Анны были на зависть друзьям, хотя удивить их было сложно. Костюм русалки Анна выбрала неслучайно - зеленый цвет очень шел к ее глазам, но вся прелесть была в хвосте, который был сделан так искусно, что казался натуральным, а чтобы он не волочился по полу, Анна перекинула его, как шлейф на руку, с маленьким серебряным колокольчиком на конце, издающим мелодичный звон. В руках у Анны была сумочка в виде перламутровой раковины. В костюме Мишеля самыми запоминающимися были туфли - в виде копытцев, а к рожкам привязаны разноцветные ленточки. Черт вежливо поклонился Анне, представившись: "Черт Иванович, а для друзей просто Черт". Улыбнувшись, Анна сказала: "Просто Анна". Компания заняла несколько рядом стоящих столиков, заказав "кофе с мышьяком" и пирожные "на миру и смерть красна". Как всегда, начали спорить, чья поэзия лучше - символистов или акмеистов, Бальмонта или Гиппиус, Брюсова или Мережковского, Ахматовой или Мирры Лохвицкой. Но тут с плохо освещенной сцены зазвучали стихи:
"О, ночному часу не верьте,
Он наполнен злой красоты,
В этот час люди близки к смерти..."
"А мне больше нравится Елена Гурко", - сказала Анна:
"В черноте горячей листвы бумажные шкалики,
В шарманке вертятся, гудят, ревут валики".
 "Ах, маэстро, паяц,
Вы безумно фатальны,
Отчего на меня, на меня
Вы смотрите идеально?".
Но большинство в этой компании о такой поэтессе даже не слышали и были удивлены, что она нравится Анне. Да нет, она не нравилась Анне, она просто хотела переключить внимание Мишеля и других на себя.
А вслед за этим уже читали полушутливые стихи:
"При дуновенье легком ветра
Летит с деревьев снежный пар.
Заколыхались тихо ветви,
Сошел серебряный загар.
Под шелестящими ветвями
Стою одна в ночной тиши,
Вдруг вижу: Игорь Северянин
Ко мне с бокалами спешит.
В шампанском были ананасы,
Объятий нежных сладкий плен.
Ты пожелай мне написанья
Других возвышенных поэм".

В другом кафе "Хромая лошадь" они слушали Маяковского, им запомнились отрывки из двух стихотворений: "Ночь":
...Багровый и белый отброшен и скомкан,
В зеленый горстями бросали дукаты,
А черным ладоням сбежавшихся окон
Раздали горячие черные карты".
"Нате":
"Вот Вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушеных, недоеденных щей,
Вот вы, Женщина, на Вас белила густо..."
Но дочитать не дали, читающего освистали, кто-то дудел в скоморошью дудку.
Зато с удовольствием отгадывали, из какого стихотворения Гумилева строчки:
"Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слез..."
                "Она".

"Сегодня я вижу,
Особенно грустен твой взгляд..."
                "Жираф".

"Над таинственным озером Чад
Посреди вековых баобабов..."
                "Озеро Чад".

"Да, я знаю, я Вам не пара,
Я пришел из другой страны..."
                "Я и Вы".
Больше всего отгадал Мишель и получил приз "Ананасы в шампанском".
А Анна влюбилась в него и, стараясь подражать этим поэтам, тоже написала стихотворение:

"Я проснулась почти под утро.
За окном кусочек зари.
Ты растаял в ночи как будто.
Тихо плакали фонари.
За безмолвной скупою дрожью
Угадала лиловый цвет.
Ты целуешь меня осторожно,
Но тебя рядом, милый, нет.

Я подошла к окну.
Улица в золоте листьев.
Словно веду по стеклу
Ярко-рябиновой кистью.
Ты мне сказал: прощай,
Я твой навеки друг.
Помни меня, скучай
Во времена разлук.

Я сегодня опять тоскую
Я сегодня опять одна.
Ты целуешь ее, другую.
Оттого я с утра пьяна.
На окне полыхает роза.
За спиною идут дожди.
Пролилися скупые слезы,
Все, теперь навсегда уходи.

Я люблю Вас, мой нежный друг.
Я не сплю, догорит печаль.
И уйдет за луною вдруг
В невозвратно серую даль.
Только слезы дождя по стеклу,
Только ветер свистит всю ночь.
Вы не думайте, я умру.
Вы не сможете мне помочь".   

А Мишель ей отвечал:
"Синеглазые сумерки и весенняя тишь.
В эти нежные сумерки, отчего ты грустишь?
Вижу, вверх поднимается над рекою туман,
А сирень распускается, источая дурман.
И черемуха белая сыплет снегом траву,
Словно, ласка несмелая - не во сне, наяву.
Отчего же, любимая, ты все время грустишь?
Что ты, чудная, милая, все себе не простишь?!"
Мишель нежно улыбнулся Анне, и она увидела в его глазах любовь и грусть.
 "Ну, вы даете, Черт Иваныч и Русалочка! - раздался шутливо-восторженный голос одного из друзей, - вы пишите не хуже многих, браво вам!" И все радостно захлопали.