Строительный батальон

Давно это было. В те далёкие времена, когда катушка ниток стоила как катушка ниток, а не как бухта смоленого, корабельного каната. Сколь Генеральный, столь и чернобровый секретарь к месту и не к месту любил повторять задушевное своё слово сиськи – масиськи.  Что, впрочем, ничего не означало кроме как систематически.
Над волнистой, томной речкой летали трепетные стрекозы, а не страшные беспилотники. Так вот эти стрекозы были изначально прозрачны. Это уж потом, по прошествии времени, смутировали они радикально и в цвет летательных аппаратов стали защитного цвета. Хаки. А тогда было стрекоз прозрачных видимо и невидимо, и прожорливые лягушки волнительно поглядывали на них из – за опущенных ресниц выпуклых глаз.
Но в этой жизни ничто не бывает постоянно – постоянным. Тогда именно какая – то очень светлая голова придумала большак или асфальтовую дорогу тянуть мимо деревни, а не посередине оной, как было раньше. И именно в то время, в то спокойное лето, почти в вечности от Рождества Христова, дала зевастую трещину вторая свая от левого берега речки, старого моста.
Пришла пора строить новый. Строить за деревней, за самой школой, перед могучим Хохловским оврагом. В райкоме почесали головы и не долго думая, настрочили заявку в Министерство обороны. Мол, давайте сюда половину строительного взвода, а мы меж тем средства выбивать будем. Пока лето транспорт двинулся мимо аварийного моста, по перекату. Жившие там под валунами легкомысленные налимы в спешке собрали пожитки и переселились метров на пятьдесят вверх по – течению. Там основали новое поселение и на всякий случай выставили круглосуточные посты.
И вот однажды, давно это было, поднимая непроглядную пыль вокруг себя, затормозил на самом пригорке военный ЗиЛ, с кузовом затянутым брезентовым тентом. Былинный богатырь, с погонами лейтенанта сверкнув блестящими яловыми сапогами, соскочил с подножки на благословленную Мещёрскую землю.

- Взвод стройся! – исключительно командным голосом зычно прорычал офицер. – В шеренгу по два.

В кузове зашевелились. Первым спрыгнул о земь сержант. Поправил пилотку и хрустяще потянулся. Сразу и не скажешь, чего в нём было больше: молодости, красоты либо бравости. Разом вздрогнули и почувствовали жгучее беспокойство все до одной деревенские мамаши охранявшие покой местных красавиц. Несовершеннолетних, совершеннолетних и даже одной блистательной вдовицы, мужа которой бессовестно заломал медведь – шатун прошлым апрелем.

- Взвод, в шеренгу по два становись! – повторил приказ командира он,
зевнул и мечтательно посмотрел вдаль. Звали его Андрей, фамилия Петухов. Самый что ни на есть дембель. Осенью, когда всесильный багрянец приберёт до следующей весны зелень листьев, прямиком домой.

- Ну, приехали! -  приземлился следом военный строитель номер два, а именно ефрейтор Клоков Анатолий Петрович. Из того же дружного племени стройбатовских дембелей.

- Ноги затекли – ударил каблуками о травку ефрейтор Чуугреев Иван Денисович. Он хоть и тамбовский, но на него тоже увольнение в запас распространяется. Самый, между прочем, справедливый «дед».

Ну уж следом тогда посыпались из кузова, как овечий горох, всякие там черпаки, молодёжь и шестеро салажат. Салаги те боялись всю дорогу. Как же, как же – первый раз мост строить будут. Но на то и щука, что б карась не дремал. Три дембеля не даром прибыли оказывать им всякую помощь. Да при лычках все. Сапоги гармошкой
Александр Александрович Твёрдобоков, лейтенант инженерных войск, двадцати четырёх лет от роду, потомственный военный (отец его со славным Рокоссовским на Европе когда ещё ужас наводил). Один метр девяносто семь сантиметров рост. Сто на семьдесят на девяносто. Размер ноги сорок седьмой. Улыбка вразмах и чуть курнос.
Ну и куда я вас спрашиваю, смотрит министерство обороны, посылая в неокрепшие, сугубо гражданские деревни такую изысканно – геройскую военную глыбу? А тут ещё ведь сержант, вышеупомянутый Петухов Андрей Михайлович. Один метр девяносто пять сантиметров рост. Сапоги размер сорок шесть с припуском, размах груди не уступает лейтенантской. Может даже и превосходит. Взгляд стеснительный.
Два ефрейтора мало в чём им фору дают.
Ну и двенадцать воинов рядового звания, собственно для того, что бы строить всё таки этот не к ночи упомянутый мост. В деревне без моста нельзя. Урожай возить на элеватор, картошку в бурты, капусту на овощную базу как прикажете?

- Товарищ лейтенант, первый взвод, третьей роты, войсковой части номер 15366, для выполнения специального задания, в населённый пункт Кочкино прибыл. Происшествий нет. Заместитель командира взвода, сержант Петухов – отрапортовал Андрей.

- Вольно – устало козырнул Твёрдобоков. – Разойдись.

- А где ночевать – то будем? – задал резонный вопрос Чуугреев. – Что – то я вокруг себя строений не отмечаю. Только ферма, но там же доярки!

- Отставить доярок – сдвинул брови лейтенант. – Через  два  часа будут
вам три вагончика. Если рация не врёт. (Это уже совсем потом, недели так через три – четыре вернулся лейтенант утром в расположение, с намерением подремать в командирском вагончике до завтрака, но не тут – то было. Вернуться - то он вернулся, а дневальный - салажонок спит, привалившись боком к тёплой стенке походного жилища. Рядом с ним тихо – мирно пощипывала травку огромная корова.

- Рядовой Коровин – постучал посапывающего салагу носком сапога по каблуку усталый командир. - Вот сейчас эта самая корова все вагончики рогами попереворачивает, а ты дрыхнешь! Два наряда вне очереди!

Бедный солдатик, бледный от неожиданного испуга шарахающимися глазами вылупился на животное. А то как ни в чём ни бывало, поплюхало на зелёную травку и на всякий случай отошло подальше.)
А пока всю короткую летнюю ночь лязгала на горе прибывающая техника. Первыми, когда все уже спали вповалку на яром косогоре (солдат спит – служба идёт), прибыли три строительных вагончика. За ними погромыхивая тяжелеными ножами и не менее тяжелеными траками, явились два бульдозера, следом задыхаясь и дряхленький экскаватор. А уж только потом два грузовых ЗиЛа, как предвестники пузатой бетономешалки. Два тракториста, один экскаваторщик и два водителя, лица сугубо гражданские после обеда и отбыли назад, к семьям. Полувзвод и подбирался изначально с учетом этих специальностей. Армия не желала делиться своими успехами ни с кем.
Деревня затаилась. Не спали всю ночь чёрные как смоль грачи свившие свои поднебесные гнёзда в бывшем барском саду. Не плескались в речке пескари и оттого прожорливые щуки были нынче голодны. Не подавал голоса обычно разговорчивый колхозный бык Самсон. Да что Самсон? Петухи по - утру не кукарекали!

- Эй, что б тебе - в полголоса ругался пастух Семён Подшивалов и вопреки традиции не щёлкал кнутом.

- Понаехали солдатики – вздыхали у колодца бабы, поглядывая в сторону новоявленного военного городка. – Пятнадцать человек и офицер ащщё.

- Лейтенанта я видела – поддакнула всё и вся знавшая Маруська Морячиха (у неё муж завсегда в тельняшке ходил). – Справный такой, у нас похожих  мужиков нет.

- Рождённый пить… - заикнулась было женщина в праздничном цветастом полушалке, но под взглядами товарок благополучно замолчавшая.

Мужики курили в палисадниках. Лишь кое – где по - соседски стреляли
друг у друга табачок, покашливали.

В стройбате подъём рано. В шесть утра уже как штыки. Зарядка, на речку умываться, бегом и строем. Туда с горы как мячики, назад в гору с небольшой одышкой. Командир порядок любил и прививал его солдатам. Столовая в райцентре специально для них открывается теперь в семь тридцать. В восемь пятнадцать вернулись. До половины девятого перекур, а уж потом работа. До седьмого пота, до красных мальчиков в глазах, до посинения. В уставе так и написано чёрным по белому: два солдата из стройбата, заменяют экскаватор. Вот так – то.

- Клок, ты с Иваном на бетономешалку – пыхнул сигаретным дымком Андрей. – Кнопку нажал, сиди жди пока бултыхается. Два салаги загружают и выгружают, четверо носят носилками, остальные арматуру вяжут, опалубку мастерят. ЗиЛы щебень и песок возят. Я осуществляю общее руководство. К седьмому ноября срок сдачи.

Был тогда давно Великий праздник – день Октябрьской Революции, незаконно забытый теперь. Много событий приурочивали к нему, почти все. С красными флагами ходили на демонстрации. В деревнях поросят резали и котлеты из парного мяса жарили. Тосты поднимали.

- Эх Андрюха – потянулся Клоков, - нам бы чего не делать, лишь бы ничего не делать. Скоро сто дней до приказа.

- Да – кивнул сержант.

Сто дней до приказа чтится в стройбате как престольный праздник. К нему готовятся, его ждут, поклоняются ему. Может даже сильнее чем сам приказ. Сам приказ в день выхода, подписанный министром обороны, печатается в газете «Звезда» от 26 марта и 26 сентября. Дембеля волнуются с утра, их трясёт нервной дрожью. А вдруг. Но вот он пахнущий типографской краской: « В соответствии с законом СССР о службе в Советской Армии…уволить в ноябре – декабре…лиц выслуживших установленные сроки службы…». Это я собственно о том, что знакомые нам дембеля покинут гостеприимную Красную Армию именно осенью.
И вот значит приказ готов, но подготовка – то к нему начинается за сто дней. Дембельский альбом, дембельский чемодан, аксельбанты, галуны, значки и ликёро – водочные изделия для празднования. Салажата смотрят на них и восхищённо завидуют, пуская слюни.
Двадцать шестое сентября минус сто дней – получается восемнадцатое июня. Сегодня пятнадцатое. Всего три дня. А что? Как раз и мост построится и деревня к ним привыкнет к приказу и все остальное.

- Ну что должности делите?– появился – не запылился Твёрдобоков. - Я
смотрю в расположении тихо. Время пошло. Никому спуска не будет.

Закипела работа. Карьер рядом. Щебень и песок считай свои. ЗиЛок урчит туда четыре минуты, назад гружёный шесть. Один возит щебёнку, другой песок. Доски для опалубки, арматуру диаметром шестнадцать миллиметров, гвозди на сто, отожжённую проволоку для вязки, толь в крепких рулонах – привезли целенаправленно из района на армейских тягачах. Ровненько сложили на косогоре, прикрыли еловым лапником и остались довольны.
Тут бы и закончить этот опус, но ведь наступило через два дня восемнадцатое июня. С утра самого пахло в воздухе грозой. За дальним оврагом и карьером потрескивало. Ослепительные молнии вставали там на дыбы и полоскало ливнем. Два раза появлялась в резиновых сапогах семицветная радуга.

- К нам придёт или нет? – спросил у ещё не заработавшего свои наряды Коровина Андрей. – Сегодня дембелям большой грех работать, предаваться мечтам советует устав.

- Нет, товарищ сержант, Вы только посмотрите, ветер тучи в обратную сторону погнал – мигом откликнулся тот. – Хотя летом, как говорится в народных приметах тучи супротив ветра ходят.

- Может и громыхнёт.

- Откель мне знать – яро почесал за ухом салага. – Вон посмотрите, ласточки высоко летают, возле самого коршуна.

Это на деревне сегодня воскресенье, а у доблестных военных строителей обычная работа. Единственное спасение – дождь, тогда бетон не мешали. Теперь воскресение, а вчера была суббота, мужики топили бани. А у кого оной не было шли к соседям. Без бутылки нельзя, она вроде пропуска на объект. Первыми парились мужья, жёны в это время готовили закуску. Оставленные без присмотру дети развлекались кто как. Малые бродили по щиколотку в лужах. Постарше рубили проволочными саблями головы крапиве. Ещё старше гонялись по пыльной улице на великах. Ну уж те, что старшеклассники громко шептались на сеновалах. Разудалые пацаны запускали свои лапищи в малюсенькие вырезы на платьях, но их туда категорически не пускали. Давно это было не теперь. Ребята обижались, а девчушки их гладили ладошками…но не пускали.
Уже когда мужики отпарившись приступали к трапезе, шли в баньку бабы. Смывали с себя усталость, Убирались, мыли полки и пол в бане, пили квас.

Семён Урюпин проснувшись,  тяжело открыл  глаза. Огляделся по всем
сторонам, определяя место ночёвки. Поднял гудевшую набатом голову, со стоном вздохнул. Дома был, но на столе ничего не намечалось – ни склянки, ни половины, ни пылинки.

- Настя – невзрачно позвал в сторону форточки жену.

Тихо и муторно, лишь ясно похрюкали за окном свиньи, да разудалый, при шпорах петух, вскричал не своим голосом. Семён покачиваясь встал и бесцельно шагнул в сени. Черпанул деревянным ковшиком из оцинкованного ведра. Испил. Долго и с журчанием лилось в желудок, пока не надломилась в локте уставшая рука и он со вздохом отставил ковш.

- Брысь отседова – шуганул потеревшегося было о его ногу домашнего кота Филимона. – Мышей лови. Ходишь тут! Хозяйку не видел?

Обидевшийся кот проигнорировал поставленный вопрос и твёрдо опираясь на все четыре лапы отправился на улицу. А там ярко и победоносно светило солнце. Но со стороны карьера наползала умопомрачительно синяя туча. Поверху её расположилась завсегда круглая и ровная по бокам радуга. Кто – то пренебрежительно стукнул калиткой.

- Сенька, голова твоя садовая! – бодро шагнул из – за неё во двор Тимоха Скворцов, за плечом у которого дулом вниз зачем – то висела двустволка. – На охоту за грибами пойдём. Собирайся – зубы чисть! Кому говорю! У тебя твой тарантас на ходу?

- Пока урчит – кашлянул Урюпин. – Похмелиться есть чего?

- У Скворцова есть всё – вытянул из – за пазухи не начатую бутылку тот. – Настёна дома?

- Не просматривается.

- Тогда скатертью дорога!

После первой на душе Семёна Урюпина немного просветлело. Воспряли подавленные мышцы и чуть – чуть затихла голова. Жизнь уже перестала казаться одним постоянным серым днём. Что – то тёплое подкрадывалось к сердцу.

- Ну что, ещё вкатим по одной? – тут как тут улыбающийся Тимофей Скворцов. – Между первой и второй перерывчик так себе! Как думаешь, дружище?

- Если кто и против, тому  воздастся, а  я же  завсегда в первых рядах, и
грудь колесом, и прочь сомнения.

- Тебе скока налить?

- Краёв не видишь? – поспешил обидеться Семён.

Во дворе громыхнуло и вроде как стемнело. А потом враз затараторило по крыше огромными каплями и закачал возмущённо головой огромный тополь у забора. Потом дождь встал по округе сплошной стеной. Лило везде: в оврагах, в лесу, над строящимся мостом, над недалёким ореховым леском. Около карьера встали рядочком распалившиеся самосвалы. Дождь плюхал на их капоты и по гусиному шипел испаряясь. Остановилась бетономешалка и огромные голавли в речке наконец – то заснули без шума.
Но бутылка опустошается быстро, только вошли в ритм, а там уже нет ничего.

- Больше что ли нет? – полюбопытствовал Урюпин. – Мелкая посудина оказалась.

- Ты думаешь у меня за оврагом ликёро – водочный завод? – вопросом на вопрос ответил собутыльник. Давай закурим и подумаем. Есть одна мыслишка.

- Давай – не томи.

- Ружьё неси и патроны. Есть патроны?

- Были…штук пятнадцать…

- Эх, если бы ещё один пузырёк принять вовнутрь – мечтательно потянулся всеми своими руками – ногами Скворцов. Вот тогда был бы полный порядок. А так не уму ни сердцу, с одной стороны похмелился – с другой нет.

- Подожди – выставил вперёд ладошку Урюпин и довольно таки твёрдо двинулся в сторону заброшенного улья с крышки которого висела на паутинке давно повесившаяся и успевшая засохнуть пчела. - Настька в прошлом годе тут со пчёлками шепталась.

Следом за ним горестно побрёл кот Филимон, ещё не кормленый сегодня. Как впрочем и куры с главарём ихним петухом. Как – то потайным ходом выбравшиеся на волю хряки, самозабвенно рыли пятаками лежалую землю за сараем.

- Есть – завопил тут  Семён, вытаскивая забубенную головушку из недр
пчелиного дома. – Вот она!

И точно, в руках его отсвечивала синим залепленная пчелиным воском посудина.
 Дождь закончился и военные строители не спеша продолжили своё благородное дело. Хотя солдатское время тянется медленно, словно старая черепаха перебирая минуты лапами. Там присядет отдохнуть, там приляжет в тенёчке. Но всё же шло по – пластунски неумолимо.

- Нажми круглую кнопку, идём покурим – пришёл к бетономешалке в поскрипывающих сапогах Андрей. – Ты Толян не спеши, до дембеля уложимся. Весной приедем посмотреть, на плоды работы нашей. В клубе сегодня кино новое «А зори здесь тихие», литер сказал, что идём всем составом, кроме дневального.

- Отлично – воодушевился ефрейтор. – Там, наверное, Машка Федина будет. Вот хорошая она девчонка. Ей Богу женюсь. И не улыбайся тут, твоя Катюшка Фролова не хуже будет.

- Так ей мать гулять со мной запрещает – буркнул в ответ сержант и горестно нахмурился.

В самом конце улицы идущей к строящемуся мосту что – то внезапно бабахнуло. Громко так и бесшабашно. Следом рявкнул оторванным глушителем автомобиль. Ошарашенные грачи хлопая заспанными глазами махнули крыльями разом и в наступившей сумятице взлетели всем скопом в небо. Солнце скрылось за ними и наступила полутьма. Вначале улицы бабахнуло ещё раз. Завизжала неземным визгом какая – то баба. Грачи видимо приняли это за какой – то знак и принялись обстреливать землю огромными плюхами.
Пыль, поднятая на том конце улицы каким – то транспортным средством начала неумолимо приближаться к расположению строительного батальона. В самой серёдке её просматривался УАЗик Урюпина. Сам хозяин одной рукой придерживал рулевое колесо, другой высунутое в окно двери двустволку. В противоположную дверь торчало ружьё Скворцова. Тимофей и Семён были пьяны зело и помутневшими глазами смотрели на бежавшую под них дорогу. Кот Филимон, яростно оскалив зубы, подвизался на заднем сидении. Но он был безоружен.

- Ни фига себе, сто дней до приказа! – рявкнул Петухов. - Взвод стройся в шеренгу по два.

Давно это было, но дисциплина тогда в Советской Армии была железной. Устав знали как Отче наш, как самое нужное в этой жизни. Как щит и меч. Сапоги затопали, бетономешалка была выключена пилотки нашли
своё место на головах, губы поджаты. Откуда ни возьмись, появился Твердобоков. Глаза на выкате, кобура болтается, ширинка застёгнута на все пуговицы (я хотел сказать китель, но извините, тоже волнуюсь) всё остальное в норме, галстук только цвета хаки отсутствует. Но это на храбрость и самообладание не влияет.

- Я за пистолетом в сейф. Все в укрытие – зычным голосом заорал лейтенант, размахивая руками.

- Где укрытие? – заорал в ответ сержант.

- Все за сваи моста! По ближним кустам прятаться. Не высовываться. Щас я их свежевать буду.


«Бабах» - жахнул из ружья Скворцов. После чего эхо долго ещё блуждала по поверхности речки, распугивая стрекоз. И Урюпин туда же. Смачно запахло порохом. Улица замерла в судороге и размахивая ветвями клёнов, благоразумно пригнулась.

- Гони сюда спирт, всю канистру гони, без остатка гони, ёрш вашу чечевицу! – выдвинул требование возгордившийся собой, очень пьяный и суматошный Тимоха Скворцов, сегодня на его улице праздник, сегодня на деревне его боятся и прячутся от него.

- И попробуйте спрятать! – пригрозил Сенька Урюпин, и на его улице праздник. – Всё равно найду и выхлебаю.

Там и спирту – то двухлитровая плоская фляжка. Чистый как роса правда – медицинский. Ранки и царапины протирать, на гигиенические нужды, да мало ли? И как только уроды пьяные прознали?

- А ну стоять! – встал в рост успевший лейтенант. – Бросай оружие, либо я стреляю без предупреждения!

- Жаааххх – отдало прикладом ружьё в плечо Скворцова, отчего Твердобоков стал как – то неуклюже оседать боком на землю и алая, горячая кровь закапала из ноги чуть выше ялового сапога. Машина встала.

- Сержант – упавший офицер поднял голову. – За сарай заходи, там кирпичи сложены. – Забрасывай их.

- Есть – выкрикнул Петухов и скрылся за углом сарая.

- Стреляй Тимоха – ярился Урюпин. – Не жалей салажат, да будет нам
сегодня спиртяга.

Ещё два выстрела заволокли дымом место боя. Выстрел офицерского пистолета поглотили они своим грохотом. Колесо УАЗика шумно зашипело и мигом село на обод. Первый кирпич прошуршал в воздухе и приземлился прямо на лобовое стекло. Весёлые брызги – трещины побежали по нему вприпрыжку уменьшая обзор. Перебежками – по – пластунски запыхались за сарай Клоков и Чуугреев, в три кирпича дело пошло веселее.

-Аааа – завопил Скворцов, уронив безжизненно правую руку, хотя выстрела Твердобокова никто не услышал, занятые всяк своим делом.

Урюпин ещё пару раз выстрелил, но белокаменный сарай выстоял, грудью отразив укусы пуль, пока очередной кирпич не саданул его по загривку. Семёну враз стало больно и тоскливо до такой степени, что он посмотрев вверх на бескрайнее небо, потерял сознание.
А тут и сирены завопили за околицей.  Сразу три. Милицейская, пожарная и скорая. Давно это было, но в домах учителей и медицинских работников уже тогда стояли телефоны. Через пять минут всё было кончено. Урюпин и Скворцов крепко спеленатые верёвками лежали тихо – мирно в сторонке. Раненую ногу офицера бережно перебинтовывала медсестра в ослепительно белом халатике на босу тело (собираться - одеваться времени было в обрез). Деревенский люд приходил – уходил поплевать на скорчившихся преступников. Тут же крутилась Настёна Урюпина, плакала прикрыв рот платочком. Кот Филимон гордо прохаживался кругами. Нюхал пустые гильзы, морща нос и оскаливаясь.
Милиции наехало человек десять, может дальше больше. Сам районный глава МВД майор Сушилин присутствовал. Командовал по привычке.

- Этих двух в отделение, пить – есть не давать, курить тоже, пусть знают почём фунт лиха – ярился для вида. – В мирное - то время устроили охоту на людей. Изверги.

- Скворцова бы перевязать – подсказал кто – то. – Кровь у него капает, видите, не останавливается. Так и до плохого не долго. Без суда – то и следствия. Чай не восемнадцатый год.

- Перевяжем. Тачки вот только смажем.

- Его это кто заставлял Скворцова – то? У других мужиков нету на опохмелку, так они терпят себе в тряпочку. Ишь распознали: спирт для них тута! Цветёт и пахнет – бубнил себе под нос милицейский сержант.

- И то правда – шушукались бабы в  цветных  полушалках  боязливо, но
исключительно настырно жавшиеся в сторонке.

Только к вечеру все угомонились. Преступивших закон с охраной увезли в районный центр. Там КПЗ. Лейтенанта на скорой помощи туда же, но только в больницу (сопровождала его медсестра в халатике). Милиция в райотдел, пожарные в пожарку, машину мыть. Петухов получил от Твердобокова указания и остался с военными строителями за старшего. Мост уже выпирал из речки всей своей статью.

- Вот когда империалистические воротилы грозят нам из – за океана пальцем с обгрызенным ногтем, воины Советской Армии сиськи – масиськи проявляют чудеса невиданного героизма, непреклонного патриотизма и истинного гуманизма. Оберегают сон Советских людей, их право на труд и на подвиг – уютно расположившись на маленькой трибунке, вещал бровемудрый генсек. Сегодня у него случилось радостное и ответственное мероприятие, поздравляет и вручает правительственные награды особо отличившимся военнослужащим. Генералам звезду Героя, офицерам орден Ленина, рядовым орден Красной Звезды. – Сиськи – масиськи били, бьём и будем бить наших врагов. Страна должна восхищаться своими героями, должна знать их в лицо и гордиться ими.

Зал разразился бурными, продолжительными аплодисментами. Генсек деловито почмокал – почмокал губами и недолго думая вышел из – за трибунки намереваясь проследовать в комнату отдыха. Но его перехватил бдительный помощник и без сопротивления водрузил на место.

- Вот список – услужливо пододвинул лощёную бумажку. – Ордена будет выносить секретарь президиума.

- Хорошо – согласился Генеральный. – Сиськи – масиськи так, наверное, и надо. Будем прививать нашему народу вечное, доброе и недосягаемое. – И значительно взмахнул бровями.

- Да – да.

Снова зааплодировали. Побили ладошами и встали во фрунт томно закатывая глаза.

…- За исключительное мужество и героизм наградить лейтенанта Твердобокова Александра Александровича орденом Ленина. С присвоением очередного звания капитан.

Лейтенант чуть - чуть прихрамывая отчеканил шаг и был тщательно обцелован главой государства. У того это действие получалось лучше всего, с оттяжкой и смакованием. Уж сколько государственных мужей подверглись
этой процедуре, а не приелось ему.

- За беспредельно верное служение Великой Родине сержанта Петухова Андрея Михайловича наградить орденом Красной Звезды.

Андрей, чуть сутулясь, прогромыхал ботинками навстречу награде. Встал перед Главнокомандующим.

- Служи честно солдат – похлопал его по плечу генсек. – Молодец.

- Служу Советскому Союзу!

- Ефрейтора Клокова Анатолия Петровича и ефрейтора Чуугреева Ивана Денисовича наградить медалями «За отвагу».

Потом пили игривое шампанское за длинным столом. Гремел гимн, пел Кобзон, даже Аркадий Райкин был. Били куранты на Спасской башне, менялся караул у Мавзолея, реял над древним Кремлём алый стяг. Давно это было.
А тем двоим, Урюпину и Скворцову, дали одному двенадцать, второму одиннадцать с половиной. Прокурор всё клал на стол, слой за слоем, отягощающие. А адвокат разгребал эти завалы и складывал на их место смягчающие. Ну там на одной чаше весов терроризм, применение оружия и пьяный вид, на другой малые дети, почётные грамоты, спасения на водах. Набралось столько, сколько набралось. Им, теперь трезвым и раскаивавшимся, туда не хотелось. Совсем. Но никуда не денешься, пошли.
А Петухова, уж когда до дембеля осталось всего чуток, воробьиный скок, вызвал пред ясны очи командир части, строгий и пожилой полковник Ночкин. Уже и мост в Кочкино благополучно достроили, уже и дембельский альбом готов, и чемоданчик и аксельбанты.

- Как служится старший сержант? – начал издалека мучившийся одышкой старый вояка. – Как у вас там говорят? Дембель не за горами? Ждёшь поди?

- Хорошо служится, легко, товарищ полковник – исключительно браво ответил Андрей. – Скоро домой.

- Невеста пишет? Дождётся?

- А как же? – улыбнулся старший сержант. – С самого начала, каждый день по письму. Пару раз всего сбивалась с ритма, но на это были свои причины.

- Ну вот. Я рад, что у тебя всё хорошо складывается, придёт время один
за другим будут вспоминаться дни службы. Хорошее время. Поверь мне.

- Так точно!

- Вот что я тебе скажу старшой, хороший ты парень, геройский и правильный. Службу нёс в пример другим, любо – дорого. И хочу я тебе предложить остаться в нашей части на сверхсрочную. Знаешь, старшина третьей роты, прапорщик Петунин на пенсию собрался. Тебе и карты в руки. Тут и думать нечего.

- Да я в карты что – то не очень – попытался превратить всё в шутку Андрей. – Проиграюсь ещё.

- Видел около части дом достраивается? Всех обеспечим, и офицеров, и прапорщиков. Квартиры хорошие, светлые. Женитесь, детей рожайте, сколько захочется. А военная форма, скажу тебе солдат по секрету, всегда украшала мужчину. В тебе заинтересованы.

- Можно подумать, товарищ полковник?

- До утра. Прапорщик Петухов неплохо слышится – улыбнулся командир. – Думай солдат.

И вот теперь сидели они у Твердобокова. Выпивали. Жили – то в соседних квартирах, на одной лестничной площадке. У подполковника жена (медсестра между прочим), двое прелестных школьников – погодков. Первый в пятый пойдёт по осени. У старшего прапорщика пока один, но красавчик, кудрявый и разговорчивый. С того самого дня и дружили, когда летели в них пули пьяных преступников, как в кабанов летели. Когда жизнь повисла на волоске, но Бог спас и вот теперь сидели на кухне Сан Саныча, выпивали. Много чего было за это время, много чего хорошего, много чего не очень, было и плохое. Никто теперь не говорил из телевизора сиськи – масиськи, не пели народные песни, не искали мифической земли Санникова. Нехорошие времена наступали – разудалые.
Давно это было, но всё так же, как и теперь шелестели листочками берёзы, текли куда надо реки и буйный непоседа ветер нагонял на Землю грибные дожди. Время шло, добавляло звёздочек на погоны. В один прекрасный день, правда, маленькие  вдруг поменялись у Твердобокова на одну, но большую.

- Давай Андрей выпьем за наш с тобой мост в Кочкино, пусть стоит долго – поднял рюмку раскрасневшийся Александр. – Стоило нам кровиночки, до сих пор рана болит, особенно к полуночи ближе.

- Помню. Один Хохловский овраг чего стОит, махина – мотнул головой
Петухов. – За грибами туда ходили. На верх еле - еле взбирались назад. Три раза отдыхали. Зато грибы хороши, как с картинки. Прямо слюнки текут вспоминая. А пожаришь, а на маслице, да с картошечкой! Мечта.

- Хорошее было время. Если бы эти конченые уроды нам не мешали. А так молодые, здоровые, бесшабашные. Вся жизнь впереди, вся.

- На матушке Земле нашей много всего напихано, в том числе и такие вот отморозки. За запах водочной пробки душу продадут без остатка. Что б им не сладко приходилось там, на зоне – поднял рюмку прапорщик, после чего его словно осенило. - Погоди - погоди, верное дело вырисовывается, они же освободились уже. Дай подсчитать!

- Да ну! – удивился Андрей. – Быстро. А говорим, время не спешит.

- Точняк, на свободе гуляют, к бабке не ходи – разошёлся офицер. – А мы и забыли о них.

- Зачем нам о них помнить? Было, да прошло. У нас слава богу дети, семьи, служба. Как говорится всё пучком – возразил ему Андрей. – Думается и они на зоне поняли, что к чему. Долго сидели – то!

- Думаешь поняли?

- Однозначно.

- Ну тогда давай ещё по одной пригубим и споём – звякнул посудиной Твердобоков. – Пока супруги не явились. Тогда нам мало не покажется, это я тебе гарантирую.

В распахнутое окно с улицы доносились всякие звуки. Вот закричала сиреной на ничего уже не боявшихся воробьёв проходившая без остановки  Тверская электричка. На плацу крайней к ним войсковой части сержанты гоняли строевой подготовкой робкий молодняк. На расположившемся чуть вдалеке городском кладбище играли траурный марш, отправляя очередного смертного в мир иной. А продолжение рода человеческого – дети щебетали себе в песочнице под присмотром взрослых.

- Ну тогда запевай – скомандовал Александр.

- Чёрный ворон, что ты вьёшься…- начал Петухов.

В дверь настойчиво позвонили. Неожиданно и громко.

- Кого ещё принесло? – вздохнул, поднимаясь, хозяин. –  С ритма сбили
и не во время к тому же. Открываю.

На пороге за дверью стояли два подозрительно знакомых мужика. Третьим был небольшой великан. И вот этот звероподобный исполин, весь покрытый растительностью, стоял и улыбался. Видно у них в ауле так было принято. Там в отрогах вечных гор время замирает и живёт по законам предков. Никто не посягает на правильность этих обычаев. Вот так вот есть всегда, всегда будет и нет для них в мире других устоев. Старейшина сказал, звонкое горное эхо повторило, значит так надо, а значит так и будет. И ныне, и присно, и во веки веков.
Предательски заныла рана на ноге. Твердобоков узнал. И Урюпина и Скворцова. Постарели. Колючая седая щетина густо выросла на впалых щеках. Хмурые глаза смотрели враждебно.

- Прывэт, хазяина – сплюнул под ноги, вмиг перестав улыбаться великан. – Нэ ждал? А мы йедэм, йедэм, устали уже. Нам бы в кывартиру, да умыться дороги. Нэ против?

- Ну приветики, лейтенант – подмигнул Семён Урюпин. – Что не весел, голову повесил? Не кипишуй за раньше времени. Но долги платить надо. Это я пока нары на зоне грел, понял.

- Грустно ему – подхватил Скворцов. – Расплата пришла, а он её и не ждал. Но расплата, вишь, неумолима. Ты от неё, а она вскач за тобой. Не спрячешься ведь, оплачивай.

- Кто там? – выглянул из – за двери Петухов. – Приглашай всех в гости Саша. Не держи гостей на пороге. Стыдно тебе.

- Батюшки, и второй здесь – ухмыльнулся Урюпин.

- За один раз управимся – подвёл итог великан. – Вэзёт нам.

- Заходите, коль пришли – огляделся по сторонам Твердобоков. – Давай подсчитаем, кто кому больше должен. Мы вам или вы нам. А ты глыба не встревай в мужские разборки. Много вас тут таких ходит. Промышляют. Баранов паси дома. Поди некому?

- Нэ говори так, аксакал, обидно мне.

- Ну и покарауль за дверью, не пускай никого, а мы пока побеседуем тихонько – подтолкнул его к лифту Андрей. – Тесно у нас в квартире, для таких как ты, не приспособлена.

- Вот – вот – одобрил его хозяин. – Старых  знакомых, милости просим,
остальные не обессудьте.

Дверь захлопнулась. Вначале из – за неё ничего не было слышно. Но по прошествии нескольких минут она уже не в силах была сдержать громкий ор родившийся внутри самой квартиры. Вспоминали дальних и близких родственников по материнской линии, всуе и саму мать вспоминали. Нары, деревню Кочкино, пистолет и кирпичи. Притихли детишки в песочнице, на кладбище закончились похороны и вольнонаёмный ветерок испуганно притих, спрятавшись от греха подальше в павильоне автобусной остановки. Уже собиравшийся дунуть в свисток гаишник, вдруг передумал это делать, бросил на заднее сиденье автомобиля с мигалками полосатый жезл, схватил в руки руль и укатил мигом за соседний угол дома.
Давно это было. Но по нагромождению вечности и тогда бродила справедливость, здравый смысл и угловатая правда. Возгласы стали затихать, отчего задремавший великан вздрогнул и проснулся.

-Хазбулат удалой – донеслось из - за двери. – Бедна сакля твоя…

Потом засмеялись.
Худой мир явно лучше всякой войны.
Ну и славно.
Стоит мост – то. Стоит. Можете не проверять. Поверьте на слово.

Москва. 2024г.