Тропой неведомой силы. Гл. 25. Проба пера

Зима была малоснежной и холодной. Временами дул северный ветер, приносивший с океана снег. Выпадало его так мало, что хватало, чтобы только прикрыть слежавшуюся и почерневшую грязно-серую снежную массу и проталины над теплотрассами. О приближении весны можно было догадываться, отрывая по утрам листки календаря. Несколько раз за зиму Борис ходил на лыжах на подледную рыбалку. Однажды он забрел на свою дачу.

На Амуре повсюду виднелись следы снегоходов и кое-где попадались остатки лыжни. Местами Борис шел по ней, а в основном приходилось пробиваться через снежные заносы и торосы. На открытых прямых участках, там, где ветром выдуло снег, лед был голубоватым, разбитый трещинами, идущими в разных направлениях. В одном месте образовалась длинная полынья. Борис осторожно ее обошел и попал в заводь, в которой постоянно рыбачили. Под берегом снега намело почти по грудь и, преодолев вал, он оказался на острове. На дачном участке он перелопатил кучу камней не вытащил кусок молочно-белого кахолонга, который хотел использовать для новой работы.

Дома Бориса ждало письмо от Коробкова. Он писал, что дважды после их встречи летал в Москву, и один раз встречался с министром. Благодаря грамотно подготовленному обоснованию, их управлению добавили денег на проведение геологоразведочных работ будущего года. Дальше было самое главное, чего ждал Борис: выставка его работ состоится в начале апреля. О точных сроках организаторы ему сообщат и пришлют договор.

«Так что ты готовь свои картины и планируй поездку в Якутск. Открытие твоей выставки стоит в календаре мероприятий, организуемых министерством культуры, значит, на нее придут люди из правительства».
Борис вспомнил, как, работая еще в Хабаровском геологическом музее, встретился с народным художником Геннадием Петровичем Зайцевым. Он только начал осваивать азы мозаичного дела и успел сделать всего две небольшие композиции по картинам известных художников. Одна стояла на полке, вторая — лежала прямо на столе.

Сделал он их по заказу директора музея для новой экспозиции «Изделия из самоцветов». Мастер посмотрел его мозаку и даже поинтересовался, откуда зеленовато-голубой камень, который в сочетании с белым он использовал для облачного неба на мозаике с морским пейзажем. Художник сказал, что в работе не хватает перспективы, поэтому она получилась довольно плоской. А вот картину, на которой была показана Дальневосточная тайга, он долго рассматривал, рукой провел по стыкам между камнями, посмотрел на полировку и в конце произнес только одно слово: «Здорово!»

— Молодой человек, несомненно все данные у вас есть, — сказал Зайцев после обхода мастерской, — но этого мало, надо постоянно оттачивать свое мастерство и очень много трудиться, не жалея себя. Работать, работать и еще раз работать…
На этом первое знакомство с мастером закончилось. Однако похвала знаменитого художника стала своего рода авансом на успех и вскоре дала всходы. Борис понял, что у него есть дар, а работать он умел и целыми днями не выходил из мастерской. Но вскоре пришлось забыть о мозаике, и только через несколько лет, после того, как у него отобрали камнерезный цех, он вернулся к ней снова.

Второй раз он встретился Зайцевым при продаже своей картины. Покупатель захотел с ним познакомиться, поэтому ему пришлось все бросить и чуть ли не бегом мчаться в салон, где была выставлена его работа. В это время там был Зайцев, показывавший свои работы. Но странное дело: покупатель выбрал картину Бориса. Это обстоятельство нисколько не обидело художника. Он поздравил его с успехом и сказал, что если бы он попал на Всероссийскую выставку флорентийской мозаики, это было бы движение вперед. «Год назад краевое руководство заявило меня, соответственно, выставляться будут только мои работы. Но вы можете посетить эту выставку в качестве зрителя».

И вот теперь он повезет свои работы в Якутск, а после этого, возможно, попадет на Всероссийскую выставку. Об этом страшно было подумать, но он загадал, что все получится и уверенно шел к своей мечте.
Однако самым главным в его жизни стали думы о кремниевой жизни. В частном порядке он выступил на совещании, проводимом институтом тектоники. Доклад его не поняли, как он посчитал, и даже не отметили в итоговой резолюции по работе совещания. Правда, один из руководителей секции посоветовал обратиться к академику Южанину, чтобы он представил его статью в Доклады академии наук.

Приняв совет как руководство к действию, Кузьмин написал письмо академику. И вот почти через полгода пришел от академика ответ. Он с нетерпением открыл конверт и развернул письмо. Оно было напечатано на фирменном бланке института, которым тот руководил. В левом верхнем углу мелким шрифтом была набрана шапка института, а под ней заглавными жирными буквами — Южанин Николай Николаевич и ниже приведены его регалии и реквизиты института. То же самое было с правой стороны, но написано по-английски. Шапки фирменного бланки были разделены рисунком черной друзы каких-то кристаллов с белым молотком на их фоне. Борис бегло «проглотил» письмо и, покраснев, стал вдумчиво перечитывать.

Уважаемый Борис Николаевич!

Весьма благодарен за чудесные фотографии агатов, сердоликов и изделий из камня, которые Вы прислали. К сожалению, я не могу представить Вашу статью в весьма уважаемый журнал, каким являются Доклады академии наук РФ.
Отводя важное значение биостартовой, биозащитной и биоэволюционной роли кремнезема, я не разделяю Ваши представления о кремниевой жизни на Земле. Строение и генезис агатов легко расшифровывается онтогеническими методами. Их сходство с живыми организмами только внешнее, обязанное формообразующим факторам.

Кремниевая жизнь в земных условиях в принципе невозможна. Кремниевые соединения, подобные углеводородным структурам живых организмов, не найдены и, вероятно, не могут быть найдены на Земле. Область таких структур и, возможно, кремниевой жизни — это высокотемпературные расплавы. Может быть, такая жизнь существовала на нашей планете в ее начальный расплавный период, может, существует в Космосе или появится на Земле, когда ее расплавит угасающее Солнце. Но в настоящее время встреча кремниевой и углеводородной жизни может произойти только в фантастических и юмористических фильмах и книгах. Ваши изыскания относятся, скорее всего, не к научной, а к трансцедентной сфере, области веры и искусства. Если они Вас увлекают, то Ваше право выстраивать свою концепцию.
Напоследок посылаю стишок известного химика Э. Хэндрика.


Кремниевый человек
В догоравшем камине
На тлеющих углях
Я увидел совсем необычного
Человека из кремния
Он вопил, как в агонии:
«Больше огня! Я замерзну, умру!»
Я быстрее к дровам,
Швырнул их в камин,
И сменился вопль стоном,
«Я — Джон Силикон,  —
Простонал человек, —
Я создан так, что кремний
Во мне повсюду вместо углерода.
И мускулы, и нервы, и даже сердце.

Всего Вам доброго, Ваш Южанин


Борис хотел бросить письмо на стол, но, набравшись терпения, выборочно прочитал еще несколько строк стихотворения.


У нас органика все то,
Что углерод содержит как основу.
И связанные с ним другие элементы,
У нас же их объединяет кремний.
В негодной вашей, зябкой (ой!) среде
Мы замерзаем, становясь камнями,
И оживаем только лишь тогда,
Когда бы сгорели непременно».


Дочитав до конца, Борис долго сидел, сложа руки на груди, и, раскачиваясь в крутящимся кресле, переваривал содержимое послания.

«Ну что можно сказать, ответ весьма уважаемого академика говорит о невероятной сложности психологических барьеров и ставит крест на моих исследованиях. По словам Южанина кремниевая жизнь в земных условиях невозможна. «Кремниевые соединения не найдены и не могут быть найдены на Земле» — передразнил он ученого. — Жаль, очень жаль, что Вы придерживаетесь таких взглядов. Но что меня радует: о своем отношении к этой проблеме он написал честно, не прикрываясь всякими наукообразными фразами вроде того, что этот вопрос еще недостаточно изучен, что, вероятно, в будущем ученые подтвердят вашу точку зрения, и тому подобное. А он просто взял и резанул по живому, и этим как будто ударил наотмашь. Сделал он это достойно, как поступил бы настоящий мужик, не прячась за спину других. Надо отдать ему должное, очень смелый поступок».

Борис встал с кресла и, походив по комнате, погрузился в размышления. Он вспомнил все сначала: как пришел к идее о возникновении и существовании такой жизни, о том, как готовил препараты для исследований, как радовался своим первым открытиям и как решил идти до конца, несмотря на неприятие его разработок. А потом взглянул на проблему кремниевой жизни глазами посторонних людей.

«Да, конечно, объяснить неподготовленным людям это не просто. Пока тебя не признают, никто никогда не поверит в существование кремниевой жизни. Из школьной программы знает любой, что существует только органическая жизнь, а что такое кремниевая и как она появилась — для всех это загадки. И вот попробуй им объясни. Меня никто не понимает. Даже мои мужики, геологи по образованию, и те говорят, что я занимаюсь ерундой, напрасно трачу время. По их представлениям я просто прожигаю свою жизнь, когда бы мог сосредоточиться на чем-то другом.
Например, на мозаике. Тогда, может, не жил бы в такой нищете, как сейчас. А то дошло до того, что скоро за квартиру нечем будет платить».

Он отвлекся от главного и, открыв холодильник, вспомнил, что забыл купить пельмени. С некоторых пор они ему так надоели, что он не мог на них смотреть, но пельмени было очень удобно и быстро готовить. Каждый раз, когда Борис их варил, добавлял разные приправы и специи, поэтому пельмени ел с жидким бульоном. Неизменным ингредиентом оставался только куриный или мясной концентрат «Галина Бланка», придавший бульону своеобразный вкус и желтый цвет. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Борис пошел магазин. Однако письмо от академика Южина стояло перед глазами, не давая думать о другом.

«Письмо академика пришло ни раньше, ни позже, а именно после того, как я расстался с кристаллом. Что это? Стечение обстоятельств или закономерность? Пока у меня был этот кристалл, все шло нормально, а тут вот прилетело. Самое интересное, что письмо академика отправлено на следующий день после того, как исчез кристалл. Что его не могли отправить раньше или позже, а именно в это время? Как тут не поверишь в чудеса?!»
Получив этот кристалл, Борис сначала сомневался в его силе, а со временем понял, что с этим камнем связаны все удачи в его жизни. Как будто кристалл горного хрусталя его оберегал от разных неприятностей и даже предупреждал, чтобы он не попал, куда не следует.

«Мои разработки о существовании в природе кремниевой жизни никому не нужны, — опять подумал он о письме Южанина. — Научному сообществу это совершенно ни к чему, а простым смертным тем более. Ну, кому я что-то доказал? Никому, — произнес он вслух и даже испугался своего голоса. — Значит, надо завязывать со своими экспериментами и вплотную переключаться на мозаику. Пора уже как-то заявить о себе, а я вожусь с этой проблемой и сижу на месте, как заложник красивой идеи. Завтра же распилю все агаты на «фанеру» и на этом закончу эксперименты».

Он еще раз прочитал письмо академика и остановился на стихотворении.
«Классно написано. Только имя автора академик хотя бы посмотрел в энциклопедии: на самом деле звали его Якобом Хендриком Вант-Гоффом. Это очень известный человек, первый лауреат Нобелевской премии по химии. Таких людей надо знать».
После долгих размышлений Борис успокоился и утвердился в мыслях, что с продвижением своей идеи о существовании кремниевой жизни будет биться до конца.
«Уважаемый Николай Николаевич, я с вами еще повоюю и докажу, что кремниевая жизнь возможна».