День двадцать третий...

...тоже весьма удивительный

   Вот уж расскажу я Лёньке историю! Нет, вы подумайте какое совпадение! Мы с внуком от расстройства и сострадания нафантазировали новую жизнь незнакомой женщине, прикованной к постели. И как мы догадались, что её зовут Алла? С чего мы это взяли? Хорошо хоть с Мишей, то есть с их родственными связями, мы другое придумали, а то я бы подумала, что нашими мыслями строго руководит некое хитрющее божество и вкладывает в наши головы те слова и эмоции, которые нужны ему. Не очень-то приятно чувствовать себя куклой! Всё же человек я, а не заводная игрушка. Ох, как же Лёнька удивится! А если ещё и Артём сегодня придёт... Вот уж наш учёный рот раскроет и тут же начнёт искать объяснение всему происходящему и произошедшему. Федьке я, конечно же, обо всём рассказала, и мой дед даже выпучил глаза от изумления, но почти сразу же всё позабыл и заговорил о делах насущных, более важных, на его взгляд. Я не обиделась. Все-таки чтением бумаг Мичмана занимались мы с Лёнькой, мы настолько прониклись странным заданием и жизнями незнакомцев, что стали переживать за них, как за родных. Особенно за Аллу, почему-то. Кстати, я бы не удивилась, если бы та её писанка загадочным образом исчезла из сумочки, но нет. Была она на месте, и перед встречей с Мишей я заново перечитала воспоминание о псе Джонике. Интересно, с кем же тот случай произошёл? Не с Аллой, это уж точно! Она никогда не работала, так говорил Миша, да и писала она, что «её» сослуживцы давно умерли, словно Алле действительно было уже лет семьдесят, а то и больше. Неужели бабушка действительно задержалась в мире живых, чтобы помогать внучке? Возможно ли это? Мне хотелось верить, что так и есть. Не зря же ведь внутренний голос нам иногда подсказывает верное решение или предостерегает от ошибок. Что он есть такое? Интуиция или дух близкого человека, оберегающий нас? А как же тогда переселение в Рай, Ад или другое тело? Может быть душа может дробиться? И часть души моего папы, к примеру, до сих пор со мной, я ясно её ощущаю, но, в то же время, мне не хочется верить в то, что он застрял здесь из-за меня, и я не даю ему идти дальше. Ох, как же всё сложно и непонятно! Почему к человеческой жизни не прилагается четких инструкций? Почему обо всём надо догадываться? И почему людям нельзя чётко сказать, что там, за чертой? Почему оттуда не приходят гости, да так, чтобы мы ясно осознавали, кто они и что именно нам говорят! Бесконечные «почему»! Мда, если бы я создавала этот мир...  Ай да бабка Ксюха! Ну придумала! Самой смешно! Молчи уже о своих фантазиях! Лучше беги в ресторан, где Миша уже наверняка тебя ждёт.
   Да, я не ошиблась. Мой порцелиновый друг нетерпеливо изучал меню и когда меня увидел, даже слегка покраснел, наверное от волнения.
   — Вы принесли ту писанку? — Миша отбросил все приличия и даже не спросил, как дела, как моё самочувствие.
   — Да, вот она, — я аккуратно вытащила лист бумаги и отдала её Мише.
   — Это почерк Аллы, без сомнения! Вы позволите прочесть?
   — Конечно! Было бы странно, если бы я лишь помахала этой писанкой перед вашим носом, — пошутила я, но Миша меня не слушал, он читал и, если я верно почувствовала, волновался всё больше и больше.
   — Да, это её писанка. Возможно, самый первый день. Но как эта бумага уцелела? Я хорошо помню, как сжигал всё написанное Аллочкой.
   — Возможно, она просто забыла отдать вам этот листок? Она постоянно жаловалась на дырявую голову и плохую память. может быть тем днём, когда она вот это написала, она просто запамятовала, что сделала? Могло такое произойти?
   — Думаю, да. Знаете, в голову забрела смешная мысль: может быть бабушка Аллы противилась выселению и делала всё, чтобы Алла забывала правила этого странного излечения?
   — Но у Аллы получилось? Скажите, что это так! Расскажите, что с ней произошло дальше? И кто такой Вася?
   — Это так! И я охотно отвечу на ваши вопросы, но лишь после того, как вы мне объясните, как к вам в руки попала эта писанка.
   Это был даже не вопрос, требование. Миша смотрел на меня строго и подозрительно, как будто бы я могла в том далёком восемьдесят первом пробраться в квартиру Аллы и нагло спереть этот важный документ. Что мне было делать? Я хотела было рассказать абсолютно всё, но вдруг подумала: это будет нечестно по отношению к Лёньке. Все-таки именно внук втянул меня в эти тайны, значит, он и должен решать, говорить ли обо всём постороннему человеку и открыть ли нашу важную миссию по спасению мира.
   — Это не моя тайна, — честно ответила я. — Могу вас уверить, что этот лист бумаги попал мне в руки абсолютно законным путём, и прочла я его с разрешения владельца.
   — Да кто он, чёрт бы его побрал, этот владелец? — завопил Миша и смутил меня, выпустив на волю словечко, очень похожее по степени солёности и крепости на сказанное мной накануне.
   — Гм... Боюсь я этого не знаю. Мы не знакомы, мой внук Леонид случайно с ним встретился.
   — Так попытайте внука! Что же это за тайны такие бессердечные! — Мишины губы мелко затряслись, а я вдруг увидела, какой он дряхлый, старый и слабый. Сколько же ему лет? Наверняка он старше меня. Может быть и болен чем-то серьезным... Как же мало я знаю о своём друге!
   — Миша, вы не волнуйтесь! Я обязательно его расспрошу! — соврала я и тут же попросила:
   — Расскажите, что стало с Аллой? Она смогла «выписать» бабушку из своей головы?
   — Да, ей удалось это сделать! Долгие три года (как потом шутила Аллочка, хорошо хоть не тридцать три, как описывается в русских сказках) Алла лежала в постели. Ох, тяжело нам пришлось! Я об этом уже говорил. Болеть тяжело, ухаживать за больным тяжело... как мы справились? Чудом, усердием, трудом и Божьей волей! Я никогда не думал, что слабая, безвольная Алла сможет всё это выдержать, но, как оказалось, я сам подкинул ей цель. Догадаетесь, почему Алла решила встать на ноги во что бы то ни стало? К чему она стремилась?
   — Не имею ни малейшего представления!
   — Тот самый санаторий на море, где воздух и кипарисы. Мои глупые слова, которые она не должна была слышать, ведь была без сознания, на границе жизни и смерти тогда стояла, но это враньё каким-то образом проникло в мозг, и почему-то именно это обещание «горящей» путёвки и отчаянное желание попасть в заветный санаторий, который представлялся Алле райским местом, и заставило её делать специальные упражнения, исписывать сотни листов бумаги и всей душой стремиться встать. И у неё, вернее, у нас, это получилось.
   — А бабушка? Алла избавилась от своего «семидесятилетнего» опыта? Вспомнила, что ей лишь слегка за тридцать?
   — Да, мы не заметили, когда именно это произошло, когда всё стало на свои места. И знаете, Алла даже не вспоминала те свои слова, те мысли и чувства. Словно у неё слегка подчистили память. Возможно, это сделала писанка. Не зря же Алла столько времени писала о своих чувствах, воспоминаниях и ощущениях.
   — Погодите! — слабая мысль забрезжила где-то на периферии моего сознания. Что-то надо было обязательно сделать. Да, писанка Аллы, самая первая. Её обязательно нужно было сжечь. Это с одной стороны. А с другой... вдруг объявится Мичман и попросит вернуть бумаги? И пересчитает их, и спросит, почему мы не сберегли все? Но тот странный листок из будущего мы не жгли, он сам исчез, растворился в воздухе... Соврать и про этот? Нет! Если вдруг придётся держать ответ, я скажу правду.
   — Сожгите сегодня эту бумагу! Обязательно! Это же писала больная Алла, значит, её недуг или подселенец всё ещё жив.
   — А ведь вы правы! Вот выйдем на воздух, тот час же спалим этот документ! Но я продолжу, а то мне ещё домой сегодня добираться.
   — Ох, простите, я...
   — Не извиняйтесь! Вы сами знаете, как сладостны воспоминания, тем более о горьких событиях. Вспоминаю, а это значит, что всё плохое уже в прошлом, — сказал Миша, совсем позабыв о том, что сам просил меня молчать и не перебивать его. — Так вот, как только Аллочка смогла сама ходить, пусть и с тростью, я достал ей путёвку в обещанный санаторий. Как оказалось, Алла не зря туда стремилась, ведь там она встретила свою любовь и опору.
   — Васю?
   — Его. Вася был директором крупного завода, человеком до крайности властным и жестким. От жены он требовал полнейшего послушания и подчинения, в обмен на, как красиво говорится, «золотую клетку». Наверное поэтому к моменту встречи с Аллой, Вася развёлся уже в четвертый раз и приехал в санаторий, чтобы подлечить нервы и поговорить с собратьями отдыхающими на животрепещущую тему: все бабы — стервы и непонятно, что им нужно.   
   Мне стало смешно, знавала я таких Вась.
   — А тут Аллочка! Нежная, ранимая, надломленная, честная. Вася быстро разузнал, что к чему, даже мне звонил на работу, представляете?
   — Зачем?
   — Чтобы всё разъяснить и услышать, что между мной и Аллой ничего нет и быть не может, что я просто друг (Вася, как и все окружающие, очень долго не хотел в это верить, ведь бескорыстная помощь всё ещё такое же «частое» явление, как и говорящие единороги), не посягаю ни на Аллу, ни на её руку и сердце и уж, конечно же, не имею ни малейшего желания завладеть её квартирой.
   — Простите, но и я в это с трудом бы поверила, — откровенно сказала я. Миша лишь пожал плечами, мол, ваше дело, уважаемая Ксения, верить мне или нет.
   — В общем, через месяц Алла вернулась домой уже невестой, а через полгода уехала жить к мужу. И до сих пор они вместе и счастливы, хоть и лет им уже многовато, как и мне.
   — Но как же она смогла жить с таким монстром? В голове не укладывается!
   — Не меряйте всё по себе, Ксения. Алле не нужна была свобода воли, ей нужны были забота, ласка и абсолютная опека. Аллу так воспитали, понимаете? Есть личности, которые бунтуют, рвут оковы и сбегают, а Аллочка эти цепи любила и ненавидела свободу. Если сравнивать женщин с цветами, Аллочку можно представить себе нежным, комнатным цветком. Простите, не силён в названиях, не могу вам сказать, с каким именно.
   Как интересно! Знавала я одну тётку, ну чисто болотная росянка! А соседка Ириша — омела, любит и душит, а цветочки такие скромные и вроде бы доверчивые, прикидывающиеся слабыми и беззащитными. Как верно Миша подметил! Впрочем, человека с кем угодно сравнить можно! Но постойте...
   — Миша, вы сейчас посмеётесь, но почему вы начали рассказывать мне об Алле? Меня так увлекло ваше повествование, что я совсем забыла, к чему оно?
   — Вы спросили меня, почему я не переехал поближе к горам раньше. Сначала из-за Аллы, а потом просто жил по инерции, не замечая, что годы идут и что для исполнения мечты остаётся всё меньше и меньше времени. Но потом я проснулся и начал действовать! Как длинно я всё объяснял, верно? Простите, дорогая Ксения, мне пора. Пойдёмте, устроим писанке аутодафе, и я поеду домой.
   — Жаль... мне понравились наши встречи. Это было так загадочно и интересно...
   — Значит, встретимся еще раз! — улыбнулся Миша.
   Мы вышли в зимний день, и Миша торжественно поджёг последнее пристанище Аллиной бабушки. Ну, или просто листок бумаги. Хотелось бы соврать, что бумага сопротивлялась и не хотела гореть или даже вопила от ужаса, но всё было прозаично и просто. Листок мгновенно сгорел, Миша втёр пепел в тротуарную плитку, и вот так и закончилась история с писанкой.
   — Всегда рад вас видеть! — Миша галантно поцеловал мне руку, попрощался и быстро ушёл. А я стояла на тротуаре растерянная, расстроенная и мучимая какой-то мыслью. Что же я забыла? Нечто важное, но что именно?
   Осколки чашки! Я так и не отдала их Мише! Я побежала за ним, вопила, как ненормальная, но мой порцелиновый друг словно растворился в морозном воздухе (как же красиво это звучит! и, главное, верно!). Я лишь запыхалась, и в боку у меня заболело так сильно, что пришлось вызывать такси и ехать домой, к привычным делам и обычной жизни. «Что ж, действительно будет повод увидеться с Мишей ещё раз!» — подумала я и с нетерпением стала ждать Лёньку. Надо же, в конце-то концов показать ему его новую-старую чашку! Но этот поросёнок позвонил и сказал, что у него срочные дела, и он не придёт. Снова мне изводиться ожиданием! Да что же это такое!
©Оксана Нарейко