Катя

Рассказ
               
                Моей первой любви посвящается               
                1
Метель была на стороне моего начальства: толкала в спину к железнодорожному вокзалу. Кому охота ехать в командировку накануне Нового года?! Вот и я пытался отвертеться от неё.
- Услышал тебя, - сказал директор. – Оформляй командировочные!
Своими длинными снежными лапами метель брала меня и за бока, вела к зданию вокзала. Сам я его не видел. Дед Мороз надолго включил свой миксер, взбивая повсюду пенные сугробы. Даже солнце спряталось в свои космические чертоги и не показывалось. А ведь станция рядом с остановкой городского автобуса. Но только поскользнувшись на первой ступеньке обледенелого высокого крыльца вокзала и уткнувшись носом в наст ступеньки повыше, я понял, что на месте. На четвереньках поднялся к входной двери, с трудом отворил её, и, наконец, оказался в тепле.
Шибануло сразу в нос и уши. В зале ожидания висел едкий кислый запах смеси пота и табака. Гудел неумолчный говор ожидающих отправления, закатывался в истерике чей-то ребёнок, у билетной кассы шатающийся мужик весело матерился с кассиршей, требовал верхнюю полку. Слава богу, мне билет секретарша Аллочка купила предварительно. Осталось найти свободное место на одной из овальных скамей с высокой спинкой, и можно было с часик до прихода моего поезда передохнуть. Еле втиснулся между укутанной в шаль бабкой, зорко следящей за стаей своих сумок, пакетов, кульков, и дремавшим моложавым мужчиной, уютно устроившим склонённую голову в поднятом воротнике драпового пальто. Бабка покосилась на меня с подозрением. А разбуженный товарищ принялся протирать кулаками глаза. Это его движение вдруг что-то тронуло в глубинах моей памяти. И он, проморгавшись, уставился на меня.
- Юрмала?..
Так меня с лёгкой руки одногруппника Валеры Ганжи звали только в универе.
- Валерка! – сразу всплыло из тех самых глубин.
Мы оба вскочили со скамейки и неуклюже в зимней одежде обнялись. Бабка слева от меня на всякий случай ухватилась сколько смогла за ручки своих баулов. Не сговариваясь, мы отошли к широкому окну с видом на перрон.
- По глазам, всегда печальным и глубоким, узнал тебя, - улыбался Валера.
- И я, можно сказать, по глазам узнал тебя, Ты всегда в общаге после сна продирал их кулаками. Как оказался в моём городе?
- Так ты живёшь здесь?! А что на вокзале делаешь?
И тут я излил свою душу. Командировка за тридевять земель перед самым Новым годом, до середины января. А дома молодая жена и пятилетняя дочь Катюша! Ну не издевательство ли рока в лице директора?!
- А я здесь был в командировке, возвращаюсь домой – завтра там буду, - ответил на мой жалобный поток Ганжа.
- Ты всегда был везунчиком, - позавидовал я. – Новый год встретишь в семье.
- А семьи, Юра, нет… - переменился в лице одногруппник.
За окном поплыл товарный состав с замазученными цистернами. Локомотив дал протяжный, истошный гудок.
- Что у вас за городишко – на жэдэ-вокзале нет ни ресторана, ни буфета. А то бы мы с тобой сейчас по пятьдесят граммов… - сказал Валера, когда за окном стихло.
Я не знал, как произнести, наконец, это имя, но тут прошептал:
- Катя?
Ганжа упёрся лбом в холодное оконное стекло. И рассказал.
                2
- Мы проснулись утром рано – Катя сделала два плана. Катя поработала-а-а! – негромко и тоскливо пропел Валера на мотив «Хоп-хей хоп!» Пола Маккартни. – Помнишь?
Помню… Удивительное состояние свободы: мы уже не абитуриенты, но ещё не студенты. Сразу после зачисления отправлены на три месяца помогать колхозу собирать помидоры. Действительно тихий древний Дон улыбался нам, юным, всей своей широкой гладью, в которой сверкало такое же широкое южное солнце. Поставили на отлогом берегу палатки для себя. Девчонок поселили в клубе. На сборе помидоров Катя и делала две нормы. Мы, парни, не только собирали, но и относили наполненные вёдра, свои и девчонок, к трактору с прицепными металлическими «лодочками», высыпали в них томаты. И получалось так, что я чаще всего подбегал за ведром к ней, делавшей два «плана». Когда это случилось в первый раз, я не мог сдвинуться с места с двумя вёдрами, утопая в её карих глазах и не находя в их глубине дна.
- Что ж стоишь?! – заливисто смеялась Катя. – Мне пустое ведро нужно.
Быстроногой степной ящерицей я вернулся с пустым ведром от «лодочки» к насмешнице.
- И как тебя зовут, скороход? – спросила Катя. – Крикну – прибегай!
Весь оставшийся рабочий день над поджаренным знойным августом полем раздавалось моё имя.
— Это успех, дружище! – завистливо съязвил Валера Ганжа вечером в палатке, когда мы переодевались на дискотеку.
Близкие звёздочки на чёрно-синем ночном небе игриво подмаргивали нам. Мы стояли с ребятами своего факультета, озираясь на верхушки пирамидальных тополей, выстроившихся по периметру тускло освещённой танцплощадки. Только что диск-жокей объявил белый танец. Дурацкое ощущение: и ждёшь, что тебя выберут, и не хочешь этого. А Гэри Мур рвал струны своей чудо-гитары и впечатлительные души в проигрыше бессмертного блюза «Всё ещё тоскую по тебе». И тут она - голубые джинсы в обтяжку, свободная сиреневая блузка - поплыла через весь танцпол по направлению к нашей стушевавшейся группе. Прямо ко мне!
- Потанцуем, скороход?! – подала руку Катюша.
Конечно, я танцевал до этого с девочками на школьных вечерах. Но тут… Её талия жгла мои ладони. Два холмика тугой груди рвались из блузки к моей рубашке. А что за аромат был у её духов? Не знаю… Наверное, так благоухает юность в своём зародыше. Если бы Мур сыграл ещё две-три музыкальные фразы, я свалился бы в обморок к её ногам.
Потом я приглашал её. Танцевали рядом в общей толпе шейк. А когда быстрая музыка закончилась, наклонился к её горячему ушку:
- Побежали на Дон!
Она с готовностью доверчиво вложила свою ладошку в мою ладонь.
Стальной месяц играл с нетерпеливо дрожащими звёздами на серо-зелёных медленных волнах реки в прятки. Мы с разбега, не разнимая рук, упали навзничь на ещё тёплый песок. Заливались смехом, не понимая, небо в реке или река в небе.
- Давай купаться! – почему-то закричал я.
Катя резко поднялась и начала расстёгивать блузку. Я сел, обняв колени, и уставился в песок.
- А ты что, в одежде будешь плавать и в мокрой потом идти?
Ведь месяц и звёзды тоже резвились в прятки голышом. Мы составили им компанию.
Перед самым нашим студенческим лагерем белели в поле такой же, лунной сталью стога сена. Не сговариваясь, мы опять навзничь упали в основание одного из них. С тех пор для меня аромат юности не только Катины духи, но и духмяность свежескошенного сена. Мы не спали в эту ночь. И нас никто не искал. Пришло из-за Дона солнышко на небо, явились и мы в лагерь.
Ганжа тоже не спал ту ночь. Когда я тихо опустился на своё место в палатке рядом с ним, Валера прохрипел шёпотом:
— Это успех, Юрмала…
                3
«Успех», «успех» - какая пошлость!» - думал я. Времени у меня на раздумья было предостаточно: болел, сидел дома, и на занятия в университет приехал, когда город уже дал осени прописку. Листья на кустах и деревьях казались мне карими, как Катины глаза, а не багряными. Ветер в проводах звенел струнами сладкой гитары Гэри Мура. Спелые каштаны аллеи, ведущей к факультету, клонились ко мне прядями каштановых волос Катюши.
«Не успех, я тут ни при чём. Судьбы подарок. И в самом начале настоящей жизни! За что? Не заслуженный. Но я обязательно заслужу». С такими мыслями искал её по аудиториям. И не находил. Всей нашей группы не было на факультете. В деканате, где я отмечался, сказали, что у нас сегодня день самозанятий в научной библиотеке, это отмечено в расписании, которое висит в фойе, и не обязательно было заглядывать в каждую аудиторию.
Шелест опавших кленовых листьев на ступеньках крыльца старого, дореволюционного здания университетской научной библиотеки отдавался в моих ушах упоительным шорохом сена в том стогу на берегу Дона. «Не шуметь!» - запрещала табличка перед входом в читальный зал. Для меня – излишне, потому что, казалось, не шумело даже моё сердце: сейчас увижу её!
Из множества склонённых над столами голов призывно каштановая одна – Катина. На цыпочках, не дыша… Ладонями сзади закрываю её глаза.
- Юрмала! – поднял голову от книги сидящий рядом Ганжа.
Катя осторожно оторвала от лица мои ладони. Продолжая что-то конспектировать, тихо сказала:
- Привет, скороход. Я сразу поняла, что это ты.
Не её голос! Где мармеладность? Где задор? Где «Катя сделала два плана»? Валерка снова уткнулся в свою книгу. Что случилось за этот месяц, пока меня здесь не было? Остаться, взять учебник и заниматься? Не в силах.
Стоял на крыльце библиотеки, с удивлением наблюдал, как осень сбрасывает своё золотое платье и облачается в грязно-серый плащ, сотканный из слёз нахмурившегося бровями-тучами неба и пепельного дыма заводских труб, плюющих в него. Так вот, осень, твой настоящий облик… От фальшивой каштаново-карой мишуры не осталось и следа.
Они пригласили меня на свадьбу. А за день до торжества Катя передала на лекции по рядам мне записку: «Встретимся после пары на скамейке перед факом».
Это была снова она: «Катя сделала два плана». В глазах те же донские звёздочки, только мокрые.
- Я по-прежнему люблю тебя, скороход. И Валерку – тоже. Если бы мне раньше сказали, что так бывает, не поверила бы. Для тебя это, наверное, первая любовь. Поверь – пройдёт. Знаю. Ничего серьёзного у нас не вышло бы. Ты – только школу окончил. Все говорят, у тебя явный талант. Надо учиться и учиться. А любовь ещё будет и, может, не одна. Валера – после армии, мужик. Только не обижайся… Мне нужна семья. Я ненормальная – люблю вас обоих.
- Не говори, не говори так! – прокричало моё сердце. – Откуда в тебе такая практичность?! Ты только на два года старше меня. К чёрту твоё знание жизни! К чёрту мой талант!
Катюша пододвинулась, взяла меня за голову и впилась мармеладными губами в мои сухие губы, как тогда, в стогу. А потом встала и быстро пошла на трамвайную остановку. На их свадьбе я не был.
                4
Ганжа упёрся лбом в холодное оконное стекло. И рассказал.
- Ты знаешь: у нас был ребёнок, и мы, получив дипломы, уехали к моей маме в Донецк. Мама умерла в четырнадцатом году. А потом… Я был на работе, Катя с Юркой ещё сидела дома в декрете. Вывела его утром во двор в песочницу, где уже возились детки. Присела на скамейку рядом.
Валерка отнял лоб от стекла и своим характерным движением, кулаками, протёр глаза. На окне осталась большая проталина, сквозь которую, как на экране телевизора, был виден дикий танец метели на перроне.
- Прилёт. Прямо в песочницу. Никого и ничего не осталось.
Вокзальный громкоговоритель поперхнулся и что-то провещал простуженным пьяным голосом - я ничего не понял. А Валера обрадовался:
— Это мой!
 Крепко обнял меня и поспешил на перрон. Мы не спросили друг у друга номеров телефонов. Я не пошёл его провожать. А вскоре прибыл и мой поезд.
Прислонясь лбом к ледяному стеклу окна купе, видел, как метель соревновалась наперегонки с поездом. С переменным успехом. «Это успех, Юрмала! Хоп-хей хоп!» - отбивали ритм колёса вагона. «Спасибо шефу, что отправил меня в командировку, - думал я, - и не придётся встречать Новый год с молодой женой».
 
                (Рисунок мой, выполнен в технике НС)