Восхождение

Продолжение. Начало в повестях Пращуры, Пращуры-2, Нашествие, Преодоление.

Дверь избы заскрипела, и на крыльцо, прихрамывая, вышел старик.
Рассветало. Порывы ветра гнали снежинки со стоящих вокруг небольшой поляны сосен и елей. Старик взял лопату и стал отбрасывать снег к воротам  окружающего избу тына. Внутри двора стояла рядом с избой клеть. Оттуда донеслось тихое ржанье.
- пожди чуток, Чалый, отгребу снег и задам тебе овса.-
Слегка припадая на левую ногу, старик отыскал в полутьме теплую морду коня ,заботно потрепал по холке , вытащил из кармана кус аржаного хлеба. Чалый уткнулся в ладонь и осторожно взял влажными губами горбушку. Старик насыпал в торбу овса.
- Вот и трапеза тебе. А я пойду печь истоплю.-
Взойдя в избу, старик зажег от лампадки лучину. Блеклый свет осветил горницу. Печь и поленница дров в углу. Скамья и стол посередке. В другом углу на коротком креслице лежал овчинный тулуп, на крепких дубовых кольях  над креслом висел оружный припас- кривая сабля, бронь, короткое копье и круглый, ордынский, с узорочьем щит. Уложив в печь дров, старик сунул горящую лучину. Огонь весело затрещал по березовым кругляшам.

Старик опустился на колени перед иконой Богородицы и долго молился. Встал с трудом, подтягивая увечную ногу, и поставил в печь горшок со снедью. Переменчивый дух горящего в печи березняка и разогретой в горшке гречи, заставил старика сглотнуть голодную слюну. Ложкой зачерпнул горячей каши из горшка в тарель, достал из кади в туесок квашеной капусты и грибов, окропил льняным маслом, крупно отрезал краюху хлеба. Помолившись вкратце, принялся за трапезу.
Вдали, чуть слышно, зазвонил колокол. Убрав со стола, старик вздел тулуп и вышел из избы. Выйдя со двора, он прислонил жердину к воротам и пошел неспешно встречь мерному гулу звонницы. Прошагав березняком, он мостиком перебрался через заледеневшую речушку, и  стал подниматься в гору.
На взгорке, за высоким тыном  виднелся храм. Взойдя на широкий двор, он встретил спешивших на службу чернецов. Срубленные из сосняка кельи стояли вдоль тына. Рядом с храмом прислонилась большая изба. Оттудова тянуло хлебным духом.
Оббив с сапог снег и размашисто перекрестившись, старик вошел в церковь.

Рождество Христово на Москве  праздновали обильно и с размахом.
Княжеская семья- сам Великий князь владимирский и московский Дмитрий, жена его Евдокия с мальцом Юрко на руках и Васяткой, первенцем рядышком,  Василий Вельяминов, старый тысяцкий, ближний круг бояр, все слушали бас печатника князева Митяя, любимца великого князя. Новый белокаменный храм  в Кремнике, недавно выстроенный новгородскими зодчими, уже был освящен митрополитом Алексием. Сам престарелый митрополит занемог и пребывал в своих покоях.  Поездка в зимнюю стужу в Радонеж, к Сергию изрядно утомила его. И заставила надолго задуматься. Сергий, несмотря на  беседы и уговоры, не желал принимать митрополичью кафедру. Он смотрел на Алексия с сочувствием и заботой.

- Крест твой, отче, тяжек и продолжителен. Только помыслить, сколь трудов и времени ты положил, чтобы наша, Святая Русь стала такой как ныне. Еще при покойном Иване Даниловиче ты собирал Русь вместях с ним, сколь котор и нелюбий меж князьями и боярами утишил, князя Димитрия с младеней до мужа достойного дорастил, был ему и отцом и пастырем! Тридцать с лишком годов ты несешь бремя мирское и духовное! Бремя власти над Русью. Иногда мнится мне, что ты, отче, более князь, чем пастырь. Я так не смогу. Да и не хочу. « Царство мое не от мира сего», писано в Евангелии и сказано Господом нашим Иисусом Христом. Такожде и я не мыслю, и не ищу мирских дел, но жизнь монастырскую, свет Веры Христовой буду, как и допрежь, укреплять и ширить на Руси и за пределами ее.

Алексий вглядывался в бездонную глубину строгих и отрешенных очей Сергия. А кто тогда взвалит на рамена свои этот тяжкий и непомерно ответственный труд? Неистовый Дионисий Нижегородский мог бы. Но торопит он Русь на битву с Ордой. И сколь крови пролилось от его проповедей пламенных. Орда сильна и еще не время выходить в чисто поле на битву с татарами. Уж не Митяй же…любимец Князя, обжора и хитрец. Не бывать тому, пока я жив! И где-то в литовских землях обретается грек Киприан. Но его на дух не переносит Князь Дмитрий. Нравен и горяч князь. Вот и Ивана Вельяминова невзлюбил и на стол тысяцкого  никак не хочет ставить.
Вновь накатила слабость. Леонтий, заботно отер холодный пот со лба митрополита, и  напоил его брусничным взваром.
- Отведал бы , отче малый кус севрюжины или лесных орехов? А может, медку горячего с коржом? Праздник великий, можно и чрево удоволить, не грех ведь.
- Неможно мне , Леонтий о чреве мыслить. Беда неминучая на Русь идет. За грехи наши тяжкие, за гордыню князей и мою такожде. Много я брал на рамена свои, пытаясь князей московских на владимирский стол  укрепить, Михайла тверского  в затвор посадил, дабы от стола владимирского отвадить.
И сколь жизней православных погублено…
Слезы выкатилась из уголков очей алексиевых. Понурив голову, рядом сидел Леонтий, помощник, слуга, оногды и советчик  в делах церковных и житейских.

А на Твери ждали с татарской подмогой князя Михайлу. В том, что Мамай даст ему ярлык на великое княжение не сомневался никто из боярской Думы тверской. После смерти Василия кашинского, дяди Михайлы, уже никто не возмог на тверской земле суперечить и спорить за тверской стол. Но Михайле хотелось большего. Он, внук великого тезки своего достоин Великого княжения володимерского! Ну не этот же кругляш, Дмитрий?! Чтобы он возмог, ежели б не Алексий? И митрополит тоже хорош!  Нарушить клятву, недостойно это обладателю столь высокого сана! И ради кого, Дмитрия?! Чем я хуже?

А Мамаю было надобно, как и всегда со времен Батыя, русское серебро. И Литва, мощная растущая Литва, которая много лет, со времен Ольгерда, благоволившая к Твери, помогла бы ему в борьбе с Тохтамышем, этим вонючим чингизидом. Он, Мамай, из рода Кыят-Юркин, извечных врагов чингизидов, взойдет на престол! Но, пока надо молчать об этом. Как знать, от кого первая жена Темучина понесла первенца, Джучи?! А она была в плену у его соплеменников, И еще неизвестно, чьей крови Джучи. Старики говорят, что мы с ним одних корней. А от Джучи, сын его, Бату., стал основателем Золотой Орды. И я, Мамай, сокрушу Русь, и непонятного мне Дмитрия! Быть может, руками Михайлы тверского…? Вот он сидит перед ним, покорный тверской данщик, как сидел когда-то перед Узбеком его дед.
Так сидел и размышлял Мамай, прищурив глаза и покачиваясь на кошме, разглядывая добрые подарки тверского князя.

- Поди, Князь, отдохни  с дороги, помысли, как вкупе с литвинами одолеешь Москву? Трижды ты ходил с ними, разоряя их села и грады, а так и не возмог покорить их. Может, народ твой и не восхощет более воевать с Москвой. Вы ведь одной веры?! И Ваш главный поп Алексий, он умен. И настоящий управитель московитов. Как с ним поладишь? Иди и помысли.

Таньша, Танява, жена Саввы Даруги, в заботах и тревогах о детях, совсем остарела. Саднили ноги. Почасту кружилась голова. Никак, уже перевалило за шестой десяток. Давно уж нет матери, мордовской княжны и тверской боярыни Мазавы-Марьи. Совсем редко навещает ее старший сын Егор, изредка приезжая с подарками на Тверь, когда нужда придет о чем просить Михайлу тверского или вкупе с ним обороняться от московитов. А с ним и Кузьма-Кязым…давно ли лила злые, горючие слезы, когда прознала о Савкиной сударушке. Да и как судить-рядить? Мать тогда строго приказала не судить Савку строго. Кто она тогда была ему? Не жена ведь. И не невеста обрученная.
Давно уже замужем дочери его с Саввой. Клавдя на Москву уехала. Сманил ее чернобородый дружинник из Дмитриевого войска. У самого Боброка служит. Сказывают, великий воин, тот князь Боброк. Оттого и Савва,  почасту на Москве, и на внуков поглядит, и к дочери на погляд съездит. Ладно, хоть друга дочерь, Дарья, не за воином. А здесь, рядышком, на Твери, за купца вышла. А купец тот, мореход и странник, то в Орде торгует, то в Кафе с фрягами, то в Литву и к ляхам . И сколь годов то Дарья и виделась со своим суженым? Только и радости, что детишками Господь не обидел, еще и Матушка Мазава на старости лет успела понянчить.
 
Дверь отворилась и вошла девка мордовка, уже внучка той, еще матери служившей. Так и прикипела к семье, ни мать, ни бабка еговая ,так домой и не воротились. Мать и замуж отдали, и приданое справили. Все по-людски.
Ох, осталась одна заботушка, которая ей покоя не дает.
Станята. Ужотко тридцать годков миновало. Ни воин, ни пахарь, ни чернец.
Хотя и пахать и на сече себя молодцом показал не по раз. Трех лет не миновало, как отбивался от московитов, защищая собину, сестер с семьями  в Савкино от напасти увез. А в остатнее время все с книгами, в книжарне княжеской поставлен для досмотра, с фрягами и ромеями, с татарами на их языках молвит. Вот и сейчас в Орде с князем. Толмачит.
Пора и оженить. Уж седые волосы в бороде. Чернявый. В мать. Огненноглазый. Посадские девки да купецкие дочери на службе, в храме, дак., когда со службы с матерью идет, шеи сворачивают. А ему нипочем, только обещает:
- Женюсь, матушка! Но на ровне! Чтоб, из, пусть захудалых, но бояр. И чтоб по люби была. И не томи меня с этой женитьбой, недосуг мне, днями опять с князем в Литву ехать.-
То Литва, то Орда, то Новгород, то Москва. И вправду, женка иссохнет, ожидаючи.
И куда ж запропал Савва? На Булгар вместях с зятем ходил, зять, сказывали, уже на Москве, а где он запропастился, Аника-воин? Скоро на восьмой десяток пойдет времечко. А ему все нипочем, и ведь хромой, нога увечная после второго литовского нахождения, когда стрелу с мясом из бедра вырезали и мазями рану потчевали. Заросло, как на молодом щенке. И не страшно за детей, а скоро и внуков отпускать на брани, дед рядом, оборонит. Не то, что раньше, когда по первости, одолевал надрывный ужас, глядючи на этих неокрепших сосунков, идущих под  литовские мечи и татарские стрелы.

Как давно это все было! Как ждала и  ревела от неизбывного страха за отчаянного рубаку своего. А потом привыкла, как будто знала, что Саввушка ее, заговоренный древними мордовскими языческими молитвами, не погибнет до срока, что бережет его судьба и благословение от митрополита Алексия и  уже почти почитаемого святым Сергия Радонежского.

-Сколько усилий требовалось Христу, дабы изъяснять верующим в него, что не затем он пришел в этот грешный мир, чтобы воскрешать и подавать исцеление, что лечить может и простой лекарь, даже баба-ведунья, даже знающий травы колдун, - а затем, чтобы спасти человечество. Передать людям слово божие. Слово любви. Научить истине и терпению в бедах, а не избавлять от бед!
А они, простецы, вот стоят здесь на паперти и ждут от него чуда
Сергий , благословляя мирян, увидел стоящего в отдалении с непокрытой головой Савву. Повел бровью и Савва последовал за игуменом в его келью.
Скромна и невелика была келья игумена Сергия. Лишь даренная владыкой Алексием икона Пресвятой Богородицы, в серебряном окладе, мягко отсвечивала над лампадой в полутьме. И стояли рядком на полке книги. Лавка, покрытая рядном, простая печь. Незатейливый стол и скамья. Все сделано руками умелого плотника. Сергий еще с первых своих монашеских скитаний умело обходился и с топором, и с долотом и со всякоразличным иным плотницким инструментом.
Взглядом предложил Савве сесть на скамью и налил ему из глиняной корчаги квасу.

- Испей, сыне, и сказывай, как поход на Булгар?-
-что сказывать, отче, как когда-то нас бусурмане грабили, сильничали, тако и мы отвечаем. Князь Боброк вельми разумен в ратном деле. Я с ним со времен Скорнищева бок о бок. Мню, у него талан ратный. Не испужался орудьев, огнь мечущих, и кметей успокоил. Сдались князья булгарские, и окуп дали. Вот и мне досталось.- Савва показал серебряный рубленник, словно и не радуясь прибытку.
- Ты воин, только и молвил тихо Сергий. И не было в его взгляде ни осуждения ни  поощрения.
-Где сын твой младший? У Михайлы в толмачах? –
-Мню, отче в Орду к Мамаю отъехали нынче, за ярлыком, или вот-вот отъедут-
- Поспешай в Тверь, Савва. Может, и успеешь, сыну отцовское слово молвить. Есть у тебя день и ночь. Ступай.-

Сергий благословил старого знакомца своего и отпустил.
Уложив в переметную суму кус ржаного хлеба и вяленую рыбину, Савва в ночь выехал в Тверь. Оружный припас оставил в избе, окромя дареной сабли из дамасской стали. С ней он не расставался никогда. В иные времена даже под изголовье укладывал. В этот раз Даруга порешил в Москву не заезжать. Добравшись рысью до села Тайнинского,  упал на мал час перед рассветом на охапку еловых ветвей с заветренной стороны за селом. Коротким тулупом укрыл ноги. И так заснул до рассвета. Чалый, привязанный к сосенке, чуть ржанул и затопотал на месте. Савва вытащил краюху, разломил пополам и дал кус коню. Оторвал зубами спинку вяленого леща, пожевал с хлебом. Выпил из малой корчаги брусничного взвара( Таньша наказала строго настрого пить!) и вскочив в седло (где эти семь десятков!), галопом выбрался на мягкий, усыпанный снегом первопуток. За селом взял вправо, не пораз ездил от Радонежа. Взял на Тверь.

К закату, уже на виду града вовсе обессилел. Хотелось спать и ломило поясницу нещадно. Ратники у ворот узнали седока и почти на руках отнесли в хоромы. Таньша всплеснула руками и погнала девку топить баню.
- Созови сына-, только и успел сказать, упав на лавку в коротком и глубоком сне.
Станята неслышно подошел к спящему отцу. Долго вглядывался в бородатый, с густой проседью у висков лик, в глубокий шрам на левой щеке.

Как –то внезапно подумалось, а ведь княже Михаил и вдовствующая княгиня московская, вдова Семена Гордого, Мария Александровна, жизнью своей, зажитком , детьми и внуками, судьбой своей обязаны вот этому неуемному его отцу. О котором они, быть может, и вспоминают вскользь, но считают спасение это чудесное от голодных волков, скорее Божьим промыслом, а не храбростью молодого ратника. Да, были и благостные милости, и кошели с серебром..но князю- князево, а кметю должно охранять и беречь господина своего и детей его малых. И землю его, и честь его.
Савва открыл глаза и увидел перед собой заботные очи своего младшего сына. Привстал с лавки. Ополоснул лик у рукомоя.
- Когда в Орду? Нынче в ночь или завтра поутру? Через рязанские земли?
-Завтра. С рассветом.  Это путь идет через олеговы земли. А он дружит с Михайлом.-
- Я был у Сергия, сыне. Не ведаю, правильно ли я его понял, но Он не хочет прежнего размирья промеж Тверью и Москвой. Не след приводить сюды тумены татарские и вкупе с литвой пустошить московские земли.
Михаилу более не след добиваться великого княжения. Мыслю, Мамаю более нужнее пустые земли московские и князек покорный. Литва этого же добивается. И тогда Руси, Святой Руси погибель. Не ведаю, как ты там, в Орде возможешь убедить Князя, но ты должен это сделать. Иначе…иначе , да ты и сам ведаешь, что будет. Татары и латынство. Латынство еще страшней. Фряги, союзники Мамая вкупе с Ольгердом посекут Русь на куски.-
- Это что ж, отец, двадцать лет добиваться великого княжения и …отречься?
-Да, отречься. Отречься великого стола владимирского и сохранить за собой Тверь.

Михаил сгорбясь, вышел из юрты Мамая и полной грудью вдохнул морозный воздух. Здесь, на берегах Тана, возле Гнилого озера, Узбек казнил его великого деда. Коего, уже нынче, по селам и деревням тверским кличут Святым. И его, Мамай, возмог бы сейчас казнить такожде.
Воняло горелым кизяком, в оврагах вокруг татарского стана полуистлевшие бараньи туши издавали тошнотворный запах. Станята и трое кметей чуть позади князя шли, ведя  коней в поводу. Лошадиный навоз вперемешку с грязной снежной кашей устилал пути меж наставленными  семо и овамо юртами.
Князь, морщась от вида грязных сапог, вскочил на коня. Слуги вослед за ним. Так и добрались до своего жилища.

Михаил вошел в полутьму их убежища.. Старый бревенчатый терем, огороженный высоким тыном от мелких воришек с незапамятных времен служил посольскому делу тверских князей.
В полутьме, ближний круг посольских бояр сели вокруг стола. Станята встал у двери. Молодшие споро принесли меду, орехов, несколько вяленых рыбин, порезали хлеб. Налили и разнесли чары с горячим медом. Зябко поежившись, Михаил оглядел сидящих за столом ближников.

-Мамай дает ярлык и два тумена. Без татар нам Димитрия не одолеть.
-Дак и литва поможет, вкупе с ними и одолеем Москву, просипел Матвей Бороздин.
- Боброк после Скорнищева, силен и высокоумен в ратном деле стал. Не накликать бы беды нам, возразил Артамон Шиловский, тож выходец из волынских бояр.
Тишина повисла над столом. Налетели сумерки, но свеч не зажигали. Лишь отблеск горящих дров из печи  отбрасывал недвижные тени тверичей.
- Боброку досталось от Олега, но воин он добрый, хмуро молвил Михаил и остро глянул на Станяту.
- Что слышно на Москве, Станята, батько твой нынче где, ходил ли на булгар?
- Батька нынче на селе, отлеживается. Занемог. Наметом шел от Радонежа всю ночь.
- От Радонежа? Пошто? Бояре недоуменно и сурово поглядели на княжеского толмача.
-Отче Сергий призвал. О походе на Булгар прошал сказывать.

Князь посупился  и молвил: - Поди, побил булгар князь Боброк?
-Побил, и ополонились досыти и конями, и рухлядью, и булгары……
Тут Станята и смолчал было, но князь и бояре остро глядели на него, ожидая что –то особо важное.
-Молви, Станята! 
- Булгары не станут помогать Мамаю и Сергий….. Тут Станята сказал , как выдохнул:- Отче Сергий мыслит, что замятню с Тверью Москве надобно окончить, а уж как Тверь и князь Михайло с боярами постановит, то только Господь ведает, бо нынче Мамаю не серебро надобно, а Русь на колени поставить.

Тишина медленно разлилась над горницей. Бояре разом осуровели ликом. Князь, сгорбившись, с чашей меда в руках, теребил бороду. Станята вдруг увидел перед собой уже остаревшего, и как то оробевшего от его слов Михайлу. Он понял, что все, что надобно было передать от Сергия устами отца, он молвил. Тихо, боясь нарушить тишину за столом, Станята вышел в горницу.
Мамай сидел в окружении своих темников, перебирая, кого ж из них послать во Владимир ставить Михаила Тверского на великое княжение. Все низили головы, на Руси нынче неспокойно, пограбить и привести полон с тысячью воинов не удастся, маловато, неровен час, и в лесах погинешь. А от тумена Михаил отказался.
Поднял голову и сверкнул взором эмир Сары-хожа.
- Я пойду, хан-

Савва, отлежавшись неделю на печи в родном Савкине, собрался в Тверь. Пересилив себя, с утра взял горбушу . и широко, размашисто выкосил малый лужок у Безымянки. Как то внезапно мелькнуло в памяти то давнее, полузабытое: манящая, зовущая Ефросинья, их короткий , пронзительный блудный кусок отчаянной молодости.
Нет уже Фроси, ушел и  колченогий и работящий муженек ее Федот. Оба на погосте лежат, чума прокатившая черным шаром по Твери, и по Руси, не пощадила их. Почти не осталось ровесников, свидетелей тех грозных событий, кавгадыева  нашествия, никто уже не помнит каков он был, князь Александр Тверской, и уж отца его, великого князя володимирского, Михаила, почитают святым.

И как то утром, ворочаясь на лавке, вспомнилось, как он, вьюнош еще, отбивался от матерой волчицы, увидя, как молча, неслышно, мчится зверь на беззащитных княжат, и почти явственно ощутил смрад , пахнувший из открытой пасти серой разбойницы.
Сколь их осталось, ровесников еговых, с кем ему пришлось службу нести и приказы исполнять? Из вятших то, пожалуй, Василь Василич Вельяминов, престарелый тысяцкий на Москве, сын его Иван, да батька Алексий, и отче Сергий.
И великий князь тверской, Михаил, да престарелая старшая сестрица его, великая княгиня московская, Марья Александровна, вдова Симеона Гордого, доживающая свою вдовью долю черницей в Монастыре.

Разудалой рысью шли на Владимир татарские сотни во главе с ханским послом и тверским князем. Привалы не делали, торопились. Михаил предвкушал торжество свое, службу во храме, поклоны бояр московских, согбенного старостью Алексия.
Но на Клязьме было тихо и пустынно. Никто загодя не встретил по обычаю из детей боярских , не проводил до Золотых ворот. Володимерцы затворили ворота и послали сказать князю Михаилу:
-Целовали крест князю Димитрию, а ты нам не люб, и в город тебя не пустим! На том стояли и стоять будем!.
А как брать стольный град с тысячью, приступом не возьмешь, да и зачем? Народ не восхотел.
-Сам бери, что восхотел, отказался ты коназ от двух туменов, вот они твои русичи, только силу любят.
Отдал посол Михаилу ярлык и ушел на Москву. Михаил отошел в Тверь.
В бесконечных своих раздумьях, Михаил всегда приходил к одной мысли, что Орда слаба и пора ее сбросить. Но сбрасывая Орду, выбор только один, идти под руку Москвы.

И как только в своих раздумьях Михаил добирался до этой точки, как он тут же вскипал, обида и ярость застила ему разум, за сидение под затвором по приказу Алексия, за упущенные возможности объединить русские княжества под своей рукой, за то, что стал игрушкой в помыслах и делах Ольгерда, кровь и слезы, что принесли на тверскую землю московиты от поганого Юрия и до его нынешнего врага, князя Дмитрия.
Почему Москва, какие колдуны и ведьмы ворожат этому городу, а может, вовсе не колдуны…?
Ярость туманила разум уже немолодого тверского князя, страстное желание унизить Москву. Это еще могла сделать только Орда, и только Мамай.
Сары-ходжу Дмитрий встретил у ворот Кремника, спешились оба у красного крыльца, и князь проводил знатного посла в богато уставленные покои.
- Отдохни, темник, а я распоряжусь, чтобы воинов твоих накормили и на постой их по селам направлю-
-Недосуг, коназ, Мамай ждет меня, надо ответ держать, за тебя, ты к Ярлыку не явился, и за Михайлу, отчего на стол великокняжеский не посадил его…-
Хитрые глаза , сощурившиеся в кривой улыбке, ждали ответа.

- Проходи, отобедай со мной и ближними боярами моими, а завтра и в путь к Мамаю отправишься..-
В трапезной, окромя Дмитрия, сидели Василий Вельяминов, тысяцкий Москвы, Владимир Андреевич Серпуховской, двоюродник князев, рядом был и князь Боброк.
Угощения подавала сама Великая княгиня со знатными боярынями.
Когда все расселись, в горницу вошел Алексий, благословил всех, присел в креслице на другом конце от татарина, внимательно вглядываясь в узкие рысьи очи посла.
-Пошто не явился к ярлыку, коназ? Мамай будет зол на тебя, люди твои город не открыли, главный поп ваш, свою службу не справил. Такого раньше не бывало, со времен хана Джанибека.
- Посуди сам, темник, спокойно молвил князь Дмитрий, еще зимой Михайла на Ольгердовых полках мои села и городки грабил и рушил, еле отогнали его. Что за великий князь такой, ежели войска не имеет а токмо, то Литва, то вы, мунгалы ставите его. Кого же мне, даннику мамаеву слушать, и кто мои села и городки оборонит?
- Поезжай к Мамаю, коназ, убеди его, что и дани, и выходы и мир на Руси ты получше Михайлы сполнишь. Вы со времен Бату-хана меж собой мира не имеете, одной верой живете, а грызетесь…..
Наступила тишина.  Бояре супились, и лишь Алексий, отемнев ликом , молвил:
- Мы, на Москве, темник, грешны, и я первый согрешил много лет назад, удержав Михайлу и аз, грешный, отвечу перед Господом, но и ты помысли, как дань для царя Мамая собрать, ежели каждый князь будет со своего удела возить в Сарай, как это было до князя Ивана, деда князя Дмитрия? Але тобе неведомо, как отец князя Михайлы дань утаивал и к Ольгерду убегал? А мы честны перед Вами, и князь наш противу Вас ни  фрягов, ни к ромееев, ни  Папу римского не звал. А разве Михайле неведомо, дабы которы меж русичами не было, хан Хидырь повелел, и ярлык был нам, Москве даден, что отныне московские князья из рода в род и вовеки  веков наследуют великое княжение Владимирское?
-Ведаю,- тут Сары хожа запнулся. Ибо не знал, как величать этого таинственного русского попа, который спас от неминучей смерти Тайдуллу, любимую жену хана Джанибека, и которого многие в Орде почитали как колдуна, ведаю и почитаю твои слова, слуга пророка Исы…

Щедро одарил посла московский князь, и сопроводил его сотни до рязанских земель сам князь Боброк Волынский.
Осень на тверских землях удалась тихая, солнечная. В это лето, начиная с Воскресения Христова, стояла благостная погода. В Микулине и Кашине, во Ржеве и на Серегере смерды и бояре вглядываясь каждое утро в эту благодать готовились к укосу щедро подросших трав, бродили среди дружно взошедшей ржи, ласково теребили голубые цветочки льна.
И ловили глазами гонцов , мелькавших по проселкам. Уж не с худой ли вестью мчатся они. Московиты, или вновь Михайла вкупе с Литвой зовет ратиться? А може, татары, как в недобрые старые времена, в пору кавгадыева нашествия, идут тумен за туменом?

Но нет. Лето клонилось к закату и тишь стояла на тверской стороне.
Вдовствующая великая княгиня Мария Александровна, а ныне инокиня Марфа в возке, заботно предоставленным матушкой настоятельницей отправилась в Тверь.
Была та пора, когда мир, а скорее, хрупкое перемирие между Москвой и Тверью никем не нарушалось. Сказывали, что Дмитрия вызвал к себе Мамай, а Михаил сидел на Твери . сожидая, приговора ли , милости ли предаст всесильный татарский темник его врагу.
Было тревожно, тоскливо, и Михаил было, хотел отправиться вновь к Ольгерду, но гонцы , посланные им в Литву донесли, что могущественный родственник вкупе с Кейстутом заняты вновь открывшейся замятней с рыцарями. А тут нежданно весточка пришла, что сестрица старшая, любимица его, Машенька, на погляд едет.
По-прежнему, щедрый и богатый тверской торг шумел гостями из земель франкских и гишпанских, ромеи и иудеи везли товары из за Понта Эвксинского.Тверь всех принимала, торопилась распродать товары, как будто предчувствую новую замятню с Москвой.

Михаил ехал в торгу, выбирая знатный подарок для старшей сестры своей. Купцы раскланивались, бросая под ноги княжескому коню ткани многоцветные. Конь, умница осторожно не ступая копытами, сожидал, когда слуги уберут с пути куски зендяни и шелка, сукна лунского. Купцы и корабелы на вымолах споро выгружали и загружали товар из паузков. Здесь, у края воды, перегружали свежую рыбу, морковь и капусту, ягоды , репу и грибы.
- Погляди на крест, Князь, добрый мастер делал, с любовью и усердием, каменья драгие, токмо для князя, але боярина….седобородый старик купец, развернул шелковую тряпицу.

Крест, серебряный с вкрапленными лалами, вдоль и поперек, богато темнел на алой тряпице. Князь Михаил, не слезая с коня (спешиваться нельзя, Князь!) внимательно вгляделся в драгоценную вещицу, довольно кивнул ближнему боярину.
Маша неложно была рада подарку. Сидели семейно, ни бояр, ни жен их не звали. Ни глаз, ни ушей Михайло не хотел. Холодная севрюжина, свежая малина в туеске, брусничный взвар, коржи, вот и все, что было на столе.
- Что там на Москве ,Машенька, что Димитрий?
- Не звана я ко двору, Миша, да и недосуг мне о мирских делах мыслить. Матушка- настоятельница часто весточки получает и мне сказывает. Бает, в Орду Дмитрий днями едет. Да ,тысяцкий Василь Василич, хворает тяжко, ветх деньми, он ведь не на десять ли годков постарше меня, а мне уж шесть десятков минуло.Ты то как Аника-Воин, не навоевался? Вон бородища то седая совсем. Маша ласково потрепала брата по голове.

Михаил, в глубокой задумчивости, сидел, и  как будто не слышал вопроса старшей сестры. Потом, каким то отрешенным голосом тихо спросил:
- Скажи, Маша, что у них, московлян, не так как у нас, на Твери, что я делаю не то, в чем их правда, отчего, вот уже столько лет, несмотря на разорения, нахождения, то Ольгерда, то  мора неминучего, то басурман мамаевых или иных, ханских, они поднимаются и становятся сильней? Ты у них, как и Ульяна у Ольгерда, живешь, почитай не один десяток лет и за Семен Иванычем столько лет была, и женой и советчицей, и знаю, любил он тебя….
Инокиня Марфа тонкими перстами перебирала крест даренный братом, молча вглядывалась в мрачные измученные очи когда то совсем маленького Мишеньки, а ныне, как то вмиг растерявшегося от накопившихся бед  и несчастий князя тверского.

- Не вем, не мужик я, тобе, великому князю Тверскому разумение мое вещать. Свекра своего, князя Иван Данилыча , живьем я не слыхала-не видывала…Но мнится мне, что все у них идет от князя Александра Ярославича*. Они, московляне, от него корень свой ведут. Мню, Он передал сыну, а тот Ивану, что надобно делати, как с магометанами торг вести. как князей удельных усмирять, как малых, сирых и убогих милостью одарить, как вятшим гордыню удоволить, а мы….тут она укоризненно затихла.
-А что мы, что у нас не так?

- мы, тверские, много лет враскоряку стоим опосля деда нашего, великого князя Михайла, то Литва, то Орда…а московлянам более не к кому притулиться, Александр Ярославич, он тогда, когда годами с ордынцами дружбу водил, что то понял, и детям со внуками наставления его перешли….для них, ордынцев, надо быть своими, на молви ихой говорить, еду напитки вкушать, пить, обычаи их ведать…
- но литва, Ольгерд, одной веры с нами….
- мню, окатоличится Литва, для него, Ольгерда, вера лишь мара, выгода в войне с нами ли, христовыми орденскими воинами ли. А Кейстут, витязь знатный и  великий, он и по сю пору лесным божкам поклоны бьет…
Михаил встал, гневно отмахнул рукой, возбужденно стал ступать по горнице,
- не терплю я этих вонючих сыроядцев, из рук их  конину жрать и нахваливать…а в Литве я ровня! Не раб!
Маша укоризненно глянула на брата.

- Вот так и наш батюшка смертушку принял от ордынцев, надеясь, что Ольгерд спасет его, а надобно было о своих вятших и простецах думати, аль не помнишь, как Акинфичи, Андрей Кобыла, да Морхинич отъехали на Москву? Они теперь в ближниках у Дмитрия то..А батюшка их хотел собаками затравить.
- скоро и ко мне отъедет великий боярин московский!
-Иван, что ль, Вельяминов? Не накличь беды с ним, горд непомерно, мню, не быть ему тысяцким под отцом своим, вот и бежит к тебе…Устала я, Братец, мужицкое это дело о княжестве мыслить, но бабьим своим разумением, с тревогой о сваре твоей с Москвой уж много лет думаю. Нет у тебя советчиков добрых, один ты  в делах своих, а заради чего ты воюешь с Дмитрием, гордыни заради, Тверь над Москвой поставить?
- а разве у Дмитрия не тако же мыслит?
-нет, князь, мыслю, советчики его, и Алексий. и Сергий, на другое дело приготовляют.
- не ведаю, какое еще дело князево важнее быть может, чем ярлык получить на великое княжение?
-Русь, Русь святую совокупить под одной рукой, и не гордыни заради,
- так чем я хуже Дмитрия !, почти кричал Михаил, гневно вглядываясь в бледное лицо старшей сестры своей.
-он уже Орды не страшится. И у него есть стратилат волынский, Боброк, есть двоюродник, серпуховской князь Владимир, воин добрый, Русь пойдет за ним, а теперь и Новгород великий откачнется к нему после разорения твово, и Нижний, и Ярославль и Ростов, а у тобя кто, я да …..тут вмиг промелькнуло у нее в памяти тот далекий случай со спасением от волчицы, и отрок наотмашь зарубивший зверя…как его…..Савва? точно, Савва
- кто? Ольгерд?
- нет, Савва Даруга, он и сыновья еговые тебе и Твери верой и правдой служит со времен отца нашего, а других таких дружинников ты и  сотни не сыщешь. А у Дмитрия таких тысячи, и он их жалует.
Рожь нынче уродилась отменная. Панинские и коробовские бабы жали не разгибаясь, лишь изредка падали на связанные снопы, запаленные, пили кислый квас, тревожно вглядываясь в синее небо. Не было бы вовсе ненужного нынче дождя. Седмицу бы, а там и передохнуть не грех, в баньке отпариться, поясницу ломит, мочи нет. А там и греча, и до льнов недалече.
 
На жатву ржи прикатила в Коробово и Таньша с дочерьми. Клавдя и Дарья, уж, заматеревшие, за тридцать, бабы, в охотку вышли в поле. Раз в году, уже много лет, они, забыв про свои городские заботы, оставив на хозяйстве сыновей и дочерей, которым было уже более десяти годов, а старшей дочери Клавди, Анне, уж и четырнадцать, пора и жениха искать, съезжались на страду, как на праздник.
Савва невылазно третью седмицу сидел в Савкино. Село разрослось. Стояло уже вдоль Безымянки по обе стороны от терема его уж более трех десятков изб. От литвы и московитов, сюда, в глухомань, съехали  и тверские посадские, и меряне из Панино, была даже изба мелкого купчика из Торжка. Новотор, именем Матвей, прискакал на замыленной кобыле вовсе недавно, по весне. С почернелым ликом он поведал Савве о своих горестях. Жену, дочерей тверские, вкупе с литвой, взяли в полон и увели. В Кафу ли, на Москву, а может, и в Твери обретаются, окупа ждут. Лавку еговую со скобяным товаром пограбили, избу на посаде сожгли. Савва обещал разузнать о жене и дочерях, а уж избу, молвил сам древодель, лес вокруг обчий. Купец повалился в ноги. Савва же глухо молвил:
- ты, Матвей, не холоп, а я не боярин. Шапку не ломай и в ноги не падай. Общиной поставим тебе избу, а на терем, не обессудь, мастеров у нас нет.

Матвей нынче помогал Савве рубить житницу. Старая, поставленная еще до Кавгадыева нашествия, изветшала и скособочилась. Ныне, Савва, загодя заготовил бревна. Дерева отлежались, высохли, и теперь звенели под ударами секиры. Два вьюноша, матвеевы сыны, помогали. Слегой здымали наверх последние, четыре бревна. Аккуратно распиленные доски ждали своего часа. Еще пару, тройку дней и плотницкая работа будет окончена. Сели передохнуть. Загодя приготовленный жбан квасу, несколько вяленных рыбин, кувшин молока и крупные куски аржаного хлеба один из сынов расстелил на чистой тряпице.
Ели молча, изредка запивая квасом рыбу.

-Почто не скажешь, что с твоими женками и дочерьми в Торжке приключилось, Матвей?
-Сказывают, я ведь там не был, православные тверяне поглумились. Оголили женок…некоторые позора не перенесли, утопли, иных понасильничали, и в Тверь ли, в Литву угнали… Моих сказывают, угнали, ты Савва Епифаныч, Христом богом молю, прознай. Може мои живы где тось…
- Житницу вот, срубим и поедем, сказывают, Князь Михайла возвернулся от Ольгерда , коль допустят, и у него поспрошаю, чаю не откажет в милости..
Рожь убрали споро и вовремя.

Напарившись в бане, накануне заботно истопленной Таньшей, Савва с Матвеем затемно отправились в Тверь. К вечеру, где наметом, где неспешной рысью, они въехали в тверской посад. Терем Саввы темнел одиночеством, лишь одна из светелок была тускло освещена горевшей свечей.
- Ну вот, ктось сумерничает, неужто Станята за книгами  сидит?
Так и случилось. Младший сын листал тяжелый фолиант в кожаном переплете и не услышал шум в горнице приехавших путников. И только когда отец громко и вопросительно кликнул:
-Станька, ты тутко сумерничаешь?!, сын неспешно поднялся с креслица и ответил.
Быстро собрал на стол несколько кусков белорыбицы и поставил в  горевшую печь глиняную  тарель с гречей, споро притащил жбан квасу.
Притомившиеся изрядно путники жадно жрали горячую кашу, запивали квасом.
Потом принялись за севрюжатину.

Станята мягко и заботно вглядывался в остаревший лик отца.
- Какая нужда, батька, привела, я не ждал тебя так быстро…
- Вот, купец, нынче наш, савкинский, женку с дочерьми ищет, под Торжком тверяне ли , литва полонили, тебе известно , куда и кому полон то  достался?
-Кейстут с собой немало увел, в Твери мало кто из новоторов есть, почти все в Микулине.
- Ну стало быть, разузнай кто остался в Твери, а уж через два дня в Микулин отправимся. Знать бы у кого они там?
Наутро, отдохнув, путники едва пробрезжило, уже слушали Станяту, который еще с вечера все, что смог, разузнал у дворских и княжьих дружинников.
- На Твери только мальцы, вьюноши, их в работники дружинники взяли, сейчас на стенах древодельничают, пожгли московляне и посад и кремник изрядно по весне. А баб и молодых девок в Микулин угнали. Туда надобно ехать.  Поедем вместях, и княжий дворский, мой старый знакомец с нами, его как княжьего слугу, ни с боярского двора, ни с какого  другого не вытолкают.
Матвей супился за столом и поглядывал на Даругу и сына. Ехать одному было несподручно.

-Не робей, Матвей, завтра же и поедем..
-А можа, сегодня, мало ли, продадут заезжим купчикам, а те в Кафу, але в Булгар и отвезут…вопросительно бросил купец.
- В ночь и выедем, и к утру будем в Микулине.
В двери громко постучали и вошел княжой слуга. В полутьме и не разглядеть.
- Княже требует тобя Станя, не медли, сердит и грозен вельми…
- Почто спешка такая , кмете, тишь покудова на Твери?
- Гости из Москвы пожаловали, сказывают, тут слуга повел глазами на гостей.
- не тревожься, то отец мой, верный слуга князев, сказывай..
- Иван Вельяминов и Некомат сурожанин из Москвы наметом прискакали с вестью недоброй..

Михайло сидел в креслице и вглядывался в усталые лица нежданных гостей.
Иван, развалясь на лавке, молча пил стоялый мед и двоезубой вилкой подхватывал холодную севрюжину.
Некомат, не желая начинать неприятный разговор, молчал. Тревожно поглядывая то на Ивана, то на Михайлу.
- Прости, княже, оголодал вельми, ускакали в боязни, что Димитрий повяжет и в яму бросит..
- Пошто, Иван, ты ведь старший сын Тысяцкого Москвы, скоро и тысяцким вослед за батюшкой станешь..
-Не стану, княже. Батюшка преставился, а меня…..
-Что тебя?- прохрипел Михайло
- Не будет теперича тысяцкого на Москве, не бывать двум хозяинам в городи….так Он мне глядючи в глаза и молвил.
Неслышно в горницу вошел Станята. Молча поклонился Михаилу, сожидая, выйти прочь, сохраняя тайну встречи или остаться. Михайло едва кивнув, приказал остаться.
Воцарилась тишина. Оттого ль, что такого развития событий никто и не ждал, или каждый обмысливал свое.
- Что ж, оставайтесь, повалитесь на мал час. Але в бане попаритесь, а после и думать будем?- вопросил гостей Князь.
- Нам на Твери оставаться не резон, Княже, альбо в Литву податься, альбо в Орду к Мамаю…ярлык для тебя искать,- Иван вопросительно глянул на Михайлу.
Так и не дав  утвердительный ответ Ивану, Князь Михайло проводив нежданных гостей, созвал ближников.

Бояре, прознав уже о тайных гостях, молча расселись в горнице.
Князь, пронзительно вглядываясь в невозмутимые лица бояр, искал воодушевления и поддержки.
Но бояре молчали.
- Что молчите, бояре тверские, але не хотите видеть свово князя Великим на Руси?
- Не серчай княже, встал и поклонился Бороздин.
-Ужотко более пяти десятков годков служу я Вашему роду, роду Михайлы Святого, но не совладать нам с силою московской, да и Сергий с Алексием Русь к нему в услужении привели.
- Мне ярлык и воинство Некомат привезет вскорости!
-Ярлык ноне при татарском раздрае власть и серебро в казну не притащит, княже.
А мы последние порты донашиваем, торговлишка прежних корабленников,  стойно при отце твоем и деде не несет. Великий то Новгород, опосля Торжка мечи на нас точит. Охолонь Княже. Отступись. На время. Пожди.
-Не бывать Митьке толстому князем Великим!- взъярился Михайло…..
К середине лета, когда и рожь пора наступила жать, приехал на Тверь посол татарский Ачи-ходжа с ярлыком от Мамая. Не обманул Некомат. Тут же отослал Михайло на Москву приказ к ярлыку ехать.

Но Дмитрий и бровью не повел. Послов тверских отпустил. Дескать, люди Вы подневольные, что с Вас взять.
Потянулись тревожные в ожидании неизбежных событий предгрозовые дни. Воспользовавшись тем, что Михайло собирал  послов в Литву и ему было недосуг, Савва со товарищи наметом отправились искать матвеевых домочадцев.
В Микулин явились всей дружиной. Савва, Матвей, дворский княжий Прохор и Станята.
Сразу отправились к боярину. Боярин, Вышата, тщедущный , уже порядком остаревший, враз как то оробел. Прознав, что княжьи слуги в усадьбе объявились, спешно дочерям приказал стол собирать, а дворскому баню топить.
Дочь, Анна, высокая и статная, мигом вздела голубой саян, сафьяновые сапожки и умчалась на поварню. Гостей, в кои веки занесло в микулинский медвежий угол. Прислужница, из недавно пригнанных из Торжка девок споро ринулась за ней. Гости ввалились в горницу, чинно поклонились боярину в пояс. Вышата, окромя Матвея, всех знал и не по раз встречал на пирах у Михайлы на Твери. Вошла и боярыня, поклонилась в пояс.

- Присаживайтесь, испейте  кваску гости дорогие, а уж повремените чуток, и баню истопим. И трапеза готова к тому времени будет…
Прохор, на правах дворского княжеского, первым сел на скамью и пригласил попутчиков.
Боярин, глядя на гостей, терялся в догадках, княжий  дворский, понятно, но недоимок за ним нет, князю сполна все отвез, но ближник, толмач князев, он по какой к нему надобности? Ну и отец еговый, Савва, вроде как, на княжне мордовской женат и непонятно кто он? Боярин, дружинник князев, посол?
- Недосуг нам боярин по баням рассиживать,- Прохор и завел беседу.
Ищем мы баб новоторских, кои вот Савве Епифанычу, заместо  родни приходятся. Знаю, что многих по дворам твоей дружины служат. Мать и дочери две. Мы и окуп дадим.
Вышата облегченно вздохнул, -что ты что ты, Прошенька , какой окуп, вмиг разыщем и отдадим! Чай, православные….
Вошла Анна, следом за ней и девушка, прислужница. Девушка повела взглядом и увидев Матвея, зарыдала и бросилась на шею.
Матвей, ошалев от нежданной радости. только и молвил: - Машенька, а матерь, матерь с Дуняшей , с тобою, але где?
- Матушка туточки, В Микулине…..а Дуняша….в Литву подалась, литвин, дружинник ял ее..незнамо и где она.

Вошла Анна, внесла блюдо с заедками, орехами, коврижками, корчагой меда.
Станята приподнялся из-за стола, принял блюдо с поклоном. Глянул на боярышню и оробел как то. Анна, зарделась, руки задрожали, когда коснулась нечаянно пальцами длани княжьего толмача. Глаза встретились. Мать, увидев все, заспешила с разговором о новоторских  пленницах.
- Ну тка, Фекла,  кликнула боярыня прислужницу, - приведи новотору купчиху, дак торопко!
- Постой-ка, Фекла, яз с тобой..-Матвей поклонился в сторону хозяев и выбежал вослед за девкой.
Изба и подворье дружинника боярского Вышаты, стояла на склоне. Матвей почти бежал за девкой, беспрестанно крестясь, и озираясь по  сторонам, как будто и не веря , что сыскал супружницу свою.
Во дворе  стоял шум и гам. Из под навеса, где стояли коровы, доносился крик, визг и руготня непотребная.
- Захухря* новоторская! Корову подоить не умеешь! Руки у тя из жопы растут!
Матвей побледнел и рванул прямо на крик.
У лениво переминающейся с ноги на ногу коровы стояла, понурив голову его Агафья и закрывала лик от бьющей ее тряпкой хозяйки.
- Стой, клятая, не тронь жену мою! -заорал Матвей, и оттолкнув хозяйку, встал впереймя между ними.

Худосочная и крикливая хозяйка, видно жена дружинника обомлела.
Тут  и Фекла подбежала и торопливо  обсказала все. Агафья увидев Матвея, повалилась в ноги, и залилась горькими слезами.
На крыльцо, услышав истошные крики, вышел хозяин.
-Что за непотребство, ты кто таков, набычившись на Матвея , сурово молвил дружинник.
- От Князя Михаила яз, с толмачом его и Саввой Даругой. Жена она моя. Вот тебе окуп.
И он сунул в грязную лапу микулинца серебряный корабленник. Взяв за руку жену он вышел со двора оторопевшего дружинника.
Вернувшись на двор Вышаты, они увидели выходивших из горницы тверян.
Дочерь бросилась к родителям, приговаривая,- отпустил мя боярин, отпустил..восвояси.
Вышата повернувшись к нежданным гостям, поклонился, и заглядывая в глаза Станяте, княжьему дворскому и посуровевшему Савве, молвил:
- не серчайте на слуг моих, живы Ваши ближники. А уж непотребство, дак и времена нынче лихие.
Анна, вослед родителям поклонилась, торопко глянула на зардевшегося Станяту и поспешила в терем.

Проводив нежданных гостей, Вышата весело приказал слугам принести меду чашу.
-Ты что, старый веселишься? сурово прошала боярыня.
-А толмач то княжой, вишь как сбруснявел, на Аннушку глядючи. Кабы свадебку то нам с ним справить! Толмач силен при князе, Знамо. А уж батька то его не прост, ох, не прост.
Жена княжна мордовская, сын старшой , сказывают в князьях на мордве ходит, а уж сам то…Даруга…
- что, что сам то?, выдохнула боярыня.
-Сам батько Олексий, митрополит, благоволит к нему, а  отче Сергий из Радонежа знакомец его давний…
- Что , по нраву боярышня микулинская, сыне?, усмешливо прошал Станяту Савва.
- По нраву, батюшка., -ответил просто и глядя в глаза отцу Станята.
- Дак по осени, как рожь свалим и  сватов зашлем, припечатал Даруга.
- Не было бы беды на тверскую землю, батюшка. Дмитрий предательства Ивана Вельяминова и некоматовых козней не простит и не забудет. Мню, Москва сожидать не станет, и в поход кликнет всю остатнюю Русь. Разве, Рязань в сторонке отмолчится.
Михаил с растерянным ликом метался по горнице. Отовсюду шли дурные вести. Русь внимала Дмитрию и готовила рать на Михаила. Объявился в Великом Новгороде князь Владимир Андреевич Серпуховской. Новгородская старшина и все концы на вече дружно откликнулись на клич Москвы наказать Тверь. Новгородцы не забыли недавнего разорения Торжка тверянами. Готовились к тяжкому походному лету во Владимире, в Суздали, в Новгороде Нижнем. Собирали полки в Переяславле, Ростове Великом, Белоозере, Угличе.
От Ольгерда вестей не было.

Михаил, узнав, что Дмитрий уже в Волоке Ламском, приказал собирать полки. Не прощло и седмицы, как пришла весть, что ушел в Литву Ольгерд, не дойдя до Твери одного перехода.
Станята гнал коня. Переходя изредка на рысь, он вновь хлестал , пытаясь успеть в Микулин до прихода московлян. Он знал, что Дмитрий первым делом попытается взять михайлову вотчину. Уже солнце садилось за верхушки сосен, когда он бросил вожжи запаленного коня выбежавшему на крыльцо терема слуге, стремительно вбежал в горницу.
Вышата сердито и недоуменно глянул на Станяту.  Пошто? Незваный, не пождав  на крыльце врывается в терем)!
- Беда, боярин! Князь Дмитрий идет на Тверь, не сегодня-завтра будет в Микулине, собирай дружину и отправь …жен и девок подалее. Кабы беды не вышло.
- Куда же девать то их,? Разве в лес? растерянно молвил Вышата.
-Князь Михайла приказал с дружиной в Тверь споро ехать. Гонцы посланы и в Кашин и в Ржеву, и к тобе, в Микулин. Я ранее всех прознал.
Вышата  наконец, совладал с внезапно нахлынувшим страхом и кликнул слуг.
Стемнело. Приторочены к седлам тюки со снедью и рухлядью на первый случай. Анна с девкой обливаясь горючими слезами прощаются с ближниками.
Внезапно скоком  к терему подскакал два всадника. Все дрогнули.  Из полутьмы вынырнул бородатый лик гонца. Поклонившись в пояс Вышате, молвил глухо:
- к утру московляне будут в Микулине. Уходить  надобно в ночь, боярин. Князь приказал к рассвету быть в Твери. Дайте попить и хлеба с рыбиной, мне обратно к ночи в Твери приказано быть.
- я с тобой, молвил Станята.
- а куда же дочерь то прятать? Ночь на дворе не видно ни зги. До сел то московляне всенепременно доберутся, плача и покачивая головой рыдала боярыня.
- Я их к себе заберу, мои села далече и заимка на Серегере удобна. Жить хочь до зимы можно..

Из темноты вышел, держа за поводья серого в яблоках иноходца, прихрамывая слегка, не знакомец. Голос, с хрипотцой выдавал Станяте ….неужели отец? Как он сумел так быстро добраться? И самое важное. Как прознал то.?
- Дак догадлив я, сыне, как прознал, что ты внезапно исчез, стало быть…
Станятов румянец на лике так никто и не высмотрел. Темень.
Димитрий,  взяв Микулин, 5 августа осадил Тверь. Полки, ведомые Боброком, наладили два моста через Волгу. Обнесли тыном вокруг тверских стен, под которыми разослали лучников. Лучники изо дня в день пускали огненные стелы в город. Начались пожары.

Тверичи , как могли тушили, но пожары возникали вновь и вновь. Боброк, дождавшись, наконец, прихода новгородской рати, строил полки. Рать, рядами, то наступая, то отступая , закрывшись щитами от сотен стрел зримо показывала, что ни один воин так и не был сражен этими стрелами. На большом поле перед стенами конные полки каждый выстраивались и шли на воображаемую пешую рать , то рассыпаясь, то вновь собираясь в строй. Михаил, глядючи со стен, с досадой поражался, когда же это толстый сосунок Дмитрий, которого он втайне презирал, сумел таки собрать  и самое важное, обучить это войско.?
 «Верные тверитяне никогда не изменяли князьям своим: говели, пели молебны и бились с утра до вечера; гасили огонь, коим неприятель хотел обратить их стены в пепел, и разрушили много тур, защиту осаждающих. Все михайловы области  были разорены московскими воеводами. Города взяты, люди отведены в плен, скот истреблен, хлеба потоптаны.»

А Кейстут с Ольгердом так и не рискнули вступить в схватку с Димитрием. Повернули вспять, вновь оставив Михайлу одного, теперь уже супротив всея Руси.
Станята, едва успел к осаде примчавшись из Микулина. Все три недели Михайла был со всеми на стенах, а вечером, обожженный и усталый, валился на скамью, чтобы забыться тяжелым коротким сном.
Однажды, совсем уж было собрался с верными дружинниками бежать. Но владыка Евфимий, видно прознав от доброхотов о бегстве князя, со всею свитою, с боярами явился в княжеский терем.
- Ты, княже не оставляй град наш великий на поругание и разорение Москвы. Смирись, а там как Бог даст. Нету более у Нас  войска, а ордынцы и литва, увы нам, не спасут нас более от Димитрия.-
Михайла хмуро глянул на ближников своих, потупивших глаза долу. И молвил хрипло:
- Поезжайте утром в стан к ворогу моему, а там как он решит, на милость его и митрополита Алексия уповаю. Хоть и обманул он меня много лет назад.-
Ночью сидя в креслице, вздыхал, вспоминая свою два десятка лет борьбу с Москвой.
Силы на исходе. Он сделал все, чтобы восстановить величие Твери. Но Алексий, не Димитрий, оказался прозорливее. И Сергий. Вкупе с митрополитом они стали непреодолимой силой.

Раздался стук в дверь. Вошел Станята.
- Не спишь, княже?
-Какой сон, ты то как успел прорваться, небось по всему княжеству полки Димитрия рыщут.-
- Много больше, княже. С ним ростовские, суздальские и ярославские князья. Полки из Великого Новгорода на подходе. Смоленский князь Иван здесь, брянский княже тоже….
- Ну хватит! Напужал,- резко оборвал его Михайла. Ступай!. Где батька твой?
-Батька микулинского боярина домочадцев на Серегер повел. Чаю разорят московиты его и твою отчину княже.
- Разорят,- эхом отозвался князь Михаил.

Савва, зная все тропы и пути колесные и лошадные , вел караван споро. К утру микулинцы уже были в ржевских лесах. Немного передохнув, вздремнув и наскоро пожевав всухомятку, тронулись в путь, настороженно прислушиваясь к треску сучьев и тревожному переклику сорок. Шли налегке, боярыня и дочерь, привычные к лошадиному седлу и верховой езде, не молили о частых остановках. Кмети, их и было то семеро, трое впереди с Саввой, а четверо в хвосте отряда прикрывали от возможного непотребства бродившего по лесам разбойного люда.
К ночи добрались до Коробова. В селе  уже знали о нашествии московлян , и услышав топот копыт и ржанье лошадей, всполошились , кляня собственную лень и нерасторопность. Но, прознав, что это Савва Даруга с кметями из Микулина на Серегер едет, мужики  с бабами собрались у избы.
Савва, едва отдышавшись, враскоряку( ноги уже не те, и старая рана дает знать), вышел со свечей на крыльцо.

- Москва зорит Тверь, неведомо мне доберется ли до наших сел, но мнится, что надо по лесам прятаться, бо разора не миновать…
- А сам как мнишь, Савва Епифаныч, надолго ли пря наша с московлянами?-
-Мню, скоро нас Димирий подомнет под себя. И Литва нам не поможет. Я же с боярыней микулинской и дочерью ейной до Савкина, а там и на Серегер.А вы бы мужики посты бы расставили, а то Вас как курей повяжут. На заимки поутру подавайтесь. Авось, животину спасете.
- Пошто Димитрию то неймется, але своих земель мало ему?
- За Димитрия Алексий стоит, и преподобный Сергий Радонежский…-
Савва махнул рукой, отправляя земляков по избам, а сам молча вернулся в избу.
В Савкине было тихо. Здесь, наконец, повалились отсыпаться, к  вечеру напарились в бане и поели горячего варева. Таньша, погрузневшая , но еще статная, с хозяйским и властным взором покрикивала на двух прислужниц, метавших из погребов всяческий съестной припас. Микулинские гостьи в отдельной светлице разбирали наскоро собранную одежку и обувку.
 
-Что вздеть то матушка, чай не ко князю то выходить?
- И то верно, Аннушка. Не ко князю, но род то по матери из князей мордовских, как знать..Станята то люб ли тобе?
- Не ведаю, матушка, сказывают много доброго про него. И грамоте обучеи и иноземную молвь ведает, и у Князя Михайлы в ближних подручниках, а там как прикажете с батюшкой. Как он там?.

Микулинский боярин Вышата с остатками дружины своей был повязан и пленен дружинниками князя Боброка на пути в Тверь.
Под колокольный звон владыка Евфимий со всеми тверскими знатнейшими боярами в отворенные ворота отправился в стан к Великому князю Димитрию.
Князь посольство принял милостиво. Сидя в походном креслице остро глядел в глаза тверскому епископу. Евфимий оробел и молвил тихо:
- Великий князь Михаил Тверской смирился и не желает братской розни…..
- И мы не желаем разора на тверской земле и потому составили грамоту, на которой князь Михайла крест целовать должен.  Вот она, пусть князь тверской чтит, и завтра в полдень я жду его в стане своем.-
« - По благословению отца нашего Алексия, митрополита всея Руси, ты князь Тверской дай клятву за себя и наследников своих признавать меня Старейшим братом…
..откажись от союза с Ольгердом…..в рассуждении татар поступай согласно с нами: решимся мы воевать, и ты враг их, решимся ли мы платить дань, и ты плати оную….
…а мы оставляем тебе все права князя независимого и князя Великого.

Михаил сидел опустошенный. Долгая двадцатилетняя пря, от которой изнемогла тверская земля, завершилась. У него не было сил душевных и физических более. Все последующие дни, он не мог находиться в тереме, и в сопровождении малой дружины объезжал свои волости. Побывал в Старице, Микулине, Ржеве. Народ, мужики, бабы низко кланялись, молча глядели вслед. Покачивали головами. Как то недалече  от Ржева, когда день подходил к концу, и надо было где нито заночевать, а накрапывал мелкий осенний дождь, Станята, который был всегда рядом, обронил:
-Княже, здесь недалече сельцо наше, окажи милость хлеб-соль откушать и в баньке попариться. Отец ждет нас…
- А и поедем, ежели недалече, - воскликнул Михайла, погляжу где Даругино племя росло!
И в Коробово и в Савкино не были готовы к появлению высокого гостя. Спешившиеся и усталые путники были рады ночевке. Дождь зарядил не на шутку. Прибежавший от батюшки Василия монашек позвал дружинников в пустовавшие кельи при храме.
Князя разместили в светелке, в родовом, заново отстроенном тереме, на месте истлевшей и древней епифановой, отца с матерью, избы. Станята послал за отцом.

Победный колокольный звон  на Северной Руси вызвал ярость и в Орде и у Ольгерда.
Из Орды, от лазутчиков приходили известия, что Мамай готовит нашествие на Русь и спешит одолеть своих противников. И уже недалек тот час, когда вся Орда ляжет под его рукой. Опасаясь Тимура и Тохтамыша, он может и поспешить, ибо удачный поход на Русь может укрепить  и возвысить его над своими степными соперниками.
« В лето 6886… Волжские орды князь Мамай посла ратью князя Бегича на великого князя Димитрия. Князь же, собрав силу и поиде  противу их в рязанскую землю за реку Оку. И сретошась у реки у Вожи в рязанской земле…»
И никто не знал, куда Мамай послал царевича Арапшу. Самого верного своего  слугу и подвижника. Ни сакмагоны, ни лазутчики Сильвестровы. Епископа в Сарае. Ни Егор Даругин, старший сын Саввы. Князья мордовские, зная о  его родне московской и тверской , якшаясь с Арапшой, умолчали, узнав только в последний час , когда пробравшись волчьими тропами, царевич бил и топил русское воинство на Пьяни.
Зима бушевала. Февраля, в двенадцатый день, прибежали вестовые звать князя к Алексию. Проститься. Прибыли князь Владимир Серпуховской, Боброк. Вошел Сергий.
Слабой рукой Алексий осенил Димитрия, Боброка и Владимира.
- Вам- русское воинство.
Перекрестил Сергия:
- Тебе- русская церковь!
К вечеру митрополит всея Руси Алексий тихо отошел.

Егора и Кузьму и три сотни всадников их дружины, спасло то, что они шли  в  хвосте русских полков , и грабить родные мордовские села им было невмочь. Под удар Арапши они не попали и развернувшись, переправились через Пьяну, ускакали к Москве.
Мамай сидел в своей юрте один, зябко поеживаясь от налетавшего в приоткрытый кошмой вход, февральского ветра. Мысли крутились вокруг неминучей схватки с Тимуром и непокорной Русью. Хромец из Самарканда не давал ему покоя. И Русь не платила выход. Серебра не хватало. Надо было платить и воинам и ближникам. Арапша знатно прошелся по русичам на Пьяни, и в который раз сожженной Рязани, но этого было мало. И надо было выбирать, куда идти вначале, на Русь, или в степь, сражаться со ставленником Тимура, Урус- ханом.
Нет! Сначала на Русь. Там серебро, и  они еще не оклемались от разгрома. Он хлопнул в ладоши. Вошел слуга.
- Созови царевича Арапшу и мурзу Бегича.-
Царевич, едва войдя в юрту, брызгал слюной, горячась и убеждая послать его во главе трех туменов.

Бегич,  прижмурив глаза, молчал. Он знал, что Мамай пошлет его. Арапша-разбойник, набежал, пограбил и ушел. И он знал, что супротив Боброка Арапше в поле не устоять.
- Ты, царевич пойдешь на Урус-хана, разгромишь его, а потом помчишься на Самарканд, Хромца победить сможешь только ты. Но только после того, когда мы поставим на колени урусутов и Димитрия.
И я поставлю тебя ханом всех степей к востоку от Итиля.-
Царевич опешил, упал в ноги Мамаю  поцеловал полу его халата и вышел, пятясь из юрты.
Мамай перевел взгляд на Бегича. Мурза также ненавидит чингизидов, как и он, Мамай. Бегич верен ему. И победив русов, он получит решающий голос на курултае.
-Готов ты, пойдешь ли?- спросил у него Мамай.
- Пойду! Ответил Бегич.
-Иди на Русь осенью, у тебя есть время подготовить три тумена.  Заберешь весь хлеб! Те, кого не зарубит ордынская сабля, пусть убьет голод.
В Литве, в ту пору началась замятня, Вослед за Алексием умер Ольгерд. Как оказалось, последний из Великих князей литовских, кто еще мог объединится с  Русью и создать великое государство. Мог, но не восхотел. Миндовг-Гедемин-Ольгерд- Кейстут. Закончилась эпоха. Власть захватил Ягайло, убил дядю Кейстута , и был готов уничтожить и братьев.

Первым из князей сделал выбор в пользу Москвы Андрей Ольгердович Полоцкий. Во главе кованой рати он приехал на землю своей матери, когда то тверской княжны Ульянии. Положили ряд: княжить Андрею во Пскове и ждать своего часу.
Тюфенги, они же тюфяки, захваченные под Казанью были теми самыми первыми пушками, впервые, волею судеб, попавшими на Русь. Сказывают, из земель фряжских. Зелья, чтобы зажечь и ударить дробленым железом по врагу, не было. Махмет Салтан тайны зелья не знал, или не захотел выдавать. Бросил мешок с зельем. Делайте што хотите. А без зелья поразить ни конницу не пеших несподручно. За три года железа много научились делать. И для копий и для стрел.
Кузнецы опередили зельщиков и отковали-отлили три пушки. В дуло засыпали проволоку величиной с полмизинца засыпали зелье. Громыхнуло что есть мочи. Глиняные чушки, поставленные как цели были сплошь покрыты следами от дроби проволочной.

- Сколь долго лить эту пасть огненну?,- спросил Боброк.
- Неспоро, молвил кузнец. С Каменного пояса руду надобно притащить. Переплавить. Из одной чушки можно сотню стрел выковать, и бить будут на тысячу шагов, а тюфак на полста, но это в поле, а у стен, мочно и дыру проломить. Но я не ратник, сколь стрел надо.
- Считай! Мне надобно три тысячи стрел.
- три тысячи стрел, это сотня тюфяков
-Делать стрелы, подумав, сказал Боброк,-  а тюфяки , надобно довести до ума. Мыслю за ними будущее во взятии и обороне крепостей. А может, и в поле пригодятся.

Вот и весна подкралась незаметно. Просохли дороги. Реки вошли в берега, а лазутчики из Сарая весточку прислали, кочует вдоль Дона(Тана) Бегич, и собирает тумены. Три тумена приказал Мамай собрать.
И важное наипаче: ждать Бегича к осени, рожь как будет собрана. Тогда и пойдет на Русь.
А из Пскова потянулась рать Андрея Ольгердовича. Брони и доспехи везли на возах. А сами дружинники налегке двигались к Коломне. Боброк ждал псковские полки, дабы вкупе с московскими всадниками и копейщиками, рати научить совместному бою.
А кузнецы втайне стрелы ковали из железа закамского, и ждали руду с гор Каменного пояса.
Савва с сынами, Егором и Кузьмой и малой дружиной стояли на пригорке и глядели на лучников, кои с тысячи одни, и с полторы тысячи шагов другие, ровным строем , меняя одни других, стреляли из тяжелых луков в деревянные стены. Услышав топот копыт, оглянулись. Всадник и десяток дружинников въехали на пригорок рядом и остановились.

-Боброк, молвил отцу Егор, и подъехал к князю.
-Ну что, мордвин, добродушно молвил Боброк, вот зришь, каковы наши пешцы. ? Они и начнут щекотать ребра татарским туменам. А ты со своими продолжишь. Рать мы собираем немалую, как мнишь, тверяне то пойдут с нами, иль отсидятся за стенами, сожидая нашей беды?
 Егор кивнув на Савву, молвил, - вот отец Тверь знает со времен Михайлы Святого, он и скажет.
-Наслышан про отца твоего, да поди и не в чести он ныне у Михайлы-внука? Что скажешь, воин?, спросил Савву Боброк.
- Дружину соберем княже. А уж велику ли, малую, время есть, и  с народом и боярами тверскими обмыслить, неспешно ответил Савва Даругин.
-Поспешай, Савва… Епифаныч, кажется?  месяц тобе на сборы.
Михайла тверской сидел в креслице и вполуха слушал неторопливую молвь супруги своей. Княгиня неспешно, за рукоделанием , сказывала новости.
-Ржи уродились нонеча. Да беда как бы неминучая не нагрянула на Нас. Сказывают, нехристи  снова на московлян идут. Недавно Нижний порушили-пожгли, как бы до нас не добрались?  и вопросительно глянула на Великого князя.
- То московская забота. А у меня с Мамаем ряд, хмуро ответствовал князь.
Вошел неслышно слуга.
- Тут Станята с вестями княже.
-Зови.
 
Вошел Станята  Вопросительно глянул на княгиню и князя.
-Ты бы пошла матушка по своим делам, а мы тут потолкуем.
-Какие вести , Станята?
- Вести разные, княже, и добрые, и не очень.
-Начни с худых.
В Литве замятня великая. Ягайло братьев жизни лишает и вот Кейстута….. Весть пришла. Казнил его племянник.
Михаил побледнел. Родного дядю, Великого воина литовского, коего, почитай вся Европа знает, жизни лишил??
- Вести не лживы ли?
- Андрей Ольгердович изгоном ушел  с кованой ратью своей из Полоцка во Псков. И под руку Димитрия Ивановича встал. Он и вести прислал.
- Что Дмитрий?
- Орда и Мамай три тумена двинули на Москву и Нижний. Мню, через три-четыре седмицы на рязанской земле будут.
- Ну это их воля. У меня с Мамаем ряд. Я клятву, данную Москве не нарушу, но и с Мамаем ратиться не буду…
Раздался стук в дверь и вошел слуга.
-Княже, тут гонец..
-Откудова?
- ИЗ Москвы с грамотой от князя Димитрия.
- Проси.

Вошел запаленный и запыленный гонец. Поклонился, и вручил свиток.
Михаил разорвал с нетерпением снурок и впился взглядом в буквицы грамоты. Лицо его сначала напряглось, а потом смягчилось  и сменилось удивлением. Гонец, кланяясь вышел.
- Дмитрий просит препроводить сквозь земли тверские дружину Андрея полоцкого, преград не чинить и кормы по возможности дружине и конному ряду дать… О набеге ни слова.  Братом кличет. О помощи супротив басурман тем паче.Что скажешь, Станята?
- Думу надобно собрать, княже. Бояре, знамо, нынче дурного совета не дадут. В Литве замятня, в степи неспокойно…
- Что батька твой, Даруга, на Москве, в Твери ли?
--В Твери, княже, сказывал , днями с Боброком и братом Егором в Коломне виделся…
- Созови и его.
Бояре тверские собрались споро. Прискакали, и бояре из ближних сел и городов. Микулинский Вышата, загнав лошадей свалился из седла и вошел в горницу, едва переводя дух.  Станята поглядев, на давнего знакомца, протянул ему ковш квасу, и собрался выйти. Михайло, как и положено Великому князю, сидел в кресле.
- Останься,Станята,- приказал князь. Надобно, Грамоту составить.
 Оглядев внимательным взором своих ближников, молвил:
- Пришло время, бояре мои, выбор сделать. Ряд подписан мною с Димитрием московским. Прислал он грамоту с просьбой и заботой о князе Андрее Ольгердовиче, который нынче собирается через земли наши к Москве идти. Орда идет, три тумена ведет Бегич. Что мыслите , надобно ли нам вместях с Андреем на помощь идти Москве, аль, токмо с почетом и заботой препроводить его чрез земли наши?
Встал боярин Бороздин. Откашлявшись, степенно молвил:
- У Твери и с Мамаем  ряд, княже, кабы потом беды не вышло…коли Бегич Москву сожжет и на Тверь двинется. Ежели, конешно, осилит московлян. Сильны ныне воины московские..
Михаил нахмурился.
-Сильны, но бивали мы их  не по разу. Что кашинские бояре молвят?
Встал Епифаний, дальний сродник вельяминовский, тысяцкого Москвы, Василия Васильевича.

- Надо бы и встретить и проводить по доброму, княже. Князь Андрей Нас не по раз выручал. А воевать ли с Бегичем…можа вот и Егора Даругу послать с дружиной. Он и наш, и не наш. Ну и  молодцев, кто пожелает сабелькой помахать, такие, чай, найдутся.
И тебе при случае, есть что Мамаю сказывать. Не мои мол, дружинники…мордва.-
Михаил глянул на Станяту. – Что, брательник твой, на Москве ли?.
- На Москве княже. У Боброка новому  бою обучается. Но не ведаю, в тайне Боброк замыслы свои держит.
-Что микулинские  и ржевские дружины? Найдутся ли охотники под стрелы татарские полезть.?- Встали трое бояр, Вышата тоже среди них,
- Как прикажешь батюшка, нам теперича заодно с тобой тверские просторы оборонять, от литвы, татар ли, московлян тож..
- Ну ступайте, помыслите еще, а  завтра поутру мы и слово свое скажем.

А наутро и Андрей Ольгердович в Тверь пожаловал. И Михаил у крыльца красного гостя . сродника своего встречал. Ульяния, жена Ольгердова из тверских княжон.
Михаил внимательно вглядывался в усталый лик князя Андрея. Совсем недавно с Дмитрием московским ратились. А теперь, вишь, на службу пришел.
Андрей, поняв вопросительный взгляд Михаила, молвил:
- Зверюга он, Ягайло. Ну ладно бы, медведь, аль волк, аль рысь падучая. Шакал он вонючий, Кейстута, бронь и щит земли литвинской, подло, заманив в гости, кончить. Спасутся ли сыны его? Витовт, и смышлен и боевит на бранях будет, хоть и молод вельми еще…не знаю. А Полоцк..там православный люд. Просто так не покорятся. Я дружину увел. Под руку к Дмитрию встал. Верю ему, а еще более батьке Сергию. К нему и на поклон съезжу. Что сам то мыслишь, брате?
-Замирился я с ним. Устал. Под знамена еговые ратиться не встану, но и перечить тверским, кто на Бегича с московлянами заедин, не буду. Мнится мне, что этим нахождением татарским пря не закончится.

Сигнальные дымы сакмагонов  и костры ордынцев  стремительно приближались к междуречью. Междуречью Оки и Вожи. Именно здесь обе реки несли воды рядышком друг другу. Бегич был в одном переходе. Московское войско стояло тихо. Но и не скрывало своего нахождения. Татарские разъезды,  взлетая на далекие бугры обеих рек, уже знали, где стоят московляне.  И вот, наконец, стаи оленей тучи зайцев и лис, обезумев , промчались поодаль от русского войска. Наконец на бугор вывалились и ордынцы. Их, как сообщали лазутчики , было три тумена. Такого не было со времен Кавгадыя. На берег подъехал Бегич. В лучах заходящего солнца блистали копья и шлемы, щиты и хоругви с белым шитьем русского бога.
Тверская  конная дружина  влилась в полк левой руки, где собрались пронские рязане, суздальцы и серпуховские князя Владимира. Справа, кованая рать Андрея Полоцкого и московская конница.
 
Егор с Кузьмой оглядывали рать  вокруг себя, и неведомой чувство единения охватывало их.
Стройные ряды копейщиков  и ряды лучников со стрелами в палец толщиной десятками рядов стояли позади Большого полка. Месяц их строил и разводил Боброк на берегах Коломны, обучая искусству пешего боя. Это было что то другое неведомое им ранее. И вот, впереди три тумена, Орда, как сто лет назад пришла на Русь.
- Ну куда ты, старый пень?!. Прешься на брань, ровно молодой, колченогий, увечный ?
Таньша, ворча, в сердцах собирала Савву в дорогу.
-Три сына идут. А кто за ними присмотрит, ежели не родной отец!? Мы со Станькой в копейщиках будем, а впереди кованые рати, глядишь, Господь убережет от ордынских стрел.

Таньша перекрестила Савву и зарыдала внезапно, уронив седую голову на грудь старому ратнику.
- Вернусь, живым,Танява, чует сердце, в этот раз обойдет меня смертушка стороной, и сынов, Дай Господь ,верну тебе.
Солнце садилось за окоем заокского леса. Московское войско молча стояло, сожидая первый наскок ордынцев. Бегич впервые видел такое войско русичей, и какое то смятение охватило его. Они стояли молча, лес копий с бунчуками качался над ними. Пешцы стояли ровными рядами. Кованые рати блестя кольчугами и шеломами прикрывали Большой полк слева и справа. Обойти их было невозможно. Ока и глубокая Вожа были надежным прикрытием.
Темник вернулся в шатер и устроил совет.

- Не надо медлить, мурза, надо ударить внезапно, русичи побегут, так было всегда, вскричал темник Ковергуй.
- Надо было идти всей Ордой , их много, но не так много как нас. Ачи –хожа осторожно глянул исподлобья. Надо уходить. Мамай поймет.
-Если уйдем, завтра их будет в пять раз больше. Готовьтесь в двадцать рядов. По тысячу в ряде.  Один тумен останется здесь. Завтра утром на переправу. И зажечь костры поболее. Пусть русы думают, что нас пять туменов!
Савва и Станята, отец и сын заняли ряды копейщиков. Волосяные бунчуки развевались на утреннем ветру.
Егор с братом Кузьмой и тремя сотнями всадников дружины вошли в состав полка левой руки вместях с рязанцами, всадниками Даниила Пронского, суздальцами и другими охочими людьми. Полки копейщиков стояли за ними на случай, ежели конные полки будут смяты ордынцами.

И четыре тысячи стрелков с коваными стрелами.
Ударили бубны, посылая ордынцев в бой, первые тысячи рванули навстречу своей судьбе.
Первые тысячи, обливая русов стрелами, рванули навстречу, сожидая всадников.
Но пешцы стояли. Бегич ничего не понимал. Неведомое страшило его.
И вдруг звон пружин, опустивших тетиву, вырвал на свободы две  тысячи  кованых стрел. Их полет взорвал воздух. Как гром, как горный обвал. Второй ряд ордынцев получил еще две тысячи. Почти все стрелы достигли цели. А стрелы ордынцев запутались в бунчуках копейщиков.
А  железные стрелы русов били не прицельно, а по сплошной стене ордынских полков. Укладывая наземь лучших всадников Бегича. Пешцы шли ровным строем, не изломав его, как будто это шли воины Искандера двурогого!
Орде конец, подумалось Бегичу, который не выдержал, и рванул во главе верных ему нукеров. Навстречу своей гибели.

И пал, пронзенный насквозь длинной железной стрелой. Не спас мурзу ни щит, не спасла и кольчуга арабской работы.
Тверяне во главе с Егором вступили в сечу после того, когда второй тумен ордынцев, изрядно посеченный лучниками, наконец, врезался в ряды Большого полка.
Прозвучали трубы, и полки правой и левой руки ринулись  с обеих сторон, окружив в котле ордынцев.
Пали темники Корабалук и Кострок. Кованая рать Андрея Ольгердовича сбросила в реку левое крыло ордынцев. Кому то удалось перебежать через Вожу. И они, построившись в ряды, били стрелами русских всадников. Тут то и прилетело Егору в левую руку. Стрела пробила предплечье, не закрытое панцирем. Качнувшись в седле, Егор поддерживаемый братом, свалился на руки пешцев.
Ачи-хожа, вернувшийся живым вместе с остатками бегичевских туменов, не страшился мамаева гнева.
-Где тумены Бегича, где Бегич!
- Нет мурзы. Пронзен стрелой. Вот она. На ней кровь Бегича.

Савва с сыном Станятой ,  копейщики, обороняли на закате битвы израненных пешцев Большого полка от туч стрел, которые пускали с другого берега Вожи ордынцы. Выставив щиты, они принимали на бунчуки легкие стрелы ордынцев. А потом, собирали в повозки израненных и увечных рязанцев, нижегородцев и ярославцев.
Боброк пустил в догон конных и повозки, собрать богатый урожай оружного припаса ордынского. Кольчуги, шеломы, каленые стрелы, кривые ордынские сабли. Пригодятся ишо. Впереди главный исход. Боброк ведал, все самое главное впереди.
Великий князь тверской, Михаил Александрович хворал. Княгиня Олена заботно приглядывала за мужем, подавая горячие взвары, гречишный мед, чаи на травах, с пустырником, иван-чаем, плодами боярышника, клюквой. Отирала пот со лба, вздевала сухие рубахи на еще крепкое тело мужа.

Князь сожидал благих вестей.  Он был чист перед Дмитрием. Дружина тверская на помощь московскому воинству ушла.  А там…как уж Господь управит.  Бегич, сказывают, добрый воин, да и Боброк не лыком шит.
Некогда любимая и почитаемая Литва пугала тяжкими вестями. Замятня там поднялась не шуточная. Как когда то на Руси, а совсем недавно и в Орде.
На что потрачены силы в борьбе с Москвой. Гордыня…грех великий. Только сейчас он стал понимать. А Дмитрий осильнел. Всех подмял под себя.
В горнице послышался шум. Олена вышла на минуту и вбежала с радостным лицом.
- Побили Бегича !
- Зови, кто весть привез!?.
-Гонец от князя Димитрия с грамотой.
-Зови!
Вошел гонец. Протянул свиток и с поклоном вышел.
Разорвав снурок, Михаил прочитал.

«Низкий поклон тобе, Князь великий тверской, с божьей помощью побили и прогнали мы Бегича.Тверичи храбро бились.»
Тьма чувств нахлынула на Великого князя тверского. И сожаление, что его там, на Воже не было во главе тверской дружины. И осознанная тоска о том, что он сам виноват в этом.
Что два десятка лет боролся с Москвой гордыни своей ради, что погибло много людей тверских заради его помыслов.
И что его литовские доброхоты , со смертью  Ольгерда бросили его. И что он был  в их глазах лишь тем бездумным орудием, кто бы сковырнул Димитрия с московского Престола. Обида, горечь и злость  на самого себя рвала ему душу и сердце..
Заботно взглянул на ладу своего, вошла  княгиня. Она отерла лоб и погладила  князя по седым кудрям.
- Тамо Савва Даругин и Станята с братьями в горнице, прошают, ехать ли им в села свои, аль надобны они тобе.?
- Встану я Оленушка, не стар еще деньми, весело молвил  Михаил, -рамена мои пока еще держат княжество тверское. Угости воинов. Да заодно бояр Шетнева с Бороздиным покличь. А я мигом, прикажи холопу одеть и обуть меня.
Бояре дожидались уже давно, маялись в светелке у владыки Евфимия неподалеку .
Князь сидел в креслице, Бояре вошли,  поклонились в пояс и расселись по давно насиженным местам в княжеской палате. Владыка сел по другую сторону рядом с князем.

Бояре молчали, вопросительно глядя на князя.
- Князь Димитрий грамоту прислал, благодарит тверское воинство за плечо братское, что подставили в час тяжкий.С Божьей помощью, тумены мурзы Бегича в степь прогнали. Побив множество ордынцев. Вот Савва Епифаныч с сыновьями о том поведал нам.
Бояре, не стесняясь загалдели, одобрительно поглядывая в строну скромно стоящих в сторонке воинов.
-Что мнится, Савва Епифаныч, Мамай то обиду не простит Димитрию,и нам заодно.?
- Мыслю, Главная битва впереди, княже. Да я не стратилат, а вот Егор, он воин, и с Боброком уже бок о бок ратился. Позволь, княже, ему слово молвить.
Князь кивнул головой.

Егор сделал шаг вперед, поклонился в пояс Князю и боярам  и молвил:
- Великий воин и хан Золотой орды Чингиз-Темучин, как то сказал: боишься, не бейся, сражаешься, не страшись.
Мнится мне княже, что православные впервые вышли на бой с Ордой, не страшась. Боброк многое ведал, как опрокинуть ордынцев, и оружный припас необычный приготовил, и полки расставил, учитывая междуречье Мечи, Вожи и Оки. Но без порядка на поле брани ныне никак. Полки водил он. Димитрий Иванович доверился ему, зная его стратилатские помыслы.-
- А как же Мамай?
- А Мамай было разгневался и пошел к Воже с отстатками туменов своих. Но, он осторожный  и  воин бывалый. И потому остановился и  отступил. Мню, соберет он воинство, и нагрянет на Русь. Но позже, сейчас Тохтамыш с Тимуром хромцом мешают ему. Надо и Нам три года чтобы Дружины к бою изготовить. Сеча предстоит великая.
Тишина упала на светлицу. Радостные улыбки исчезли.
-Дозволь , Княже, просьбу изложить, а то слуга твой, Станята робеет.
- Вестимо, говори, в чем кланяешься)?
- Победили мы Бегича, а что там впереди, только Господь ведает. А ты княже, сделай милость, сосватай дочь Вышаты Анну за сына моего молодшего, окажи честь великую.-
Князь , улыбнувшись, сказал:
- И то верно, все напасти да страсти, битвы да заботы, пора и хмельного меда пригубить!
Да и  мне села мои в Микулинском давно навестить пора.-

О том, что Великий князь со свитой едет в Микулинское, боярин Вышата узнал накануне, когда  пал с коня гонец из Твери, ввалился в горницу, спросил квасу, и отдышавшись, поведал:
- Будь здрав, боярин! Великий князь Тверской Михаил Александрович велел поведать тебе, что он будет с ближниками своими в селах княжеских и тебя навестит.-
 Вышата сбруснявел. Пошто, что он натворил такого непотребного? Недоимок нет, в походы с князем  и дружиной его, сам и двадцать конных, оборуженных ратников завсегда с ним рядом.
- Не гневись, боярин, сказал отдышавшись, гонец, с благой вестью , слыхивал я,. князь едет, дочку твою сватать за Даругиного сына.-

« В лето 6888 Волжские орды нечестивый гордый князь Мамай собрав воинства много, поиде на великого князя Дмитрея  Ивановича, яко лев ревый, яко медведь пыхая, и аки демон гордяся. И перевезеся реку Дон со всеми силами, и прииде усть реки Воронежа, и тут ста силами своими, кочуя  и бе воинства его много зело. И отселе начаша Мамая ханом именовати, иже не бысть хан, ни отродия ханска»
Мамай не мог понять, что творится на Руси. Сто с лишком лет, русские князья  дрались в междоусобице, проливая кровь и слезы ближников свои,  шли брат на брата, сын на отца и вдруг, незримо для других, что то стало меняться. Нет, он понимал, что Орда уже не столь грозная сила, и великая замятня,  которую сотворили джанибековы последователи, внесла надежду в умы русских князей. Им нужна свобода от Орды?! Да они порвут друг друга в борьбе за власть, как это делали тверяне с московлянами, суздальцы с нижегородцами, новгородцы с псковичами…
Участнику крупных событий, увы, не всегда дано истолковать  связь событий и их глубинные причины.

Скончалась Ульяния , вдова Ольгерда. Князь Михаил Тверской отправил скорбное посольство во главе с боярином Шиловским. Сам решил не ехать. Что то сдерживало.
Много было вестей недобрых о двоюроднике. Посольство снарядил пышное. Призвал Станяту на беседу.
- Поезжай, погляди, послушай, прознай что там творится. Особливо, о том, добрый ли Ягайло прихожанин. Верен ли он вере Христовой. Иль к латинянам благоволит?-
И Ягайло со своей жестокостью, не смог угадать начала того тектонического сдвига на Руси. Не было в нем тех черт Ольгерда, дальновидности, острого ума, опыта в борьбе на два , иногда и три фронта. Не говоря уже о внешнем сходстве. Был Ягайло суетлив, востер, скор с бегающими глазками. И нетерпелив. Скорее, заключить союз с Мамаем, разбить и поделить Русь. Забрать себе богатую Тверь, материнское приданое. Он имел на это право. И о чем не догадывался князь Михайло тверской, все двадцать лет лелеявший надежду на прочный союз с литвинами.
Постояли тверяне у заснеженной могилы Ульянии. Поклонились. И сопровождаемые молчаливыми полоцкими либо смоленскими воинами, отбыли восвояси. На прощанье, спросили батюшку, отца Феофилакта, отпевавшего княгиню о Ягайле. С отрешенным видом он молвил:
- Латинянин он в душе. А скоро и веру латыньскую примет.-

Все это, спустя месяц, наколесив с посольством по снежным февральским тропам, и молвил князю Михайле  в приватной беседе Станята Даругин.
Пасха в тот год была ранняя. Еще стоял лед на реках,  Еще полно было снега в лесах и перелесках, но все твердило, что весна будет дружная, а год плодороден. Старики говорили: на Евдокию погоже, все лето пригоже. Грачи сразу сели на гнездо - лету быть дружну. И в первую пасхальную седмицу полил дождь, потек снег, ветер нагоном поднял воду. И пошел взрываться лед по рекам, гремел и на Москве, и на Коломне и на Оке.
Князь Боброк наконец дождался железа с Устюжны. Того самого, из которого кузнецы на Москве начнут ковать стрелы. Их надо будет в несколько раз более, чем на Воже.
В дверь постучали. Зашел слуга и молвил:
-Княже , вести из Орды.-

Вошел арабский купец. Поклонился в пояс. Перекрестился на иконы.
- Входи, Аббас, - как старого знакомца приветствовал купца князь – Какие вести привез из степей .Аль из самого Хорезма?
- Тохтамыш вновь откачнулся от Тамерлана. Изрубил царевичей Урус-хана. Собрал войско и готов двинуть его на Мамая.
-Что Тамерлан? Гневен на Тохтамыша, аль другие бранные заботы?
- При дворе Хромца посмеиваются, дескать, получит от Мамая Тохтамыш добрую оплеуху и снова прибежит к Тамерлану за подмогой. А Мамай….ждет фрягов. Посулил им в ваших краях откуп и пушного зверя и закамского серебра, и невольников.
Скачут гонцы, от Олега Рязанского, из Пскова и Новгорода Великого, о Ягайловых планах сообщает Андрей Ольгердович от слухачей своих в Полоцке, о том, что первые тумены Мамай собирает к травню на реке Воронеж, где он зарубил Махмет-Султана и выкрикнул поход на Русь. Он теперь- джихангир и хан Волжской большой Орды. Давно, двадцать лет шел к этому темник из рода Кыят-Юркин.

А в ответ помчались гонцы московские собирать рать великую. И пошли полки- устюжские, белозерские, ярославские и суздальские. Готовился и в середине июля со своей кованой ратью вышел из Пскова Андрей Ольгердович Полоцкий. Собрал он и литовских рыцарей и новгородский воинов. Русь поднималась на рать.
Они сидели втроем, Дмитрий, великий Князь, князь Владимир Андреевич Серпуховской, двоюродник Дмитрия и князь Боброк Волынский. Три воина. Слушали Боброка. Он был предназначен общим их решением быть полководцем в этой решающей для них битве. Они не ведали о будущем, не знали, что их имена будут в веках будущих прославлять потомки. Они думали о дне текущем. И понимали, что если они проиграют, то и род их на шесть колен будет вычищен, и народ, который поверил в Их планы, будет уничтожен, кроме разве что рабов, которым все равно кому служить, и церковь православная перестанет существовать на Руси. Они не могли этого допустить. Никто не знал о их планах, все будет доведено до разума воевод только за три дня до сражения.

С далекого Кубенского озера привел дружину князь Глеб. Пришла кемь. А в это время отправился с посольством к Мамаю боярин Тютчев. Со странным поручением, сделать все, чтобы Мамай этой осенью пришел на Русь. Не унижаясь, прося о пощаде, не грубя, чтобы не напугать Мамая. Он искусный воитель, и поймет что к чему. Ему торопиться некуда. Он и через год может придти, еще более сильным. Надо непременно уговаривать Мамая жить в мире. Неразумного такого. Сделать это уважительно и снисходительно. Как старший молодшего.
На площади перед соборами, перед красным крыльцом, дала последнее целование Дмитрию великая княгиня Евдокия, дала Владимиру Андреевичу княгиня серпуховская и боровская Елена. Дочь Ольгерда. А Ягайло тоже двинулся с войском к Угре.  На Калугу. И остановился. Лазутчики его сведали, что и Андрей Ольгердович, брат его, с дружиной,  ждут и сторожат его.
 
Главные силы русичей сошлись в Коломне августа в 24 день. И только здесь стало ясно, где придется встретиться с Мамаем. На речке Непрядве, там, где она впадает в Дон.
А Мамай никак не мог понять после встречи с послом Тютчевым, убежал ли Дмитрий в леса северные , придет ли к нему с повинной головой и выходом в злате и серебре, или биться будет.
 Почему так дерзок и свободен в своих речах этот молодой посол? Можно было бы и растерзать его за речи дерзкие, но он, как Царь ордынский должен был довести волю свою до улусника. И Мамай отпустил посла, но дал ему посмотреть на нескончаемый поток его воинства, и генуэзцев, и  черкесов, и алан, и косогов. Прошло несколько часов, а войско текло и текло , а копья чертили небо.
Савва вздел чистую льняную рубаху, одел тонкие, арабской выделки брони, подпоясался широким кожаным ремнем. Кривая татарская сабля, давний подарок старого друга, бродника из за донских степей, повисла на ремне. Сапоги, шлем с забралом…все?

Сыновья, Егор, Кузьма, Станята молча наблюдали за отцом. Таньша, заплаканная, стояла в сторонке с дочерями и  невесткой Аленой. Отец, молча и сурово оглядел свою малую дружину и молвил:
-Сядем на дорожку-. Встали.
- Ты, мать, жди, мы обязательно вернемся.- И столько было в его словах уверенной и неколебимой силы, что мигом все, отринув мрачные мысли, вышли из терема во двор.
Князь тверской, Михаил не находил себе  места. Бродил по терему неприкаянный, а то вскакивал на арабского жеребца и мчался по осенним полям. Дружина ближняя едва поспевала за ним. Окрест Твери народ убирал рожь и гречиху. Бабы , приложив ладошку к лицу, глядел вслед. Уж не собрался ли Князь на Орду, вместях с ворогом своим Дмитрием. Вроде как мир и с Ордой и с Москвой. А через град все шли и шли малыми толпами, дружинами воинский люд с Великого Новгорода, Торжка, Пскова. Глас игумена Сергия, встать на защиту родного порога, быстро разнесся по Руси.
Вернулся запаленный, бросил поводья стремянному. А тут у крыльца его окликнули.
-Княже, дозволь слово молвить.-
Савва Епифаныч Даругин с сыновьями  стояли с непокрытыми головами, оборуженные.
Князь остановился, подошел к своим давним слугам, молча оглядел  и произнес:
- Идете, други, много ль  Вас.?
- Немало, Княже, с тверской земли набралось охотников на брань с Ордой, ты бы проводил Нас…
Дружина тверская стояла оборуженная на московской дороге. На несколько поприщ растянулись полки. Не так много, но и немало. Была кованая рать , были и пешцы.
Епископ тверской был рядом, крестя и благословляя ратников.
Князь подъехал. Поднял руку. Все смолкли.
- Брани было много, дети мои с Москвой. Но пришел час, когда Мы, православные, должны встать друг за други своя. Возвращайтесь со щитом, как когда то молвили Наш великие пращуры князья киевские, как вещал Наш Князь Александр Ярославич, прозываемый Невским.-
Михаил медленно, не торопясь проехал вдоль стоящих пешцев. Придирчиво оглядел их и молвил ближнему боярину:
- Оборужить  Всех, окольчужить, одеть и обуть справно. И съестной припас на телеги в сопровождение. Из моих запасов.
 
Стояли полки у Дона. И Дмитрий и Боброк были в раздумье , переходить ли Дон, ил остаться на этом берегу. Воеводы и князья спорили. Прискакал гонец, как будто вынырнул из сплошной ночной темени.
-Говори!
- Мамай перешел Быструю Мечу, Еще один день и одна ночь, и вся Орда будет здесь-.
- Где встанем, князь Боброк, как мыслишь?-
-Есть дума остаться здесь. И не переходить  Дон и Непрядву. Но и воинству здесь опаска оставаться, соблазн велик, ежели передолит Нас Мамай, побежит воинство.
- А посему перейдем Дон и не будем на Ягайлу оглядываться, который где то на Угре стоит. Не успеет он в тыл ударить. Там есть кому его встретить оружно , и пеше и конно, и не для того мы пришли сюда, чтобы по сторонам озираться,- молвил Боброк.

К полю Куликову пришла вся Русь. Шли посадские, пахари, огородники, бортники. И собралось их не менее, чем воинов в полках. Выводить их на сечу было не разумно всех.
А потому повелел им  Дмитрий поставить повозки в несколько рядов и загородить ими переправы, выставив пешцев оборужных и оберегать им. Коли Ягайло или ордынский тумен , перебежав Дон, ударят в спину. Вспомнил и кто воеводой для них будет.
- Созовите мне тверского воеводу, и отца его, Савву Даругу.
Тверская конная  дружина по приказу Боброка влилась в полк левой руки. И теперь Тимофей Вельяминов воевода полка, собрал совет.
- Мню, други мои, по нам ордынцы ударят не сразу.  Основной их наскок примет на себя Большой полк. Там и пешая рать. Там и копейщики, там позади их и стрелки. Нам принимать уже ордынцев, побывавших в сече. И ежели их посекут изрядно, то будем некоторая легота. А вот ежели они посекут Большой полк  в капусту, то нам тяжко будет….
Прискакал гонец.
 
-Тверского воеводу  Боброк кличет, вместях с отцом.- Тимофей  махнул Егору,  и они умчались рысью в ставку Боброка.
Ягайло повелел войску своему идти на Москву, прознав, что Дмитрий идет к Дону. Но когда литовское войско миновало Полоцк, и вышло на смоленскую дорогу, Ягайле донесли, что шаг в шаг, недалече пути его, идет кованая рать брата его Андрея Полоцкого с половчанами, псковичами и новгородцами. Ягайло слал гонцов к Мамаю, но ответа не получал. Видно, всех гонцов перехватывали московляне. Литвина более всего поразило то что Дмитрий перешел Дон и готов дать бой Мамаю. Он призвал своих воевод и спросил совета. Но никто из них не был готов ввязываться в эту сечу на стороне Мамая. Тем более биться с братьями из войска Андрея Ольгердовича, который все время преграждал им дорогу на Москву.
Они расстались на берегу Дона. Боброк уже не возвращался на тот брег. Поднял и увел в дубраву свои засадные полки. Мгла и туман не рассеяливались  долго. И лишь  около полудни за час, войска увидели друг друга. Бесконечные ряды татарской конницы, фрягов арбалетчиков, всех, кого собрал Мамай на это побоище.
Передовой полк собрал пешцев отовсюду. Они должны были принять на себя удар татарской конницы. А за ними стояли лучники с теми смертоносными стрелами. Разящими  на тысячу шагов. И это было то оружие, которое должно опрокинуть конницу Мамая. Боярин, собравший городовую рать пеших, говорил спокойно и негромко. Он знал, что они все сгинут в первые часы.
-Вставай кучнее, после сигнала рожка  расступайся в сторону,  позади вас самострелы, или падай ниц. Иначе от своих повалитесь-.
И вот они бесконечные ряды татарской конницы. И сеча. И сигнал рожка, который повалил всех наземь. И невыносимый , разрывающий сердце звук, несущихся навстречу ясской коннице смертоносных стрел. Стрел ныне более, во много раз , нежели на Воже.
Мамай, знаешь ли ты об этом?

Железные стрелы напрочь разрывали ордынский строй брошенной на казнь косожской конницы и всадников царевича Арапши. Стрелки выпускали по стреле каждые шесть секунд. Но они неслись навстречу кованой рати Андрея Ольгердовича. Кованая рать рассекла легкую конницу ясов и косогов. И врезалась в ордынцев, рассекая меховые шапки двуручными мечами. Такого строя не знали ордынцы, им нужен был простор, а тут они оказались зажаты с двух сторон. И они побежали, думая заманить в степь на простор кованую рать. Но прозвучал рожок и   пешие и конные русичей остановились. Они ждали  арбалетчиков –генуэзцев и хорезмийцев.
Савва собрал сыновей, обнял их и сурово предостерег.
-Ты, Станята, идешь копейщиком в Большой  полк. Саблю рядом держи, пригодится, коли придется от ордынцев отбиваться, ежели что. На Воже уже опыт получил. И сотника слушай.

- А Вы, конные и оборуженные, рядком держитесь, молвил он Егору и Кузьме. Коль спешитесь, бейтесь спина к спине, как учил я Вас. И помните, Вас мать ждет, жены и дети малые. Коль ранят, знайте, ждать буду у этого дуба на берегу Дона. Ползите, хоть без рук и ног останетесь. И закрыл бородатое лицо, не в силах сдержать волнение и набежавшие слезы. Сыновья обнялись друг с другом. Отец перекрестил кровиночек своих.
Почти истребив передовой полк, составленный из необученных горожан Москвы, Коломны и Ярославля, ордынцы обрушились на строй большого полка и полк левой руки.
Тяжелая генуэзская пехота им помогла в этом. Но ярославские князья как могли, сдерживали натиск, яростно сражаясь кучно собирая вокруг себя разрозненные группы пеших и конных. Стон стоял и скрежет от копейного и сабельного скепания, ржали кони, яростно орали кмети, лилась кровь ордынская и русская, конская и людская.

Правое крыло рати стояло прочно. Окольчуженная рать новгородцев, Ольгердовичи сумели разом остановить косогов и ясов, караимов и весь сброд, который собрали ордынцы под свои бунчуки. И покатились они назад, устилая поле своими малахаями и халатами.
Ягайло лежал ниц, когда вновь сообщили о гонце от Мамая.
Ордынец, стоявший у шатра, понял, что литвины вовсе и не собираются идти на сечу.
-  Торопись Князь, мы сломали хребет урусутам, Дмитрий убит, еще чуть, и мы сами принесем победу Мамаю. Без тебя.
- Хорошо- ответил Ягайло.
- Я выступлю. Проверить сряду, собрать шатры, Мы идем!-
Спустя полчаса, сказал тихо воеводе и брату Скиргайле.
- Пока не побегут мои братья и не вступит в битву Олег Рязанский, мы не пойдем.-
А перед глазами стоял образ матери, княжны тверской Ульянии. Она пришла к нему под утро, когда он забылся тяжелым и глубоким сном.
- Не ходи, сыне на сечу. Прокляну.-
Олег так и не вступил в бой, а братья продолжали неистово рубиться. И ежели бы он повел полки на помощь Мамаю, то история пошла бы по другому пути.
Много лет спустя, празднуя победу над извечными врагами-тевтонами, у деревеньки Грюнвальд, он, уже старый и огрузневший Ягелло, внезапно вспомнил и слова и лик матери.

- И чтобы я тут смог сделать без русских полков?-
Железная черепаха генуэзцев вошла в полосу  поражения. Короткий пронзительный  сигнал рожка и четыре тысячи смертоносных стрел пробили первый ряд фряжских пешцев, Задние наступали на передних. Второй, третий и, четвертый и пятый залпы уничтожали заморских , закованных в броню, рыцарей. Но они шли рядами и уже достигли до Большого полка.
Станята первый увидел чужестранцев. Они были уже близко. Внезапно во рту пересохло. Он достал корчагу с квасом . сделал несколько больших глотков. Ряды русичей по команде сомкнулись и выставил вперед длинные пики.  Началась сеча. То там, то тут слышался скрежет железа, отборный русский мат, крики раненых.
Савва Епифаныч суровым взглядом обозрел свое воинство. Бабы, старики, подростки тревожно вглядывались и вслушивались в звуки битвы.
А вот и первые раненые кмети. Окровавленные лица, увечные руки и ноги воинов спешно обмывали и накладывали целебные травы, обматывая тряпицами. Строгая, в монашеской сряде женщина деловито командовала своими подручницами. На взгорок выскочил всадник, и подскакал к Савве.
- Началось, Большой полк в сече!  Сыны твои живы –
И помчался обратно.

Истребив передовой полк, ордынцы вкупе с латной фряжской пехотой, с маху обрушились на большой полк и полк левой руки.
Иван и Кузьма во главе своей дружины приняли бой.
- Держимся друг друга,- крикнул брату Иван. Ежели собьют наземь, будь рядом у стремени!
А в это время все новые и новые разноплеменные ватаги, гонимые Мамаем, врывались сюда обходом, мимо яростно гнущегося , но не сломленного большого полка.
Стоял стон и скрежет от копейных и сабельных ударов, ржали кони, яростно кричали кмети, рубясь топорами  и саблями, залитые своей и чужой кровью, теснились, падали , устилая землю телами, и все еще бились, не уступая.
Настал час, когда павший, умирая, зубами грызет врага.
 Со всех сторон слышались клики боя, вдали, где видно погибал большой полк, слышались выстрелы из аркебуз. Там были воеводы. Там был и князь. Дмитрий Иванович.

Солнце клонилось к закату. Как то внезапно все стихло. Савва Даруга в бесконечной колготне по устройству увечных на повозках, все время высматривал , вглядываясь в окровавленные лица, лики  своих сынов.
-Как они, где они, живы ли?
Крик кметя, прискакавшего  на запыленном жеребце отогнал злые мысли.
- Бежит Орда! Боброк с Владимиром Андревичем  гонят Мамая!
Савва вскочил на своего Серка, крикнул бабам и мужикам:
- Все, без меня управляйтесь! – И помчался в сторону Куликова поля.
Как они оказались вместе, Станята с Иваном и Кузьмой представить невозможно.
Когда уже не было сил рубиться спешившись, когда дружины большого полка и полка левой руки перемешались друг с другом, отчаянно отбиваясь от бесконечных лавин ордынцев, Иван и Кузьма, отмахиваясь ослабевшими, и едва держась на ногах спиной друг к другу, получили передышку. То там то здесь все войско развалилось на небольшие ватаги, которые тесно держались друга, бросаясь на выручку к своим. Они увидели, как трое копейщиков отчаянно отбиваются от десятка ордынцев, и бросились на выручку. Один из них был Станята. Кровь стекала с разрубленной щеки, но он увидел братьев и бросился к ним. Теперь их было трое в дружине из двух десятков. Тут были и новгородцы и ярославцы и  трое их, тверских. И тут они услышали нарастающий могучий гул копыт. Все, им конец. Сил сражаться уже не было.  Подняв голову, Иван увидел лик Христа на стяге.
И внезапно, ордынцы, заворотя коней, стремглав бросились по полю, уходя от надвигающейся лавины русских конников.
-Наши! Это Наши! Это князь Боброк!

В эти часы Сергий стоял на молитве. Великий старец, в простых, убогих ризах служил литургию в честь Успения Богоматери, заступницы и покровительницы русских земель и града Московского.
Иноки, глядя на игумена, стоят в великом трепете. Они явственно слышат поминальные речи и имена новопочивших: Семен Мелик, Микула Вельяминов, Андрей Серкиз. Сергий знает и Это!? И ежели это возможно, то кто тогда ихний игумен,
-ежели не святой, отмеченный Господом уже при жизни?!

Владимир Андреевич, в гневе подскакал к дубу, у которого сидел Боброк.
- Дружина ропщет! Полк левой руки падет скоро в сечи!  Большой полк изрублен наполовину, Пора Князь!
Но Боброк был нем и неподвижен, лишь бросил: - Жду гонца, он даст весть.-
Кажется прошла вечность после этих слов как в зарослях показался вестоноша. Что то прошептал на ухо Боброку.
-Вышли, овраги огибают-
- Труби сбор,- спокойно молвил воеводе молодшему, Боброк.
Задудели трубы, запели рога, ударили литавры. Громада конницы полка правой руки  разом пришла в движение и помчалась вперед.
Загудела земля от тяжелого скока кованой конницы. Молча, и по особенному жутко и страшно они ударил по правому флангу ордынского прорыва и погнали их на копья и мечи дружины Андрея Ольгердовича.
Арапша поздно понял, что он попал в засаду. Он рванул в главе своей конницы, чтобы вырваться из мешка, но не знал, что его отборная конница попала под залпы железных стрел. Его пронзили три стрелы. Небо померкло, конь, получивший две стрелы, пал.

Многотысячная громада русской конницы по фронту занимала не менее трех верст. Лес клинков над оскаленными мордами лошадей и крик- УРРРА, перенятый от ордынского Хуррах.  Не зря воевали почасту бок о бок. Смыло, как половодьем сотни ордынских багатуров. И степняки в панике, потеряв стройность своих рядов, бросились в Непрядву топя друг друга. Бежали по всему полю. Иные и сдавались. Невиданное по нынешним временам событие.
А Мамай кожей почувстовав неладное, спешно побросал все- шатры, ковры, наложниц, бежал, истекая страхом и ненавистью. Он не догадывал, что потерял все: и славу, и войско, и успех. А скоро потеряет и жизнь. Приняв смерть от своих коварных друзей, фрягов-генуэзцев.
Савва, нахлестывая коня, в повозке рысью въехал на поле битвы.  То тут, то там, хромая . опираясь на мечи, к Непрядве шли группами и поодиночке увечные кмети. На три версты все было усеяно телами павших и увечных. Стоны и крики раненых, зовущих близких и просто своих.
И  тут он увидел, или скорее почувствовал, что это они, бредущая по полю троица. Его сыны.
- Дети мои, ко мне, это я, родитель ваш!
Троица повернула разом головы в его сторону. Они подняли едва слабеющие руки и упали, обессиленные.
Бросив повозку, Савва, прихрамывая, побежал, и упал к их ногам. Целуя и обнимая их окровавленные длани и стопы. Он трясся в рыданиях, повторяя, - живы, живы, живы!

Таньша заснула только под утро. Короткие, в забытьи, видения из прошлой далекой жизни только навевали тоску и страх за сынов. Вот, Егорка в алой рубашоке тащит из лесу туесок малины и скороговоркой тараторит:
- Матушка! Тамо косолапый по кустам урчит! Мы все как побегли!
В Савкино всполошились. Медведь, откуда? Их всех, в округе, знали наперечет. Мужики с рогатинами бросились в кусты и подняли  в бег жирнющего кабана с длинными клыками. Тожеть, не заяц, не куница с белкой.
А вот младшенький, Станька,в Храме стоит, строго, так смотрит на лик Христа. И поклоны умело бьет, и старательно крест кладет. И грамоту рано уразумел. Ликом светел, неотмирен. Но в чернецы не ушел. К вящей радости матери.
А вот и Кузьма, Кязым..увидел  ее, в ноги упал. И тем, разом смягчил сердце Таньше. И она приняла его. Как родного.

В дверь громко застучал кто-то. Таньша всполошилась, быстро поднялась с лавки.
Вбежала, ворвалась дочерь, за ней другая.
-Матушка! Мамай в бег ударился!
Москва встречала витязей своих колокольным звоном. Изрядно поредевшие полки расположились лагерем у стен. Впереди ждали пиры, и сияющие лица матерей и жен. Дождавшихся своих воинов.
А тверяне, не дождавших пиров дмитриевых проследовали дальше, в родные леса, на Волгу. Чалый вез сынов, а Савва неспешным шагом с немалой еще дружиной шли и шли осенними дорогами и лесами, жгучими и необыкновенно яркими от яркого солнца.
Дождалась и Таньша. Обливаясь слезами, обнимала своих сынов, еще слабых. Перевязанных чистыми тряпицами, еще не вполне понимающих, какой великий подвиг они сотворили.

А вослед, бесконечным потоком шли повозки с увечными и погибшими во брани. Они тихо растворялись в деревнях и селах под унылые стоны погребальных звонов. Дорого Русь заплатила за эту победу.
Михаил с нетерпением ждал своих воинов. Уже по многу раз прилетали гонцы с доброй вестью. Шли и скорбные обозы. Князь повелел всем вдовам и сиротам из княжеских запасом давать и кормы, и рожь, и одежу. Приготовил и серебро тверянам.
Первым появился Станята. Служба при князе требовала того. Кметь служивый сообщил, что в горнице Даругин молодший, Станята, слабо увечный, поклониться Князю Великому тверскому пришел.
- пусть войдет, повелительно молвил Михаил.
Станята, сильно прихрамывая, и придерживая увечную левую длань, вошел, низко поклонился и сказал негромко:
- Будь здрав , княже.
Князь подошел и крепко обнял.
Многочисленная родня Саввы Епифаныча Даругина, дети,  невестки с зятьями, внуки, все Савкино собрались в просторном тереме хозяина попировать. Осень, октябрь. Собран добрый урожай ржи. Засолена капуста. Убрана морковь и репа, Льны ждут своего часа.

Князь великий тверской, Михаил, милостиво одарил воинов своих. И серебром, и рухлядью и оружием добрым.
Савва от щедрот княжеских решил храм каменный ставить в Савкино.
Праздновали долго и обильно. Пиво сваренное, дичина, рыба белая, коржи медовые, вяленые плоды диковинные, сарацинское пшено, вино ромейское и фряжское, темно-красное лилось в кубки.
Таньша,  разнаряженная, с дочерьми, разрумяненная от радостного возбуждения, разносила односельчанам все, что наготовили за неделю. Ничего не жаль!
В кои веки, все мужики, и их бабы занялись хлеб молотить. Савва как мог, таскал снопы, ревниво наблюдал, как сыновья цепами колотили, весело переговариваясь друг с другом, опасливо поглядывая на отца. Строг Савва нынче, и задумчив.  Да и все вокруг говорило о том, что близят холода и дожди со дня на день польют. А там и Покров. В их северной сторонке завьюжит уже очень скоро.
Вечером все непривычно молчаливо поедали огненные щи, кашу и пили ноздреватый шипучий квас.

- Завтра попарим косточки, и…..
Таньша тревожно глянула на мужа,- опять что то задумал, неуемный?
- поеду к Сергию, поклонюсь в пояс, помолюсь рядком с ним. Как Он за Нас Всех, и живых, и усопших Господа и Пресвятую Богородицу молил. Собирай Мать в путь меня. А у Вас, сыны, теперь своя дорога у каждого.
Падает снег. Сосны и ели стоят в серебре. Еще недавно на солнце блестело золото берез, а уже даль сиренево-серая. И речка уже замерзла.
Савва приехал на Маковец  уже под вечер. Чисто выпаханный монастырский двор заставленный поленницами дров радовал своей аккуратностью и порядком. Спешился, косолапо передвигаясь, прихрамывая. Остановился у знакомой кельи. Оттуда пахнуло аржаным духом. Не удивился, что к его приезду жило его было готово. Сергий уже перестал удивлять его даже на бытовом уровне своим предвидением. Откуда узнал о его приезде.?  А может, кто и поведал. Неважно.
 Савве еще долго придется ждать, пока Игумен отслужит литургию и причастит.
Окончив службу и отпустив братию, он за скромной трапезой внимательно и остро вглядываясь в Савву,  слушает его неспешный рассказ.