Курбан-байрам

      Жареную курочку на столе все любят? Очень многие! А тушёную с черносливом? А куриный бульон? Во-о-о-от! Вот об этом и должны заботиться мы, ветеринарные пакахи, то есть проверяющие, кто работает  на заводе-птицебойне: чтобы курочки появлялись в магазинах хоть и обезглавленные, но здоровенькие и в товарном виде.
      И вот сидим мы дружной компанией в своей пакаховской комнате отдыха и обедаем в свой законный обеденный перерыв: я, Люба  и четверо арабов  - Абу-Али, Табет, Ашраф и Аладдин (не смейтесь, его действительно так зовут. Он сам не в восторге).  Все довольные и отдохнувшие: у евреев вчера была суббота, а у арабов  -  Курбан-байрам:  праздник жертвоприношения, только здесь он называется  Ид-эль-Адха, с зарезанием баранов, семейными застольями и прочими радостями. Комнату нам недавно выделили новую, просторную, стол и стулья, кондиционер и холодильник  -  располагайтесь, дорогие пакахи, с всеми удобствами. Мы и расположились.
      И вдруг с первого этажа раздаются такие крики и шум, что  в голове у меня сразу выскакивает воспоминание о второй арабской интифаде, когда здесь, под Иерусалимом в промзоне и стреляли, и камни летели, и ножи в ход шли.  Что стряслось?!
      Крики и топот  быстро поднимаются  по ступеням  железной лестницы  прямо к нашей комнате, и из общего арабского гомона я улавливаю призывы -  "Доктор! Доктор!"  И грохот ударов в соседнюю дверь, к нашему ветврачу. Ага! Доктора им! Три раза срочно! Ветврач как раз уехал по вызову к начальству, а это далеко и надолго.  В следующую секунду с пинка распахивается наша дверь и вваливается толпа рабочих, которые на руках тащат кого-то окровавленного...  Господи помилуй!  С него же льёт ручьями!
   Люба ахнула, подскочила, схватилась за щёки и сделалась нежно-зелёного цвета. Она вообще-то раньше в Белоруссии  работала только в лаборатории ветеринарного контроля на рынке и чего-нибудь раненого-резаного-колотого  в жизни в руках не держала. Остальные обедающие, включая меня,  уронили кто что держал и взлетели со стульев. Мы-то с Любой хоть ветеринары, а у арабских пакахов  за плечами только курсы плюс моё и Любино обучение, и к такому экстриму на работе они были не готовы.
   -  ДоктОра! ДоктОра! - (это так меня арабы называют на работе, я им вечно  то порезы  лечу, то советы советую) ,  - что делать?!
      Чёрт, кто бы мне на такой вопрос что-то путное ответил! Аптечка-то закрыта в комнате ветврача, и там только бинты, йод, пластыри и перекись, а тут нужна хирургическая операционная!
   Кидаюсь к раненому, усаженному в единственное кресло,  стукаюсь об угол стола  -  больно же, зараза! - отвожу его руки от шеи...  Ничего себе роспись! От места на шее под ухом вниз под подбородок почти к горлу зияет хар-роший такой разрез, явно ножевой, и хлещет из него чуть ли не фонтаном.   
     Реакция у меня всегда была хорошая, и в памяти тут же развернулась моя работа в совхозе, в полевых условиях: где придётся, когда случиться  и с тем, что есть под руками.
      Выдернув из пакета на полке два  рулона туалетной бумаги, зажимаю ими рану и начинаю делать, что могу:
   -  Табет, два чистых халата из прачечной, бегом! Ашраф, четыре рулона скотча  со склада принеси!  Абу-Али, сделай ему очень сладкий чай, пять ложек сахара в большую чашку!  Маген давид адом (1) вызвали?
   -  Звонили,  -  отвечает мне кто-то, -  но там пробка на шоссе, всё движение стоит. Его в Рамаллу надо, в больницу, это совсем близко, только у них амбулансов  сейчас нет, все на вызовах.
   -  Найдите машину, хоть такси, его надо везти быстро. Где Халиль?
   Халиль, ахраи, то есть ответственный за цех, здоровый хмурый мужик, стоит сзади и чуть ли зубами не скрипит: ему такие происшествия  -  это просто ножом по сердцу, сейчас кто-нибудь сдуру ляпнет что-нибудь не при тех ушах, женщины из бухгалтерии с перепугу вызовут полицию    -  и тут всех наизнанку вывернут, рабочие-то из Самарии, все из близких деревень и кланов, наверное, и нелегалы есть...  То есть, говоря по-русски, неприятностей прикатил полный вагон, и второй уже на подходе.
   -  Да что тут у вас случилось, объясните!
   Оказалось, что  двое рабочих из разных хамул, то есть кланов, сцепились в цехе языками. И один другого в результате полоснул ножом  -  их там половина с ножами работает.  И чуть не устроил жертвоприношение прямо на конвейере.  Два барана... А по какой причине  -  все молчат, как мороженые окуни.
   Но тут мне наконец притащили халаты и скотч,  Я в два взмаха ножниц располосовала один из них на куски и стала накладывать тряпки вместо тампона и повязку, закрепляя её скотчем и следя, чтобы  потерпевший мог хотя бы дышать, что было не очень легко.
   -  Аладдин, помогай давай! Прижми здесь!  -   Любу я не рискнула подключать, её и так Абу-Али  водой отпаивал.  А кровь не останавливается, плывёт из-под тряпок, и пациент уже бледный, хотя ещё не критично. А два чистых халата уже закончились! А мокрый от крови скотч не клеится!  А я давлю панику и работаю!
      Кое-как затампонировала, прямо каким-то чудом, замотала и шею, и голову, чтобы он случайно моё сооружение с раны не сдвинул. А на скотче, которым вообще-то картонные коробки с продукцией заклеивают,  по всей длине синие фирменные надписи:
"Оф Ерушалаим. Кашерно". Иерусалимская курятина, значит.  Выглядело это так, что меня чуть на нервный смех не пробило.
   Кровью мы все уделали и себя, и пол, и всё вокруг.
      Спустили рабочие   порезаного  вниз по нашей узкой  лестнице, я за ним, прямо как была, в халате,  тащат его к воротам  -   а Халиль вдруг говорит мне, что машину найти не могут, таксист  пассажира в кровище везти отказался  -   боится.  Сейчас   люди из его цеха ловят что-нибудь, что поймается, потому что это же промзона возле Иерусалима, а не  тель-авивский променад с магазинами, тут в основном фуры и трактора катаются.  Я почувствовала себя, кажется,  хуже пациента.
   Через десять минут кто-то из рабочих подогнал к воротам нашей птицебойни...    ну, не знаю я, как это называется. Чёрный грязный битый  микроавтобус  был такого вида, как будто прибыл прямиком из Африки, из Зимбабве, где на нём негры по саваннам разъезжали.  Но он хотя бы   ездил!
      И тут рабочие во главе с Халилем стали меня упрашивать, чтобы я поехала вместе с раненым, а то вдруг у него опять кровотечение начнётся, а спасать будет некому.   
   -  Да мне же нельзя на палестинскую территорию, - отбрыкиваюсь я,  -  я гражданка Израиля, и у меня разрешения нет!
   -  Ну, хотя бы до махсома (это такой контрольно-пропускной пункт с охраной и переходом за шестиметровую  стену),  -  убеждают меня его однохамульцы-однофамильцы,  -  тут же ехать всего два километра!
      Ага, это значит, обратно мне пешком топать. По жаре и под солнышком. Не в арабскую же попутку садиться. Но меня уже задавили ответственностью и впихнули в эту восточную таратайку.  Которая внутри была ещё страшнее, чем снаружи: ободранная и раскуроченная, как в фильме ужасов. И бензином воняет. Зато поместились в ней без проблем все:  и я, и раненый, и четверо сопровождающих родственников.
      Выезжаем мы из промзоны на дорогу к махсому  -  с открытыми окнами, потому что дышать всё-таки нужно ( злющее солнце над головой, жарища, пыль и бензиновая вонь прилагаются). Едем через поле с сухим бурьяном и колючками, и я уже вся в надеждах, что сейчас мы довезём этого пострадавшего живым и  свалим на руки палестинским медикам, или не медикам, кто там будет во встречающей делегации, и я от него избавлюсь.
      А пока сижу я сзади, с раненым, и смотрю на него, а не по сторонам. А то он уже как-то сереет и дышит тяжело. И потому, когда раздались крики, я успела только голову поднять. Мамочка дорогая!!  Машина  тормознула так, что я чуть в окно не улетела, возле перехода стоит джип пограничников, а сами они с автоматами наготове мчатся к нам, как будто сию секунду собираются нас всех убивать! А от махсома  бегут ещё солдаты с теми же нехорошими намерениями, все с оружием, и все кричат, у всех глаза по блюдцу, и ничего не понятно! Выглядело это так страшно, что у меня сердце застучало прямо в горле.
      Арабы в машине медленно-медленно все оборачиваются ко мне, лица у всех белые, и до меня доходит, что сейчас начнутся непонятки и неприятности. Скорее всего  -  со стрельбой. И ещё доходит, что именно видят бегущие пограничники-магавники: полный минибус арабов и я посередине, в белом халате, окровавленная... А рядом ещё кто-то перевязанный...
   Ага, сейчас им только скажи, что кого-то ножом порезали...  Нет уж, я ещё жить хочу!
    Быстренько выкарабкиваюсь из этого гроба на колёсах и слышу дикий вопль на лёгком иврите вперемешку с тяжёлым русским матом:
-   Стоять! Все из машины! Хуца!  (2) Отпустить женщину! Быстро!
      И я в ответ верещу по-русски со всего перепуга:
-   Это не теракт!  Всё в порядке, всё в порядке, это авария была на заводе, несчастный случай,  раненого в больницу везём!
      Сначала дошло до троих пограничников, и они опустили оружие и немного успокоились, потом я повторила свой текст на иврите, а небольшая толпа солдат уже собралась вокруг машины, но уже никто не собирался никого убивать.  После десяти минут ругани и балагана кое-как разобрались в обстановке и разрешили родственникам протащить раненого через махсом.
      Машину нашу, к счастью,  не пропустили, так что обратно к рабочему месту я всё-таки ехала, а не шагала. И хорошо, а то у меня коленки ещё тряслись. Руки у водителя, кажется, тряслись тоже, но доехали мы, ни во что не врезавшись.
      Но вот в чём была причина этих кровавых разборок  -  мне никто не говорил. Болтали что угодно: что клан нападавшего теперь должен выплатить клану пострадавшего для заключения сульхи  -  мирного договора   -  огромную кучу динаров;  что врач в больнице в Рамалле ужаснулся и очень удивился, что порезанного довезли живым;  что уволят теперь этого напавшего придурка  с треском и никто его больше на работу не возьмёт...  А из-за чего, собственно, нам кровью комнату залили  -  ни намёка. Заговор молчания. Омерта.
      И только через три дня наш ветврач, который выучил арабский чуть ли не лучше иврита (ну, так получилось), подслушал разговоры в раздевалке рабочих (ну, совершенно случайно) и выдал результат:
      -  Они все живут в одной деревне. И тот, которого порезали, сказал, что видел, как дочка того, кто с ножом кинулся, развешивала стирку во дворе, а мимо по улице шёл её двоюродный брат и с ней через забор поздоровался.  А она ему вроде бы ещё и кивнула.
      -  Не поняла.
      -  Чего ж тут понимать. Если парень с ней просто поздоровался, то её братья просто переломают ему рёбра.  А вот если бы она ещё и ответила, то девушку родственники вполне могли зарезать.  Я не шучу. Так что это отец защищал честь семьи.
    Ну, живут они так. Другая цивилизация.

1) Маген давид адом – красный магендавид, скорая помощь.
(2)Хуца  -  наружу.