Север кристаллизует размякших. Часть вторая

Итак, оказавшись в Салехарде, я отправился по адресу конторы, в которой должен был зарегистрировать свой приезд и получить инструкции о дальнейших действиях. В деревянном здании «Бассейнового управления пути» мне объяснили, что я должен найти на реке лихтер под названием «Чайка» – именно он будет моим местом жительства и работы в следующие два месяца. Лихтер – судно своеобразное, вроде гостиницы на воде. С виду похож на корабль: всё, как у парохода – есть и надстройка, и палубы, и каюты, системы жизнеобеспечения – дизель для выработки электроэнергии и обогрева, специальное устройство для обеззараживания воды при помощи вольтовой дуги «Озон», кухня, столовая, та же кают-компания. Нет только того, что и отличает лихтер от корабля – двигателя и винтов. Чтобы перемещаться по водным путям, к этому плавучему дому придаётся катер-буксировщик, который ещё и выполняет функции вспомогательного судна для изыскательских работ. Не без труда найдя «Чайку», стоявшую на якоре в отдалении от берега, я попросил местного жителя, ковырявшегося в лодочном моторе, подкинуть меня до судна. На севере – это нормальное дело. Люди помогают перебраться друг другу в недоступные места на личном речном транспорте, так как других возможностей передвижения в этих местах нет. Мужичок без разговоров доставил меня на своей «казанке» к борту лихтера. Хорошо, что с кормы свисал верёвочный трап. Я поблагодарил хозяина лодки, залез на борт и стал бродить по палубе, криками стараясь привлечь внимание экипажа.
Никто не отзывался. Я зашёл в коридор верхней палубы и стал стучать во все каюты, попадавшиеся по пути, от кормы к носу судна, громко вопрошая: «Есть кто-нибудь живой?!» Наконец из глубин надстройки послышался недовольный голос: «Кто там горланит? Что надо?». Я отвечал в пустоту, что, мол, являюсь практикантом, прибывшим на судно прямо из Ленинграда и готов приступить к экспедиционной деятельности. Из отверстия в полу появилась голова парнишки лет восемнадцати, как мне показалось. Голова принадлежала мотористу, который на данный момент на судне был один и нёс вахту. Он объяснил мне, что его зовут Петя, и что все члены экспедиции и экипаж, включая механика, радиста, матроса, кока и инженеров, находится в больнице, где лечится от описторхоза, заболевания весьма распространённого в северных регионах, поэтому приступить к практике у меня пока не получится. Я испугался эпидемии, но моторист успокоил меня и рассказал об этом следующее.
Сам Петя описторхозом пока не болеет, и очень этому рад. Дело в том, что, хоть он и любит есть сырую рыбу, в него описторхи ещё не попали – это такие паразиты, живущие в тканях речной рыбы. Попав в человеческий организм, всем органам в нём они предпочитают печень. Червячки там поселяются и, видимо, потихоньку её подъедают, потому что люди испытывают очень неприятные ощущения, как сказал один из местных – «загибаются». Петя предложил мне выбрать свободную каюту, оставить там вещи и съездить вместе с ним навестить в больнице нездоровый экипаж. Я согласился - интересно же взглянуть на будущих сослуживцев, оставил рюкзак с пожитками в ближайшей пустой каюте и стал помогать мотористу. Мы спустили с палубы при помощи лебёдки экспедиционный катер «Прогресс – 4». Лодка большая, но моторов на неё ещё не установили. Петя предложил грести вёслами.
Позже я узнал, что использовали подвесные моторы только для изыскательских работ. Грести было тяжело, но лодку удалось направить в нужную сторону. Через некоторое время мы пришвартовались к какой-то арматурине, торчавшей из бетонной плиты, и отправились в местный лазарет. В больнице я познакомился с командой. Ребята рассказали, что свою ежегодную неделю они уже пролечились, и завтра их выпишут. В палатах сильно пахло дустом. Я сначала подумал, что, может, насекомых выводят, но выяснилось, что это лекарство от описторхоза имеет такой аромат. «Дустом» его назвали больные. Едят «дуст» ложками, после чего боли прекращаются, и можно спокойно жрать сырую рыбу ещё год. Потом опять будет неделя в больнице на ароматном препарате, и так всю жизнь. Как правило, заканчивается это всё циррозом печени.
Тогда мне вспомнилась история про австралийского подростка, который на «слабо» съел слизняка. Ребята повеселились, а у парня на следующий день отнялись ноги. Оказывается, слизняк был заражён какими-то жуткими гельминтами, которые попав в организм человека, сразу же облюбовали для проживания мозг и центральную нервную систему. Мальчик прожил ещё восемь лет, будучи абсолютно неподвижным, а потом умер. Я в глубине души дал себе зарок – ни в коем случае не употреблять сырую рыбу: малосол, строганину, расколотку и, вообще, любую вкуснятину, без серьёзной тепловой обработки. Позже, когда наш кок готовил муксуна – малосол пятнадцатиминутку в ароматном тузлуке, я удержаться не мог и ел так, что за ушами трещало. Мне повезло – за два месяца экспедиционной жизни я не проглотил ни одного паразита, и ежегодное посещение больницы меня миновало.
На следующий день команда появилась на лихтере в полном составе и стала готовиться к отходу из Салехарда. Алкоголь на судне был категорически запрещён, поэтому пили нелегально всё, что содержит спирт. Меня принимали в коллектив тайно от руководителя Малюгина и его заместителя Кургузова при помощи ритуального употребления смеси двух одеколонов – «Олимпийского» и «Русский лес». Коктейль назвали «Стометровка по тайге». Два флакона ароматной жидкости вылили в банку из-под компота, каждый взял по кусочку рафинада, и чашу сию пустили по кругу. Признаюсь, мне было страшновато, но я понимал, что это своего рода проверка на право вступить в команду мужественных речников. Когда до меня дошла очередь пить одеколон, я зажмурился и сделал большой глоток. Такой горькой гадости я не пил никогда прежде. Видимо, меня перекосило, потому что стоявший рядом инженер Колька Чандылов сказал: «Скорее сахаром закусывай». Я закусил, и стало легче, спирт подействовал, я расслабился. Одно меня несколько напрягало то, что изо рта веяло парфюмерией после этого дня три. Пахло от всех, и на судне было ощущение свежести, как в поездах по утрам.
Я сразу обратил внимание, что руководителя и его рыжего заместителя команда не любит. Всякое неформальное общение проходило без Малюгина и Кургузова.  Если они появлялись в кают-компании, когда там играли в карты, травили анекдоты или просто болтали о жизни, то сразу возникала неловкая пауза. Становилось ясно, что пришли чужие, при которых не принято откровенничать.
Один из инженеров, Саша Головин рассказал мне, что неприятие между начальником партии и бригадой возникло ещё в Омске. Малюгин, желая получить от управления квартиру, стал всячески пресмыкаться перед начальством, очернять других, обещал команду держать в ежовых рукавицах и добился назначения руководителем экспедиции. Видны были у него все признаки карьериста. Инженеры: Чандылов, Головин, Рыбаков – не хотели ехать в экспедицию под руководством Малюгина, но в конторе им объяснили, что ехать надо, и если будут эксцессы с начальником, то их вычеркнут из очереди на жильё.  Скрепя сердце, бригада отправилась в путь. Малюгин же взял своим заместителем преданного клеврета и стукача Кургузова, чем очень расстроил всех. Бессознательно команда понимала, что без конфликтов не обойдётся, просто была надежда решить все вопросы «малой кровью», без скандалов. Однако, ошиблись. Однажды на планёрке рыжий заместитель начальника партии обвинил меня в нелегальном употреблении алкоголя на судне, хотя я ничего именно тогда не пил. Я вспомнил, что поздно вечером ходил в туалет и повстречал Кургузова. Этот тип утверждал, что у меня были красные глаза, выдававшие опьянение. Малюгин стал грозить выговором и плохой характеристикой в институт. Я растерянно возражал против обвинения, так как не ожидал такого агрессивного и, главное, несправедливого наезда. Инженеры вступились за меня, заявляя, что видели, как я работал в течение дня и вечера абсолютно трезвым. «А почему у него глаза были красные?» - требовал ответа заместитель начальника. «Может, он срать хотел, вот у него и были красные глаза», – возразил ему Саня Головин: «у меня тоже глаза красные, когда приспичит!». Поднялся общий гвалт, в результате которого начальник сделал заявление, что он меня предупредил и будет теперь строго за мной следить. Потихоньку все успокоились и перешли к производственным вопросам, но напряженность между руководством и коллективом стала очевидной.
Меня назначили мотористом спасательной шлюпки. Это официальная должность с окладом и производственными обязанностями. Я должен был освоить управление непотопляемой посудиной, вместимостью двадцать человек, приобрести навыки работы с дизельным мотором, которым была оснащена лодка, а также научиться двигаться точно по курсу для использования в гидрологической деятельности эхолота, прикреплённого к борту.
Трудности начались с запуска мотора. Величиной он был с коробку для унитаза, но в отличие упаковки керамического изделия, очень непростой в обращении. Например, двигатель редко заводился с первого раза.  Электромотор - пускач, работающий от аккумулятора, хрипел, выл и дребезжал, а дизель не заводился, пока в него не вливали пол-литра бензина. Именно так. Работал он на дизельном топливе – соляре, но заводился исключительно после попадания в камеру сгорания бензина, который приходилось отправлять туда через отверстие, соединённое с форсункой впрыскивания топлива. Создатели этого чуда техники, вероятно, были осведомлены о прихотях дизелей, и поэтому сконструировали специальное устройство, помогающее заводить этот мотор при помощи алюминиевых ампул с эфиром. Оно было прикреплено к боку двигателя и чем-то напоминало кран здоровенного самовара. Среди конструкторов наверняка были люди, мечтавшие о космосе. По-другому трудно объяснить создание прибора столь причудливой формы, когда в цилиндр с отвинчивающейся крышкой необходимо было поместить ампулу с летучей жидкостью, затем закрутить крышку, в которой было отверстие, вставить в отверстие острый штырь и с силой ударить по нему, чтобы пробить эфирную ампулу так, чтобы содержимое затекло в двигатель. Только после этого надо было включать пускач и заводить дизель. Я таким способом ни разу не смог завести мотор своей шлюпки, служащей для того, чтобы быстро спасать людей в экстренной ситуации. Пока бензина в него не заправишь, даже чихать не будет, на эфир ему глубоко плевать, в отличие от тех, кто, нанюхавшись летучего вещества, придумал такой удивительный агрегат.