Дорогие мои детишки

(Продолжение саги об одесской девочке)

          Когда мама всегда дома

    Болезни малышей в яслях, бесконечные больничные листы работающих матерей, наконец, заставили наших властей разрешить женщинам брать годовой отпуск после рождения ребёнка. Отпуск, правда, неоплачиваемый, но с сохранением стажа и места работы. Да, это было нам с Лерочкой и Кирюшей очень кстати, так что весь 1968 год мы провели вместе неотлучно, а наш папа Вова благополучно защитил диссертацию.

Приезжал погостить к нам мой папа, а теперь трижды дедушка Павел Григорьевич (у Ирочки в 1966 году тоже родилась дочь Наташа), и было у нас как-то уютно и тепло. Порхал по комнатам и заливисто щебетал щегол Яшка, в аквариуме резвились меченосцы, гуппи, неоны и один загадочный экземпляр: крупная темносерая рыбка в голубых с переливами пятнышках. Теперь-то я нашла её название – цинолебия, но тогда у нас не было энциклопедии «Жизнь животных» и мы назвали одинокого холостяка Васькой. Васька солидно плавал среди мелюзги, а когда кто-нибудь подходил к аквариуму, подплывал к стеклу и надолго замирал так, чуть шевеля плавниками и уставившись на нас своими большими грустными глазами. Видно, ему хотелось общения.

Я тогда с удовольствием мастерила одёжки для моей дочки. Шила ей чепчики, распашонки, потом - платьица, фартучки, а когда пришло время переводить её из одеял в настоящее пальто, сшила ей бекешу. Верх был из зелёной офицерской диагонали, меховая подбивка – из кроличьей шапки, а воротник, манжеты и оторочка – тоже из офицерской ушанки (там была отличная полированная цигейка). Славная была бекеша у Валерии Владимировны, во всей Московской губернии не сыскать такой!... Кирюша тоже носил рубашку из ситца «с перцами» моей работы, так что чешская машинка «Лада» не стояла без дела.

Было одно облако, омрачившее эту идиллию. Пришло время отлучать Лерочку от груди (ноябрь 1968 года, дочке десять месяцев), и я неосмотрительно угостила её котлеткой, отчего у дочки начался понос. Остановить его я не сумела, педиатр тоже всполошилась, и Лерочка оказалась в больнице. Там ей ставили капельницы, поили синеватым кефиром, в палате стоял зверский холод, а понос не прекращался.

Наконец, уступая моим мольбам, главврач разрешил мне поселиться в палате с дочкой. Вова втихомолку принёс маленькую электроплитку, кастрюльку и три картофелины. Подпольное пюре и моё молоко  быстро остановили понос, и мы с несказанным облегчением вернулись домой. Это был мне суровый урок. Молока у меня было много, я его щедро отдавала молодой мамаше двух девочек-близнецов, будущих подружек Леры, а сама она ещё долго припадала к моей груди, радуя нас здоровой упитанностью.

      Ищем и находим няню

Приближалось время выхода на работу. Очень не хотелось, но приходилось искать няню. Мы твёрдо решили сами поднимать нашу долгожданную дочку, не маленькие уже, должны справиться. Но на работу мне ведь тоже надо возвращаться, я же прошла уже полпути к диссертации, жалко бросать. А няни по-прежнему были в дефиците. Элла Назарова уже давно вышла на работу и вовсю строчила диссертацию, которую и защитила ударно в конце 1969 года. Свою дочурку Ладочку она поручила некой тёте Марусе, перехватив её у знакомых. Эта Маруся набивалась в няньки и к нам, чтобы смотреть за обеими девочками. Но я, помня опыт пребывания Кирюши в финском домике, наотрез отказалась и стала энергично искать няню. И нашла.

В древних фабричных казармах на Первомайке доживали свой век древние (так мне казалось тогда) старухи, бывшие прядильщицы. Мне указали на одну из них, Настасью Ивановну Гудошникову, которая не так давно нянчила дочку Ларионовых, наших коллег из Саратова. Пройдя длинным коридором казармы, куда выходили десятки дверей с керосинками на табуретках возле каждой, я застала Настасью Ивановну в её чистенькой комнатке. Она лежала на своей высокой кровати с горой подушек и сразу стала отказываться, жалуясь на боль в боку и кашель. Я ушла, но на другой день пришла с лекарствами, молоком и мёдом. И ходила до тех пор, пока Настасья Ивановна не поправилась. В последний раз я привезла к ней и Лерочку, и тётя Настя не устояла. Она ласково загудела: «Иди ку мне муй маленькый, иди ку мне муя девучка!» и Лерочка доверчиво пошла к ней (она как раз только-только начала ходить). Так мы с Лерой нашли няню.

Тёте Насте было 62 года, но тяжёлая фабричная работа состарила её и подорвала здоровье. Замужем она не была никогда, но у неё были приёмные сын и дочь, которые жили где-то поблизости. В тридцатые годы государство развернуло движение «патронажных матерей» для детей, потерявших родителей, и прядильщица Настя Гудошникова стала одной из них. Она с гордостью говорила, что была сфотографирована на обложке журнала «Работница» как патронажная мать рядом со «всесоюзным старостой» Михаилом Ивановичем Калининым.

Но был у тёти Насти один секрет, которого она стыдилась: она нюхала табак. В кармане её передника лежала «табатерка», табак для которой ей привозили верные люди из Ростова-на-Дону. Кончик носа у неё частенько был в коричневой пыли, но я никогда не видела, как она нюхает табак: бедняжка очень стеснялась и пряталась, хоть я и уверяла её, что не вижу в этом ничего дурного. А няня она была замечательная, добросовестная и чистоплотная. Лерочкой она гордилась и ревниво сравнивала с детьми других нянь. «Наша девочка краше всех!» - говорила она с удовлетворением.

И я была совершенно с ней согласна! Дочка  франтила в бекеше до двух лет, пока я с боем не добыла ей в московском «Детском мире» дивную цигейковую шубку, бежевую в коричневых пятнышках. И вот мы вместе с дочкой катим по Малой Комитетской саночки в морозный зимний денёк, а Вова пятится (видна его тень) и снимает нас на слайд. Слева – дачи, справа – наш двадцать девятый дом. Обратите внимание, какой чистый снег был тогда на дороге! За день по ней проезжало не больше десятка машин.

       История про Кирюшу и Олега Шубина

Теперь и Кирюша оказался под опекой тёти Насти, был накормлен и присмотрен, а друзья его выдворялись непреклонно. Но углядеть, где мальчишки шатаются, тётя Настя не могла. А на дворе уже март, весенний ветер будоражит бедовые мальчишечьи головы. И вот в один прекрасный день прихожу я после работы домой и меня встречает смущённая тётя Настя, а за её спиной маячит бледный Кирюша с тёмными кругами вокруг глаз. Тётя Настя торопливо говорит, что даст бог всё обойдётся, Кирюшу она сразу сунула в горячую, ванну, дала горячего чаю, а одежда и сапоги сушатся. Что случилась, какая одежда?! Расследование вскрыло такую историю.

Кирюша с верным другом Олегом Шубиным отправился на Клязьму, туда, где через неё переброшен железнодорожный мост. Клязьма была уже почти свободна от льда, но у берега ещё был лёд. , по которому пошли трещины. Мальчики пускали кораблики и бежали за ними по льду.  Вдруг край льдины под Кирюшей подломился, он упал в воду и его потащило течение. Не успевшее намокнуть ватное пальто держало его на поверхности. Он стал отчаянно звать: «Олег! Олег!» И тут верный друг Олег тоже прыгнул в воду. Рассказывает взрослый Кирилл:

- Он схватил меня за шиворот и стал выталкивать на лёд. С его помощью я вскарабкался на льдину и вытащил Олега.  Оказавшись на суше, Олег вдруг стремглав побежал через мост к посёлку, я – за ним. Там поселковые мальчишки кучковались на заброшенной ферме. Они втащили нас на чердак, развели костёр, и мы стали сушиться. Одежда не высохла, от неё шёл пар, но внутри было холодно. Мы пошли на остановку автобуса в Текстильщиках и доехали на нём до фрязинской платформы. Пассажиры косились на нас, мокрых и посиневших, но никто не спросил, что случилось…

Продолжаю я. Прибежав с автобуса к дому, глупые мальцы опять пытаются обсушиться и согреться, прижимаясь к батарее в подъезде! В конце концов оба, стуча зубами, побрели домой. У Кирюши хоть тётя Настя была дома, она и приняла экстренные меры, а у верного друга Олега дома никого не было, и он сам сушился и согревался, как мог.

Задним числом я смертельно испугалась, представив себе, что; могло случиться. А если воспаление лёгких, скоротечная чахотка, менингит?! Да мало ли какие могут быть последствия многочасового пребывания в ледяной воде и мокрой одежде! Но к нашему счастью ничего такого не произошло. Даже насморка не случилось! Ну, Олег всю зиму ходил в тулупчике, надетом на голое тело, приводя меня в изумление, но Кирюша! Ведь в последний год перед школой он то болел ушами, то аденоиды ему хотели рвать из-за постоянных насморков, а тут просто оказался каким-то суперменом. Словом, беда просвистела над головой, и надо благодарить и мальчишек с Первомайки, и тётю Настю, которые отвели эту беду. А поступок Олега, прыгнувшего в воду за Кириллом, я не забуду никогда, что; бы он потом ни натворил в своей жизни. Вот только его отец думал иначе и несправедливо отлупил сына.

           Лирико-экономическое отступление

Я вспоминаю эти годы с тёплым чувством. Времена, когда мы стояли в очередях за хлебом, а хлеб был ненатурального жёлтого цвета (в него подмешивали кукурузную муку) остались в прошлом. Кроме привычного «кирпичика» появился круглый высокий каравай «Орловский», душистый и чуть сладковатый, 16 копеек за килограммовую буханку. Появилось молоко в бумажных тетраэдрах тоже по 16 копеек. Капусту и картошку продавали по 10 копеек, правда, не всегда безупречные. Мы увидели на прилавках невиданных ранее кур, голенастых, плохо ощипанных и худощавых. И хотя в «Литературной газете» такую курицу назвали «синяя птица счастья», бульон из неё получался отменный, а длинную шею я по одесскому рецепту фаршировала печёнкой, которую птицефабрика оставляла в курице. Стоило это счастье рубль шестьдесят, а утка была даже дешевле – рубль сорок.

 В болшевской потребкооперации  можно было купить целую ногу или бок сайгака по шесть  рублей кило.  Мясо пахло диким зверем, но это пустяки! Там же из бочек продавали солёные грузди и маслята . Какие они были вкусные и душистые! А вот с колбасой у нас никак не получалось. Та колбаса по названию «Отдельная», что бывала в магазине, имела чахоточный сероватый цвет и из неё при нажатии вытекала серая жидкость с запахом мокрой тряпки. Стоило это изделие два рубля двадцать копеек кило. Только в ГУМе можно было съесть бутерброд с хорошей «Любительской» колбасой отменного цвета и запаха, и это  была награда за стояние в очереди за «импортом».

Стоит ещё вспомнить, что за нашу бесплатно полученную квартиру (30 кв. м) мы платили пять-семь рублей в месяц, за детсад - 12 рублей, , а киловатт электричества много лет стоил четыре копейки. Продовольствие и жильё обходились тогда гораздо дешевле, чем  одежда и обувь. Так что  советские экономисты всё подсчитали и сбалансировали нашу небогатую, но стабильную жизнь. Омрачило её в 1968 году подавление «Пражской весны», но из скупой официальной информации трудно было понять суть события, а неофициальной у нас не было. Пока дошло до сознания, всё и закончилось, и мы продолжали жить в уверенности, что всё в нашей стране идёт, как надо.

(Продолжение следует)