Цыганские мотивы

Николай Иванович, гусар Н-ского полка, расквартированного в настоящее время в небольшом южном городке N, что расположен на северном Кавказе, прибыл в распоряжение известного полка не так уж и давно – всего пару месяцев, как. Сам он был родом из обедневшей дворянской семьи Вышгородских. Собственно говоря, батюшка, как и  родной его брат, получили грамоты на дворянство еще при самом Кутузове, верой-правдой служа отечеству и царю-батюшке. 

Иван Мифодиевич, отец нашего героя, имел во владении небольшое поместье вместе с крепостными крестьянами. Места, где расположена была их фамильная усадьба, были исключительно красивыми – летним днем радовали хозяев сенью густых деревьев, части леса и сада, окружающего усадьбу полукругом, зимой же вся округа утопала в белом пушистом снегу ростом по колено. Дорогу к тракту приходилось расчищать в такие снежные дни. Надо сказать, что домой молодой барин приезжал всегда с радостью, сплин, модный в то время среди молодых людей, никогда его не мучил. По приезду домой он участвовал в занятиях, принятых у помещиков средней руки – охота, рыбная ловля и прочие. Очень он любил езду на лошади, у него был любимый конь серый в яблоках – Буцефал, который тоже любил своего хозяина и готов был все для него сделать, может и жизнь отдать, если бы было надо. 

И вот теперь, за участие в серьезных военных действиях где-то в горах северного Кавказа против свободолюбивых и неугомонных абреков, молодой гусар получил небольшой отпуск, чтобы предстать пред батюшкины очи. Собственно говоря, ему больше некуда было ехать, разве что к двоюродному дядьке, отцову брату.

Николай долго ехал на почтовых по тракту, а потом, не доехав до дороги, ведущей к дому, всего версты две, отпустил возницу и решил оставшееся расстояние пройти пешком через поля, по привычке сокращая путь.

Будучи юношей сильным и физически хорошо тренированным, он довольно быстро покрыл расстояние, отделяющее его от дома, и вскоре был уже рядом с ним. Отец ждал его, стоя на крыльце – сначала сын хотел свалиться батюшке, как снег на голову, а потом передумал, отослав впереди себя небольшое письмо через нарочного.

В этот день было много радости со стороны батюшки и дворовых людей – молодого хозяина все любили, на глазах у всей челяди он вырос из маленького барчука в молодого справедливого мужчину. Да и Николай Иванович сам был рад попасть в родные края, встретится с отцом, с такими родными местами, вспомнить свое, недавнее пока детство.

На следующий день он проснулся с петухами. Николай заметил, что особенно старался из общего хора хорошо знакомый ему рыжий петух Кузя, который всегда был солистом на птичьем дворе, а сверх того еще и первым драчуном, и скандалистом среди пестрых сородичей своих.  Кузя, увидев вчера Николая, сразу приосанился и начал гонять других петухов со двора, да так бойко, что перья в округе полетели в разные стороны.  Многочисленные куры при этом побежали с громким кудахтаньем прочь врассыпную.   

Барин же отправился гулять по окрестностям, всюду наблюдая некоторую  бесхозяйственность и, возможно, излишнюю свободу, свойственную открытой русской душе. Бродя по лесу, шагал рядом с полями, полными спелыми колосьями пшеницы, под легкий ласковый ветерок, свободно гуляющий и волнующийся, заражая своим движением будущий богатый урожай.

На следующий вечер, а это была суббота, в селе был какой-то праздник – местная деревенская молодежь собралась возле опушки леса. Пришли сюда и дворовые девки с парнями из соседней деревни – Неклюдовки. Эта молодая публика после трудной рабочей недели собралась вдоволь поплясать, попеть – и таким образом отдохнуть и повеселиться.

Николай попросил у своего дядьки Панаса, который воспитывал его с детства, самую простую крестьянскую одежду, тот принес через час черные холщевые штаны, зеленую широкую рубаху с поясом и обувку, какую носили деревенские парни – кожаные сапоги.

Приодевшись таким образом и надев на голову черный картуз, молодой барин  отправился на гуляние, с тайной надеждой не быть так сразу узнанным.  Как ни хорош кавказский чистый прозрачный и наполненный цветущими ароматами воздух, все же – на родине, как там у классика: "И дым отечества нам сладок и приятен". Такие же чувства испытывал сейчас и Николай, идя один без сопровождения на гулянку. Он просто хотел посмотреть, как проводит время молодежь в деревне, а придя на поляну, был немало поражен.

Молодые девки, которых он знал еще девчонками, превратились в миловидных крестьянок. Посмотреть со стороны на них – и лица у них пригожие и фигуры ладные. Одеты все в самое лучшее платье, с любовью вышитые рубахи с сарафанами, волосы в толстые косы заплетенные, сверху разноцветными лентами перехвачены. И танцуют они хорошо, а как запоют – так и сердце замирает от какой-то странной тоски, печали и неожиданной неги.

Николай сперва хотел только посмотреть немного, да и уйти восвояси. Ан нет – не тут-то было и не поймет, в чем дело! Словно ноги его вросли в землю, ни шагу не может сделать. Стоит, как вкопанный на удивление самому себе.   И вот в этот самый момент из пестрой толпы отделяется девушка поистине необыкновенной красоты. Уверенно выходит она в центр поляны, с ней – два парня-брата, как две капли воды друг на друга похожие, черноволосые и черноглазые – ну, чистые тебе цыгане.  Одетые они в цыганские яркие рубахи и штаны, на ногах – довольно дорогие хромовые сапожки.

Толпа людей невольно расступается перед ними и пропускает группу эту вперед так, чтобы всем было видно предстоящее представление. Парни-то хороши, но девушка еще краше их, хотя фамильное сходство у всех троих присутствует. Молодайка берет в руки кастаньеты, какими пользуются испанские танцоры, откидывает назад свои густые черные волосы и запевает протяжную цыганскую песню. Пока девушка пела, в такт самой себе пританцовывая, над лесом упала такая тишина, словно все – люди, птахи, звери застыли заколдованные звуками ее песни, берущей за душу. Каждый, не отрывая взгляда следил за всеми ее движениями.  А низкий, какой-то бархатный голос будто околдовал всю толпу. Все словно превратились в безмолвные деревья, от которых не было даже слышно самого слабого шелеста – перешептывания.

Только песня закончилась, как в это самое время девушка, слегка лишь поклонившись присутствующей публике, запела следующую. А надо сказать вам, что при свете луны, а  было как раз полнолуние, она казалась созданием каким-то эфемерным. При действии полночного светила не видно было ее заметно смуглой кожи, большие черные глаза блестели при неверном свете, особым, вдохновенным  блеском.

В этой девушке была жизнь, казалось, что сама мать – природа превратилась в нее, выделив среди других. Вокруг, словно легкое облачко, был непонятный, но невольно притягивающий к себе флер, казалось, что, вбирая в себя призрачный свет луны, она сама вся светилась изнутри, что бывает, как мы знаем, чрезвычайно редко. Это был настолько необычный феномен, что все вокруг стояли, словно завороженные, забыв обо всем на свете и видя только певицу и танцовщицу в одном лице, да двух черноволосых музыкантов, играющих на своих скрипках, что стоят рядом с ней.

Между тем, где-то в глубине лесной чащи послышалась соловьиная трель, и тут же, в одно мгновение, прекрасная певунья и сопровождающие ее два красавца – парня исчезли так же быстро и незаметно, как и появились.

После этого концерта, равного которому не видел никто из присутствующих, толпа девушек и парней быстро разошлись, находясь под большим впечатлением и оставив за собой лишь следы - примятую траву и сломанные кое-где ветки молодых деревьев да кустов.

Николай, не теряя времени, быстро вернулся домой, папенька уже ждал его возвращения, но вскоре ушел спать – время–то было позднее!  Наш герой остался один на один с самим собою, но беспокойные думы возвращали его к недавней встрече - он все вспоминал красавицу – цыганку, ее братьев, с которыми у нее было большое сходство. Вспоминал необычные, грустные песни ее. И думал про себя: «Наверное, вот такой же красавицей была Эсмеральда Виктора Гюго" – писателя, которым зачитывались теперь просвещенные люди, как в Москве, так и в северной столице, в других больших, и малых российских городах».

Ему так хотелось еще и еще слышать этот прекрасный глубокий голос, но в конце концов внимательный ко всем бог Морфей спустился со своего Олимпа и, накрыв нашего героя тонким флером своей мантии, усыпил, наконец, его. Теперь Николенька спал сном праведника (каким он и был на самом деле), убаюканный словно котом-баюном, как в глубоком детстве.


Рано утром негодник Кузя уже объявил подъем в своей птичьей вотчине, с утра уже подравшись с парой петухов, прямо противоположной расцветки и масти – один был белым, как лунь, другой – совершенно черным с небольшим рыжим пером, горевшим лучиной на лбу аккурат под ярким алым его гребешком. 

Между тем люди вокруг уже стали подниматься – новый день начался, скоро завтрак, а там пора и за работу приниматься.

Солнечный луч смело и решительно прочертил на постели один свой отделившийся лучик, заиграл на веках глаз Николая и проник куда-то внутрь, заставив от этого настойчивого внимания проснуться.

Только лишь открыв глаза, молодой барин вспомнил сразу же свой вчерашний поход на сельский концерт, и, конечно, пение прекрасной цыганки. Так он сразу назвал ее про себя, вспомнив ее женственный наряд – легкую кофточку, широкую многоярусную юбку, падающую красивыми фалдами вниз.  И пение… Это необыкновенное пение и этот прекрасный голос, который, раз его услышав, и забыть-то нельзя никак.

Наутро Николай справился у батюшки, что это за цыгане появились в селе, но тот ничего не мог ему рассказать, потому что про цыган ничего не слышал. Что девки молодые да парни иногда поют и танцуют возле лесной опушки – это да! Такое бывает, особенно на праздники, либо сразу после сбора урожая. Дело-то молодое!

Прошло несколько суток беззаботного отдыха. Отпуск-то у Николеньки небольшой, да дорога обратная предстоит дальняя, а только ничего про молодую цыганку касатик наш, узнать не может.  А время бежит – вон на часах старинных маятник выстукивает знакомое: «тик-так, тик-так, тик-так», или «было - не было, было - не было». У старинных часов на все свой взгляд. Они всегда правы.

И вот, наконец, аккурат назавтра нашему барину молодому собираться в дорогу, батюшка возле него ходит – никак не налюбуется, просто грех сказать – словно прощается.  Взгрустнулось и нашему герою, по товарищам боевым он соскучился, но и цыганка незнакомая от себя не отпускает, словно околдовала парня молодого.  Все время мысли возвращаются к ней.

Однако, с севера вдруг подул внезапный ветер, погнал мимо тяжелые тучи, собравшиеся ночью, и хлынул такой ливень, какого давно в этих краях летом не было.  Дорогу стала размывать – хоть откладывай поездку, да ведь дождь может и назавтра будет, а может всю неделю лить, коли расходится. И дома ведь, так получается, что не все дела сделаны.

Однако Николай наш человек военный, да притом дисциплинированный, надо возвращаться в часть, а то дороги еще больше может размыть. Все, решено – назавтра едет. Батенька приготовил таратайку, дал двух лошадей, и возничий довезет нашего героя непременно и в срок до первого постоялого двора!  А дальше - на перекладных!

Картинка из И-нета