Без дна, черновик, 1-3 главы

Тектоник

Как часто вы просыпались с лютого, всепоглощающего, липкого, ноющего, обидного, скребущего, раскатистого, сиюминутного и в тоже время честного похмелья? Сколько раз вы стаскивали себя с чужой кровати, поднимались с прохлады кафельного пола, вываливались из пластикового стула сомнительной кафешки, вставали из придорожной канавы с полными трусами песка и мелочи, распрямляли свое затекшее и унылое тело, выкарабкиваясь из чугунной ванны? Не помните? Ну и славно.
Я ощущал себя забытым носком, который выпал из корзины во время того как вы тащили эту самую корзину через всю квартиру. Меня никто не будет искать подобно ищейке, вынюхивая каждый сантиметр своей квартиры. Никто и не заметит, что какого то одного мудацкого носка опять нет на месте. Ну и черт с ним подумает хозяин, пусть себе валяется и  скучает, он же у нас безответственный, да и еще и социфоб. Так ты лежишь себе, год, два, пять десять. Много думаешь и размышляешь. А когда тебя все таки находят, принципиально становишься никуда не годным, лишь бы снова оказаться в темноте и пыли раздумий. У меня самого была целая армия таких вот мудаков. Потому как из стиралки я доставал белье исключительно огромным и сырым комом, из которого вечно все вываливалось и плюхалось таким всем чистеньким на все такое пыльное. Крупные вещи по типу штанов или кофт ты сразу же поднимаешь и вталкиваешь обратно в ком, а вот носки то и дело норовили срыгнуть и поваляться в пыли. Может они так развлекаются?
- ****ь мой нежный рот… - похмелье было честным и грубым, оно застало меня в собственной квартире, в собственной прихожей, между собственными кроссовками «адидас» zx 350 и огромными китайскими шлепанцами черного цвета, которые были достоянием общественности. Обычно, такие шлепанцы выдают гостям, размер ноги которых скорее всего раза так в три меньше этих уродливых засранцев. Гости никак не реагируют на столь непритязательную обувку, потому как пьяны или увлечены диалогом, который вы вели всю дорогу до дома, и, если вместо шлепок им бы выдали кирзовые сапоги вашего деда с остатками его носков и ногтей, они бы влетели в них с двух ног даже не заметив.
Подъем себя до вертикального положения занял какое-то время, сил было потрачено неимоверное количество, потому как я успел вспотеть, замерзнуть, заснуть и снова вспотеть. Преодолев все барьеры в виде коробок, пустых бутылок, сушилки из «икеи», синего пылесоса «самсунг» и желтого дорожного чемодана, победно рухнул на свой топчан. Прямо в одежде. По дороге не забыв снять свои замызганные кроссовки приемом «один об другой». Нежнейшим образом погрузился в долгожданный покой, пусть и слегка омраченный снующими вертолётами. Похожи они были на американские «Литл Берды».
Снов не было, или я их попросту не запомнил, настолько они видать были незначительные и пустые. В таком крайне помятом состоянии моему головному мозгу вообще мало чего надо. В идеале ему бы покинуть мою черепную коробку и съебаться как можно быстрее, на прощание помахав мне белым платочком, пуская при том скупую слезу - нам было классно, но извини, так вышло. Но ему уготована другая судьба, уж извини, мой дорогой извилистый друг.
Проспал я по ощущениям вечность, а то и две. Приоткрыв глаза, и, как сквозь амбразуры начал осматривать комнату, вроде моя, и то хорошо, и слава тебе господи. Не редки были случаи, когда мое бездыханное тело просыпалось в крайне занимательных положениях и местах, потому, я был несказанно рад обнаружить себя в родной помойке. Как то раз я проснулся в закрытом багажнике чьей то машины, хозяина которой я жутко заебал своими нечленораздельными агитациями и неопрятным внешним видом.
Июльское солнце выскочило из-за туч злобным светилой, и, со всей своей злобной солнечной силы лупило прямо в лицо, я прикрыл лицо ладонью, – Ну ****ец, и ты туда же…- Я бы с удовольствием поспал еще, но жутко хотелось чего-нибудь попить, пожевать и покурить.
Я оперся на одну руку, потом на вторую. Отдыхаем. Облокотился спиной на прохладную стенку. Отдыхаем и охлаждаемся. Посидев так пару минут, рискнул встать. Покачавшись, отправился в путь, на поиски того что поддерживает во мне жизнь. По пути нашел на полу недокуренную сигарету, осталось найти зажигалку. Спички я не люблю, вечно они у меня ломаются, намокают и превращаются в месиво. То ли дело зажигалки, обычно они яркие, чтобы не проебать в самый нужный момент, ты конечно их все равно проебешь, но потом найдешь, потому что яркие.
Нашел зажигалку, она была на тумбочке в прихожей, красовалась своей салатовой тушкой. Добравшись до кухни, добил сигарету, ломтик вялого яблока и оставшийся со вчера холодный кофе, три кубика сахара и две ложки кофе, никакого молока или сливок.;На холодильнике, прямо напротив меня висела какая-то очень важная бумажка, с охуительно важной информацией, так как слово было подчеркнуто аж три раза, вместе с тремя восклицательными знаками на конце. С лицом крайней задумчивости пыхтел сигареткой и косился на бумажку. Потом, все потом. Сначала душ, потом кофе, еще сигаретка и потом бумажка. В дУше полегчало, да так что я на секунду подумал о том, что пора бы завязывать пить, курить, ругаться матом и бездельничать, но наваждение быстро пропало, видимо, не в этот раз. После банных процедур заварил свежий кофе, варю я его в гейзерной кофеварке, две ложки кофе, вода из под крана и три кубика сахара, и никакого молока или сливок.;Кофе допил - заурчал, сигарету прикончил - покряхтел. Настала пора нежиться и потягиваться, хрустеть и ерзать, крутиться и сопеть. Глаза снова запнулись о бумажку, - Тварь.;Злостно сорвал этот назойливый кусок бумажки с холодильника, не нам была надпись: «РУЖЬЕ!!!», и сегодняшняя дата. Рядышком красовались еще с десяток дат, но уже небрежно зачеркнутых карандашом.;Скорчил гримасу крайней задумчивости, распрямил лицо обратно, покряхтел и снова уселся на стул, сгорбившись и приуныв.
Сегодня, видимо, надо было забрать батино ружье от его знакомого, старого и вечно брюзжащего деда, имени которого я не помнил. Он держал небольшой оружейный магазинчик, вместе со своей вечно хлопочущей в каморке женой.;Ружье это должен был забрать мой батя, но как-то не сложилось - умер. Поэтому за него отдуваюсь я. Забирать его буду из вежливости, мне оно, если честно, без надобности.
Пару часов я провел в забытье сборов - найти чистое шмотье, почистить зубы, снова покурить, доесть что-нибудь холодное и вчерашнее, снова покурить, облиться кофе, снова искать чистые шмотки.
До закрытия магазина оставался всего час, а я так и сидел с сигаретой в зубах, новой порцией кофе, широченных трусах и домашних тапочках, которые всей душой ненавидел, но зачем-то иногда носил. Видимо, по настроению. Они представляли собой белую резиновую основу, с углублениями в виде пальцев, и коровью голову спереди, которая обрамляла переднюю часть тапочки, у головы были довольно забавные рога, которые топорщились в разные стороны, напоминая, скорее уши.;Ударил по столу кулаком и ***м по полу, сбросил с себя тапки и часть назойливого похмелья. Собрался из того что было под рукой, и стремглав вылетел из квартиры. Не то чтобы я прям вылетел, не то что прям стремглав, но крейсерскую скорость я определенно набрал. На мне были новые кроссовки, которые я еще не успел разносить - они больно давили со всех сторон на мою нежную до боли ногу. Закрыть дверь. Подергать ручку. Проверить карманы. Пожалеть, что надел новые кроссовки.
По пути на первый этаж чуть не сбил с ног какую-то бабульку. Судя по ее пыхтению, глазам на выкате, и лицу полному боли и отчаяния, поднималась она со вчерашнего дня. Жила она кажется на этаж ниже меня, у нее была парочка жирных котов и мелкая собачка, помесь бульдога с носорогом, которая имела привычку срать в подъезде и гавкать на все что движется, а что не движется яростно обоссывать.;Спустившись на первый этаж я нерешительно открыл дверь подъезда. Яркий свет, чириканье птиц и прочее назойливое говно встретило меня с распростертыми объятиями, нещадно теребя мои нервы и напрягая красные глаза. Добро пожаловать!
Двор у меня был весьма приличный, а я, между прочим, был выебистый говноед, так  вот исторически сложилось. Посредине двора высилась альма матерь всех дворов – парочка замызганных лавочек для задушевных бесед и лютой синьки; рядом громоздились железные мусорки, для сокрытия той самой синьки. За растительность в нашем дворе отвечала парочка худеньких берез, которые исправно шелестели теплыми летними вечерами, и куцая трава, вперемешку с одуванчиками, в которой таилось бесчисленное количество бутылочных крышек.
Машин во дворе всегда было крайне мало, парочка каких то «поршей», заботливо укрытых неким подобием одеяла; старенький «жигуленок» на спущенных колесах, поросший мхом и покрытый прошлогодними листьями, его бока украшала выцветшая реклама «спрайта» и старенький «паджеро», который когда то принадлежал моему отцу. Прав у меня не было.
Подъездов во дворе было три, у каждого из которых стояло по парочке стульев. Самым нажористым местом были террасы, расположенные на последних этажах каждого из подъездов. Террасы были огорожены небольшими коваными перилами, обвитые каким-то ползущим растением с широкими зелеными листьями, как оно называется я не знаю, но выглядит красиво и приятно так шелестит.
Излюбленным местом была терраса подъезда номер три, так как в нем жил весьма интересный мужичек, местный завхоз и дворник в одном лице – Василий Семенович Загадка, или просто Семеныч. На пару с Семенычем оборудовали нашу террасу под наши залихватские нужды - красиво выпить и мрачно покурить. В прошлом Семеныч был моряком, объездившим немало стран и континентов, сейчас же он был заядлым любителем теорий заговора, табака и коньяка.
Мужичек был мировой, добродушный и открытый что твоя книга, но вместе с тем загадочный, с завидной регулярностью открывающий все новые грани свой необъятной души простого работящего человека. Уважали Семёныча за его исполнительность и остроту ума, и даже если он на денек другой куда то запропастился, забухал то бишь, его никто не ругал. Таких рукастых мужчиков еще пойди да поищи, потому семеныча тихонечко пожурят и отпустят с миром.
Со двора я вышел прямиком на набережную - она была прямо напротив нашего дома. Воды нынче были спокойные, еле видимые барашки закручивались и тут же исчезали в морской пучине. Несколько жирных чаек вальяжно прогуливались вдоль свежеокрашенных перил, переваливаясь с боку на бок. По соседству стоял какой то мужичек, облокотившись на перила - ловил рыбу, кажется, на донку. У его ног стояло небольшое ведро с водой, рядом примостилась потрепанная дорожная сумка, локти его были в краске. ;До оружейного магазина идти было всего ничего, вдоль этой самой набережной - десять минут быстрым шагом; потом направо, отличительный ориентир - бар «Дикое мясо». Страшное заведение, но вместе с тем крайне притягательное - никогда не знаешь, чем закончится твоя попойка или же скромный обед в разгар рабочего дня. От бара еще пять минут по узким улочкам, мимо магазина цветов с неоновыми вывесками, изображающими вполне себе милый букет из ромашек и огромную розу, размером, кажется с мою голову; музыкального магазина с огромным тромбоном, висящим у входа; магазина электроники с вечно хмурым и тощим парнем у входа, кому-то постоянно написывающим в телефоне, мусоля сигарету в зубах. По пути перепрыгнул пару луж, наступил в старую, бледно розовую жвачку, нашел чью-то цветастую фенечку, чуть не убился о бежавшего навстречу всклокоченного парня. Этот тип пронесся ураганом, крича на всю улицу одну единственную фразу – «ГОООООООЛ». ****о футболиста представили?
Уже на подходе к оружейке, меня стало мутить, кофе просился наружу, в висках застучало, в ушах зазвенело, полный набор короче - приплыли, всю ночь гребли, а лодку отвязать забыли. До спуска в подвал магазина я плелся, держась за шероховатые стены. По лесенкам магазина спускался как мне показалось несколько лет. На двери красовалась надпись, накарябанная от руки печатными буквами: «ЕСЛИ ОЧЕНЬ НАДО – ЗВОНИТЕ». Мне как раз было ОЧЕНЬ надо, хотя бы присесть и отдышаться, наверх я подниматься не буду, лучше тут помру. Нащупав звонок, начал его нещадно дрочить, чтобы меня услышали и впустили, еще немного и я начну скулить и ссать под дверь, нещадно при том рыгая. Из раздолбаного динамика послышался хрипловатый голос - «Че прям срочно? Прям обосраться и не жить?» -Обосрись и не живи, я за ружьем, муркой стописят третьей, я от..-договорить хозяин мне не дал-«А, эт ты что ли? едрииическая сила, как тебя помотало то а! Вооот батька то не видит!»-Впускай уже..гспди исусе..-я выпучил глаза в маленькую камеру, висящую над дверью.
Затрещал звонок, дверь открылась, и я ввалился внутрь. К моему удивлению, в магазине была полутьма, горели только лампы над прилавком у кассы, да из каморки в конце зала лился холодный свет. В полутьме я искал глазами стул, какой угодно, лишь бы присесть. На глаза попался туристический раскладной стульчик темного зеленого цвета, стоявший неподалеку от кассовой зоны, я плюхнулся в него и облегченно выдохнул. Из каморки показался хозяин магазина. Мужичек под 70 лет, в синей клетчатой рубахе плотного пошива, разгрузке, широких камуфляжных штанах и высоких ботинках песочного цвета, на голове были остатки шевелюры, на лице недельная щетина, в зубах помятая сигарета. Шаркающей походкой он догреб до меня, протянул руку, мы обменялись рукопожатием.
 – Херово выглядишь – констатировал он – куролесил всю ночь? Может водички? Али водочки? – после слов о водочке он раскаркался, – Водка! - он поднял вверх указательный палец, – Это святая простота, квинтэссенция нашей жизни, ее сок! Вот скажи мне, что пьют в молодости? Правильно, водку! Что пьют в зрелости? Правильно, водку! А старики? Прально! Мы водку тоже уважаем! Ничто так не калечит нас так сильно как водка, в тоже время, делая нас сильнее! Уникальный продукт, вселяющий страх и уверенность одновременно! Как говорится – трезвый значит пидор!;-****ь…-только и смог выдавить я;-Люблю я ее, и ненавижу! Обосрала она мне всю жизнь тонким слоем. А ты сорванец, учись, пока я жив!
Чему учиться у пожилого выпивохи я так и не понял, но мотал на тощий ус, вдруг пригодится. Старый сбил с толку, окунул в размышления и душевные терзания, коих в жизни и так предостаточно. Алкогольные напитки привнесли в мою жизнь ровно столько же хорошего сколько и плохого. Самые отвратительные, от того и самые яркие события были освещены водкой, мерзкой и дешевой, дорогой и вычурной, очень дорогой и крайне вкусной. Сколько бы я пропустил в своей жизни если б не пил водку? Месяц? Год? Молодость? Кажется, дедок еще что-то наваливал мне про баб сомнительной внешности, клятых милиционеров и сырок «дружба», но неожиданно его поток красноречия иссяк.;-Я твое ружьишко пойду поищу, где-то оно тут было, как знал что сегодня уж точно припрешься, едрить тя в корень..- дальше последовали какие то ворчания и кряхтения, понятные только после достижения определенного возраста. Старый пошаркал до прилавка и начал рыться в коробках, что-то бубня себе под нос, не забывая кряхтеть и сопеть, активно пыхтя сигаретой. Вскоре он вытащил продолговатую картонную коробку. Распрямившись, ухнул и почапал обратно.
-Держи, - он победно сунул мне коробку в руки – заклинаю что все с ним за-е-бись, - и выпучил свои глазищи. – может жизнь тебе спасет! али испоганит гыгыгы. – и еще! Тебе тут батек оставил презент, на самый крайний случай! Держал я этот презент пущай года два, надеялся что не пригодится, ан нет, случай вот выдался!;-Че эт за случай-то такой? – то что батек у меня был запасливый я и так знал, но что заботливый, это было для меня открытие. Я начал перебирать в голове возможные варианты: гора кирпичей, складной ножик его прадеда, плащ палатка советская, сапоги дырявые кожаные, две коробки скрепок, семь пар рваных шорт..в общем, есть простор для творчества.;-Да недобрые вести идут из столицы, не нравится мне это, какие-то там шибко страшные беспорядки, может нехры какие взбунтовались хехехе, а может чего и пострашнее даа. А если по сурьезному, то сынка у меня в столице, вот что, грит, так и так батек, закрывай свою каморку и дуй из городу, какая-то зараза прет, да так что милиция на ушах стоит, даа. – он почесал щетину на подбородке, - да так стоит что в городе уже стреляют, да наповал, а кого и за что, это уже как говориться хер проссышь!Ты че эт сука, спишь уже?
Я уже успел задремать - умаялся маленький, устал сидеть на стульчике да держать коробочку.;-Ну ээмм блблблбл, - сидел я уже с ****ом лягушки, меня разбудили.
-Ай да и хер с тобой золотая рыбка, разберешься, чай не маленький! Томочка! – Он громогласно, на весь магазин звал некую Томочку, видать жену, - тащи сюда ключи от машины, да красную сумочку, спортивную такую, она в уголке лежит!
Через пару минут из каморки, откуда выполз и сам хозяин магазина, выползла и Томочка, - женщина лет 60ти. У нее были забранные в култышку седые волосы, одета она была в белую футболку, синие спортивные штаны и салатового цвета кроссовки, от вида этих кислотных порождений китайского производства у меня, кажется пошла кровь из глаз. В руках она держала ту самую сумочку. Мы кивнули друг другу, она передала сумочку. Сумочка была не особо увесиста, значит точно не кирпичи, и на том спасибо.;-Ты, кстати, все еще у батька живешь? Докинем ежели так.
А вот за это спасибо, со всем своим добром я бы добирался с месяц, если не два.
– Дэ, у батька, в «колодце»
– Ну и заебись! Все, по коням еб твою мать, - он швырнул уже потухшую сигарету на пол и яростно растоптал ногой. Повесив сумку на плечо, я крайне неохотно встал с насиженного места и направился к выходу. Слышно было как Томочка что-то ворчит под нос по поводу бычка и манер своего мужа, но мужу, кажется было как говорится, до ****ы. Было ощущение что он вот-вот вольется в свою стихию, где никто и ничто ему не указ, расправит свои пожилые крылья и унесется сломя голову навстречу ветру, будет материться сколько его душе угодно и пить посредь бела дня в дурной компании.;Поднимаясь по ступенькам вверх, к такой отвратительной и светлой улице, я проклинал сумку, коробку с ружьем, неудобные кроссовки, взмокшую футболку, Бога, небо, Аллаха. Не смотря на возраст пожилая парочка бодро взобралась по этим адским ступенькам и ждала меня у выхода. Старый закрыл железную решетку и увесистую входную дверь, Томочка зачем-то все это дело перекрестила. Машина ждала нас в паре метров от входа в магазин, это был, кажется, восьмидесятый «крузак» серебристого цвета, чуть пыльный и замызганный. Взобравшись на задний ряд, я тут же устроился у окошка и настроился на сон, хоть и ехать нам от силы минут пять. В голове было тяжело и вязко, ноги ныли, глаза болели и слезились. Я мгновенно заснул, прижавшись лицом к прохладному стеклу. Во сне пролетела целая жизнь, полная говна и фантиков - я был тощим котом по кличке Кекс. Проснулся уже у набережной, растрепанный и возжелавший почесать когти о кожаное сиденье. Уткнулся в запотевшее стекло - мы пронеслись мимо мужичка с удочкой, который все еще был на своем месте, только теперь у него появилась компания - скверного вида мужик валялся рядом с рыбаком, сам он был то ли в грязи, то ли в крови, а может в еще чем то менее презентабельном. Ну а что - вечер, пора и расслабляться работящим людям, любым удобным для них способом. «Крузак» подкатил к воротам моего двора, слава Богу они были открыты.  Бывали случаи, когда Семёныч закрывал их на все замки и засовы, и делал он это именно в тот момент когда я возвращался домой в состоянии близкому к коме. Приходилось нещадно греметь воротами, чтобы разбудить всех и каждого, но не виновника торжества. В таких вот курьезных случаях я сворачивался калачиком и тихонечко умирал, чтобы к утру так же тихонечко воскреснуть.
Мы обменялись с эээ..блять его же зовут Григорий, Гоша, Гога; вдруг всплыло в голове, обменялись с Григорием рукопожатием.
-Береги себя, бусик! – на прощание чуть взвизгнула Томочка, до этого совершенно молчавшая.;Я вяло улыбнулся и вывалился из машины со всем своим скарбом. Внедорожник вместе с Григорием и Томочкой умчался в летние сумерки, унося с собой двух престарелых паникеров. Поправив сумку на плече и поудобнее взяв коробку, направился во двор.
Первое, что я увидел, входя во двор, был черный седан с тонированными окнами и суетящимся вокруг мужичками в костюмах, они укладывали кожаные чемоданы в багажник и тихонько матерились. Из подъезда резво выскочил мужичек лет сорока в красном спортивном костюме, в руках у него был толстенный телефон с огромной антенной, он что-то взволнованно по нему объяснял и жестикулировал свободной рукой. Странно, но что-то я этого мужичка совсем не припомню, и машину его я тоже видел в первый раз. Он уселся на заднее сиденье, мужички закончили паковать чемоданы, один сел за руль, второй на переднее пассажирское, машина резко рванула с места, окатив меня из единственной лужи во дворе. Я скрючил недовольное ****о и пошлепал к своему подъезду.
Дотащив все свое добро к себе на этаж, понял, что надо расслабиться, причем самым простым и доступным способом – выпить пива, подрочить и лечь спать. Вот вроде как нихера не сделал, а устал как собака – парадокс!
Закинул сумку в коридор, коробку с ружьем нежно швырнул. Закрыть дверь. Подергать ручку. Проверить карманы.;Ближайший магазин был в моем же доме, но с внешней его стороны. Я летел на всех парах, чуть пошатываясь и борясь с рыготой, свесив язык на бок как собака породы неополитанский мастиф, попутно при том подтягивая сползающие от такой беготни штаны.
Смел с прилавков всякую срань по типу чипсов со вкусом сметаны и зелени, сушеных кальмаров «абырвалг», мороженого ГОСТ «Гигант», жареной морской капусты с ким чи, сушеного манго в целлофановой упаковке, мягкого печенья с малиновой глазурью внутри. За каким-то хером взял тушенки и маринованных огурцов «365 дней". Плавно перемещаясь к разделу с ликеро-водочными изделиями, словил себя на мысли, что парой пив дело не обойдется. Взял пятнадцать каких то светлых пив, одно темное и пару бутылок водки «Зеленая марка». Скосил свой взгляд на коньяк под какой то сомнительной маркой и бутылкой в виде пениса – Семенычу возьму, порадую старого. На кассе стояла классическая тетя срака, с яркими тенями цвета болотной жижи и синем фартуке. Посмотрев на мой скромный набор, тихонько крянула. Звали ее кажется Наталья, она часто ворковала с нашим Семенычем, строя этому старому хрычу глазки.;Обратно я ковылял звеня бутылками, предвкушая чревоугодие и обливаясь потом. Уже подходя к воротам во двор, заметил, что на месте рыбачившего мужичка осталось все то же ведро и сумка, с валяющейся рядом удочкой. Может он предпочел компанию того забулдыги и рванул к ****ству, разврату и наркотикам. Хороший выбор, рыбалка мне тоже никогда не нравилась, особенно не нравилась та часть где надо на нее ехать.
Во дворе было тихо. Горели фонари. Они заливали желтоватым светом добрую половину двора, приманивая к себе тучи разношерстных мушек. В траве стрекотали сверчки. Из открытого окна было слышно, как кто-то ругается и при том гремит посудой, в другом окне слышался неуверенный гитарный перебор. На лавочке пыхтела сигаретой средних лет женщина, нервно дергая ногой, обутой в солидного вида туфельки бордового цвета. Дворик жил свою тихую летнюю жизнь, он тихо сопел и вяло потягивался. Нырнул в свой подъезд и на удивление быстро поднялся к себе на этаж, может открылось второе дыхание, а может тошнота уступила место легкому куражу.
Положив хмельное в холодильник, переоделся в махровый халат. Его мне отдал ныне покойный дед. Бабулька вечно пилила его, называя этот халат пылесборником и хламом. С бабулькой я был не согласен, халат был шикарен - темно синего цвета, с длиннющим поясом который вечно терялся, вездесущими катышками, появлявшимся при стирке и совершенно бездонными карманами; но в защиту бабульки скажу, что халат действительно большую часть времени собирал пыль и томился в шкафу, хоть и делал это со стилем.
Начать свой ужин я решил с пива, потом продолжить пивом, и закончить тоже пивом. Водка была на крайний случай, то бишь на завтра. Сидел я на кухне, мерно жуя кальмара и запивая его пивом, покуривал сигарету и возвращался к жизни, регенерировал. Сидел я почти всегда в тишине, нарушаемой лишь характерным звуком открываемого пива и животным чавканьем моего поганого рта; но в этот раз захотелось послушать музыку, погрузиться в мечты и попялиться в стенку. Притащил на кухню старенький саунд бар от «сони», вместе с таким же стареньким «айподом» розового цвета, модели «нано» на 8 несчастных гигабайт. Включил перемешивание, заиграла песня «TECKTONIC» группы «вертушка газманова» при участии «baldemode», когда-то крутил её на повторе с месяц – «…мне 30 плюс я старый о****ал, кручу тектоник возле подъезда, пью синий страйк как черный русский, порвал туннели, но в джинсах узко…». Наслаждаясь столь проницательной композицией, я поймал себя на мысли, что не так уж все и плохо в рамках сегодняшнего вечера, я даже начал легонько трясти ногой, одетой в коровьи тапочки, стараясь попадать в ритм – «…блюю в парадной в токио хотел, топчу тектоник после работы...». Спохватился, вспомнив, как сегодняшним днем солнце испоганило мне все на свете, вальяжно поднялся, чуть подрыгал тощей задницей и закрыл все шторы и окна в ритме танго, организовав свой личный склеп, с пивом и махровым халатом. – Вот теперь заебись.;Вернулся на свое законное место. Давно в общем-то я так не сидел в обнимку с музыкой и парой тройкой пятеркой пив, последнее время заливался как последняя свинья, приползая домой на карачках. Может полумертвый гоблин, сидевший на рычагах в моей голове, дернул стоп-кран и взял отгул. Устал он от вечного стресса, отсутствия выходных и денежного довольствия. Ну и пусть себе отсыпается, заслужил.
Час за часом в плейлисте перемешивались «кровосток» и «лампабикт», паша техник и «золотые зубы», «птицу емъ» соседствовал с булатом окуджавой. Все это время, не изменяя себе, я пялился в стенку, отвлекаясь лишь на открытие очередного пива и поедание всякой гадости. Не дай Бог уроню что на пол или пролью, еще неделю буду липнуть к полу как муха. ;В голову, голодной до раздумий, назойливой же мухой влетела мысль о детстве. Мысль эта кружила где то в моей черепной кости, садилась на извилину и дергала ее как струну. Пробовала она эту самую извилину и пожевать, и послюнявить, и подковырнуть своей маленькой мерзкой лапкой. Добравшись до очередной извилины, куснула ее что было сил, и, само собой возник вопрос: Когда же детство все-таки умирает? За ним побежали маленькие гадкие вопросики: С первым пивом? С первой сигаретой? С первой облапанной сиськой? Может с первой работой или вторым ребенком? Третьим абортом и пятым кредитом? Может ли детство вообще не умирать? Гонял я эту мысль еще долго, но так ни к чему и не пришел, я до сих пор был о****олом, мерно жевавшим кальмара.
Уже к утру, распластавшись прямо на столе, загремев бутылками и банками, позволил себе скорчить довольную морду, прикрыть на секундочку глаза и уснуть. На излете сознания крутилась мысль – так я и не подрочил… Во сне, кажется, я был тучной жабой, проверяющей билеты на входе в модный театр, у кого билетов не было я посылал нахуй и облизывал. Вот такой вот сон, то есть, - Ква

Люцифер

Позднее утро или уже ранний день встретил меня все еще играющей музыкой, бычками на столе и сиротливым кусочком кальмара, валяющимся на столе.- «..отчего и почему, дал ****ы я отчиму..просто отчим у меня суууука…» - это под гитару заливался Елизаров, вместо доброго утра и шкварчащей яишенки.;Поставив Елизарова на паузу, пригрозил ему больше так меня не будить, пошел умыть свое все еще довольное и почему то ехидное ****о. Чистить зубы я не стал, так как по пути в ванную решил не выходить из дома как минимум несколько дней, вот такое вот у меня желание, простое и вполне себе достижимое.
Умывшись, закинул вчерашнее(недельное) шмотье в стирку, прямо вместе со старыми кроссовками, ну а что, кто мне запретит? Пока машинка набирала воду и готовилась к стирке моего шмотья, собирался с мыслями и я. Надо было придумать, чем занять свой воспаленный мозг сегодня, при условии, что из развлечений у меня одно темное пиво и пара пузырей водки, на пару с коньяком в виде пениса. Тут я осекся, вспомнив о заветном конверте, заботливо предоставленном мне за былые заслуги сомнительного характера одним рыжим проходимцем. Осталось вспомнить, куда я швырнул столь важную и незаменимую вещь, особенно ценную в реалиях мира из говна и веток. Конверт нашелся в коробках с моей коллекцией жуков, что он там делал между «говноедом горбатым» и «красоткой блестящей», остается только догадываться. Конверт был из плотной бумаги, с заманчивой текстурой, которой вечно хочется шуршать даже не открывая сам конверт. Запечатан он был восковой печатью, с гербом отправителя, на гербе был трехглавый пес: в левой лапе он держал книгу - ученый был видать пес, в правой он держал солнце - любил он видать прогулки, ну или типа того.
Открыв конверт, я достал из него целый лист марок, на каждой был изображен портрет, всего их было 12 штук. На портретах были изображены именитые и не очень личности, плюс один аксолотль. Первая марка – Люцифер, у него было три пасти, кучерявая шевелюра и дикий взгляд; вторая марка – Михаил Афанасьевич Булгаков, он был в галстуке бабочке и модной шляпе с небольшими полями; третья марка - Евгений Игоревич Алёхин - участник групп «макулатура», «шляпа шаляпина» и «ночные грузчики», мне удалось побывать на его концертах, где Евгений был в составе группы «макулатура», за каким-то хером он притащил с собой губную гармошку и посредине каждый песни начинал в нее яростно дудеть; четвертая марка – Уильям Дефо; запомнился мне по роли в фильме «Маяк», и своей бесконечной улыбкой; пятая марка – Пелевин Виктор Олегович, заядлый любитель психоделики и темных очков; шестая марка – аксолотль без имени и отчества, удивительное создание, умеющее дышать тремя способами – кожей, жабрами и легкими; седьмая марка – Брендон Ли Херрера, оружейник, любитель автомата Калашникова во всех его вариациях и ненавистник Вайт Кло; восьмая марка – Рональд Френсис Перлман, актер похожий на мейнкуна, известен ролью Хэллбоя; девятая марка – Джон Энтони Берджис Уилсон, его «заводной апельсин» крепко засел в моей голове, после прочтения я искал в барах «молоко плюс» и хотел начать с кем-нибудь крепкий drasting; десятая марка - Мелентьева Дарья Евгеньевна, мой закадычный друг прямиком из преисподней; любит воду и вино, носит дреды и очки в роговой оправе; одиннадцатая марка – Михаэль Ханеке, режиссер, снявший один из самых жутких фильмов – «Забавные игры» 1997 года; двенадцатая марка – на ней был покорный слуга раздрая и пренебрежения – Чирык Евгений Васильевич, то бишь я, изображен был данный персонаж в очках с круглой оправой, густыми усами студенчества и ежиком под 0,3.;По уму, если употребляешь что-то такое заковыристое, то делать это нужно в присутствии людей к этому самому заковыристому пока что не притронувшихся.
Но мне как-то похуй, если честно, не в первый и не в последний раз я буду изменять и без того помятое сознание. Надо лишь чутка проссаться и просраться. Между прочим, выбрать я решил «Люцифера», больно уж у него морда страшнючая, да и шевелюра почти как у меня, сойдемся думаю на раз-два, максимум на три четыре. Взмахнув своим махровым халатом, как плащом, метнулся на кухню попить воды из-под крана, похрустеть жареной морской капустой и добить пару чинариков. Проссавшись и просравшись, двинул к своему лежбищу - убрать все лишнее с топчана, умоститься спиной к стеночке, потянуться до хруста и закинуть «Люцифера».
Надо сказать, что комната в которой я обитал была захламлена ровно на столько чтобы по ней можно было передвигаться прыжками, или подобно бульдозеру грести сквозь хлам и шмотки. В комнате имелся старинный шкаф с тяжеленными створками, на верху которого стоял фарфоровый олень без рогов. Шкаф был с отделами под нижнее белье, носки, футболки и прочую хрень в виде шапок и кепок. Был в нем и основной отдел с поперечиной, на которой висели громоздкие вешалки, - казалось, при желании на них можно подвеситься и самому, висеть как старое пальто и медленно рассыпаться от нашествия особо хищной моли. У окна разместился топчан, с бесконечным количеством подушек и одеял, зарывшись в которые можно было почувствовать себя тучным котом. Справа от моего топчана был рабочий стол, - он представлял собой толстенную деревянную столешницу на таких же толстенных ножках, испещренную различными порезами, ожогами, нацарапанными надписями, наклейками и еще Бог весть чем – сразу было видно, стол пользовали нещадно. Стол был полон сюрпризов – на нем могли уместиться книги, соседствуя с футбольным мячом, невесть откуда взявшейся плетеной хлебницей, пилой по дереву, старым музыкальным центром «филипс» с квадратными колонками, коллекцией дисков, парой картонных коробок забитых медной проволокой, бессчётным количеством фантиков, бумажек, ручек и прочей канцелярии. На белых, лично отштукатуренных стенах красовались плакаты всех форм и размеров, фотокарточки, смешные картинки и давно не актуальные записки. На потолке висела лампочка без абажура, она заливала комнату желтоватым светом, тем самым частенько меня успокаивая. По периметру комнаты были расставлены разномастные светильники, как и зачем – вопрос открытый. В разных уголках комнаты стояли табуретки и стулья, все как на подбор обшарпанные и побитые жизнью. Посредине комнаты стояла сушилка, одежда на ней могла висеть неделями. Ярким пятном мозолил глаз пластиковый чемодан, его швыряло по комнате уже давно. Томился от безделья синенький пылесос, колесами погрязший в хламе. Уютно было что ****ец.
«Люцифер» отвлек меня от созерцания комнаты - меня плавно начало закручивать, стягивать и одновременно с этим прижимать к топчану. Цвета стали более яркими, предметы начали казаться ближе, изображение искажалось во всех возможных направлениях. Плакаты, до того мирно висевшие на стенах начали скручиваться в узел. Я ощущал себя попавшей в мед пчелкой. Ерзал своими лапками и дребезжал крыльями. В моем пчелином сознании стрелой пронеслась ассоциация – грубые люди похожи на карамельные конфеты, а добрые на соленую соломку. На глаза попался шампунь, ерзавший на грубо сколоченной табуретке, клацая своей пластиковой крышкой. Чуть поднатужился и смог прочитать состав, кажется, он был на казахском. Отличный кстати шампунь, у него приятный рыжий цвет, тягучая текстура и не навящивый запах душистых трав, который остается с тобой до конца дня. Аромат преследует тебя весь день и тихонечко ссыт в уши, мол, чуешь как классно? А?А? К вечеру, он, конечно, надоедает, вызывая желание смыть все это безобразие ледяной водой и швырнуть бутылку куда-нибудь на грубо сколоченную табуретку. Может мне стоило стать маркетологом? Продавать сомнительные шампуни по сомнительным ценам, описывать их так будто бы без них ваша жизнь перестанет вас иметь, а голова резко откажется от волос, сбросив их как пауки сбрасывают свою шкурку. Забыл, что я пчела, пчелы не работают, а приятно жужжат.
Отлипаю от шампуня и перемещаю взгляд на олимпийку, висевшую на одном из стульев. Она перемещает взгляд на меня. Олимпийка была белая, с сетчатым подкладом, двумя карманами по бокам и одним внутри. Во внутреннем кармане всегда валялись какие-то фантики, или постиранные упаковки от жвачки, во внешних карманах валялись дурно пахнущие бычки. Олимпийка призывно манила меня правым рукавом к себе. Показал ей неприличный жест. Отвернулась и затихла. Кажется, слышу, как она обидчиво сопит, елозя рукавами. Как интересно я ее ношу? У меня столько лапок, а рукавов всего два. И куда я деваю крылья? Просто прячу их или заправляю в трусы? Носят ли пчелы трусы? А ветровки?
Внимание привлекла пестрая горка книг, гурьбой валявшаяся на столе. Как по команде они встрепенулись и начали резво расхаживать туда-сюда, шурша своими страничками и ерзая корешками. Вскоре построились в постойке «смирно» и начали одна за другой складываться в аккуратные стопочки. Главным у них был словарь Ожегова. Под командованием словаря, быстро вырисовывалась вполне себе скромная, но организованная домашняя библиотека. Вот тебе и раздел с энциклопедиями и учебниками, вот увлекательные романы и детективы, нашлось даже место под русскую классику и рукописи. Книги казались нервными зрителями небольшого кинотеатра на пять десятков мест.
На полу началось движение. Пустые бутылки из-под минеральной воды, банки из-под пива, пустые пачки сигарет, упаковки от печенья, картонные коробки с коллекцией жуков и бабочек в рамках, тарелки всех форм и размеров, кружки невероятных объемов, горы всякой мелочевки – от складных походных кружек до точильных камней – все начало кружиться  комнатным торнадо. Словно шляпа из Гарри Поттера торнадо распределял все по своим местам, невидимым перстом указывая кому и куда направиться, а ежели кто сомневался, то отцовской затрещиной указывал истинный путь - нахуй отседова. Посуда отправлялась на кухню, мусор шелестел в нерешительности, рамки с жуками и бабочками аккуратно выныривали из коробок и пытались примоститься на стене, мелочевка находила свое место на столе и прочих поверхностях.
Шмотки тоже не сидели без дела - до того разбросанные как попало, отряхивались от пыли и мусора, затем перемещаясь в распростертые объятья шкафа. Встряхнулась старинная шинель и ерзая умостилась в шкаф – она досталось от прадеда. Прочная и черствая кожанка, хрустя задубевшей кожей двинулась вслед за ней – ее у меня оставил один приятель, любитель водки «абсолют» и сигарет «чапман». Обидчивая олимпийка нашла свое место между ними – неизвестно откуда взявшаяся, но до жути удобная. Несколько пар брюк с еще сохранившимися стрелками плавно повисли на плечиках – что вообще у меня делают брюки со стрелками? Ветровки, замшевые куртки, пальто и пиджаки – все кружилось в нелепом танце, взмахивая рукавами и гремя замками, попутно вываливая из карманов горы всякого рода мусора - от пустых зажигалок до царских монет. Даже носки находили свою пару и паковались в ящичек шкафа, до того занимаемый скрепками, честно где то спижженых. Кепки, шарфы, шапки, балаклавы, полотенца, ремни и футболки – все раскладывалось по местам в, казалось-бы безразмерном и бездонном зеве старого деревянного, да еще и прожорливого шкафа.
Из коридора влетела всклокоченная метелка, она была вся в пыли, паутине и еще черт знает в чем. Она на мгновение задержалась в проходе, нерешительно зависнув, нервно шебурша своими пластиковыми зелеными волосами. Пропустив ватагу из посуды, все-таки решилась зайти и начать наводить порядок, поднимая при этом клубы пыли и комки неизвестного происхождения. Решил, что буду лишним на этом празднике чистоты и порядка. Надо ретироваться на кухню. По ходу движения на кухню я будто бы продирался сквозь фруктовое желе, лишь изредка элегантно дергая лапками. Желе было красноватого оттенка, наверное, малиновое. Пчёлкой я больше себя не ощущал, пчелки не ходят на кухню, а приятно жужжат. До кухни я добирался через магазин «жизнь март», какую- то автостоянку с давно брошенными пожарными машинами, кинотеатр «рубин» и подземную парковку с мутными личностями, спешно пакующими в огромные джипы деревянные ящики. Пришлось пройти еще и через собственный коридор, заставленный обувью на все случаи жизни – от сандалий и кроссовок, до резиновых сапог и тапочек. В коридоре все еще валялась коробка с ружьем и красная спортивная сумка.
Добрался до кухни. Кухонька у меня достаточно просторная, при удачном стечении обстоятельств на ней могло уместиться до 12 человек. Из кухонных достопримечательностей у меня был высоченный холодильник «элджи» - обычно, забитый чем попало и облепленный магнитами; железная мойка - по кран забитая посудой; кухонный гарнитур из какой-то финдиперстовой породы дерева; стол - дубовый и основательный, основательно же заваленный бычками и кофейными кружками; стулья  - с высокими спинками и матерчатыми поджопниками.
На кухне происходило, что то неладное - посуда мылась сама собой - ложки и вилки драились от всего засохшего и неприятного, ножи плескались в пене обнажая свои когда-то острые клинки, кружки яростно оттирались, тарелки чистились вилками противно скрипя. Крошки и пепел со стола сметались тряпками, которые при том фыркали и тряслись от отвращения. Мусор, вальяжно прибывший из комнаты, паковался в синие пакеты, которые тут же туго завязывались и строились у входной двери. И тут я кажется лишний.
Разворачиваюсь в малиновом желе, плыву на выход из квартиры. Просачиваюсь сквозь замочную скважину. В подъезде было светло, горели лампы дневного света. Жил я на последнем - седьмом этаже, соседей по лестничной клетке у меня не было, все остальные квартиры на этаже вечно пустовали. Плыву вниз по лесенкам, пальцем перебираю железные перила. Этажом ниже бесновались чемоданы и рюкзаки, котомки и корзинки. Слышался лай мелкой собачки и ленивое мяуканье котов. Двери квартир распахивались, из них вылетали дорожные сумки, походные рюкзаки и дамские сумочки. Людей видно не было. Такая картина была на всех этажах – возня вещей и хаос. Чем ниже я спускался по этажам, тем становилось холоднее, желе становилось все более вязким. Добрался до первого этажа. Тут был настоящий дубак. В будочке консьержки окна покрылись инеем, красовались причудливые узоры. Просочившись под подъездной дверью, выплыл во двор. Вместо привычного двора было ледяное нечто. Все машины заметены снегом по самую крышу, лавочки были сломаны, мусорки помяты и опрокинуты, чахлые березки гнулись и дрожали. Ветер завывал, взметая клубы снега и мелкого мусора. Из освещения был один фонарь, тускло горевший на последнем издыхании. На небе была полная луна, видны звезды и пролетающие мимо спутники.
 Из соседних подъездов неслись нескончаемым потоком все те же чемоданы и сумки.  Разноцветной вереницей они мелькали перед глазами, брякали застежками и замками, хрустели кожей и гремели содержимым. Людей все так же нет.
Поток сумок иссяк, я остался один. Доплыл до середины двора, умостился на край сломанной лавочки, закрыл глаза. В лицо дул холодный ветер, шевелюра колосилась, текли сопли из носа. На втором литре соплей заголосил далекий хор. Не к добру. Сквозь шум ветра послышался топот сотен ног - они бежали, шаркали, шли быстрым шагом, перемещались рывками. Разлепив глаза, увидел хоровод из невнятных теней, они, кто как мог кружили вокруг меня. Тени взмывали вверх и тут же пикировали обратно, катились кубарем и ползли на четвереньках. Круговорот расползался и по стенам домов, царапая железные подоконники и звеня оконными стеклами, кроша штукатурку и дергая висящие провода. В хороводе начали угадываться размазанные лица, скрюченные руки, горбатые спины, ошалелые глаза и длинные когти. Можно было разглядеть остатки одежды, - свадебные платья, рваные джемперы, рубашки, банные халаты, толстовки, куртки и футболки. Их были сотни, если не тысячи. Встречались и обноски какой-то формы, мелькавшие особенно быстро.
Одна особо прыткая тень вырвалась из хоровода и взмыла вверх, устремившись ко мне. Она плюхнулась рядом со мной. Это был крайне высокий, и, видимо от того горбившийся мужичонка. -Ну ччче уссставился? - голос у него был тихий и чуть хрипящий – Ннннельзя тттебе здесь – он нервно начал осматриваться по сторонам – Ккккаюк тттебе, ппппиззздуй отседова – она перешел на шепот. – Ннннайдешь ммменя здесь, - он ткнул пальцем куда то в сторону подъезда номер два, - Уввважишь. Резко хлопнул в ладоши прямо перед моим лицом. Эхо от хлопка раскатилось по всему двору. В один миг все прекратилось, толпа исчезла вместе с мужичонкой. Представление окончено, занавес. Ну, ****ец.
Еще долго я сидел на краю лавочки и вслушивался в завывание ветра, ждал нового представления и смотрел на так непривычно звездное небо. Последний раз я видел столько звезд на семейной даче, далеко за городом. Мой дед показывал мне всякие созвездия, тыкая в них узловатым пальцем. Тогда он мне и рассказал, что если увидишь падающую звезду, то обязательно надо загадать желание. Так я их всю жизнь и загадывал. Сбылось ли хоть одно? А у вас?
Нового представления не предвиделось, незаметно забрезжил рассвет - где-то далеко на горизонте вставало тягучее солнце, на небе была видна сияющая предрассветная звезда – Люцифер. От нее невозможно было оторвать глаз, она манила к себе, такая недостижимая предрассветная царица. Какое-то время я провел в забытье, встречая рассвет и провожая Люцифера.
Ноги стали подмерзать, пальцы немели. Малиновое желе отступило, растворилось, в обжигающем морозном воздухе. Потянулся до хруста и одним движением просочился в подъезд. Будочка консьержки стала похожа на ледяную глыбу, так и хотелось отколоть от нее кусочек. Поднимался все выше, хрустел по обледеневшим ступенькам и корчил довольные морды, рукавом халата вытирая сопли. Постепенно начало теплеть, лед отступил. Теперь со стен сочилось что-то мерзкое и липкое, пахло оно гудроном вперемешку с креозотом. Под ногами зачавкало - ступеньки были из мягкого пластилина, прогибались под моими ногами. С каждым шагом идти становилось все труднее. Подъем превратился с борьбу. Вытащить ногу. Шлепнуть обартно. Покряхтеть.
В очередной раз вытаскивая свою ногу из пластилиновой лесенки, наткнулся на брошенный кожаный портфель, с виднеющимися из него бумажками на неизвестном мне языке. Чуть затормозил, разглядывая его золотые застежки и интригующее содержимое. Фыркнул, и обошел портфель стороной, не хватало еще тяжести таскать, пусть и весьма заманчивые. Продолжил свой вязкий путь налегке, лишь единожды оглянулся на портфель и цокнул языком.
Чем выше я поднимался, тем больше мне начало встречаться артефктов, от давно забытых модой кожаных барсеток, до летних платьев в цветочек. Под ногами вечно что то шуршало и ерзало, переливалось всеми цветами и больно ударялось о мою босую ногу. Слово могучий трактор производства великой картофельной империи я продирался сквозь завалы вездесущего хлама. Ноги путались в выцветших занавесках, закручивались в телефонных проводах, больно наступали на вычурные ювелирные украшения и проваливались в открытые пасти чемоданов. В глазах начало плыть из за обилия всевозможных деталей и разности цветов. Вот обыкновенный чемодан, который многие берут с собой в поездку, сам он по себе вполне обычный, но из его нутра вываливаются разноцветными кишками наряды какой то танцовщицы, все они пестрые и обязательно с блёстками. Куцые с виду фотоальбомы, словно из рога изобилия отрыгнули все фотографии которые только в них были - старинные семейные фотокарточки каких тот дедов и прадедов, цветастые фотографии со вспышкой и датой в углу, сомнительного рода фотокарточки из детских садов, даже смазанные и порванные  фотокарточки изобиловали в огромных количествах. Таким макаром я брел несчётное количество времени, залипая во всевозможные экспозиции, состоявшие из отборного хлама и шмотья, пока я
накрепко не забуксовал в мотках проводов, ковром укрывавших очередной лестничный пролет. Барахтался я в этом ковре пока силы меня не покинули. В итоге совершенно расслабился и стал ждать огромного паука, состоявшего из пузатого телевизора и телефонных проводов, с ногами из телевизионных антенн. Но паука все не было, да и провода вроде как начали уползать вниз по лестничной клетке. Как только последний провод скрылся из вида, я медленно поднялся и плюнул ему в след, тем самым показав кто тут главный и теплокровный.
После отчаянной битвы с проводами я попросту плелся вверх по лестнице, привычно водя пальцем по перилам, изображая ксилофон. Пролеты и этажи были самими обычными, привычно пустыми и гулкими. Начал считать ступеньки. На 227 ступени меня встретил мой родной этаж.
Я поднял брови и скрючил удивленную рожу. Со стен ничего не сочилось, хлама не было, даже ступеньки были из самого обыкновенного бетона. Встретился взглядом с собственной дверью. Она встретилась с моим. Дверь выглядела сносно – черного цвета, с огромным глазным зрачком, что постоянно таращится на меня немигающим глазом, блестящей ручкой, которую так и хочется подергать. Повезло мне с дверью, хорошая она у меня, никому не отдам, даже за деньги. Погладил ее прохладную поверхность, дружески похлопал по ручке, подмигнул зрачку. Он подмигнул в ответ. С шумом выдохнул и просочился сквозь замочную скважину. Решил всполоснуть ноги от вязких ступенек, умыть лицо под ледяной водой и проигнорировать отражение в зеркале. Добрался до ванны еле волоча ногами, кряхтел и сопел. Набрал холодной воды в ладони и всполоснул лицо, посмотрел в зеркало – оттуда на меня смотрело какое-то чудище в ужасном махровом халате, всклокоченными волосами и красными глазами, а из носа у него текли сопли. Игнорируем. До топчана плелся чуть ли не на карачках, силы из меня высосали через пластиковую трубочку, розовую такую, дешевенькую. Удивительно бодро дополз до топчана, уткнулся головой в одну из подушек и распластался небрежным махровым пятном. 

Кайфолом

У одного из малоизвестных мультипликаторов есть кот под именем Кайфолом, что он делает догадаться не сложно. Его ехидная и в тоже время наглая морда с радостью встретит вас в моменты наслаждений, именно тогда когда кажется что вас уже пронесло и весь жизненный говняк вы успешно преодолели. Меня этот усатый мудак посещает крайне редко, но если уж и посетил, то обосрет все так, что устанешь убирать следы его мудаческого творчества. На этот раз он застал меня в своей собственной постели, когда мой истощенный организм так нуждался в отдыхе и забытие. Грязной лапой он взял меня за шкирку и вытащил из уже так близкой бездны сна и спокойствия, швырнул в какое то гадкое и мерзкое место, по пути приложив пару раз затылком обо что то твердое и холодное. Протяжно мяргнув, он удалился, взмахнув пушистым хвостом.
Вполне себе вероятно что никакого кота Кайфолома и не существует, может он плод моего больного воображения, который хоть как то обуславливает места в которые меня время от времени заносит. Но, хочется верить, что это не я безответственный мудак, а он.
Мерзким местом оказалось захудалая деревянная лодка, с облупившейся голубой краской и парочкой подгнивших весел. Лодка эта стояла посреди ничего. Вокруг был пейзаж, напоминающий местность, в которой жила семья из мультика «Кураж трусливый пес» - сухая и потрескавшаяся земля, тянущаяся во все стороны и безоблачное небо, абсолютно невнятного цвета, не хватало только дряхлой ветрянной мельницы.
Может зря я погнал на этого усатого мудака? Не так уж тут и мерзко вроде как, да и гадостью тут совершенно не пахнет. Транспортное средство, пусть и сомнительное - имеется, какой никакой пейзаж - в наличии. Сиди, перди, да размышляй за какие такие злодеяния тебя закинули в столь живописное место. ;Энное количество времени я для приличия все таки поворчал, - лодка маловата, да и голубой как то мне не очень к лицу, весла могли бы и получше положить, пейзаж слишком уж  унылый, да и небо пустовато.;В скором времени начал бздеть уже вслух, расхаживая вдоль лодки и покрывая благим трехэтажным матом всех представителей рода кошачьих, вместе с их ебучими приколами, усами, хвостами и прочими атрибутами настоящего мудака. Тираду моей нелюбви прервал звук горна, протяжный и низкий. Горн пронесся по всей округе, заглянул в каждую щель, дал всем по оплеухе и вальяжно испарился. Я скрючил такое лицо, что было бы у меня зеркало, то оно непременно бы лопнуло.
Если горн означал смену декораций и непременную подачу прохладительных напитков, то он был как раз кстати, а то запас бранных слов постепенно иссякал, как и мое терпение. Но, как поговаривал один мудак, - «мечтай в одну руку, а сри в другую», ну или что то типа того. Мечты о напитках были небрежно смяты, а вот декорации начали стремительно меняться - на меня, и мою светло синюю лодочку с ее злоебучими веслами со всех сторон начала надвигаться самая настоящая Тьма. Уверен, что какой то усатый говноед задел своими чреслами рычажок отвечающий за местную флору. Задел он его как бы случайно, и скрючил удивленное лицо, мол, как так вышло то а? Но как тогда объяснить его довольную морду и нервно подергивающиеся лапки? Уверен, что ему за это еще и платят.;Тьма безразлично поглощала небесную твердь, закусывая твердью более приземленной, по которой принято семенить своими ножками. Этими самыми ножками я нырнул в лодку. Умостившись поудобнее, на всякий пожарный схватился за облупленный борт, мало ли что. Тьма наглым образом отгрызала себе все больше и больше пространства, какая же тварь ненасытная, и не стыдно тебе? А ну брось, еб твою мать! Что то подсказывало, что ей на мои возмущения густо насрать, но я не терял надежды и сквозь зубы бормотал различного рода гадости. Вдруг ее величество не соизволит поглощать такого дрянного сквернослова?
Для пущей уверенности начал орать как ****утый, размахивая руками и пуча глаза что есть сил. Ей до меня оставалось метров пять. Начал расстегивать штаны, может хоть боссу эту тварь напоследок. Штанов на мне не оказалось, я был своем уютном халате. Нашим легче еб твою мать! Три метра до тьмы. Запускаю руку в недра халата. Два метра. Кажется нашел искомый мною предмет. Встаю во весь свой рост. Метр до тьмы.  Ну, на пожаре и хрен насос! Она остановилась. Я на всякий случай тоже замер, прям с рукой в трусах. Возникла неловкая пауза. Может Тьма охуела от такого поворота, и передумала пожирать ****ата с рукой в трусах, а может и нет. Ждет этот уголек-переросток, пока я расслаблюсь, а потом хвать за ножку, и к себе утащит. Или прям на месте схрючит, как быдло.
Так я и стоял с рукой в трусах, ****ом лягушки и ногами на ширине плеч, все еще посреди ничего, зато в лодке небесно голубого цвета, и, как оказалось в халате.
-Ты че ****утый?
От неожиданности, я, кажется, взвизгнул, и чуть подпрыгнул. Голос шел откуда то из за спины, и по ощущениям принадлежал кому то очень пыльному и уставшему. Кто бы там ни был, гостей надо встречать в приличном виде, с гримасой крайне довольной. Убрал руку из трусов, как мог поправил волосы на голове, разгладил халат. Аккуратно переступил через борт лодки, и на пятках развернулся лицом к моему незваному гостю.
По другую сторону лодки стоял какой то усталого вида рогатый мужичек, исполинского роста, облаченный в рваный и затасканный до ужаса плащ, цвета чем то среднего между серым, черным и коричневым. Через плечо висела кожаная сумка, из которой кажется кто то время от времени выглядывал. Лицо его казалось смутно знакомым. Борода его была столь же затасканной как и его плащ, всклокоченная и неопрятная. При желании в такой бороде можно найти какое то количество продуктов питания, немного шалфея, парочку ножей, холодное пиво «Балтика», переносное радио «маяк» и запасное колесо от «нивы». Брови его походили на настоящий кустарник, из под которого меня буравили мутного цвета глаза. В руках он держал видавшую виды керосиновую лампу, она легонько поскрипывала, качаясь на ручке.
-А чего это я ****утый? Прет на меня какая то никому неведомая ***рга, прет и прет! На угрозы мои скверного характера не реагирует! Дай думаю хоть боссу тебя тварь ты этакая!
-****ец, - незнакомец тяжело вздохнул.
-А чего ****ец? Вполне себе реакция! Пусть не самая эффективная, зато до жути коварная! Вот представьте себе, захотели вы мена так сказать умертвить, а я, хитрец такой да балагур, достаю так называемый пенис и..
-Утомил блять! - он резко оборвал мой поток мыслей, и для уверенности кажется даже топнул ногой - В лодку садис! Ирод блять!
Мужичек резво плюхнулся в лодку, и с брезгливостью отшвырнул весла. Будто на насесте стал ерзать и усаживаться поудобнее. Какие все тут нервные, все пидорасы, один я Дартаньян.
Вместе с ним начал послушно залезать в лодку и я, не переставая при том безостановочно ****еть, нервы шалят, что уж тут.
-А чего утомил то а? Я ж так, ну по дружески, разговор поддержать, выяснить, эффективно ли была моя тактика? А вот не было бы Вас, уважаемый, чтобы со мной стало, а? Как вот эта субстанция меня бы поглотила? Прям тут бы меня схарчила, али утащила куда? А может она травоядная? Хотя нет тут у вас травы…ну значит она точно хищная! Вон как смотрит а! Щас как за ляжку меня схватит и все! Даром что я худосочный, жрать то ей охота! Вам вот охота? И мне охота! Дай те ка я ее на последом все таки обоссу! - тут видимо мужичек не выдержал
-ДА ЕБ ТВОЮ БОГА ДУШУ МАТЬ!, - зарычал он раскатисто, даже жутко! Был бы я помладше, то обязательно сикнул бы в брючину. Рогатый начал нервно копошится в своей сумочке, попутно что то ворча себе в бороду, при том неосмотрительно поставив лампу на пол, а мои загребущие руки сразу потянулись к ней.
-Не трогать! - и  молниеносно шлепнул мне по рукам. Сообразив безынтересное и унылое лицо я скрестил руки на груди и принялся ковырять и без того облупившиеся борта. Пока этот рогатый и нервный мужичек копался в сумке, я успел наковырять своей босой ногой с килограмм облупившейся краски. Моя персона успела заскучать, а краска кончалась. Рогатый резко повернулся ко мне, и всучил крохотный холщовый мешочек, туго завязанный бечевкой. С победным выражением лица  и хищным оскалом он повернулся обратно, не забыв прихватить лампу, - вот ведь жадный пидорас.
Прикинул что может быть в этом мешочке, по ощущениям он был почти что невесомый. Может это такое местное развлечение для особо заёбных пассажиров? Сиди себе развязывай узелочек, да напрягай головной мозг. Потряс мешочек, вроде ничего не гремит, попытался прощупать - хер там! Узелок дергать я не спешил. Перебирал в руках, подбрасывал, крутил и вертел. Слышу что рогатый начал ерзать на сидушке. Прогадал он с игрушкой? Думал я открою и на меня выпрыгнет какая то зловещая ****да, да откусит мне мой поганый язык? Э нет, всегда успеется, перво наперво тактильные ощущения! Как только я собрался рассказать моему рогатому другу о своих ощущениях, земля под нашей лодкой заходила ходуном, да так, что грозила мне выронить мешочек из рук, поэтому я сунул его в карман халата, в котором таилось бесконечно количество крошек. Схватившись за борта руками, мельком посмотрел на то, что было когда то совершенно спокойной и мертвой землей. Сейчас она бурлила, перемешивалась и пульсировала. Вдоволь набурлившись, из нее поползли мириады тощих рук. Они царапали борта, днище, переплетались друг с другом. Руки хрустели и дергались, скрипели и ныли. Особо сообразительные впились в борта лодки и медленно потащили ее куда то вперед, во Тьму. Ну ****ец. Мы начали медленно отдаляться от нашего пяточка, оставив позади парочку брошенных весел. Напоследок, я обернулся, тьма поглотила пяточек, не побрезговав и всеми так ненавистными веслами. А Тьма то говноед получается!
Рогатый зажег свою лампу. Она освещала наше скудное транспортное средство, и море рук за его бортами. Настроение потрещать куда то резко пропало, я вжался в свою сидушку и молчал. Лодку мерно покачивало, скрипела лампа рогатого, ничего не происходило. Затишье. Отцепился от бортов и полез в карман за тем самым холщовым мешочком. Только я нащупал его в кармане халата, как по дну лодки что то ударило, не сильно, но так, чтоб не расслаблялись. Мешочек я решил отложить на потом, снова вцепившись в борта.
-Кышь отседова, еб твою мать! - рогатый взмахнул лампой, будто отгоняя назойливую муху. Кого отгонял рогатый я даже знать не хотел. - Щас посветлее будет, Митька вон уже бесится, поди в лодку нагрянет! Гыгыгы!
Что это был за Митька, и на кой хер ему наше скромное суденышко, мне было совершенно неизвестно.
-А как тебя величать то, мил человек? - в кои то веки я решил проявить немного вежливости к незнакомому мне человеку, а заодно отогнать резко нахлынувшую тревогу, путем задушевной беседы.
Не поворачиваясь ко мне, рогатый забубнил, -Ну ты загнул, в нашей глуши, да имена давать? Другие со страху сразу коньки отбрасывают! Тащи потом этих оболдуев… Откиснут, да не то что ИМЕНИ не спросят, а рта раскрыть не успевают! А ты меня прости господи, - рогатый на отмашь перекрестился, - заебать на скорую руку успел, да еще и имя просишь! Кадр еб твою мать! Как банный блять лист пристал! Сиди себе смирно, да мешочек тереби. 
-Ну так уж и кадр, у всех ж имена есть, ну или клички на худой конец! У меня вот улитки были, ахатины, так я даже им имена дал, простенькие конечно, но какие есть. Даже к животине надо если не по батюшке обращаться, то хотя бы уважительно, а то будет она не животиной, а скотиной безродной! - тут может я и на****ел, улиткам я не то чтобы имена дал, а так, порядковые номера, - Да и какие такие ДРУГИЕ? Вы что это, не одного меня тут стращаете?
-Сам ты блять скотина безродная! - рогатый повернулся ко мне и сверкнул глазами, - улитки у него с именами! Ну вот пошли нахуй твои улитки! Аж зависть берет, хоть иди да умертвись сиюминутно, да в ближайшей канаве и крайне садистским методом! - он обвел взглядом окружающую нас пустоту, видать, вспомнил что даже канав в этой местности не водится, - Даже умертвиться нельзя! А он улиткам! Улиткам! Имена дает! Вот ирод а!, - рогатый снова сел ко мне спиной и засопел, разговор он продолжать видимо был не намерен. Ну и хер с тобой золотая рыбка, сопи себе сколько влезет.
Снова наступило затишье. Ничего не происходило. Мы так же мерно качались, скрипела лампа. Меня начало клонить в сон. Только мои глаза начали слипаться, как ситуация вокруг начала меняться. Тьма начала отступать, сначала медленно и неохотно, но потом видать разогналась и исчезла вовсе. Исчезли и руки, так упорно тащившие нас неизвестно куда. Вместо них была самая обыкновенная вода, пусть и слегка мутноватая. Безоблачное небо сменилось на нечто бордовое, с каким то подобием облаков, белоснежных и пушистых.
Лодка замедлила свой ход, почти остановилась. Впереди виднелся берег, кажется, с густым и непроглядным лесом. Рогатый, кряхтя и сопя, встал во весь свой рост и свистнул, да так, что казалось еще чуть чуть и мои нежнейшие глазные яблоки натурально лопнут.
Рогатый свистнул еще раз.
-Митька, старый ты пидорас! А ну выходь!, - рогатый как то по отцовски матюкалася на некоего Митьку, не со злобой, а с отцовской любовью и заботой, понимая, что Митька то не со зла видать припозднился, а по собственной дурости.
Из под воды медленно начала появляться без преувеличения невъебаться какая огромная голова, заросшая тиной, ракушками, мидиями и мелкими крабами, снующими по ней небольшими стайками. Голова эта принадлежала огромному деду, c худощавым лицом, и грустными глазами янтарного цвета. Вслед за головой показалось туловище, такое же худощавое и облепленное всякой морской живностью. Этот огромный морской  дед выудил из каких то своих морских закромов поводья, вручил их рогатому, и медленно скрылся под водой. Поводья натянулись и лодка начала набирать ход.
Вы бы видели мое несколько обескураженное ****о, лицом в тот момент это ну никак не назвать. Брови мои поползи вверх, да так там и остались.
Рогатый плюхнулся на свое место и держа поводья одной рукой, достал из своей сумочки замысловатую курительную трубку, в виде какой то глубоководной рыбины, с острыми зубами и глазами на выкате.
-Экая у вас трубка, уважаемый, - спрашивать про морского деда смысла я не видел, а вот трубка, вещь мне более понятная, вызывала неподдельный интерес.
-Джаа, тлубка этша наштояшше тьвоение ишкуштва, - разговаривал он со мной с трубкой во рту, не переставая этой самой трубкой пыхтеть, - Мне этшу тыупку, очшен, я бы даше шкажал кыайне короший чшеловек подаыл, он ие шам жделал!, - рогатый вытащил трубку из рта, и начал крутить ее в руке, будто видит в первый раз, его улыбка, кажется была видна даже из за спины, - Долго этот, как ты говоришь мил человек мне ее стругал, да все передать никак не случалось, но вот все таки смог! Все никак налюбоваться не могу! Такой же он чудной как и ты кстати говоря, - он повернулся ко мне, лицо его изображало некое подобие теплой тоски, - тоже все  про имя мне затирал, да веяло от него чем то таким теплым, необъятным и алкогольным, хехехехе, - он запыхтел трубкой, - Ни разу я не уважаемый, еще раз так назовешь - я ентой трубочкой, тебе прям в самые сокровенные места залезу, усек?
-Добро, - как строить диалоги с этим рогатым мужичком, я так особо и не понял, ну и хер с ним. Остаток пути до берега мы проплыли в тишине, с вопросами я больше не лез, хоть мне и было жутко интересно. Какие такие ДРУГИЕ посещают столь живописное место? И чего этот рогатый мужчина в годах так странно ведет диалоги? Из за каких то улиток взъелся, а про трубку вот рассказал. Про Митьку я вообще молчу, заставили ведь какого то деда вместо мотора грести! Да еще и весла эти, чтоб им провалиться. Было стойкое ощущение что правила этого мира, - то что это был мир несколько иной, я не сомневался, - были написаны на ходу, и, скорее всего на отъебись.
Лодка брякнулась носом о каменистый берег, рогатый отпустил поводья и неспешно начал выходить на берег. Выполз на берег и я, попутно озираясь по сторонам. И вот стоим мы два брата акробата, один член другой лопата, пялимся на наше суденышко, сопим и кряхтим, так положено после долгих и утомительных поездок. Постояли, покряхтели. Я запрокинул голову и обратился к своему спутнику:
Товарищ рогатый, а вот вы как считаете, дал ли нам капитализм что то кроме материальных благ?
Какое то время он молчал, делая вид что вопроса моего не услышал. Может прямо  сейчас в его черепную кость поступала информация о том что такое капитализм, или как послать нахуй и не угодить в тюрьму.
А ты хоть Маркса читал? Умник блять! Вот скажи мне для начала определение коммунизма, тогда и поговорим!, - он выудил трубку и яростно запыхтел пуча при том глаза.
Точного определения я не знал, но общие представления у меня имелись. Напрягая все участки и отделы головного мозга, я все таки выдал свое определение.
-Ну, коммунизм это скорее естественная направленность в развитии общества, где нет частной собственности, нет правительства в нынешнем его понимании, все равны и все такое.
-Ну ладно, и так сойдет! - рогатый прокашлялся, - Слушай мою претензию! Коммунизм не может быть реализован без капитализма, ведь капитализм дает почву для будущего! Рабочие места, производственные мощности и все такое, ну и формирует так сказать угнетенный люд!
-Угум, допустим..а вот если..
-Да нихуя не допустим! Так и есть, еб твою мать!, - рогатый сверкнул глазами, да так, что казалось именно он сейчас попрет на проклятых капиталистов освобождать угнетенный рабочий класс, - Потому твой вопрос, крайне, так сказать дэбильный! Ежели не сказать мудацкий! О! Митька очухался!
Убрав трубку, рогатый понесся к Митьке, который показал свою могучую голову из под воды. Меня же рогатый оставил наедине со своим понурым ****ом, ощущением тоски и  скудоумия.
-Митька, ****ь твой рот морской, давай живее!, - рогатый выудил из сумочки точно такой же мешочек как и у меня, потряс им перед Митькой, - ужин стынет!
Митька спешил из всех своих сил. Поднялся по пояс и потянул свои длиннющие руки к мешочку.
Рогатый повернулся ко мне, - А ты свой сюда тащи, у Митьки праздник сегодня! Скоро глядишь и человеком станет!
Я вытащил из кармана мешочек, чуть повертел его в руках и швырнул рогатому. Тот ловко его поймал, и протянул Митьке. У того кажется разбежались глаза, или же он попросту никогда не видел больше одного мешочка. Двумя пальцами, крайне аккуратно, он подцепил сначала одно подношение, потом  другое. Уложив мешочки на свою громадную руку, принялся на них пялиться, тараща свои глазища что есть силы.
-Бывай, ихтиандр ***в! - рогатый развернулся и зашагал в мою сторону, - Это надолго, он так годами может сидеть, никто знать не знает чего он с ними делает, может ест их, а может и ныкает где. Но традиция есть традиция!
-А мне то на кой хер вы эту дрянь выдали? Открыл бы я его и что тогда? Вдруг меня бы понос скрутил? А может коммунизм бы сам построился?
-Не открыл же, еб твою мать! Хорош бздеть!
И не поспоришь ведь. Мудрый этот дядька, хоть и ****утый, да и рога носит. Хотя отчего ж ему их не носить? Сказали бы мне, вот тебе рога, получаешь под ответственность, проебешь - взыщем! Так я бы и взял, чего ж не взять то.
Рогатый поравнялся со мной и в приказном порядке начал вещать:
-В лесу не сквернословить, это раз! - он нагнулся и начал буравить меня взглядом.
-Прям совсем?
-Прям совсем! Ни единого ***чка, ни кусочка ****ы или даже четвертинки жопы не должно вырваться из твоего поганого рта! - рогатый распрямился. - Добровольно принудительно советую пробздеться прямо сейчас, чтобы насытился твой так называемый поганый рот бранными словами и не изрыгал их в моменты для того совершенно не подходящие. Усек? - он вопросительно кивнул.
-***, ****а, уебок, еблан, пшел нахуй, соси хуууууй, ешь говно ешь говно, соси ****у, соси ****уууу, тварь ты калообразная, тощий мудак, тощий мудак, глист ебучий, ебучий глиииииист, пашел нахуй, ПАШЕЛ НАХУЙ!
-Вот и славно, вот и хорошо! Молодец боец! - он даже потрепал меня по голове, - В лесу ничего не трогать, - это два! Усек?
-Мгм.
Меня лишили самых важных для меня потребностей, причем одновременно. Обидно было, хоть разворачивайся и греби назад, со всей своей махровой силой. Но я как нибудь потерплю. Терпим карлики, терпим. Для приличия я пару раз глубоко вдохнул и выдохнул. Встал в позу цапли, постоял так совсем чуть чуть, кивнул сам себе, и рогатому. Рогатый почесал в затылке и пожал плечами, дескать, ну и *** с тобой.
И мы нехотя побрели в лес, в котором совершенно нельзя сквернословить. Почему? А потому. Традиция видать такая, совершенно дебильная. Спросите почему нехотя? Видели бы вы этот лес! Лучше бы остались с Митькой, разглядывать подаренные мешочки и ждать той самой кровожадной Тьмы, нервно ковыряя берег и ворча на проклятые весла.
Как только мы зашли в лес, рогатый зажег фонарь и уверенным шагом пошлепал по еле видимой тропинке, я засеменил за ним, стараясь не отставать. Лес мгновенно окутал нас вековыми деревьями, скрюченными и сухими, высокими и кряжистыми, мертвыми и совершенно живыми, с листьями и какими то диковинными наростами. Деревья обступили нас со всех сторон, казалось, они наблюдают за нами и вяло тянут свои загребущие ветки к нам, чтобы пощупать нашу одежду, убедиться в нашей реальности и усомниться в своем превосходстве. Под ногами хрустели ветки, шуршали листья и мелькали какие то крохотные зверьки, разглядеть которых в полутьме было нереально. Рогатый пыхтел, качал своей лампой и время от времени оглядывался по сторонам, будто бы искал что то между деревьями. Свет от его лампы метался из стороны в сторону, пораждая мириады теней, освещая и без того жуткие деревья. Насмотревшись на Рогатого, начал вертеть головой и я, мало ли что пропущу, а оно потом возьми меня да и выеби! Какое то время ничего особенного я не замечал, ветки ветки ветки дерево ветки ветки дерево зверек зверек дерево. Скукота да и только. Совершенно неожиданно, то слева, то справа, между деревьев начал мелькать до боли  хвостатый и знакомый силуэт. Неужто этот говноед на полставки еще и лесничий? Рогатый обернулся и зловеще приложил палец к губам, вроде как напоминает, не бзди. Я кивнул, но мысленно уже послал это усатое чудище куда подальше. Совершенно неожиданно было узнать что Кайфолом весьма реален и говнист, да к тому же пластичен - двигался он по лесной чаще весьма ловко, не издавая ни звука, лишь изредка было слышно как то и дело хрустнет ветка, или осыпется кора. Так мы и шли в сопровождении Кайфолома, который не ходил по тропинке видимо из принципа, выебывался гад!
Хруст под ногами стал каким то другим, я посмотрел под ноги и хмыкнул. Вместо веток мы теперь брели по грудам крохотных костей, ребер и черепков, обрамленных рогами. Черепки с хрустом трескались и рассыпались, оставляя после себя острые осколки, кости просто рассыпались в прах. Я похлопал по спине Рогатого, привлекая внимание. Он нехотя повернулся и вопросительно кивнул. Показал под ноги, мол смотри, богохульствуем! Он манул рукой и показательно топнул по какому то черепку. Скрючив недовольное ****о, Рогатый отвернулся и зашагал дальше. Быдло блять, не иначе!
По моим прикидкам мы прошли уже с пару километров, а кости все хрустели, Кайфолом так же носился между деревьев, фонарь Рогатого скрипел, а я кряхтел, перебирая крошки в карманах. Появилось навязчивое желание что нибудь с****ить. Стащить что то из незнакомого места считаю делом чести, особенно если есть вероятность в это место не вернуться. Вот стащишь ты какую приблуду, сунешь ее в карман и забудешь на добрые пару лет. Место само по  себе забудется довольно быстро, каким бы оно ни было, превратится в месиво из звуков и запахов, тихонечко сползет по стеночке и осядет рыхлой жижей. А вот что то спижженное из того самого места быстро напомнит во всех деталях и красках, какой там был пол, какие стены, открывались ли окна и чем воняло в углу. Глазами я уже бегал вокруг, прикидывал как бы чего стащить. Я уже было потянулся к черепку, который валялся как раз на расстоянии вытянутой руки, как вдруг, Рогатый встал как вкопанный. От неожиданности я влепился в его спину и крякнул. Быстренько сунул руки в карманы, будто бы ничего и не было. Стоим  пыхтим, ждем. Решил выглянуть из за спины Рогатого и осмотреться. Пришли мы к какой то поляне, освященной доброй сотней бордовых свечей. Посреди поляны высился дуб, самый что настоящий, прям как в сказках! К дубу, кажется кто то был прикован цепями. Ну у вас тут блять и развлечения! Дикари, самые что ни на есть! Было слышно как трещат свечки и шумит невысокая трава. Мы стояли и кряхтели, Рогатый закурил трубку, погасил фонарь. Я все еще перебирал крошки в карманах, ждал что вот вот что то произойдет. Из сумки Рогатого показался зверек, похожий на какую то помесь рогатой белки и крохотной собачки. Это чудо фыркнуло, потянуло носом и спряталось обратно в сумку. Рогатый нехотя нагнулся и поднял с земли косточку, cунул ее в сумку, от туда послышался хруст и довольное урчание. Вот бы и мне кто косточку  подкинул.
Рогатый затушил трубку и сложил руки в карманы, сделал серьезно лицо и перестал кряхтеть. Я решил тоже сделать серьезное лицо, чуть выпрямиться и разгладить халат.
Зашуршали ветки, затрещали кусты, из глубин леса на поляну начали выходить совершенно голые женщины, с венками из костей и каких то шипастых растений. Они вальяжно выходили из чащи одна за другой. Все они были с черными лоинными волосами и белоснежной кожей.
Рогатый, видать вдоволь насмотревшись, отступил в сторону и приглашающим жестом указал мне на поляну. Я медлил, и трясся как осиновый лист. Покосился на его лицо и скрючил совершенно недовольную морду. Рогатый лишь ухмыльнулся в ответ. Пидорас.
Ладно огромные коты, параллельные вселенные, кости и рогатые спутники, но тьма голых женщин! Это уже перебор! Тем временем, женщины расселись у дуба и начали что то бубнеть. Собравшись с силами, я поковылял до дуба, перешагивая и обходя свечки, держа руки в карманах и глаза на выкате. Чем ближе я подходил к дубу, тем отчетливее была слышна речь женщин, но, была она кажется на совершенно неизвестном мне языке. До дуба оставались считанные метры, от сидящих вокруг женщин исходил нечеловеческий холод, казалось, они забирают тепло и аккумулируют его в холод и мерзость. Метр до дуба, лицо скованного цепями кажется все более знакомым. Он едва слышно гремит цепями и кряхтит. Боковым зрением замечаю что Кайфолом вышел на поляну и начал носится вокруг, бороздя когтями податливую землю. Разыгрался это говноед не на шутку. Пол метра до дуба, от пленника ощутимо несет гнилью. Подхожу в плотную, всматриваюсь в лицо. В свое собственное лицо. Пусть слегка уставшее и мертвенно бледное, с кучей шрамов и морщин. Приехали блять. Женщины вокруг начали петь. Хор их неизвестной речи начал разноситься по округе, Кайфолом метался среди них как заведенный. Я обернулся, рогатый медленно развернулся и поплелся обратно в лес, все так же гремя лампой. Пидорас.
Я повернулся к дубу. Худшая копия меня, до того висевшая на цепях с закрытыми глазами, открыла их, обнажив при том острые зубы, торчавшие как попало. Я хотел было протянуть ему руку, в знак приветствия, но вовремя опомнился. Надо было как то обозвать сие чудо, висящее на цепях, ничего лучше Игоря я не придумал. Игорь с присвистом вздохнул, чуть погремел цепями. Видимо собирался с мыслями, а может тоже придумывал как меня обозвать. Хор женщин набирал обороты, становился все более раскатистым. Игорь резко набрал воздуха в грудь, затрещали ребра, загремели цепи, женщины перестали петь, Кайфолом плюхнулся на землю, застыв как статуя, еле слышно теребя землю когтями. Из глотки Игоря вырвался утробный рык, обдавший меня гнилью и слюнями. Игорь облизнул губы острым языком, выпучил глаза что есть сил, и гаркнул на всю поляну:
-ДОИГРАЛСЯ *** НА СКРИПКЕ! - и залился сиплым смехом.
Кайфолом подлетел ко мне со спины, схватил за шиворот и дернул куда то наверх, к звездному небу и грубому ветру. Я проснулся. Взбитые сливки головного мозга стекали с рожка действительности, медленно сползая по самому краю, пачкая мое лежбище и заливая комнату теплым светом.