Проклятое дитя. Сосуд дьявола

Удар.
— бей ещё.
Ещё один.
— ещё.
И ещё раз.
— ... Ха.
Нога Никиты замерла. Это бледное, жалкое тело под его ногами смеет смеяться. Смеет так обесценивать его. Серебряный кинжал прижался к тонкой шее, слегка задевая пластырь. Кие выдохнул — его голову оттянули назад за волосы.
— ещё один смешок — и больше смеяться ты не сможешь. — прошипел Среброгривый и резким движением бросил шикарные волосы, впечатав скелетоподобное лицо в землю.
Ответом ему послужил тихий, прерывистый, но от этого не менее безумный смех.
Никита замер, слепые глаза расширились в гневе.
— щенок... — он задохнулся и с силой вжал ступню в грудную клетку жертвы. — жить расхотелось?
Истерический смех, вырывавшийся из слабой глотки, наконец-то начал утихать.
— Пха... — Ишида перевёл дыхание, но издевательская ухмылка всё ещё блуждала на его устах. — да хоть убей, мне плевать.
— ах, моя принцесса любит, когда жёстко? — пропел Никита с презрением. — ты не представляешь, как мне противна твоя эта... — он запнулся, не в силах подобрать нужные слова. — твоя неполноценность, грязь. Твоя женственность. — Среброгривый снова схватил несоответствующие общей болезненности здоровые волосы, такие противные и такие приятные. — просто ответь мне, шлюшка, сколько раз тебя уже долбили в очко? Да не робей, — слепой тряхнул Кие, вызвав тихий стон. — такой развратник, как ты, просто не может быть девственником.
— тем не менее я девственник. — выдохнул юноша. В его голосе слышались отчётливые ноты разочарования. — что, хочешь первым стать?
Никита от такой наглости аж прозрел на несколько секунд. Но вид придавленного его ботинком беспомощного человека, вид забинтованных, тонких рук придал уверенности и какой-то животной озлобленности.

... Забинтованные руки...

Непроизвольно Никита присел на корточки, протянул пальцы и коснулся девственно-белой марли. Провёл своей рукой по его рукам. Глаза вновь перестали видеть, но усилием заклинания слепец вернул себе зрение. Просто чтобы продолжить смотреть на этого чистого, невинного, и в то же время такого грязного и неправильного мальчишку.
Резкое движение кинжала, вскрик. Из свежего пореза на ладони Кие стала вытекать густая и чёрная, как смола, кровь.
Проклят.
— какое? — бросил Никита.
— Проклятое дитя. Сосуд дьявола.
Убийца вздохнул. Ну конечно. Как он не додумался сразу. Плод, проклятый ещё в утробе. Белая кожа, пустые глаза, чёрная кровь.
— кто? — выдохнул Никита на ухо Кие и опять накрутил его длинные волосы себе на руку. — кто твой демон? Отвечай!
— Инкуб. Люциус.
С тяжёлым вздохом Никита убрал ногу с тела юнца. Инкуб. Грех похоти. Теперь всё понятно.

Ишида нехотя встал и откашлялся. В состоянии он был явно не лучшем.
— а тебе никто не позволял вставать! — рявкнул Никита и ударил кинжалом, но промахнулся. Кие успел увернуться, выгнув тело в изящной, неестественной дуге, и отпрыгнуть. Жердеобразные ноги подкосились, но он не рухнул, нет. Вместо этого его глаза налились тьмой, тьма хлынула из его глаза и рта. Никита замер в боевой готовности.
— я позволил. — прозвучал потусторонний, жуткий голос. Кие, а вернее, то, что овладело его телом, ударило Среброгривого ногой в челюсть. Тот откатился назад, вскрикнув. Потом встал, потирая ушибленное место и пересчитывая зубы.
— Вообще-то больно. — проскрипел он зло сквозь стиснутые зубы, благо, уцелевшие до единого.
— не больнее, чем было ему. — ещё удар, и Никита опять свалился на землю.
И началось.
Удар за ударом, удар за ударом сыпались на Никиту, как град, как метеоритный дождь. Он едва успевал уворачиваться от точно рубивших — именно рубивших, по-другому не скажешь — худощавых конечностей. Даже нельзя было сказать, что это атаковал Кие или демон внутри него. Будто атаковало само тело.
— эй, пацан, одумайся! — заорал Среброгривый, уворачиваясь от очередного удара. — верни себе тело, черт возьми!!
Но то ли Кие не слышал, то ли не желал слышать. Демон продолжал стоять у руля, управляя сосудом, словно каким-то роботом.

Но что Никита, что эта сущность — кажется, её звали Люциус — понимали, что долго так продолжаться не может. Никита видел, как ручьи чёрной крови текли уже не только из глаз и рта, но и из носа и ушей. Физическая оболочка слабела, а Люциусу было плевать. Он продолжал бить, пока, наконец, тело не рухнуло, жалкое, никчемное, истекающее кровью.
Никита с презрением ткнул носком ботинка полумертвого мальчишку. Тот захрипел.
— идиот. — Среброгривый с силой отшвырнул беспомощное тельце и ушёл, оставив жертву умирать. Он даже не думал о возвращении после завершения процесса с тем, чтобы изнасиловать труп юнца: слишком уж был расстроен и взбудоражен. Его впервые, впервые в жизни мало того, что ударило слабое существо, так это существо ещё и умудрилось вызвать в нём острейшее желание трахнуть его здесь и сейчас.
— Сука... — выдохнул Никита, пытаясь успокоиться. Возбудил и не дал. Что за жестокий человек.

Он мог бы взять его силой...

— дьявол. — Среброгривый опять рвано выдохнул. — кажется, идёт к чертям моя некрофилия. — он рассмеялся. Криво. Неестественно. — что ж ты все-таки такое, что у меня на тебя на живого встаёт уже второй раз...