Не дождётесь!

     Утром, когда я шёл из медицинской лаборатории, куда я ходил сдавать кровь на анализ, я изменил привычный маршрут, не пошёл по улице Киевской, а углубился в таинственную сеть житомирских переулков, всех этих Табачных, Виноградных, и Малых Бандеровских.
     Медицинская лаборатория навеяла на меня грусть и я еле тащился, загребая ногами опавшие листья.
     Стояла тихая погода; дул прохладный ветерок, приятный после дикой летней жары, когда температура была тридцать два, а однажды была тридцать пять, а в другой раз вообще было тридцать семь, и у меня кружилась голова и заходилось сердце.
     Я шёл узеньким кривым переулком, названия которого не знал. В детстве я ходил им в школу. Это было сорок пять лет назад, но и тогда я не знал, как он называется.
     Время здесь как бы остановилось и не изменилось ни на секунду с самого 64-го, или 56-го, а может и с 48-го годов, когда были возведены эти двухэтажные полусталинки.
     Грецкий орех понемногу ронял свою тенистую листву, а каштан уже облетел. Не успел я войти в один пустынный дворик, как в воздухе тихо и слабо пахнуло бедой.
     Посередине дворика лежало на боку недвижимое и бесконечно мёртвое тело крупной собаки, дворняги, должно быть, любимца всего двора, Бима, Малыша, а может быть, Найды или Мохнатки.
     Старая женщина грустно и нежно обметала мёртвую Мохнатку метлой, как будто обмывала её жёлтыми листьями и листья шуршали, а один прицепился и трепетался в длинной шерсти.
     «Бедняга! – подумал я. – И где же ты, дурашка, нашла тут машину, чтобы под неё попасть? Но может быть это – от старости?» Мне стало грустно, что и я старый, и тоже когда-нибудь умру: «О-хо-хо…» - подумал я.
     Проходя мимо печальной дворничихи, я не стал нарушать её величавую грусть неуместными расспросами, и только меланхолически подумал, что если собачку побыстрее не закопать, то скоро она завоняется.
     В последний раз я окинул взором эту картину тлена и разрушения, перед тем как скрыться за углом, а собака вдруг открыла глаза, зевнула, потянулась, недвусмысленно показав, что она никакая не Мохнатка, а кобель, потом умостилась поудобнее и снова заснула. Бабка с метлой села на скамейку и закурила.
     Я пошёл домой и когда пришёл, вдруг вспомнил Андрея Болконского с его дубом, который с трудом, но расцвёл, вернув князя к жизни.
     «А что? – подумалось мне. – Может, ещё поживём, а? Может, повоюем?» И совсем уже молодо и бесшабашно, имея в виду врагов, но главным образом друзей, подумал: «Не дождётесь!»


         2019 г.