Четыре старушки-молодушки и клубничка-ягода

      Если вам доведётся увидеть на деревенской улице, вроде бы, на первый взгляд, ничем не примечательный бревенчатый дом, то не удивляйтесь множеству людей, что стоят на улице перед ним. Даже на завалинке и то местечка свободного не найти. Нет, не пугайтесь, никто в этом доме не преставился перед богом. Это, всего лишь, сельский, продуктовый магазин. Вон даже над дверями и вывеска соответствующая висит СЕЛЬПО. Правда, краска на ней уже изрядно выцвела и местами сильно облупилась. Эка беда! Спроси вот ради смеха, у стоявших мужиков и баб, что стоят, в аккурат, под дверями, что же написано у вас, граждане, над головами вашими:

        - А хрен его знает, - ответят те, что вежливые.

        - А чего ты у нас выспрашиваешь. У тебя глаза на что? Вот и читай, а нам это ни к чему, - так примерно ответят те, кто вежлив не очень. А так себе.

      - Ну и ладно. А чего стоят тогда они на дороге? Домой не уходят? Коли, почти у каждой бабоньки торчат из сумок и авосек по несколько буханок хлеба. И мешочки разные.

       Если вы задались этим вопросом, значит вы совершенно не местный товарищ. Пришлый, так враз бы окрестили, стоявшие на дороге, человека, задавшего этот глупый вопрос. Ведь магазин и пространство вкруг его, это центр сбора и распространения всевозможной информации. Начиная от мировых новостей и кончая деревенскими.

        К примеру: Илья вон опять колошматил свою Ирку. Причем, как всегда, ни за что, ни про что. Орала, бедняга, полночи, на весь украек. А Витька, паскудник, опять хотел украсть с зернотока, мешок зерна. Взвалил на загорбок и бегом к бабке Мефодьихе.  Намеревался за бутылку загнать. А на полпути его сторож и прижучил, заставил обратно тащить этот мешок. Судить теперь, недотёпу, будут.

    Ну, это так, к слову. Просветили вам, кто не знал еще, как информация с новостями распространялась в деревнях, в то советское время, когда Гагарин в космос полетел. А как же, и Гагарина тогда тоже досконально обсудили в деревне. И жену его и дочек. Как положено.

    А вон в некотором отдалении от магазина стоят четыре женщины. Четыре бабоньки-подружки, с самых, что ни на есть, довоенных, колхозных времен. Правда, это уже далеко не те голоногие девчонки, что раньше ногами этими сверкали перед мальчиками колхозными. Но и в шестьдесят с хвостиком могут показать кой-кому, на что они еще способны. Все давно уже бабушки, но попробуй, скажи им об этом, то можешь в ответ заполучить такое, что уши завянут:

    - Милок, я кака тебе бабуся, когда я еще тык-бу-ся.

    Да, уж. Вот такие они, наши бабоньки. Ни прибавить, не убавить. А разговор у них, видать, сейчас серьёзный идёт. Не для лишних ушей.

   - Чо сказать то, хочу вам, подружки мои, ненаглядные. Вчера зятёк мой, Сергуня, когда искал на коне телушшонку свою, то проехал по Тимошкину логу. А там клубники! Море! Присел на кукорки, мать честная, ягоды то сколько! Да кака рясна то, и вся хрушка, до единой ягодки!

    Коли не хотят наши женщины, чтобы их бабушками называли, так и мы отбросим эти слова и будем их называть только по именам.

   - Ты, Лизавета, про какой лог то, сказала? Про Тимошкин? Так, я, лонысь, пёхом, отсель до Тимошкина лога, совсем легонько допёрлась.

   - Про тебя, Татьяна, и разговора нет, ты у нас как та кобылка, что необъезженная ишшо,  а вот за Евдокию сумление большое имею. Поглядите, девки, какой мамон Дуся наша отрастила. Вот что значит, перестала баба скаться с литовкой по горам то. И вот, нате вам, результат налицо. Тьфу! На брюхе.

   - Ты, чо, Лизка, прям обзавидовалась вся, ли чо ли, глядючи на мою комплекцию. Запомни, хорошего человека, завсегда должно быть много. Любой мужик тебе скажет об этом. Вон и Тамарка тебе скажет то же самое, вишь как она свою жопку отклячила, любо-дорого поглядеть. Мужикам.

   - Ну, хватит скалиться. Значица, завтра в семь утра, встречаемся с ведрами у Филимоновой избушки. Чего-нибудь поесть захватить не помешает. Воду брать не надо. Там ключ бежит, правда, больно холоднючий, зараза.

   - Вёдра то, какие под ягоду брать? Неуж, самые большие.

   - Зачем. На первый случай, подойниками обойдемся.

   К месту сбора, к Филимоновой избушке, подруги пришли почти одновременно. Знать, колхозная дисциплина по сию пору сказывается. Да и глядя на них в это утро, точно скажешь, что помолодели все четверо изрядно. В белых платочках на головах, и самое интересное, что повязаны платочки эти были одним и тем же способом. Хотя каждая повязывала платок в своём доме, не видя, как это делают остальные. Курточки на платья цветастые накинуты, трикушки, те голяшки голые закрывают, а резиновые сапожки завершают их сегодняшний гардероб. Да, и подойники висят у них на согнутых в локтях, руках, как это изящно могли делать только доярки.

    - Ну, и красавы! Мать вашу за ногу,- примерно так оценили себя при встрече девушки-старушки, отправляясь в довольно дальнюю дорогу.

   У самого крайнего дома им попался на пути только один человек. Старик сидел на бревёшке у дома своего и курил свою излюбленную самокрутку, набитую махрой. Обалдел он несказанно, увидев на улице знакомую нам четвёрку:

   - Ёк-макарёк! Кого я вижу! Это что же, время вспять пошло? Это же доярочки мои колхозные! Ну-кась, дай попробую угадать, как звать энтих красавиц. Значится, это Дуня - Евдокея, она у нас и тогда в теле была. Это Тамарочка-красавица, это, конечно же, Лиза-Лизаветочка. А это, дай бог памяти, Танечка-Танюша. Угадал?

    - Степан Ермолаевич, доброго тебе здоровьичка,  дорогой ты наш скотник, времён далёких колхозных. Уж сколько мы годочков вместе в ту пору поробили, что позабыть нам друг друга, грех великий.

   - А чего это вы с подойниками? Никак на дойку собрались? Так у нас, вроде как, и коров то нету-ти в нашем краю.

   - Отстал от жизни, Степан Ермолаевич, знать, совсем старый стал. В Тимошкин лог цельный дойный гурт поставили. Доярками будут там только пенсионеры, вроде нас. А платить станут по двойному тарифу. Со скотниками, говорят, пока проблема. Тебе, Ермолаич, не предлагали по старой дружбе поработать?

   - Да, навроде, никто не приходил. Ну, я разузнаю.

   Когда женщины отошли от озадаченного старика, Тамара спросила Лизавету:

    - Ты вот  чо наплела старику. Он ведь поверил, кажись. Сейчас побежит в контору, на работу устраиваться. Если, добежит только.

   - А я, бабоньки, вдруг вспомнила, как этот змей подколодный, меня лет сорок назад, черенком от вил поперёк хребтины охреначил. Да больно так. Что-то я не так тогда с коровой сотворила. А счас, прям таки, спина вся зачесалась, когда увидала его и вспомнила. На обратном пути скажем, что пошутили.

   - А сколько лет сейчас Ермолаичу нашему, - спросила Татьяна.

   - Да он веть лет на десять старе нас будет. Вот и считай.

   Кончилась дорожка по ровному месту, в ложок свернули. Дорога в горку пошла. Не в Тимошкин лог, до него еще топать и топать. А этот ложок женщинам знакомый. Когда-то давно его наши доярки литовками выкашивали, силос закладывали в ямы при колхозе.

     - Бабоньки. Давайте здесь отдохнем малость, перед тем как на перевал начнём залазить. Вон возле той березы развесистой. Так мы, кажись, девками, под ней и отдыхали. Точно! Вон и заросшая яма силосная внизу.

     - Ага. А не скажете ли, подружки мои, чьи трусики висели тогда высоко-высоко на березе, как белый флаг после капитуляции? Кто кому отдался тогда из вас? Сознавайтесь.

     - Тамарка! Ты, чо, мелешь то, дурёха полоумная! Вот ведь страмина кака, расшаперилась и зубы скалит ишшо! А то будто не знаешь, чьи это трусы болтались на березе этой. Нюрки-вертихвостки, прости-господи! Увёз ее потом какой-то пришлый, будто бы в жены взял. Больно она ему пондравилась, говорил, скачет, будто кобыла ногайска.

     - Куда скачет?

     - А я почём знаю. Тебе у него надо было спросить. Да теперича уж и не важно. Отскакалась, должно быть, давно, Нюрка эта, преподобная. Если жива еще. Как и мы с тобой.

     Грянул такой оглушительный хохот в логу, вероятно, такой же и звучал здесь много лет тому назад. Отдохнули, повспоминали, посмеялись и полезли наши бабочки тихонько на перевал, за которым и находился их Тимошкин лог.

    Взобравшись на вершину, взору старушек-хохотушек открылся весь лог, который был назван по имени неизвестного им Тимошки.

      - Батюшки, свет! Я веть забыла совсем, что он такой большой, лог, то, этот. Лизавета, твой зятёк не сказал именно, где он рясну клубнику узрел? Может на солнцепечной стороне, или, наоборот, под сиверами? Что молчишь, то?

     - Сергуня говорил, что в самой вершине лога это место видал.

    - Ну, бабоньки, значица, делаем рывок последний. Зря, что ли мы столько километров отмантулили. Внизу будет ручей. Отдохнём, водички попьём. И в вершину!

    - А вы, подруженьки мои, ничего не замечаете? Глаза у вас повылазили у всех разом, ли чо ли. Не видите как заморочало? Скоро такой дождь ливанёт, а кабы еще и не град вдогонку. Туча то кака выползат черная, как раз с вершины. Далече мы забрались. И спрятаться, то, разу некуда.

     Женщины враз загорюнились. Всё прахом пошло. Хрен вам в сумку, а не ягода. Которая и рясна и хрушка. И перспектива промокнуть до последней ниточки, а вот уже и свежий ветерок подул, вдобавок.

    - Домой, точно, не успеть. Догонит и нахлюпат за милу душу.

    - Бабы, так чего мы стоим, рты разинув, чегой-то там раздвинув! У Таньки  нашей, ухажер бывший, Фома Михалыч, здесь, в Тимошкином логу на пасеке работает. Только не в вершине лога, а в устье. Надо срочно туда рвать. Только в его избушке мы можем сухими дождь переждать. Ну, что?

     Эту картину маслом надо было видеть! Четверо резвых бабулек, давешних хохотушек, напрямки, мимо дороги, сквозь высокую траву, будулья и кустарник, мчались с горы к спасительному убежищу. Вот где пригодилась комплекция бабы Дуни-Евдокии. Она, как танк, как таран, сшибала все преграды на своём пути, оставляя после себя вполне приличную тропу, для бегущих за ней,  подружаек. Пустые подойники издавали такую какофонию звуков, ударяясь о различные корни и ветви кустарников, будто оркестр барабанщиков спускался с небес на грешную землю.

    Пасечник, Фома Михалыч, уже было в избушку зашел, когда услыхал звуки, доселе им не слыханные в этой местности. Можно было понять изумление старика, когда вслед за звуками, он увидал наших ягодников. Или ягодниц? Неважно. Кобыла, привязанная к телеге, и та опешила. Давай ушами своими прясть, всхрапывать, будто спрашивала поведением своим хозяина, это что за чудо к нам с горы свалилось.

   - Михалыч, родненький! Спасай нас скорее! Силов уже не осталось никаких. Насилу добежали до тебя.

   - Да кто гнался за вами? У нас в логу только козлы бегают, а медведей отродясь не было.

  - От каких медведей! От дождя мы к тебе бежали, чтоб не промокнуть насквозь.

  - От дождя? Так вы про ту тучу черную? Она вас испужала? Так она стороной прошла, заморосило маненько и весь дождь на этом кончился.

      Лизавета, Евдокия, Тамара и Татьяна, сидевшие рядышком на колодине посмотрели сперва друг на друга, потом задрав головы, на небо, потом снова на себя и как давай хохотать. Опять так громко, что птицы, сидевшие на черемошнике, дружно упорхнули прочь от греха подальше. Евдокия, так та, даже на травку зеленую упала, лежит, ногами дрыгает. Закатывается, пальцем тычет на подружек своих. Бедная кобылёнка, вроде  уже стала успокаиваться, как снова пришлось занервничать. Понять никак не может, что творится с этими пришельцами, свалившимся им с хозяином чуть ли не на головы.

    - Ты уж прости нас неразумных, Фома Михалыч. Мы ведь на перевале как увидали эту черноту, как подул ветрище холодный и вроде как первые капли дождя даже упали, так и рванули мы к тебе с горы напрямки. И некогда было даже разу взглянуть на небо, одна забота была, успевать за Дусей, что дорогу нам торила.

    - Ты, Михалыч, не обессудь уж нас. Сейчас у тебя перекусим, что с собой взяли и в вершину двинемся. Тут уж совсем рядышком, грех с пустыми вёдрами  возвращаться. Засмеют дома, скажут подойники свои для близира взяли, а сами на тырло отправились. Помнишь, Михалыч, наше тырло колхозное?

    Засмущался старик, украдкой взглянув на свою бывшую зазнобу, по имени Татьяна. Не срослось у них в молодости как-то. Не дошло до женитьбы. А уж как любили друг дружку.

    - Помню, конечно. Хоть и давненько это было. Сколько воды с тех пор утекло. Да вы ешьте, не стесняйтесь. Сейчас медку свежего принесу.

    Старик вышел из избушки и вскоре вернулся, держа в одной руке большую чашку с сотами, в другой, большой ковшик с жидкостью, понятно, какой.

    - Уж коли у нас такая встреча, хоть и не запланированная, получилась, давайте выпьем по стакашку кваску моего. Когда еще придётся нам в таком кругу встретиться. А ведь мы в молодости, не разлей вода, были.

    Не стали бабули кочевряжиться, выпили медовушки по стакану. От второго дружно отказались, мол, и ягоду не сумеем нарвать, двоиться в глазах начнёт.

   И снова в путь. И снова в гору. Вот и вершина лога Тимошкиного. Рассредоточились бабочки, цепью пошли. А Сергунька тёще не соврал, клубникой в этот год  весь косогор был усыпан. Спелой и крупной. Прекратились разговоры, смех с прибаутками, все сосредоточились на сборе ягод. И вскоре их небольшие вёдра, называемые в деревнях подойниками, были наполнены. Думаете, на этом всё? Можно домой теперь? Значит, опять вы не знаете женщин деревенских. Ага, вот прямо так взяли и пошли домой от ягоды, которая так и просится в руки тебе. А платки на головах у каждой на что? А курточки, которые можно под ягоду приспособить, коли дождя больше не намечается.

   И вдруг раздался истошный крик. Кричала Тамара.

   - Ой, змея! Девки, меня змея укусила!

    Подруги, побросав вёдра с ягодой, бросились к потерпевшей.

   - Где змея? Покажь, куда цапнула? Ты что, не видела ее?

   - Ой, девки. Я видать ей на хвост наступила, когда она уползала от меня. А я в тот момент за ягодой потянулась. А она извернулась и за палец меня.

     - А ну покажи палец. Какой? Этот? Ни хрена нет крови на нем. Болит палец?

     - Да, вроде, нет.

     - Потому что, дорогая моя, расхотелось гадюке тебя кусать. Оглянулась, посмотрела на твой сморщенный, старушечий палец. К тому же, грязный, с ногтём, давненько, не постриженным и вот что подумала. Да ну её, на хрен, эту старуху, с пальцем ее, в придачу. Кусать, еслив, так себе дороже станет. Еще зубы свои, не дай бог, поломаю. Итак, два всего осталось. Стукнула головой по пальцу твоему, мол, ногу то свою убери с меня, раззява. И уползла.

   - Ну, ты Лизка и язва! Как была язвой в молодости, так ей и окочуришься. Слава богу, что промазала змеёшка по пальцу моему. Спасибо и на этом ей.

   -Я так понимаю, подруги мои, что собирать клубнику мы больше не будем сегодня. Потому как, вместо ягодок нам будут чудиться только головы змеиные под каждым листиком. Собираем свои ведра с манатками и двигаем до дому, до хаты.

   У крайнего дома, на бревне, в той же позе, с той же неизменной цигаркой во рту сидел старик. Рта не успел открыть своего, как Лизавета ему:

    - Ты уж не серчай, сильно то, на меня, Степан Ермолаевич. Пошутковала я утром, насчет работы. Сходили, ягоду вот проверили, есть или нет. Давай, отсыплю тебе во что-нибудь клубнички, нашей полевой. Покушаете со старушкой своей. Хорошо бы её с молочком ишшо. Ну, бывай, Ермолаевич. Не поминай лихом.

    День подходил к концу. Четыре подружки-хохотушки, усталые, но донельзя довольнёшенькие прошедшим днём, не спеша подходили к своим домам.

 *** хрушка — это старорусское слово, означающее «крупная».
 *** рясный – обильный, густо растущий (о плодах, ягодах и т.п.).
 *** лонысь – в прошлом году.
 *** пёхом - пешком
 *** мамон - большой живот
 *** скаться — совершать бесцельные действия
 *** отклячить - оттопырить (попу)
 *** подойник - ведерко в который доят молоко; дойник.
 *** робить - работать
 *** заморочало - небо заволокло тучами.
 *** заморосило - начало мелкого дождя
 *** для близира - создать видимость чего-то
 *** тырло - вообще то это обустроенное место отдыха для скота,но так называли      место, где собиралась деревенская молодежь в отсутствие клубов