Лукино

 Поле пшеницы, рядом овраг, заросший деревьями и кустарником, на дне которого журчит ручеёк. Обычная  картина для средней полосы России. Но когда жизнь загоняла меня в тупик, откуда не видно ни света, ни надежды,  меня тянуло сюда,   будто именно с этого места  можно  начать жить заново, без потерь и сомнений. И   ехать-то,  вроде,   недалеко, но   дорога   оказалась   длиной в 40 лет.
А началось обыкновенно:
-А давайте в Лукино?
Все   оживились:
-Да! Давайте в Лукино! В Лукино!
                ***
-Бабушка, почему  Лукино так называется? 
-Говорят, по имени первого жителя - Луки или Лукьяна.
-А Кирюхин овраг почему?
Бабушка не знала.    Но мне было и так понятно: Кирюхин, - значит, некий Кирюха  его открыватель.
Деревню Лукино на карте не найти: она перестала существовать с середины 70-х годов   прошлого века.   Постепенно пустели домишки,   рассыпались стены,   исчезали сады, и …  – вот оно, поле пшеницы. Время    стирало   ластиком нарушающие гармонию  предметы и краски, пока не  добилось нужного эффекта.
Мои весёлые спутники  устроили на полянке у оврага пикник, нахваливая  кулинарные способности друг друга и любуясь цветущим разнотравьем. А мне хотелось   раствориться в ней, моей маленькой родине,  надышаться её травами,  наслушаться   птичьих голосов и  почувствовать её такой, какой   знала в детстве и к которой  эти 40 лет  разлуки стремилась за помощью.
Дубки и осинки. Они  и тогда росли за нашим огородом. Но это уже не те, по которым  мы забирались почти до самой верхушки, не  опасаясь порвать платье или исцарапать ноги.  Отпрыски тех деревьев уже   успели состариться, обрасти сучьями, но так и не познали цепких детских рук и     расцарапанных  коленок.
От колодца остался только маленький родничок. Он прячется в траве то ли от солнца, то ли от посторонних глаз, как зверёк, одичавший за эти годы без хозяина, которому преданно служил  много лет.   
Не видно и лесных ягод,    щедро ложившихся когда-то под отцовской косой на свежее сено. 
На другой стороне оврага  были две могилки, в  них спешно захоронили 5 человек, погибших летом 1942 года во время бомбёжки.    В одной из них – моя прабабушка  Сычёва  Евдокия Палладиевна.   Я хорошо помнила это место. Ведь здесь, на солнечном пригорке, были самые сладкие ягоды. Налакомившись,  мы  оставляли на могилках незатейливые  летние букетики. 
  С охапкой полевых цветов  бродила в поисках  знакомых   холмиков. Не нашла.     Цветы оставила у едва заметного в траве бугорка.
  "Нет, это не моё Лукино!", - думала я, возвращаясь обратно.   Может, Оно не узнало   в нас тех озорных ребятишек, вылезающих после купания черными, как чертята, из  илистого пруда, искатавших на санках все пригодные бугры и  склоны, гонявших по весенним проталинам за мячом? Или обижено за то, что оставили Его на растерзание беспощадному времени? Поэтому и разрушило Оно колодезь, спрятало в траву оставшийся от него   родничок, вычерпало воду из прудов, сравняло с землёй могилы, даже голыши на них превратило в песок и развеяло по ветру?
В эту ночь я долго не могла заснуть из-за чувство вины, личной потери  чего-то или кого-то близкого  и тоски оттого, что невозможно ничего изменить.
А под утро приснился сон.
Дух Лукьян облетал свои владения, оставляя за собой длинный шлейф цветочных лепестков. У оврага с укором встретил  его Дух Кирюха:
-Зачем ты с ними так? Они же   больше не приедут!
-Приедут! - уверенно пропыхтел Дух Лукьян. -  Эти -  приедут!