Глава 7. Первая любовь

Вера сидела в холле музыкальной школы, погруженная в пение. На коленях у нее лежала потрепанная тетрадь, и она тихонько напевала, стараясь попасть в каждую ноту: “Синенький, скромный платочек падал с опущенных плеч… Ты провожала и обещала синий платочек сберечь…”. Слова песни, такие простые и знакомые, казались сегодня особенно трогательными, словно в них был спрятан какой-то секрет, который ее душа отчаянно жаждала раскрыть.

За окном, тем временем, вовсю царствовала весна. Солнце, яркое и теплое, щедро разливало свой свет по молоденьким листьям деревьев. Воздух был наполнен ароматом цветов и легкой прохладой, что создавало атмосферу мечтательности и предвкушения чего-то особенного. Картина за окном, словно весенний пейзаж на старинном полотне, была наполнена яркими красками и вызывала чувство тихой, почти неземной радости.

Вдруг, откуда-то издалека, до Веры донесся звук, который заставил ее сердце замереть, словно птицу в полете. Это был голос мальчика. Он был не мужской, а ломающийся, подростковый, еще не оформившийся, но при этом невероятно красивый, с какой-то трогательной хрипотцой. Он звучал словно солнечный луч, пробивающийся сквозь почти голые ветви деревьев, наполненный молодой силой и нежностью.

Вера, забыв о синеньком платочке и своей тетради, поднялась и начала неторопливо идти на звук, словно ведомая невидимой рукой. Сердце билось всё сильнее, и ноги вели ее, словно по лунной дорожке, в неизведанное. Любопытство и какое-то сладкое, почти болезненное волнение боролись внутри нее. Что это за голос? Кто это поет? Она не могла ни о чем другом думать, кроме как о загадочном певце и том чувстве интриги, которое он вызывал, словно он был героем ее собственных снов.

Она открыла дверь в музыкальный кабинет Михаила Евгеньевича и замерла на пороге, словно зачарованная. В кабинете, с его старыми, бирюзовыми стенами, пахло сыростью и пылью старых заплесневевших тетрадей. На стенах висели пожелтевшие портреты композиторов, чьи лица, казалось, с пониманием взирали на происходящее, словно знали тайну, которую Вера вот-вот должна была открыть. В воздухе витал легкий беспорядок, как будто здесь только что закончилось какое-то музыкальное сражение, и горячий запах пота.

Напротив Михаила Евгеньевича, который сидел за фортепиано, стоял мальчик. Высокий, с каштановыми волосами, которые немного спадали на лоб, и пел, глядя на своего учителя, словно погруженный в собственный мир. Его глаза были полузакрыты, а лицо выражало такую страсть, что Вера, затаив дыхание, просто не могла отвести от него взгляда, словно он был воплощением прекрасной, давно забытой мечты. Он был одет в обычную повседневную одежду, но сейчас, в лучах весеннего солнца, казался каким-то особенным, словно сошел со страниц романа.

Он пел:

“Потому, потому что мы пилоты, Небо наш, небо наш родимый дом, Первым делом, первым делом самолёты, Ну, а девушки? А девушки потом…”

И в этот момент Вера поняла, что это не просто любопытство и интрига – это было что-то гораздо большее, чем она когда-либо могла себе представить. Она была очарована его голосом, его манерой петь, его страстью. Она влюбилась, с первого звука, с первого взгляда, словно ее сердце узнало родственную душу. Внутри нее распускался бутон неизведанных чувств, напоминая ей о том, что она не просто слушала музыку, она слушала саму любовь, воплощенную в этом голосе. Это было ее первое ощущение любви, как прыжок с парашютом без страховки в ясный весенний день, как путешествие в неизведанную галактику, где в качестве компаса выступал голос этого парня, и она была готова к этому полёту, хотя и понятия не имела, как приземлиться. А потом, словно прочитав ее самые сокровенные мысли, он закончил занятие, небрежно взял свой рюкзак и, не удостоив ее даже мимолетным взглядом, с видом звезды, ушел, оставив Веру стоять в дверях, с ее первой любовью, унесшейся куда -то в сторону выхода, как тот самый “синенький платочек”, который она так старалась сберечь.