Жизнь прожить гл 38 Побег

  Гл.  38                ПОБЕГ.                04. 45г.
  Иван Пантелеевич за этой дикостью лагерных будней, спустя несколько дней, мог бы и  забыть о ночном разговоре с Шилом. Только утреннее построение через день, после того разговора, прогремело разрывом бомбы- в одном из отрядов в строю не оказалось целых восемь человек.
Руководитель отряда  растерянно вертел головой. Такого не было никогда. Да и быть не могло. Но, то ли для оправдания, то ли на всякий случай, да и сам, пока, не веря своим глазам, скомандовал:
-Третий отряд, почему задерживает построение?
Но ни кто не поторопился из двери барака- все, кто там был минуты спустя, уже стояли в строю. Всё. Руководство лагеря опомнилось. Это был побег. Следующая команда была с пониманием ситуации:
-Охрана! В ружьё! Строй в кольцо!
Десятки солдатских ног в спешке затопали по плацу. Звонко заклацали затворы. Зашевелились на вышках пулеметчики. Горласто залаяли, бегущие на поводках, овчарки. Практически, весь строй, растерянно завертел головами- прорехи в строю были хорошо заметны, только стоящим  вблизи. В шеренгах зашушукались.
-Разговоры в строю!- рявкнул дежурный по лагерю и поднял вверх руку с пистолетом.- Предупреждаю, все делать только по моей команде. Движение без команды- расстрел на месте.
Ясно. Всё под контролем. Лишнее шевеление- смерти подобно.  Последние слова начальник мог и не говорить, так, как, это понимали уже все.
Иван Пантелеевич, с первых секунд замешательства, как и все, сразу понял суть произошедшего. И ему показалось, что кто- то уже смотрит на него, злобно ухмыляясь, и что один из пулеметов уже направлен в его голову. Но, он постарался взять себя в руки, хотя это стоило ему большого труда. Он уже клял в душе и этого идиота Шило, и с ним вместе и Плешивого, за то, что им пришла эта дурацкая идея, предложить и ему с ними бежать. Чем еще у них эта затея кончится- не известно, но ведь, если кто- то ночью мог слышать их разговор, что тогда? Тем более дневальный наверняка не спал и все видел. Да и кто- то открывал и закрывал за ними дверь в барак?

Стр. 94
 Мысли копошились роем и опережали действия на шаг- нужно было видеть реальность, думать, и  делать самое необходимое- слышать и выполнять команды. Ошибись на пол- шага, на пол- секунды, и следующей секунды могло просто не быть.
Но, видимо и у руководства лагеря влияние первого шока прошло, большинство их уже успело опомниться и дальше пошло все по отработанной схеме.
Замначальника лагеря с лиловым от волнения лицом последние мгновения представлял собой быка перед атакой. Он, широко расставив ноги, угнув голову, и сжав руки в кулаки, глядя исподлобья и демонстрируя мышцы на скулах, медленно заговорил:
-Внимание! Всем заключенным! С этой минуты жизнь в лагере переводится на ужесточенный режим. Запрещается: движение по территории лагеря и за его пределами вне строя, разговоры и обращение к руководству по любым вопросам.- Он остановился перевести дух и собраться с мыслями, но, видимо он ещё не совсем одумался от шока, произошедшего события и пока не сумев придумать что- то потолковее, сказал то, что пришло на ум- А так же- больше двух- не собираться.- Помолчав еще несколько секунд, но понимая, что от него ждут чего- то главного, растягивая слова, как самое сокровенное, выговорил- За нарушение- расстрел на месте. И еще- тут он откашлялся- Работы на участках под усиленной охраной. Это относится и к десятникам.
Иван Пантелеевич стоял как прибитый к кресту, закаменевший, и боясь пошевелиться. Больная нога затекла и начинала ныть. Испуг и неожиданность постепенно сменялись, как и у рядом стоящих,
нетерпением. Но вот, наконец, объявили команду усиленному конвою, и под его пристальным вниманием вышли за ворота лагеря. У большинства зэков сотояние шока еще не прошло. Но, хотя внешне не показывали, кто- то отнесся к беглецам сочувственно, а большинство даже с завистью. И может только единицы, как и Иван Пантелеевич, с недобром. То, что лагерь на ближайшее время, поставят на уши, пока за ними будут рыскать, это полдела. Ко всему, он уже знал от Сергея, что те, кто идут на побег- они не по первой ходке. Таким терять нечего. У них же за плечами и не по одному мокрому делу, а у кого- то просто горы трупов и разбойных дел. К чему ему в лагере «отсиживаться»? Ему хоть месяц- два в бегах, даже день, зато- свобода. Даром, что потом срок помножат на два. Но главное, эти «плешивые» тащат за собой молодняк, натаскивают. А что у них жизнь будущая рушится- им наплевать. Они смену себе готовят. Пусть притираются. Их- то тоже, кто- то, когда- то таскал.
 Был у них на фронте в сорок первом один такой. Ему ровесник. Перед самой войной освободился и не успел отвертеться, оказался на передовой. Всё «веселые» байки из лагерной жизни рассказывал, и у них же, своих сослуживцев, приворовывал и дружков себе под стать все вынюхивал, да хвастался, что ему голову снять, что кочан срубить. Но и повоевать не успел- кто-то из своих же, в бою от греха его и убрал. Поняли только после окончания атаки- под лопатку пуля вошла, а в груди вышла.  Виновника и искать не стали.
В лесу на делянке Иван Пантелеевич в работе слегка успокоился, даже конвоиры, почти не мешали, хотя, теперь, они, ходили чуть- ли не возле каждого куста. И если, вдруг, им что- то не нравилось, подходили, интересовались сверхвнимательно- осматривали с ног до головы. Могли даже обыскать. Но Иван Пантелеевич, хотя и находился в лагере не так долго, ровное, не показное его поведение уже заметили- ни к кому из уголовников не липнет, да и норму постоянно дотягивает, даром, что инвалид.
В этот день, к вечеру, усталость валила Ивана Пантелеевича с ног. Сказывалось нервное напряжение, да и отдохнуть за весь день не получалось. Только он собирался присесть, как сразу в упор появлялся конвоир. Для него неожиданная тишина означала сигнал- что- то случилось, и он сразу орал:
-Чего остановился? Работать! 
А на его голос сразу появлялись еще двое. Все из охраны были новенькие. Вот тут Иван Пантелеевич вспомнил про своего Семеныча. Хотя история с котом и подмочила ему репутацию, но сейчас бы он здесь был очень кстати. Небось, не забыл свое обещание. А там, как сказать. Да и к тому же, его, видимо, сегодня отослали на другой участок. В лагере этот прием частенько применяли, чтоб охрана и зеки друг к другу не привыкали. А может что- то связано  с побегом.

Стр. 95
По дороге в лагерь тащились в полном молчании. Переговаривались иногда только конвоиры. Из их коротких намеков можно было догадаться, что день поисков беглецов результата не дал. Это был редкий, дерзкий побег. Не одного, не двух и даже не пяти. Обычно на поиски такой группы, по рассказам людей, со стажем, отводилась неделя, в крайнем случае- две. И почти всегда, за это время накрывали. А так, даже группы, обычно выходили на жилье, а там их и брали тепленькими. А до жилья еще дойти надо. Вот, если выходили на реку- поиски могли быть безрезультатны. На воде след собаки уже не брали.
После такого дня и ужин вышел молчаливым, клекотали только ложки о жестяную посуду. Есть хотелось очень, а говорить, наверное, ни одному из зеков. А Ивану Пантелеевичу, уж точно. Как только отправил в желудок первые глотки баланды, почувствовал знакомую ноющую боль в солнечном сплетении.  Сразу обожгло сознание: опять желудок. И так некстати. Хоть подыхай, а ни к кому обратиться нельзя. Только если в строю упасть- другого выхода нет как попасть в лазарет. Но и там помогут ли? А подохнешь- огорчаться тут некому- таких событий на неделю, вон, по пятку и больше. Срок только начался, а уж наглядеться успел. И что- то опять вспомнилась Веселовка и колхозники…и Тая с дочуркой. Жаль, одной ей будет трудновато.
Иван Пантелеевич отправлял в рот ложку за ложкой мутной теплой жижи, и скорее, эта процедура помогала глазам, но только не желудку и телу. С каждым разом желудок наполнялся все большей тяжестью, и пока еще боль была приглушенной. Но, он знал, завтра она уже будет большей, а

через неделю острой и невыносимой. Потом он перестанет есть, потом…надо будет просто ждать… Иногда он исподлобья поглядывал в сторону раздаточной, туда, где мелькала фигура старика- повара, но, она была недосягаема. Без Сергея, до него, теперь, было, как до луны пешком. Ивану Пантелеевичу опять вспомнился Семеныч, а его, как назло, он сегодня ни разу так и не увидел. Вполне возможно, его отправили с группой преследования. И что интересно, когда- то он видел в нем врага, свою первую опасность. Теперь же он был для него, действительно, последней надеждой.
Поел, в ожидании команды, положил руки на колени- черт, и колено что- то припухло. Одни напасти. А в ушах тонким комариным писком стоял какой- то тоскливый монотонный зуд. Наверное от усталости.
Прозвучала команда:
-Встать! По одному в строй.
Выполнить резко уже не получилось, что- то тянет назад, на скамью. Да, усталость. Пытаясь удержать пошатывание, стал в строй на свое место. Вышли на плац. От столовой до своего барака- максимум двести метров, но дались они заметно тяжелее. Боль в желудке отдавалась при каждом шаге. Хотелось лечь и не вставать. Но еще нужно сдать в сушилку портянки и сапоги.
Во время вечерней поверки, уже при свете прожекторов, услышал команду:
-Третий отряд! Сомкнуть шеренгу!
Догадался- не поймали ни кого, их места теперь заняли другие. А вот, если Семеныч, точно в погоне, то «дело пахнет керосином». Две недели без лечения- не протянуть.
Шмон охраной перед отбоем проводился с особым пристрастием- отбирались не только   острые металлические предметы, даже иголки и все, что хоть чем- то отдаленно напоминало нож, отрывались все самовольно пристебнутые карманы, выгребались из под матрасов заначки сухарей. Несколько человек попали в карцер.