Постичь красоту

Светлый ангел в белых одеждах, нисходящий так красиво из неведомой сумрачной высоты, обещавший такие сокровенные, сложные тайны, суливший такие надежды, вдруг визгливо залаял, надрывно скуля, сминая, гадко искажая тонкие, правильные черты знакомого светлого лица, и Липницкий сквозь сон уже понимал, что этот мудень снизу опять привязал свою вшивую болонку к батарее на кухне. Стройный ангел еще парил легко и бесполо в трепещущем по ветру ослепительно белом плаще, по-голливудски красиво, как доктор Стрэндж, развернув чуть в бедре и подогнув элегантно левую ногу, искрился серебряным светом, пульсируя в такт собачьему лаю; криво стягиваясь вверху электрическими дугами в ярко-белую, ядовитую плазму, еще сонно изливался тягучей волной этот чистый, холодный свет, омывая сиянием пространство вокруг, но Липницкий знал - долгожданные тайны снова не будут раскрыты. Сосед снизу неизвестно зачем пристёгивал утром собаку к кухонной батарее, надевал пальто, шляпу, закрывал дверь и беспечно шёл на работу, дебил, дышал свежим ветром, смотрел в тишине в прозрачное небо, спускался в метро, а в это время несчастное животное яростно лаяло в бездушный, звукопроводящий чугун, выло, стонало, будило весь дом и попутно еще одного пса, всегда, впрочем, спокойного, плотного и гладкого, как тунец, терьера Рассела, и он тоже лаял тревожно совсем рядом справа. Хозяйка быстро его утешала, но от этого стереолая просыпалась сверху рыжая, шерстяная как варежка, нервная такса Миранда, безнадежно одинокая в этот ранний утренний час, - и ангел таял, растворялся, смывался в сторону бледный силуэт, подобно неудавшейся, ненужной теперь на стекле акварели. Дурдом, - вяло думал Липницкий, постепенно забывая светлый образ, - зоопарк чёртов. Зверинец. Здесь вообще жилой дом или серпентарий? Здесь вообще люди живут или собаки? Или я снова куда-то забрёл по ошибке?

А ведь можно жить в уютном коттедже в два этажа баварской кладки, с окнами в пол на тёплой веранде, где-нибудь в пригороде, например, в Сестрорецке или в Лисьем Носу за глухим железным забором высотой метра три, терракотового или даже лилового цвета. Гулять на закате берегами залива, гладкой галькой, в шуме прибоя, вдали от людей, непременно вдали от бестактных, несносных людей; встречать на крыльце сумрак ночи, смотреть, как зажигаются над лиловым забором в тёмном небе первые звёзды; раздеться и ходить голым по мягкому шелковому газону, всех забыв по ту сторону, простив и забыв котов и собак, свиней и коней, щекотно колоться босому опавшей пожелтевшей сосновой хвоей. Можно жить легко и свободно, не стегать утром светлого ангела оскорбительным лаем, не проветривать лифт за пропахшим чесночным духом чумным соседом, жамкая обгоревшую кнопку, открывая и закрывая исписанные, серые, скрипящие двери, открывая и закрывая, выгоняя на лестницу луково-чесночную вонь. Не встречаться в подъезде со скрюченной бабкой с вечной тележкой, не ловить ненароком взгляд исподлобья полный укора и тихой злобы. И вовсе не обязателен дом, Лисий Нос, можно уехать куда угодно, в ту же трёшку на Комендантском, последнюю, четвёртую, трёшку в сто почти метров с тёплым паркингом, снятую вчера, наконец, очень въедливой, занудной, неестественно, нарочито подозрительной парой с годовалой некрасивой, пухлой девочкой в пухлом розовом комбинезоне... это посудомойка? Это такое кашпо? А панель индукционная? Мебель вообще-то несовременная... интересная ванна, треугольная, а зачем душевая кабина? Шторы криво подшиты и потолок сероват, кажется, сыростью тянет, а кондиционер работает? Работает, работает, всё здесь работает, милая, включая панель. Зачем тебе, мой мальчик, это унылое, вязкое болото, чужие, хваткие люди с жадными глазами, пошлыми намёками, бесконечно требующие каких-то скидок, каких-то подарков, весь этот пыльных пращуров в мокрых лаптях архаичный, посконный "бизнес"? Проценты с трёх депозитов перекроют аренду - и не надо пилить сквозь суетливый, чадный город на другой, чужой его край в сальном, тряском такси за говорливым, короткостриженным неславянским затылком, встречать молодых, энергичных мещан, провожать, встречать новых, хищных, не менее энергичных, смотреть вниз, безразлично слушать, терпеливо объяснять, ронять привычные пустые слова, вяло кивать, соглашаясь, мол, да, конечно, дорого, а вы смотрели авито в последнее время? Для трёшки у метро с вышеперечисленным - дорого? Включая кашпо. И стоял бы двухлетний, с пробегом в сто миль, цвета сна серебристый Land Rover, на котором никто не ездит, в тёплом паркинге на Комендантском, а не под домом в грязи у старого облетевшего клёна, наспех укрытый зачем-то брезентом очень неравнодушной, до цепкости неравнодушной и оттого не вполне подходящей, изящной, смуглолицей, узкобёдрой, осенённой тёмной, тревожной азиатской красотой, не уходящей из памяти женщиной.

Неизвестно еще, что оставят после себя эти неряхи, эти жуткие, неопрятные варвары, когда будут съезжать. Какой хаос, бедлам, апокалипсис, дикий, безумный Содом, какую Гоморру? А ведь они съедут рано или поздно, мерзавцы. Так, наверное, приятно что-нибудь сломать, когда не своё, чужое, что-нибудь выкрутить, вырвать, прожечь ламинат углями аляповатого, под матрёшку, кальяна, исцарапать столешницу, оторвать шланг от душа, расколоть итальянскую лейку, исписать, исчеркать обои инфантильными, невоспитанными, беспризорными детьми, ухайдокать чугунную ванну до состояния вынужденной реставрации, вырвать розетки, оставить всё в такой ужасной грязи, в таком невероятном раздрае, что никакой их вшивый залог не покроет клининг. А ведь бывало, изредка, но бывало, когда вытолкав варваров в шею за железную дверь, вышвырнув следом их ветхие шмотки на лестницу, остаёшься в квартире один, стоишь обреченно в сумраке прихожей и руки опускаются вместе с изможденным, стареющим сердцем, и не знаешь, за что хвататься, как всё исправить, как починить. И такая тоска!.. Зачем, Миша? Зачем тебе, пожилому человеку, эта гадость, это убожество? Денег не хватает? Нервы девать некуда? Еще что-то бычат, доказывают, спорят с пеной у рта, это не мы, это так было, вот фотографии, тычат в глаза нелепыми телефонами с какими-то неясными, блёклыми фото. Только удивляешься своей сдержанности, выработанному годами спокойствию, терпению, объясняешь, что дверь перекошена, стулья поломаны, хорошие икеевские стулья, каких не купишь сейчас, сломаны - да где сломаны? А это что? - пятки оторваны, арматура погнута, спинка еле держится, шатается, оторви да брось, диван испоганен - не испоганен. Как это? - а пятна вот эти, ткань повреждена, расцарапана ткань, задрана. У вас кошки жили? Были кошки? Были?! В договоре чёрным по белому: залог не возвращается в случае проживания в квартире животных. Специально подчёркивал при вас синей ручкой, видите, подчёркнуто синим? Итого: никакого залога плюс 19 тысяч 620 рублей, родные мои. Как тогда, объясняя маленькой, из какой-то вроде Перми, худощавой, пришибленной женщине с вечно исчезающим, неуловимым мужем свои справедливые расклады, честные, безусловно, правильные расчёты и услышав за спиной тихое "упырь", Липницкий вдруг остановился на полуслове, задрожал, затрясся в забытом уже, казалось, приступе бешенства, резко обернулся весь белый от ярости, едва различая сквозь оранжевую пелену отшатнувшееся бледное, испитое лицо, убью, подумал, гадюку, придушу шмакодявку, но сдержался еле-еле, постоял с минуту над русой её головой с ровным, прямым, по-монашески аккуратным пробором, замершей в ожидании удара, что ли, успокаивая дыхание, тугие толчки искалеченного, усталого сердца. Не поднял руку на женщину, отвёл Бог руку, не допустил. Давно уже сдана квартира нормальным, опрятным, чистоплотным людям, сдана и пересдана десять раз, хорошая, кстати, ипотечная двушка в Кудрово, отжатая в своё время банком за неуплату и выкупленная Липницким с торгов за недорого, десять арендаторов сменилось, всё стёрлось и быльём поросло, только снилось иногда испуганное, кроткое лицо, прямой беззащитный пробор русых волос, тихий голос, "упырь" в страхе перед чем-то надвигающимся, неизбежным.
 
Расплывалось мелкой рябью бедное, немое лицо, размывалось, растворялось полностью, без остатка и сливалось, густело, стягивалось вновь, обретая знакомые метисские черты: азиатский, нездешний разрез чёрных внимательных глаз, высокие скулы, прямой тонкий нос с горбинкой, лёгкий, небрежный поворот головы в полутьме, оттененной тусклым, пожелтелым, морщинистым фоном, как на полотнах старых мастеров; и видел уже её всю в проёме окна, в контровом свете белёсого зимнего дня: тугие, длинные бёдра, узкие ступни, плоский живот, острую грудь с тёмными, твёрдыми сосками, прямые, смуглые плечи, чёрные, как февральская ночь, до блеска иссиня-чёрные волосы, густо спадающие на хрупкие эти плечи с худыми выступающими ключицами, всю её гордую осанку, тонкие кисти рук, изящные гибкие пальцы. И вновь болезненно, мучительно, тяжко, как бывает во сне, понимал, чуял сведённым страхом нутром ровную, спокойную, первобытную силу тёмной её красоты, неотвратимую власть этой грозной, безжалостной красоты над ним, старым мудаком, сластолюбцем, со всеми его квартирами и депозитами, чёткими правилами и порядком, умом, сложным знанием жизни, осторожной жизни, сокрытой, всегда одинокой. И опять, в сотый раз, сквозь вожделение и страх с детской ревнивой обидой спрашивал себя и невидимого, всезнающего, неотлучно стоящего позади, как такое может быть, как такое возможно, что вот он, сильный, здоровый человек, умный, осмотрительный, практичный, во всю жизнь не потративший впустую лишней копейки, с тонким, точно сейсмограф, чутьём, давно живущий без тайн и загадок в понятном, прямом, предсказуемом мире, оказался бессилен, съёжился и растаял перед хрупкой, прозрачной, тончайшей красотой - неведомой, сокрушительной силой, еще и полученной даром, на шару, забесплатно, без долгой, трудной работы в поту и крови, данной просто рождением, природой, мамой и папой? За что? За какие заслуги? По какому закону? По закону Грегора Менделя, - сообщал за левым плечом тихий голос и говорил, говорил что-то малопонятное о глупом, старом аббате, зачем-то сажавшем, - вместо высокого служения Господу, - под монастырской стеной разноцветный горох, о сплетении хромосом, кроссинговере, о случайном выборе аллелей, рождающем изредка уникальную, гениальную красоту одну на миллион, на сто миллионов. О неизбежно кровавом пути такой красоты сквозь чужие жизни, менее красивые, отнюдь не гениальные, но ведь тоже живущие подобно Сальери, тоже рожденные и живущие в глубоко и сложно понимаемом мире. О бестелесности, эфемерности, способности воплотиться в любую форму: в звёздное небо, музыку, женщину - этой красотой невозможно обладать, ее нельзя получить, отнять, купить, выиграть, она никогда не сможет быть твоей, влиться в тебя, стать тобою, её нельзя съесть как кусок сладкого торта, выпить, как бокал вина, её можно только созерцать, или стереть навсегда, освобождаясь от морока. Лился сзади бесполый вкрадчивый голос, то стихающий до неразборчивости, то возвышающийся до крика, проникая в самое сердце, в самые сокровенные уголки существа, и Липницкий стонал и бился в смятых простынях, изнывая от восхищения и бессилия, и просыпался в слезах, и нельзя было понять, правда это или ложь, и невозможно было вспомнить, о чём вот только что так правильно, справедливо, так искренне говорил, парящий в сумраке сна, грозный серебряный воин.

***

Его взяли случайно. Сержанты Климентьев и Пария, совершая обход территории, у магазина Магнит, расположенного по адресу ул. Будапештская, д. 71, обратили внимание на странное поведение мужчины. Гражданин, очевидно находясь в изменённом сознании, предположительно, под воздействием наркотических веществ, шел за молодой женщиной, как впоследствии установлено, Заримовой Ферузой, гражданкой Узбекистана 2001 г.р., гордо вскинув голову, смотря поверх толпы на линию горизонта, раскидывая в стороны случайно оказавшихся на пути граждан. Гражданку Качурину Л. В. 1955 г.р. толкнул ногой так, что она упала на ступени магазина, повредив голень, Пузенкова И. Н. 2006 г.р. вытолкнул на проезжую часть, где тот едва не попал под проезжавший мимо автомобиль. На замечания окружающих не реагировал. На просьбу сотрудников полиции остановиться и объяснить свое поведение нехотя отвечал, продолжая движение, что ему некогда, надо постичь красоту. На повторное требование остановиться и предъявить документы отвечал на ходу в грубой форме, чтобы они, милости просим, прошли, пожалуйста, в жопу и там, в жопе, раз уж им настолько приспичило, предъявляли друг другу свои вонючие документы. В ходе задержания разбил мл. сержанту Пария нос. Был задержан подоспевшим нарядом, помещён в служебный УАЗ и доставлен в ближайшее отделение полиции №5 Фрунзенского района. При досмотре обнаружен паспорт на имя Липницкого М. И., бумажник, смятый цветок гвоздики, коричневый плюшевый медведь с порванным ухом и среди прочего кухонный нож с выжженной на деревянной ручке датой 12.12.68. На первом же допросе открылись страшные, шокирующие обстоятельства.

Ранним утром срочно созданная следственная группа выдвинулась в пос. Лисий Нос Приморского района, где в частном доме, принадлежащем на правах собственности Липницкому М. И., в подвале под верандой обнаружила женское тело, обмотанное белыми полипропиленовыми мешками под строительный мусор. В ходе дальнейших оперативно-следственных мероприятий в подземном паркинге дома №13 по Комендантскому пр. в автомобиле Mitsubishi Outlander, принадлежащем задержанному, обнаружен труп женщины, замотанный в полиэтилен. Первичный осмотр квартиры Липницкого видимых результатов не дал, однако, при опросе соседей, следствие обратило внимание на многочисленные жалобы на неадекватное поведение ранее вполне спокойной собаки, постоянный её лай и вой на кухне этажом ниже. Было принято решение вскрыть кухонные полы. Под щитовым паркетом, в нише между лагами обнаружены фрагменты тела мужчины в полиэтиленовых пакетах, предположительно, Чеснокова Ю. Р. 1956 г.р., соседа Липницкого. Вероятно, собака каким-то удивительным образом чуяла снизу мертвеца сквозь бетонные перекрытия и как могла предупреждала людей. В принадлежащем задержанному автомобиле Land Rover Range Rover Sport, запаркованному во дворе дома, обнаружены тело женщины и фрагменты тела мужчины, предположительно, соседа. Оба тела запакованы в полиэтилен и перетянуты скотчем, причем труп женщины дополнительно обернут старыми советскими газетами с портретом композитора Моцарта на развороте. Принимая во внимание тяжесть открывшихся обстоятельств, следствием было принято решение немедленно осмотреть все объекты недвижимости, принадлежащие Липницкому. В одной из квартир в г. Кудрово Ленинградской области в гардеробной, в специально оборудованной замаскированной нише, обнаружен труп Ковалевой Е. В., скончавшейся, предварительно, в результате открытой черепно-мозговой травмы вследствие удара в область темени тупым предметом. В связи с этим прекращено уголовное дело, возбужденное в отношении ее мужа Ковалёва С. А. по факту пропажи супруги, он освобожден из СИЗО, следственные органы г. Перми в лице старшего следователя по особо важным делам Пелепиной Ю. Г. в лёгкой, ненавязчивой форме принесли Ковалёву С. А. извинения.

Все убитые женщины, исключая Ковалёву, азиатской внешности от 22 до 24 лет, скончавшиеся в результате асфиксии. Две уроженки Узбекистана, одна, предположительно, китаянка. Документы, фото и образцы ДНК по линии МВД направлены в республику КНР для опознания.