Евангелие от Тора

 
"Вершину нельзя покорить.
 Ты стоишь на ней считаные минуты,
 а потом ветер сметает твои следы."
                Арлен Блум


       Тору Кизеру -
       За любовь, силу
       и самоотверженность
       - посвящаю.       
      
1.

Меня зовут Тор.
Такое имя дал мне,конечно же, мой отец Хорас Кизер, а не Один!
Папа - простой преподаватель истории и сторонник скандинавских языческих воззрений, а не древний Северный Бог.
Да, Тор - это имя сына Бога и самого Бога, но я не склонен суесловить о, собственной и иных прочих, божественной сущности так, как являюсь обычным человеком.
А ещё - на тему параллельности сыновства Иисуса и Саваофа, Тора и Одина. Эта теория меня весьма увлекала в детстве. Я даже серьезно развивал её, но об этом не здесь...
Я - простой альпинист. Хотя, если альпинист, то это уже не просто. Отношение простости или сложности опять же достаточно субъективное. А я, уже в четырнадцать лет понял, что я - просто альпинист...

Как многие американцы, я вырос в одноэтажной Америке, штата Колорадо. В нашем городке на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря, не было даже колледжа. Но, зато за окружной дорогой были рассечённые скалы красного гранита и бескрайний лес, вертикально уходящий в небо по склонам рыжими косыми стволами сосен на три тысячи футов.

Сразу вспоминается стихотворение Габриэлы Мистраль из детства:
-Похож далекий грохот водопадов
-на скачку бешеных коней неутомимых
-по гребню гор, а шум другой, ответный,
-встает в сердцах, предчувствием томимых.
-Ведь говорят, что лес сосновый ночью
-с себя оцепененье отряхает;
-по странному и тайному сигналу
-он по горам медлительно шагает.

Можете смеяться, но я тогда верил в это!...

В конце ноября над изумрудными наплывами лесов, на оголённых плитах и пиках вспыхивали снежные, а к январю и ледяные шапки, и я понимал, что ледовый инструмент и "кошки" залежались в кладовке.

В конце января закидывал иссеченные айсбали и "кошки" с погнутыми передними зубьями в кладовую, доставал старые горные лыжики "Fisher" и простецкий спидглайдер "ZOE" на 17 квадратных метров.
Мне иногда кажется, что именно он-то и стал причиной последовавших потом событий.
Стихийных местами...

2.

Я катался по стране и часто летал в Европу на соревнования в скальном, ледовом классе и драйтулинге. Анды, Кордильеры, Альпы, Гималаи. В целом готовился на Чогори, но не хватало  времени на подготовку и как всегда финансов, и группы....

Это был Чемпионат Мира по скалолазанию в Шамони, во Французских Альпах. По дисциплинам трудность и скорость. Я заявился и был в списках тридцать четвёртым. Откровенно скучал, ждал очереди и смотрел на соседней площадке вертикальный скалодром с  женскими забегами.

На фоне горы, тридцати метровая ярко-красная дорожка скалодрома выглядела вертикальным эшафотом, вызывающе и зловеще.

Бесформенные худышки подходили  под стену и словно сомнамбулы зачарованно смотрели вверх на стенд, шевелили бледными лапками измазанными магнезией, просчитывая последовательность и форму перехвата.
Все в максимально открытых маечках и трусишках, но... скука визуальная для моего мужского взгляда.  Хотя и личики были местами приятные, нежные и свежие.
Безгрудые, с сухими длинными мышцами рук и ног, они не были похожи на девочек у которых кипит личная жизнь или хотя бы они ею интересуются.
Хотя, я могу ошибиться.

Скажете:
- Тор, ты смотришь не туда! Это кубок Мира, вот и смотри на технику прохождения.
А куда же мне еще смотреть, мне двадцать четыре года, и я женат только на Горах!

Прошли двадцать участниц, которые забегали вверх и срывались вниз с верхнего топа, как тараканчики по 6b.

Потом стенд наклонили вперёд на 30 градусов и началось первенство на трудность. "Камбалы" стали двигаться более медленно, перекидывали задумчиво свои щупальца от зацепа к зацепу...

Выезжая на какие-то турниры, я всегда подспудно лелеял надежду найти именно здесь свою девушку. Именно альпинисткой  я представлял свою супругу. Как мы вместе поднимаемся на скалу, и я страхую её. Видел, как потом пьем чай в горном приюте, нежно и устало обнимаемся и засыпаем в состегнутом, в единый, спальнике...
Запомнил старый советский фильм о альпинистах. Отец смотрел его с английским синхронным подстрочным переводом. Там была такая песня. Исполнял ее хрипловатый, надстреснуто- дребезжащий бас, видимо очень серьезного, закоренелого альпиниста:
-Ах какая же ты близкая и ласковая
-Альпинистка моя, скалолазка моя,
-Мы с тобой теперь одной верёвкой связаны,
-Стали вместе мы скалолазами...

Вот-вот! Именно так. Одной верёвкой связаны. Навсегда! Горы и любимая. Больше никто нам не нужен...

Начались мужские соревнования. Я засобирался и решил:
-Сейчас пробегу маршруты и пойду полетаю на своей "Зоечке". Встал и направился в мужскую раздевалку.
Но тут трибуны почему-то зашумели. Я оглянулся и не достаточно осознал в чем суть этого одобрительного восторженного гвалта.
Весьма скромного роста дамочка, черноволосая, под плотную резинку пучок, проходила маршрут. Постепенно до меня дошла суть этих зрительских восторгов. Девушка проходила "сложность" словно это была простая 5с на скорость. Но в мужском первенстве!
Такая сила, грация и женственность была в её движениях. Я не мог оторваться от этого потока её рук, ног, ягодиц. Она была в колготках и майке в обтяжку, но под ними были такие женские формы!

О, Боже!
Кто это??? Я стряхивал с себя наваждение от этого вида. Это не кино ли я вижу?
Вот она отцепилась от верхнего топа и "парашютиком" спустилась на верёвке на пол стенда.
Громкоговоритель объявил:
-Маршрут прошла спортсменка из Франции Вивьен Годелив за 32 секунды! И заняла 3 место в соревнованиях на трудность в мужском чемпионате мира!..

Это было что-то немыслимое!!!
Десять тысяч голов одобрительно завопили в этот самый момент. Я вскочил и полез по толпе к скалодрому. Зачем?
Возле стенда началось столпотворение.
Что я, хотел сделать? Познакомиться? Бред, наваждение, дичь...
В какую-то секунду я понял, что застрял в противопотоке толпы и уже  не могу двигаться и развернулся назад...

Через два часа я отработал свои маршруты на турнире и ушёл ночевать в гостиницу в Шамони. Начинались сумерки, на стадионе включили освещение. Летать было поздно, я перенес полет на утро.

Пытался по французскому ТВ найти репортаж про женское скалолазание. И нашёл!
Тридцать две секунды её движений и чемпионства на уровне с лучшими скалолазами Мира...
Нежность, сила, пластика. Я не вижу её лица, но уверен - оно также прекрасно, как её тело и ловкость...

Утром я летал на параплане. Если бы не бессонница, то я пришёл бы на площадку старта на гору раньше или вместе с Вивьен! Она тоже любит летать. Пять минут разницы в старте.
 Я опоздал и только раскладывал свой купол на горе, когда она стартовала. Видел ее оранжевый параплан и гибкую фигурку, разъедаемую едким фиолетовым облаком. На площадку приземления я вышел не точно с огромным опозданием. Простоял долго в "динамическом восходящем" потоке вдоль склона, меня затянуло на 3000 футов и я потом полчаса корректировал полет. "Терял" высоту задавив клеванту, выведя купол в режим "глубокая спираль",удерживая его так долго, что чуть не вошел в "заднее сваливание" с переходом в "негативную спираль". С трудом удалось стабилизировать купол. Отпустил клеванты и получил ожидаемый жесткий клевок... Поэтому результат - перелет. Если бы я пришел вовремя на стартовую площадку, или хотя бы приземлился там где надо, то застал бы ее и конечно же смог с ней познакомиться, увлечь, пригласить на восхождение...

Я постарался забыть про французскую альпинистку. И мне это, кажется, удалось.
Однако в сентябре прошлого года мы неожиданно встретились в базовом лагере под Эверестом.

Я дремал, после радиального аклиматизационного восхождения, когда ко мне в палатку заглянул старший шерпа нашей экспедиции Пасанг Норбу и предложил посмотреть спектакль о поединке камнями белых альпинистов (янки) за женщину.
Я спросил:
-А, мы сможем не допустить этого? Ведь они могут покалечить друг друга!
Пасанг скупо улыбнулся. Видимо он был не против если гринго немного покалечатся.

Мы вышли из палатки. Такая картина нам явилась. Напротив друг друга, на расстоянии двадцати ярдов стояли два трясущихся джентльмена в касках и швыряли время от времени друг в друга камнями, размерами с кулак или меньше.

Видимо это мероприятие длилось очень долго и участники были изнурены этими упражнениями. В окончании они уселись прямо на камни, тяжело дыша и с ненавистью глядя друг на друга.

-Пасанг, скажи, пожалуйста! Из-за кого вся эта сумятица? Кого не поделили эти господа?
-Вот из-за той шлюхи! - ответил шерпа и ткнул перчаткой в сторону женщины сидящей в пластмассовом кресле у палатки кухни.
-Все, кто с ней спит становятся её горными рабами и мулами. Мы зовем ее Черная Мамба...

Я не верю своим глазам! Это Вивьен! Собственной персоной. Что она здесь забыла, среди этой грязи и мужланской камарильи?
Она заметила меня и машет мне. Я киваю головой и удивлённо пожимаю плечами. Она не может меня помнить и знать! Видимо я,  как новое лицо в лагере, заинтересовал ее...

Вечером в столовой за чаем мы немного поговорили. О её планах на восхождение, о том, как она оказалась возбудителем этой дуэли.
После чая Пасанг-шерпа с недоумением подошел ко мне и сказал :
-Мистер Кизир, ты хочешь, чтобы тебя укусила эта змея своей ядовитой щелью? От неё много Гринго сошли с ума! Они не зашли на Гору! Гора их отринула! Ты, сам видел сегодня, что творит Мамба!? Не подходи к ней...
-Хорошо, Норбу. Я постараюсь... Может так говорят те, кому она не дала?...
Шерпа зло крутит головой и сжимает до синевы и без того узкие фиолетовые губы...

Ночью кто-то скребется в мою палатку.
-Кто там?
-Тор, это я! Вивьен. Открой!...
Я сонно расстегиваю молнию круговой дверцы и вползает Годелив. Слегка пьяная, и сразу же нежно обнимает меня, целует в губы. Кислорода и так не хватает, и я уплываю под ее губами и руками. Её жар и сексуальность обжигают меня, словно кипяток в сауне. Я откидываю в угол бутылку шампанского, которую она принесла с собой...

Теперь я отдыхал только днем на маршруте. В палатке ночью этого не получалось...

А после горы запомнилось, как идем по базару в Катманду. Он был грязным и пустынным. Мусор лежал на земле и на прилавках, и перегонялся резкими порывами ветра. Но я обнимаю Вивьен за плечи и прижимаю к себе. И это единственное в мире, что мне сейчас нужно. Моя альпинистка!
Таинственное, напряжённое ожидание ночи и её прекрасного тела через край заполнило меня...
Долгий поцелуй в аэропорту с надеждой на следующий...

Новый этап в наших отношениях.
Мы договорились вместе зайти на Чогори. Каракорум Два. К2. Мечта любого серьёзного амбициозного альпиниста.

3.

Вивьен позвонила и сказала, что ей не хватает денег на дорогу и экспедицию.
Но этот план (К2) пришлось отложить до лучшего состояния моих финансов. Я устроился на две подработки после универа. Через какое-то время набрал средств. Основная часть их была - это сбережения моих родителей и огромный банковский кредит. Но это не важно. Я знал, что эти деньги нужны моей Годелив, чтобы она смогла поехать со мной на гору...

Планы поменялись и мы решили зайти( точнее залезть - там преобладающий "стеновой" маршрут) на Гору Фицрой в Аргентинских Андах, Патагония. Пик Фицрой, к которому сходились нитки скалолазных  маршрутов - 3450 метров над уровнем моря. С моей адаптацией в Непале можно было насладиться красивым и техничным лазанием.
Сложный, местами жутковатый скалолазный маршрут "Роял Флеш" 7b ожидал нас. Девятьсот пятьдесят метров серого вертикального гранита.
Я уже предвидел, визуалировал  как героически протащу любимую по интересному маршруту. По нашей американской категорийности уровней сложностей YDS(десятичная система йосемити) местное (UIIA) 7b это наша 5.12b. То есть лазание намного выше среднего, местами ИТО...

В аэропорту Сантьяго я наконец-то дождался её самолета и обнял свою Вивьен. Мы погрузили снаряжение в нанятый автобус и добрались в гостиницу деревни Эль Чалтен на южной стороне Серро - Фицроя.

За эти полгода знакомства я впервые подробно рассмотрел Годелив. Лицом она была похожа скорее на еврейку, чем на француженку, полноватый нос, смоляные кучеряшки волос, но именно сейчас я понял, что это то лицо в которое мне хочется смотреть без устали.

И всю дорогу я смотрел в глаза любимой, трогал её руку, а она раздражённо оттолкнула мою и отстранено смотрела в окно.
Я не понял, что произошло. Что я сделал не так? Когда и чем успел её обидеть?...

Ночью в гостинице она спала на кровати. Я на тахте.
Увидев мою попытку среди ночи прилечь к ней, она жёстким окриком остановила меня:
-Тор, даже не думай!

Утром мы вышли на трекинг к подножию Фицроя, к вечеру встали в кемпинге Пойнсенот.
И в эту ночь она спала, как можно дальше от меня, запаковавшись в свой спальник, словно за эти сутки я стал ее личным врагом! 

Каждый день часов по пять-шесть, мы лазали с ней в связке, поочередно страхуя друг друга, но даже намёка на легкое ухаживание она уже не терпела.
Из тридцати восьми питчей(веревок) мы  прошли двадцать четыре.
Сегодня утром Вивьен сказала, что будет со мной, если мы зайдём на вершину.

Этим вечером я намеревался доработать до двадцать девятого питча, встать на ночёвку на платформе до темноты и утром выйти на штурм вершины.

Это был комбинированный участок. Скально-ледовый. Третий час шёл дождь, я был мокрым насквозь. Набегала темнота. Очень быстро. Я спешил выйти к станционным болтам, но не мог разглядеть их из-за тумана, дождя и мрака. Промежуточных точек не было, и я плутал между плит и полок. Весь день я лидировал, под вечер руки, ноги, плечи были забиты многочасовой работой и гудели от переизбытка молочной кислоты в мышцах. Хотелось ими помотать, размяться, полежать, но было страшно расслабиться на 7b.

Я не заметил, как нагрузил вершину пирамидки, торчащей из замороженной глины и рука провалился вместе с камнем вниз. Сперва я подумал, что пальцы просто соскользнули с зацепы...

Что запомнилось? Пирамидка вытянула из стены длинный валун метра полтора, весом не менее двухсот килограммов и рубанула по верёвке, которую страховала на том конце Вивьен. Меня рвануло вниз за камнем. Я попытался придержать его чтобы он не срикошетил в Вивьен, и радостно заметил, что камень пролетел мимо неё чиркая по краю кулуара, пройдя плиту, как мячик спружинил об неё и улетел в километровую темноту под нами.
Потом был жёсткий удар тазом и рукой...

Тор лежал на скальной полке, и от боли словно видел себя со стороны.
Слава, Богам! Живой! Сломана рука, содрано веко.
Незнакомые альпинисты-спасатели аккуратно делают ему обезболивающий укол в плечо, крепят на обвязке две верёвки - на груди и на поясе, под поясницу подводят иммобилизирующий пластиковый каркас, ставят полиспаст для спуска.
Вивьен осуждающе смотрит на него. Он не выполнил своего обещания - не поднял ее на вершину!..
-Прости, Тор. Я больше не люблю тебя...
И отвернулась, когда заработала лебёдка, словно Тор всегда отсутствовал для неё...
В тот раз она взошла на гору без него.

4.

В Денвере психиатр запретил мне общаться с Вивьен, если я ещё намеревался отставить себе хотя бы немного рассудка.
Я держался всю зиму. Ходил, как на работу на приёмы к психологу (после психиатра принято назначать психологов для глубокой проработки проблемы), восстанавливал руку, пытался ходить в универ.
 Но фигура Вивьен на фоне скал Фицроя не выходила из моей памяти и я, случайно, найдя статью в "Волд Климбин", что Вивьен собралась на К2, окончательно решился и записался в Российско-Американскую экспедицию. Представляете, тогда такие ещё проводились!
Там были тяжеловесные киты альпинизма в одной со мной команде: Эд Вистурс, Скотт Фишер, Владимир Балыбердин. Вместе с Тором! Я чувствовал себя маленьким мамонтенком рядом с этими древними тираннозаврами...

Вивьен Годелив была в швейцарской экспедиции под руководством Марти Шмидта. Она откровенно паразитировала на мужчинах своей команды. Не носила групповую нагрузку, не участвовала в подготовке маршрута. Да и сама швейцарская группа, явно имитируя восхождение в альпийском стиле (чтобы не таскать верёвки и скально-ледовое снаряжение), не утруждала себя завеской верёвок и троплением глубокого снега на маршруте, а пользовалась чужим установленным оборудованием. Поэтому результатом стало сворачивание лагеря и снятие с восхождения Швейцарской команды, крепко потрёпанной прошедшим снежным штормом. Можно сказать, что их по сути смело с маршрута Абруцци...

Я внимательно наблюдал из лагеря за спуском швейцарцев и Вивьен, понимая, что это не в её правилах останавливаться не дойдя до вершины. Но, здесь в Пакистане запрещено переходить из команды в команду и теперь ей остался только спуск и автобус в аэропорт.
Я махнул ей рукой прощаясь и успокоенно выдохнул. Знал,что вместе с её физической формой уйдёт под гору, наконец-то моя любовь и моральная боль. 

5.

Вместе со Скоттом Фишером мы были в палатке радиосвязи в базовом лагере, когда взвизгнул неожиданный, резкий, оглушительный сигнал по радио. Женский голос на чистом английском вдруг вышел в эфир:
«Спускаюсь из лагеря номер четыре в базовый лагерь. От меня получили? Короткий...»
-Кто у нас в четвертом?- спрашиваю я пораженный у Фишера.
-Никого! - округляет глаза Скотт:- ни одной группы, ни одного человека на горе не может быть!!!...

Было реально очень жутко. Об этом сеансе связи, каким-то образом, узнали шерпы и в религиозном ужасе отказались обслуживать нас выше второго лагеря, даже не интересуясь бОльшими суммами, чем изначально было оговорено в договоре.
Нам было тоже не по себе, но слишком много людей и денег зависело от Фишера и Вистурса, а они были менее суеверны,чем шерпы, и было принято решение двигаться малыми группами (которые тут же были определены), без высотных носильщиков, рассчитывая только на свои силы.

Мы заходили в третий лагерь на высоте 7300 метров уже без шерпов.
Я, Вистурс, Бейдлман, Балыбердин и Копейкин. До этого Володя Балыберлин работал в паре с Алексеем Никифоровым, но по неизвестным мне причинам, он буквально за два дня перед этим, взял в напарники Геннадия Копейкина.

Метель скрипела, шипела всю ночь по противоштормовой палатке, ветер рвал её, дёргал. Луны не было, черная тьма закрыла небо над Чогори. Лезла в голову  мистическая бредятина. Весь вечер про себя по памяти я цитировал Эдгара По "Ворон". Я не открывал эту книгу лет десять, но оказалось, что помню наизусть. Несколько раз пытался остановиться, но что-то заставило меня дочитать стих до конца. И даже местами вслух, иногда мне казалось словно кто-то слушает меня. И я прочитал ему заключительную строчку:"Никогда!"и лег спать.
Я ночевал один. Было зябко и неуютно, болезненно не хватало воздуха. Я накинул пуховку поверх спальника и затянул капюшон, подтолкнул под спину рюкзак,чтобы голова была выше ног, стало немного легче дышать.
Какой-то звук, похожий на пустой звон дёргал мой сон и выгружал меня из него.
-Тор!Тор!Открой!Это я! -
Черт, приснилось опять, как Годелив приперлась ко мне в Базовом лагере на Эвересте. Потом подумал:-
Может это та альпинистка-призрак, что вызывала нас по радио три дня назад?
И тут же сам испугался этой мысли. Стало еше холоднее. Кожа покрылась на спине пупырышками, волосы на голове зашевелились, руки затряслись, сердце запустило тахикардийное ускорение, сразу стало трудно сделать вдох..
-Тор! Я замерзну по твоей милости!...
Орал кто-то снаружи. Кто это?
Не может быть! Распахиваю мягкую створку и вместе со снегом вваливается Вивьен. На спине плоский пустой рюкзачок, словно школьный ранец, с выпирающей бутылкой воды.
-Какого дьявола? Почему, ты, не спустилась со всеми?
-Я пришла сама, ползла за вами с Базового лагеря. Я соскучилась...
-Не ты с нами на связь выходила три дня назад? С 4 лагеря?
-Ты что, я была во втором!?...
-Крейзи! Ты, могла потеряться и замёрзнуть! Это безрассудно!
-Тор, я такая... Согрей меня. У тебя остался чай или коньяк?... Лучше  одно в другом...

На утро российско-американская экспедиция кипела от страстей. Это пламя раздула появившаяся из метели Вивьен Годелив. Многие костерили её, зная, что она повиснет на всех своей паразитарной наглостью, желанием и умением использовать других.

Однако Вистурс заступился за неё. И все замолчали. Вечером, с улыбкой выслушав претензии группы, она перебралась в  палатку к Эду. И теперь ночевала с ним, как бы уже официально.
Однако по вечерам не забывала напиваться и просыпаться в других палатках, что не разочаровывало ни её, ни Вистурса. Поговорить с ним про Вивьен мне совсем не хотелось. Я представлял, как взовьется она узнав о таком разговоре, скажет что-то типа:
-Тор, скажи на милость, я что твоя собственность? Я не обещала быть с тобой...Не то,что вечно, а просто быть. Ты мне не муж, да хоть бы и муж... Я - прекрасное достояние этой Горы!...

 6.

В ночь на 31 июля бушевала пурга. Вистурс и Бейдлман спустились во 2й лагерь. А Балыбердин и Копейкин поднялись в 4й лагерь. Действия этих двух групп меня смущали необоснованностью, противоречивостью и поспешностью.
Вивьен пробралась ко мне в палатку. И деловито распорядилась готовиться завтра на штурм. Я сомневался относительно погоды, но утро выдалось солнечное и тихое. Мороз звенел в захрустевших оттяжках палатки.

Я собрал наш лагерь. Палатку, горелку, два спальника, всё забил в свой столитровый рюкзак. Но под стометровой ледяной  стеной бросил спальники. Понял, что все это не подниму.
 В кулуаре "Бутылочное горло" - навстречу нам спускались Балыбердин и Копейкин. Они пояснили про особенности и сложности маршрута впереди. Что вырыли снежную пещеру, в которой пытались пересидеть ночь шторма перед штурмом, и утром зашли на пик К2. Я поздравил их с вершиной и попытался, насколько позволял уставший, затуманенный гипоксией мозг, запомнить все и учесть...

Под ледяной стеной, сверкающей, как богемское стекло, мы простояли час. Я изучал в бинокль, что на ней, что за ней, стремясь увидеть те нюансы, которые озвучили русские альпинисты.
Потом стал закручивать ледобуры и ставить верёвку на льду по правой стороне стены, не ближе десяти футов к ребрам скалы, местами торчащим изо льда.
По моим перилам нас нагнал Алексей Никифоров. Попросился в нашу палатку. Как я мог отказать ему?
За переломом ледосброса, на "Плече" мы поставили с ним палатку. Я хотел сразу же  упасть и отдохнуть, но Вивьен сказала капризно, что не будет здесь ночевать без спальников.
Я дюльферял под скалу, расталкивал нанесённый снег, вытаскивал из-под камня два спальника, случайно нашел жумар,который уронила Годелив, зацепил к себе на коретул (уже не надеялся, что найду, ей отдал свой, сам шел на схватывающем узле "Прусика") и вновь жумарился на "стеклянную" стену. Через три часа, в темноте, я смог прилечь. С краю. Между нами спал Алексей.

Утром я надеялся, что вдвоём с Никифоровым мы без проблем, по очереди, протопчем тропу в метровом снегу и завесимся перилами до вершины.
В шесть я начал работу и только к десяти Алексей присоединился ко мне.
К какой-то момент я понял, что обессилил полностью. Я отдал всё, даже больше, чем мог. Ни эта вершина, ни эта женщина не стоили моих усилий и нервов. Зачем я здесь, как дал уничтожить себя до такого состояния?

Я засверлил самым длинным ледобуром лед встречным углом, вытянул крючком репшнур, установил петлю Абалакова и стал спускаться на спаренной веревке по "Бутылочному горлу". Навстречу мне бодро зарубалась вверх по склону Вивьен.
-Пошли со мной. Осталось немного.
-Иди к чёрту, безумная сука! - крикнул я, но оказалось, что-то еле прохрипел.
-Ничего, Тор. Повезёт когда-нибудь и тебе. Ты хорошо старался, но не так, как должно быть...
-Заткнись, ведьма! Мне плевать на то, что ты несёшь!!-воплю я что есть мочи, но ветер уносит мой шёпот.
Я твёрдо решил, что спускаюсь в 4й лагерь.
Нашёл на выходе из "Бутылочного горлышка" верёвку брошенную Алексеем. Кевларовая девятимиллиметровая бухта.
У меня остались два "петцелевских" ледобура. Возвращаюсь на верхний заход в горлышко. Ставлю станцию и провешиваю перила вдоль всего кулуара.

7.

Часть из моих описаний - это отчёты Никифорова, Фишера, Вистерса, прочитанные много лет спустя. И понятно, что я не мог тогда этого видеть лично.

"К вечеру 3 августа Вивьен и Алексей зашли на Каракорум Два, она же Чогори.
На спуске в злополучном "горле" их спасла верёвка поставленная Тором Кизером. У Алексея оторвалась одна из кошек с ботинка и только верёвка затормозила его и Вивьен от неминуемого срыва в долину на два километра...
Годелив, скакавшая от счастья на пике К2 уронила и раздавила ногой свои очки с сильным светофильтром от ультрафиолетового излучения. На спуске глаза её уже горели травмированные микрольдинками. Для нее наступила частичная слепота. Она нашла пешеру которую выкопал Балыберлин и сидела там ослепшая и замороженная так, как для экономии нагрузки, была легко одета и без рюкзака. В пещере ее, случайно, обнаружил Никифоров  только потому, что пещера была рядом с тропой."

Я увидел Алексея, едва живого, бредущего в 4 лагере.
-Где Вивьен? - заорал я на него.
Он неопределённо показал пальцем позади себя. Я втолкнул его в палатку и полез по снегу. Через час наткнулся на неё, слепо ползущую по сугробу. Мне показалось, что она тронулась умом. Возможно, что это был какой-то эмоционально-истероидный угар, стресс, болевой шок. В палатке я снял с неё  ботинки и двое шерстяных носков.
Ноги были белыми, замороженными. Я растер ей ноги, упаковал в свой спальный мешок. Быстро приготовил на горелке горячий ужин и накормил Годелив и Никифорова.

Три дня я пытался привести в себя Алексея и Вивьен. Кончались силы, еда, надежда. Нужно было срочно спуститься, но как тащить на себе двоих нездоровых неадекватов на высоте почти 8000 метров, где каждый шаг отнимает последние силы!?

Под утро 6 августа Никифоров стал осмысленно разговаривать, и мы договорились с ним начать утром спуск.

Зажимая между собой Вивьен, мы медленно, со скоростью не более метра в минуту стали сбрасывать высоту. Это было безумно медленно. Сбросили не более ста метров по вертикали за полдня.

Впереди была ледяная 300 метровая стена. Я провесил перила на ледорубе, но не представлял, как пройти этот участок с моей ношей.
Я поставил палатку, стал вызывать по рации Фишера и Вистурса.
Те пообещали начать подъем из 2 лагеря, как только позволит погода. Я бы подождал их, но на моем склоне закончилась пурга, над нашей площадкой накопился пятидесятиметровый снежный вал. Нагреваемый солнцем он готов был стать лавиной сметающей мои надежды на спасение.
В это время я увидел, как Алексей дюльферял вниз, под ледосброс. Он решил выжить. Что же. Он по своему прав. Не мне его судить.

Теперь мне одному намного сложнее будет спускать Вивьен.
Ночью она пришла в себя. И мы болтали до утра. Она сказала, что будет моей женой, если я доставлю её в Базовый Лагерь. Я усмехнулся. Я знал, что это была пустая попытка простимулировать меня. Но на тот момент именно такая стимуляция была мне не нужна, так как силы давно закончились, а поддержка такого плана для мне была не то чтобы безразлична, но даже отвратительна. Я знал, что это ложь. Обещания продлятся до первого встречного мужчины...

Солнце палило. Наконец-то открылся весь простор Гималайского нагорья. Сил смотреть и радоваться этому не было. От снежного вала над головой потекли бодрые ручейки, прорезая лед. Стояла злая, неуемная жара.

Это была шестая ночь на высоте 8000 метров. Надо было срочно спускаться, в противном случае...
Я стал считать. Так становилось хоть немного спокойнее. 650 метров до 3 лагеря. Веревка 35 метров. Значит надо поставить 20 дюльферных станций. Встегнуть Вивьен, Спустить ее, спуститься к ней, закрепить ее. Подняться к станции, снять станцию. Выдернуть ледоруб. Поставить петлю Абалакова, завеситься двойной веревкой, спуститься самому. Можно было укоротить весь этот процесс - устанавливать ледоруб на самосброс, но туман в голове не давал полностью вникать в тонкости самосброса. Вначале, когда я ставил самосброс, два раза мне пришлось вернуться наверх так, как ледоруб не выходил из места установки. Может быть мне не хватало сил выдернуть, или снег был какой-то особенный сегодня, винтовую накрутку репшнуром я делал не в ту сторону...
Не знаю. И я делал по сложному. Точнее по длинному. Так удавалось не думать о лавине и вообще не думать. Действия были наработаны годами тренировок и все делалось на автомате.
У меня  был выбор? У меня его не было! И потекло время однообразных действий. Забивание ледоруба до головки в фирн, вщелкивание карабина с веревкой, встегивание и спуск Вивьен, подъем на жумаре, самостраховка, петля Абалакова и тд. До бесконечности!!!

По воспоминаниям Фишера в это самое время лавина накрыла их вместе с Вистурсом, но им удалось зарубиться и удержаться на скалах перед сбросами.

Я спускал Вивьен и ждал лавину.
Бесконечный, всепроницающий страх в моей памяти навсегда остался от этого спуска. За Вивьен, за себя? Не помню. Просто страх.

На какой-то из перестежек я понял, что справился. Снизу, из горячего солнечного марева и снежного пламени, появился Вистурс и Фишер. Они делали Вивьен уколы, капали ей что-то в глаза.
В первом лагере Ден Мазур и Чарли Мейнс сменили Вистурса и Фишера.

Я читал воспоминания русских и американских альпинистов о спасении Вивьен. И в ее личных воспоминаниях я отсутствовал, как таковой. Моего участия не было абсолютно нигде. Ну, что же - пусть так. Возможно, что кто-то так баюкал свою совесть за бездействие ..

Вивьен потом была в десятке экспедиций и восхождений. Даже Робу Холу досталось спасательных работ от Вивьен. В каждом подъеме она вела себя одинаково неприглядено. Пьянки, секс, перекладывание нагрузок на окружающих мужчин-альпинистов. Говорят в сети есть её голые танцы в лагерях. Но мне это уже не нужно...

Слава, Богу, что ей хватило ума и такта не записываться в организованную мною коммерческую экспедицию на Макалу. Я бы этого не перенес. В моей группе, два года подряд, гидом и инструктором у меня был великий русский альпинист Анатолий Букреев. Не жалею, что нанимал его. Его неутомимость, преданность и мощь меня всегда выручала , и радовала. И он душевно играл на гитаре и пел русскую песню про "Альпинистку", когда я просил...

Слышал, что на Дхаулагири Вивьен вместе с новым избранником в палатке завалила лавина.
Надеюсь, что это только альпинистские байки тех, кто ее ненавидел, а на самом деле у нее все в порядке...

Вот этот рассказ о безумной горной любви и есть моя вам Благая Весть!

Всем любившим горы
и в горах,
желаю Гор,
счастья и любви...

Ваш - Тор Кизер.

26.12.24
Копытов Г.Л.