Храм

Летнее утро.
Солнечное, теплое, тихое.
Мама пошла зачем-то в пекарню…
И взяла меня с собой…
О! это для меня целое событие!
Пекарня – вон она там: высится высоченная... каменная бело-красная, обитая-пегая… с железной, в облаках, крышей…
По теперешним, для взрослого, мерам – метров за пятьдесят.
Я же, ребёнок, так далеко от дома никогда не ходил…
Пошли.
Держусь крепко за мамину руку – ставшую сейчас особенно знакомой и ценной.
Шли, перемещались -- мимо огромной тенистой, в несколько стволов во все стороны, ивы… Где под нею точит наклонясь какой-то каменный столбик…
Умудрялись – как раз в этом месте -- перешагивать через глубокие, полосами, чёрные ямы… которые я раньше видел разве что из нашей кухни в окно…
Выше – ещё выше растёт пегая небесная пекарня!
И уж рядом с нею -- горячий запах, знакомый по-домашнему, горячего хлеба.
Тяжёлая, в железных полосах, железная дверь открыта… там – огоньки, шевеления…
Вошли. – И будто что-то самое настоящее, из-за хлебного запаха и тепла, узнали.
Внутри – высоченные белые горячие печи!..
Возле них – высоченные белые горячие тёти!..
Сбоку – буханки, лотки… тёплые, пахучие, живые.
И белые печи, и белые тёти – глядят теперь на меня… откуда-то – с высоты! Будто бы даже на меня – валятся!..
Глядят на меня: печи – жаром огней-углей… тёти – лицами круглыми красными…
А где-то ещё выше – куда глядеть уж вовсе страшно – чёрно-синий дым…
В награду мне за смелость моего путешествия – от горячей тёти горячая круглая булочка!..


Спустя несколько лет я, уже мальчик, чуть не каждый день бегал, с другими ребятишками, -- по витой каменной пещере-лестнице -- на самую ту верхотуру: под самую ту, с голубями, железную крышу!.. пахнущую солнцем и ржавчиной…
Стояли, прыгали там – на каком-то каменном большом округлом холме…
Смутно догадываясь: ведь это… потолок!.. тот самый – в той чёрно-синей высоте… под которым, ниже, когда-то стояли белые печи… а теперь – целая белая гора удобрений…
Потому что и вся-то эта каменная громадина называется, теперь уж знали, не только пекарня, но ещё и церковь…
«Религия яд! Береги от неё ребят!» -- Так кричала мама на улице вместе с другими школьниками, когда ей, моей маме, было столько же лет, сколько и мне теперь… Это со слов её матери, моей бабушки…
«Я большевичка». -- Так мама иногда, как бы спохватясь, говорила. Это уж со слов её самой, моей мамы…


Ныне – ныне осталась одна стена бело-красная, пегая… одна – но всё та же: высоченная… нет, просто высокая…
Высокая, но лишь -- просто одна…
Передняя -- на оживлённую дорогу -- стена…


…Но это не всё.
Это – оказывается – самое начало.
Притом – начало пути.
Какого-то.
Та ива и тот столбик, с пустой на нём круглой нишей-вмятиной, – мимо которого я тогда с мамой шёл в ту пекарню, в ту церковь -- было… кладбище!
Лишь спустя годы и годы, вдруг это берёшь в голову.
И как теперь то кладбище называть: настоящее?.. бывшее?..
Или кладбище – раз навсегда кладбище?..
Тогда почему по нему, под той ивой и мимо того столбика, даже и тогда давно -- сколько я себя помню с рождения -- каждый день, утром и вечером, ходило стадо коров?..
Как раз – между нашим домом и той пекарней-церковью.
Глубокие те ровные канавы – по размеру коровьего шага…


Но это ещё не всё…
Церковь та, как и водится со всеми церквями, -- на горе.
И правда… Только, опять же, много спустя -- это как бы впервые замечаешь…
На эту гору, стало быть, и поднимались те, кто в ту церковь когда-то ходил… годами?.. веками?..
А откуда? – Вон оттуда. – Там ныне водохранилище, по местному: море… Стало быть, ходили – со дна того моря?.. Да. Только -- в прошлом: ходили в своём тогдашнем настоящем – в своё тогдашнее настоящее.


…Что есть храм.
Это когда он – есть.
Вернее-точнее:
КОГДА ЕСТЬ КУДА ИДТИ.
Иди!
Иду…
А сам этот небосклон, под которым был огромный храм, а теперь бело-красный остаток стены… и сама земля, на которой был тот храм, а ныне этот остаток…
Что на известковом-то растворе с добавкой зернового отвара и яичного желтка!
Да и весь, вокруг, воздух, которым все, кто тут жил и живут, дышали и дышат… и все здесь окрестности, где когда-то были деревни и деревни, а теперь с одной стороны -- заброшенные пустыри, с другой стороны -- море…
Это всё – что?..
Страшно сказать?..
Нет.
Не страшно.
Это всё – НАРОД.
А после всего многого – такого грандиозного и убийственного: такого разного! – как, в конце концов, выразить…
Что такое: народ.
Народ это – или преданная преданность преданных… или временная временность временных…
То одно, то другое.
Вот и сказал.
Значит…
Значит -- ему, народу, так, чтоб быть народом, нужно…
Народ это – нужно.
И если нет этого – страшно-волшебного, волшебно-страшного -- НУЖНО, то и говорить было б не о чем.
А почему… сказать не страшно?
Потому что – сейчас не страшно.
Всегда так…
То страшно, то не страшно.


Но и это не всё!
А что ещё?
Это – я.
Притом – который буду завтра.
Иначе… всё бессмысленно, бессмысленно – всё.

Ярославль, 13 сентября 2024

(С) Кузнецов Евгений Владимирович