В один предновогодний вечер

     С каждым днем небо все пасмурнее и пасмурнее. Верхние этажи многоквартирных домов на немного задерживают лучи солнца, проглядывающих сквозь небесную рану, обтянутую пеленой туч. Солнце какое-то ненастоящее, бегло накаляканное неопытной рукой ребенка. А внутри у гигантского раскаленного обжоры — пустота.
     Передо мной стоит необъятный коридор — подземный переход на Черкасской, по которому взрослые маршируют уверенно и несгибаемо, ведь в их ногах путается цыганская ребятня, выпрашивая подаяние. Маленькие рома — яркие стеклышки потерянного витража; что было на нем изображено — никто сейчас и не вспомнит. Они сидят и попрошайничают здесь — в музее забытого Востока — среди таджиков, разбитых ларьков и манекенов, покрытых разноцветными нарядами.
     Вечер наступает быстро, и он цвета перезревшей сливы: холодный, темный и глубокий. Покрывало неба раскроилось: большие перья снега опускаются на землю. А что, если сами ангелы напоминают о себе так: первым поцелуем-снегом? Прохожие говорят тише и медленнее, оберегая святость и осторожное очарование дня, пока фонари учтиво приглашают их в свой розовый мир горящих глаз.
     Воздух легок и свеж, пахнет заигрывающей карамелью и, конечно же, хвоей. В конце заснеженной дороги — суета: большой торговый центр, украшенный гирляндами, по бокам которого раскинуты душистые ряды елей и сосен. Пройдя в магазин, на пару секунд зажмуриваюсь, ослепленная ярким светом различных украшений и ламп. А что там, за этим светом? А там — праздничная мишура из магазинов, бутиков и лавок, кишащая случайными прохожими. Из всего этого вычурного обилия мой взгляд, как ни странно, останавливается на небольшой кофейне в стиле гранж. На панорамных окнах ее размещены небольшие объявления: «Требуется бариста» и «Открыта вакансия повара». «Тут и останусь», — решаю я, переступая порог заведения.
     Выбрав удачное место — в самом углу, там, где, никто меня не достанет — я начинаю рассматривать посетителей. Неподалеку от меня сидит пожилая женщина, на аккуратной голове у нее красуется черный берет с маленькой вышивкой, чем-то напоминающей эмблему. На спинку сиденья накинут кардиган из разноцветных лоскутков. «Наверное, такая красота — ее рук дело», — размышляю, умиляясь легко считываемым деталям. Как выясняется позже, эта женщина — завсегдатай кофейни. С баристой она обсуждает новинки и полюбившиеся напитки. Наверное, вся прелесть небольших заведений состоит именно в том, что можно поговорить по душам, в возможности — быть услышанным.
     С глотком крепкого кофе мое настроение улучшается. Посетители сменяют друг друга, и вот у барной стойки уже стоит девушка с синими дредами, в серой футболке со значком «Пацифик», сбежавшая с фестиваля «Вудсток» — не иначе. Она не может определиться с выбором, донимая бармена всевозможными расспросами, но мужчина только рад помочь ей. На этом моменте отчего-то вспоминаю рассказ «Там, где светло и чисто» Хемингуэя о небольшом кабачке — пристанище для потерянных душ. «Главное, конечно, свет…». Особенно это важно в деле бариста — нести людям свет. Спустя время замечаю, как девушка с дредами высвобождается: ее неуверенная и немного резкая оболочка спадает. «А этот мужчина — хороший психолог!» — С такими размышлениями покидаю заведение, перед этим одобрительно кивнув бармену.
     К тому моменту мне становится еще лучше: от теплоты и радости вокруг. И все эти ощущения, все эти запахи (хвои, карамели и свежего помола в частности) действуют на меня благотворно, напоминая об еще одном, почти забытом чувстве — приятной и щекочущей радости, которую испытывает ребенок перед Новым годом или Рождеством. Я прохожу в первый попавшийся магазин, окрыленная идеей — собрать новогодние подарки родным. Долго изучаю полки с чайными наборами, праздничными сервизами, косметикой и другим подобным. Но мигом расстраиваюсь: денег на карте не то чтобы много. В итоге решаю взять что-то простое, но главное — с душой. «Тогда без подарков никто не останется», — твердо убеждаю себя.
     Через три часа наконец нахожу то, что старательно искала. Свои «скромные поздравления» аккуратно складываю в тележку и мчусь к более-менее свободной кассе. А людей так много, что и представить трудно… в обычные-то дни. Но вдруг примечаю, что крайнюю кассу люди почему-то со страхом и с некой брезгливостью обходят, хотя очередь там небольшая. Я со всей дури спешу к ней, а когда оказываюсь у заветной цели — вижу перед собой четырех молодых цыганок в темных пуховиках, с узорчатыми шалями и всевозможными украшениями, которые вместе на одном человеке представить трудно. Выглядят они не особо приветливо и чем-то даже озабоченными.
     Кассир на скорую руку пробивает их товары, как-то неожиданно переключаясь на меня, пока я где-то витаю в облаках. После его небольшого замечания мгновенно выкладываю на ленту оберточную бумагу, печенье в жестяной банке, корзинку с чаем, набор конфет, кружки со снеговиком и оленем, плюшевую игрушку и фломастеры. Цыганки тем временем не торопятся уходить: одна из них постоянно копошится в сумке. Им остается собрать немного товаров в пакет, так что вскоре они уходят.
     Тем временем кассир заканчивает и с моими покупками, как вдруг я вижу, что чего-то явно не достает. С дрожащими руками я всматриваюсь в чек и тотчас вскрикиваю: «А куда все пропало? За что я заплатила?» С неменьшим испугом кассир сверяет оставшиеся товары с теми, что указаны в чеке, а затем нервно добавляет: «Вы почему такая невнимательная? Догоните тех женщин, возможно, они по ошибке ваши товары с собой забрали! Больше я ничем помочь не могу».
     «Не можете помочь? Как же так!» — крутится у меня в голове, пока сердито выбегаю к ближайшему выходу на улицу. Погода меж тем меняется: декабрь плюется в лицо снегом, ветер хлещет по щекам, прохожие спешат до ближайших магазинов и своих машин, в которых есть заветное тепло. Что осталось от приятного, почти томного вечера? Да практически ничего... Одни цыганки стоят под розовым фонарем у небольшого киоска с овощами, что-то смехотворно обсуждая. «Уж не смеются ли они надо мной прямо сейчас? Вот им устрою!» — Я сама не верю в то, что произношу, но мне так обидно и холодно, а вместе с тем и горячо от обиды и непогоды, что слова живут сами по себе.
     Неожиданно женщины, подобно хищным зверям, чуют неладное: они разом оборачиваются, всматриваясь горящими, испытующими глазами в мою сторону. Шаги и так даются мне нелегко, а тут такое… Я подхожу еще ближе, уже готовясь выпалить неосторожные слова, но происходит непредвиденное: среди красных и черных юбок со всевозможными орнаментами прячется розовощекий ребенок, которому не дашь больше шести лет. Я останавливаюсь, пригвожденная к махровому снегу, и ничего со своим ступором не могу сделать. И все, что до этого еще имеет силу и кажется таким неприятным и несправедливым, вмиг растворяется в темных сумерках городского пейзажа. Ребенок продолжает смотреть карими глазами беспокойно и мрачно, но видит перед собой лишь удаляющуюся спину. Спокойно уйти — такую справедливость я выбираю.
     Я вновь прохожу подземный переход на Черкасской, и он кажется таким пустым и оледеневшим. Я плутаю, плутаю в своих мыслях, как вдруг кто-то одергивает меня за рукав куртки. «Чего вам?» — со злобой бормочу я. «Хотим пригласить вас на новогодний концерт. Возьмите приглашение!» — Напротив меня стоят две пожилые и ухоженные женщины, глаза у них светятся, но чем-то недобрым. Я отхожу от них на пару шагов и раскрываю зеленоватый буклет, который они мне вручили ранее. В нем находятся наставления по сохранению брака для супружеских пар. А завершает эти наставления такая надпись: «Сам Бог является творцом брака. Призвание к браку заложено в самой природе мужчины и женщины, поскольку они были созданы Творцом». Еще ниже дано предложение с очень крохотным шрифтом, но там-то и находится вся суть этой злой распечатки: «Всякий преступающий учение Христово и не пребывающий в нем не имеет Бога».
     «Все с вами понятно…» — читаю буклет, удрученно покачивая головой. В этот предновогодний вечер не я одна тащусь в спутанных мыслях. Пройдя по ступеням вверх — выхожу к трамвайной остановке. «Тройка» подъезжает практически сразу, и я запрыгиваю в нее с несколькими пассажирами. Мы едем почти что в пустом трамвае, разбросанные по двум сторонам вагона — и каждый из нас находится в своем сокровенном мире.
     В дороге несколько раз вспоминаю пухлое и розовое лицо ребенка. Его лицо — такое чистое и еще нетронутое тяжелой печатью жизни. И представляю, как он обрадуется плюшевой игрушке, фломастерам, конфетам и печенью к чаю хотя бы в этот Новый год.
     Когда проезжаем промзоны, я любуюсь запотевшими стеклами, расплывчатым миром с переливающимися огнями от фонарей до различных вывесок, попутно переводя взгляд на дремлющего пожилого мужчину, который выглядит по-доброму и приветливо даже во сне (как Дед Мороз с советских открыток). Здесь ко мне и приходит наивное соображение: мы сами ответственны за свое счастье, и только в наших силах — перешагнуть через все плохое, наполняя ум и сердце приятными воспоминаниями. Я продолжаю смотреть в окно и, как выясняется, не зря, ведь на одной из остановок, во дворе какого-то предприятия, красуется большущая елка, украшенная золотыми огоньками и серебренной мишурой. Чем дальше мы едем, тем больше елок я примечаю, и одна другой краше. А в мыслях одно: «Оставь все плохое, оставь все плохое».
     В мире, где столько всего темного и недоброго происходит чуть ли не каждый день — очень важно помнить только о хорошем и делиться с другими его светом и теплотой, ибо добро всегда опережает все (хотя бы в этот Новый год).