Батя

С батей я не виделся очень давно. Но всегда знал, как его отыскать. Любил он ловить рыбу вечерами, и место его любимое я тоже знал. Не столько даже он её там ловил, сидел просто с удочкой, да на реку смотрел. Ну и место там было очень красивое. Сосновый лес на высоком берегу, а сам берег почти обрыв, и внизу петляет речка. Не широкая но быстрая, хотя переплыть можно, я переплывал, в детстве.

Вечер был тёплый и тихий. За рекой поле, а над полем зависли облака подсвеченные провалившимся в них солнцем. Я спустился с песчаного обрыва, придерживаясь за корни и по тропке, через заросли ив вышел к воде. В этом месте была излучина, течение замедлялось и образовалась заводь, в которой жили щуки и караси.

Батя конечно был там. Сухой, жилистый, прямой. Совсем седой, он стоял заложив руки за спину и смотрел за реку. Удочка лежала рядом. Ничего он не ловил тут. Был он весь загорелый, обветренный, как будто выдубленный, с вертикальными морщинами на небритых щеках. Стоял в шортах, кедах своих излюбленных, и изредка перекатывался с носка на пятку.

Солнце всё никак не могло упасть за горизонт, небо светилось малиновым. Я стараясь не шуметь подошёл, он поглядел на меня, не поворачивая головы и чуть улыбнулся краешком губ, как будто давно меня тут ждал, и наконец дождался.

Хотелось закричать, засмеяться, обнять и покружить этого крепкого старика, но я как то заробел. Смотрел только на его орлиный профиль, лохматые черно-белые брови, и совсем почти белые волосы. Улыбался только.

Мы присели рядом. По воде шныряли водомерки, оставляя за собой расходящиеся следы. Гудели стрекозы, в камышах изредка плюхало. Надо было чего то сказать.

- Учёным я так и не стал, не вышло. - я как будто извинялся, но не мог перестать улыбаться глядя на отца. - с семьёй тоже вот не получилось, зато у брата четверо.

Помолчали. Говорить не хотелось, я вдруг вспомнил как мы с братом, совсем маленькие играли с батей в футбол. В запущенном осеннем парке, как бежали, пинали мячик, старались его обыграть, ничего не получалось. А рядом, в некоторой растерянности бегала наша собака, дворняжка, черная с белой манишкой и коричневыми лапами. Так ясно вспомнил, как будто через жёлтое стекло посмотрел назад.

- Работаю, дома строю, тяжело, но мне нравится. Для мужика работа, не в офисе сижу. Вроде не плохой человек из меня получился...

Батя молчал. Всё он про меня знал и понимал, не надо было ничего говорить. Надо было сидеть и смотреть на эту вечную реку, закат, белые цветы на огромных зелёных листьях, слушать как шумит ветер в верхушках сосен, и поглядывать за удочкой, для порядку.

И мы сидели. Солнце раздумало садиться, расплескалось по всему небу золотыми и красными перьями. Река стала потихоньку парить. Пора было прощаться. Я всё искал какие то слова, и все они казались очень очень маленькими, очень глупыми и бесполезными. Наконец я решился, протянул руку и погладил осторожно его по плечу.

Камень был черным и пыльным. Я растёр эту пыль между ладоней. На камне были выгравированы цифры 1937 - 2002. Речка, закат начали растворяться в жёлтом подмосковном воздухе. Я сидел прислонившись спиной к березе, внутри поржавевшей местами оградки. Мимо прошла какая то женщина и ставя точку после каждого слова сказала глядя прямо на меня - Как же. Вы. Меня. Напугали. - и ушла.

При выезде на трассу, я почувствовал некую внутреннюю мобилизацию, как будто меня ключом завели, и вечерняя река совсем пропала. Тыкнул радио, играла A-HA "Crying In The Rain" я тогда ещё подумал, что у меня не жизнь, а какая то сентиментальная пьеса из восьмидесятых. Но подумал об этом без обиды, ну вот да... как то так.
И ещё подумал, что теперь буду приходить на берег этой реки почаще.

Слушать сосны и смотреть на этот бесконечный закат.