Встреча

Я торопливо шел по заснеженной улице, возвращаясь с обеденного перерыва.
Кутался в пуховик и старался хоть немного согреться, пытался спрятаться от холода, укрываясь за высоким воротником от летящего в лицо снега, пришедшего на смену ноябрьской теплой слякоти.
Было немноголюдно и тихо, слышен был только свист ветра, порывисто дувшего из-за угла большого пустующего каменного здания, стоящего на перекрестке. Люди придерживали рукой шапки и старались побыстрее вернуться в теплые офисы, семеня
по тротуару и наспех перебегая дорогу, а машины, казалось, боялись появиться и рёвом моторов нарушить баланс безмолвия и тишины трескучего мороза.
Серые фигуры людей не привлекали к себе никакого внимания, и, как это обычно
бывает на улицах больших городов, разбегались по свои делам, не замечая друг друга и не смотря друг другу в глаза.
Я спрыгнул с тротуара на дорожку, идущую вдоль грязно-бежевой стены, намереваясь повернуть во внутренний двор нашего офисного здания, как вдруг остановился, случайно бросив взгляд на человека, идущего мне навстречу.
Меня поразил его вид. Он был без головного убора, в осенней коричневой кожаной куртке, синих протёртых джинсах и стоптанных черных полуботинках.
Молодое лицо человека было покрыто черными полосами то ли сажи, то ли какой-то пыли, осевшей и затвердевшей на розовой коже, казалось, несколько месяцев назад, и оттого делая её цвет ржавым, как у пожарных. Светло-русые волосы чуть развивались на непокрытой голове, когда он поворачивал её влево, и в поиске кого-то устремлял взгляд на стену, вдоль которой я шел. Небольшие глубоко посаженные голубые глаза все время вопросительно рыскали по фасаду здания, отчаянно желая что-то найти.
Сидевшая на нём куртка не по сезону была не из нашего времени, словно её носил еще его дед, когда-то хвастаясь её ковбойским фасоном. Плечи от холода были поджаты, а руки убраны прочь в карманы, поэтому мне показалось, что они были красными, а кожа на них высохла.
Невозможно было определить, сколько ему лет, ибо он находился в том самом возрасте, когда человеку с легкостью можно дать и девятнадцать, и тридцать пять. К тому же сажевые пятна на лице скрывали истинное состояние кожи.
Странный парень прошел мимо, совсем не заметив и не взглянув на меня.
Меня взяла оторопь, - он был очень похож на кого-то! На того, кого я очень хорошо знаю, но на кого? На кого?
Я обернулся вслед необычному прохожему. Он все так же медленно шел, постоянно поворачивая голову налево, изучая вывески на стене в надежде найти нужный адрес. Было видно, что он еле заметно хромал на левую ногу, и оттого его черный пыльный ботинок на ней был немного стоптан.
Почему он в осенней одежде? Почему его лицо в саже? Почему он хромает? Что он здесь делает? И почему он мне кажется таким знакомым? – крутились вопросы в моей голове, пока я наблюдал за тем, как фигура молодого человека удалялась от меня в пустоту улицы.
И тут меня поразило… Папа!
Это же мой отец!.... Ну конечно!.... Мой папа!
Это мой папа с той самой пожелтевшей черно-белой фотографии, которая лежит у мамы в старом альбоме в шкафу! Это мой папа на ней девятнадцатилетний в форме пожарного держится на турнике. Он тогда служил в армии, и вот на отдыхе в спортивном зале, он сделал выход силы и на выпрямленных руках завис наверху турника, и в тот самый момент кто-то подбежал с фотоаппаратом и запечатлел его слегка заметную улыбку и ничуть не смутившийся взгляд, который я так хорошо помню.
- Папа! Папа!...Стой! – я закричал что есть мочи.
Ну конечно, это он. Он идёт по улице и не заметил меня! Вот почему он в саже, вот почему он хромает, - он с того самого пожара, в котором чуть не погиб, я все помню!
Тогда его спасло мгновение и стена, за которую он укрылся от газового баллона, разорвавшегося через секунду. В тот раз горел частный дом в Подмосковье, где он служил, и они долго тушили его с бригадой. И никто из команды не заметил газовых баллонов, стоящих, как это раньше часто бывало, за стеной дома. В разгар пожара баллоны рванули, и отец находящийся рядом с ними должен был попасть под шквальный огонь и поражающую силу взрыва, но вовремя увернулся, укрывшись за угол стены, и выжил тогда. Я всегда помнил, как папа рассказывал мне про этот случай. Я все помню!
И вот теперь он здесь на зимней московской улице, засыпанной снегом,
идёт прихрамывая в странной одежде с черной сажей на лице и кого-то ищет.
И я рванул!
- Стой! Папа! – кричу я и бегу что есть силы по обледеневшему тротуару.
- Я здесь! Папа! – кричу в надежде еще раз увидеть его лицо.
Но человек так похожий на моего отца не слышит моего крика и не оборачивается увидеть, кто это так истошно его зовёт.
И люди, идущие по улице в эту минуту, не замечают пронзительных возгласов, отражающихся от стен ближайшего здания и разлетающихся эхом в серую полупустую даль.
- Па-а-а-а-а-а-п-а-а-а-а-а!!
Мокрая снежинка садится на мою ресницу, заставляя моргнуть и опомниться.
Мои ноги меня не слушаются, а голос не подчиняется эмоциональным порывам возбужденных юношеских воспоминаний.
Возгласов нет, они растворились в мыслях и памяти мужчины средних лет,
замершего с комом в горле посреди улицы огромного мегаполиса. Этот мужчина стоит, как вкопанный и смотрит вслед уходящему парню с лицом пожарного.
Я пытаюсь вдохнуть полной грудью, набирая холодного воздуха в легкие, но получается только наполовину и чуть перевожу остановившееся дыхание.
Мне сорок четыре года, - ровно столько было отцу, когда он погиб в автокатастрофе двадцать шесть лет назад здесь под Москвой.
Я разворачиваюсь, кусаю вмиг высохшие обветрившиеся губы, и немедля убегаю прочь.